Зимой дни пролетали почти мгновенно, сменяясь тяжелыми густыми сумерками. Деревья обиженно шелестели голыми темными ветвями, будто пытаясь наколоть на свои прутики нерасторопную, разбухшую от сырости, луну. Тучи, набрякшие от мокрого декабрьского снега, скользили по черному небу, чуть не пригибая к земле верхушки столетних сосен. Лапы погружались в полурастаявшую кашу почти до половины. Первой шла молодая лиска Трямпэ. Она была слегка чем-то встревожена и постоянно прядала ушами, прислушиваясь. Ее маленькая сестрица Оха ловила крупные снежинки, смешно поклацывая зубками, и совсем не хотела идти домой. Бабушка Лиса беззлобно ухмыльнулась, насколько это было возможно, удерживая в зубах тушку белого зимнего зайчонка.
Внезапно небольшие пушистые елочки справа, озарились серебристым ледяным светом. До норы оставалось всего ничего, но времени было в обрез. Белый мохнатый зайка полетел в снег — лишь черные кончики ушей подрагивали от ветра.
— Оха, забирай. И скорее домой, — рявкнула бабушка Лиса застывшей от неожиданности лисёнке, — камин пожарче, поняла? — только бы не растерялась!
В небольшой снежной ямке, будто притомившись, лежал, подрагивая, молодой лисенок-подросток. Его шерсть еще светилась лунным светом, но уже заметно гасла. Мордочка и лапы были в крови. Он был истощен долгим
сражением и дальней дорогой. И почти дошел! Один. Без взрослых. Последний выживший во время боя. Вот только маяк погас… Лисенок сверкнул в темноте своими золотыми глазами и обмяк.
В норе было тепло и сухо. То, что надо. Они успели! Безвольное тельце так и не приходило в себя. Он уже не светился, но определенно был жив. Бабушка Лиса принесла в кружке своей особой живой воды и стала потихоньку капать сбоку в приоткрытую пасть. Пол-ложки — только язык смочить. Больше нельзя.
— Ба, а шшто у него на лапе? Это клофь? — спросила Оха, суетливо бегая вокруг, и чуть не подныривая от любопытства под лапы старшим.
— Не только. Это красная лента — оберег. И символ стаи Защитников ночи.
Особый клан, который сражался с ночными тенями. Старшие погибли, а мелкий щенок остался. Он был так истощен и измучен, что старая лиса боялась, как бы тени не настигли его еще до прихода рассвета. Огонь в камине потрескивал, закусывая новым поленцем — Трямпэ подкинула дров совсем недавно. Будто лишний градус тепла и луч света может помочь… Глупенькая! Сражение продолжалось. Где-то там — вдали от лисьих глаз. И поможет только искра. Но…
Трямпэ сидела рядом и прислушивалась. Лисенок-подросток, казалось, на пару полных лун младше нее самой, чуть поскрипывал зубами — это хорошо. Сознание возвращается. Сейчас он больше напоминал старших воинов своего племени: со злостью сжатые зубы, сильно зажмуренные глаза, кровавые сгустки в шерсти на поцарапанной морде. То ли ежевичные плети по дороге расстарались, то ли терновник. А, скорее всего, те самые тени — шли по еле заметному следу и нагоняли… Те самые тени, которых Трямпэ никогда не увидеть — только в предсмертный свой час. Ведь она не принадлежала тайному священному клану луны.
Дыхание участилось. Лапы стали подрагивать. Там, под этими плотно сомкнутыми веками, шел настоящий бой. Сражение не на жизнь, а на смерть. Бабушка Лиса покачала головой и подоткнула плед под бок лисеныша. Как же плохо, что нынче зима. Время теней!
Трямпэ уселась рядом, тихо и осторожно, пока никто не видит, стала вылизывать замерзшую мордочку. Не дело же так оставлять — в крови! Было странно, что в хорошо натопленной бабушкиной норке, под пушистым пледом, рядом с огнем камина, лежал совсем замерзший лисенок самого могущественного и страшного клана защитников ночи. Юный щенок, но столь отважный и сильный духом, что практически осилил бездорожье — из страны мороза и кошмара нашел обратный путь домой без старших. Но чуть-чуть не дошел.
Он замерзал рядом. И это было неправильно. Поэтому Трямпэ улеглась ближе и положила мордочку сверху. Ей было очень холодно. Но это было нужно. Так она и заснула, совсем не заметив, что дыхание лисенка стало более глубоким и порывистым. Будто он взбирался в гору во время сильной вьюги, увидев вдали огонь жилища. Хотя уже думал, что в этой белой круговерти совсем заплутал и не отыщет дорогу. Но сесть и ждать обманчивого тепла снежной смерти — было не в его духе! Ласар боролся и ждал. Ждал. И снова увидел огонек. Лис бежал, утопая
в белой рыхлой каше по самое брюхо. Бежал, хотя внутри уже щипало от ледяного морозного воздуха. Если бы это было не во сне — после такого бега — лежать бы в норе и скулить не одну холодную ночь. Но он сможет. Сможет, не смотря ни на что!
Вдалеке показалась огненная фигурка. Она горела белыми всполохами: от острого носа до кончика лисьего хвоста и протапливала вокруг себя снег до самой земли. Тени кинулись к ней, но падали, опаляемые странным белым огнем. Лисичка этого не видела. А прямо за ней была калитка. Дверь домой.
— Лись! Не жди, хорошо? — то ли прошептал, то ли прошелестел вместе с шумным выдохом раненый. Бабушка вздрогнула и поглядела на бессознательного гостя.
Внучка грела его, прислонившись к спине и положив сверху мордочку. Обе лисы встретились глазами. Мелкая — только спросонья — еще не могла понять: приснилось ей, или действительно лисенок что-то сказал. Самая младшая сестричка тихо сопела с другой стороны от камина и была не причем.
Бабушка вздохнула, но не стала прогонять старшую внучку. Искра белого пламени была у них в крови. Если Трямпэ сможет помочь — будет неплохо. Хотя, даже древний лисий бог не сможет сказать — будет ли правильным такой внезапный выбор, ведь из боя ждут лишь родных и любимых. И сможет ли она Его потом отпустить? Или будет в одиночку убегать во время метели, пытаясь отыскать своего могучего воина. Как и ее мать…
— Не о том. Не о том ты мурчишь ему, лиска. Не надо рассказывать его сказку, где вьюги воюют с ветрами, а пурге конца и края нет. Ты поведай о шелесте трав в полуденный зной, о рыжем палящем солнце, играющем на загривке миллионом маленьких искр, о теплом летнем ветерке. Говори ему о счастье и любви, что горят в твоем сердечке, — сказала тихо-тихо бабушка Лиса, не сумев все-таки скрыть вздоха беспокойства за внучку. Но, искра зажглась. А значит, тени отступили.