У него было слишком много времени, и каждый час тянулся словно вытертая, как изношенная простыня, вечность. Подниматься ему запретили, да и как тут можно встать, если он сплошь подключен к аппаратам и специальным блокам с регенерационным наполнителем. Зачем его так держат — Кет не понимал. Лучше бы зашили раны, а то нет хуже — лежишь и смотришь, как пульсирует по шлангам жидкость да на виртуальных окнах меняются таблицы показателей. Особой трагедии в случившемся он не видел: поставят импланты или приделают протезные руки — главное, чтобы мать не узнала, а то будет переживать. А так какая разница: биологические руки или биотехнологические? Вторые, если подумать, так даже лучше, выше скорость и точность движений. Может, даже на таком протезе он сумеет «Ирлентио» сыграть. Кет больше переживал из-за погибшей под монокапсулой гитары — второго такого инструмента уже не будет.
Больно не было — и Кет думал, что и не будет. Про регулярно вливаемые через аппарат порции обезболивающего он как-то не думал. Впрочем, и откуда абсолютно домашнему мальчику знать о том, что раны могут болеть? Даже случайные детские царапины срочно заливались самым лучшим заживляющим составом. А во время драки на нижнем уровне, первой в жизни, он от шока даже плохо осознавал, что и почему происходит. Зато было откровенно скучно и Кет не знал, как убить время, тем более что даже видеотранслятора в палате не было. Наверное, потому, что пациентам реанимационного отделения такие развлечения не нужны, подлечившихся выписывали или отправляли в палаты актуальной терапии, а тем, кто балансировал на грани жизни и смерти, вряд ли захочется пялиться в экран.
— Скажите, а меня скоро выпишут?
Данные пациента в режиме онлайн поступали на пульт дежурного медперсонала, но по утрам палаты обходили доктора. Пожалуй, это скорее было данью традициям, чем суровой необходимостью.
Доктор глянул недоуменно, открыл планшет.
— Завтра вечером.
— Хорошо, — Кет радостно улыбнулся, а потом покосился на блоки, закрепленные на обрубках рук. — А меня… разве не будут оперировать?
— Вам будет оказан весь комплекс услуг, которые входят в перечень вашей карты, — невозмутимо ответил доктор. Сделал какие-то пометки и, попрощавшись, ушел.
Кет напряженно смотрел ему вслед. Что-то тут было не так. Он мало что знал и травмах и имплантинге — даже и не интересовался никогда этой темой, но здравый смысл и обрывочные сведения из фильмов подсказывали, что после операции человека доктора наблюдают минимум три дня. И если его завтра собираются выписывать, то как же тогда… Кет зябко поежился. Выписываться с обрубками вместо полноценных рук не хотелось, да и мама будет переживать. А протезы — может, она бы даже и не заметила. Есть же нормальные, с органической кожей — от нормальных рук даже не отличишь. Надо как-то поговорить с доктором и все узнать. Кет глянул на сенсор — удобно расположен, можно легко достать, но только для этого надо иметь руку, а не конечность с восстанавливающим модулем. — Пожалуйста, кто-нибудь позовите доктора, — громко и четко проговорил Кет, поднимая голову к камере наблюдения. — Мне срочно нужен доктор.
К нему подошли достаточно быстро. Молодой врач. не обращая внимания на вопросы, быстро проверил показания приборов. И отмахнулся: спектр услуг согласно карте.
— Подождите! А какие услуги мне полагаются по карте страхового полиса? — мертвеющими губами через силу прошептал Кет.
— Оперативная помощь, спасение жизни. Восстановление утерянных или поврежденных частей тела, также как и замена органов в перечень не входят, — быстро проговорил врач. — Еще вопросы у вас есть? Простите, но у нас много работы, поэтому большая просьба: не отвлекайте сотрудников по пустякам.
— Да, больше не буду, — едва слышно согласился Кет.
Он пытался осмыслить, что ему только сказал врач. Восстановление утерянных или поврежденных частей тела не входит в страховку карты? Так ему и не надо восстанавливать. Он ведь согласен на протезы. Протезирование или имплантинг — это ведь не восстановление? Восстановление — это если бы ему пришили его руки, но тамнаверное все плохо. Капсула не просто отрезала, а, кажется, передавила чуть ниже локтя. Пришивать то, что осталось — нет, такое восстановление ему не надо. Кет сильно зажмурился.
Если его выпишут вот так, то он… а что он сможет сделать без рук? Карту социальной помощи ему не оформят, потому что такую проблему можно устранить элементарной операцией. А если нет на нее средств, то ты банальный неудачник, который не может сам себя обеспечить и, следовательно, не достоин тех условий, в которых на данный момент проживаешь. Кет прикинул, что у них получается по финансам — выходило слишком грустно. Он толком не знал, сколько могут стоить новые протезы, но, если они не входят в Белую карту, то, скорее всего, дорого.
Дорого… слишком растянутое понятие. Пару лет назад для них «дорого» — это несколько тысяч, а теперь три сотни — уже почти баснословная сумма. А с обрубками… он не сможет играть, следовательно, потеряет работу, заработок. статус музыканта. Кет застонал, прокусил губу до крови. Если у него не получится с имплантами, то… решение было неприятным, но быть обузой для Инры еще хуже. А подохнуть можно совершенно бесплатно. Кет хотел проверить чип счета, но вспомнил, что он носил его браслетом — и либо его раздавила та капсула, либо могли найти, взломать и снять накопления. Впрочем. там все равно была мелочь, меньше сотни — гонорар за последний концерт.
Несколько минут Кет лежал неподвижно, а когда осознал весь ужас своего положения до конца, то закричал. Горлом, не разжимая стиснутых зубов и сжатых губ. Такой крик, который разрывает внутренности и связки от боли, но его никто не слышит, потому что человек при этом не издает ни звука. Вжался головой в подушку, закрыл глаза. Должна быть какая-то другая альтернатива. Только где ее надо искать?
Кет открыл глаза: потолок мягкого белого цвета, именно тот вариант белого, от которого сложно устать и который не надоедает. Тот же цвет белого на постели, идеально белые модули, закрепленные на том, что осталось от рук. Мониторы и экраны, системы отслеживающие жизнедеятельность организма. Странно, что его продержали столько времени в аппаратах. Чтобы прооперировать обрубки хватило бы и одного дня: информацию про повреждения ему любезно предоставил помощник врача. Оказывается, если попросить, то в палату могли принести больничный планшет и запустить с него трансляцию на стенку или потолок в зависимости от положения пациента. И он за этот день пересмотрел большую часть файлов, хорошо, что эта штука управлялась визуально.
— Скажите, пожалуйста, — Кет обратился к доктору прежде, чем тот успел что-то сказать, — почему мне не закрыли раны?
— Просьба вашей матери, — нейтрально ответил врач. — Она сказала, что принесет деньги тебе на имплантинг конечностей. Если не успеет, то раны тебе закроют и выпишут. Потом поставишь — делов то.
Он все-таки спросил, сколько могут стоить ручные импланты, и ему также любезно принесли видеокаталог. Кет пролистал самые дешевые модели, которые скорее напоминали не руки, а хватательные клещи с одной единственной опцией. И залюбовался дорогими: практически ничем не отличаются об обычной человеческой руки, только параметры намного выше. Вариативная скорость, регулируемая сила сжатия, даже повышенная чувствительность, не говоря уже про технические фишки: вроде встраиваемых чипов, сканера биометрических данных, базы алгоритмических действия для удобства управления. Впрочем, никаких особых навыков этот протез и не требовал: прямое подключение к нервной системе, импульсы от головного мозга. Удобно и практично. Только цена… Десять тысяч за один протез. Да их местожительства стоит шестнадцать или восемнадцать.
Кет мотнул головой — и видеотранслятор выключился. Продать жилье — значит, оказаться на улице, где дорогой протез могут снять вместе с головой. Если Инра и принесет деньги, на дешевую клешню, а с ней он работать не сможет. Кроме музыки Кет не умел ничего, Инра получала среднюю компенсацию за работу… Если его не будет, то Инре предоставят койку в общем блоке, а тех денег, что мать зарабатывает, ей хватит на скромную жизнь. Тем более что рабочиекомбезы сотрудники и так получают. А ему даже выдали две недели назад настоящий костюм… Интересно, если продать, сколько кредитов удастся выручить за эти тряпки?
Врач пришел после обеда: неожиданный обход или запланированный визит? Кет сжался в предчувствии дурный вестей, и не ошибся. Деньги его мать не приносила, связаться у доктора с ней не получилось. Самое больше его могут продержать в клинике до завтрашнего утра — значит, операцию по закрытий ран следует сделать сегодня, чтобы хотя бы ночью понаблюдать за состоянием пациента.
— Я могу рассчитывать хоть на какой-нибудь протез? — говорить было сложно, как будто в горле застрял колючий комок.
— Увы, молодой человек. — доктор едва заметно пожал плечами. — Только лечение опасного для здоровья повреждения. Будьте готовы: через час вам назначено оперативное вмешательство. Инструкции вам выдаст мой помощник.
— Спасибо, — Кет нашел в себе силы, чтобы поблагодарить.
К операции его готовили быстро и равнодушно. Новая капельница, промывание ран. И почти три часа тяжелой и изматывающей неподвижности, пока два хирурга обрабатывали конечности, что-то сшивали и склеивали биоклеем. Мелькнула мысль, что поглядеть было бы интересно, но от рабочей зоны его ограждала непрозрачная пластиковая шторка с зеркальным эффектом.
— Кет, послушайте, — тихо сказал доктор уже когда операция закончилась и врачи обрабатывали обрубки рук специальным раствором, прежде чем закрепить на десять часов в модули. — Вам сделали блоковое закрытие ран, при желании и возможности вы сможете поставить даже дорогой имплант. Причем на обе руки. Если бы вам сделали обычное закрытие, то тогда бы пришлось вскрывать раны или даже удалять часть тканей. А так достаточно просто подключить к нервным окончаниям — и вы снова будете полноценным человеком.
— Это отлично, — Кет с трудом улыбнулся. Да, именно так все и будет. Он выйдет из медзаведения, за пару месяцев заработает денег или получит огромное наследство и придет сюда с крутой страховочной картой и полным чипом кредитов. И они будут на пару с доктором выбирать импланты индивидуальной разработки по специальному каталогу.
— Все будет нормально.
Доктор не должен был говорить такие неофициальные фразы, но за эту поддержку Кет был ему благодарен. Больше никто ничего парню не говорил. Его привезли на носилка обратно в палату, через час заглянул помощник доктора с равнодушным — «Все ли в порядке?». Разумеется, у него все замечательно. Раны заживают отлично, модули выдают хороший показатель заживления, а еще у него отличные перспективы. И покупка самых лучших имплантов в ближайшем будущем. И много блестящих выступлений, и толпы поклонников. Кет и сам не заметил как стал почти истерично все это выкрикивать, не очень громко, но ему просто сделали укол. Одна инъекция с прозрачной жидкостью — и желание кричать пропало, а через минуту сами собой стали закрываться глаза. И он провалился в тягучий, бессмысленный сон.
Ему снова снилась капсула, которая приближалась с бешеной скоростью. Но только теперь он почему-то с легкостью ее отталкивал, лишь на ладонях оставался черный след гари. И он постарался его стряхнуть, вытирая руки об штаны. Концертные. И на черной бархатной ткани оставалась противная липкая пыль. Кет даже не волновался — кому какая разница, в чем у него выпачканы штаны. Все равно все будут смотреть на руки. А они у него в порядке, даже грязь оттерлась. Он вытащил из чехла черную гитару, и удивился — инструмент издевательски усмехался резонаторным отверстием, кривя идеальный круг в какие-то неподобающие гримасы. Но он все равно вышел, поклонился и стал играть. И у него в руках рвались струны, одна за другой, с надрывным, рвущим душу всхлипом. А потом прямо под его пальцами стали осыпаться лады, и гитара становилась все легче, словно невесомая. Кет опустил голову и увидел, что его дорогой инструмент медленно осыпается серым угольками, и через несколько мгновений возле его ног лежала аккуратная горка пепла. Он упал на колени, протянул руки и заметил, что и сам тоже стал превращаться в пепел. Его тело горело черно-алым огнем, не горячим, акаким-то ледяным. Ледяное закатное пламя… и обрубки вместо рук.
Кет понял, что уже не спит. Странно, но он даже не закричал от этого кошмара. Глянул на экран монитора. прошло только четыре часа. И теперь ему еще ждать шесть часов, пока будет закончен процесс заживления поврежденных частей тела. Говорить слово «руки» он больше не хотел. Может быть, попросить еще укол. И тогда пусть еще один кошмар, но мучительное время ожидания сократится на три-четыре часа. Или просто думать? Но мыслей никаких не было, только пустота и ощущение, что все в нем умерло. А кто-нибудь знает, как надо жить мертвому человеку? Кет скривил губы в презрительной усмешке — вопрос уже не казался издевательским, скорее чересчур реалистичным.
Как можно жить, если часть тебя мертва? Причем сейчас он даже не думал про руки. У него умерла часть души, именно та часть, где рождалась музыка. Он ведь ничего больше не сможет написать… Хотя написать, может быть, и сможет — клешней тоже можно нажимать клавиши на виртуальной клавиатуре. Сыграть не получится, а без живой игры записанные ноты ценятся меньше нуля. Иначе замучаешься доказывать, что это не генерация какой-либо программы. Публика любит живых музыкантов, которые выходят к ней с инструментом и отдаются прямо на ее глазах процессу игры, чтобы музыкант вкладывал всего себя в каждую ноту, умирал и воскресал в каждой сильной доле. Тогда будут аплодировать, говорить, что мелодия получилась живой и настоящей. А ведь был один великий музыкант, который сумел сыграть весь концерт на одной-единственной струне, что ж… у него теперь есть шанс доказать самому себе: можно ли писать шедевры и играть, держать зал, когда вместо чувствительных пальцев механические «клешни».
0
0