Корпоративные акты 2.
-Милочка, ты как всегда неотразима, — Салина придирчиво оглядела переходящую в боевой режим коллегу, — что и неудивительно, у меня давно рыдающие мальчики из кабинета не выбегали. Умеешь же ты отказывать мужчинам, всегда восхищалась этим твоим талантом.
Джейд сокрушенно подумал, что он все-таки ириен, а не декс, и к кровопролитным военным сражениям не подготовлен ни физически, ни морально. А здесь и сейчас назревала схватка не на жизнь, а, по меньшей мере, на корпоративное достоинство.
— Ой, это ты скромничаешь, — Тина тоже активизировала тяжелую артиллерию, — мне до тебя далеко. Я ведь, и правда, не умею отказать так, чтобы мужчина получив желаемое потом не плакал.
— Так в этом и соль, — Салина мечтательно прикрыла глаза, — надо просто быть такой женщиной, чтобы, когда бросаешь мужчину, он плакал… просто обрыдался горькими слезами…
— От счастья, — бесцеремонно перебила Тина.
Джейд хотя и прожил меньше стажера в шесть раз, но был более подкованным в человеческих взаимоотношениях. И понимал, что от такой дамской беседы лучше быть как можно дальше. Например, в коридоре, а еще лучше на лестнице технического этажа, откуда можно слинять тремя возможными маршрутами. На крайний вариант… залезть под терминал и забаррикадироваться для верности стулом. А не влезать в дамскую пикировку с ничтожными воплями о помощи.
Дамы глянули на парня, как великосветские курицы на случайно вынырнувшего перед клювами червячка. Потом бросили друг на друга уничижительные взгляды и обменялись такими улыбками, по сравнению с которыми порция плазмы из бластера выглядит вполне мирной и безобидной.
— Конечно, маленький, — зачирикала сладко Салина, — я тебе помогу, ведь на тетю Тину ни в какой позе нельзя полагаться.
— Вообще-то, я уже работаю над его проблемой, — нахмурилась Тина, — а тетушка Салли может заняться своими прямыми обязанностями.
— А моя обязанность оказывать помощь будущим светилам масс-медиа.
Джейд понял, что простым кровопролитием дело не ограничится, будут лететь головы и клочья причесок.
— Леди, заказывайте кофе, я с радостью побуду вашим стюардом, — в конце-концов он не настолько человеколюбив, чтобы погибать так глупо.
Леди, выдержав каменную паузу, озвучили заказы. Выдернуть из кабинета стажера с платежной картой не вышло, пришлось вместо автомата топать к кофемашине и варить вручную. Зато по времени дольше — может, как раз успеют вытрясти детали и информацию из заикающегося парня и слегка выпотрошить нервы друг другу?
Подумав, Джейд приготовил кофе еще и для себя, и для стажера. Ничего, подрастет — научится, если раньше не сожрут и не заклюют. Принести четыре стаканчика было не сложно, хуже было то, что придется топать обратно в кабинет. И пока нет идей о том, как бы оттуда улизнуть. Миссия по сути выполнена: без материала парня точно не выпустят, хорошо бы вообще живым выполз. Джейд коленом поддел панель, вошел, раздал кофе. И со своей порцией заполз на подоконник.
Дамы обсудили начальников: начали с того, который без комментариев — ох и здорово же ему икалось, наверное, и закончили собственным и его симпатиями: «Умный мужчина не думает, кто был до него… Он делает так, чтобы после него никого не было…». Прошлись по корпоративной этике, и тому, как в стандартные параметры вписывается мораль современного развлекательного, сексуально ориентированного ресурса: «и пусть станет стыдно тому, кто о подобном вообще не думает». Попутно закопались в недра желтостраничных площадок, собирая слухи и сплетни про мужика, который на свой страх отказал стажеру в интиме… то есть в персональном интервью. Репортерши с таким талантливым упорством выкапывали все новые детали и собирали в одну линейку фактуру и домыслы, что ириен в который раз подивился многообразности человеческой личности. По сути, из этих гарпий вышла отличная команда с вечным стимулирующим эффектом превзойти соперницу и разложить ее на лопатки по всем фронтам, параметрам и планам.
Про ириена забыли, и довольный данным обстоятельством Джейд записывал видео. Сожалея, что приходится прерываться на приготовление кофе. К вечеру в редакции народ уже делал ставки на то, кто, Тина или Салина раньше закончат и больше накопают. Ириен вел прямую трансляцию на корпоративную сетку с личными комментариями. Рейтинг творческого шоу рос, и Джейд обнаружил, что количество прямых зрителей уже почему-то больше имеющегося в наличии количества сотрудников.
— Стоит обратить особое внимание на то, как с каждой минутой захватывающей схватки учащается пульс. Это не просто творческая борьба — это битва на выживание соперницы со своей территории. При этом одна особь находится в привычном ареале обитания — то есть в своем рабочем кабинете. Второй же приходится сложнее, ибо данное помещение не предназначено для подобных сражений, но соперницу такие детали не смущают, она расположилась прямо под терминалом и яростно терзает планшет. Скорость движения мысли и такая темпераментная работоспособность обязаны вызвать определенную реакцию у присутствующего тут же субъекта информационной битвы. Но субъект довольствуется пассивной ролью наблюдателя и поглотителя калорий. Но при этом стоит оценить, как агрессивно и испепеляюще они пожирают друг друга глазами! Какая сексуальность и невостребованность в каждом жесте, и даже в этом пыхтящем дыхании. Какой творческий потенциал, и где бы найти именно того альфа-гения, который бы сподобился эти неразвернутые резервы раскрыть и направить в нужное русло.
Под трансляцией стали появляться лайки и просьбы на расшаривание. Джейд отвечал согласием и количество незримых участников битвы стало разрастаться со скоростью геометрической прогрессии. Где-то на периферии сознания мелькнула мысль о том, что если Тина и Салина обнаружат настолько творчески интерпретированную версию событий, то скорее всего сольются в едином кибероубийственном порыве. И, да, наверное, если процесс тоже превратить в трансляцию, то количество рейтинга превысит качество пролитой кибермодифицированной крови. Но удержаться, чтобы не дать в общий доступ такие перлы, как: «мозг изобретать бесполезно, потому что он есть, но не работает», «главное полноценное наполнение мыслью, а не предпочтительный способ самоудовлетворения», «недостатки начинаются там, где заканчивается потенциал», «талант как похоть, и не утаишь, и толком не простимулируешь», «при должном усердии даже реальность может лечь под воображение», «можно достигнуть продюсерского совершенства, но сложнее докопаться до мысли, если ее при этом похоронили, не возродив».
— Эмоции кипят, — продолжал разглагольствовать ириен, сам не замечая как перешел на голосовой комментарий, — и как бусины на нитку нанизываются фрагменты материала. Но что это, что? Какая гениальная фраза: умные мысли не обязательно записывать, их мало, поэтому легче просто запомнить. Абсолютно согласен с данным индивидом — ведь действительно: возможность быть креативным заключается в умении надежно прятать свои источники. Но здесь они перед вами во всей красоте и неприглядности творческого процесса. Восхищайтесь и созерцайте как в муках… нет не рождается, а загибается истина и каких прилагательных она удостаивается при этом. Да уж велик и могуч этот эпитет, а этот еще более экспрессивен. Кажется, пассивный объект жаждет аннигилировать в иную жизненную форму, но данная опция ему не доступна. Может быть, вот эти действия заставят его перейти к активной роли, а нет, он все более близок к тому, чтобы метафизическое выражение про душу в пятках опробовать на практике. А между тем…
А между тем Тина и Салина все больше сближались. Стажера даже послали в комнату отдыха за двойным креслом-мешком, чтобы Салина с пола могла перейти за терминал для обсуждения какого-то момента. Вопрос обсудили и даже слегка попортили друг другу кровь и прически, но так, в меру: просто Тина, убирая с лица волосы, обнаружила что ей мешает белая прядь от склонившейся рядом головы, ну и слегка убрала, правда не в ту сторону. После дамы немного поспорили о мировом несовершенстве, причем каждая была убеждена, что эталоном этого самого мирового несовершенства являлась именно ее оппонентка.
А потом в стажере вдруг проснулся инстинкт самоубийцы и он напомнил, что сдать материал надо через полчаса. Дамы объединились. Точно метнуть пустые стаканчики из-под кофе, а их на терминале скопилось уже около десятка, смог бы, пожалуй, декс — слишком легкая и неправильная конструкция не позволяет двигаться по заданной траектории. Но Тина попала три раза, а Салина даже четыре. И это при том, что парень явно увлекался каким-то спортом и уворачивался весьма профессионально. Джейд на пробу даже отловил один пролетающий стаканчик и тоже кинул в утилизатор и промахнулся. Еще крепче поверив в человеческий потенциал, особенно в творческий и в женский.
В анналы трансляции также вошли: и распитие последнего стаканчика кофе на троих — стажер почти положился на дам, желая также приобщиться к творческому процессу, происходящему на терминале; и взаимное поглаживание по голове, после того как леди рассчитывались от несправедливости распределения премии — их обошли обоих, так что они смогли почти без взаимной неприязни оплакать нерастраченные на запланированный шопинг средства; и экзотические взаимные поцелуи со стажером, когда всю нарытую инфу и файлы слили в одну прогу, и стали выстраивать цепочку сюжетного и логического изложения, и даже дошли до бурного финала, никого при этом не убив, не добив и не покалечив. Поцелуи и объятия ириен оценил на троечку, а страстность порывов вполне заслуживала восьмерку по десятибалльной системе.
К главреду отправились всей компанией, чтобы в один заход сдать и материал, и полудохлого от восторга стажера. Джейд хотел быть отвертеться, но его прихватили тоже. Салина волокла за руку стажера, а Тина с тем же энтузиазмом тащила ириена. Хотя внятно объяснить, на кой он там, вряд ли бы смогла.
— А вот и герои сегодняшнего рейтинга, — приветствовал ввалившихся в кабинет главный, — вот уж не думал, что он на вас так встанет.
Тина и Салина недоуменно захлопали глазами, обе редакторши еще были взъерошены и в растрепанных чувствах от недавно происходящего действа. Требовательно встряхнутый за шкирку стажер выглядел не менее ошарашенным и и явно не мог объяснить в чем дело.
Но, раз такое дело, будете ковать аудиторию, пока она на пике возбуждения. И с сегодняшнего дня будете работать вместе над новой рубрикой с условным названием «творческая кухня», где в одном котле будут вариться…. — главный призадумался, но не подобрав достойного определения, махнул рукой и закруглился, — все будет вариться и под соусом сочных комментариев. Главное — сохранять накал реакций и естественность страстей, идите и вкалывайте, и да не обойдет вас премия стороной.
Тина и Салина синхронно кивнули, и повернули на выход, оставив стажера главному для финальной доработки материала. На то, что ее корпоративный аккаунт разрывается от сообщений и посланий, Салина обратила внимание лишь когда услышала предсмертный писк почти разрядившегося планшета. Автоматически активировала программу подзарядки и машинально нажала воспроизведение.
До двери было каких-то пятнадцать шагов, но сообразительность дам оказалась на высоком уровне. Им хватило нескольких секунд просмотра… ириену пришлось буквально распластаться на полу, чтобы избежать протянутых с двух сторон рук. Забег начался с неудобной позиции, но старт Джейд взял неплохой. Панель вынес и припустил по коридору со всей доступной скоростью. Правда, далеко сбежать не удалось. Да и сам факт, что в редакции работает столько сотрудников оказался каким-то несвоевременным — потому что они все столпились в коридоре, закупорив все шансы к бегству. Народ радостно приветствовал героев дня. Джейд ужом скользнул между ног столпившихся людей. За ним с грацией и напором танков рванули Тина и Салина.
Разумеется, люди выдохлись раньше, но по лестнице вплоть до последнего этажа редакторши скакали с воодушевлением «горных сайгаков». Джейд уже не единожды пожалел о двух вещах: во-первых о том, что у него запрет покидать здание без сопровождения сотрудников; а во-вторых о том, что мог бы догадаться раньше насчет того, что бегущие за ним дамы вполне могут быть посчитаны программой как требуемое сопровождение. Теперь же приходилось висеть, уцепившись за скобу ведущего на крышу люка. И созерцать как на площадке, до которой было ровно четыре с половиной метра, согнувшись пытаются совладать с собой и со сбитым напрочь дыханием героини трансляции. Ситуация была патовая, достать они его не могли, выбивать в подвешенном состоянии крышку люка ириен не умел, хорошо, что допрыгнуть и уцепиться смог. Да, и туфли до него прекрасно долетали и падали обратно к удовлетворению хозяек обуви. Оставалось только ждать, либо когда женщинам надоест бросаться и ругаться, либо когда кто-нибудь возьмет на себя миссию по спасению оборудования. Но, судя по движению облупленной потолочной камеры с устаревшим глазком, героев не находилось, были только наблюдатели и болельщики. Знать бы еще: переживают или просто наслаждаются зрелищем.
— А сейчас вы можете лицезреть последние минуты трансляции, ибо прерваться она может в любой момент, — скорбно продолжал вещать Джейд, — ибо память предков, подкрепленная сырными баснями, сладкими бананами и психоделическими пирамидами человеческих потребностей упорно толкает данных особей на подвиги и на продвижение по лестнице, уже не карьерной, а обычной. Но, благодаря техническому прогрессу, подобной атрибутики поблизости не наблюдается, именно поэтому я все еще с вами… Идущий на смерть ради любви и близости с искусством… и помните, что я всегда готов найти местечко пожарче, чтобы прыгнуть в самый огонь…. искренне ваш во всех смыслах и фактах, Джейд…
– Сто? Ровно сто? Вы уверены?
– Истинно так, сэр. Как есть — ровно сотня, голова в голову. Я их дважды пересчитал, ваша милость.
– И все были мертвы?
– Все, как есть, сэр. Я, конечно, не доктор, как ваш друг, и мало что смыслю в медицине — но уж мёртвого от живого отличить смогу, пусть это даже и не человек.
– Вы что же, любезнейший — пульс у них щупали или сердце выслушивали?
– Я, сударь мой, к этим образинам и подойти-то боюсь, даже когда они мертвее некуда. Где уж мне знать, в каком месте у них пульс искать или там сердце слушать. К ним и к живым-то прикасаться противно. Я лучше с медузой поцелуюсь, чем по своей воле к такой твари притронусь или ей меня тронуть позволю! Но всё ж таки точно говорю – мёртвые они были. Мертвее некуда!
– Так, значит, уважаемый, к телам вы не подходили?
– Нет, ваша милость. Я ж говорю — от ворот на них посмотрел, пересчитал, и сразу в участок.
– Так как же вы поняли, что они мёртвые?
– Да чё тут понимать-то? У каждого в затылке — ну, или как там называется место, где у них голова в холку переходит? вашего друга доктора спросите, ему, чай, виднее — дыра была, да такая, что кулак пройдёт. Сами посудите, кто выживет с такой дырой-то в башке? То-то и оно, что никто. Мёртвые они были.
– Все сто?
– Ага. Все, как есть. Нет, ну вы представьте только — сотня марсианцев лежат, чудно так лежат, тремя розетками, голова к голове – и все мёртвые! Когда такое ещё увидишь? И где, как не в Лондоне?
– И где же эта сотня мертвецов сейчас, любезный мой друг капитан?
– А мне почём знать? Нету, сами видите. Склад пустой, ветер по углам гуляет… Своими бы глазами не увидел — так и не поверил бы, расскажи кто.
– Вас сколько времени здесь не было?
– Дайте прибросить… Часов-то у меня отродясь не бывало, откуда у нашего брата часы? Биг Бен как раз четверть пополуночи отбил, когда я сюда заглянул, а пока я за констеблем Мелкиным бегал, да пока его уговорил, да пока котёл раскочегарили да сюда двинули — почитай, ещё две четверти как с куста… Ну точно, когда сюда с констеблем возвернулись да всё просмотрели, да по окрестностям глянули — час пробило. Потом он в Скотланд-Ярд стучать отправился, а я тут один-одинёшенек остался, дожидаться да приглядывать, чтоб не нарушил кто чего.
– Такой, значит, хронометраж…
– Не знаю я, благородный сэр, какой такой хреномандраж вы в виду имеете — но по всему выходит, что за ту половину часа, что никого здесь не было, кто-то сотню покойников — раз! и умыкнул невесть куда.
– Так может, и не было покойников никаких?
– Ну как же, судари мои! Как же! А кровища вся эта тогда откуда? А? То-то же!..
Этот примечательный диалог состоялся ранним осенним утром на берегу Темзы, в районе портовых складов и доков — там, куда ни один здравомыслящий человек ни за что не отправится по собственной воле.
В тумане, поднимающемся над бурой гладью реки, смутными тенями проступали массивные силуэты пакгаузов и причалов. Полицейские катера и лодки, стуча двигателями и всплёскивая плицами гребных колёс, медленно рыскали сквозь белесое марево вверх и вниз по течению. Неясные фигуры полисменов, закутанных в непромокаемые плащи, шарили в воде баграми и негромко переговаривались.
Время от времени то здесь, то там раздавалась трель полицейского свистка; тогда катера устремлялись к источнику звука и на некоторое время, сгрудившись, замирали на месте бесформенной массой корпусов. Потом двигатели начинали стучать громче и катера расползались вновь, прочёсывая каждый свой участок реки, а микротелеграф на руке моего друга оживал и с разочарованным потрескиванием выплёвывал узкую бумажную ленту – опять ничего стоящего. Причиной переполоха снова оказалась давно утопленная хозяином корчага, старый сапог или труп бродячей собаки.
Дно Темзы щедро на такие находки. Там, среди ила, покоится сама английская история.
Новая история Великобритании возвышалась сейчас на три сотни футов над речным дном на тонких суставчатых металлических ногах. Три трофейных марсианских боевых треножника, переданных короной после Нашествия и Войны Скотланд-Ярду «для особых нужд», застыли посреди Темзы, и установленные на них мощные прожекторы прорезали предрассветный сумрак зеленоватыми лучами. Воды реки светились, словно океан у тропических рифов, и языки тумана, подсвеченные изнутри, казались разгуливающими по поверхности Темзы призраками.
Зрелище было завораживающим.
Утренняя прохлада заставляла ёжиться и повыше поднимать воротники плащей. С полей котелка то и дело срывались капли. Капало с крыши злополучного пакгауза, со шлемов застывших в оцеплении полицейских, с портовых кранов, с перекинутых над рекой тросов подвесной дороги и с треножников. Капли барабанили по деревянному настилу причалов, по брусчатке мостовой, по железным крышам пристроек.
Лондонский порт, как и район доков, продолжал оставаться одной из территорий, которых так и не коснулись прогресс и цивилизация. Всё здесь сохранилось почти в том же виде, как и полстолетия назад. Примыкавшие к портовому району трущобы во множестве плодили преступников лондонского дна, а бесчисленные опиумокурильни и игорные притоны давали временный приют добропорядочным некогда лондонцам, ступившим на зыбкий путь праздности и порока.
Современный Лондон, прикрытый сверху хрустальными гранями Кровли, отгородился от своего унылого приречного подбрюшья заслоном проволочной ограды и полицейскими кордонами. Портовый район даже в эпоху воздушных сообщений продолжал оставаться важной частью жизни города-гиганта — но сам чопорный город ханжески предпочитал не упоминать об этой части своей жизни, вспоминая о ней только тогда, когда в слаженной работе его организма происходил некий сбой. Мало кто упоминает в приличном обществе, скажем, о безупречной работе собственного кишечника, мало кто вообще обращает на неё внимание — до тех пор, пока не случается катастрофа.
При расстройстве в работе кишечника обращаются к врачам. При непорядке в обществе — к полиции. Когда же происходит нечто из ряда вон выходящее, и полиция не справляется, на помощь зовут моего друга.
Порой рядом случается оказаться и мне.
– Что вы думаете обо всём этом, Ватсон?
Вздрогнув, я оторвался от задумчивого созерцания неспешного течения вод и собственных мыслей.
Шерлок Холмс смотрел на меня, иронично улыбаясь. Крылья его тонкого ястребиного носа хищно раздувались. О пронзительности взгляда оставалось только догадываться, ибо глаза знаменитого детектива лишь смутно угадывались за стёклами затемнённых гоглов,. Моего друга переполнял азарт погони. Он явно взял след.
Всё утро великий сыщик провёл, исследуя само место возможного преступления и его ближайшие окрестности. Он сунул длинный нос в каждый из тёмных углов склада, поднялся на его крышу и спустился по сваям, поддерживающим причал, к самой воде. Опросив единственного свидетеля возможного происшествия, Холмс на некоторое время сделался задумчив и отрешён.
Свидетелем оказался мистер Аарон Грейвс, капитан и единоличный владелец маленького речного катера. В поздний час капитан Грейвс пришвартовался на своём обычном месте у причала и привычной дорогой отправился домой. Путь его проходил через складской район. Минуя склад, ставший теперь центром внимания всей полиции Лондона, капитан заметил яркий электрический свет, сочащийся в неурочный час из приоткрытых ворот. Недолго думая, мистер Грейвс отправился выяснить причину столь вопиющего непорядка.
– Сами понимаете, судари мои, мало ли что случиться может. Вдруг помощь какая добрым людям нужна? Порт, оно же понятно, и днём, и ночью живёт-работает — да только здесь район тихий да спокойный. На складах этих хранят обычно то, что срочности да расторопности не требует. Товар какой залежалый с рынков да из лавок везут, почту опять же невостребованную – вон, видите, знак службы почтовой на том пакгаузе? Или вон как там — таможенный конфискат лежит, ну, так там и двери опечатаны, и охрана ходит всё время. А что до этого склада — так я хозяина его знавал. Старый Найджел Пендергаст, знатный был пьяница, мир его праху. Помер в позапрошлом годе, поговаривали, от выпивки помер. А после его смерти детишки склад вроде в аренду сдали, да только я уж и не знаю, кому. Только стоял он вечно запертым — а тут на тебе: ворота нараспашку! Заглянул я, сталбыть, внутрь — а там такое!
Дальнейший разговор, описанный мною выше, протекал в подобном же ключе. Дело осложнялось ещё и тем, что даже сейчас, по прошествии нескольких часов с момента своей сенсационной находки, мистер Грейвс был всё ещё, мягко говоря, не совсем трезв. Сильный запах сивухи окутывал его плотным до осязаемости облаком; когда же он доверительно склонялся к самому уху собеседника, лучше было задержать дыхание — однако Холмс в течение всего разговора сохранял совершеннейшую невозмутимость, а к повествованию капитана отнёсся со всем возможным вниманием, задавая тому по ходу рассказа уместные вопросы.
Теперь вопрос был задан мне.
– Я скажу вот что, Холмс, — у нас на редкость бестолковый свидетель. Хуже всего, что он ещё и единственный. Я уж не говорю о его пристрастии к алкоголю, что вызывает серьёзные сомнения в достоверности сообщённых им сведений. Не свидетель, а просто беда. Было ли преступление вообще? У нас ничего нет, кроме пустого склада да рассказа пьяницы-капитана, рассказа, который вполне может оказаться описанием галлюцинаций, порождённых неумеренностью в выпивке.
– Не преуменьшайте значимости того, чем мы располагаем, Ватсон! – Холмс погрозил мне тонким пальцем. – Кроме того, наш друг-капитан прав: если не было преступления — откуда взяться всей этой крови?
Крови и в самом деле было много.
Изнутри складской ангар напоминал скотобойню. Кровь заливала весь пол немалого помещения, просачивалась в подвал сквозь щели между плитами тёсаного камня, скапливалась лужами в углах. По требованию Холмса в передвижной лаборатории Скотланд-Ярда уже был проведён анализ, подтвердивший, что: а) это действительно кровь; б) кровь не человеческая; в) кровь – предположительно – принадлежит аборигену Марса; в) вероятнее всего, не одному.
Тел не было.
Не оказалось их и в реке.
Глубина Темзы на этом участке позволяла подниматься от моря судам немалого водоизмещения. Течение было сильным, и даже привлечение водолазных катеров не дало результата. Возглавлявший поиски глава Скотланд-Ярда шеф-инспектор Лестрейд счёл высокой вероятность того, что тела давно унесло в море. Шерлок Холмс был с ним не согласен, однако возражать не стал и лишь продолжал свои собственные исследования.
Некоторое время он посвятил изучению складских систем вентиляции и пожаротушения. Потом самостоятельно промерил глубину реки у причала. Заново обошёл по периметру огромную лужу крови, считая шаги, и долго что-то высчитывал на бэббиджевом калькуляторе. Побеседовал с констеблями Лестрейда; те, оживлённо жестикулируя, наперебой указывали ему на окрестные склады, мастерские и здание таможенного терминала.
По беспроводному микротелеграфу Холмс связался с мисс Хадсон, пребывавшей на борту «Бейкер-Стрита».
– Поручил нашей суфражистке оживить Дороти и прогнать через её картотеку всех владельцев складов в этом районе, арендаторов и тех, кто работает в этой части порта, – пояснил он мне. – Возможны любопытные совпадения, если, конечно эти две дамы сумеют договориться… О, а вот уже и ответ!
Дороти — картотечный шкаф на паровом ходу. Крайне полезный в нашей с Холмсом деятельности механизм, проявляющий порой не меньшую свободу воли, чем его оператор и наша верная секретарша, несравненная мисс Хадсон. У них обеих сложные характеры, и потому я даже удивился, что мобильный микротелеграф на тонком запястье моего друга отреагировал так быстро, коротко звякнув и с пулемётной трелью выплюнув изрядную порцию бумажной ленты.
Холмс внимательно пропустил её сквозь пальцы и усмехнулся.
– Наша милая эмансипе умудряется ворчать даже кодом Морзе. Подписалась «Карен». А куда исчезла столь полюбившаяся нам вчера Пенелопа? Мне казалось, это имя нравилось ей более прочих. Не то чтобы оно ей подходило, но… вы замечали, что характер у мисс Хадсон меняется в зависимости от избранного на этот день имени? Нет? А я вот обратил внимание. Что-то принесёт нам Карен?..
Я неопределённо пожал плечами – мне хватало и своих забот. Возможно, виновата была поднимающаяся от реки сырость или чрезмерно раннее пробуждение, но у меня опять ныла рука. Правая. Та самая, которую я потерял давным-давно — ещё во время Великой Войны. Заменявший её механистический протез, питаемый атомным котлом, давно уже стал столь же полноправной частью моего тела, как и остальные конечности. Я пользовался искусственной рукой с не меньшим успехом, чем её утраченной предшественницей, а скрывающиеся в ней чудеса инженерной мысли не раз выручали нас в трудные моменты жизни. А вот поди ж ты — порой лишённая чувствительности искусственная рука начинала ныть и мозжить, как живая. Случалось это чаще всего в промозглые дни, вот как сегодня — а осень в Лондоне была щедра на такое.
Осень наступила, как всегда, внезапно. Казалось, ещё не успел закончиться август с тёплыми ночами, когда небо полно падающих звёзд — и вот уже ночи прохладны, а каждое утро наполнено промозглой сыростью. Звёзды, правда, продолжали исправно падать. Не проходило и дня, чтобы хотя бы одна из бульварных газетёнок не написала очередной чуши про падение зелёного метеора в Ла-Манш и Второе Нашествие марсиан.
Лондонцы падки на сенсации.
– О, а вот и кавалерия пожаловала, – Холмс кивнул на подъездную дорожку склада. Приземистый трёхколесный паромобиль стремительных очертаний затормозил у самых ворот. – Номерные знаки личного гаража Его Величества Георга Пятого.
– Неужели сам?! – изменился в лице Лестрейд, сделавшись похожим на очень удивленного хорька.
– Ну что вы, право, дорогой инспектор, – рассмеялся Холмс. – А где эскорт, верхом на моноциклах? Где кортеж прихлебал в пару кварталов длиной? Нет, друзья мои. Несомненно, Его Величество держит руку на пульсе событий, происходящих в его вотчине — но отчего бы ему не делать это, сидя в Букингемском дворце, в наше-то просвещённое время? Однако, учитывая явное монаршее благоволение прибывшим, нас почтили своим вниманием птицы только немногим менее высокого полёта. Ах, ну да — господа, мой брат Майкрофт Холмс!
Неброско, но дорого одетый грузный джентльмен с густой проседью в волосах вежливо приподнял цилиндр, приветствуя нас. В его лице явно проступали схожие с Холмсом черты — тот же хищный изгиб носа, так же жёстко сжатые губы, та же цепкость во взгляде близко посаженных глаз. Разве что намного грузнее и почти совершенно седой – в отличие от знаменитого детектива, в чёрных волосах которого до сих пор не просматривалось ни единой серебряной нити.
– Хотел бы пожелать вам доброго утра, джентльмены, – сказал он, – но ограничусь лишь тем, что передам высочайшее пожелание успеха в расследовании и монаршую надежду на скорейшее завершение этого, безусловно, щекотливого дела.
– Скотланд-Ярд делает всё возможное, господин советник! – Лестрейд вытянулся во весь свой невысокий рост, едва не поднявшись на цыпочки, и преданно ел начальство глазами. Зрелище было прекомичным, но, к чести Майкрофта, ему удалось сохранить выдержку и невозмутимое выражение лица. Выдержка — вот что отличает настоящего государственного чиновника от простых смертных.
– Рад слышать, – коротко ответил Майкрофт и повернулся к нам. – А мой милый братец, смею надеяться, делает невозможное? Не так ли, Шерлок?
– Именно, Майкрофт, – сказал Холмс. – Дело можно считать практически раскрытым. Осталось уточнить кое-какие детали.
Я поперхнулся от неожиданности. Лестрейд издал странный горловой звук. Лишь Майкрофт Холмс, сохраняя полное самообладание, обозначил своё удивление чуть приподнятой бровью.
– Вот как? – уточнил он.
В ответ Холмс лишь по-мальчишески открыто улыбнулся.
– Что ж, очень хорошо, – как и все чиновники, Майкрофт был скуп на похвалу и комплименты. – В таком случае, надеюсь, мой спутник сможет быть вам полезным в уточнении этих самых… деталей.
По его жесту псоглавый шофёр-моро в королевской ливрее придержал дверцу, и на мостовую ступил…выполз…ла…выпало? – словом, из машины на сырой камень мостовой перетёк марсианин.
Вы когда-нибудь видели марсианина в смокинге? А марсианина в цилиндре? Нет? Вот и мне до этого момента не приходилось видеть ничего подобного.
Зрелище было… душераздирающим.
При слабой гравитации Марса его аборигены, вероятно, были вполне грациозными созданиями, легко перемещаясь по красному песку на многочисленных тонких щупальцах. Земное притяжение низводило их до положения расплющенной молотом улитки.
Марсианин, представший нашим глазам, больше всего напоминал выброшенного приливом на берег осьминога, только размером с гиппопотама. В соответствии с дипломатическим протоколом, гора его колышущейся плоти была задрапирована в некое подобие официального платья. Огромные плошки глаз с рыбьим выражением смотрели из-под полей гигантской пародии на цилиндр, а под крепким роговым клювом, какой бывает у кальмаров и иных представителей семейства головоногих моллюсков, виднелась аккуратно повязанная на отсутствующей шее бабочка.
Марсианин сипел, пыхтел и отдувался. Его необъятная туша ходила ходуном, трясясь, словно студень. В жаркой для него прохладе лондонского утра марсианин потел, распространяя вокруг резкий мускусный запах.
– Позвольте представить вам, джентльмены, официального представителя Марса в Британии, – сказал Майкрофт Холмс. – Не стану утруждать ваш слух попытками правильно выговорить его имя.
Из-за горы колышущейся плоти выступил незамеченный доселе человечек в огромных очках с роговой оправой. Страшно округлив глаза за толстыми линзами и раздув до предела щёки, человечек вдруг засвистел. Пронзительный свист перешёл в странно модулированное гудение, потом сменился неслышной, но осязаемой упругой вибрацией воздуха.
Пока мы оправлялись от этого неожиданного представления, марсианин, внимательно вслушивавшийся в изрыгаемую человечком какофонию, внезапно загудел-засвистел-защёлкал в ответ.
– Дьявол меня раздери, если они не разговаривали только что! – восхищённо выдохнул Лестрейд, когда ненадолго воцарилась относительная тишина, которую снова нарушил человечек в очках.
– Господин посол выражает своё почтение, бла-бла-бла, и хотел бы лично осмотреть место предполагаемого преступления. Простите, я взял на себя смелость опустить официальную часть речи – перевод её на английский займёт не менее четверти часа.
И переводчик с марсианского дерзко улыбнулся. Сразу стало понятно, что это едва ли не мальчишка — веснушчатый, хилый и не слишком воспитанный.
– Брайан жил в марсианской резервации с младенчества. Сирота, дитя Войны. По-марсиански разговаривал лучше, чем по-английски, – невозмутимо пояснил Майкрофт, видя изумление на наших лицах. – Канцелярия Его Величества сочла возможным принять его на государственную службу. Простите ему его манеры. По сути, он единственный человек в Британии, свободно владеющий языком марсиан. Прошу, господин посол!
Холмс-старший сделал приглашающий жест, и марсианин, отдуваясь, вполз в склад.
От вида кровавого разлива он тотчас пришел в сильнейшее возбуждение — свистел и плевался, ухал и выдавал трели щелчков.
– Что он говорит? – спросил Шерлок Холмс у переводчика.
– Чушь какую-то несёт. Что-то о королеве… по матери вон прошёлся, гыгы! Волнуется, толком не разобрать. Чувствуете, как развонялся?
И действительно, исходящий от инопланетянина запах заглушил даже тяжёлый медный дух крови.
– Интересно, – задумался Холмс. – А скажите-ка мне, юноша, вот что. Есть ли какая-то причина, по которой марсиане могут по собственной воле лежать вместе большими группами, голова к голове? Вы ведь немало времени провели среди них.
– Почитай что цельную жисть, – ухмыльнулся юный Брайан. – А лежат они так, когда всей семьей спят в гнёздах своих.
– Вот как? А сколько обычно — в среднем — членов в марсианской семье?
– Не обычно, а всегда, – ответил мальчишка. – Тридцать три, не больше и не меньше. И не спрашивайте – почему, достали уже вопросами этими! Не знаю! Просто всегда у них так.
– Три семьи, Ватсон, – сказал негромко Шерлок Холмс. – Итого девяносто девять. Выходит, у нас один лишний марсианин, друг мой. Осталось выяснить, почему.
Тем временем посол прополз весь склад из конца в конец, оставляя за собой широкую полосу относительно чистого пола и перепачкав в крови «смокинг». Холмс внимательно наблюдал за его передвижением. Потом шепнул что-то на ухо Лестрейду, и тот моментально загнал дюжего констебля по приставной лестнице под потолок склада с фотографической камерой. Ослепительно ярко полыхнул магний.
Холмс несколько мгновений разглядывал моментальный снимок. Потом вручил его нам.
– И что? – спросили в один голос Майкрофт Холмс и Лестрейд. Я предпочёл промолчать, хотя тоже не понял ровным счётом ничего.
– Широкие полосы вытертой крови — след нашего друга-посла, – пояснил Холмс. – По краям — многочисленные следы ваших увальней-констеблей, Лестрейд. Отбросьте всё это, как помеху. Видите, там, в самом центре кровавой лужи?
Конопатый Брайан протиснулся мне под локоть, поправил очки и бросил быстрый взгляд на фото. В тот же миг он побледнел так, что веснушки полыхнули огнём на бескровном лице.
– W, – выдохнул он едва слышно. – Рипперы.
После того, как введённый в курс дела посол, ошеломлённый открытием моего друга и трубно ревущий что-то возмущённое, укатил прочь вместе с переводчиком и старшим из братьев, Шерлок Холмс, повернувшись ко мне, широко улыбнулся.
– Ну вот, мой добрый доктор, с одной из терроризировавших Лондон в последнее время угроз наверняка покончено. Пусть даже это и вышло случайно — но ведь важен, в конце концов, результат, верно?
– Вы сейчас говорите о рипперах, друг мой? – уточнил я. – О секте фанатиков-потрошителей, разделывающих свои жертвы, как скот, и малюющих повсюду человеческой кровью свой знак?
– Ну да, – откликнулся Холмс. – Теперь одной опасностью на ночных улицах меньше.
– Я всё ещё не совсем понимаю, Холмс. Они повинны в этом убийстве, разве нет?
Холмс улыбнулся снова.
– Дорогой Ватсон! Насколько мне известно, рипперы никогда не обращали свою ярость против собратьев-марсиан. Они расисты, друг мой. Не зафиксировано ни одного случая убийства ими своих сородичей.
– Но, быть может, они наказывают так тех, кто добровольно идёт на сотрудничество с людьми?
– Марсиане вообще не склонны к сотрудничеству с людьми, и на контакты с властями идут лишь при крайней необходимости, – ответил Холмс. – Так что идейных коллаборационистов среди них нет. Наказывать рипперам некого. Наш сегодняшний визитёр в смокинге — вынужденная и необходимая для выживания чужаков мера. И даже он — не коллаборационист.
– Может, нам просто ничего о них неизвестно как раз потому, что рипперы добираются до них прежде, чем те успевают каким-то образом проявить свою лояльность приютившему их человечеству? – спросил я.
– Не думаю. Рипперы — фанатики-реваншисты. Поэтому их акции всегда направлены на людей. Убийства, изъятие органов, межвидовое хищничество… Будучи бессильны изменить существующее положение дел, рипперы используют то единственное оружие, которое только и эффективно в их борьбе: страх. До недавнего времени это срабатывало. Но сегодня кое-кто заставил всех думать, что рипперы переступили черту, убив своих же сограждан. Марсиане не убивают марсиан, Ватсон. Собственные жизни и жизни соплеменников для них священны. Кто-то подставил наших потрошителей, заставив всю резервацию поверить, что они нарушили табу.
– И что будет теперь? — спросил я.
Холмс пожал плечами.
– Никто не знает, что на самом деле происходит внутри стен гетто, когда поблизости нет ни одного полисмена. Но я полагаю, марсиане, озабоченные собственным выживанием во враждебной для них среде, и раньше были весьма нетерпимы к рипперам, деяния которых бросают тень на всех алиенов. А теперь… Кто бы ни совершил сегодняшнее преступление, он вольно или невольно настроил против рипперов всё население марсианской колонии Лондона — и всех других алиенских резерваций Британии, Европы, всего мира! Неведомо как, но новости среди инопланетян распространяются на удивление быстро. Думаю, мы не скоро ещё услышим хотя бы что-нибудь о рипперах, мой друг. Ещё до завтрашнего утра хрящи тех, кого сородичи даже только подозревают в сопричастности к секте, будут глодать бродячие собаки. Это я вам гарантирую. Кто бы ни был наш преступник, своим злодеянием он сослужил человечеству добрую службу — как бы расистски по отношению к марсианам это ни звучало.
– Но кто же совершил это чудовищное злодеяние? Это убийство, Холмс? -– вскричал я.
– Немного терпения, дорогой Ватсон, – ответил Холмс. – Дело практически раскрыто, и спешить нам больше нет нужды. Кроме того, убийства-то никакого и не было.
– Как — не было? – я потерял дар речи.
– Друг мой! – проникновенно сказал Шерлок Холмс. – Я вижу, что констебль Питкин, отправленный мною полчаса назад с неким поручением, это поручение выполнил и возвращается сюда. Сейчас подойдёт Лестрейд, и через минуту-другую вы получите ответы на все свои вопросы.
Дюжий констебль приблизился к нам и почтительно откозырял моему другу.
– Вот джентльмен, которого вы хотели видеть, сэр, – сказал он.
Констебля сопровождал невысокий, похожий на мышонка человек в форме Таможенной службы Его Величества.