Зыбицкая четыре века назад была шикарной пешеходной зоной: выложенная брусчаткой, с аккуратно подстриженным газоном, с каверами самобытных уличных музыкантов, с уютными кофейнями — сюда приходили по выходным погулять целыми семьями, а по вечерам послушать живую музыку. Даже в учебниках истории упоминалась эта улица — как первая и единственная в городе, где была реконструирована традиция street-music. Но за четыреста лет разрушаются даже камни. Города вырастают вверх, обзаводятся многоуровневой системой каналов транспортного сообщения и жилыми модульными зданиями. А вместо камерных чайных и кафе появляются точки автоматической продажи. Только вот автоматам не обязательно улыбаться и говорить спасибо за стаканчик кофе, потому что готовят они его механически, без души. И у этого напитка всегда одинаковый вкус вымоченной в ароматизаторе ваты. В то время как живой человек варит напиток, добавляя в него не только положенные по рецептуре приправы, но и свое настроение, чаще всего хорошее и позитивное — потому что в бариста раньше шли только те, кто действительно любил дарить покупателям глоток бодрости. А теперь синтезированное пойло, с сильным запахом, горчащее на языке и приличной порцией энергетика.
Кет прижал руку с чипом к сканеру считывателя, забрал из окошечка подачи стаканчик. Бумажные стенки надежно хранили тепло внутри, но не грели руки. А ведь прелесть горячей чашки именно в этом. Парень щелкнул кнопкой, открывая отверстие для питья, а потом провел ногтем по температурной шкале на боку стакана — пусть нагреется до максимума. Через десять секунд кофе стал горячим, и он вдохнул терпкий запах. Так стоять, держать обеими руками стакан, дышать ароматом кофе — было хорошо. Небольшой персональный оазис среди серого хлюпкого полимерного покрытия, среди грязного промозглого тумана, среди отвратительной вони этой городской клоаки, в которую превратилась Зыбицкая улица. О том, какой она была раньше, он знал по рассказам и чудом сохранившимся фотографиям своего прадеда. Тот показывал странные фотки: там молодой и веселый парень играл с квартетом на фоне яркого здания со светящейся вывеской. Они улыбались, кивали головами, видно, в такт мелодии. Но только уже никто и никогда не расскажет, что же играли эти музыканты, которые жили почти триста пятьдесят лет назад.
Кет допил кофе и смял к руке стаканчик — утилизационную урну для мусора можно было не искать: и так тут накидано грязи выше щиколотки. Но просто кинуть было как-то неловко. Он донес его до угла и уже там зашвырнул поглубже в щель между стенками домов. оттуда прыснула под ноги огромная крыса. Прадед рассказывал, что давно их предки фантазировали насчет будущего, и зачем-то идеализировали его, мечтая о красивых небоскребах, высокоскоростных монорельсах, мире с порядочными и принципиально замечательными людьми. Он даже читал о таком в книге из архивного блока. Но на деле все оказалось намного прозаичнее и низменнее.
Парень сверился со встроенной в висок инилкристалом. Трехмерная карта с отмеченным местом прибытия и продолжительность маршрута: осталось всего три километра. Это было слишком мало для геоскутера или велслипа, но из-за грязи техника на нижнем уровне не работала. Ничего, за час доберется точно. Важно добраться, потому что даже в этом проклятом мире обязательно должно быть что-то вечное. Хотя бы их семейная традиция — приходить каждый год с гитарой на ту площадку, где играл и собирал толпу их пра-пра… Кет всегда сбивался в этих «пра» и просто говорил прадед. На том пяточке его предок и познакомился с классной девчонкой, которая и стала ему женой. А еще с тех музыкальных вечером и началась его карьера как музыканта, и даже когда он собирал тысячные аудитории в офлайне и миллионные просмотры записей в онлайне, он все равно раз в год приходил и играл на Зыбицкой. И поэтому выжил, обучил виртуозной игре на гитаре своего сына. Благодаря музыке их семья впоследствии исправно получала право на ребенка. И старший мужчина в семье обязательно приходил и играл. В прошлом году концерт для крыс и обитателей трущоб давал его отец, а
весной он случайно попал в облаву и больше о нем ничего никто не знал. Теперь его очередь, ведь он тоже умеет играть на гитаре…
Кет устал пробираться между руин и груд мусора, еще хорошо, что он захватил новый фильтр — в нем амбре нижнего города не ощущалось так остро, вот только глаза слезились. Надо будет на следующий год взять еще и визуальную маску. Когда нейродатчики просигналили, что он прибыл на место, Кет вздохнул с облегчением. Думать о том, что придется еще возвращаться не хотелось. От одной лишь воспоминании о трехчасовой прогулке становилось тошно. Но главное он выполнил — пришел и сейчас поиграет здесь, в память о предках. Кет бережно достал гитару из специального чехла, нежно коснулся рукой струн, перекинул ремень через плечо. Заиграл перебором — а здесь действительно отличная аккустика: звук разлетался волной, резонировал от облупившихся стен, наполнялся глубиной и сакраментальным смыслом. Кет сам заслушался, и лишь когда затихло эхо последней ноты, отправил гулять по развалинам звук нового аккорда. А потом заиграл бешеным перебором, цепляя ногтями струны, сплетая их в канву трогательного звучания. Это была импровизация чистой воды, которую хотелось сыграть именно здесь, чтобы каждый звук срывался в полет, расплескивался по этим жутким трущобам, перестраивал сердечный ритм в унисон взрывающимся на уровне перекрытий третьего или четвертого этажа нотам.
— О, пришел-таки…
Как и откуда подобрались к нему эти люди Кет не заметил, но они стояли в нескольких шагах от него полукругом. И вызывали отвращение своим видом, запахом, противными ухмылками и злыми мертвыми глазами. Захотелось отгородиться от них надежной охранной системой или куполом. Его семья не относилась к элите верхнего города, но охранный код у них был шестого уровня доступа. Вот только сюда врядли залетит патрульный краб.
— Давай, не тяни, — хрипло бросил вожак. Он был более наглым, а выражение лица — презрительным, чем у остальной пятерки.
Кет ударил по струнам: даже такая публика, если изъявила желание, должна получить свой концерт. Он играл «Меридиану» — драйвовую композицию со сменным темпоритмом и изящным музыкальным рисунком. Обычно от нее все были в восторге, но на лицах его слушателей не отражалось никаких эмоций. Им было все равно что он играет для них. Но не важно, пусть просто стоят и слушают, если им так хочется.
— Ну, прикольно… — главарь равнодушно сплюнул. — Деньги давай.
Кет машинально протянул руку с вшитым чипом.
— Ты что охренел? — вожак даже не глянул на мигнувший экранчик. — Или мне надо твою руку отрезать? Или ты издеваешься?
— Я? — Кет попятился. — Нет. Простите, я не знаю… какие деньги вам нужны.
— Ну… тупой! — припечатал неприличным словом вожак. — А чего же у предшественника не спросил? Чего плечиками дергаешь? Не знал? Ну… запоминай для первого раза: выпивка, травка, дурь, шипучки, лед. По деньгам чтобы не меньше чем на сотню единиц. А что принесешь — так это на твой вкус. Щас проваливай к себе, вернешься завтра с подношением.
— Я не смогу прийти завтра, у меня стажировка, — Кет опустил голову. — Если хотите, я могу перевести вам эту сумму, но только на аккредитованную чип-систему.
— Он, и правда, совсем дебил, — проскрипел парень, стоящий от вожака по правую руку. — И еще… честный. Х-ха, волки, гля… у нас тут честный дебил выискался!
— Ша, — рявкнул вожак, обрывая смешки своей стаи и издевательски поинтересовался: — а когда сможешь прийти?
— На следующий год непременно, в этот же день, — Кет переминался с ноги на ногу, было даже не страшно, а мерзко и не понятно. Про этих… личностей ему отец ничего не рассказывал, а сам он впервые сталкивался с таким отребьем. Все-таки на средних уровнях даже гопота была приличнее. — Но могу постараться зайти через неделю…
— Точно придурок, — констатировал вожак и махнул рукой, то ли подавая знак, то ли разрешая своей своре повеселиться.
Первым его толкнул невысокий коренастый парень в кожанке на голое тело, и магнотатушной росписью по всей коже. Он отлетел к другому, с неприятным оскалом и бешеными глазами, тот его тоже пихнул… Они его не
били, в том понимании, которое у него сформировалось от просмотра разных экшн-фильмов, всего лишь толкали друг другу, щипали и встряхивали. И волкам было скучно — он это чувствовал, но калечить или развлекаться с ним по серьезному они не решались. Пока не решались. Он видел информационные ленты: там иногда показывали трупы с вырезанными из тел геометрическими кусками. Может быть все дело в том, что его отец, когда приходил сюда приносил им дань? Или подарки? Как это у них тут называется?
Кет почти поверил, что ему, и правда, ничего не сделают, но в этот момент кто-то попытался отобрать у него гитару, и он ударил в ответ. Неловко и неумело, первый раз в жизни. И тут же скорчился на земле от хлесткой плюхи, и взвыл от обжигающего болью пинка в бок.
— Тьфу, дерьмо, — выразительно сплюнул вожак. — Пошли, хватит с него.
Парень с татушной росписью вдруг наклонился, вырвал у Кета гитару, покрутил в руках жалобно вякнувший инструмент и швырнул его куда-то в сторону.
— Фигня, даже не продашь, — татуированный несильно пнул Кета. — Следующий раз придешь с шипучками, понял? За два раза принесешь, понял?
Кет пару минут полежал в грязи, потом отважился открыть глаза и подняться. Волки действительно ушли — их присутствия, как и запаха какой-то сладковатой дури, пробивающийся даже через фильтр, он не ощущал. Немного болел бок, но в остальном все было в порядке. Сейчас он тогда заберет гитару и уйдет. Прости, прадед, он сыграл только одну композицию, но состояние совсем не для игры. Кет огляделся и испуганно охнул — гитара валялась на тросах канала, где, по идее, должны летать скоростные монорельсовые капсулы. Но… здесь ведь трущобы… и вряд ли монорельс действующий. Надо всего лишь лечь на живот, вытянуть как можно дальше руки и дотянуться до инструмента. Это не сложно, Кет потянулся еще чуть вперед. И вздрогнул от участившейся вибрации, вскоре в ушах загудело. Кет заторопился — надо было достать инструмент, он даже успел коснуться его пальцами, но в этот момент задохнулся от сногсшибательного потока горячего воздуха. Он не успел ничего сообразить или сделать, помнил только что надо достать гитару — это память, это инструмент, на котором играл его прадед… И в тот же миг сознание взорвалось дикой, немыслимой болью . Он рванулся, откатился — его ничего не держало. Это была даже не капсула монорельса, а курьерская — трехметровый овальный шарик, что промчался мимо него за долю секунды. Но оставил после себя боль и… раздавленные ниже локтя руки… Кет несколько бесконечно долгих секунд рассматривал то, что стало с его конечностями, потом посмотрел на тросы где была его гитара. Инструмент пропал. Кет попытался оглядеться — не могла же она исчезнуть совсем, но перед глазами все поплыло, а потом накатила такая тяжесть, что стало все равно…