«Милка» совершила посадку в космопорте. Фукуда забрал свою сумку из каюты и тепло попрощался с экипажем катера. У самого шлюза Алек, провожавший коллегу, сказал:
— Кей, передайте от меня привет Асато и экипажу «Кельпи».
— От Айка? — уточнил тот.
— От Айка. Жаль, что встречаться мне с ними пока нельзя, — вздохнул Хамелеон. — Что ж, удачи вам!
— И вам тоже! — улыбнулся Кейтаро, пожимая протянутую руку.
Через полчаса Алек, Арина и Серафим в сопровождении Дика уже садились в экскурсионный флайер чтобы совершить ознакомительную поездку по Скшрисоришу — самому крупному городу на материке, которая обещала и посещение одной из самых удобных смотровых площадок на прибрежных скалах Оранжевого океана. Девушка устроилась у окна, рядом с ней уселся Хамелеон, парамедик и гард заняли сиденье позади них.
Экскурсию вела миловидная лемисса в серебристом комбинезоне, которая представилась как Сайтина. Кроме того всем пассажирам были розданы портативные мультиязыковые аудиоустройства, рассказывавшие о достопримечательностях Скшрисориша на языке той или иной расы, если представитель её случайно не владел интерлингвой. Город производил яркое впечатление смешением архитектуры принятой у разных рас. Тут можно было увидеть и человеческие, и лемисские здания, не особо, впрочем, отличающиеся от первых. Довольно часто встречались приплюснутые купола теллаанцев, яйцевидные дома центавриан. Арине особенно понравились жилища сквидов, похожие на вертикально вытянутые раковины, соединенные прихотливо изогнутыми мостиками.
Наконец флайер плавно опустился на живописной вымощенной гладким камнем набережной, на которой, кроме стоянки для мелкого летающего транспорта, располагалось множество сувенирных лавочек и кафешек. Здесь экскурсовод оставила группу туристов самостоятельно любоваться видами и приобрести памятные подарки, предложив желающим подняться на верхнюю смотровую площадку, которая находилась на высокой скале, выдававшейся довольно далеко в океан и круто обрывавшейся в воду. В том случае, если что-то будет непонятно или возникнут проблемы, связаться с ней можно было по тому же самому устройству или обратиться к сквидам-полицейским. Сайтина указала в сторону нескольких аборигенов, занимавших посты у концов набережной, и обратила внимание туристов на то, что служителей порядка нельзя спутать с обычными сквидами, легко менявшими цвет кожных покровов по своему усмотрению. Полицейские на службе всегда использовали сплошную ярко-зелёную окраску со сложным тонким черным рисунком, которая была запрещена для гражданских сквидов и ярко выделялась на фоне рыжевато-коричневых скал и сине-фиолетовой растительности. Сама же лемисса направилась к севшему по соседству флайеру, из которого выскочил её соплеменник, которому она приветливо помахала рукой.
Погуляв вместе с другими туристами по набережной, Серафим и Арина захотели подняться на скалу, с которой наверняка открывался гораздо более захватывающий вид, чем с низкого берега. Киборги ничего не имели против, и все направились к тянущейся наверх серпантином лестнице вслед за тремя парнями Внимательно присмотревшись к ним, Хамелеон про себя чему-то загадочно улыбнулся и подхватил под локоток свою спутницу.
Лестница была довольно узкой и идти по ней можно было либо поодиночке, либо вдвоём, но прижавшись друг к другу. Алек и Арина шли первыми, Дик собирался стать замыкающим, но Серафим махнул рукой, чтобы тот не ждал его: студенту в мокасин попал мелкий камушек, и он остановился вытряхнуть его. Едва гард скрылся за поворотом, как Серафима бесцеремонно дёрнули за плечо, впечатывая в скалу спиной. Парень удивлённо поднял голову и встретился взглядом с оскаленной мордой молодого кохла.
— Где письмо? — прорычал тот в лицо Серафиму.
— Какое письмо? — попытался вывернуться тот, но его лишь крепче вдавили в каменную стену.
— Подвеска, которую ты подобрал на Ронде. Не пытайся мне врать. Больше некому было.
— Ах, подвеска! — выдохнул студент. — Что ж ты на Ронде-то не объявился? Я ходил, искал, кто его потерял…
— Не твоё дело! — рявкнул кохл. — Где она?
— Так я ее отдал.
— Кому?!
Серафим попытался отцепить стиснувшую его плечо руку с жесткими, заканчивающимися подобиями копытец пальцами, но кохл угрожающе наставил на него внушительных размеров рога, так что парень отшатнулся, чувствительно треснувшись затылком о скалу.
— Полицейскому, — вынужден был отвечать он. — Он как раз на Конхалу лететь собирался, обещал отдать своему знакомому кохлу.
Серафима угораздило сделать ударение в злополучной слове на последний слог, за что ксенос болезненно пнул его в голень острым и твердым копытом.
— Что за знакомый? — зверюга тряхнул парня.
Но тут из-за угла появился Дик, который забеспокоился из-за задержки студента. Мгновенно оценив обстановку, киборг перешёл в файт-режим. Кохл, которому явно не понравились красные отсветы в глазах гарда, оттолкнул Серафима и, развернувшись, рванул вниз по ступеньками, едва не сбив при этом пожилую пару центавриан, неспешно поднимавшихся по лестнице.
Дик помог Серафиму подняться, быстро просканировал его на предмет повреждений, и не обнаружив ничего серьёзнее пары синяков на плече, небольшой шишки на затылке и гематомы на передней поверхности голени, спросил:
— Что произошло?
— Да, псих, блин! Козел! Письмо ему потребовалось, которое я нашел, — потирая ушибленную ногу ответил парамедик. — Теперь-то уже не сунется. Ладно, пошли наших догонять.
Алек и Арина уже стояли у самого края смотровой площадки и смотрели на мелькавшие вдали среди оранжевых волн тёмные пятна. Спай с гардом безошибочно определили в них знаменитых эласмеров, но животные были ещё слишком далеко.
Парни, поднимавшиеся по лестнице перед ними, стояли тут же, в каких-то полутора метрах от них. Дик сразу же определил, что невысокий парень с коротким ежиком чёрных волос и с явно азиатскими корнями человек, мало того — он оказался близким родственником Кейтаро Фукуды, с которым они совсем недавно распрощались. Двое других были киборгами: спай с длинными очень светлыми пепельно-русыми волосами и золотистыми глазами и хрупкий зеленоглазый мэйлис с огненно-рыжей гривой. С ними он тут же, с разрешения Хамелеона, обменялся стандартными пакетами данных. Рыжий в нетерпении подался вперёд, вцепившись руками в натянутое между невысокими столбиками тросовое ограждение.
— Чучело! Не перевешивайся так через тросы, а то, чего доброго, свалишься! — смеясь воскликнул азиат.
— Ерунда! — отмахнулся тот. — Тросы прочные, а если я и кувыркнусь, тут силовое поле включено. Слышите, как гудит? Так что не упаду. Да и полицейские вон там дежурят.
— Интересно, а как они различают, кто мужского, а кто женского пола? — Серафим с любопытством рассматривал ярко-зеленых сквидов.
— Эмиль, не подскажешь? — повернулся ко второму киборгу азиат.
— Вы не против, если мы познакомимся? — сверкнул обаятельной улыбкой студент. — Так ведь удобнее общаться будет, правда? Меня зовут Серафим, а это мои друзья — Арина, Алек и Дик.
— Асато Фукуда— протянул руку тот и, в свою очередь, представил своих спутников. — Чучело и Эмиль. Они киборги. Так что там у нас со сквидами?
Эмиль кивнул и начал рассказывать:
— Вам, наверное, сказали, что зелёная окраска у сквидов — прерогатива исключительно полицейских? Это всё потому, что на Рэббите очень мало этого цвета. Растительность преимущественно синих и фиолетовых оттенков, а те, что всё-таки оказываются зелёными, на самом деле сизоватые, почти голубые. Поэтому такая окраска очень хорошо заметна на окружающем фоне.
Все невольно обернулись в сторону пары аборигенов-полицейских, с удобством расположившихся на небольших вышках, оплетя их мощными щупальцами. Сквиды вблизи оказались довольно крупными существами. Туловище, конечно, выглядело щуплым и в длину вместе с головой составляло около полутора метров. Ниже талии оно сильно расширялось, разделяясь на десяток трёхметровых щупалец с сотнями присосок. Длинные выросты на голове находились в постоянном движении, словно змеи у Медузы Горгоны.
— Различить, кто какого пола, у сквидов вполне возможно, — продолжал Эмиль. — Видите, у того, что справа клюв и электроэлементы ярко-красные, а у другого — жёлтые? Они никогда не меняют цвета. Красные у женских особей, жёлтые у мужских.
— Как же они умудряются с таким крохотным ртом прокормить такую… тушу?! — вполголоса удивился Серафим, не слишком знакомый с анатомией некоторых рас.
— Всё просто, — ответил спай, — клюв у сквидов является исключительно органом речи. Вы ведь слышали, какой у них щебечуще-шипящий язык? А вот ротовое отверстие и органы размножения у них находятся там же, где и у земных осьминогов и кальмаров, на нижней стороне тела, между щупальцами.
— Поня-атно, — протянул студент, снова невольно косясь на зелёных служителей порядка.
— Рисунок на коже тоже является своеобразным языком. В нём зашифрована информация о возрасте, профессии, социальном статусе и семейном положении индивидуума. Разумеется, такой рисунок абсолютно индивидуальный у каждого сквида, — добавил Эмиль.
— Смотрите! Смотрите! — воскликнул Чучело, вытягивая руку в сторону океана.
Оказалось, что за время лекции Эмиля стадо эласмеров приблизилось к берегу. Теперь их отделяло от зрителей каких-то пятьдесят метров.
— Какие огромные! — восхищенно выдохнула Арина.
— Да, эласмеры почти самые крупные животные на Рэббите, — сказал Эмиль с такой гордостью, словно это он лично их такими вырастил. — Тело взрослого животного может достигать пятнадцати метров вместе с шеей. Сама же шея может быть до восьми метров. А вот голова у них в сравнении с туловищем, маленькая.
— Зато пасть большая, — вставил Серафим, оглядываясь.
Алек заметил странное поведение парня: тот, казалось, искал кого-то взглядом в толпе. Хамелеон послал запрос Дику: «Вы с Серафимом задержались. Что-то случилось?» «Произошло нападение на объект «Серафим Ардов». Нападавший — представитель расы кохлов, при моём появлении скрылся. По словам Серафима, ему нужно было письмо. По моим наблюдениям, это не может быть кохл, известный нам под именем Моня. У данного представителя этой расы оба рога целые, восстановительных операций не претерпели. Следовательно, это не автор послания, а какой-то посторонний кохл», — отчитался киборг. «Молодчина, Дик, — похвалил Хамелеон младшего собрата, — Серафим не пострадал?» «Незначительные гематомы в области плечевого сустава и небольшие гематомы в затылочной области головы и передней поверхности левой голени»,— доложил тот. «Хорошо. Будь начеку», — предупредил полицейский.«Приказ принят», — пришло подтверждение от гарда, и оба киборга продолжили наблюдать за окружающей обстановкой.
— И зубы острые, — согласился Эмиль. — Эласмеры питаются рыбой, и тут иглообразные зубы и длинная гибкая шея очень кстати. И вообще, эти животные очень ловкие пловцы. Видите, по бокам туловища у них расположены своеобразные ласты. Они помогают лучше маневрировать.
— У них такие длинные щупальца, — заметила Арина, — наверное, раза в два длиннее тела.
— Ну, может и не в два, — пожал плечами Эмиль, — но метров до двадцати пяти, я читал, бывают.
— Ого-го! — присвистнул студент. — А рыбу они пастью едят или у них, как у сквидов, второй рот есть?
— Есть, — кивнул киборг, — только им они добычу покрупнее заглатывают, которую щупальцами хватают. Но предпочитают именно рыбу.
— М-м-да-а-а, — задумчиво протянул Алек, — похоже, осьминог гонялся за плезиозавром не для еды.
Молодёжь дружно расхохоталась.
Датчики Хамелеона засекли чей-то пристальный взгляд, слишком долго зафиксировавшийся на нём самом. Уверенности добавило сообщение Дика: «Позади нас, у лестницы, группа туристов. Одна из девушек слишком внимательно нас разглядывает». В подтверждение своих слов гард скинул фото любопытной туристки: это была подручная Райнерта.
Джиз была одета, как заядлая косморейсерша, в короткую чёрную куртку с множеством заклёпок, узкие кожаные брюки, туго обтягивавшие сильные ноги и округлые бёдра, и короткий топик в зелёно-чёрных разводах, позволявший полюбоваться и высокой грудью, и плоским животиком с довольно заметно обозначившимися кубиками пресса. На ногах — сапоги до середины голени с кучей ремешков и пряжек, с металлическим носком и рифлёной подошвой. На руках — кожаные гловелетты с металлическим протектором с тыльной стороны ладони, что дало киборгу повод еще больше подозревать блондинку во владении боевыми искусствами. То, что эта деталь туалета, для неё отнюдь не антуражная вещица, а необходимость, не вызывало сомнений. Как и поясная сумочка, в которой удобно держать не только косметичку и видеофон, но и миниатюрный бластер или шокер.
Джизбелл явно проявляла интерес к их небольшой компании. Вот по её губам скользнула чуть заметная улыбка, и Хамелеон, проследивший за её взглядом, отметил, что смотрела она в этот момент на их парамедика. Серафим, видимо, почувствовавший этот взгляд, обернулся, удивление на его лице сменилось узнаванием, он подался было в сторону незнакомки, но тут до его плеча дотронулся Чучело, привлекая его внимание к чему-то в воде. Парень повернулся к нему, а помощница Райнерта встретилась взглядом с Хамелеоном. Она кивнула и разорвала зрительный контакт, в свою очередь обернувшись к кому-то из своих спутников. Полицейский глянул на Серафима, который снова развернулся, и теперь шарил взглядом по толпе туристов, явно надеясь еще раз увидеть блондинку. Но её уже не было на площадке. Бдительный Дик подтвердил, что она почти сразу же спустилась вниз по лестнице.
Рыжий мэйлис между тем показывал Серафиму и остальной компании на совсем близко подплывших к берегу эласмеров.
— Видите, какая у них окраска? — киборг вытянул руку в сторону мелькавших в апельсиновых волнах животных. — Коричневая в рыжих разводах. Очень красивая.
— И отлично маскирует их в воде, — согласился Эмиль.
Шоколадного цвета шкуры животных, испещрённые оранжевыми пятнами и полосами, удивительно похожими на блики света в толще воды, постепенно светлели к бокам, на брюхе приобретая совсем светлый, персиковый оттенок.
— Шоколадно-апельсиновые монстры! — воскликнула Арина.
— Ой, там и совсем маленькие есть, — замахал руками Чучело, перегибаясь через трос. — Смотри, Серафим!
Парень, отчаявшийся отыскать в толпе свою знакомую, тоже с любопытством вытянул шею, высматривая резвящихся всего в десятке метров от них эласмеров, среди которых было и несколько детёнышей. Арина и Асато тоже склонились над ограждением. Остальные киборги держались рядом.
Зрелище было воистину незабываемое: гладкие буро-рыжие тела, длинные клубящиеся щупальца с пятнами сотен присосок, переплетающиеся друг с другом гибкие змеиные шеи и шумно фыркающий молодняк.
Алек рассеянным взглядом скользил по волнам, периодически поглядывая на толпу туристов, сгрудившуюся у другого края смотровой площадки. Джизбелл больше не появлялась, но где-то внутри упорно нарастало тревожное чувство, никак не желавшее отпускать полицейского.
Внезапно гудение силового поля оборвалось. Небрежно приобнимавший свою спутницу Хамелеон, на всякий случай, плотнее прижал её к себе. Бдительный Эмиль отодвинул Асато себе за спину.
Раздался звук лопнувшей струны, сменившийся резким вскриком Чучела и истошным воплем Серафима.
К несчастью, они слишком уж сильно перегнулись через ограждение. Дик и Эмиль, которым необычные животные были не особо интересны, предпочитали наблюдать за обстановкой на площадке, тем более, что их внимание отвлекли проблески, слишком уж характерные для стрельбы из бластера. Трос лопнул, и Серафим с Чучелом полетели вниз.
Но киборги они на то и киборги, чтобы реакция была в разы быстрее человеческой. Метнувшийся на помощь Эмиль, сам падая на край площадки, ухватил Чучело за капюшон куртки, и мэйлис сначала с размаху припечатался о скалу пятой точкой, а потом повис над обрывом, как малолетний хулиган, неудачно спрыгнувший с дерева и зацепившийся за ветку. Ему на выручку тут же поспешил Асато. Вдвоём они в мгновение ока выдернули мэйлиса наверх.
Дик, совершив прыжок, который посрамил бы любого футбольного вратаря, успел-таки в последний момент схватить Серафима за щиколотку. Студент едва успел выставить перед собой руки, чтобы не обзавестись шишкой ещё и на лбу, так знатно его приложило об каменную стену. К сожалению, парня во второй раз за день подвели его модные мокасины: он с ужасом почувствовал, что рука киборга начинает соскальзывать с его ступни вслед за хлипким башмаком. Дик рывком подался ещё немного вперёд и обхватил ногу студента второй рукой. Но крепкий парень это был отнюдь не пушинкой, а гард и так порядком свесился через край площадки. Они начали неуклонно сползать вниз.
Внезапно ноги Дика стальным захватом сжали руки Алека, а Эмиль, плюхнувшийся на живот рядом с собратом, поймал вторую ногу Серафима. Мимо них зелёной молнией мелькнули щупальца одного из сквидов-полицейских, мгновенно обвившие туловище незадачливого парамедика. А внизу от скалы, едва не вызвав у парня ещё один вопль ужаса, отделились не замеченные никем ещё двое сквидов, сменивших маскирующую под камень окраску на уже знакомую полицейскую. Оказывается, они дежурили там, внизу, на всякий непредвиденный случай, закамуфлировавшись под окружающие скалы, чтобы не привлекать внимания туристов. Теперь они страховали своего коллегу и киборгов, вытаскивающих упавшего человека.
Серафима подняли на площадку, и парень, отделавшийся парой ссадин и дополнительных синяков на руках, тяжело отдыхивался рядом с Чучелом, а вокруг них хлопотали Асато и Арина. Алек подошёл к ближайшему к месту обрыва столбику и вытянул свисавший со скалы конец. Как он и предполагал, прочный нанопластовый трос был перебит выстрелом из бластера. Хамелеон махнул рукой, подзывая одного из сквидов-полицейских. Тот быстро скользнул к коллеге, взял из его рук обрывок троса, повертел его так и этак и издал громкий, чирикающий звук. Как оказалось, он позвал своих сослуживцев. Те тут же оказались рядом, внимательно рассмотрели место повреждения ограждения, постоянно переговариваясь на своём скрипуче-щебечущем языке. Сквид, который явился к Хамелеону первым, переводил ему их разговор через портативный мультитранслятор:
— Вы правы, это был выстрел из довольно мощного бластера. Он сразу же перебил сверхпрочные волокна, из которых изготовлено ограждение. Подобным же образом был выведен из строя генератор силового поля, которое не допустило бы падения ваших спутников. Злоумышленник уже пойман нашими служащими на нижней площадке, — и уже обращаясь ко всем восьмерым туристам, добавил. — Прошу вас проследовать со мной в отделение полиции для выяснения всех обстоятельств инцидента.
Спускаясь по лестнице, Алек снова увидел Джизбелл. Она садилась в припаркованный на площадке для транспорта мощный спортивный катер.
«Ястреб». Четвёрка, — отметил про себя Хамелеон. — Жаль, стоит так, что мне не видно отсюда опознавательных знаков, но он мне кажется определённо знакомым». Быстро проверив свою базу, киборг выявил почти стопроцентное совпадение с уже однажды виденным им, принадлежавшим разыскиваемому им Райнерту. Возможно, он сам собирался вступить с ним, то есть с Хассером, в контакт, но происшествие на верхней смотровой площадке нарушило его планы, либо он решил подождать еще немного.
«Ястреб» тем временем взлетел, а они вместе с молодёжью с «Кельпи» вошли в здание отделения полиции.
Кроме аборигенов, там работали центаврианин и два человека. Там же оказался и уже печально знакомый Серафиму кохл, скрученный мощными щупальцами сквидов. Увидев парня, он злобно то ли зарычал, то ли заблеял и попытался вырваться, но полицейскому оказалось достаточно легонько скользнуть по его уху стрекательным отростком, и дебошир безвольно обмяк тряпичной куклой, хоть и продолжал недобро сверкать глазами. Задержанного увели, а точнее уволокли, в одну дверь, а пострадавших любезно пригласил пройти в другое помещение невысокий крепыш с пышными усами, затянутый в ярко-зелёную с чёрным униформу.
— Инспектор Марио, — представился он, предлагая всем присесть на расставленные вдоль стены диванчики. — Постараемся не слишком вас задерживать. Поскольку господин Хармек произвёл выстрелы из бластера по генератору силового поля и ограждению смотровой площадки на глазах у сотрудников полиции, вина его уже считается доказанной. Остаётся лишь уточнить некоторые детали.
Затем полицейский быстро занёс в протокол личные данные потерпевших и свидетелей, с любопытством просмотрел документы нестандартных киборгов, сопровождавших Асато Фукуду, выяснил кто и каким образом причастен к инциденту. После чего подошел к свободной стене, которую полностью занимало голоокно, демонстрирующее какой-то рэббитский пейзаж. Он переключил его на трансляцию допроса кохла, происходившего в соседнем помещении.
— Назовите причину, по которой вы повредили ограждение, в результате которого могли пострадать невинные люди? — спросил полицейский-центаврианин.
— Невинные?! — возмутился кохл. — Ничего подобного! Один из них, тот, что свалился, украл вещь, принадлежавшую мне. Я решил проучить негодяя!
— А как же второй молодой человек, которая тоже упал со скалы и мог серьёзно пострадать? Могли упасть и другие люди.
— Чего бы ему сделалось от падения в воду? — буркнул Хармек.
— Ничего себе! — возмутился за Чучело Серафим. — Вот взял бы и сам с двадцати метров в море навернулся. К целому стаду эласмеров!
— В этом месте мелководье, и много подводных камней, — возразил ведущий допрос задержанного инспектор. — Силовое поле там было установлено как раз для того, чтобы предотвратить случайное падение кого-нибудь из туристов. Вы же намеренно вывели генератор из строя, подвергнув опасности жизни многих туристов. Ещё один вопрос: чем вы можете доказать, что эта вещь, принадлежала вам, и что именно это было?
В ответ кохл только яростно заблеял.
Инспектор Марио отключил голоокно и повернулся к сидящим в комнате людям:
— Как я понимаю, все прочие являются в той или иной степени пострадавшими в результате инцидента. Вы можете пока пройти в фойе. Мои коллеги опросят вас. Господин Ардов, Вы можете обратиться за медицинской помощью к нашему дежурному врачу, а потом я должен буду вас допросить.
— Да ничего страшного, пара синяков. Я сам медик, а травмы не требуют немедленного вмешательства, — отмахнулся Серафим. — Я готов ответить на ваши вопросы.
— Если не возражаете, коллега, я хотел бы задержаться, — поднялся со своего места Алек и предъявил свой служебный значок. — Старший инспектор планетарной полиции Иссары Алек Хассер. Я являюсь нанимателем этого молодого человека.
— Не возражаю, — коротко кивнул тот и, когда остальные вышли, спросил студента. — Что вы можете сказать по поводу всего этого?
— Могу сказать только одно, — уверенно сказал парень, — он всё врёт. Как Вы могли заметить, господин Хармек, — я правильно понял? — даже не сказал, что я якобы у него украл. Постараюсь быть кратким. Два дня назад я вместе со своими друзьями находился на Ронде…
— Подождите, а что вы делали в этом бандитском притоне? — удивлённо вскинул брови инспектор.
— Извиняюсь за вмешательство, залетели купить кое-какую одежду для киборга, — вклинился в разговор Хамелеон.
— А что, в другом месте нельзя было? — господин Марио неодобрительно пошевелил усами.
— Находились поблизости, хозяйка катера, на котором я путешествую, решила сэкономить, — пожал плечами Хассер. — Киберу всё равно в чём ходить: в фирменных вещах или в янодском шмотье.
Инспектор крякнул, потом махнул широкой ладонью. Серафим продолжил:
— В туалете одного из кафе я натолкнулся на двух ссорящихся и бодающихся коз… кохлов, которые, увидев меня, тут же оттуда выскочили. Потом я увидел на полу небольшую подвеску золотистого цвета на цепочке. Я подумал, что она принадлежала одному из этих драчунов, подобрал его и больше часа ходил по торговым рядам, расспрашивая встречных об этих кохлах, чтобы отдать им свою находку, но не нашёл никого из них. Тогда я отдал её старшему инспектору. Он сказал, что это кохловское письмо.
— С Вашего позволения, я расскажу, что было дальше, — взял слово Алек. — На Ронде мы были ещё по одной причине. Мы там взяли одного пассажира, им был инспектор космополиции, находившийся там под прикрытием. Письмо было передано ему, так как он имеет связи среди бизнесменов с Конхалы и может передать послание адресату. Предполагаю, что в письме было нечто важное для господина Хармека, что-то, что он так хотел сохранить в тайне, что был готов пойти на убийство.
— Да, кроме того буквально за несколько минут до происшествия этот самый кохл напал на меня на лестнице, ведущей туда, и требовал отдать ему это послание, — сказал парень. — Ваш врач может засвидетельствовать кровоподтёки у меня на плече, оставленные его лапами, и гематому в затылочной части головы. Если бы не наш киборг, вернувшийся за мной, он запросто мог бы скинуть меня с лестницы или придушить.
Инспектор Марио занёс показания обоих мужчин в протокол, затем предложил им выйти в фойе, где их ждали остальные и где он объявил о том, что сейчас они все вместе должны проследовать в здание городского суда. Улик против кохла было предостаточно, поэтому приговор ему должны были вынести уже через два часа.
Асато Фукуда, внимательно выслушав инспектора, сказал, что ему необходимо поставить в известность капитана их яхты. Полицейский кивнул и вернулся за какими-то документами. Асато вызвал по видеофону «Кельпи». В вирт-окне появился скептически настроенный Эрик Ларсен и сходу спросил:
— Куда вы опять влипли?
Фукуда коротко изложил ситуацию, Чучело, нетерпеливо подпрыгивающий рядом, добавил красочных подробностей. В итоге капитан Ларсен устало вздохнул:
— Ладно, ждите нас там. Мы с Роном сейчас прилетим.
Через двадцать минут Арина с Диком познакомились с остальной частью команды «Кельпи». С Роном они неожиданно быстро нашли общий язык и до самого начала судебного заседания проговорили о чём-то своём, техническом, на малопонятном для окружающих языке. Алек же с удовольствием пообщался со старыми знакомыми, хоть и не мог раскрыться перед ними. Вся компания уселась в фойе, в котором, к счастью, имелось подобие буфета, в котором они смогли купить себе кофе и пирожные. Асато подробнее рассказал Эрику о происшествии, Чучело ему помогал. Эмиль и Дик на всякий случай перешли в охранный режим, а то мало ли кому чего взбредёт в голову.
Как и обещал инспектор Марио, судебное заседание прошло быстро. Рычащий и сыплющий проклятиями кохл получил свой приговор и был уведён сквидами-полицейскими. Дружески распрощавшись с новыми знакомыми, команда «Милки» направилась на стоянку электрокаров.
— Выходит, кто-то очень сильно не хотел, чтобы письмо Мони дошло до Басеньки, — задумчиво протянул Серафим, когда они уже сидели в автоматической машинке.
— По всей видимости, это был кто-то из конкурентов Мекара или Бикета, очень сильно не заинтересованный в их примирении и ещё большем сближении, — пожал плечами Хамелеон, — но это нас теперь уже, надеюсь, не касается.
У Арины пиликнул видеофон — пришло сообщение от искина: ей надлежало явиться в ближайшее отделение полиции для получения лицензии на приобретённое ею лазерное орудие. Оказывается, Алек по своим каналам уже связался с «нужными людьми» и пушка была оформлена как вполне легально приобретённая.
— Как полезно иметь знакомого копа. — улыбнулась Арина, показывая сообщение Хамелеону.
— А как же! — усмехнулся тот.
Проводив Серафима до самого шлюза, девушка в сопровождении обоих киборгов наведалась в полицейский участок при космопорте и уже через час вернулась на «Милку» с новенькой лицензией на вооружение своего катера. За это время Серафим успел приготовить ужин и даже накрыл на стол.
Аккуратно расчленяя котлету, Арина была так погружена в свои мысли, что Альт с Алеком едва ли не в один голос, первый по внутренней связи, второй вслух, поинтересовались, о чём она задумалась. Девушка вздрогнула от неожиданности, потом рассмеялась:
— Пока мы были в суде, я поинтересовалась у Рона, киборга, который исполняет обязанности механика на «Кельпи», не знает ли он, где можно арендовать на несколько часов ангар для ремонта катера. Не хочу устанавливать пушку на всеобщем обозрении. Так вот он предложил помочь с установкой. Сказал связаться с ним, если надумаю. Их яхта всё равно задерживается из-за заказчика, вот они с Эмилем мне как раз и помогли бы. — она взглянула на Хамелеона. — Что скажешь, соглашаться?
— Конечно! — ответил он. — Они надёжные люди. Лишнего никому не скажут. С таким мастером, как Рон, да ещё и с двумя киборгами вы гораздо быстрее управитесь. Звони, не сомневайся. — Он хмыкнул. — Да и мы, в конце концов, тоже можем иметь хороших знакомых и друзей, а не быть буками.
Все засмеялись, а Люк заметил:
— У капитана «Кельпи» весьма противоречивая репутация, но друзей он не кидает. Их у него слишком мало.
— Ну, мы-то официально как раз не криминальные элементы, — Алек плеснул себе в стакан минералки, — нам не запрещено иметь и законопослушных друзей, и не очень законопослушных — для этих самых криминальных элементов.
— Вот и отлично! — Арина промокнула губы салфеткой. — Люк, поможешь нам с настройкой электроники?
— Разумеется, — отозвался хакер.
— А я, пожалуй, подамся в какой-нибудь бар или в ночной клуб, — отодвигая тарелку, заявил Серафим. — Надо снять напряжение после сегодняшних приключений.
— Тебе еще не достаточно? — с неодобрением посмотрела на приятеля девушка.
— Увы, здесь мне ничего подобного не светит, — студент подпёр подбородок рукой и печально уставился на Хельгу, — а тупо напиваться я не хочу.
Ультима спокойно пила свою минералку, словно не слышала его слов и не замечала по-собачьи преданного взгляда.
— Пусть идёт, раз уж ему так неймётся, — сказал Алек, — только Дика с собой возьмёт. От греха подальше. Раз уж тут Джизбелл со товарищи крутятся.
Серафим заметно воспрянул духом и принялся убирать со стола посуду.
— Люк, ты со мной? — подмигнул он французу.
— Ой, нет! Это опять эту проклятущую гель-маску напяливать! Не хочу, — Тайфер передёрнул плечами. — Я лучше тут останусь. Альт, — окликнул он искина, боком усевшегося на спинке дивана за спиной у Арины, — я тут хотел тебе ещё одну крутую фичу показать, — он потёр шею.
Хельга стрельнула глазами в сторону парня и скинула сообщения одновременно Альту, Алеку и Арине:
«Люк сильно устал. За последние сутки он совсем не спал и срочно нуждается в отдыхе».
«Ты знаешь, что делать», — отозвался Хамелеон.
Хель плавным движением поднялась со своего табурета и шагнула к парню:
— Люк, у тебя так напряжена шея, — ладони кибердевушки легли на его плечи. — Я сделаю тебе массаж.
Серафим даже рот разинул, когда услышал её глубокий ласковый голос, и теперь с завистью смотрел, как изящные пальцы Хельги уверенно разминают затекшие мышцы хакера, который прикрыл глаза и только не мурлыкал от удовольствия.
— Ох, как же хорошо-то, — блаженно простонал Тайфер.
Внезапно Ультима сильно нажала на несколько точек на шее и затылке, и парень безвольно обмяк, едва не свалившись на пол. Киборг подхватила его на руки.
— В каюту? — Она вопросительно взглянула на Арину.
— Конечно, — кивнула девушка, — надо уложить его.
— Эй, вы чего?! — воскликнул Серафим, выходя из ступора. — Дик, забери Люка у Хель! Не хватало ещё, чтобы у нас девушки мужиков на руках таскали!
Хельга пожала плечами: для киборга щуплый француз тяжестью совсем не был. Неудобство причинял, пожалуй, только рост долговязого парня, норовившего то зацепиться длинными ногами за стол, то опрокинуть табурет. Но она послушно сгрузила погружённого в сон Люка на руки Дику и пошла вместе с ним в каюту, отведённую для пассажиров. Студент следом умчался к себе переодеться.
— А тебе массаж сделать? — вкрадчиво шепнул Алек, наклонившись к самому уху Арины, чем заработал ревнивый взгляд лемисса.
— Если коварные искины собрались захватить власть на корабле, так и скажите, — хихикнула девушка. — Меня можно принудительно не вырубать. Я и сама спать пойду.
— Как ты могла так обо мне подумать?! — наигранно возмутился Хамелеон. — Я от чистого сердца предложил тебе помощь. А ты! Ты! Чем я это заслужил?!
Он картинно закрыл лицо ладонью, тем не менее, подглядывая за девушкой сквозь пальцы.
— Паяц! — одновременно фыркнули Арина с Альтом и рассмеялись.
— Спелись, да? — с деланным недовольством проворчал Хамелеон.
— Ещё бы! — хмыкнул искин. — Как-никак, уже три года знакомы.
Тут в кубрик вернулись Хельга и Дик.
— Задание выполнено, — доложил гард.
— Баиньки уложили, ботиночки сняли, одеялком укрыли, — шутливо отрапортовала Ультима.
— Дик, твоя задача заключается в том, чтобы обеспечить безопасность Серафима. Изображаешь правильного киборга, но ухо держишь востро, — инструктировал младшего собрата Хамелеон. — Джизбелл вполне может попытаться вступить с ним в контакт. И, я подозреваю, что в довольно тесный контакт. Будь внимателен, проследи, чтобы парень не слишком распускал язык. Если что-то важное засечёшь, немедленно связывайся с нами. Записи, на всякий случай, скидывай на комм. А если возникнет угроза взлома, действуй по намеченной Люком схеме. Я немного погодя пойду за вами. Подстрахую тебя.
— Приказ принят, — гард выпрямился.
— Я готов, — объявил Серафим, входя в кубрик и на ходу застёгивая куртку. — Дик, ты так и пойдёшь?
Киборг перевёл взгляд на студента:
— Уточните вопрос, пожалуйста.
— Ты чего это? — Парень удивлённо уставился на него.
— Дик сопровождает тебя как обычный телохранитель. И лучше никому не знать, что он разумный, — Хамелеон серьёзно посмотрел на Серафима. — Поэтому и обращаться к нему надо как к обычному киберу. И сам уши не развешивай, будь осторожен. Особенно с Джиз. Я думаю, она захочет пообщаться с тобой. Так что держи ушки на макушке.
— Понятно, — протянул студент. — Ладно, порепетируем. Гард, надень свою куртку и следуй за мной.
— Приказ принят, — отозвался Дик.
Арина заметила, что киборг чуть иронично дёрнул правым уголком губ. Или это из-за шрамов показалось?
***
Когда за парнями закрылись створки шлюза, Алек обвёл взглядом оставшихся:
— Что ж, Серафим улетел искать выпивки, развлечений, а если повезёт, то и секса. Теперь моя очередь действовать.
— Тоже полетишь на поиски первого, второго и третьего? — насмешливо спросил Альт.
— Я подумаю над твоими предположениями, — Хамелеон кивнул с убийственно важным видом. — Подстрахую Дика. Готов снести половину программ, если ошибаюсь, и Джизбелл не придет. Но, судя по тому, что мне как-то особенно неспокойно, все может быть гораздо серьезнее. А это значит, что мне надо хорошенько подготовиться. Хель, Люк не заявится не вовремя?
— Нет, он проспит еще десять часов, — покачала головой Ультима.
— Отлично, тогда приступим, если Рина не боится.
— Чего? — удивилась та.
— Трансформации, я полагаю, — ответил вместо Хамелеона Альт.
— Я бы, конечно, очень хотела посмотреть, — вздохнула Арина. — Интересно же! Но если Алеку неприятно…
— Алеку все равно, есть зрители или нет, тем более, что ничего такого уж неприятного нет, — заверил он и уселся в навигаторское кресло и запустил нужную программу. В вирт-окне появилась физиономия Алека Хассера в двух экземплярах. — Ну, поехали! — Хамелеон потер лицо ладонями и откинулся на спинку кресла.
Арина во все глаза уставилась на необычное зрелище, предпочитая смотреть непосредственно на Алека, а не на его изображения.
Надбровные дуги выдвинулись вперед, отчего глаза казались теперь глубоко посаженными, над ними нависли набрякшие и даже чуточку покрасневшие веки. Брови стали широкими, темными, но редкими. Под глазами появились мешки, щеки стали какими-то дряблыми, обвисшими, углы губ опустились, и без того резкие носогубные складки еще больше углубились. Губы выглядели теперь обветренными. В уголках глаз морщин стало больше. Спинка носа стала шире, кончик округлился и теперь походил на уныло поникшую картошку. Волосы потемнели до темно-каштанового, но на висках, наоборот, засеребрились сединой. Кожа приобрела землистый оттенок с красными прожилками на крыльях носа, обвисла на шее, и, в довершении всего, активно проступила темная щетина. Хамелеон закрыл на несколько секунд глаза, а когда открыл, все увидели, что они у него стали какого-то мутного зеленовато-карего цвета. Уши и те стали мясистыми и немного поменяли форму и расположение завитков.
— Ну, вот и все, — Алек снова потер лицо.
Перед ними сидел изрядно помятый и потрепанный жизнью мужик лет пятидесяти пяти с явными признаками горячей любви к горячительным напиткам, совершенно не имевший ничего общего ни с Алеком Хассером, ни, тем более, с Айком Эшером.
Ультима тщательно просканировала его и удовлетворенно кивнула:
— Отлично получилось. Даже киборг не заподозрит. Принесу-ка я тебе баночку шоколадно-ореховой пасты для восполнения энергии.
— Давай, а то мне уже пора, — согласился Хамелеон.
***
Через двадцать минут в задрипанную забегаловку неподалеку от космопорта вошел высокий сутулый мужик с одутловатой физиономией и характерной жаждой во взгляде. Подошел к столику, за которым сидели два таких же потасканных типчика и потягивали какое-то пойло.
— Мужики, выручайте! — сипло выдал он, нагло подсаживаясь к ним.
— Чо? Трубы горят? — буркнул один из выпивох.
— Горят, но это терпит, — махнул рукой сутулый. Он оглянулся, не подслушивает ли кто, и, понизив голос, сказал: — Наш транспортник только-только посадку совершил. Я дома полгода не был. Хочу своей шмаре сюрприз сделать и, если она мне рога наставляет, морду набить.
— А мы чем помочь можем?
— Мужики, мне шмотье бы поменять, чтобы меня на подходе не опознали. А то есть у нее подружка, такая же шалава, как и моя. Предупредить может. Махнемся, а?
Пьянчужки окинули сутулого оценивающими взглядами — куртка, джинсы, рубашка выглядели очень даже прилично, — и кивнули. Все трое поднялись из-за столика и направились в сторону туалета. Через пять минут прибарахлившиеся выпивохи вернулись к своему пойлу, а сутулый в мятых ношеных шмотках вышел из забегаловки и торопливо пошагал своей дорогой.
Вы можете счесть меня бесчувственной, сэр, я не плакала, когда умер мой Джон, а над глупым розовым кустом рыдала, как ненормальная. Алисия пыталась меня успокоить, а Берт был мрачен и ворчал, что это только первая ласточка. Каким-то образом он узнал про слова той цыганки – наверное, рассказала бывающая в деревне кухарка, известная на всю округу сплетница. Мне были неприятны эти разговоры, тем более, что их дети, раньше чуть ли не каждый день приходившие поиграть в моё крыло, теперь сторонились меня, а Памела, самая младшенькая, любительница конфет, теперь при случайных встречах разражалась слезами и убегала.
Я снова начала большую часть времени проводить в саду, не столько работая, сколько прячась. Так прошел ещё один месяц.
А в августе заболела Мисси…
Я не сразу забеспокоилась, когда она пропала – Мисси кошка вполне самостоятельная, уходила по своим надобностям, когда хотела, и могла не возвращаться, пока не нагуляется. Но обычно её отлучки длились не долее одного-двух дней, а если такое и случалось, то она всегда находила время проведать если не меня, то свою любимую мисочку с молоком. А тут мисочка оставалась нетронутой уже третий день, хотя я утром и вечером наполняла её свежим молоком, и я начала волноваться.
А потом её обнаружил садовник и прибежал за мной – поскольку с Мисси было явно что-то не то, и он побоялся к ней приближаться. И я поспешила за ним, как была, в клеёнчатом фартуке и грубых садовых перчатках – я тогда как раз пыталась придать подобающую форму разросшемуся сверх всякой меры кусту шиповника на центральной аллее.
Мисси лежала в сухой канавке и выглядела ужасно – пушистая и густая ранее шерсть слезала с неё клочьями, обнажая покрытую струпьями кожу, её трясли непрерывные судороги, изо рта шла кровь. Садовник кричал, чтобы я не трогала её, поскольку это может быть заразно, но я не могла оставить бедную Мисси в таком плачевном положении. Я перенесла её в пустующий флигель, устроила поудобнее на меховой лежанке и послала мальчишку в деревню за доктором. Сама же попыталась напоить несчастную молоком, зная, что молоко помогает при многих болезнях и отравлениях. Но Мисси была настолько слаба, что не могла даже пить. Её трясло, дыхание было тяжёлым и прерывистым, иногда она начинала рычать или плакать, один раз даже попыталась меня укусить, но не смогла пробить зубами жёсткую садовую перчатку, которую я так и не успела снять. И тут как раз пришёл доктор.
Мальчишка всё перепутал, и привёл обычного доктора, а не ветеринара. Узнав, что его вызвали к кошке, доктор пришёл в крайнее негодование, но тройная оплата визита примирила его с необычною пациенткой – я понимала, что спасти Мисси может только чудо, и ждать прибытия другого врача нельзя. Впрочем, доктор ничем не смог помочь – да и никто бы не смог, наверное. Мисси умерла у него на руках, прямо во время осмотра вдруг сильно вытянувшись и окостенев в считанные секунды. Шерсть к тому времени с неё слезла практически полностью, лысый трупик выглядел ужасно, но почему-то сильно заинтересовал нашего доктора. Он говорил, что никогда не видел столь быстрого трупного окоченения и хотел произвести вскрытие. Обещал отказаться от платы за вызов, если я позволю ему забрать труп несчастной кошки с собой. Я не могла допустить подобного издевательства над телом моей бедной подруги, доктор настаивал и уже даже начал сам предлагать мне деньги. Возможно, он чувствовал мою слабость – мне было плохо, хотелось поскорее остаться одной и оплакать несчастную Мисси – потому и был таким настойчивым. Не знаю, чем бы всё это кончилось, но тут во флигель заглянул Берт, и, узнав причину спора, принял мою сторону и быстро выпроводил назойливого доктора.
Я была слишком слаба и решила отложить похороны Мисси до следующего утра. Оставила её тельце там же, на меховой подстилке во флигеле. Никогда не прощу себе этой слабости, стоившей моей четвероногой подруге посмертного надругательства.
Утром, когда я заглянула во флигель, прихватив шляпную картонку, которая должна была послужить последним пристанищем бедняжке, меховая подстилка оказалась пуста. Обежав весьсад, я обнаружила то, что осталось от Мисси на подъездной дорожке у чёрного входа – кто-то обезглавил и выпотрошил несчастную, а тело разрубил на несколько кусков, да ещё и облил керосином. Хорошо, что я ранняя пташка, наткнись на это безобразие кухарка – и разговоров хватило бы на месяц. Поэтому я поспешила собрать останки несчастной кошки в коробку из-под шляпки и похоронить под кустом сирени на клумбе перед нашим окном – я надеялась, что ей там понравится, во всяком случае, при жизни она любила греться на этой клумбе.
Домашним я ничего про это не рассказала, достаточно с них и прочих переживаний. Сама же ломала голову и никак не могла понять, кто и, главное, зачем мог совершить подобное зверство? Не хотелось бы думать, что солидный доктор мог дойти до такого безумства в своём профессиональном рвении, чтобы под покровом ночи тайком возвратиться в наш сад и совершить столь вожделенное вскрытие? Но если не доктор, то кто?
А через двенадцать дней умер садовник.
Сначала он жаловался на боли в суставах – но он и раньше на них жаловался, и мы не придавали этому особого значения, пока однажды он не упал прямо на дорожке, и не смог больше встать. Пришлось звать шофера, чтобы помог отвести его в дом, и снова посылать за доктором. Сначала я испугалась, что с садовником приключилась та же напасть, что и с Мисси, а, значит, это действительно заразно, и мы все на очереди, особенно я сама. Но приехавший доктор успокоил нас, заявив, что столбняк не заразен, и нам ничего не грозит – если, конечно, я не поцарапаю одной и той же иголкой сначала руку несчастного до крови, а потом и «свой прелестный пальчик» — он так и сказал, тот доктор, а ведь рядом в муках умирал несчастный садовник, помочь которому было уже невозможно. Доктор же всё повторял про пальчики – очевидно, считал это весёлой шуткой, и сам же смеялся… всё-таки я вынуждена признать, что он оказался не слишком деликатным человеком, этот доктор…
Садовник умер через три дня. Я сидела с ним до последнего, видя в этом свой долг. Даже если не принимать во внимания проклятье, человек пострадал, пытаясь сделать лучше мой сад, и посидеть рядом – самое малое, что я могу для него сделать. Сначала постоянно заглядывал Берт и всё пытался уговорить меня пойти отдохнуть, но сдался, видя мою непреклонность, и оставил одну. К тому времени несчастного садовника уже окончательно парализовало, он не мог даже говорить, только смотрел на меня. И в глазах его я видела отражение собственной вины. Он не обвинял меня – я сама себя обвиняла.
Я не пошла на похороны – заснула тяжёлым сном, и меня долго не могли добудиться. Больше я не работала в саду, и вообще старалась не выходить из своей комнаты, даже к обеду. Сидела у окна целыми днями, смотрела на осенний сад и старалась ни о чём не думать. А особенно – не думать о том, остался ли бы садовник в живых, послушайся я слов той цыганки и вернись в Лондон.
Осень постепенно раскрашивала сад золотом и багрянцем, а я смотрела, как ветер играет листьями сирени под моим окном, пока однажды не обратила внимания, что с ними творится нечто странное. Это было вечером, и поначалу я не поверила своим глазам, списав все на неверную игру освещения. Вернее, нет… я поняла всё сразу, просто не хотела верить, потому и спустилась, надеясь убедиться, что вечерний свет и напряжённые нервы сыграли со мной злую шутку.
Осень бушевала в саду огненно-рыжим пожаром, но пламя, которое сжигало куст сирени под моим окном, было иного рода – то самое чёрное невидимое глазу внутреннее пламя, что уничтожило ранее мои любимые розы. Многие листья уже почернели и скрючились, а на тех, что остались, более не было иных оттенков – ни зелёного, ни жёлтого с красным. Только чёрный. И на некоторых веточках уже появился знакомый восковидный налёт белесого цвета.
Сами понимаете, мистер Холмс, выхода у меня не оставалось. Я не стала никому ничего объяснять, в ту же ночь собрала небольшой дорожный чемоданчик и покинула «Ивовую хижину» ранним утром, пока все ещё спали. Пешком добралась до станции и купила билет на первый же поезд в сторону Лондона.
Понимаете, мистерХолмс, я не могла рисковать.
Нет, вы только не подумайте, что я суеверна. Даже сейчас я не верю до конца в мистическую подоплёку происшедшего и пытаюсь по мере сил найти рациональное объяснение всем этим ужасным событиям. Но если есть хотя бы малейшая вероятность, хотя бы тень вероятности – я не вправе рисковать жизнью и здоровьем хороших людей.
Я должна точно знать, мистер Холмс, понимаете? Я ведь даже не сообщила дяде о своём приезде, поселилась в дешёвых меблированных комнатах и стараюсь не попадаться на глаза прежним друзьям, а также и не заводить новых. Я боюсь сходиться с людьми – вдруг случившееся в Боскомской долине повторится и в Лондоне? Я устала бояться, но не знала, к кому мне обратиться за разъяснениями. Древние философы ничем не могли мне помочь, и я перестала посещать библиотеку, в которой первоначально надеялась найти все нужные мне ответы. Конечно, я слышала о великом сыщике Шерлоке Холмсе – а кто в Англии о нём не слышал? Но полагала, что вы давно отошли от дел или же работаете на правительство, и было бы самонадеянно с моей стороны отягощать вас подобными мелочами. Но тут на вдруг женском собрании меня познакомили с мисс Хадсон, и она была столь любезна…
– Всё это вздор, милочка! – перебила свою подругу Элеонора, и слегка наклонилась, чтобы ободряюще похлопать её по руке. После чего распрямилась и требовательно уставилась на Холмса. – Ну? Мистер Шерлок Холмс, великий детектив… Ох, извиняюсь – сэр Шерлок, конечно же! У вас найдётся свободная минуточка, чтобы помочь моей подруге?
Холмс проигнорировал как неподобающий тон подобного замечания, так и саму юную скандалистку, и обратился непосредственно к нашей гостье.
– Вы поступили правильно, обратившись ко мне, юная мисс. Ваше дело куда серьёзнее, чем могло показаться на первый взгляд, несколько раз вы только чудом избежали смерти. Но пока я не вижу в нём ничего сверхъестественного. Сейчас мне надобно навести кое-какие справки и проверить кое-какие догадки. Но рискну предположить, что завтра к этому времени мы уже будем знать ответы на все интересующие нас вопросы. А пока предложу вам воспользоваться нашим гостеприимством в обществе особы, более подходящей вам по полу и возрасту, чем два престарелых джентльмена.
Юные леди поняли намёк правильно и удалились из гостиной, оставив нас с Холмсом вдвоём – хотя мисс Хадсон и не отказала себе в удовольствии несколько раз негодующе фыркнуть и поворчать что-то о мужском деспотизме. Когда шаги девушек затихли в дальнем конце коридора, я в некотором смущении обратился к своему всё ещё молчащему другу.
– Холмс! Мне, конечно, далеко до вашей интуиции, но кое-что и я не мог не заметить. Мне кажется, я знаю, что явилось причиной смерти несчастной кошки и бедного садовника. Во время моей службы мне доводилось работать с некоторыми веществами, чьё воздействие на живые организмы производит подобный эффект… Кошка, очевидно, съела нечто, пропитанное отравой, потом, взбесившись от боли, поцарапала садовника и внесла на своих когтях в его царапины малую толику яда, оттого-то он и умер иначе и далеко не сразу. Какое-то дьявольское стечение обстоятельств, я никак не могу понять, как несчастная кошка могла добраться до подобного вещества, это ведь не мышьяк, которым травят крыс наши добрые фермеры, и не цианистый калий, который можно купить в любой аптеке…
– Вы, как всегда, упускаете самое важное, Ватсон! – откликнулся Холмс из своего кресла. – Вы забываете о том, с чего всё началось.
– Вы имеете в виду розовый куст?
– Я имею в виду цыганское проклятье.
– Помилуйте, Холмс! Никогда бы не подумал, что вы можете верить в подобную чушь!
– А кто вам сказал, что я верю? Я просто отметил, что именно с него-то всё и началось. Хотя, если быть точным, всё началось даже раньше.
Воспользовавшись отсутствием дам, Холмс достал из початой упаковки сигару, аккуратно обрезал кончик и закурил, на этот раз – воспользовавшись спичками.
– Я называю такие дела «делом на пол-сигары», – пояснил он, выпуская клубы ароматного дыма. – Глупо и расточительно ради такого простого дела набивать трубку, не успеешьтолком раскуриться – а решение уже найдено.
– Но тогда зачем же, Холмс?! – вскричал я, до глубины души поражённый. – Зачем вы сказали бедной девочке ждать до завтра? Почему не успокоили её сразу?
– Ватсон, ну это же элементарно, неужели вам не хочется ещё хотя бы раз вкусить столь восхитительный омлет? К тому же мне действительно следует навести кое-какие справки, чтобы окончательно удостовериться. – Тон моего друга был серьёзен, но глаза смеялись. – Может быть, мне удастся уговорить её приготовить стейк по-американски, а не ту горелую подошву, что выходит из очаровательных ручек нашей милой мисс Хадсон. Или даже татарский бифштекс без этого ужасного чесночного соуса, который постоянно к нему присылают, несмотря на все мои просьбы. Никогда не ешьте чесночный соус, Ватсон! Мало того, что он сам по себе ужасно гадок на вкус, так ещё и легко маскирует привкус мышьяка.
И я, поразмыслив, пришёл к выводу, что Холмс абсолютно прав. Если не по поводу чесночного соуса – то хотя бы по поводу омлета.
– Дело нашей прелестной садовницы простое, но от того ничуть не менее страшное и подлое, – повторил Холмс, когда с сигарой было покончено, сделаны необходимые звонки и получены ответы на телетайпограмму. – Вы, конечно же, обратили внимание на внешний вид мистера Берта? «Ранение, полученное при службе в особых войсках» – так это теперь дипломатично принято называть, но мы-то с вами знаем, что это значит на самом деле. К тому же бальзамические жидкости и странно пахнущие микстуры… Нет, с этим Бертом дело совершенно ясное! Понятно, где он служил, и что там с ним сотворили. Нетрудно найти отраву, если пользуешься ею каждый день.
– Холмс! – вскричал я, шокированный. – Неужели вы действительно полагаете, что за всеми этими ужасными преступлениями может стоять этот несчастный калека?! Мисс Джейн утверждает, что он человек хороший, а она девушка достаточно проницательная! Да и зачем ему могло понадобиться убивать садовника и уж тем более – бедную кошку?
– Характеристики, данные мисс Джейн своим новоявленным родственничкам, говорят нам, скорее, о душевных качествах самой мисс Джейн, нежели о тех, кого она описывала. Хорошему человеку бывает трудно поверить в существование мерзавцев, даже имея к тому явные доказательства. Кошку он убил вполне сознательно, но вовсе не кошка должна была стать настоящей жертвой.
– Убивать садовника? Холмс, это выглядит странно. В наше время и без того трудно с прислугой!
– Садовник умер случайно – или же был наказан провидением, если вам так больше нравится. Поскольку он наверняка был замешан в этом деле – помните, Берт не хотел оставлять его наедине с нашей гостьей? Опасался, что перед смертью тот наговорит лишнего. И успокоился только тогда, когда паралич полностью лишил несчастного подобной возможности. Но специально его никто не убивал – он пострадал из-за случайной ранки, в которую попал яд. Нет, настоящей жертвой должна была стать именно мисс Джейн – ведь это её кошка, и именно ей бы достались те смертоносные царапины, если бы не жесткие садовые рукавицы.
Не в силах более сдерживаться, я вскочил и заходил по комнате. Даже мысль о том, что кто-то мог желать зла подобной девушке, казалась мне кощунственной, но не верить своему другу я тоже не мог.
– Но почему, Холмс? Почему?
– Всё очень просто, Ватсон – дом. Дом, который Берт с семейством уже привыкли считать своим полностью – настолько, что даже начали потихоньку разрушать возведенные дедом перегородки. Я догадался обо всём сразу, как только мисс Джейн упомянула об этом обстоятельстве, а остальное было лишь недостающими фрагментами уже сложившейся мозаики. Берта можно понять – у Джона не было семьи, да и сам он не жил в поместье уже довольно давно. А тут большое семейство вынужденно ютиться на своей половине – и видеть, как постепенно приходит в полное запустение и ветшает без должного присмотра второе крыло семейного дома. Алиенский мятеж и гибель брата пришлись очень кстати. Берт с семейством посчитали себя единственными и полноправными хозяевами, и уже успели привыкнуть к этой приятной мысли, когда им на голову свалиласьневеста погибшего – и настоящая хозяйка того, что они уже считали своим.
Они не были злодеями, Ватсон – помните, мисс Джейн говорила, что поначалу они уговаривали её продолжить учёбу и даже предлагали денег? Они были готовы ей заплатить – лишь бы оставить за собой весь дом целиком. Но наша упрямая гостья не захотела уезжать. И тогда её родичи наняли цыганку.
Достижения науки – великое дело, Ватсон! В прежние времена нам бы пришлось трястись в кэбе до железнодорожного вокзала, потом ехать до нужной станции, а там ещё и добираться по плохим дорогам до той деревни, рядом с которой два месяца назад располагался табор. Мы бы потратили несколько дней – и в результате убедились бы, что табор давно переехал, а куда – неизвестно! Сейчас же я отбил всего лишь три сообщения, нашему другу Лестрейду в Скотленд-ярде, коронеру Боскомской долины и ещё одно, по указанному им номеру – и вуаля! Табор обнаружен, цыганка допрошена и созналась, что её действительно наняли господа из «Ивовой хижины». Дали соверен, и обещали в десять раз больше, если ей удастся прельстить молодую госпожу гаданием и заставить её уехать в Лондон. Или напугать – с тем же результатом. Так что цыганка действительно была совершенно искренна в своём стремлении заполучить вожделенное золото, но не преуспела. И тогда Берту пришлось действовать самому – уже вместе с садовником. Полагаю, вряд ли он бы смог отравить розы в одиночку так, чтобы давно работающий в доме слуга ничего не заподозрил. Они знали, что это любимые цветы мисс Джейн, и полагали, что такого потрясения ей будет достаточно.
– Какое неслыханное коварство! – пробормотал я, без сил опускаясь на диванчик.
– Но Берт и его помощники снова ошиблись. Гибель любимых цветов хоть и расстроила девушку, но не заставила её покинуть «Ивовую хижину». И тогда преступники нанесли новый удар, жертвой которого стала несчастная Мисси.
Расчёт был прост – если отравленная кошка поцарапает мисс Джейн и девушка умрёт – ни у кого не возникнет ни малейших подозрений. Все знали, что она любит работать в саду, где так легко поцарапаться и занести в ранку смертельную инфекцию. Симптомы отравления малой дозой этой гадости похожи на столбняк, это вы правильно заметили, и у сельского врача не возникло бы никаких сомнений при установлении диагноза. Как позже и случилось с садовником – кошка могла поцарапать его, когда ей делали смертельную инъекцию, или отрава попала в его организм через поры кожи. Как бы то ни было, один из убийц сам пал жертвой своего преступления.
То, что случилось с кошкой после смерти, только подтвердило мои подозрения, превратив их в уверенность. Конечно же, Берт знал, что именно должно было произойти с несчастной Мисси – и, разумеется, всеми силами стремился этому воспротивиться. Он не мог допустить её вскрытия – даже деревенскому врачу при подобном исследовании всё сделалось бы яснее ясного! Не мог он и оставить тело кошки в целостности, допустить её погребение значило вовсе не поставить точку в этой истории, вы и сами это прекрасно понимаете, хотя до сих пор так и не признались, в каких именно войсках изволили служить… но вернёмся к нашей кошке.
Её необходимо было сжечь. Ну, или на крайний случай, хотя бы обезглавить, выпотрошить и расчленить на как можно большее количество кусков. Что он и постарался сделать той ночью, пока домашние спали. Обезглавил, расчленил и выпотрошил. И даже облил керосином. Вот только почему-то не сжёг. Это ставит меня в тупик. Вам ничего не приходит в голову, Ватсон?
Последние минуты я, чтобы скрыть волнение, развлекался тем, что выпускал крохотный язычок пламени из указательного пальца своей механистической руки – и тут же гасил его. Обращение Холмса оказалось для меня полной неожиданностью – я вздрогнул, и пламя выстрелило из пальца длинной струёй наподобие миниатюрного огнемёта. Я поспешил загасить его и ответил, стараясь, чтобы голос звучал непринуждённо:
– Полагаю, Холмс, что такие, как этот Берт… калеки… боятся огня. Мне приходилось работать с ними, и я часто наблюдал подобную реакцию, доходящую иногда до настоящей фобии. Тут всё дело в том, что наначальном этапе обработки их тела легко воспламеняются, и это накладывает отпечаток. Потом-то, конечно, подобный недостаток устраняют, но память остаётся. И только редкие натуры обладают достаточной внутренней силой, чтобы с ней справиться.
– Вот как? Буду знать, – ответил мой друг, посмотрев на меня при этом как-то странно. – Тогда всё становится на свои места… Утром мисс Джейн обнаружила останки растерзанной кошки и похоронила их под сиренью, тем самым отравив ещё и это ни в чём не повинное растение. После чего уехала в Лондон, где, на счастье, судьба свела её с нашей очаровательной мисс Хадсон…
– Мистер Холмс! Вы потрясающий человек!
Вздрогнув, я обернулся.
Наша юная гостья стояла в дверях, прижав стиснутые кулачки к груди, и смотрела на Холмса с восторгом и обожанием. Личико её раскраснелось, глаза горели ярче обычного.
– Спасибо вам, мистер Холмс! Спасибо за всё! Элеонора была совершенно права, что убедила меня прокрасться обратно и подслушать… Благодаря ей я теперь всё-всё знаю! Вы великий человек, мистер Холмс. Вы сняли с моей души огромную тяжесть. И я теперь знаю, что мне делать.
– Если подадите на вашего деверя в суд за попытку убийства – можете смело ссылаться на меня, как на доверенного эксперта. – Мой друг, казалось, был совершенно не удивлён столь дерзким вторжением, и смотрел на нашу гостью вполне благосклонно.
Мисс Джейн отмахнулась.
– Да бог с ним, с Бертом! Я не об этом, уверена, его накажет судьба… Но благодаря вам, мистер Холмс, я теперь знаю, кем хочу стать!
И, не успели мы опомниться, как она подбежала и порывисто расцеловала опешившего Холмса в обе щеки. Рассмеялась, видя нашу оторопь, и снова упорхнула к дверям.
– Я хочу быть детективом, мистер Холмс! Нет, я неправильно говорю – я стану детективом! Обязательно стану! Мисс Джейн Марпл, сыщик на службе Короны! Вы не представляете, мистер Холмс, какая это лёгкость, какое счастье – знать, что ты ни в чём не виновата! Вы удивительный человек. И я хочу быть такой же, как вы – помогать простым людям, дарить им такую же лёгкость, какую вы подарили мне. Спасибо вам, мистер Шерлок Холмс, сэр! Спасибо вам!
И она убежала, не попрощавшись. Истинная англичанка, что ни говори!
– Ну, вот и остались мы с вами, Ватсон, совершенно одни, – заметил Холмс, с некоторой грустью глядя вслед юной особе. – Без столь вожделенного вами омлета и не менее милого моему сердцу стейка по-чикагски…
И с этими словами он удалился в спальню – последнее время он предпочитал отсыпаться днём и работать ночами, утверждая, что ночью никто не мешает ему думать.
Скорее всего, это правда.
Но – опять же, скорее всего – далеко не вся правда.
Эра Мориарти сильно изменила нас всех. Но я никогда не спрошу его, почему он больше не носит серебряных запонок и не любит чесночный соус. Точно так же, как и он никогда не спросит меня о том, с чего бы это вдруг я так полюбил резкие ароматы восточных благовоний, и почему из моей каюты так часто несёт бальзамической алхимией, с которой даже они не справляются. Разве что в шутку – да и то лишь наедине.
Мы оба слишком дорожим нашей дружбой – и не хотим знать лишнего…
– Её зовут Джейн. Она моя подруга. И у неё проблемы.
Элеонора решительно выпятила маленький подбородок, скрестила руки на груди и посмотрела со значением – сначала на Холмса, потом на меня. В своей короткой, но решительной речи она чётко выделила тоном два слова – «подруга» и «проблемы» – так, чтобы ни у кого не осталось ни малейших сомнений в серьёзности и первого, и второго.
Похоже, мы с Холмсом оказались правы оба в своих надеждах и опасениях. – Ватсон, – представился я, вставая и кланяясь. — Джон Ватсон.
При этом я неожиданно для самого себя почему-то выделил интонациооно имя, словно оно имело особое значение. И чуть было не добавил – «секретный агент на службе Её Величества» – очевидно, под влиянием утра, проведённое в муках творчества.
– Очень рада познакомиться, – Джейн, оказавшаяся миловидной блондинкой с тонкими чертами лица и огромными голубыми глазами, кивнула и очаровательно
покраснела. Она выгллядела настолько же ранимой и беззащитной, насколько Элеонора, с её рыжими кудряшками и вздёрнутым носиком – решительной и боевой.
– Вздор! – прервала свою подругу Элеонора. – Оставь эти буржуазные любезности, у нас есть дела поважнее!
– Милые дамы, на борту «Бейкер-стрита» существует жёсткое правило – никаких важных дел до завтрака! – сказал Холмс, входя в гостиную, где я наслаждался обществом двух столь юных и очаровательных особ. Тон его был преувеличенно серьёзен, но глаза искрились весельем. – Кстати, а что у нас на завтрак?
– Омлет! И блинчики с джемом! – обрубила безжалостно мисс Хадсон.
Я содрогнулся.
Как однажды деликатно выразился мой проницательный друг, «наша юная мисс Хадсон, в отличие от своей достопочтенной бабушки, куда более приятна для глаза, чем её стряпня – для желудка». И если овсянку ей ещё удавалось иногда сварить вполне пристойную, то всё, что требовало чуть большего кулинарного мастерства, в том числе и взбивания или поджаривания, выходило совершенно несъедобным. Все наши с Холмсом робкие попытки нанять кухарку встречали со стороны юной суфражистки полный негодования отпор – кухонное рабство мисс Хадсон почитала постыдным и совершенно неприемлемым для любой здравомыслящей женщины, и не собиралась принимать участие в порабощении ещё одной несчастной.
Иногда, сжалившись над нашими желудками (или же слишком увлечённая делами подруг по движению, что будет вернее), мисс Хадсон заказывала еду в ресторанчике на углу у причалов – там готовили очень достойно, особенно столь ценимый Холмсом татарский бифштекс. Но сегодня, похоже, на такую удачу рассчитывать не приходилось – мисс Хадсон всё ещё дулась на моего друга.
В полном молчании мы прошли в столовую.
Усевшись на своё место, я с понятным трепетом заглянул в тарелку – и был приятно поражён, не обнаружив там ни торчащих из клейкой субстанции осколков скорлупы с прилипшими к ним перьями, ни спёкшейся до состояния угля пластинки бекона. Над тарелкой возвышалась аппетитно выглядящая и пахнущая не менее привлекательно пористая масса, более всего напоминающая великолепный омлет – как по цвету и запаху, так и по вкусу, в чём я не преминул немедленно убедиться. Блинчики тоже оказались выше всяческих похвал. Даже Холмс, вкусы которого последнее время носили несколько специфический характер, отдал им должное. Я уже собирался высказать своё восхищение столь разительным успехам Элеоноры в этой области, но меня опередил Холмс, в изысканных выражениях превознеся кулинарное искусство мисс Джейн.
Мисс Джейн снова мило покраснела и потупилась. Элеонора фыркнула и заявила, что убитое над плитой время Джейн могла бы потратить с куда большей пользой – как для себя, так и для общества.
Ну, конечно же! Великолепным завтраком мы были обязаны именно ей, маленькой мисс Джейн!
Моё восхищение нашей юной посетительницей сделалось просто безграничным – особенно после того, как она тихонько возразила мисс Хадсон, что вовсе не считает обременительным приготовление завтрака для такой приятной компании. Глаз она при этом не поднимала, и говорила негромко, но сразу же становилось ясно, что эта хрупкая на вид девочка не такслаба и беззащитна, как могло бы показаться на первый взгляд. Может быть, виновата старческая сентиментальность или же эйфория, в которую я впал после вкусного завтрака, но на какой-то миг подруга нашей взбалмошной Элеоноры показалась мне живым воплощением Британии. Такая же скромно одетая и неприметная, хрупкая и беззащитная снаружи, но хранящую глубоко внутри несгибаемый стержень.
К тому же она не стала охать и вскрикивать, когда во время завтрака заметила мою механистическую руку – признаюсь, я специально несколько раз менял заключенные в ней приборы, чтобы немного поразвлечься. Но юная леди повела себя в высшей степени достойно – только слегка расширила глаза в самом начале, а потом уже не обращала ни малейшего внимания. И даже не вздрогнула, когда я, передавая солонку, нарочно коснулся её запястья отполированным медным суставом. Вот что значит настоящая англичанка! Даже наше безумное и безбожное время неспособно испортить такую выдержку.
После завтрака мы снова вернулись в гостиную. Холмс расположился в любимом кресле, я же пристроился на неудобном диванчике у окна, уступив своё прелестной юной гостье, куда та и поместилась не без изящества. Элеонора пристроилась рядом, с независимым видом присев на обтянутый кожей подлокотник.
– Верите ли вы в проклятия, мистер Холмс? – спросила мисс Джейн, когда все мы уютно устроились и приготовились слушать её историю.
Вопрос прозвучал настолько нелепо, что я с трудом удержался от смеха. Но для нашей гостьи ответ Холмса, похоже, был крайне важен – лицо её оставалось совершенно серьёзным и напряжённым. Она даже подалась вперёд всем телом, впившись в Холмса удивительными голубыми глазами. Боже, как она была хороша в эту минуту, у меня даже защемило в груди. Я не мог понять, почему она напоминает мне мою покойную жену, да будет земля ей пухом, ведь внешнего сходства между ними не было. Но, услышав сдержанное напряжение в голосе и увидев эти удивительные глаза, сверкающие внутренним огнём, я понял – вот оно!
В Джейн горело то же самое неукротимое внутреннее пламя, что и в моей горячо любимой бедной маленькой Мэри. Редкое качество, которое только и может сделать женщину истинно прекрасной.
Поэтому я вовсе не удивился тому обстоятельству, что мой друг ответил юной особе со всей серьёзностью и честностью, на которую был способен:
– Нет, сударыня, я не верю в силу проклятий. Но я верю в зло, которые одни люди могут причинить другим, в том числе и при помощи слов.
Джейн вздохнула с видимым облегчением и немного расслабилась.
– Рада это слышать, сэр. Я тоже не верю. Во всяком случае – не верила до последнего времени. Но с недавних пор вокруг меня начали твориться странные вещи, и они не то чтобы поколебали моё неверие, но…
– Но заставили вас ранним утром бежать из уютного сельского дома, где вы пытались забыть печальные обстоятельства, при которых покинули Лондон около полугода назад, недоучившись. Сразу после похорон близкого человека. Полагаю, он был вашим женихом? Примите мои искренние соболезнования.
Голубые глаза Джейн стали ещё больше, рот округлился в удивлении, а потом девушка нервно рассмеялась.
– Пэт говорила мне, что вы просто волшебник! Но я даже подумать не могла…
– Не называй меня этим глупым именем! – оборвала подругу мисс Хадсон. – Оно мне разонравилось.
Но Джейн словно и не заметила грубой выходки нашей очаровательной секретарши, продолжая во все глаза глядеть на Холмса с восторженным удивлением. Слегка тронутая золотистым загаром кожа её порозовела, глаза блестели.
– А что вы ещё можете обо мне сказать?
– Не слишком много, – мой друг явно наслаждался произведённым эффектом. – Вы любите возиться в саду, и с некоторых пор избегаете шумных компаний. Вы долгое время жили в Лондоне, были студенткой, но защититься не успели. Хотя и сейчас не оставляете своих занятий, но вряд ли помышляете о возобновлении обучения. У ваших соседей много детей, которых вы балуете. А ещё у вас случилось что-то настолько серьёзное, что вы уехали в Лондон, бросив любимую кошку.
Мисс Хадсон фыркнула. Джейн же по-прежнему не отрывала от Холмсапоражённого взгляда.
– Всё так и есть, – просто сказала она. – Но как вы догадались?
– Это не догадка, мисс, а следствие применённой дедукции. Ваше платье простое и удобное, а такой здоровый цвет лица можно приобрести только при ежедневной работе на свежем воздухе – в саду или огороде, но никак не в нашем продымлённом и погружённом в постоянные туманы городе. Значит, сейчас вы живёте в деревне и подолгу работаете в саду. Однако выговор у вас чистый, речь правильная – значит, образование вами было получено. В прихожей я заметил вашу сумочку – она элегантная, хорошей кожи, но при этом слишком крупная для дамского ридикюля, в котором есть место лишь для веера и пудреницы. Ваша же сумка более вместительная, но при этом вовсе не напоминает те ужасные бесформенные мешки с ручками, в которых кухарки таскают продукты с рынка, а почтенные домохозяйки хранят многочисленный женский хлам. К тому же кожа на сумке в некоторых местах слегка растянута, словно в ней долгое время носили крупный прямоугольный предмет. Если у вас нет привычки таскать в сумочке булыжники из лондонской мостовой, то я осмелюсь предположить, что предметом этим могли быть книги из университетской библиотеки – по размеру философские трактаты как раз подходят. Но девушка ваших лет вряд ли будет читать подобные произведения ради собственного удовольствия – значит, вы были студенткой.
– Поразительно! Как, оказывается, много может сказать обычная дамская сумочка!
– Ну, ваши перчатки не менее болтливы – они совершенно не подходят вашему платью, но зато великолепно гармонируют с сумочкой. Тот же тонкий стиль и высокое качество. Такие застёжки со стеклярусом были популярны около восьми месяцев назад, если я не ошибаюсь. Значит, в то время вы следили за модой и старались выглядеть как можно более привлекательно. Это указывает на романтическую историю. С несчастливым финалом – поскольку я не вижу на вашем пальце кольца, зато вижу следы от траурного крепа на шляпке. Вы его отпороли совсем недавно и не очень тщательно – местами остались следы от ниток. Полагаю, вы сделали это в поезде, перед самым приездом в город – вам просто не хотелось навязчивого сочувствия незнакомцев.
С кошкой и детьми всё ещё проще – волоски на вашем платье почти незаметны, но их слишком много для случайных игр со зверьком. Кошка явно проводит с вами большую часть времени – согласитесь, так не поступают с нелюбимым домашним питомцем. А из вашего левого кармана торчит уголок пакетика с конфетами – судя по трём видным мне буквам и цвету, это лакричные леденцы, которые обожают дети и юные девушки. Значит, можно с уверенностью предположить, что или вы сама любите сладкое, или же у ваших друзей или соседей есть дети, которых вы балуете. Но для сладкоежки у вас слишком хорошие зубы, значит, остаются дети. Причём именно дети соседей – судя по вашему платью, вы не слишком общительны. Итак – что же заставило вас бросить любимую кошку и оставить детей без сладкого?
– Мисси умерла. А дети теперь меня боятся, – сказала Джейн грустно и быстро вздохнула. – Это из-за проклятья… Но давайте я расскажу вам всё по-порядку.
Вы совершенно правы – год назад у меня был жених. Его звали Джон, Джон Мэверик, самый лучший мужчина, который только рождался под этим небом. Джон и Джейн… Он смеялся и повторял, что мы обязательно будем счастливы. Он был не такой, как большинство мужчин, и его вовсе не раздражало то, что я учусь. Он сам собирался поступать, искал репетитора, а мне нужна была подработка – так мы и встретились. У него был дом в Боскомской долине, собственный дом. Вернее, полдома, но в Лондоне я вынуждена была ютиться в дядиной квартире, где у меня не было даже собственной гардеробной – я делила её с тремя кузинами! Так что эти полдома казались мне настоящим дворцом или волшебным замком, мы собирались переехать туда на всё лето, сразу после венчания. Мы уже всё распланировали… И тут эти волнения в алиенской резервации… Казалось бы, какое они имеют отношение к нам, но надо было знать моего Джона… Набирали добровольцев, и он, конечно же, записался одним из первых. Он был храбрым, мой Джон, ивечно лез в первые ряды.
Он не вернулся.
Я даже не знаю, как он погиб – пришло лишь коротенькое официальное письмо с уведомлением, и то не мне, на адрес его квартирной хозяйки. Добрая женщина не хотела мне ничего говорить, но я всё сразу же поняла по её лицу – я заходила к ней почти каждый день. Я поверила сразу – к тому времени я уже чувствовала, что моего Джона больше нет, письмо оказалось лишь подтверждением.
Я больше не могла оставаться в Лондоне – этот город помнил нас двоих, Джона и Джейн, которые были счастливы. Я не могла больше посещать лекции, на которые он никогда не придёт, не могла читать книги, которые он никогда не откроет. Не знаю, куда бы я уехала – мне было всё равно, лишь бы сбежать подальше! Но тут меня нашёл поверенный моего Джона, мистер Брэдли из адвокатской конторы «Брэдли и сын». И внезапно оказалось, что я вполне обеспеченная женщина, а, главное, мне есть куда бежать – Джон оставил мне небольшую ренту и ту самую половину дома, в которой мы собирались жить летом…
– Ха! – воскликнула мисс Хадсон и по-хозяйски положила изящную руку на плечико Джейн. – Мужчины! Они всегда стремятся закрепостить женщину, привязать её к дому и кухне! Даже после смерти. Мужчины – ужасные собственники!
Если Джейн и были неприятны слова подруги или её собственнические жесты, то она ничем этого не выдала и продолжала рассказ, уже не прерываясь:
– Понимаете, мистер Холмс, тот дом помнил Джона, но нас двоих он не помнил, и это был мой единственный шанс ещё немного побыть с моим любимым, я не могла отказаться! И в тот же вечер купила билет на поезд в Боскомскую долину. Вот так я и оказалась в «Ивовой хижине», и познакомилась с двоюродным братом моего Джона и его семьёй.
Дом оказался огромен – трёхэтажный особняк с флигелями и пристройками, окружённый заброшенным садом, с которым совершенно не справлялся пожилой садовник – вы правы, я полюбила возиться в саду, и много времени провела именно там. Как раз в саду я и встретила ту цыганку… Но не буду забегать вперёд, я ведь ещё не рассказала вам о брате моего Джона и его семье.
Они замечательные люди, Берт и его жена Алисия, у них четверо совершенно очаровательных детей. Ещё в доме живёт отец Берта и дядя моего Джона Эшли и пара каких-то старых тётушек, но с ними я почти не общалась. Дом действительно разделён на две половины ещё во времена эксцентричного дедушки моего Джона, и все проходы между восточным и западным крылом были заколочены или даже заложены кирпичной кладкой тогда же. Мы с Бертом сразу же пришли к согласию в том, что это не дело. Он понимал, как неуютно мне будет одной в огромном пустом здании, и был настолько любезен и предусмотрителен, что к моему приезду разобрал часть заложенных проходов, и из крыла в крыло теперь можно пройти не только через сад.
Они все там оказались очень приятными людьми, и Берт с Алисией, и их отец, дядя моего Джона. Не без странностей, конечно, но у кого их нет? Они очень хорошо ко мне отнеслись, а я ведь была для них совершенно незнакомым человеком, мы обменялись разве что двумя или тремя телетайпограммами. Но они приняли во мне живое участие, сочувствовали, пытались развлечь. Расспрашивали о дальнейших планах, не собираюсь ли я продолжить учёбу и вернуться в Лондон, предлагали помощь и даже деньги. Но я тогда была совершенно разбита и не хотела ничего, только побыть одной, и они отнеслись с пониманием, оставив меня в покое.
Когда я с ними знакомилась, возникла неловкая ситуация: я приняла Берта за дядю Эшли и была просто поражена, осознав, что ошиблась – брат моего Джона действительно выглядит старше собственного отца! Но оказалось, что это последствия полученного им ранения – он потерял здоровье во время службы, надышавшись какой-то военной гадости. И теперь он совершенно лыс, сгорблен, и лицо его покрыто морщинами, как у дряхлого старца. К тому же ему постоянно приходится принимать укрепительные микстуры, ими пропахла вся восточная половина дома, и, к своему стыду, я не очень любила там бывать. А вот дети любили играть в моём крыле, и ещё там обитала Мисси. Очаровательнейшее существо! Поначалу онаотнеслась настороженно к моему вторжению во владения, которые считала своими, но потом мы подружились и, действительно, много времени проводили вместе, тут вы тоже угадали, мистер Холмс. Если я работала в саду, Мисси располагалась рядом, греясь на солнышке, если же погода была дождливая, я читала у окна в гостиной, а Мисси пристраивалась у меня на коленях. Она была со мной, когда мы встретили ту цыганку. Бедная Мисси…
Это случилось утром в начале июня, я срезала розы для букета с любимого куста у самой изгороди в дальнем конце сада, когда со стороны дороги меня окликнул женский голос. Живая изгородь в «Ивовой хижине» невысокая, по грудь, и, распрямившись, я сразу же увидела эту странную женщину.
Она стояла в каких-то пяти-шести шагах и пристально смотрела на меня поверх подстриженных кустов. Обычная цыганка, укутанная в несколько разноцветных платков, несмотря на то, что день был довольно жаркий, позванивающая монистами и невероятно грязная, как и все они. Цыгане не были редкостью в тех краях, Алисия говорила, что рядом расположился табор, я часто видела их на дороге, бредущих то в одну, то в другую сторону, крикливых, как птицы, замотанных в яркие тряпки и обвешанных полуголыми ребятишками. Они часто просили у нас еды или мелких монет и предлагали погадать, но вели себя мирно, и я никогда не испытывала перед ними страха. Тем удивительнее, что эта цыганка напугала меня до дрожи.
Может быть, дело в том, что она была одна, без подруг и детей, и ничего не просила? Или в её пристальном взгляде? Не знаю. Но мне сделалось очень страшно, несмотря на яркий солнечный день и то, что я была в саду не одна – пожилой садовник как раз подстригал изгородь неподалеку и обернулся к нам, заинтересованный.
Пытаясь справиться с собой, я кликнула кухонного мальчишку и велела принести молока и хлеба, а также пирог, оставшийся от завтрака. Цыганка же подошла вплотную к разделяющим нас кустам и, посмотрев в небо над моей головой, заулыбалась и сказала, что даже гадать мне не станет – она и так видит мою судьбу.
Она действительно многое обо мне знала. В том числе и про трагическую гибель Джона и мою учёбу в Лондоне…
Не считайте меня дурочкой, мистер Холмс, я ни на секунду не поверила, что всё это она вычитала в облаках над моей головой – полагаю, по деревне ходило немало сплетен о нашем семействе, а цыгане умеют не только болтать. Поэтому её необычное гадание не вызвало у меня никаких иных реакций, кроме веселья. Теперь, болтая обычные благоглупости, она уже больше не казалась мне такой загадочной и пугающей, как вначале. Страх окончательно покинул меня. Обычная попрошайка, которая хочет стрясти побольше, а потому и не просит мелочи. А тут она ещё начала нести всякую чушь о том, что мне надо обязательно вернуться в Лондон, что нельзя такой девушке хоронить себя в глуши, а в большом городе меня ждёт такая же большая любовь и прекрасное будущее.
Помню, я расхохоталась ей прямо в лицо, и долго не могла остановиться. Теперь я понимаю, что это была нервная реакция на всё, пережитое мною ранее. Но тогда мне почти сразу же сделалось неловко за подобную несдержанность. Тем более, что цыганка испуганно отшатнулась, да и старый садовник бросал в мою сторону странные взгляды. Это помогло мне взять себя в руки, считая разговор законченным и собираясь идти в дом, поскольку день был достаточно жарким и срезанные розы нуждались в воде.
И вот тогда-то она и крикнула мне в спину, что надо мною висит проклятье.
Что-то в её голосе заставило меня обернуться и прислушаться к почти бессвязным крикам. Она была бледной и очень злой, сильно жестикулировала и на этот раз, кажется, не пыталась обмануть.
Она кричала, что я проклята, что в этом доме мне жить нельзя, что мне надо скорее бежать отсюда. А если я останусь – то умру, и умрут все, кто будет рядом со мной и все, кто мне дорог. Она кричала, что мои безвестные предки были прокляты самой землёй, и только камень города способен оградить меня от этого проклятья, да и то не до конца, потому что Джон тоже мог бы жить, если бы не встретил меня. А потом она убежала, даже невзяв узелок с едой, чем напугала меня больше, нежели всеми своими воплями.
Я девушка здравомыслящая, мистер Шерлок Холмс. И потому постаралась не придавать особого значения этому происшествию, хотя оно и оставило в моей душе неприятный осадок. Особенно последние её слова… Несколько дней я даже не выходила в сад, опасаясь новой встречи, но потом окончательно убедила себя, что всё это глупости. К тому же Алисия, обнаружив моё внезапное домоседство, пыталась вызнать причины, а рассказывать ей о неприятном разговоре мне не хотелось. Тем более что её муж отличался излишним суеверием и постоянно рассказывал за обедом про те или иные пророчества, оказавшиеся истинными, и с моей стороны было бы глупо давать дополнительную пищу для и без того надоевших мне разговоров.
Июнь и половина июля прошли спокойно, я уже почти забыла про тот скверный инцидент, но тут случилась первая неприятность – погиб мой любимый розовый куст. «Королева Виктория», знаете, такие насыщенно-алые, с тоненькой чёрной бахромкой и более светлыми прожилками. Это сейчас, в сравнении с дальнейшими событиями, я говорю «неприятность», а тогда происшедшее показалось мне страшным несчастьем. Чуть ли не большим, чем гибель моего милого Джона. Это ведь был мой любимый куст, я знала на нём каждую веточку, каждый бутончик, знала, когда который распустится, утром ещё до завтрака бежала проведать, словно старого друга…
Он сгорел за два дня, словно пожираемый изнутри невидимым пламенем, и я ничего не могла поделать, и старый садовник только чесал в затылке, говоря, что никогда такого не видел. Листья скукожились и почернели, веточки покрылись белёсым налётом, похожим на воск, а вместо прекрасных цветов остался лишь скверно пахнущий пепел. Видя такое дело, садовник предпочёл выкопать умерший куст вместе с землёй, вывезти на задний двор и там сжечь, опасаясь, что в ином случае зараза может перекинуться на остальные растения.
Помнится, я проплакала несколько дней.
«Меня зовут Ватсон. Джон Ватсон, секретный агент на службе Её Величества…»
Я вернулся взглядом к первому предложению и задумался. Может быть, всё-таки лучше назвать главного героя Джеймсом, заранее отметая у будущих читателей всяческие подозрения, что он и автор записок – одно и то же лицо? В конце концов, я ведь не собираюсь писать автобиографическую повесть, изложить реальные события в их первозданном виде не позволяет данное мною слово джентльмена, так почему бы и не дать волю фантазии? Джеймс – красивое имя, благородное, не то что простоватое «Джон»…
Я повертел в металлических пальцах искусственной правой руки новомодную самопишущую ручку – осторожно, чтобы не пролить чернила, заполнявшие стерженёк на две трети, – и усмехнулся. Похоже, я заразился от нашей юной и взбалмошной мисс Хадсон страстью к перемене имён – примеряю на себя имя персонажа ещё ненаписанной мною же истории. Вот уж действительно, старость не спасает от глупости, даже немцам иногда удаётся рассуждать на удивление здраво.
Надобно вам сказать, что ваш покорный слуга вовсе не собирался писать биографические очерки о собственной персоне, находя персону сию достаточно скромной и малоинтересной для предоставления её жизнеописания вниманию широкой общественности, и вполне удовлетворяясь ролью верного Босуэлла при удивительнейшем человеке нашего времени, мистере Шерлоке Холмсе – а с недавнего времени ещё и сэре Шерлоке. Титул был пожалован моему великому другу почти одновременно с последним достижением инженерной мысли, летательной яхтой, в уютной гостевой каюте которой ваш покорный слуга и пишет эти строки в своём дневнике – вместо того, чтобы живописать приключения великолепного и неустрашимого Джеймса Ватсона, секретного агента на службе Её Величества.
Мой проницательный друг был абсолютно прав, высказывая предположение, что последняя война нанесла мне куда большую внутреннюю травму, чем я был готов признать – даже перед самим собой. Я запретил себе говорить и даже думать о тех жутких годах, похоронил на самом дне памяти – но тем самым лишь сохранил в себе ужасы, превращавшие ночные часы в непрекращающийся кошмар. Алкоголь и всё возрастающие дозы лауданума были мерой временной и ненадёжной – как врач, я не мог этого не понимать, но другой методы борьбы с внутренними демонами я тогда не знал и надеялся только, что демоны эти, терзая меня, причиняют окружающим не слишком много хлопот.
Но однажды – да будет благословенен тот день! – мне попалась на глаза статья моего коллеги с каким-то совершенно непроизносимым то ли славянским, то ли немецким именем. В статье рассказывалось об успешном возвращении душевного спокойствии пациентам, которые страдали от невидимой глазу травмы и перенесённого ужаса – а таких страдальцев оказалось немало после Великого Нашествия и Смутных лет, вылившихся в пожар всеобщей войны. Первой войны на памяти человечества, поистине охватившей весь мир. Многие стали свидетелями гибели друзей и близких, потеряли здоровьё не на поле битвы, а в мирных, казалось бы, городах. Мир сошёл с ума, в этом безумии люди теряли себя, и долгое время потом не могли исцелиться.
Мой европейский коллега применял довольно рискованный способ излечения – он заставлял несчастных снова и снова рассказывать о пережитом ими кошмаре, требуя вспоминать каждую подробность, каждую самую мелкую деталь перенесённого ужаса, и обязательно её проговаривать вслух. Эта, казалось бы, варварская и лишённая малейшего сострадания к несчастным метода дала удивительные результаты – все пациенты отмечали существенное улучшение, а некоторые сумели навсегда избавиться от мучивших их кошмаров!
Статья так потрясла меня, что я всю ночь не сомкнул глаз – и вовсе не из-за боязни возобновления кошмарных снов. Словно рука Провидения подкинула мне спасительную соломинку именно тогда, когда я уже почти сдался и готов был утонуть в море отчаянья. Впрочем… было бы не совсем искренним с моей стороны не уточнить, что я почти уверен, каково имя этого Провидения, оставляющего после себя запах крепкого табака. Полагаю, что и немецкиймедицинский журнал вовсе не случайно оказался на моём столе в тот день – а ведь я из патриотических соображений не выписываю немецких журналов, даже по медицине! И не случайно журнал этот был открыт именно на той поразившей меня странице…
Как бы там ни было, с моей стороны оказалось бы проявлением страшной неблагодарности не воспользоваться советом столь проницательного и благосклонно ко мне относящегося Провидения. Но, будучи по природе более склонен к жанру скорее эпистолярному, чем разговорному, ваш покорный слуга вознамерился усовершенствовать методу немецкого коллеги. Бессонные часы не были потрачены зря – мне удалось всё как следует обдумать и изобрести способ, посредством которого не только удалось бы избавиться от внутренних демонов, но при этом и не нарушить данное мною слово о неразглашении определённых подробностей военной карьеры.
Мною были приняты несколько важных решений по поводу будущей книги – во-первых, писать не от своего лица, используя псевдоним и описывая приключения некоего безымянного героя. Далее я собирался соблюдать честность и доскональность лишь в описании виденных и испытанных мною ужасов, все же остальные события и факты исказить и преувеличить настолько, чтобы у проницательного читателя не оставалось ни малейших сомнений – всё описанное есть не более чем фантазия автора.
Незадолго до рассвета поняв, что заснуть мне в эту ночь так и не удастся, я решил успокоить разгулявшиеся нервы при помощи трубочки хорошего табака. Конечно, куда привычнее было бы накапать в стакан с содовой некоторое количество не раз уже спасавшего меня лауданума, но в ту ночь я твёрдо решил начать новую жизнь, в которой подобным снадобьям более не будет места. Да и надо признаться, что после специальной алхимической подготовки, коей я был подвергнут в особых войсках Её Величества (и о подробностях коей я по понятным причинам умолчу), обычные медицинские препараты действовали на меня довольно слабо.
Пристроив на место снятый на ночь механистический протез и пощёлкав для пробы шарнирно-суставчатыми пальцами, я счёл его работу вполне удовлетворительной и, накинув халат, отправился в гостиную. Где обнаружил, что не одному мне не спится в эту ночь – Холмс скрючился в своём любимом кресле, подтянув худые колени к ястребиному носу и выставив перед собой чёрную глиняную трубку, похожую на клюв какой-то странной птицы. Трубка его не горела, глаза были закрыты, и я уже подумал было, что он спит, и собирался тихонько вернуться к себе, когда мой друг шевельнулся и спросил негромко:
– Ватсон, не дадите ли мне огоньку? Я задумался, а трубка погасла.
Уже не скрываясь, я подошёл к креслу, протянул искусственную чудо-руку, щёлкнул большим пальцем по кремниевой наладонной пластинке и зажёг миниатюрную газовую горелку на конце указательного. С неудовольствием подумал, что в ближайшее время надо бы навестить мастерскую Отто, что на углу Уинстоу и Аллеи Безвестных
Героев. Он обещал, что зажигательная накладка из твёрдой стали прослужит не менее года, а между тем дистальная фаланга большого пальца стёрта чуть ли не на треть, хотя не прошло и четырёх месяцев. Я, конечно, после войны стал больше курить, но не настолько же!
Холмс тем временем затянулся и благодарно кивнул, выпустив клуб ароматного дыма. В его проницательных глазах на секунду отразились крохотные язычки пламени.
– Холмс, мне надоело удивляться, — сказал я, устраиваясь в кресле напротив и тоже закуривая. – Как вы догадались, что это именно я? И только не говорите мне, что опять из-за моего протеза и издаваемых им звуков – я сам его перебрал и отшлифовал все поршни, подогнал сцепление и как следует смазал. Смею вас уверить, он работает совершенно бесшумно.
– Элементарно, мой друг, – из глубины кресла раздался хрипловатый смешок. – Если вдруг соберётесь подкрасться ко мне незамеченным, вам следует предварительно перестать так усердно окуривать благовониями свою каюту.
Я немного смутился – мне казалось, что пристрастие к восточным ароматическим свечам и притираниям не настолько очевидно и раздражительно для окружающих.
– Раньше вы, кажется, невозражали…
– Полноте, Ватсон, я и сейчас вовсе не имею ничего против. Надо отдать вам должное, аромат весьма приятный и хорошо подобранный. Напоминает мне о тех волнующих месяцах, когда я прятался от профессора Мориарти в горах Китая. Но легко сообразить, что если Тибет далеко, а я всё-таки ощущаю знакомое амбре – значит, мой друг Ватсон где-то поблизости и может избавить меня от необходимости вставать за спичками.
Помимо воли я рассмеялся.
– Так вот оно что! Вы успокоили меня, Холмс. А то я уж было подумал, что ваши друзья из горного монастыря научили вас всяким мудрёным штукам вроде чтения мыслей. А всё оказалось так просто!
– Я давно уже полагаю, – с нарочитым раздражением ответил на это Холмс, – что совершаю большую ошибку, объясняя, каким образом прихожу к тем или иным выводам. Ещё древние латиняне говорили – «омне игнотум про магнифико», что вам, как медику, не составит труда перевести.
– Всё непонятное принимается за великое.
– Вот именно, Ватсон, вот именно… Не объясняйте ничего – и прослывёте великим чародеем, объясните – и любой болван воскликнет: «Оба-на! Да я тоже так могу!». Боюсь, если я и дальше буду всё объяснять, моей скромной славе грозит скорый крах.
Однако голос его при этом звучал отнюдь не расстроено, а скорее даже удовлетворённо, да и глаза блестели довольно весело. Странное оживление – ещё буквально вечером он был весь во власти хандры и скуки, жаловался на лондонскую погоду и вконец измельчавших преступников, не желающих давать своими примитивными правонарушениями пищи его изощрённому уму. Обругал мисс Хадсон за остывший кофе (что было правдой), а мальчишку – за скверно вычищенные туфли (что правдой не было), потом снова переключился на Лондон, его мерзкую погоду и не менее мерзких обитателей.
Поздняя осень – не самое лучшее время для столицы Британии, с этим я вынужден согласиться. Вечный грязноватый дождь, в котором сажи и копоти больше, чем воды, слякоть и промозглая сырость способны ввергнуть в чёрную меланхолию и самую жизнерадостную натуру. К тому же воздухоплавательные причалы, у одного из которых и был пришвартован наш «Бейкер-стрит», располагались на самой границе цивилизованной части города, и из огромных окон по левому борту в ясные дни открывался вид на ряды мрачных построек и чёрный частокол дымящих труб, что тоже не способствовало поднятию настроения.
Но когда я предложил сняться с якоря и продолжить наше путешествие, Холмс не проявил ни малейшего энтузиазма, выразившись в том смысле, что нынешний мир везде одинаков, с изобретением телеграфа в нём не осталось настоящих тайн и загадок, а великие злодеи более неподсудны, поскольку сидят в правительствах и совершают жуткие преступления против закона и человечности одним нажатием клавиши. Прочие же преступники измельчали и способны разве что украсть конфетку у слепого ребенка. Так какая, мол, разница, где именно подыхать со скуки?
И вот, по прошествии всего лишь нескольких часов всё изменилось, хандры как ни бывало, мой друг полон жизни, активен и весел, сидит в своём кресле, словно в засаде, посверкивает глазами и ждёт… внезапно я понял, что причина всему этому может быть лишь одна.
– У нас есть загадка, Ватсон! – подтвердил моё предположение Холмс. – А, может быть, есть и дело. – Элеонора сегодня ночью вернулась очень поздно. И, что куда интереснее – не одна!
И пояснил, видя моё вытянувшееся от недоумения лицо.
– Элеонора. Мисс Хадсон. И не надо строить такую чопорную мину, мой друг! Неужели вас это совсем не интригует?
– Холмс, я действительно полагаю, что это не наше с вами дело…
– И вам совершенно неинтересно, что именно за особу привела к нам на борт юная мисс? И с какой целью она это сделала?
– Холмс, – воскликнул я, шокированный. – Ваше любопытство переходит всякие границы приличия!
– Есть ещё одна пикантная подробность, – торопливо продолжил Холмс прежде, чем я успел заткнуть уши. – Эта особа – женского пола.
Теперь затыкать уши было бы глупо – главное я всё равно узнал. Как бы там ни было, а мисс Хадсон мне нравилась – милая девочка, рано оставшаяся без родителей, апотому несколько взбалмошная и экстравагантная. К тому же, как и многие в её годы, пытающаяся доказать всему миру, что она ужасно самостоятельная и вполне уже взрослая дама – а вовсе не милая девочка. Несмотря на все её возмутительные выходки и лозунги, затверженные на собраниях суфражисток, я был уверен, что всё это лишь внешняя шелуха, призванная шокировать чопорных лондонских старичков и не менее чопорных домохозяек. Я даже позволял себе внутренне подсмеиваться над пафосными декламациями нашей девочки, полагая, что знаю её лучше, и все её ужасающие слова так и останутся только словами, не воплотившись в реальные действия. Ну, во всяком случае, во что-либо более экстравагантное, чем ношение мужских костюмов и постоянные рассуждения о мужском шовинизме.
Было очень грустно ошибиться, и оставалось только надеяться, что на моём бесстрастном лице ничего не отразилось.
— Не переживайте так, Ватсон, – лишил меня последней иллюзии мой слишком проницательный друг. – Циничный опыт врача на этот раз, думаю, вас подводит, направляя к неверным выводам: страсть, которая привела таинственную юную особу на борт нашего дирижабля, подвластна скорее Афине, нежели Купидону. Иными словами, девушке нужна разгадка какой-то тайны – надеюсь, зловещей! – и только врождённая деликатность не позволила ей потревожить среди ночи покой столь пожилых джентльменов, каковыми мы с вами, Ватсон, без сомнения, кажемся этой юной особе. Дождёмся утра и всё узнаем! Но вы ведь не об этом хотели со мною поговорить, правда?
Я был рад перемене темы, поскольку слова Холмса меня вовсе не успокоили. Я помнил, как они ссорились вчера с Элеонорой (нет, тогда ещё Патрисией), как та прокричала с надрывом и слезами в голосе, что по-настоящему понять женщину не способен ни один мужчина, и убежала, хлопнув дверью, а мой друг остался сидеть на диване, кутаясь в плед и бурча под нос какие-то только ему внятные едкие замечания и колкости. Элеонора (Патрисия) вчера была очень расстроена и обижена, а молодые люди в таком состоянии способны на всякие глупости. Особенно девочки, считающие себя уже вполне взрослыми дамами…
Стараясь отвлечься, я рассказал Холмсу о намерении вытащить наружу своего внутреннего демона, пришпилить его к бумаге и уничтожить, превратив в развлекательную историю для публики. Ради пущей забавы и интриги я собирался сделать своего героя безымянным, обозначенным лишь цифрами, и даже придумал ему трёхзначный номер, начинающийся с двух нулей и показавшийся мне не только красивым, но и полным глубинного смысла. Ноль и сам по себе достаточно привлекательный и глубокомысленный знак – отсутствие чего-либо, пустота, закрытая сама в себе. А уж удвоенный ноль, пустота, помноженная на пустоту, показалось великолепным решением, изящным и вполне достойным запечатления на бумаге.
Однако Холмс, хорошо разбирающийся в нумерологии, прояснил всю глубину моих заблуждений. Он согласился со мною в той части, что смех и праздный интерес случайной публики – самое действенное оружие против терзающих нас внутренних страхов, но при этом безжалостно высмеял столь понравившийся мне номер. Ноль – сильный знак, но два нуля, поставленные рядом, способны вызвать только презрительное недоумение у любого мало-мальски знающего человека, поскольку взаимно уничтожают друг друга. Да и зрительный образ, – о котором я, к стыду своему, совсем не подумал, — получается не слишком приличный.
Тем временем уже почти совсем рассвело, хотя солнца по-прежнему не было видно на мутно-сером небе – то ли из-за привычной для Лондона облачности, то ли из-за не менее привычного в последнее время смога. В гостиную забрёл сонный мальчишка в намерении, пока никто не видит, выпить стаканчик-другой содовой воды с сиропом, аппарат для газирования которой располагался в углу как раз за моим креслом. Мальчишка был сильно разочарован, обнаружив в комнате нас с Холмсом. Недолго думая, я огорчил его ещё больше, вручив шиллинг и отослав в ближайшую лавку за бумагой и писчими принадлежностями – так не терпелось мне приступить к самоисцелению ещё до завтрака. Мальчишка поплёлся к выходу, зевая и цепляясьногой за ногу, но я слегка подстегнул его прыть, сообщив, что по возвращении он может выпить два стакана сладкой газировки в качестве награды. Мальчишка заметно повеселел и убежал довольно резво, больше уже не изображая умирающего. А я вернулся к себе в каюту переодеться, поскольку начинался новый день.