Прислушайся к голосу разума! Слышишь?
Слышишь, что он несет?!
Народная мудрость.
«Умные, это те, кто зарабатывает деньги своим умом, а мудрые, это те, на кого эти умные работают». Столь афористичное и очень актуальное высказывание запало в душу Сергея Петровича Броля на заре созидательной карьеры, в те времена далекие, когда его звали попросту Сережкой, и все кому не лень без зазрения совести посылали то в магазин, то за монтажными листами, то еще куда подальше. По сути дела: мальчик на побегушках, подай-принеси, а по форме должность называлась красиво — ассистент режиссера. Бегал Сережка по поручениям старательно, но недолго. Сошелся с нужными людьми, поднабрался ума-разума, жизненного опыта, научился попадать в нужное время в нужное место, оказался полезным одному хорошему человеку. И в итоге в неполные сорок лет — частная телекомпания, широчайшие перспективы и уважительное обращение по имени-отчеству не только со стороны своих подчиненных, но и разных чиновников высокопоставленных. А как же: рекламка, пиар, СМИ — четвертая власть. Насобачился Сергей Петрович рыбку ловить в мутной водичке, да и воду мутить, чтобы улов был побольше.
Он работал по шестнадцать часов в сутки (презентации, встречи, обсуждение деловых вопросов в ресторане), причем уже не столько ради денег, которых и так скопилось на безбедную и беззаботную жизнь и детей, и внуков, и даже на правнуков хватило бы. А из спортивного интереса: получится — не получится, выйдет — не выйдет. И получалось, и выходило, и неплохо. Не зря он себя считал мудрым человеком, на которого умные работают. Но пример, как надо работать, он подавал, будь здоров. Собственной персоной являлся без десяти девять в свой кабинет, сам составлял поминутный план, что и когда надо сделать, самолично проверял кабинеты, сверяя график работы сотрудников с их присутствием на рабочих местах. За малейшее отклонение требовал с десяток объяснительных, песочил по-страшному, единственные, кому он делал поблажки в дисциплине, — это корреспонденты. Как же — натуры творческие, рабочий день ненормированный, трудятся как пчелки за себя и за того парня, то есть и как журналисты, и как режиссеры. Многие еще и монтировать сами умеют, а это тоже экономия приличная. Бездельников, жаждущих зарплаты, поменьше, а эфир заполнен.
Только рейтинг, чтоб его, летел вниз столь же стремительно, как падает подбитая метким охотником утка. И самое обидное, Броль не мог вычислить, в чем он просчитался. Кажется, и передачи новые появляются, и для молодежи «развлекухи» навалом, и старики не обижены. Ан нет! Все равно чего-то не хватает привередам-зрителям. Ну чего же им, мать их за ногу, надо? Ежеминутно генеральный директор перебирал в своей гениальной голове любые возможности повышения рейтинга канала. «Грабеж, убийство — скучно, марсиане — заезжено, снежный человек — не ново, конец света — где видеоряд возьмешь?»
Правда, чего скромничать: дело отлажено, посмотреть приятно, да и себя похвалить есть за что, как-никак во всех достижениях телекомпании имеется и его прямая заслуга. Радужные мысли оборвались внезапно: какой-то кретин застопорил его машину, приткнулся вплотную, не вырулить. Сергей Петрович посигналил, подождал, еще понажимал клаксон. Безрезультатно. Выбрался из машины, подошел к транспортному средству, мешающему проехать — бэмвэшка облезлая, не то что его красавица ауди последней модели, стукнул кулаком в дверцу. Поморщился от противно взвывшей сигнализации. Минут пятнадцать с методичностью робота Сергей Петрович пинал BMW, медленно закипая: хозяин не объявлялся, на работу он уже опаздывал, а это небывалое явление. Он, конечно, начальник, но самому нарушать свои же правила — это немыслимо. Раздражаясь все больше и больше, Броль стал вызванивать эвакуатор, долго и весьма эмоционально объяснялся с бестолковым диспетчером, грозил тому увольнением и прочими прелестями, если сию секунду не прибудет техника. Диспетчер меланхолично отшивал надоедливого телефонного хулигана: мало ли кто кому выезд загораживают, тут с гаишниками бы разобраться, а то звонят всякие да глупостями досаждают.
Окончательно потеряв терпение, Сергей Петрович в рекордные сроки поднял на ноги полгорода. Достал начальника ГАИ, вызвонил заместителя мэра прямо на утренней планерке, узнал рабочие координаты незадачливого водителя «бэхи»: фирма какая-то строительная, позвонил туда и пригрозил разгромным репортажем. Директор дрожащим голосом сообщил, что вышеназванный сотрудник еще до выходных отправился в десятидневный отпуск за свой счет, и о его местопребывании никому не известно. Мобильник Броля раскалился от звонков, но процесс пошел — разгневанному владельцу телекомпании клятвенно пообещали решить проблему в течение двадцати минут.
Сергей Петрович чуток подуспокоился, поудобнее устроился за рулем и стал от нечего делать смотреть по сторонам. Увиденное представление его определенно позабавило. Под аркой соседнего девятиэтажного дома громко и яростно ругались трое мужиков в спецовках, живописно измазанных разноцветными красками. Перманентное состояние косметического ремонта явно подходило к концу — лишь два столбика балконов оставались сиротливо-серыми, прочие уже приобрели жизнерадостную салатовую расцветку. «За полдня закончат» — по-деловому прикинул Сергей Петрович. Однако работнички кистей не спешили приступать к своим трудовым обязанностям: с выразительными, в смысле, богатыми на нецензурные выражения, комментариями они показывали друг на друга, проводили ребром ладони по шее, хлопали по локтю согнутой руки, тыкали пальцами куда-то вверх и очень далеко в сторону. Метрах в двух над их головами мирно покачивалась на тросах строительная люлька, поперек которой лежала лестница-стремянка аккурат нужной длины.
У Сергея Петровича тут же возникли два вопроса. Во-первых, как они умудрились спуститься без лестницы или каким чудом они ее закинули обратно. И второй: как они собираются попасть в люльку. Рабочих, похоже, занимали те же проблемы. Крайнего они, судя по жестикуляции и некоторым фразам, искали долго и упорно, так и не нашли и приступили к практической части. С помощью воодушевления и постоянного поминания чьей-то матери стали соображать на троих акробатическую пирамиду. Будь они альпинистами-верхолазами из тех, кто в поисках приключений ходит в горы и иногда на своем снаряжении помогает коммунальным службам или строительным организациям, а то и жильцам, попавшим в затруднительную ситуацию, — залезли бы на счет «раз». А так обычные мужики, маляры-штукатуры, спортивная подготовка ограничена профессиональными рамками. В их исполнении «пирамида» выглядела впечатляюще: она качалась, шаталась, ругалась и кренилась почище пизанской башни. Верхний, с трудом сохраняя равновесие на плечах товарищей, безуспешно пытался зацепиться за край люльки, группа нижней поддержки материлась, пыхтела и очень несвоевременно переступала с ноги на ногу.
В один прекрасный момент «башня» рухнула, люлька раскачивалась как детские качели, Сергей Петрович умирал со смеху. Мужики почесали ушибленные места, спешно перекурили и, перераспределив роли, решительно принялись доставать люльку. Теперь на спинах балансировал самый худой, правда, и ростом он был пониже прочих. Чтобы компенсировать этот недостаток, маляр стал резво подпрыгивать, коллеги его энтузиазм не оценили — резко вывернулись, выпрямились. Прыгун при этом как-то ухитрился ухватиться одной рукой за низ люльки, помахал ногами в воздухе, случайно заехал зазевавшемуся товарищу по уху и бесславно ухнулся вниз. Последовавшие за этим речевые обороты стали настолько изощренными и цветистыми, что гендиректор, просто заслушался. Настроение поднялось, но до конца досмотреть занимательное представление не удалось: приехал эвакуатор, оттащил бэмвэшку, и Сергей Петрович, с почти часовым отставанием от своего расписания, выехал на работу.
***
— Сударь, вы далеки от себя в гриме! — Да, фейс был хоть куда и, главное, все натуральное, ни грамма косметики. Рожа опухшая, под глазами черные круги, в зрачках пугающая муть, в голове болезненный осадок похмельного синдрома, на подбородке и щеках трехдневная щетина, которую и при большой натяжке не назовешь легкой небритостью. Да, в таком виде женщинам явно непонравишься. Да и не больно-то хотелось. Даже смотреть не мог на них, каждую с Леськой-Алеськой сравнивал. У этой волосы шикарные, только с лаком девица переборщила, волосик к волосику прилизан-приклеен, а Алеська никогда укладок искусственно не делала, после обычного расчесывания у нее получалась пышная легкая прическа. У той глаза карие, завораживающие, Алеська тоже кареглазая, а если против солнца стояла — глаза, как янтарь, золотом сверкали. Эта на каблуках вышагивает, цокает, как лошадь подковами, Алеська же, казалось, не идет, — летит, быстро, стремительно. Бред… бред сивой кобылы, нельзя так жить, нельзя вспоминать. А стандартная доза алкоголя бывает и не помогает. Иной раз и две бутылки выхлещешь без закуси, а ни в одном глазу.
Андрей тяжело вздохнул, отвернулся от зеркала. Прежде частенько смеялся над анекдотами типа «возвращается муж из командировки…», и никогда не думал, что сам окажется в роли вышеупомянутого супруга. Все как на сцене, только вот не было ни напускных эмоций, ни страстных выкриков из дешевых мелодрам. Пока он стоял, словно пришибленный, мучительно пытаясь сообразить, что сказать или сделать. Алеська молча встала, спокойно оделась и, не произнеся ни одного слова, ушла. Только услышав жужжание лифта, Андрей опомнился, ухватил за загривок незадачливого любовника, тоже малость подрастерявшегося от неожиданной встречи, выволок на площадку и пинком спустил с лестницы. Шмотки выбросил следом. Пару недель пил по-черному, а когда протрезвел, обнаружил повестку в суд. Развелись тихо, мирно, на половину квартиры Алеська претендовать не стала, за вещами своими не приехала, и вообще даже слова ему не сказала. А он ведь ждал, надеялся. Ей достаточно было просто вернуться, ничего не объясняя, он бы простил все и всех на сто лет вперед. Но она всегда поступала неожиданно, предсказать, что она скажет или сделает в следующий момент, было невозможно, да он и не пытался, просто любил, вернее, боготворил эту взбалмошную девчонку, которая могла поцеловать или влепить пощечину, рассмеяться или обидеться невесть по какой причине.
Уже третий год пошел, как они в разводе и как он собрал самолично все ее вещи, вплоть до маленького флакончика с ландышевым маслом, и отвез на квартиру ее родителей. Но до сих пор с ужасающей четкостью представляется ему, что на специальной полочке в ванной под зеркалом лежит ее огромная деревянная расческа, в спальне на тумбочке уютно устроилась плюшевая полосатая кошка со смешно торчащими усами, на дверце встроенного шкафа со внутренней стороны висит теплый халат, вышитый золотистыми драконами. Она была во всем, в каждой вещи, о ней напоминал каждый предмет. На диван она любила падать спиной, раскинув в стороны руки, в кресле часто сидела, по-турецки подвернув ноги, читала только лежа на животе, всегда громко включала музыку, постоянно пританцовывала, что-то мурлыкала под нос, вечно придумывала себе кучу совершенно ненужных дел.
Андрей постоянно запрещал себе думать о ней, но не получалось. Не было ни злости, ни обиды, только жестокая боль и пустота внутри. Особенно тяжело становилось по вечерам, когда возвращался с работы… а ему никто не бросался на шею, на плите не было подгоревшего ужина (какое бы блюдо ни бралась готовить, ежесекундно отвлекалась: бегала куда-то, начинала болтать по телефону, включала видик, хваталась за книжку, делала сто дел одновременно, — неудивительно, что картошка чернела, макароны слипались, котлеты, купленные в отделе готовых продуктов, пережаривались). Периодически они ездили покупать новые кастрюльки и сковородки, так как предыдущие легче было выбросить, чем отмыть. Но кулинарные опыты продолжались, в квартире повсеместно царил веселый беспорядок, с которым он поначалу, будучи немного педантом и занудой, пробовал бороться, но все потуги оказались напрасны, как и противостояние любой стихии. Да Алеська и сама была как стихия. Стихийно она ворвалась в его жизнь, словно играючи перестроила-перекроила ее на новый лад, так что Андрей порой и сам себя не узнавал, и так же стихийно исчезла. Он часто ловил себя на том, что набирает ее номер, но нажималсброс, не дожидаясь гудка, и доставал из заначки купленную накануне бутылку водки.
На работу он опаздывал по-страшному. Гнал, подрезал, перескакивал с полосы на полосу. Лихорадочно прикидывая, как бы отвертеться от традиционной трубочки, как бы не попасть в пробку, как бы не натолкнуться на гаёвых, как бы пережить сегодняшний день.
— Ну, чайник! Ты чего тут елозишь, всю дорогу загородил! Люди на работу опаздывают, — Андрей был готов разорвать в клочья хозяина новенького опеля вместе с машиной, который криво вырулил, перестраиваясь в соседний ряд. — Убивать надо таких кретинов! Ездун, блин. Права купят, а мозги взять негде, да?!
Андрей был водителем от бога. Чувствовал любую машину, на три хода вперед просчитывал всякую ситуацию на дороге. Права получил еще до армии, и хотя лихачил, как не каждому и в кошмарном сне приснится, но в серьезную аварию попал только один раз. Тогда на такси разъезжал — на перекрестке оживленном одному недоделку в бок со всей дури врезал. Тот пьяный был, пер на красный свет зигзагами, а по переходу люди шли. Ну, Андрей и газанул, педаль до упора вдавил, руль вывернул, и успел, своей машиной сшиб полудурка на пустующую часть дороги, благо светофор еще не переключился. Тому ни царапинки, а у него серьезный перелом, из больниц да поликлиник почти полгода не вылазил, да еще тачку за свой счет чинил. Как говорится, ни одно доброе дело не должно остаться безнаказанным. Хорошо еще с ментами проблем не было, к награде не приставили, но и за героизм не штрафанули.
Маленький ручеек впадает в бурную реку, река — в мощный океан. Так и поток ругательств, изливавшихся из уст Прохорова, крепчал с каждой минутой вынужденного простоя в пробке. Виновник затора стал тем, на ком без зазрения совести можно было выместить всю свою злобу. Злобу на весь мир вообще, и в частности на того мудака, с которым изменила любимая и единственная женщина всей его жизни. На старых друзей, которые уже давно не звонят. Но тут он сам виноват: стал прикладываться к бутылке, ребят, со всеми их утешениями и предложениями развеяться, посылал куда подальше. На начальников, которые при случае обязательно напомнят, кто они, а кто он. На хамящих продавцов, на раскрашенных куколок в «ящике», на рвачей-бизнесменов… На всех. А главное, на себя.
В кого он превращается? В жалкого алкаша? Перед собой-то можно церемонии не разводить. В алконавта, распустившего сопли, который попеременно то жалуется, что его бросили, то костерит всех женщин последними словами. Тренировки побоку, ночные гонки туда же, а ведь он с Крученым бок о бок финишировал, Колька на капот его обошел только потому, что машинку имел помощнее. Эх, Андрюха, Андрюха… По двое суток за баранкой мог высидеть, как в рейсы ходил, и нормально. А сейчас… внутри все горит и переворачивается, голова гудит, как будка трансформаторная в грозу, руки как у эпилептика трясутся, от любого звука взвыть хочется, а уж двинуться куда-то — так проще застрелиться. Еще и журналисты некоторые так и норовят нос не в свои дела сунуть, узнать чего не надо да растрепать всем, кому слушать не лень. Впрочем, нечего на них напраслину гнать, все уже заметили, что он после бурных гулянок часто работает. Если бы не был первоклассным шофером, давно бы поперли взашей. Но ежели и дальше так пойдет, точно выгонят. Диспетчер прямым текстом так сказала то ли вчера, то ли позавчера.
Наконец-то пробка сдвинулась с места. Андрей ловко протиснулся между маршруткой и фордом, свернул, разогнался, чтобы успеть проскочить следующий светофор. Еще пять минут езды — и подставляй повинную голову под воспитательные нотации диспетчера. Прослушать в пол-уха гневную отповедь, попить чая горячего, еще раз водой ледяной физиономию ополоснуть и можно на выезд.
Вот те на: что за оказия?! Сколько ездил, никогда их тут не стояло. Ишь, скотина, размахался. Андрей резко прижался к обочине, меж колесом и бордюром и фанерку не просунешь.
— Здравия желаю, старший лейтенант Сергеев. Предъявите документы, — выпалил скороговоркой гаишник. Быстрым цепким взглядом окинул Прохорова и аж запыхтел от радостного предвкушения. То ли сутреца похмелился, то ли от вчерашнего не отошел, а полтинник выложит, не меньше, благо и придраться есть к чему.
— Какие проблемы, командир? — ну не попадался он пьяным ни разу, превышения были и солидные, а вот так впервые влетел. Достал из бардачка права, документы на машину, внутрь демонстративно вложил двадцатку.
— Проблемы у тебя будут, — инспектор отработанным жестом фокусника убрал бумажку в карман, внимательно стал изучать права.
— Добрая половина гаишников берет взятки, а злая еще и отбирает права. — Опоздание, пробки, гаевый — Андрея не к месту пробило на черный юмор.
— Умный, что ли? Счас у меня так дошутишься, что не обрадуешься. — служебное рвение явно стало зашкаливать. Сергеев с ходу перечислил несколько пунктов правил, которые Андрей успел нарушить, пригрозил отвезти подышать в ненавистную трубочку или еще хуже — сдать анализ крови на алкоголь. И дополнил свою пламенную речь еще несколькими бедами, которые он тоже может устроить Прохорову.
— Сколько? — закипая, спросил Андрей. Что-то уж слишком часто в последнее время ему промывки мозгов устраивали, и больше всего на свете ему хотелось приложить кулаком по очередной наглой морде, да покрепче.
— Сотку. И вали. — старлей спешил закончить побыстрее, и так столько времени на одного водилу потратил.
— Инспектор ГИБДД отдал мне честь, а я отдал ему деньги. Вот такая вот продажная любовь… — пробурчал Андрей под нос. После окончательного расчета в кошельке осталась мелочь, даже на бутылку пива не наскребешь, а еще бензина кот наплакал. Или опять исхитриться: по служебной таблетке заправиться? Твою мать, до чего докатился.
0
0