Элли бесилась, пиная подворачивающиеся под ботинки камушки и смятые жестянки из-под пива (надо же, тут даже пиво пьют! И, наверное, есть урны, мимо которых все промахиваются! А вместо киберуборщиков, наверное, люди, как в исторических лентах, в белых фартуках и с большими медными бейджами, и еще с такими штуками в руках, которые почему-то сразу напоминают о сказках). Бесилась, бродя по улочкам (сколько их тут? Неужели больше десятка? Подумать только!). Бесилась, глядя на светофоры (целых два? Ну надо же! Прям таки центр цивилизованного мира!). Бесилась, разглядывая аляповатые витрины, тусклые пыльные стекла, обшарпанные стены с отваливающейся штукатуркой (ну надо же какой провинциальный пафос и верность традициям в ущерб здравому смыслу! Ведь даже ребенку понятно, что вспененный пластик намного дешевле, гигиеничнее и тепло лучше держит, да и на вид куда привлекательнее, но все-таки главное — намного дешевле, так зачем же вот так выделываться?).
Бесило Элли и то, что совершенно незнакомые мужчины (иногда очень даже и симпатичные) относятся к ней так, словно она фарфоровая или стеклянная — торопятся открыть перед ней дверь, поддержать за локоток, помочь перейти совершенно пустую улицу, подвинуть или наоборот отодвинуть стул в чертовой безалкогольной кафешке, куда она зашла уже просто от отчаянья — чтобы ей, не дай бог, не пришлось самой напрягаться. А когда Элли таки от нечего делать дождалась рейсового автобуса (и полутора часов не прошло!), то обнаружила, что в нем ей еще и место уступают. И то, что точно так же местные самцы реагировали и на вошедшую вместе с Элли престарелую матрону с двумя кошелками, Элли почему-то совсем не утешило.
Складывалось странное впечатление, что ее здесь не считают за полноценного человека.
Но больше всего Элли бесила она сама. Ну ведь обещала же себе, еще вчера обещала, что ни за что не пойдет в тот припортовый бар, пока не прилетит «Маленькая лошадка» или хотя бы какой-нибудь другой корабль. А побежала, теряя тапки, стоило только Николасу позвонить. Хотя он сразу сказал, что кораблей пока еще не было, но просто сегодня у него укороченная смена, так, может?.. Ну вот, собственно, и может. Хоть пива выпить нормально, без этих идиотских укоризненных взглядов и горестных вздохов со стороны совершенно незнакомых людей.
Потому что по неписаным правилам местного этикета приличная девушка, оказывается, в баре пива не пьет. Приличная девушка, оказывается, вообще не может заходить в бар, во всяком случае — одна. А если заходит, то, значит, она неприличная. Ну или ее за таковую могут принять.
— Я вижу, вы нездешняя, — по-отечески доверительно пробасил Элли хозяин «Рака и щуки», плечистый здоровяк с пивным брюхом и детскими голубыми глазками на кирпичеобразном лице с неоднократно перебитым носом. — Обычаев наших не знаете, у вас-то, наверное, все по-другому. А у нас-то нравы простые, могут и не понять. Ну, вы меня понимаете? Могут подумать чего не того, пристать там или еще чего ненароком. Не со зла, вы не подумайте, ребята у нас добрые, просто от непонимания.
Элли, которая вообще-то и зашла в «Рака и щуку» (единственный бар, на дверях которого не висела таблица «закрыто», одуреть можно!) только в надежде, что к ней наконец-то кто-то пристанет (хоть какое-то, да развлечение), подавила рвущийся из груди вопль ярости, вежливо поблагодарила и вышла. Глупо даже пытаться объявлять кровавый джихад местным суевериям, тем более что она не собирается здесь укореняться. Но теперь ей хотя бы стало понятно, почему подсевший к ней было парень моментально растерял весь изначальный интерес и свалил, перебросившись с толстым барменом буквально парой слов. Еще и извинился, гаденыш!
Провинция.
Глухая махровая провинция со всеми ее провинциальными заморочками типа «тритон не рыба, женщина не человек». Хорошо хоть Николас позвонил, а то она чувствовала себя так, словно у нее вот-вот дым начнет валить из ушей.
Николас, так его звали, того охранника из космопорта. Вчера Элли не запомнила, сразу же выбросив из головы, но нельзя же называть просто «Эй!» того, с кем пьешь пиво уже второй день подряд? Неудобно как-то. Хорошо, его окликнули знакомые, курившие перед входом в «Отдохни!». Плохо, что пришлось остановиться и старательно растягивать губы в вежливой улыбочке, знакомясь с ними со всеми и тут же забывая называемые Николасом имена точно так же, как вчера она забыла его собственное.
— А это Мике, — сказал Николас, представляя ей последнего курильщика, худосочного парня лет двадцати пяти с кислой физиономией вечного неудачника. — Он пилот. Не в смысле там флайеров, а настоящий, на большом лайнере летал. Сейчас без работы, но это временно, он хороший пилот, просто не повезло, с каждым может…
Это было последней каплей. Если она не здешняя, то можно, значит, вдоволь поиздеваться, выставляя доверчивой дурочкой и втирая заведомую чушь?! Мике не мог быть пилотом — его мышиного цвета волосенки были стянуты на затылке в куцый жиденький хвостик, оставляя открытыми оба виска. И никаких следов пилотских имплантатов, без которых соединение с кораблем и управление им невозможно, на этих висках не наблюдалось.
— Вы пошутили — я посмеялась, — сказала Элли Николасу.
Вежливо так сказала, даже улыбаться не прекратила. И еще много чего собиралась добавить, по-прежнему улыбаясь, но уже вовсе не так вежливо. Но тут обиделся Мике, причем обиделся всерьез и чуть ли не до истерики, начал совать в лицо Элли какое-то удостоверение в синих корочках со звездой и кричать, что никому не позволит так себя оскорблять. Прочесть, что там написано, Элли не смогла бы при всем желании, бетанский транслятор-переводчик работал только в аудио-режиме, но голографическая печать выглядела чересчур солидно для обычного дурацкого розыгрыша. А тут как раз и один из курильщиков загудел примирительно в том смысле, что зачем, мол, так? Ну да, учился Мике на одни только тройки, но академию все ж таки закончил и диплом получил, и даже действительно какое-то время работал третьим пилотом на «Ласточке». А значит, пилотом считаться вполне может, зачем его обижать? Парню и так несладко.
Он еще что-то гудел в том же смысле, а Николас счел своим долгом вступиться за Элли, что, мол, если разобраться, никакой Мике не пилот, раз сейчас не летает, вот устроится снова на какой-нибудь корабль — тогда и будет об чем говорить. А Мике снова тряс своими корочками и кричал срывающимся фальцетиком, что он пилот и этого у него никто не отнимет.
Элли могла только моргать и беззвучно хватать ртом воздух, словно после удара под дых. До нее вдруг дошло, что два последних дня она думала совсем не о том, и отсутствие ионного душа и прочие мелкие бытовые неудобства — далеко не самое страшное.
Здесь глушь. Да. Дикая махровая провинциальная глушь. Здесь нет своей Иллирики. И Колонии Бета тоже нет. И нейрохирургических центров при этих их смешных космических типа академиях. Нет их и быть не может. Неоткуда им взяться, не те технологии. И отсюда логично и закономерно следовал вывод, до которого она и сама могла бы додуматься еще вчера, если бы хотя бы на минутку перестала злиться…
Здесь пилотов не прошивали!
Здесь их учили по старинке, на словах и примерах. Может быть, даже заставляя считывать информацию с бумажных носителей (дикость, да, но что здесь, скажите, не дикость?!). Здесь не могло быть и речи ни о каком единении пилота и корабля, ни о каком превращении их в единое целое, что только и позволяло совершать прыжки через ПВ-туннели со всей их пятимерной математикой, человеческий мозг просто не способен так быстро обрабатывать такое количество информации. Невозможно, да. Ну так они здесь и не прыгают через туннели, ограничиваясь крохотными скачочками через собственнокорабельно проковырянные микро-туннельчики (они их называли червоточинами). Пилотировать вручную — это все равно что бежать кросс со связанными ногами, а они тут именно так и пилотируют. Не видя и не слыша ничего за пределами жалких человеческих возможностей, не будучи способными заметить опасность и отреагировать вовремя. Как в древности. Наудачу, повезет — не повезет.
И одному такому полуслепому и полуглухому тормознутому калеке за штурвалом она вчера доверила жизни своих ребят и треклятого афонского посла…
Элли зажмурилась. Потом открыла глаза и дернула Николаса за рукав.
— Идем, — сказала она хрипло (голос слушался плохо), мотнув головой в сторону темного входа в бар. — Мне надо выпить. Только не пива. Виски у вас найдется?
***
— Хаим, ну что ты таки мнешься на пороге перезрелым яблоком, словно вот-вот пустишь из себя соки? Проходи и садись, не изображай сыновнюю почтительность, побереги кредит моего доверия. Только дверь затвори поплотнее, не хватало мине для полного удовольствия еще и этих жутких сквозняков посреди моего и без того не слишком крепкого здоровья.
У старого Ицхака, да будут его кредиторы вечно щедры и забывчивы, здоровье было кевларовое, но Хаим дверь за собой задвинул так старательно, словно от этого зависела его жизнь или даже — не приведи господи дожить до такого ужаса! — кошелек: плотно, до третьего щелчка. Закрытая до третьего щелчка дверь в рабочий кабинет скромного владельца полудюжины жалких лавчонок (да шоб ви знали за такой бизнес, это не бизнес, а слезы, шоб ни вам самому, ни вашим драгоценным внукам не иметь касательства до таких огорчений!) ребе Ицхака автоматически включала полное экранирование помещения и защиту от любых видов прослушивания. И младший племянник ребе Ицхака Хаим был из узкого круга тех, кто об этом знал.
Соблюдая этикет, по пути к креслу Хаим поджал куцый хвостик, поклонился дядюшке еще дважды, получил притворно-раздраженную отмашку когтями (ах, оставь эти глупости для напоказ, какие церемонии за между родственниками!), осторожно умостил свой тощий (ну, во всяком случае, по сравнению с дядюшкиным) мохнатый зад в кресле для посетителей и приготовился почтительно слушать. Что разговор предстоит серьезный, он уже понял, а памятуя о тайном поручении, коим старый Ицхак осчастливил племянника пять дней назад, таил скромную, но весьма обоснованную надежду, что догадывается и о сути предстоящей беседы. И он был уверен, что не ударит мордой в грязь — ну, во всяком случае, почти уверен. Настолько, насколько вообще можно быть в чем-то уверенным, когда имеешь дело со старым, прожженным, отнюдь не шоаррским лисом по имени ребе Ицхак.
Легкая тень опасений оказалась не напрасной — старый авшур не был бы самим собой, если бы не заговорил совсем о другом.
— Что ты знаешь о Белом Драконе, Хаим? — спросил дядюшка почти ласково, расчесывая длинными когтями полуседую шерсть на груди. Морду почтенного старца кривила благодушная острозубая улыбка, маленькие черные глазки прятались под морщинистыми полуопущенными веками, словно хищные зверьки в дуплах столетнего дерева. — Ну же, порадуй бедного ребе Ицхака, достойный сын моей достойной младшей сестры и ее со всех сторон куда менее достойного третьего мужа, расскажи нам о Белом Драконе, чтобы твоему старому дядюшке самому не приходилось-таки утруждать свой бедный язык.
Хаим икнул, мигом теряя всю самоуверенность. Пять дней он тщательно и скрупулезно отслеживал все перемещения одного мелкого частного грузовика за последние два года, собирал слухи, факты, упоминания в средствах массовой информации и сети инфранета, изворачивался, правдами и неправдами вызнавая подробности сделок — и все это время не позволял даже мельчайшей крошке недоумения запутаться в складках атласного покрывала родственной почтительности. Раз дядя сказал, что это надо — значит, надо. Хаим центаврианской молью вгрызся в информационную глыбу, выколупывая из нее вкусные полезные крохи, и теперь если бы дядюшка разбудил его посреди ночи и спросил; «А вот скажи мне, Хаим, золотце и радость очей моих, где был этот разнесчастный «Космический Мозгоед», допустим, двадцать восьмого октября прошлого года?» — Хаим порадовал бы старого ребе Ицхака точным и подробным ответом, не задержавшись с оным ни на единую лишнюю секунду.
Но Белый Дракон…
— Хаим, золотце, не выворачивай мне свое лицо наизнанку, оно изнутри вовсе не такое красивое, как ты думаешь. — Ицхак тяжело вздохнул, правильно оценив молчание племянника, хотя тот и пытался всеми силами выдать оное за почтительный трепет. — Это же надо таки уметь себе представить, чем ты был так исключительно занят последние дни, что не нашел пары крохотных минуток, чтобы сложить два и два и посмотреть немножечко в сторону увеличения получаемого результата хотя бы до пяти?
На самом деле Ицхак вовсе не гневался, ибо не смог бы стать патриархом одного из двух самых могущественных авшурских тайных синдикатов, если бы не умел правильно оценивать сильные и слабые стороны своих подчиненных, пусть даже и родственников (а что ви мине говорите за родственников? Такие же авшуры, как и все прочие, только проблем от них таки на порядок больше для бедного старого ребе Ицхака). И своего младшего племянника он знал отлично — ну таки да, красиво говорить и быстро делать неожиданные, но верные выводы Хаиму не дано, ну и не надо требовать от мальчика лишнего, он не этим ценен. Зато лапки у мальчика цепкие, и это таки бывает временами куда важнее.
И потому Ицхак продолжил, для привлечения внимания наставительно подвигав длинным острым когтем перед самым носом почтительного племянника:
— Белый Дракон — это легенда, Хаим, легенда о самом важном для любого достойного представителя нашей расы, и не надо смотреть на меня так, словно ты налоговый инспектор, а я — неверно оформленная и не вовремя поданная декларация с отрицательным балансом. Может быть, ты мне хотя бы ответишь, что таки самое важное в бизнесе, Хаим?
— Выгода, — буркнул Хаим и затосковал. Говорить цветисто он никогда не умел, не то что его старший брат и любимчик Ицхака Ейна, вот тот мог и говорить, и уговаривать, он бы сумел продать даже шоаррцам песок их собственной пустыни. Потому и ходил в любимчиках уже который год. А говоривших мало и без ритуального акцента старый Ицхак не уважал, это все знают, ибо чтил традиции и не жаловал их нарушителей даже в домашних условиях, даже когда не слышит никто.
— Выгода — это цель, мой мальчик, а средства для ее достижения таки хороши любые. В том числе и Белый Дракон. Это легенда хумансов, Хаим, древняя и не такая уж глупая, как могло бы на подслеповатый глаз показаться такому бедному старому авшуру, как твой дядя. Хумансы верят, что Белый Дракон приносит удачу, всегда лишь удачу, мой мальчик, но не себе, а тем, кто с ним рядом, но какая нам посторонняя разница, в конце концов спросишь ты меня, до того, во что верят эти несчастные хумансы? Давай таки лучше обратим мысленный взор до предмета, куда более приятного на посозерцать. Ты старательный мальчик, Хаим, ты хорошо старался последние дни, так ответь мине за ради простого понимания: тебя таки совсем не удивило, как эти шлимазлы на ржавом драндулете, на коем даже твоя бабушка Софочка постыдилась бы летать до ближайшего магазина, умудряются каждый раз выныривать из выгребной ямы с платиновой ложкой в их смешных и совсем лишенных когтей лапах? Почему даже свои вроде бы неудачи им каждый раз удается обернуть исключительно к собственным выгоде и доходу? Не показалось ли тебе это подозрительным, Хаим? Не подумал ли ты: «И не в том ли тут зарыта собака, что у этих недостойных поцев есть на борту свой Белый Дракон? А если так — то почему этот со всех сторон достойный представитель приносящего удачу племени до сих пор не принадлежит клану моего дяди?».
Хаим судорожно прогнал перед мысленным взором декларации всех прошедших через трюм «Космического Мозгоеда» грузов, накладные на оборудование и на всякий случай состав команды (вплоть до двух неразумных домашних симбионтов, кои внушали наибольшее подозрение, но все же были отвергнуты по причине отсутствия крыльев), после чего счел нужным осторожно возразить:
— Но, дядя, у них на борту нет и никогда не было никакого дракона!
— И это сын моей драгоценной сестры, которая еще в юные годы отличалась умом и сообразительностью?! Хаим, позор моих седин, Белый Дракон — это красивая сказка, и я упомянул его только потому, что сотрудники одной весьма серьезной компании (и вот только не будем упоминать всуе, какой именно компании, ведь ты же, Хаим, уже и сам догадался) тоже слушали сказки, которые им в детстве читали их драгоценные матушки. Генетика, Хаим, великое дело, и если имеется кластер преданности — то почему бы не быть и кластеру удачливости? Так рассуждали те со всех сторон достойные сотрудники со всех сторон достойной компании, и кто мы такие, шобы оспаривать их мнительные компетенции? «Рыжие крылья Белого Дракона» — так те достойные люди назвали свой сверхсекретный проект, и только не спрашивай, Хаим, сколько мне стоило нервов и денег получить возможность глянуть на него хотя бы одним глазком. Рыжие крылья, Хаим, ты меня понимаешь? Рыжие.
Хаим понимал. Но всегда предпочитал уточнить:
— Рыжий у них на борту только один — навигатор, киборг, DEX-6, боевая модификация, имеет алькуявское гражданство, вроде бы подлинное. Его надо украсть?
Ицхак вздохнул.
— Твоя прямолинейность меня убивает, Хаим, но таки не будем без толку ходить близкими кругами мимо сути, словно стая пекинесов вокруг сенбернарихи. Да, Хаим. Его таки надо украсть. Если, конечно, не удастся просто уговорить.
— Но, дядя, — попытался воззвать Хаим если не к родственным чувствам, то хотя бы к голосу разума, — я не силен в переговорах с хумансами. И тем более в уговорах. Может быть, лучше все же послать Ейне?
— Хаим, мальчик мой, неужели ты считаешь себя умнее и прозорливее старого Ицхака? Не считаешь? И это таки похвальная мудрость в столь юные годы. Если бы можно было добиться нужного результата уговорами, я послал бы туда Ейну и был бы спокоен за успех нашего маленького семейного предприятия. Но я почти стопроцентно уверен, что там не будет работы для языка, там будет работа для рук и совсем немножечко для мозга. И потому для того, чтобы сохранить свое спокойствие, я посылаю тебя.
Проводив племянника, старый Ицхак еще некоторое время позанимался бумагами, а потом со спокойной душой покинул кабинет и отправился в спальню, где его давно уже ждала молодая жена. За успех рискованного чуточку незаконного (ну да, а шо прикажете делать?) предприятия он не волновался: Хаим не хватает звезд с неба, но только потому, что до них нельзя дотянуться ни одной из его цепких и умелых лап. Хаим справится, Ицхак был спокоен.
Его спокойствие сильно бы поколебалось, знай он, что приблизительно в это же время на совсем другой планете патриарх совсем другого семейного клана авшуров, уважаемый ребе Давид, вел беседу подобного свойства с пятеркой лучших боевиков своего клана. В отличие от Ицхака уважаемый Давид не считал зазорным в узком кругу говорить без использования цветистых ритуальных оборотов, а потому его речь была намного короче. Но ключевые слова «удача», «Космический Мозгоед», «похищение» и «киборг» в ней тоже присутствовали.