Бер Грасс шлепнулся аккурат в лужу и громогласно выражал недовольство по этому поводу. Он костерил и веревку, и того безрукого умельца, что ее так плохо привязал, и особенно тех рукоделов, которые так плохо обработали и сплели лыковые хвосты. Его успокаивали и уговаривали не волноваться. На что повар грозно отвечал, что волноваться даже не собирался, а вот место приземления отбил основательно.
Ан Сальсур ответы повара прекрасно слышал и лишь надеялся, что его повреждения никак не скажутся на качестве обедов и ужинов — а то делегация их вообще оговаривать нелицеприятно примется. А они и так достоинство уронили: он ведь даже встретить не вышел, заместителя послал. Только бы за обиду не посчитали.
— Бер Грасс, — ан комар снова перевесился через Клава, — с какой проблемой пожаловали?
— Милостивый ан. — гаркнул повар, чуть поднимая голову, — вы же эту делегацию велели кормить? Велели! А распоряжение выдали? Нет! Заверьте бумагу, иначе пусть хоть сами промышляют, а у меня корки хлеба не получат!
Спорить с бер Грассом было себе дороже. И ан Сальсур покорно согласился. Вся проблема состояла в том, что на любые свитки накладывались заклятья и работали они лишь в руках того, кому предназначались, и того, кто заверял подписью. Если же требовалось передать бумагу через гонца, то в заклятье изначально вносилась поправка, которая промежуточные руки не учитывалаа. Но звать мага, платить серебром за переделывание свитка, который предназначен для внутреннего пользования, — это уже излишняя роскошь.
— Поднимайтесь! — злорадно пригласил ан комар. — Все подпишу.
— Я и хотел, — огорчился бер Грасс. — Но сила тяжести подкачала. Может, вам, досточитый ан, проще спуститься.
— И хотелось бы да никак, — проворчал ан Сальсур.
— Это же какие надо дела иметь, чтобы в башне так плотно засесть, — вслух подумал повар и заорал погромче: — А как скоро вы изволите освободиться?
Ан директор подумал, что хорошо, что он в башне, стоял бы рядом с поваром — искусал бы, не задумываясь о последствиях, за подобное издевательство.
— Не имею чести знать, — крикнул в ответ и сплюнул. Хотел в окошко, но попал на медведя. — Тьфу, ничего не выходит путного.
— Ан Сальсур, так отвлекитесь на полщепки, сойдите на землю да распишитесь, — заголосил бер Грасс, — а то, клянусь животом, голодными эти припершиеся ходить будут.
Ан директор мрачным взором оглядел толпившийся вкруг башни народ: с их разговора с бером поваром не ухохатывался только ленивый.
— Так он не может сойти, — просветил повара какой-то зубоскал из еканов. — Их достопочтимость там застрять изволила.
— Ан директор, — у повара аж три подбородка разом заколыхались, — давайте я хоть на четверть щепки вас опущу, а потом обратно подкину, чтобы вам по ступеням ноги не бить?
— Опусти, — поспешно согласился ан Сальсур. И опасливо поинтересовался: — А как?
— Да сейчас все сладим, — бер Грасс с важным видом закатал рукава расшитой рубахи и сложил руки на величественно колыхающемся пузе, сосредотачиваясь. А потом, вытянув вперед ладони, зашевелил пальцами. — А чегой-то вы в проем не пролазите?
— Закупорен, — мрачно рявкнул ан Сальсур.
Кан Ганте, которого сердито сдавили и потискали невидимые, но жутко мощные руки, возмущенно запыхтел.
— Щас, поднатужусь, — согласился бер Грасс и снова попробовал выковырять из башни ана директора.
Первым вскрикнул кан Хаур: его сжали за нижнюю половину тела, слишком сильно потянув за то место, откуда растет хвост. Вторым заверещал кан Альтер: его ухватили за шею. Кана Церка заполошно завопила, но судя по тому, что она в человеческом облике взмыла вдруг под потолок и там закувыркалась, хватали ее за все места и даже зачем-то подкидывали. Пока ее крутили, кана Церка умудрилась изогнуться и обернуться курицей, благо наверху даже для ее телосложения места на подобный маневр было достаточно. Но вот на то, чтобы чинно пролезть через окошко, сил уже не хватило. И бедная измочаленная курица покорно позволила, чтобы ее выдернули через проем, протащив под брюхом медведя.
— Так, хорошенькая, — бер Грасс перехватил курицу уже собственными руками, а не левитационной хваткой, — откормленная, — и перевернул птицу вверх ногами, — а почему не учтенная? На суп пойдешь?
— К-ку-ку-дах? — вяло возразила кана Церка.
Бер Грасс покрутил курицу, сообразил, кого она ему напоминает, и нахмурился.
— Ну, кана, не признал. А для супчика ты бы в самый раз…. эх, такие окорочка пропадают, — опечалился повар. Наклониться, чтобы поставить кану Церку наземь, он не мог из-за выпирающего живота, поэтому попросту сунул кану ближайшщему студиозусу: — Подержи покамест.
Чернявый парень сцапал птицу и согнулся от хохота, бережно прижимая курицу к груди. Кана Церка больше не возражала, болтаясь полупридушенной тушкой.
— Так, достанем. Никуда он от меня не денется, — повар снова напрягся, нащупывая ана директора на верхушке башни.
Вторым из проема вылетел кан Хаур — повар действовал на ощупь и, когда нащупал очередное тело, то тоже его покрутил, разбираясь, что же попало в руки, потом стал вытаскивать.
— Хвост! — визжал хорек. — Живодер! Хвост оторвешь!
Бер Грасс недоуменно поглядел на болтающегося пред носом хорька и озадаченно разжал пальцы. Кан Хаур шмякнулся в грязь и возмущенно вякнул, но тут же взвился в воздух, чтобы оборотиться в человека.
— Бер Грасс! Да вы же на святое покусились! — завел кан Хаур.
— Не верещи, сейчас ана директора достану и тебя обратно подсажу, мне не сложно, — отмахнулся повар.
Кан Хаур мгновенно закрыл рот и рванул куда-то сторону преподавательского жилья. По пути содрав с кого-то штаны. Оборачиваться обратно в зверька не хотелось, а студиозусам и так сойдет — не так уж и холодно голоногим побегать.
— Вот же… не лезет, — сокрушался повар. Толстенькие пальцы от натуги аж покраснели. — Ишь, какой громадный. Ну да: солидному человеку — солидную должность.
Кан Ганте не выдержал такого произвола и заревел: его мало того что переворачивали с боку на бок, так еще и сжимали так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть, так еще стали протискивать в проем, а потом тащить вниз по лестницам сурово и безжалостно. Медведь себя чувствовал совсем бедным и несчастным — его волокли, подметая пышной шкурой ступеньки, выдирали, когда он застревал в проходах и на узких поворотах. По ощущениям кана Ганте: он не только оставлял на камнях клочья шкуры, но и лишние конечности.
— Опа! Снова не то! Медведь! Ну и зачем вы все туда залезли? — опешил бер Грасс. — И много вас там еще осталось?
Отвечать кан Ганте не мог: валялся в луже и жалобно стонал. Он в медвежьем обличье даже при всем желании не сумел бы пролезть по этой лесенке. Да и повар своей левитационной хваткой его скрутил и сжал так, что он вдвое меньше и уже оказался.
— А сколько ни есть, сейчас все рассортируем, — воодушевился повар и полез снова потрошить башню.
Над Клавом висел запрет покидать площадку, пока не истечет срок наказания, но только бер Грассу на это было плевать — нащупав новый объект, он целеустремленно начал его доставать. Нити заклинания натягивались и лопались, башня ходила ходуном, но изящное плетение магии позорно проигрывало грубой силе и напору. Клав вылетел из входа в башню быстрее, чем пробка из кувшина с вином.
— Угли вам в жаркое да вертел в задницу, — оценил свалившегося под ноги екана повар, — и туда уже забрались! Нигде спасу от этих голодранцев нету!