Недавно мой редактор при личной встрече в клубе за стаканчиком хереса мягко пожурил меня за то, что я так и не довёл до сведения широкой публики обстоятельства, вследствие которых мы с моим знаменитым другом переселились со столь уютного и всем нашим почитателям хорошо известного дома на Бейкер-стрит, 21-Б на борт «Королевы Марии», дирижабля новейшей конструкции. Также напомнил он мне и о том, что я до сих пор не описал в своих биографических заметках дело, за раскрытие которого сэр Шерлок получил свой титул. А читатели буквально завалили редакцию письмами с вопросами, и что же, скажите, делать несчастному редактору?
В итоге я вынужден был пообещать, что незамедлительно устраню это досадное недоразумение и удовлетворю любопытство почтеннейшей публики. Тем более, что сейчас политическая обстановка такова, что раскрытие некоторых пикантных подробностей уже не может причинить вреда неким высокопоставленным особам, которые были волей случая вовлечены в
Дело с треножниками
Глава 1.
— Как по-вашему, что самое странное во всей этой истории, Ватсон?
Хрипловатый голос великого сыщика вывел меня из состояния созерцательной задумчивости, в которую я был погружен видом, открывавшимся из окна салона первого класса пассажирской гондолы «Графа Цеппелина».
Я пожал плечами: творящиеся вокруг странности перестали меня удивлять задолго до Нашествия и Великой Мировой. Одной меньше, одной больше — не всё ли равно? Но всё же определённая доля любопытства — какую именно странность аналитический разум знаменитого детектива посчитал наиболее интересной? — заставила меня отвернуться от панорамного окна.
— Просветите меня, друг мой, — отозвался я, наливая нам обоим шерри в хрустальные бокалы.
— Самое странное то, что мои услуги понадобились короне именно тогда, когда мы с вами нежданно-негаданно решили вдруг вернуться на берега Туманного Альбиона после стольких лет отсутствия, — сказал Шерлок Холмс, принимая свой бокал. — Я вижу в этом нечто большее, чем просто совпадение. Вы так не считаете, Ватсон?
— Вы по-прежнему верите в теорию всемирного заговора, Холмс? — я не сдержал улыбки. — Во все эти многоходовые комбинации с участием тысяч разновеликих фигур по всему свету, в интриги, затеянные ещё в прошлом веке и растянувшиеся до наших дней? Полноте, Холмс! Люди, положившие им начало, давно уже мертвы, и некому пожинать плоды семян зла, рассеянных по всему миру на стыке столетий.
Холмс едва притронулся к вину. С того момента, когда наше судно вошло в воздушное пространство Британии и посыльный вручил знаменитому сыщику таинственную телеграмму, мой друг погрузился в состояние сосредоточенной рассеянности, свойственное всем неординарным натурам при полной их увлечённости какой-либо сложной проблемой.
— У сеятелей всегда найдутся благодарные последователи, которые с готовностью воспользуются результатами их трудов, — ответил он. — Помните, Ватсон, что ничто на этом свете не возникает из ничего и не пропадает бесследно, и каждое, абсолютно каждое действие имеет своё последствие, пусть даже и удалённое во времени. И, если оглянуться на события прошлого, приглядеться попристальнее к тому, что происходит в мире сейчас, наложить одно на другое и экстраполировать обнаруженные тенденции в будущее, мы увидим довольно зловещую систему. Любой здравомыслящий человек с острым умом, мало-мальски умеющий им пользоваться, вооружившись машиной Бэббиджа и проведя необходимые подсчёты, с лёгкостью убедится в существовании некоего генерального плана, которому подчинено развитие цивилизации в последние десятилетия.
— Вообще-то это называется паранойей, друг мой, — улыбнулся я. — И поиски доказательств существования вселенского заговора обычно приводят большинство ищущих в стены Бедлама.
— Я вовсе не большинство, Ватсон, и вам это прекрасно известно, — возразил Холмс тоном удовлетворённой гордости, которую малознакомые с ним собеседники зачастую почитали высокомерием. — В ближайшие часы я сумею доказать вашу неправоту, и для этого мне не понадобятся ментальные костыли в виде счётной машины. В прошлом мы с вами не раз сталкивались с тем, что преступления, совершенно ничем не связанные между собой на первый взгляд, при рассмотрении их под нужным углом становились вдруг частью единой мозаики, а грозные преступники оказывались лишь марионетками в руках умело прячущегося за ширмой кукловода.
— Единственный известный мне кукловод подобного уровня таланта мёртв уже четверть века, друг мой, и вам это прекрасно известно, — напомнил я со всей возможной деликатностью.
Взгляд Холмса унёсся в прошлое. На некоторое время наступила тишина, нарушаемая лишь едва слышными разговорами в салоне и негромким шумом воздушных винтов, который за время полёта сделался такой же привычной и незамечаемой частью общей обстановки, как и лёгкая дрожь палубы под ногами.
— Тела так и не нашли, — сказал он наконец. — Я склонен был подозревать мистификацию сродни своей собственной, однако все последующие годы могучий ум профессора так и не дал о себе знать воплощением в жизнь своих желаний. О том, насколько трудно держать под ментальным контролем деятельность столь совершенного прибора, как мозг, подобный мозгу Мориарти и моему собственному, мне известно не понаслышке. Периоды бездействия, особенно бездействия вынужденного, изнуряют рассудок сильнее, чем отсутствие наркотика — душу зависимого от него человека. Замаскировать же деятельность столь мощного и амбициозного интеллекта практически невозможно, ибо это потребует усилий, значительно превосходящих по своей цене ценность скрываемого. Так что до недавнего времени я склонен был считать, что профессор действительно мёртв.
— До недавнего времени? — я скептически приподнял бровь.
— Это трудно объяснить тому, кто сам не замечает закономерностей и не способен сложить разрозненные мелочи в единую картину. Поэтому вам не остаётся ничего иного, как просто поверить мне на слово — в последние годы в определённых кругах появились довольно-таки подозрительные настроения… При этом представители совершенно различных сообществ и государств, разнесённых территориально и разделённых границами, проявляют поразительное единодушие, которому я не могу дать никакого иного разумного объяснения. Такое уже было на моей памяти — на рубеже столетий, и мне не надо вам напоминать, чем тогда всё закончилось. А ведь тоже начиналось с совершенно безобидных на первый взгляд событий, с лёгкой ряби, расходящейся на поверхности от брошенного в воду камня. С почти незаметной вибрации нитей паутины, связывающих воедино события, явления и людей, вроде бы не имеющих между собой ничего общего. В последнее время вибрации эти становятся всё настойчивее, и у меня всё сильнее желание выяснить, кто сидит в центре раскинутой на весь мир паутины и познакомиться с ним поближе. Впрочем, возможно, что и знакомиться не придётся.
— Я не верю в существование призраков, Холмс, — ответил я. — И призраков прошлого это касается в полной мере. Думаю, просто подросло и вошло в силу новое поколение криминальных гениев — молодых, образованных, амбициозных. И безликих в той же мере, как и профессор. В наше время им даже не обязательно становиться преступниками — достаточно занять нужное положение в обществе. Вы не обращали внимания, сколько молодых людей с профессиональными улыбками и холодными глазами появилось в последние годы на руководящих постах? Вот они, герои нового времени — молодые хищники, карьеристы и честолюбцы, всеми силами старающиеся достичь собственного благополучия. Да, в одном вы правы, мой друг. Наступило время, которое я не побоюсь назвать Эрой Мориарти. Покойный профессор чувствовал бы себя в нашем современном обществе как рыба в воде. Крайне опасная хищная рыба…
— Всё так, друг мой. Вы, как и всегда, умеете точно отследить очевидные тенденции в современном обществе и изложить их чётко и ясно. Благодаря вам я всегда в курсе общественных настроений. Вы — моя лакмусовая бумажка, Ватсон. Кстати, о бумажках.
С этими словами Холмс извлёк из жилетного кармана бланк телетайпограммы и, водрузив на нос очки, в который уже раз пробежал глазами текст, после чего взгляд его сделался отрешённым, и великий сыщик погрузился в глубокую задумчивость. Потягивая херес, я наблюдал за ним, стараясь не нарушить его сосредоточенности заданным не ко времени вопросом.
Делиться со мной содержанием депеши Холмс не торопился. Я же не настаивал. Предыдущий опыт показывал, что в нужное время мой знаменитый друг и сам расскажет всё, что мне необходимо знать для того, чтобы быть полезным в ведении дела — а также для отражения последовательности событий в моих записках.
Не скрою, отчасти успех этих записок, на публикацию коих у меня заключены контракты с наиболее престижными издательствами Старого и Нового Света, позволил нам предпринять наше совместное кругосветное путешествие, которое как раз сейчас подходило к концу, завершаясь там же, где и началось пять лет назад.
В Лондоне.
Дом, милый дом! До чего же приятно будет в него вернуться!
Холмс расположился в кресле напротив. Любому другому человеку его поза показалась бы совершенно неудобной. Сыщик сидел в кресле скрючившись, словно рак-отшельник, не желающий покидать уюта гостеприимной раковины. Квадратный подбородок касался груди, голова была втянута в плечи, локти упирались в подлокотники. Длинные тонкие пальцы нежно оглаживали чубук трубки. В движениях не проскальзывало ни грана нервозности, хотя Холмс с самого утра не был в курительной комнате — единственном месте на борту «Цеппелина», где только и можно предаваться сему пороку без опасности для воздушного судна и его пассажиров. Курение табака давно уже стало для сыщика скорее способом концентрации, нежели действительной необходимостью.
Бесцеремонно вытянув длинные ноги в проход, Холмс предоставил прогуливающимся по салону пассажирам преодолевать это препятствие самостоятельно. Дамы в платьях с кринолинами бросали на него неодобрительные взгляды, когда им приходилось приподнимать юбки до щиколотки и тянуть вверх колени. Впрочем, два джентльмена, по виду типичные забияки со Стрэнда, попытавшиеся нарочно споткнуться о ноги Холмса, внезапно обнаружили, что препятствие, столь раздражающее их утончённые натуры, в последний миг куда-то исчезло, заставив их едва не потерять равновесие. Багровея лицами и беззвучно бранясь, джентльмены, рассчитывавшие на добрую лондонскую ссору, были вынуждены продолжать бесцельное хождение по палубе.
«Граф Цеппелин» кружил над столицей Империи третий час подряд в ожидании разрешения на посадку. Все чемоданы давно были сложены, книги, взятые с собой в полёт, прочитаны, а в свете того, что азартные игры на борту дирижабля находились под строгим запретом, заняться было решительно нечем.
Полуприкрытые глаза великого сыщика скрывались за дымчатыми стёклами очков. До самого момента, когда он обратился ко мне, я был убеждён, что он пребывает в состоянии медитации — а, возможно, и просто дремлет, как и принято делать в послеполуденный час джентльменам нашего возраста.
Я вновь вернулся к созерцанию бескрайнего скопления разновеликих фуллеровских куполов далеко внизу. Я любовался ими вот уже который час подряд. Зрелище поистине зачаровывало.
Сверкающую, подобно друзе горного хрусталя, неоднородность лондонской Кровли здесь и там нарушали волнующиеся на ветру кроны городских парков в осеннем убранстве, шпили соборов да извилистая тёмная полоса Темзы, перечёркнутая местами прозрачными трубами железнодорожных и автомобильных мостов. Воздушные налёты последней войны оставили свои следы в вспененном пространстве крыш. Местами в бескрайнем сопряжении полупрозрачных пузырей зияли проломы. Никто не спешил их заделывать — слишком немного времени ещё прошло с той поры, когда смерть сыпалась с неба чёрным снегом, и слишком тяжким бременем для истерзанной войной экономики даже столь могущественного государства, как Великая Империя, было восстановление прежних блеска и великолепия.
Из обширного пролома в Кровле прямо под танцующим в турбулентных потоках «Цеппелином» торчал ржавый остов небесного левиафана. На опалённой перкали хвостового оперения явственно виднелись кайзеровский орёл и чёрный паук свастики.
Следы минувшей войны обнаруживались повсюду. Обугленные стены полностью выгоревших домов таращились слепыми провалами окон на усыпанные битым кирпичем пустыри на месте кварталов лондонского Сити — там, куда пилоты германских аэропланов кидали каролиниевые бомбы несколько лет назад. Кое-где сквозь бреши в Кровле в небо, и без того полное изрыгаемых вентиляционными трубами городских испарений, до сих пор поднимались столбы дыма и пара, зловеще подсвеченные снизу негасимым пламенем ядерного распада. Казалось, цепная реакция в полных огня кратерах на местах взрывов будет идти бесконечно — за прошедшие годы жар, исходящий от жерл рукотворных вулканов, не уменьшился ни на градус, и никто из уцелевших жителей этих районов не спешил возвращаться на насиженные места.
Рассветное небо над Лондоном было полно хаотического движения. Сотни летательных аппаратов двигались одновременно во всех направлениях. Бипланы лондонского аэротакси ежесекундно взлетали с рельсовых направляющих и совершали посадку на предназначенных для этого участках Кровли. Громоздкие красные даблдеккеры линий регулярного сообщения развозили в противоположных направлениях рабочих дневной и ночной смены сотен фабрик столицы, и лучи поднимающегося солнца играли алыми отсветами на крутых боках небесных великанов. Частные аэропилы кишели в воздухе, трепеща ритмично взмахивающими крыльями. Тысячи воздушных винтов месили крыльчатками лопастей лондонский смог.
Причальные мачты лётного поля Хитроу принимали до десяти воздушных кораблей за час, но не в силах были справиться с потоком прибывающих дирижаблей. Раз в четверть часа капитан «Графа Цеппелина» обращался к пассажирам, сообщая о подвижках в небесной очереди. Сейчас «Цепелин» был третьим в очереди на посадку и радиус описываемых им над столицей величественных кругов значительно уменьшился. Судно держалось поближе к мачтам, и публика приникла к окнам, силясь разглядеть внизу хоть что-нибудь, способное пролить свет на причины внезапной задержки.
Причины эти, впрочем, на мой личный взгляд были весьма просты. В настоящую минуту все причальные мачты аэропорта были заняты обманчиво тяжёлыми телами дирижаблей, выкрашенных в невзрачный серо-голубой цвет, призванный прятать воздушный корабль в небе от глаз возможного наблюдателя. Ещё с полдюжины таких кораблей барражировали в отдалении над лондонским центром, и орудийные порты их боевых галерей зияли зловещей чернотой. Вывернув шею, я смог разглядеть несколько неприметных серо-голубых силуэтов высоко над городом, выше уровня всех транспортных коридоров столичного неба.
Военные. Армия Её Величества взяла в свои руки контроль над городским небом. И, судя по тому, как бодро шла высадка солдат с причаленных транспортов, уже совсем скоро возьмёт под контроль и всё происходящее на земле.
Знать бы ещё, чем вызвано столь явственное оживление военных. Я открыл было рот, чтобы задать соответствующий вопрос своему другу, но он опередил меня.
— Взгляните вон туда, Ватсон. Да-да, на северо-восток. В направлении Паддингтона и нашего с вами дома. Там, между массивами парков — видите?
Не очень-то надеясь на своё зрение, в последние годы не раз подводившее меня в ответственный момент, я опустил на глаза сильный бинокль своего походного шлема, покрутил колёсики настройки. Сначала я не видел решительно ничего. Потом разглядел на фоне тусклого золота и багрянца крон буков и вязов некую бесформенную массу, возвышающуюся над деревьями и домами. Полчища птиц кружили в небе над парками, и сквозь их мельтешение виднелось покачивающееся на ветру чёрно-белое веретено полицейского аэростата, вставшего на якорь неподалёку. В сравнении с загадочным предметом, которое скрывало растянутое до земли и прихваченное здесь и там верёвками огромное полотно, аэростат выглядел миниатюрным. Предмет возвышался над Кровлей и на глаз равнялся по высоте собору Святого Павла — а, возможно, и превосходил его.
— Что бы это могло быть, Холмс? — спросил я, не отрываясь от окуляров.
— Давайте-ка попросим стюарда принести утренние газеты, — услышал я в ответ. Голос сыщика был совершенно спокоен.
Несколько минут спустя мы уже шелестели ещё тёплыми листами только что отпечатанных в судовой типографии газет, которые были ночью получены из редакций по радиотелеграфу.
Передовица «Таймс» освещала успех доктора Кейвора и его команды, которые готовы были уже на следующей неделе предоставить вниманию всех заинтересованных лиц плод своих многолетних усилий. Под сводами Хрустального Дворца в Банхилле Кейвор собирался представить публике детище Британского Общества Звездоплавателей — аппарат, способный пронести человека сквозь толщу земной атмосферы в безвоздушное межпланетное пространство, используя для этого принципиально иную технологию, нежели разработанные русскими учеными Циолковским, Цандером, Лосем и Туманским ракетные корабли, испытания которых сейчас также входили в финальную фазу.
На страницах «Обсервер» королева отзывалась о перспективах освоения иных миров скептически: «Зачем нам подвергать себя опасности новой войны с обитателями Марса, едва пережив прошлую войну миров?»
Самой интересной заметкой в «Дейли Телеграф» было сообщение о наблюдавшемся вчера в небе над Ла-Маншем атмосферном феномене. Пилоты звена бипланов береговой обороны стали свидетелями падения в воды пролива некоего предмета, который они в один голос называли не иначе, как «зелёной кометой». При этом, с их слов, прежде чем кануть в свинцовые волны, странное небесное тело предпринимало попытки маневрирования в атмосфере. Военные психиатры признали пилотов вменяемыми, окулист Королевского госпиталя, подтвердив полное здоровье глаз лётчиков, исключил возможность оптического обмана. Объективно настроенные скептики из правительственных кругов настаивали на версии лунного света, отражённого метеозондом и преломлённого пузырём болотного газа. В настоящее время к месту падения неопознанного объекта направлялись две субмарины флота ЕКВ.
«Полицейская газета» бесстрастно констатировала прокатившуюся по марсианским гетто Англии и Уэльса волну беспорядков. Причина недовольства головоногих осталась неясна. Особо отмечался тот факт, что полиция взяла ситуацию под контроль без использования специальных средств.
В пику основному печатному органу полицейского управления красная «Морнинг Стар» выступила с оголтелой проповедью борьбы марсиан за свои ущемлённые права и обратилась ко всей прогрессивной общественности Соединённого Королевства с призывом поддержать переселенцев с Марса, несправедливо угнетаемых земными капиталистами, в их революционном протесте.
«Файненшнл Таймс» обрушивала на читателя каскад малопонятных цифр, прогнозы роста и падения индексов и котировок в связи с туманными намёками на изменение политической ситуации, интервью с влиятельными персонами мира денег, призывавших покупать и продавать акции обществ с совершенно неизвестными мне названиями. Пролистав её, я понял, что не понимаю ровным счётом ничего в современной экономике, списав это на длительность нашего с Холмсом отсутствия на родине.
«Иллюстрейтед Лондон Ньюз» в статье без иллюстрации сообщало о готовящемся открытии возведённого у Букингемского дворца колоссального памятника королеве Виктории, который являлся даром городу Лондону от королевской семьи и данью уважения великой регине, именем которой была названа целая эпоха в истории не только Великобритании, но и всего мира в целом.
В глубоко презираемом мною за необоснованно злую критику моих «Записок» «Лондонском книгочее», издании столь же скучном, как и те графоманские труды, которые он освещал, была набранная крупным кеглем короткая заметка, гласящая, что известный американский литератор Э.Р.Берроуз приглашает всю просвещённую публику на творческую встречу, которая состоится в книжном магазине «Симпкин и Маршал», где вниманию поклонников таланта будет представлен новый роман его столь популярного цикла о марсианских приключениях Джона Картера. Газета делилась с читателями сведениями о том, что творчеством м-ра Берроуза не на шутку увлечена сама Королева. Обсуждался вопрос, позволят ли рамки приличий ей посетить встречу с любимым писателем, или же он сам будет удостоен частной аудиенции с королевской семьёй.
Больше ничего интересного в свежей прессе не нашлось.
Холмс уже давно утратил интерес к чтению, небрежно свалив газеты на журнальный столик. Дождавшись, когда я переверну последнюю страницу, он нетерпеливо побарабанил пальцами по колену.
— Скука смертная, — сказал он. — Такие новости в первую очередь говорят об отсутствии новостей. Впрочем, это показатель стабильности в государстве и обществе.
Я кивнул.
— Вынужден согласиться с вами, друг мой. Меня не покидает чувство, что мы с вами никуда и не уезжали на все эти годы. Меняются названия фирм и имена политиков, но Британия по-прежнему кажется оплотом стабильности в нашем мире.
— Ага! Вот тут-то я вас и поймал, дорогой доктор! — воскликнул вдруг Холмс и расхохотался. — Вы всё тот же Ватсон, неспособность которого порой сложить два и два даёт мне некоторую надежду на то, что мой мозг по-прежнему работает чуточку лучше мозга стандартного обывателя.
Я давно уже научился не обижаться на бестактные высказывания моего друга. Вот и на сей раз позволил себе лишь ироничную улыбку.
— Вы, разумеется, просветите меня о всей бездне моей ненаблюдательности, Холмс? — только и спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более смиренно.
Как и все гении, великий сыщик любил лесть. То, что он способен был распознать её с полуслова, ничуть не мешало ему каждый раз получать истинное удовольствие от её выслушивания.
— Вне всякого сомнения, мой милый Ватсон — ответил Холмс, явственно смягчаясь. — Вне всякого сомнения. Но не сразу и не вдруг, это было бы слишком скучно. Мне бы хотелось, чтобы вы продолжили развивать в себе способности к дедукции.
— Безусловно, я приложу к этому все усилия, как и всегда, — безропотно пожал я плечами. — Однако с годами человеческий разум лишь всё больше костенеет в собственных заблуждениях, а я не блистал способностью сопоставлять факты и будучи в расцвете сил. Смею вам напомнить — мы с вами давно разменяли седьмой десяток, друг мой.
— Вздор! — фыркнул Холмс. — Не пытайтесь убедить меня в том, что вы одной ногой в маразме, Ватсон. Ни за что не поверю. А что до умения делать верные выводы из очевидных и неочевидных фактов — ваша профессия сама по себе предполагает подобный стиль мышления. Вы же врач, Ватсон, пусть уже и не практикующий! Искусство постановки правильного диагноза во многом сродни работе сыщика. И тот, и другой должны верно определить убийцу — только в вашем случае это болезнь, а в моём — человек.
— Что ж, вы, как всегда, правы, Холмс, — сказал я. — Не вижу смысла не соглашаться с очевидным. Сделаю всё, что в моих силах, чтобы не разочаровать вас. Но пока мне не известно ни одного факта. Ведь даже содержание полученной вами телеграммы вы держите от меня в секрете, а в газетах, как вы имели возможность убедиться и сами, нет и намёка на преступление, которое заслуживало бы вашего внимания.
— Нашего внимания, Ватсон, — поправил меня Холмс, многозначительно подняв палец. — Насчёт газет вы, разумеется, заблуждаетесь. Впрочем, это простительно, ведь у вас не все карты на руках. Одну минутку.
С этими словами он бодро отстучал ключом карманного телеграфа короткое сообщение. Через несколько секунд аппарат отозвался мелодичным звоном, оповещая, что сообщение получено адресатом, а ещё через несколько секунд разразился трелью ответного послания, воспринять которое на слух я не смог. Ленту же Холмс отправил в корзину, небрежно скомкав, после чего с крайне довольным видом откинулся в кресле.
Я попытался и сам использовать дедуктивную методу, свидетелем успешного применения коей Холмсом оказывался не раз.
Адрес послания был коротким, даже на слух — куда короче положенных для связи в пределах города девяти цифр и уж тем более — двенадцатизначного междугороднего. Здесь же я чётко расслышал короткую вступительную трель из трёх, максимум — четырёх знаков. Это означает, что адресат пользуется внутренним ретранслятором «Графа Цеппелина». Что, в свою очередь, говорит о его нахождении на борту в качестве пассажира или члена команды. Но в силу некоторых специфических привычек мы с Холмсом мало общались с соседями и так и не завели ни с кем не то что дружеских, но даже и приятельских отношений. С представителями команды или обслуживающего персонала дело обстояло приблизительно таким же образом, если не считать капитана, за столом которого мы дважды обедали. Но обеденные разговоры вряд ли можно счесть достаточным основанием для близкого знакомства.
Есть ещё, правда, наша очаровательная секретарша мисс Хадсон…
Но тут мои дедуктивные способности пробуксовывали — зачем посылать телетайпограмму особе, с которой всё равно встретишься через несколько минут за утренним чаем?..
— Чего же мы ждём? — спросил я знаменитого сыщика через минуту, запутавшись окончательно. Как и всегда, когда намечалось новое дело, я чувствовал душевный подъём и нетерпение. Ещё не зная сути предстоящего нам расследования, я испытывал сильнейшую жажду деятельности. Сила и энергия наполняли меня, заставив позабыть о гнёте лежащих на плечах лет.
— Недостающих звеньев газетной мозаики, — ответил Холмс. — Кстати, вот, кажется, и они.
Я уже и сам услышал дробный перестук каблучков по паркету палубы. Ему вторил лёгкий лязг цепной передачи и мягкие шлепки обрезиненных траков о палубный настил.
— Доброе утро, джентльмены, — произнёс у меня за спиной бархатный голосок с ноткой явного осуждения.
Холмс ответил учтивым кивком. В глазах его танцевали озорные искорки, а тонкие губы старательно сдерживали улыбку.
Я неловко повернулся в кресле на голос, и покалеченная спина отозвалась электрическим разрядом боли, скользнувшим вдоль позвоночника. Эхо последней войны. В такие моменты я был рад чувствовать боль. Боль — удел живых. После всех ужасов мировой бойни, после гекатомб Марны, Ипра и Вердена ощущать себя по-прежнему живым казалось странно — но до чего же замечательное это было чувство! Я сжал в кулак и снова разжал обтянутые лайкой перчатки пальцы правой руки, механистической от плеча.
Протез работал безупречно.
Ни один из нас не прошёл сквозь геенну Великой войны, не изменившись. Все мы калеки, увечные кто телом, кто — душой, а кто и душой и телом разом. Мой друг, которого гений его уникального таланта забрасывал в самые странные места воюющего с самим собой мира, тоже был опалён огнём охватившего планету безумия, пусть ему ни разу так и не пришлось оказаться даже вблизи передовой за все эти годы. Удел же военного врача — быть там, где кровь, боль, увечья и смерть. Подобное способно закалить самую ранимую душу, но в то же время постоянное соседство смерти, и смерти страшной, превращает в романтика самого закоренелого циника.
Циник в моей душе отпустил сальную шутку насчёт седины и беса — к счастью, не сделав её достоянием ничьих более ушей. Помимо своей абсолютной неуместности, шутка ещё и не соответствовала действительности — никакой седины у меня не было и в помине. Со времён Великой войны мой череп совершенно лишён растительности. Я не стал опускаться до ношения парика или вживления совершенно естественных бровей, хотя доктор Поррот из парижской клиники долго преследовал меня подобными предложениями. Своего отражения в зеркале я давно уже научился не пугаться, хотя и не могу сказать, что оно особо меня радует. Вот только разве что усы… Перед рыжими накладными усами от Картье я не смог устоять. Отличного качества, не нуждаются в стрижке и выглядят как натуральные! Согласитесь, ветеран без усов выглядит куда менее респектабельно, чем тот же ветеран без бровей. Брови – всё-таки далеко не главное украшение мужчины.
— Вот то, что вы просили, мистер Холмс, — продолжила между тем обладательница волшебного голоса, и осуждение зазвучало в нём яснее. — Хотя ума не приложу, зачем вам могло понадобиться именно это!
На столик между нами упала новая пачка газетных листков — поверх уже лежащих там. С первых страниц на нас вызывающе таращились обнажённые красотки с игольно-острыми сосками на впечатляющего размера грудях, застигнутые врасплох в чужих спальнях известные политики в спешке натягивали штаны, а мерзопакостного вида упыри вгрызались полуярдовыми клыками в угодливо подставленные навстречу противоестественной алчности шеи томных молодиц — или же оплетали их тела похотливыми щупальцами.
В силу некоторых обстоятельств я давно разучился краснеть, но ощущать себя неуютно при щекотливых ситуациях так и не перестал.
— И впрямь — что это, Холмс?! — с негодованием спросил я. — Неужели вы полагаете соответствующим нормам приличия — заставлять юную даму смотреть на это, пусть даже и по долгу службы?
— Не думаю, что дама против, доктор, — заметил мой друг, погружаясь в лихорадочное перелистывание дешёвой желтоватой бумаги газетных страниц.
— Вы совершенно правы, мистер Холмс, — последовал ответ, интонацию которого можно было бы счесть презрительной или даже высокомерной, не будь он произнесён столь чарующим голосом.
Развернувшись, наконец, в своём кресле, я встретил полный негодования взгляд пары самых зелёных глаз, какие мне только приходилось видеть за мою долгую жизнь. Глаза смотрели на меня с миловидного остроносого личика, белую кожу которого усеивала россыпь совершенно очаровательных веснушек. Огненно-рыжие локоны ниспадали на плечи из-под озорной охотничьей шляпки с пером. Зелёный тренчкот с отороченными красным шнуром петлями отворотами рукавов и воротом плотно облегал стройную фигурку, изрядно натягиваясь на пышной груди. И — о боже, да! — она носила брюки, заправленные в голенища высоких сапог, которые в прошлом, когда лошади ещё не вымерли от Коричневой Чумы, назывались сапогами для верховой езды.
— Доброе утро, мисс Хадсон, — выдавил я, как всегда досадуя на неизменно подводивший меня в такие моменты голос. Я знал, что она находит это милым. Вот и сейчас она улыбнулась мне, и я поспешил сказать: — Вы совершенно потрясающе выглядите сегодня, сударыня. Впрочем, как и всегда.
— Вздор! — остренький носик сморщился в очаровательной гримаске неудовольствия. — Внешнее всё — абсолютный вздор! И зовите меня сегодня… хм… пожалуй, Анжеликой. Да! Сегодня — Анжелика. Но не старайтесь запомнить этого имени, доктор. Как и все имена, оно мимолётно и не имеет ничего общего с сутью той свободной личности, каковой я являюсь. А всё это навешивание ярлыков придумано мужчинами, сторонниками оголтелого домостроя и стремящимися поименовать и всё сущее в мире! Ха! Это всё не более чем попытка метить территорию, против которой должна уметь выступить каждая прогрессивная женщина!
Крайние, а порой и просто абсурдные проявления исключительной независимости характера юной эмансипэ не переставали озадачивать меня. Холмс же не обращал внимания на причуды нашей прекрасной секретарши, пропуская их мимо ушей с поразительным хладнокровием. Если я всё ещё старался запомнить каждое из потока ежедневно, а порой и по нескольку раз на дню меняющихся имён, уважая стремление юной дамы к самовыражению, то мой друг быстро научился обходиться ни к чему не обязывающими обращениями, вроде «сударыня», «юная леди» или просто «мисс Хадсон».
Как ни странно, наша юная суфражистка прощала ему подобное поведение. Иногда, в наиболее меланхолические минуты, я начинал подозревать, что причиной тому — остатки детской влюблённости мисс Хадсон в знаменитого детектива, истории о приключениях которого она слышала от своей бабушки, той самой Миссис Хадсон, чью квартиру мы с Холмсом снимали едва ли не полвека назад, в самом начале нашего с ним сотрудничества.
Мисс Хадсон ворвалась в неторопливое течение нашей с Холмсом жизни два года назад с сокрушительностью и непреклонностью цунами. Мы с моим знаменитым другом тогда как раз путешествовали по Американским Штатам, где вели расследование крайне запутанного дела, основным фигурантом которого был некий мистик креольской крови, отзывавшийся на имя Барон Суббота. Возникнув на пороге нашего номера в отеле во Французском квартале Нью-Орлеана и потрясая рекомендательным письмом своей бабушки и свежеотпечатанным дипломом выпускницы Гарварда, новоиспечённый юрист женского пола просто-напросто припёр нас к стенке и вынудил принять себя на давно пустующее место секретаря. И следует сказать — никогда впоследствии ни я, ни мой друг не пожалели об этом скоропалительном и несколько вынужденном решении.
Одним из несомненных достоинств нашей помощницы являлось её умение управляться с Дороти — картотечным автоматоном с крайне вздорным характером, гордостью нашего гения сыска, который стремился к упорядоченности любого знания и обрёл квинтэссенцию этого в сём нелепом предмете. Разработанный в мастерских Томаса Эдисона механизм, представлявший собой гибрид картотечного шкафа, печатной машины с пароэлектрическим приводом, сверхбыстрого бэббиджева исчислителя с алмазными подшипниками в счётных шестернях и валах, а также тележки садовника на гусеничном ходу, была презентована Холмсу американским президентом несколькими годами ранее «за исключительные заслуги перед народом Штатов Северной Америки».
Информация, которую хранил в своих тикающих недрах этот ящик на каучуковом ходу, сделала бы честь Библиотеке Конгресса — но вот воспользоваться ей, а тем более воспользоваться эффективно, оказалось практически не под силу двум таким джентльменам старой формации, как мы с моим компаньоном. Обращение с машиной, названной шутником-лаборантом Дороти, требовало адова терпения, а его-то нам с Холмсом не доставало. От неминуемой расправы чудо-машину спасло появление мисс Хадсон, с которой они вскорости образовали весьма эффективный, хотя и странный дуэт.
Сейчас Дороти замерла рядом с нашей прекрасной секретаршей, время от времени взлязгивая скрытыми под корпусом красного дерева шестернями исчислителя. Надраенный до блеска атомный котёл негромко шумел, выпуская время от времени лёгкие облачка пара сквозь предохранительные клапаны. Облитые резиной гусеницы сохраняли в целости драгоценный паркет прогулочной палубы, а встроенный гироскоп позволял автоматону с лёгкостью маневрировать среди разбросанных по салону столиков, не смахивая на пол посуду и не нанося непоправимых повреждений дубовым панелям переборок.
— Вы ввели в неё те исходные данные, что я просил, мисс Хадсон? — спросил Холмс, не отрываясь от очередной бульварной газетёнки.
— Разумеется, мистер Холмс, — ответила та, не удостаивая своего работодателя взглядом и упрямо вздёргивая подбородок.
— Вот оно, нынешнее поколение, Ватсон, — усмехнулся Холмс. — Умеет врать, не моргнув и глазом и даже не покраснев.
— С чего вы взяли, что мисс Хадсон… Анжелика… гм, говорит нам неправду? — поспешил встать я на защиту профессиональных (да-да, именно профессиональных, и только!) качеств нашей очаровательной помощницы. — Вы же даже не взглянули на неё, а характерных для лжи модуляций в её голосе не уловил даже я. Уж поверьте мне, я знаю, о чём говорю и пока не оглох.
— Я верю вам, мой друг. На секретной службе Её Величества вы должны были овладеть навыками распознавания лжи, — ответил Холмс, заставив меня молниеносно обвести зал пристальным взглядом в поисках гипотетической подозрительной особы, могущей с излишним вниманием прислушиваться к нашему разговору. Когда таковой не обнаружилось, я с облегчением позволил себе вздохнуть и укоризненно взглянул на Холмса. Но голос всё-таки приглушил — некоторые привычки неистребимы.
— Холмс, ведь мы же с вами, кажется, договаривались, что о некоторых вещах…
Но меня на полуслове перебила мисс Хадсон со свойственной ей бесцеремонностью:
— Вздор! Ни один из пассажиров не находился в опасной близости в тот миг, когда мистеру Холмсу приспичило открыть миру государственную тайну, — язвительно сказала она.
— Холмс! — вскричал я шёпотом, разрываясь между праведным возмущением и нежеланием привлекать к нашим персонам излишнего внимания, — Вы же обещали, что никому!!!
— Мистер Холмс здесь совершенно ни при чём, — спокойно и даже несколько снисходительно ответила за моего друга мисс Хадсон, одновременно наливая мне порцию шерри, которую я проглотил залпом, не почувствовав вкуса. — Всё дело в верном сопоставлении фактов, легко доступных любому наблюдательному человеку. Разница заключается лишь в инструментах, которые мы с мистером Холмсом используем для этого сопоставления. Ему достаточно его собственного гениального мозга, мне же приходится обращаться за помощью к Дороти, скармливая ей массивы отсортированных данных, и если данные эти закодированы правильно — вуаля! Мой метод гораздо эффективнее и прогрессивнее и имеет всего лишь один недостаток — иногда приходится долго скучать в ожидании результата. Зато этот метод не подвержен влиянию человеческого фактора и начисто лишён мужского шовинизма!
— И что характерно, мисс Хадсон сейчас говорит чистую правду, — донёсся голос Холмса из-за газеты, которой он, словно ширмой, отгородился от вспышки моего гнева. Опустив зашелестевшие листы, он взглянул на меня с тем уже привычным сочувствием, с которым человек о двух руках и двух ногах смотрит на безногого и безрукого калеку: и жаль, и не поможешь… — Не ломайте голову, Ватсон, старина. Отражение лица мисс Хадсон…
— …в лицевой панели Дороти, — кивнул я, и Шерлок Холмс отсалютовал мне своим бокалом.
Дороти отозвалась мелодичным звоночком. Из прорези на передней панели серпантином поползла перфолента. Мисс Хадсон расправила её, пробежала глазами по прихотливому узору отверстий.
— Я полагаю, ответ гласит: недостаточно данных.
Голос Холмса был сух и бесцветен, чего нельзя сказать о румянце, мгновенно залившем щёки нашей секретарши и сделавшем её донельзя трогательной. Она с досадой закусила губу и, помедлив, с явной неохотой кивнула. Потом вскинула на Холмса сузившиеся глаза, полыхнув из-под светлых ресниц изумрудным огнём негодования. Она готова была признать свою вину, но нисколько не раскаивалась в содеянном, что и подтвердила тут же, решительно заявив:
— Я сочла, что вводить в машину сведения личного плана об особе королевских кровей, да ещё и составляющие врачебную тайну…
— Безнравственно? — понимающе спросил Холмс, видя её невольное замешательство.
— Да! — порывисто ответила мисс Хадсон и снова метнула на моего друга негодующий взгляд. — Именно безнравственно! Думаю, доктор Ватсон поддержит меня. Тайна пациента не должна быть предметом машинных расчётов, призванных удовлетворять чьё-то праздное любопытство!
Я пожал плечами и постарался ответить со свойственной настоящему врачу осторожностью.
— Мисс Хадсон безусловно права… Однако, как мы с Холмсом не раз имели возможность убедиться на собственном опыте, далеко не всегда интересы личности и неприкосновенность её прав могут перевесить то благо, которое общество получает при их сознательном игнорировании особами, выполняющими поручение… эээ… особого свойства и при обстоятельствах, носящих…эээ… особый характер…
— Доктор! — возмущению Анжелики не было предела. Глаза её гневно сверкали, грудь вздымалась самым пикантным образом, заставив меня на время позабыть о сути нашего спора. — Не ожидала от вас…
— С годами становишься всё большим циником, — развёл я руками. Правая издавала при движениях лёгкое жужжание. — Со временем вы поймёте, надеюсь…
— Не списывайте свою аморальность на возрастную деградацию, доктор! Так можно позволить себе слишком многое, оправдывая любое сотворённое безобразие снижением самокритики в результате маразма!
— Я попросил бы вас, милочка… — возразил я, чопорно поджимая губы напоказ и втайне наслаждаясь восхитительным зрелищем, ибо гнев делал нашу юную суфражистку поистине прекрасной, но тут Холмс язвительным хмыканьем пресёк начинающуюся перепалку.
И к счастью, ибо на самом деле мне решительно нечего было сказать. Честно говоря, я находился в совершеннейшем замешательстве. И я был даже рад, когда, приложившись как следует к бокалу хереса, поперхнулся и раскашлялся до слёз — кашлем было легче прикрыть охватившее меня смущение. Мисс Хадсон участливо похлопала меня по спине изящной ладошкой.
— Вот и я возмущена до глубины души, — доверительно шепнула она мне в самое ухо, ошибочно истолковав причину затянувшегося приступа кашля. — Мало того, что мужчины считают себя вправе измываться над женской душой и ни в грош не ставить женский разум, так они ещё и бессовестно лезут своими руками в самые интимные места женского тела, чтобы потом продать кому ни попадя открывшиеся им тайны!
Я несколько опешил от суфражистской трактовки невинной процедуры гинекологического осмотра — мероприятия, безусловно, крайне интимного и требующего совершенно особенной степени деликатности от врача, занимающегося подобными манипуляциями, но абсолютно необходимого для контроля за здоровьем женщины — и совсем уже было собрался указать нашей воительнице, что она сражается с ветряными мельницами, тем более, что университеты по всему миру который уже год увеличивали набор женщин на медицинские факультеты, но тут Холмс вышел из оцепенения и в зародыше задавил вновь наметившуюся ссору.
— Предлагаю пари, друзья мои! — объявил он. В его глазах появился тот лихорадочный блеск, который обычно порождали лишь морфий или предвкушение близкой разгадки дела. От пагубного пристрастия к опию и его производным Холмс решительно отошёл сразу после войны, примерно в то же время приобретя любовь к ношению гоглов с затемнёнными стёклами, регулярному посещению стоматолога, а также весьма своеобразные гастрономические предпочтения. Я уважал эти его мелкие слабости, куда менее вредные для здоровья, ибо сам к тому времени обзавёлся некоторыми секретами из разряда тех, что не обсудишь даже с лучшим другом.
— И в чём суть этого пари? — спросил я.
— Вам, Ватсон, я готов доказать, что дело уже есть, пусть даже нас с вами ещё не привлекли к его расследованию.
— Неудивительно, Холмс, — пожал я плечами в который уже раз за последние полчаса. — У вас есть телеграмма, содержание которой никому более неизвестно.
Словно козырную карту, способную переломить ход партии, Холмс бросил сложенный вчетверо бланк телетайпограммы на стол. Глаза его лучились торжеством. Мой тщеславный друг явно наслаждался происходящим.
Я потянулся было к клочку бумаги, но металлические пальцы поймали лишь пустоту с приглушённым кожей перчатки лязгом: мисс Хадсон оказалась быстрее. Развернув телеграмму, она жадно впилась взглядом в те несколько слов, что я смог разглядеть на бумаге. По лицу её пробежала тень разочарования и досады. Фыркнув, она протянула бланк мне.
Глава 4.
Арина уселась за штурвал, искин загрузил нужные координаты, и катер взял курс на архипелаг Шинирасс — россыпь похожих на остроконечные пирамиды островков, окруженных мелководьем и прекрасными песчаными пляжами, одно из самых популярных мест отдыха на Фашихассу. На главном острове они взяли на борт двух симпатичных сотрудниц курорта: элегантную золотистую фасхи — администратора Ришши и беленькую со светло-серым рисунком шуструю шису — горничную Нисси.
“Милка” приземлилась на площадке у квадратного одноэтажного строения с высокой четырехскатной крышей, облицованного местным природным камнем. Арина, Алек, Серафим и Хельга вслед за фашихассами вышли из катера и направились к бунгало. Ришши и Нисии распахнули складывающиеся гармошкой высокие двери с замысловатым витражом из цветного стекло-пластика. Оказалось, что в бунгало всего одна огромная комната, в которой слева от входа располагался кухонный гарнитур с барной стойкой, а справа — просторная кровать под палево-зеленым покрывалом с орнаментом из листьев и зелеными подушками. Напротив барного уголка были расставлены удобные диванчик и кресло с какими-то столиками. Общее впечатление уюта и комфорта подчеркивали фактурно оштукатуренные стены теплого палевого оттенка, сверкающий паркет цвета темного меда и мебель из темного дерева. Но самым неожиданным оказалось то, что здесь же имелся небольшой бассейн, отделанный золотистым камнем, а главное — полностью отсутствовала противоположная входу стена. То есть был огромный проем, открывавшийся на просторную террасу с удобными шезлонгами, отгороженный декоративной стенкой с вазонами, в которых распушились местные растения, похожие на папоротники. С террасы можно было спуститься по широкой лестнице на пляж с белоснежным песком. А вид, открывавшийся через этот проем и с террасы был просто фантастическим: бескрайнее лазурное море и возвышающиеся там и тут пирамиды больших и маленьких островов.
Арина тут же сбросила обувь — ей почему-то захотелось пройтись по этому идеально-гладкому полу босиком — и выбежала на террасу полюбоваться морем. Хельга тем временем внимательно просканировала окружающее пространство на предмет подозрительных приборов и возможных опасностей и доложила об их отсутствии Алеку, которому в этот момент администратор Ришши разъясняла, что в бунгало имеется пульт, с которого включается силовое поле, покрывающее и само строение, и посадочную площадку, и участок моря с пляжем, примыкающие к нему. Чтобы проникнуть в дом, необходимо приложить к терминалу у двери специальный чип-ключ, открывающий проход в этом поле. Уровень защиты можно настраивать по своему усмотрению. Так что отдыхающие полностью могут закрыться и от плохой погоды, и от морских хищников, которые иногда подплывают к архипелагу. А если клиенты захотят, то с этого же пульта могут закрыть раздвижные стекло-пластиковые створки, скрывающиеся сейчас в стене справа, которые отделят комнату от террасы.
Серафим успевал и головой крутить, осматривая убранство бунало, и разглядывать хорошеньких змеехвостых девушек. Пока Ришши рассказывала и показывала, что где, Нисси успела приготовить для гостей коктейли и подать их со свежими фруктами. После чего обе фашихассы распрощались, заверив клиентов, что явятся по первому их требованию. Серафим проводил их на посадочную площадку, куда приземлился вызванный Ришши флайер, расцеловал фасхи все четыре ручки, подмигнул смешливой шису и поспешил к морю, на ходу стаскивая рубашку.
Арина все еще стояла на террасе, опираясь на перила, подставив лицо теплому ветерку, когда к ней подошли оба Бонда. Хель с легкой усмешкой наблюдала за скачущим на одной ноге студентом, пытающимся снять штаны и не упасть при этом. Алек встал рядом с девушкой и, улыбнувшись, поинтересовался:
— Нравится?
— Очень! Я же раньше здесь дальше космопорта и не бывала.
— Зато теперь от тебя требуется только одно — отдыхать. Правда тут есть один нюанс, — мужчина посмотрел на вопросительно уставившуюся на него Арину. — Мы ведь с тобой изображаем пару. Поэтому ожидается, что ночи мы будем проводить вдвоем, вот в этой постели. — Он мотнул головой в сторону монументальной кровати.
Девушка покраснела и часто заморгала. Мужчина положил ладонь на ее пальцы, сжал легонько.
— Но мы сделаем вид, что тебе неуютно здесь и будем ночевать у себя на катере, в своих каютах. А тут, если захочет, будет спать Серафим.
Арина облегченно вздохнула и кивнула:
— Я думаю, он не будет возражать.
Студент, который наконец избавился от одежды, с гиканьем с разбега влетел в воду, подняв тучу брызг, вынырнул, помотал головой, словно отряхивающийся пес, и крикнул:
— Ариш! Ты чего тянешь! Водичка — супер! Быстро переодевайся и иди сюда.
Девушка переглянулась с полицейским, и помчалась на катер. Алек подозвал Хельгу, они вдвоем еще раз отдали должное своей паранойе и просканировали бунгало от фундамента до конька крыши, не заметили ничего постороннего, потом так же тщательно проверили терминал и только потом Хамелеон связался с искином корабля, который взял под свой контроль и безопасность этого жилища. Пока Арина переодевалась, Хельга и Дик напихали повсюду сигналок, так что незамеченными к ним могли пролететь разве что мошки. Любой объект крупнее моментально фиксировался, а при включенном силовом поле просто не мог проникнуть на территорию бунгало. А то мало ли, вдруг это нанодрон-шпион?
Через некоторое время вернулась Арина, уже в купальнике, шлепанцах и с большим полотенцем, которое она бросила на один из шезлонгов, и медленно, растягивая удовольствие, стала входить в воду. Из этого ничего не вышло, потому что Серафим обрызгал ее с ног до головы, и девушка с возмущенным воплем погналась за приятелем, рассчитывая притопить того.
На соседнем с Аринином шезлонге визуализировался Альт, босой, в белой рубашке нараспашку и в подвернутых джинсах, разлегся, закинув руки за голову и с усмешкой стал наблюдать за парнем и девушкой, носящимися друг за другом по мелководью. Алек подошел, уселся по соседству, покосился на искина и заметил:
— Наконец-то у девочки появилась возможность отдохнуть. Хотя, конечно, это связано с риском из-за меня.
Лемисс перевел на киборга ставшие вдруг совершенно серьезными глаза:
— Она заслужила это. А мы должны позаботиться о ее безопасности. Чтобы ничто не омрачило этот отдых.
Хамелеон кивнул:
— Все дела будут вестись вне этого жилища, на нейтральной территории или у Райнерта. Он сам никогда не приходил куда-либо для встреч с Хассером. Так что мне нужно дождаться, когда они со мной свяжутся, а там, возможно, я вас покину и буду действовать уже только с Хельгой. — он ухмыльнулся: — Избавитесь от меня.
Альт только фыркнул в ответ, потом, склонившись через подлокотник, заговорщицким тоном поинтересовался:
— Я думаю, спрашивать тебя, знаешь ли ты, какой послезавтра день, не имеет смысла.
— Обижаешь! — протянул Хамелеон. — Я даже собираюсь поделиться с тобой кое-какими соображениями по этому поводу. — Он подозвал двух других киберов.
Хельга присела на свободный шезлонг рядом с реальным и виртуальным мужчинами, Дик встал у нее за спиной, и они углубились в оживленную беседу о том, что, где и когда им предстояло сделать в ближайшие тридцать шесть часов. Через несколько минут полицейский заметил, что гард то и дело задерживает взгляд на плещущихся в воде Серафиме и Арине.
— Дик, иди-ка ты, пожалуй, поплавай с Риной и Серафимом, заодно присмотришь за ними.
— Да не будь таким серьезным! — обернулась к нему Хель. — Здесь никто не знает, что ты не человек, так что развлекайся. Тебе понравится. И не забудь отключить лишние датчики, а то испортят тебе все удовольствие.
Гард посмотрел на спаев, на искина, вытянулся по стойке «смирно» и, расцвел улыбкой:
— Приказ “Развлекаться!” принят!
Киберпарень сбросил кроссовки, стянул футболку и джинсы, аккуратно сложил все на краешек Хельгиного шезлонга и двинулся к морю. Подошел, втянул чуткими ноздрями пахнущий йодом воздух, отмахнулся от всплывших строчек, информирующих о его составе и свойствах воды, и шагнул навстречу набегающей волне, теплая вода омыла его ступни, щекотнула пенным гребнем щиколотки, обняла колени. Он запрокинул голову и, щурясь от яркого света, довольно вздохнул.
— Дик! Иди к нам! — крикнула Арина, увидевшая стоящего на границе прибоя гарда.
— Давай сюда! — завопил Серафим, призывно размахивая руками. — Тут классно!
Киборг взмахнул в ответ рукой и красиво, рыбкой, нырнул в воду, вынырнул между парнем и девушкой, заставив их податься в стороны.
— Вот теперь-то мы повеселимся как следует! — потер ладони студент. — Так, приятель, соедини руки вот так. Да, правильно. — Парень уперся ногой в подставленные ладони киборга, придерживаясь за его плечи. — А теперь подбрось меня, да повыше!
Дик мощным толчком отправил Серафима высоко в воздух. Тот перекувыркнулся и обрушился в воду, окатив подругу брызгами.
— Вот это да! — заорал студент. — Круто! А теперь Арину!
Легонькая девушка ласточкой взвилась вверх, подброшенная сильными руками гардаа, который точно рассчитал необходимое усилие для этого броска. Они долго еще развлекались таким образом, причем парень с девушкой объединенными силами подкидывали и самого кибера. Потом играли в догонялки, а после просто рядом качались на волнах — соленая вода прекрасно держала их наплаву.
Дик чувствовал себя необыкновенно — легко, свободно. Плавать оказалось невероятно приятно. Ему и раньше приходилось выполнять подобные задания. Но одно дело нырять в ледяную реку за трупом или вещдоками по приказу, и совсем другое — самому, по собственному желанию, когда теплая вода, словно ласковые руки, подхватывает тело, оглаживая, вызывая целую бурю ощущений.
Он перевернулся и посмотрел в сторону берега. Уже начало темнеть. На ограждении и на его стенах загорелись приветливые огоньки, которые теперь отражались в мелкой ряби тысячей крохотных звездочек. Заметившая удивленное лицо киборга Арина подплыла к нему и кивнув на россыпь золотистых искр на воде, спросила:
— Правда, красиво?
— Да, — заворожено выдохнул Дик, — я никогда не видел такого прежде.
— Я тоже, — улыбнулась девушка и поплыла к берегу.
Вечером вся компания, рассевшись на террасе, наслаждалась ужином, приготовленным для них Нисси. Серафим то и дело стрелял глазками в сторону любопытной шису. В итоге парень не выдержал и пригласил змейку присоединиться к ним.
— Ш-ш-што вы! Обс-с-служиваюш-ш-шему перс-с-соналу нельс-с-ся принимать пищ-ш-ш-шу вмес-с-сте с гос-с-стями! — замахала всеми четырьмя руками Нисси.
— Тогда я буду принимать пищу здесь! — заявил студент и перенес свои приборы на барную стойку, за которой хлопотала шису.
Оставшиеся приятели переглянулись, дружно пожали плечами и подняли тост за то, чтобы Серафима не постигло разочарование на поприще изучения новых рас.
После ужина Арина отдыхала на террасе вместе с расположившимися рядом Альтом и Диком, а Алек и Хель танцевали под медленную музыку в свете золотистых фонариков. Из цветника перед бунгало доносился серебристый смех Нисси — Серафим остался верен себе и вовсю ухлестывал за змейкой.
***
Лемисский скейр “Милка”. 5.00 по бортовому времени.
В кубрике четверо: двое мужчин, женщина и полупрозрачная голограмма искина. Никто не издавал ни звука, хотя между ними и шел довольно оживленный диалог.
“Выполнено сканирование ближайшей к участку территории в радиусе тысячи метров. Через три здания отсюда обнаружен черный «Ястреб» Четверка. Совпадение с искомым – 100%. Пассажиры заселились в бунгало, аналогичное нашему. Среди пассажиров установлены Юрген Райнерт, Джизбелл Корелли — его подручная по особым поручениям, Карл Бигворм — IT-инженер Райнерта. С ними присутствует также киборг модели гард ХУ-модификации».
“Откуда у тебя сведения о Джизбелл и Бигворме?”
“К сожалению, имел несчастье познакомиться с обоими. Оба были в составе банды пиратов, напавшей на наш катер. Джиз командовала, а Бигворм пытался меня взломать. И у него это почти получилось”.
“Спрашивать, уверен ли ты, не буду. Ты не перепутаешь”.
“И захотел бы — не смог бы. Теперь они будут еще пристальнее следить за каждым нашим шагом”.
“Да, безусловно. Будем начеку все: и я, и ты, и Хель с Диком”.
“Как насчет сегодняшнего дня и вечера?”
“Действуем по плану”.
“Она с минуты на минуту проснется”.
“А Серафим так и спит?”
“Еще бы он не спал!”
“Не страшно, сейчас разбудим”.
Все четверо переглянулись с загадочными ухмылками, после чего искин “вышел” из кубрика, пройдя прямо сквозь створку шлюза, остальные бесшумно последовали за ним традиционным путем, прихватив со стола и с дивана ворох каких-то пакетов и коробок.
В бунгало, Алек, Хельга и Дик увидели лемисса, который стоял напротив кровати и прижимал палец к губам, расползавшимся в неудержимой улыбке.
На постели громоздилась гора из подушек, покрывала и прочего, из под которой торчала левая ступня Серафима и… свесившийся до пола серовато-белый змеиный хвост, который тут же втянулся под одеяло. Компания киборгов и искин понимающе переглянулись, пожали плечами и, отвернувшись от окопавшейся в кровати разнорасовой парочки, принялись распаковывать свои свертки и коробки. Позади них раздался шорох, а потом хриплый спросонья голос студента спросил:
— Ну, вы чего, нормально разбудить не могли?
Все четверо, включая беловолосого, который мог бы и не отворачиваться — камеры все равно все просматривают, дружно обернулись. Парень стоял, завернувшись в простыню, как в древнеримскую тогу, помятый и лохматый, и отчаянно зевал, прикрывая рот ладонью.
— Я, между прочим, не один. А вы тут фыркаете, ржете.
— Мы не ржем, — с неподкупно честной физиономией заверил его Альт. — Ты слышал хоть один смешок с нашей стороны?
— Знаю я вас! — пробубнил Серафим. — По внутренней связи треплетесь. И ржете! В такую рань!
— Чем препираться, иди умывайся скорее и присоединяйся к нам. — примирительно сказала Хель. — И Нисси попроси, пусть поможет.
Студент еще что-то буркнул и побрел в ванную, путаясь в огромной простыне.
— Арина с минуты на минуту проснется, — прислушавшись к чему-то сообщил лемисс. — Мне пора.
— Иди, — кивнул Алек. — Мы все сделаем и дадим тебе знать.
— А это что у вас такое? Да-да, вот это, черненькое!
— Чт, чт… Анлзтр чрнго свт…
— Что, настоящий?! А-фи-геть! А посмотреть можно?
Местный механик с забавным именем Михалыч, заросший черной клочковатой бородой по самые брови, какое-то время колебался, зыркал подозрительно, бормотал что-то вроде:
— Анлэтр кк анлзтр, прстейшй прбр, чт тт смтрть, скжте тже…
Но все же не устоял, протянул, хотя и глядел при этом на покусительницу недоверчиво и был готов отобрать при малейшем проявлении неосторожности или непочтительности. Элли его скепсиса не заметила, ее вниманием целиком и полностью завладел старинный прибор. Она взяла его осторожно, обеими руками (Михалыч остался удовлетворен), повторила с восторженным придыханием:
— А-фи-геть! Совсем как у дяди Кейта! Я думала, таких теперь уже и не достать нигде ни за какие деньги…
— Скжте тже, ндстать, — буркнул польщенный Михалыч. — Дстать вс мжно, сли нд, прсто мста нд знть.
Элли с трепетом погладила треснутый, но любовно подклеенный эбонитовый корпус и с сожалением вернула чужое сокровище владельцу. Механик тщательно спрятал анализатор в нагрудный карман заляпанного комбинезона, застегнул клапан, бросил несколько быстрых косых взглядов на Элли, с приоткрытым от восхищения ртом рассматривающую заплатки на корпусе реактора, и вдруг решился:
— А хтте врхнепрвдной пьезнчскй крбюртр псмтреть?
Элли почувствовала, как у нее одновременно широко распахиваются и глаза, и рот:
— А у вас и он есть?! — от восторга ее голос сорвался на полузадушенный писк. — Настоящий?! Конечно, хочу!
— У нас осталось не более семи минут, иначе не успеем прогуляться по станции, — нейтрально проинформировал Дэн, и Элли подавила усмешку: рыжий навигатор не ревновал ее разве что только к Полине. Впрочем, он и с Полиной старался не оставлять их наедине, разве что ехидства в голос подпускал куда меньше и левую бровь не заламывал.
Как-то так получалось, что куда бы ни пошла Элли и с кем бы ни заговорила, рядом всегда оказывался этот рыжий — тенью возникал за плечом или у переборки, стоял, слушал, покачивая бровью и скрестив на груди руки, иногда отпуская вот такие вроде бы нейтральные фразы и одинаково не реагируя ни на намеки, ни на прямые и недвусмысленные попытки отшить.
— Тебе что, делать больше нечего, как только за мной таскаться? — спросила Элли на третий день полета, обнаружив рыжего в тренажерке. Куда вообще-то сбежала как раз от него, вспомнив патриархальные нравы Нюризани и наивно предположив, что это последнее место, где он будет ее искать. Покрутить педали в гордом одиночестве удалось не более двух минут — а потом дверь с легким шорохом скользнула в сторону и в седле соседнего велика как ни в чем не бывало материализовался рыжий прохвост.
— Нечего, — спокойно ответил он ей тогда, ничуть не смутившись. — Трассу я давно построил на две недели вперед, и делать мне действительно совершенно нечего. А таскаться за тобой интересно.
Такая навязчивость одновременно и раздражала, и льстила, но льстила все же, пожалуй, больше. А еще больше льстило то, как он злился, когда она начинала заигрывать с капитаном — ничего серьезного, так, легкое кокетство исключительно для поддержания тонуса. Здешний капитан был просто огонь — для тех, кто понимает в этом толк, конечно. Со стальными глазами, с волевым подбородком, с благородной проседью на висках. Застегнутый на все пуговицы и в неизменной белой фуражке. Сразу видно сильную личность, а Элли всегда привлекали властные волевые мужчины, отлично знающие, чего они хотят. Жаль, конечно, что этот бравый и со всех сторон достойный капитан хотел отнюдь не Элли, и это было видно невооруженным глазом любому, кроме рыжего ревнивца.
Такие сильные, властные и ответственные мужчины, как правило, счастливо женаты на работе и никогда ей не изменят, но это не делает их менее привлекательными с женской точки зрения. Глупые женщины при этом думают: «Ну я же особенная, передо мною он точно не устоит и бросит эту глупую работу!», умные видят возможность приятного флирта, необременительного и беспроблемного.
Впрочем, Элли вовсе не собиралась объяснять что-либо рыжему — он так мило краснеет, когда злится. И так мило пытается это скрыть и сделать вид, что ему абсолютно все равно. Вот как сейчас, например.
Элли даже засомневалась — а не задержаться ли в машинном отделении подольше, вообще наплевав на намеченную прогулку по станции гашения? Но подумала, что великолепный Михалыч и его восхитительно винтажное, можно даже сказать, почти антикварное инженерно-техническое хозяйство от нее и во время полета никуда не денутся, а вот такую достопримечательность, как здешние станции, она еще не видела и вряд ли когда увидит. В конце концов, это же ненадолго, двигатель гасится не более часа, вряд ли за такое короткое время она успеет заскучать.
Если бы она знала, что их ждет на станции, она бы не колебалась ни секунды.
***
— И вот что ее туда тянет? Как медом намазано! Ну что может быть для женщины привлекательного в машинном отделении? Ну вот ответь мне — что?!
Станислав ходил по медотсеку из угла в угол, не в силах успокоиться. Вениамин с некоторой оторопью отслеживал перемещения друга взглядом и, наверное, в этом момент был очень похож на киборга в штатном режиме ожидания приказа — если, конечно, бывают такие киборги, толстенькие, улыбчивые и совершенно неспортивные. Хотя Bond’ы, наверное, бывают, им как раз стандартная внешность противопоказана по соображениям скрытности, а напичканному имплантатами телу все равно, как оно выглядит, на боеспособности это не сказывается.
Впрочем, Станиславу сейчас было не до того, а сам Вениамин себя со стороны оценить не мог. Хотя и догадывался, что зрелище, очевидно, довольно забавное.
— Ну, это смотря какая женщина, — глубокомысленно заметил он, раздумывая, положить ли в чай еще ложечку сахара или десяти уже вполне достаточно. — Джилл, помнится, много чего там привлекательного находила, за уши не вытащить было, помнишь? И Михалыч, опять же, мужчина в самом расцвете сил…
— Ха! — Станислав остановился, покачался с носков на пятки. — Так то Джилл! А эта… Ты ее руки видел? Специфические такие ручки, я хорошо разглядел, когда она мне вчера по ладони гадала. И мышцы такие же, специфические. Такие не нарабатываются от гаечного ключа и монтировки, такие от оружия нарабатываются.
— Не понимаю я тебя, Стасик, — сказал Вениамин с сомнением в голосе. — И чего ты ее от машинного гоняешь, а вот с Полиной и ее зверьком на станцию отпустил, даже и не глядя? А что, если она действительно хочет эту крысу спереть?
— Ой, Венька, не говори ерунды! — отмахнулся Станислав. — С ними там Дэн, а Дэну я доверяю.
— Ох, Стасик… Ты, конечно, мужчина опытный и капитан бывалый, но вот я бы на твоем месте как раз не очень-то доверял Дэну именно в этом конкретном случае.
— Это еще с какого перепугу? — нахмурился Станислав.
— А ты видел, как он на нее смотрит? Типичный такой взгляд… да и то сказать, самое время, растет мальчик.
— Ой, Венька! — скривился капитан, до которого наконец дошло, на что вот уже полчаса намекает доктор. — Выдумаешь тоже! Дэну на все эти заморочки фиолетово, помнишь, что он про порнуху говорил? Да и к «Матушке Крольчихе» его Тед водил, рассказывал потом, что Дэн словно трудовую повинность отбывал.
— Ну ты, Стасик, и сравнил! — хмыкнул ничуть не переубежденный Вениамин. — Одно дело бордель, а другое — Ее Величество Любовь! К тому же первая. Это, брат, сила!
Достойно ответить на такую чушь Станислав не успел — запиликал сигнал срочного вызова. И тут же откликнулся комм Вениамина, словно в унисон. Переглянувшись, они практически одновременно нажали клавиши приема, уже понимая, что вряд ли услышат что-то хорошее. Голос, неузнаваемый, хриплый и резкий, прорвался сквозь треск помех (давала себя знать близость к гасилке):
— Готовьте медотсек! Три трехсотых, двое в бессознанке и один с нетипичной реакцией. Буду через восемь минут. Конец связи.
Метнувшийся к шлюзу Станислав успел заметить, как мигом посерьезневший Венька включает на прогрев медсканер и регенерационную камеру. Ему очень хотелось спросить в пространство: «И во что эти идиоты опять вляпались?!», — но было понятно, что пространство на такой вопрос не ответит.
***
Вообще-то Элли не опоздала только чудом. Задержись она в том магазинчике восхитительного винтажного лучевого оружия еще минут на пять — и оставалось бы только грызть ногти, гадая, куда это подевалась не пожелавшая составить ей компанию троица? Может быть, не сразу бы и сообразила, что дело неладно. Подумала бы, что дурачатся опять, с них станется, ну или Полина зоомагазин углядела и оказалась более убедительна в уговорах.
Но — повезло.
Вышла вовремя, словно в спину кто толкнул — как раз чтобы успеть увидеть, как два подозрительных субъекта запихивают несопротивляющегося (мертвого? оглушенного?) Теда на заднее сиденье флайера со сбитыми номерами, а Дэн с безвольно обвисшей у него на плече Полиной пытается от них удрать. Ему, наверное, казалось, что он бежит. На самом деле он еле брел на полусогнутых, бледный до синевы, с закушенной губой и придерживаясь рукой за стенку. Но все-таки сопротивлялся, все-таки пытался уйти, хотя и медленно, но увеличивал дистанцию между собой и этими непонятными мерзавцами во флайере, да и длинные ноги Теда никак не желали упихиваться внутрь машины. Все это вместе давало шанс.
Площадка перед магазином была пуста, если не считать этой компании похитителей (наверняка их не двое, больше, должен быть еще водитель) и офигевшего подростка на скутере, с отвисшей челюстью наблюдавшего за разыгравшейся перед ним драмой. Он перегораживал кратчайший маршрут, и Элли, которая взяла резкий старт с места, пробежала над ним по стенке, так было быстрее, а инерции вполне хватало.
Пилот во флайере действительно был — он выскочил, кинувшись Элли наперерез и вскидывая руку со странным короткоствольным оружием, больше похожим старинную телефонную трубку (из тех времен, когда они были еще кнопочными) или дистанционный пульт управления. Впрочем, некоторые гражданские шокеры выглядят почти так же, и это не делает их менее эффективными. Разве что менее надежными, как и все гражданское.
Пришлось заложить двойной зигзаг — водитель жал на кнопку судорожно и лихорадочно, мог попасть даже и не целясь, по принципу «дуракам везет». Но ни выстрела, ни разряда так и не последовало, что-то у него там заело, в этом шокере, одно слово — гражданская модель. А в следующую секунду Элли уже вышибла эту дрянь из его шаловливых ручонок точным ударом ноги — хорошо, что сегодня надела форменные ботинки, а не кроссовки, как поначалу собиралась. Удачно вышло. Убедительно.
Водитель взвыл, затряс раздробленной кистью. Элли с разворота засадила ему кулаком в живот, вложив в удар остаточную силу инерции, а когда он, всхлипнув, согнулся — добавила коленом в лицо. Нейтрализован. Можно забыть.
Перепрыгнув скорчившееся на тротуаре тело, Элли метнулась к флайеру. Но опасалась она зря: то ли ни один из оставшейся парочки не умел им управлять, то ли они сочли, что одна Элли на них двоих — слишком неравная расстановка сил. Преследовать их Элли не стала. Проверила у Теда пульс (оглушен, но жив, похоже на действие парализатора). Глянула в сторону Дэна (он как раз пытался подняться на ноги, но снова и снова падал на колени, но Полину из рук так и не выпустил) — и решила, что будет проще доставить флайер к ним, чем наоборот. Модель стандартная, с такой и ребенок справится, даже странно, что эти идиоты не попытались. Дилетанты. Они бы еще с водяным пистолетиком на похищение пошли! Одно слово: какая империя — такие и теракты.
Дэн по-прежнему стоял на коленях. Вернее, не стоял даже, постоянно заваливался и тут же выравнивался, дергаясь всем телом и ударяясь затылком о стенку. Удары выходили сильными, но глухими, смягчали собранные в хвост волосы. При каждом таком рывке Полина сползала у него с плеча и делала вялую попытку окончательно улечься на тротуар, но он каждый раз судорожно вздергивал ее обратно и снова пытался подняться. Отодрать от него девушку удалось с огромным трудом. Вернее, его от Полины — кто бы мог подумать, что в этих тонких бледных пальцах скрыта такая силища?! У девчонки наверняка останутся синяки.
С Полиной тоже все оказалось в порядке — ну в том смысле, в каком может быть в порядке человек после попадания из парализатора. Подхватив безвольное тело под мышки и под коленки, Элли аккуратно пристроила девушку на заднее сиденье, поверх Теда. Заодно и ноги пилота внутрь запихнула, как раз компактно получилось, а то сюда пришлось прыгать с открытой дверцей в нарушение всех принятых и непринятых правил.
А вот с Дэном, похоже, все было далеко не в порядке. И на последствия выстрела из парализатора это было не очень-то похоже. Начать с того, что он не был без сознания и все еще пытался встать, вот же неугомонный!
— Тихо, тихо, все хорошо… — Элли поднырнула под его вскинутую руку, забросила ее себе на плечи, придерживая у локтя. Осторожно распрямилась, помогая и ему устоять на ногах. Парень оказался неожиданно тяжелым, и откуда что взялось в таком тощем теле? — Вот так, все уже хорошо… шажочек за маму, шажочек за папу… почти дошли, еще немножко… умница… вот и хорошо… вот и еще чуть-чуть…
Элли и сама толком не понимала, что бормочет, больше надеясь на успокаивающий тон, чем на слова. Он попытался что-то ответить, но не смог, только оскалился и мотнул головой, размазывая текущую из носа кровь. Как он ни старался удержать глаза открытыми (а он старался, и еще как, она это буквально кожей чувствовала!), они все равно закатывались. Свободной рукой Элли обхватила его за талию, прижимая плотнее к себе и стараясь жесткой фиксацией унять бесконечные судороги. Получалось плохо. Но хотя бы удалось пристроить на переднем сиденье и намертво зафиксировать ремнями безопаски.
Если это реакция на парализатор — то это очень нестандартная реакция, прямо скажем. Впрочем, Элли везет на таких вот, с нестандартными реакциями, то на парализатор, то на фаст-пенту. Пора бы привыкнуть.
А парень сильный. Другой бы давно хрюкнул и лапки сложил, а этот сопротивляется до сих пор, вон даже дышать пытается глубоко и размеренно, по системе. Сильный и правильный, почти ведь не соображал ничего, а девчонку не бросил…
— Все будет в порядке, — сказала Элли в запрокинутое белое лицо, защелкивая собственный ремень безопасности и дергая на себя штурвал.— Слышишь? Все обязательно будет в порядке.
Он никак не отреагировал, но Элли все же хотелось верить, что услышал.
С капитаном и доктором она связалась уже в полете.
***
Сахарина дома почти не было — всего лишь один кубик и несколько крошек в контейнере, но и покупать его было не за что. Инра торопливо вытряхнула упаковку в чашку гостя, размешала. Чтобы напиток казался сладким, следовало бросать два кусочка.
— Не беспокойтесь, — инспектор заметил излишнюю суетливость хозяйки модуля и поспешил успокоить: — я пью несладкий.
— Отлично, он как раз такой и получился, — Инра поставила перед мужчиной кружку и тарелку с колотым печеньем. Давно стояло забытое на полке — вот теперь пригодилось.
— Инра, может быть, на ты перейдем, а то как-то неудобно? — осторожно предложил инспектор.
— Мне вдвойне неловко… я даже не запомнила, как вас зовут, — Инра не столько пила кофе, сколько грела руки о горячие бока чашки.
— Мы, собственно, и не знакомились, — инспектор чуть прищурился. — В кабинете я представлялся официально, а обращение со знака вы даже не прочитали. Меня зовут Олэр. Рад знакомству.
— Очень приятно, — вежливо ответила Инра. Имя она запомнила, но разговор ее тяготил. Да и вряд ли чем-то теперь можно помочь ее мальчику.
— Инра, я… если позволите… если позволишь, — Олэр заговорил быстро, спотыкаясь на каждом слове и жутко нервничая. — Я могу сдавать свой модуль это будет примерно полторы сотни кредитов в месяц. И могу продать флаер… так он стоит восемь тысяч… но с учетом кредитной линии — я уже выплатил восемьсот кредитов, так что, может быть, удастся выручить тысячу.
— Я не знаю, когда и как смогу вернуть деньги, — Инра смотрела куда-то в пустоту и отвечала автоматически, но тут сообразила, что ей предложил Олэр и аж поперхнулась чаем. — А где и как ты будешь жить?
— Попробую к кому-нибудь из знакомых попроситься, — Олэр с наигранным безразличием пожал плечами. — Это не важно. Зато Кету сделаем руки.
— Послушай, Олэр, — Инра была слишком напряжена и нервно хрустела пальцами. — Ты серьезно собираешься продать флаер и сдавать свое жилье, чтобы собрать деньги Кету?
— Да, — просто и открыто ответил инспектор. — Это я могу для него сделать.
— Ты понимаешь, что такие деньги я не могу у тебя принять просто так… это в долг… — Инра медленно сформулировала предложения, от волнения почему-то ей сложно было подобрать подходящие слова. — Ты понимаешь, что ты для нас делаешь?
— Да, — снова подтвердил Олэр. — Я взрослый человек и сам могу распоряжаться своим имуществом. И я уверен в том, что предлагаю. И не имеет значения, когда вы сможете отдать деньги. Даже если не отдадите вовсе — главное, чтобы Кет снова мог играть.
Инра вскочила, стала мерить шагами маленькую кухню. Во многих модулях кухонные блоки были убраны за ненадобностью, но в их жилище для готовки и семейных завтраков-обедов была выделена самая маленькая комнатка. Встроенные шкафчики для посуды, столешница, под которой размещались компактные холодильник и миниатюрная морозильная камера, и откидной столик со складными табуретами на трех человек — раньше ей здесь было очень уютно, а сейчас хотелось сбежать… в никуда.
— Олэр, я могу тебе предложить, если ты, конечно, согласишься, пожить у нас… — Инра остановилась возле стола, ухватилась пальцами за край — так было немного легче держаться. — У нас две небольшие комнаты. Мы могли бы с Кетом разместиться в одной, а ты бы мог жить во второй, пока не сможешь вернуться в свой модуль.
— Спасибо, если я вам не буду мешать, — глаза инспектора сверкнули радостью.
— Как ты можешь так говорить… — Инра даже руками всплеснула. — То, что ты собираешься сделать, это… бесценно!
— Тогда… — Олэр вытащил модный и стильный коммуникатор. — Я сейчас дам объявления и сразу, как кто-нибудь ответит, сбегаю оформлю модуль и флаер. Деньги… давай я тебе дам доступ к своему чипу, чтобы ты потом перевела за протезы деньги. Или скинешь мне код счета — я переведу.
Инра только кивала. Продать модуль она тоже думала, но там был договорной срок владения и, пока указанный период не закончится, никаких операций с жилплощадью она совершить не могла. Олэр быстро что-то набирал, потом устало отложил коммуникатор на край стола и попросил еще кофе. По объявлениям звонили,но не покупатели, а скорее, интересующиеся. Инспектор терпеливо отвечал на вопросы, но каждый раз, сбросив вызов, лишь отрицательно мотал головой. Они успели еще дважды выпить кофе, и Инра по совету Олэра провела трансляцию, рассказав, ничего не скрывая, не утаивая и не приукрашая, как ей помогли официальные власти. Показала браслет и переслала данные своего чипа в общий доступ. Люди отвечали, комментировали, ругались.
— Дай мой номер чипа, пусть кто может переведет деньги, — шепотом посоветовал Олэр. Он примостился на полу возле дивана и слушал, что говорила в галкамеру Инра. — И объясни, что если будут переводить на твой, то эти деньги уйдут властям в погашение минуса, и этим люди Кету не помогут.
Инра послушно повторила. Она не замечала, что смотрит на инспектора, с которым познакомилась буквально пару часов назад, как на бога. Если бы знала как, то стала бы молиться и поклоняться этому человеку, потому что он в данный момент является для нее всем, потому что он подарил ей надежду. Инра говорила в камеру, и чуть ли не каждую секунду бросала взгляды на Олэра: одобряет ли, нормально ли она говорит? Со дня смерти Сандрэ она взвалила на себя все: тащила дом, заботилась о сыне, — и вот сегодня ей просто сказали, что помогут. И эти слова были дороже любых клятв.
Реальные покупатели появились после обеда. Разговоры стали конкретными, а тон Олэра деловым и немного взволнованным. Он договорился о двух встречах. причем второго и последующих собеседника честно предупреждал, что они не первые покупатели и просил следить за актуальностью объявления.
— Я тебе позвоню, как только все решим, — Олэр легко пожал Инре руку. — Постараюсь все закончить побыстрее и вещи собрать. Попробуй еще поговорить… только горячего чаю выпей. А хочешь, я кофе хороший куплю. У меня кредиты есть и бонусный код.
Инра благодарила и соглашалась со всем, что предлагал инспектор. Когда он ушел, стало как-то неуютно и страшно. А вдруг что-то не получится или пойдет не так как надо? А если Олэр передумает, то что тогда будет с Кетом? Инспектор ведь не обязан рисковать своим имуществом ради ее сына. Инра то металась по комнате, то заходила в чат, рассказывая, что удалось сделать, или просто сбрасывала людям записи Кета, то хваталась за уборку, спотыкаясь поминутно о недовольно гудящего робо-пылесоса, то заваривала свежий чай и не могла сделать даже глоток.
На счет пришло еще сто шестьдесят кредитов — Олэр позвонил и сообщил. Новостей особо никаких не было, он выложил фото своего модуля и ждал предложений. Кофе закончился, а время упрямо бежало вперед.
— Иногда бывает так тяжело, что хочется лечь и сдохнуть, — Инра снова взяла в руки коммуникатор, активировала режим трансляции. — И у меня порой бывали такие состояния, правда, редко. Когда надо постоянно работать, что-то делать, почти нет времени на то, чтобы покопаться в себе, поныть или поплакаться о жизни. Даже пострадать приятнее, если точно знаешь, что рядом будет тот, кто станет гладить по голове и говорить: » не переживай, все образуется». Жаловаться в одиночку сложно, особенно если в кармане всего пара кредитов и живот напоминает, что стоило бы перекусить. При таком раскладе заниматься рыданиями как-то глупо. Приходится брать себя в руки, думать, из чего бы сообразить ужин. И сил остается только на то, чтобы свалиться и поспать. Но когда есть еда, есть крыша над головой и хоть призрачная, но уверенность в завтрашнем дне, тогда да! Можно и пострадать, пожалеть себя. А знаете, я несколько лет именно так и делала: имея почти все необходимое для существования, я переживала, что мне чего-то не хватает. А вот теперь, когда у меня нет зарплатных кредитов, передо мной маячит год бесплатной работы и я не знаю, на что смогу купить еду себе и сыну — я понимаю, насколько славной и замечательной у меня была жизнь раньше. А я ее даже не ценила. Спасибо, друзья, за поддержку, за теплые слова, за перечисленные деньги. Но у меня сегодня великий день — я перестала жалеть себя и больше никогда не стану так делать.
Инра отключила трансляцию. Она сказала все, что хотела. Больше тут слова не нужны, да идела какие-то совершать тоже бессмысленно — время потеряно, через несколько часов надо ехать забирать Кета, а у нее нет кредитов даже на кар. Инра обвела взглядом комнату модуля. Минимум предметов, только то, что необходимо. Это раньше, когда они жили в шикарном модуле, у них были предметы не только для нужд, но и в качестве элементов роскоши. Напольная ваза с золотым узором. Ее пришлось продать, хотя это был подарок Сандре от первого министра за написанную специально для него песню. Чайный сервиз из четырех прозрачно-белых чашек и тарелочек — подарок на начало совместной жизни. Вещь безумно дорогая, купленная родными и друзьями в складчину с аукциона красивых изделий. Черное платье, подстраивающееся под освещение и меняющее тон ткани. Тогда тоже была критическая ситуация и вещи приходилось выставлять на продажу. Сейчас у них осталась примитивная встроенная мебель: полупустые шкафы с рабочими комбезами и по паре комплектов социальной одежды на каждый сезон. По выдвижной-раскладной койке в каждой комнате. Кухонный блок с минимальным функционалом. Да, многие живут еще скромнее и могут завидовать такому богатству. Но продать больше нечего. Инра тщательно проверила все — это заняло меньше десяти минут. Зато можно попытаться продать себя.
Объявления, чаты и нужные площадки она искала почти час, проклиная тех, кто так хорошо запрятал эти ресурсы в сети. Злилась, негодовала. Даже ладонью по столу стукнула. Потом немного опомнилась и стала ругать тех, от кого вынуждены прятаться и кто заставил ее решиться на такое дело. Стало немного легче. По крайней мере, мысли стали более четкими, а метания уже не были такими беспорядочными. Она стала более грамотно подбирать коды и условные обозначения для поисковых запросов. И все-таки нашла. Оказывается, на нижнем уровне есть двадцать шесть подобных заведений, и даже четыре базируются на среднем уровне. Тогда начать следует с самых фешенебельных. На верхний-то соваться смысла нет. Там все равно другой уровень клиентов, и они не будут покупать случайные органы. Для такой публики, скорее всего, работают спецы и достают орган с нужными параметрами под заказ.
— Приветствую вас, — отправила Инра сообщение по одному из зашифрованных контактов. — Мне необходимо кое-что продать. Могу ли я рассчитывать на вашу помощь.
Ну вот и все, теперь опять остается только ждать и надеяться, что сработает и на ее предложение все же откликнутся. Инра подошла к окну. Серые городские сумерки, серые равнодушные стены соседнего дома-модуля. В их прошлом жилище из окна можно было увидеть кусочек неба, пропыленный и задымленный, но живой и иногда окрашенный магически притягательным синим цветом. От обиды задрожали губы. Она даже не знала сама, на кого обижается. Но как-то внезапно и неожиданно для себя самой обнаружила, что стало сложно сдерживать слезы. Сидеть на полу и рыдать — какое-то пошлое и несуразное действие. Инра раздраженно мотнула головой и толкнула дверь ванного блока. Сбросила одежду и скользнула под душ, включила горячую воду. Вот теперь было хорошо: стоять под обжигающим душем и плакать, чтобы вода смывала соленые капли со щек и согревала тело.
Душ помог успокоиться, собраться с мыслями. Еще не все потеряно. Может быть, ей ответил посредник, которому она написала? Или у инспектора есть хорошие новости? А вдруг на счету прибавилось кредитов? Инра не стала включать сушку, наскоро вытерлась полотенцем. Еще одна приятная традиция, хотя обдувающий тело горячий воздух тоже отлично тонизирует и согревает. Натянула домашние штаны и футболку. И снова поставила чашку с чаем в духовой шкаф разогреть. Сейчас она его точно выпьет.
Новых сообщений не было. Инра проверила дважды. Даже Олэр ни слова не написал, как у него дела, получилось ли у него что-то сделать. От нервных переживаний и нескольких суток практически без сна Инру зазнобило. Пришлось раскладывать кровать, доставать термоодеяло. Закуталась, забралась с ногами в кресло. Надо так посидеть минут десять хотя бы, чтобы согреться. И еще несколько минут… голова бессильно опустилась на подголовник, глаза закрылись. Женщина слишком сильно усталаи вымоталась за эти дни. Нет, сдаваться она не собиралась, только отдохнуть совсем немного… буквально пару минуточек…