Овод завел ее в коридорчик и приказал ждать на скамье. Вокруг пахло свежевымытым каменным полом, все было белым и украшено резьбой и узорами. Овод ничего не смыслил в красоте и в своих пожеланиях к интерьеру отталкивался от мысли – чем богаче, тем лучше.
Оставив девушку, он скрылся за дверью, где, кажется, располагалась ванная комната. Там он кому-то шумно отдавал приказания. До Терны долетали только отрывки, от которых волнение только усилилось.
— Через два часа выезжаем… платье… лично проверю…
Когда девушка уже почти решилась встать чтобы подслушать, и подалась вперед, Овод распахнул двери со своей извечно лишней силой, и стремительно прошел мимо девушки по коридорчику. Терна выдохнула, радуясь, что осталась сидеть – иначе бы е здорово прибило дверьми. В это время из комнатки высунулось добродушное лицо старушки.
— Дочка, заходи!
Терна встала и послушно юркнула в помещение.
В глаза сразу бросилась огромная каменная ванна на львиных ножках, бадьи с водой и хоровод мочалок и бутылочек на полках. От воды, которой были наполнены все емкости, шел пар, как туман по теплому полу. У входа в комнату стояло еще большое зеркало в полный рост и скамейка, заваленная сейчас какими-то белоснежными одеждами. Вероятно, то было упомянутое Оводом платье.
Терну встретили две служанки-старухи, из тех, кто седее снега, а хозяина помнит еще прыщавым парнишкой. Девушка помнила их – тут они выполняли роль прислуги на все руки. Зашивали одежду, лечили поранившихся пастушат, сама Терна тоже нередко попадала к ним, а также гладили, стирали, убирали приемные покои и выполняли разные другие поручения. Одна из них была подобрее, высокая, полная, и именно она тогда спасла Лилоса от участи стать чьей-то мясной закуской. Вторая была худая и хмурая, морщины тянули ее веки вниз, а к земле пригибала долгая жизнь. Она разговаривала крайне редко, но смотрела так, что девушке стало не по себе.
— Раздевайся, голубка, — подтолкнула ее за плечи та, что была полненькой.
— Зачем? – задала, глядя прямо на наполненную ванну, очевидный вопрос Терна, но все-таки начала стаскивать худую одежонку.
— Искупаешься хоть, — старушка проверила рукой температуру воды.
— Да, я поняла, но может быть вы расскажете, почему все остальные ребята будут принимать сегодня душ из дождевой воды на заднем дворе, а у меня королевская ванна?
Старушка улыбнулась и принялась помогать Терне расстегивать заковыристый пояс.
— Не все сразу. Сперва нам нужно привести тебя в порядок.
Сухонькие руки старушки вертели ее, как куколку, расстегивали кривые застежки и битые пуговицы, отряхивали грязь, разматывали эластичные бинты. Скоро девушка осталась в одном бельишке, которое поспешно сняла, пряча глаза от служанок.
Последний раз полноценную ванну девушка принимала, наверное, в детстве. От мягкой пены остались смутные воспоминания. В жизни пастушки присутствовал теперь только душ, общий, холодный, без мыла и максимум раз в неделю. Принимать его ей приходилось прямо в одежде, под насмешки голозадых мальчишек и парней. Как на зло, одежда высыхала ужасно долго даже летом, на солнце, и Терна предпочитала сперва сорок раз подумать, а потом решаться на очередное купание. Зимой пастухи вовсе довольствовались умыванием.
Сейчас запах в комнате навевал обрывки картин из детства, когда мама мылила ей голову крапивным мылом и напевала песни. Вода в ванной едва уловимо дрожала и переливалась от отблесков свечей. Девушка окунула пальцы в каменный котлован – чистая вода прильнула к коже, согревая, но не обжигая.
Терна выдохнула и чувствуя, как старушки теряют терпение, которым из наделила долгая жизнь, оперлась на края ванны и прыжком нырнула в воду, подтянув к груди худощавые колени и зажмурившись. Приятное тепло сразу поймало ее в плен, и дышать стало немного труднее – вода даже в таком малом количестве ощущалась непривыкшим телом как неподъемный пласт.
— Давай, расслабляйся, мы пока расчешем твое гнездо на голове, — посмеялась полная служанка, собирая с полки какие-то гребни и баночки.
Девушка распрямилась, вытягивая ноги и вдыхая влажный воздух. Кожу приятно пощипывало – организм, вечно иссушенный, словно пытался вобрать себя максимум подаренной влаги.
Пока вторая бабушка возилась с висящим на скамье платьем, другая принялась распутывать волосы Терны, вытаскивая из них комья земли и сухую солому. Легкие касания погрузили девушку в блаженство, иногда прерываемое, когда старушка пыталась выдрать очередной колтун. Шевелюра девушки точно не была ее достоянием. Расчесывалась она редко и обычно тем же гребнем, которым чесала лошадь Овода и иногда Лилоса.
— Расскажете мне, что случилось, — напомнила о себе Терна.
— Король к нам едет, — буднично отозвалась старушка, не прекращая чесать волосы.
— Что? – Терна попыталась связать этот факт с собой, умытой и чистой, и запуталась окончательно.
— Принц его давно уже готов к обязанностям приступить, а Фатрахон город крупный, ему подчиняющийся, оружие ему преподносит, — старушка говорила медленно, разжевывая каждую букву, а слова плясали в ее предложениях, меняясь местами и обретая причудливые формы. – Меч диковинный сковали намедни ему, говорят богатый и острый.
Пожилая женщина отвлеклась, забирая чашечку масла у второй служанки, и Терна вздрогнула, почувствовав, как холодное масло полилось на ее макушку и потекло по волосам. Гребень снова с удвоенным старанием заходил по ее шевелюре – волосы стали послушней и глаже, чесались легко и блестели.
— А я тут при чем? – уточнила девушка.
— Традиция это давняя, — старушка подозвала помощницу и обе они приступили к омовению девушки. – Великое благо и милование, оказанная подобным нам, от наших правителей. В этот день мы можем лицезреть королей так близко, как никогда, а самый нижайший из слуг преподносит новому королю его оружие, как знак смирения перед его силой и доверения наших жизней ему.
Старушки намылили мочалки, пока девушка соображала услышанное, вспоминая, что слышала что-то о готовящемся торжестве. В это время из расставленных на полках баночках зачерпывались мыла и скрабы, благоухающие до головокружения. Девушка покорно поднимала-опускала руки, высовывала пятки, когда их принимались скоблить, вертела головой и размякала в тяжелой теплой воде. Среди прочих, в ее голове пронеслась мысль, что это будет, наверное, ее единственное настолько полноценное, почти по-господски, принятие водных процедур. Можно было бы представить себя принцессой, готовящейся к свадьбе (тем более, что брошенные на скамью белые одежды тоже были приготовлены для нее), но беспокойство и подозрения о предстоящем событии не давали ей расслабиться.
— Вы сказали, самый нижайший из слуг?
— Да, те, чья жизнь более всего противоположна жизни королевских особ, — подтвердила полная, зачерпывая помутневшую от масел воду и без предупреждения умыла девушку, заставив ее взмахнуть руками от неожиданности – Те, чья постель камень, а еда – пустой хлеб и вода.
Девушка отряхнулась, вытирая мокрыми руками мокрые глаза, которые защипало с непривычки, и хмыкнула.
— Пастухи коптархов, значит, самые нищие? – она сплюнула сладковатую воду и оглянулась на служанок через плечо.
— Свободы вашей меньше, чем у бездомного, слова – чем у слуги, а еды вам положено меньше, чем посудомойщице, — улыбнулась добродушно старушка, и тут же добавила с воодушевлением – Зато какая честь вам дадена!
— Это уж точно, — Терна покачала головой и сморщила лицо недовольно – Принцу мечь поднести? А меня почему? Пастухов у нас полные конюшни.
— Девушку лицезреть-то всяко приятнее, — откликнулась старушка и приказала ей вылезать из ванны.
Терна нехотя встала, вырываясь из теплого плена, в котором хотелось уснуть, и ее тут же окатили из бадьи холодной водой. Девушка выскочила из воды, и сама поскорее запахнулась в предложенное белое полотенце.
— Неужели никто не пытался убить принца во время церемонии? – поинтересовалась она, вытираясь, и почувствовала, как в нее впились ужаснувшиеся взгляды старушек – Нет-нет, я бы не подумала, нет, — Терна поспешно замотала головой – Но разве традиция не опасна? Новый правитель и человек из нижних слоев общества, который, верно, должен его ненавидеть?
Худая служанка нахмурилась еще сильнее, отбирая у девушки полотенце и принялась сама с яростью вытирать ее волосы.
— За зубами язык держи с такими вопросами, — посоветовала другая, качая головой. – Находились смелые, но испепелены были еще на взмахе меча и на помысле злом, в голове мелькнувшем. Защита там магическая наложена.
— Ну значит мне бояться нечего, у меня даже мыслей нет, — примиряюще, кривовато улыбнулась девушка.
Служанки убрали полотенца и подтолкнули ее к зеркалу у выхода.
Искупанная, Терна стала словно белее кожей тона на два, волосы, ухоженные, умасленные, волнами спускались ниже плеч, а не торчали как обычно, соломой в соломе. Единственное, что портило ее – это худоба, эстетически выделявшая острые плечи и ключицы, но в то же время подарившая ей исхудавшие ребра и отсутствие пышных изгибов.
В прочем сейчас Терна казалась себе абсолютной красавицей, и она даже залюбовалась на свое отражение в зеркале. Учитывая тот факт, что со своей внешностью она была знакома только из отражения в лужах, теперь она радостно разглядывала свои голубые, как небо, глаза, и даже сероватого цвета невзрачные волосы нравились ей.
Служанки подали ей чистое белье, такое удобное и мягкое, что девушка загадала желание, чтобы ей позволили его оставить. Любое маленькое удобство могло сделать ее жизнь гораздо лучше.
Пришел черед белых одежд. Это действительно оказалось шикарное свадебное платье – во сто раз проще, чем у богатых леди на свадьбах, но намного богаче, чем мог позволить себе обычный горожанин.
Терна стояла напротив зеркала, косясь в стороны и наблюдая, как ее одевают. Три белых подъюбника, подшитые оборками, жесткий, непривычный и мучительно давящий на ребра корсет ей не пришлись оп вкусу, но по взгляду старушек было ясно, что это обязательная часть платья. На ее руки надели белые сетчатые перчатки, а на ноги – туфли с мягкими стельками и золотой тесьмой по краю. Одежда ложилась на нее пластами, утяжеляя, и, хотя ткань была приятной и мягкой, в жизни в этом ходить наверняка было жутко неудобно. Девушка замерла и старалась не дышать лишний раз, чтобы не тревожить запертые в корсет легкие и не повредить неаккуратным движением дорогое платье.
Терна осмелилась поднять глаза на свое отражение только когда старушки закончили украшать ее заплетенные в косу волосы живыми розами и отступили в сторонку, любуясь работой. Во дворе нарастал шум, слышна была беготня, сбор экипажей, крики Овода, но все это исчезло, когда девушка вскинула взгляд.
Она смотрела на себя из зеркальной глади, звонкая, как серебряный ручеек, тонкошеяя, с мраморной кожей и легким нежным румянцем на щеках, с волосами, мягко блестящими и распустившимися в них живыми белыми розами, роняющими жемчуг на ее косу. В платье, расшитом золотой листвой и маленькими алыми ягодками, искусно скрывающем ее худобу, но находящем в ней изящные формы молодой девушки, с спускающимся до пола подолом и шлейфом с россыпью маленького жемчуга и золотых искр.
— Хоть сейчас замуж! — выдохнула, умиляясь, полная старушка и вытерла выступившую в уголке глаз слезинку.
— Ну была ты замужем, и что тебе с того? — вклинилась скрипящим голосом до этого момента молчавшая вторая служанка, дергая Терну за руку и подталкивая к выходу.
— Ничего, но платье-то у меня было тоже недурно, — сухо рассмеялась полная и пошла следом.
Терна встряхнулась, избавляясь от чар белоснежного платья и хмыкнула диалогу старушек. Она позволила вывести себя из комнатки, окунаясь в прохладный свежий воздух. Впереди ее ожидало путешествие – пускай, мало сравнимое со свадебным, но все-таки первое в жизни приключение за годы жизни в одинаковых стенах конюшни.