Готовь сани летом, а телегу зимой —
с нашей погодой это уже и завтра
может понадобиться.
Народная мудрость.
Истинная леди обязана иметь персонального мастера по маникюру и педикюру, личного стилиста и дизайнера одежды. Причем все четверо — это молодые люди с достойным чувством юмора, приятной для глаз внешностью и отменным вкусом. Да, названные качества в последнее время настоящим мужчинам вообще не свойственны. Но в данном случае важен конечный продукт деятельности, а не специфические пристрастия тех, кто с любовью и вниманием создает твой имидж. Впрочем, на бедность сойдут и подруги, имеющие приличный опыт по обработке коготков, укладке волос и пошиву модных шмоток.
Такими нужными приятельницами Верочка обзавелась на заре своей трудовой карьеры. У парикмахерши Ирочки заметила на руке несколько заживающих царапинок и завела милую беседу о домашних любимцах. Девушка в фирменном халатике заулыбалась и охотно поддержала разговор о привычках собратьев меньших. Верочка изображала неподдельный интерес, старательно поддакивала и выуживала из цепкой памяти незначительные сведения о том, что кошачьи консервы портят желудок зверьков, что собак надо выгуливать в одно и то же время и прочее в том же духе. Хотя с детства недолюбливала кошек и откровенно побаивалась псов любой породы, вплоть до карманных шавок.
С маникюрщицей Катенькой она сошлась на почве сплетен, благо тут притворяться не пришлось. В искусстве распускать и собирать слухи Верочке не было равных уже со школьной парты. Катеньку особенно интересовала информация про всяких звезд, звездочек и звездулек эстрадных, телевизионных, киношных, модельных. Верочка в полной мере удовлетворяла ее любопытство, взамен Катенька принимала болтливую клиентку без очереди, порой облагораживала Верочкины ноготки прямо на дому, как говорится, по-соседски.
Визажистке Сандре (на момент их случайного знакомства в маршрутке Александра заканчивала курсы и сбивала каблуки, носясь по салонам в тщетной попытке устроится на перспективную работу) Верочка сделала отличную рекламу. Всем встречным и поперечным расхваливала талантливую и неординарную стилистку, у которой — непревзойденная манера, высококачественная косметика, тонкое чувство цвета и стиля и индивидуальный подход. В итоге клиентки стали записываться на прием к Саше за неделю, а Верочка заработала право на безвозмездный первоклассный макияж в любое время дня и ночи.
Труднее всего было правильно выстроить отношения с Юлией Калиновой. шила одежду на заказ, была зарегистрирована как индивидуальный предприниматель и не нуждалась ни в каких особых пиар-компаниях. Слабым местом Юлианы, так отрекомендовалась при первой встрече швея, оказался торт «Наполеон». Верочка раздобыла рецепт у коллеги по работе, прорепетировала трижды процесс изготовления и с четвертым вариантом отправилась забирать свой летний деловой костюм из небеленого льна. Юлианна пришла в полный восторг от лакомства, а Верочка получила зачисление в верные подруги в комплекте с умопомрачительной скидкой.
Теперь Верочка целенаправленно обзаводилась знакомым массажистом. Посетила один платный сеанс, выложила, скрипя сердцем, кругленькую сумму, но стрельба глазками прошла вхолостую. Верочка не отчаивалась — на очереди был новый кандидат. Параллельно она обихаживала инструктора из небольшого фитнес-центра, с перебитым носом, зато вполне приглядным прокаченным торсом. Пылкая страсть к волейболу, благодаря которой и завязались их отношения, запросто могла обернуться дополнительными бонусами в виде бесплатных занятий в тренажерном зале и ежемесячным абонементом в бассейн. Пока что ради будущих благ приходится каждую субботу отбивать тяжелый мячик и радоваться новым синякам на руках. Впрочем, хоть какая-то польза для фигуры.
Останавливаться на достигнутом Верочка не собиралась. Ее деятельная натура требовала покорения новых вершин. Малозначительный знак внимания (дверь перед ней придержал) со стороны второго лица городской администрации Верочка раздула до масштаба полноценного романа и тщательно всем вводила в уши новые подробности развития любовной линии. В результате Броль моментально повысил ей зарплату, затем был подписан приказ о назначении Кленко Вероники на должность главного редактора отдела новостей и, наконец, ее статус на работе вырос практически до заоблачных высот.
Для абсолютного счастья Верочке не хватало только красивой скандальной истории с ее участием. Чтобы ее имя повторяли по несколько раз на всех телеканалах, чтобы любая информация о ней была на вес золота, чтобы тысячи телезрителей волновались и переживали, и обсуждали по десять раз на дню все перипетии ее жизни, начиная с сопливого младенчества. И надо же было такому случиться: ее заветное желание играючи воплотила в жизнь какая-то Елена Стрелова. Вчерашняя студенточка, корреспондентка зеленая. Теперь, после столь эффектного исчезновения, эта зараза может любой проект возглавить, любую, даже коммерческую программку у руководства выбить.
— И за что ей такое везение? — стенала Верочка. Плакаться на такую неудачу на людях она себя не позволяла, зато дома отрывалась по полной. Вчера нервно расколотила два блюдца, позавчера объелась шоколадным конфетами для поднятия тонуса, а сегодня даже и не знает, чем себя утешить. Можно в кафе с кем-нибудь из подружек собраться, но тогда заказ придется оплачивать из собственного кошелька. Можно принять приглашение на свидание, но тогда придется кокетничать и строить из себя девушку высшего общества. А можно просто сбегать в угловой магазин, запастись чипсами и квасом и завалиться на вечер перед телевизором. Поразмыслив, Верочка предпочла третье, так как не было ни сил, ни желания наводить марафет.
— Ничего, проедет и по моей улице олигарх заморский в белом лимузине, — подбадривала себя Верочка, зашнуровывая непрезентабельные кроссовки.
***
Она любила гулять под дождем. Без зонтика, не накидывая капюшон. Ходишь, вслушиваясь в непритязательную, но такую успокаивающую мелодию падающей воды. Под стук капель так легко рождаются новые сюжеты, они приходят в голову бесшумной походкой и расцветают целой гаммой новых полутонов. Весь цветовой спектр можно отразить в легких аспектах серого, черного и белого. Коллеги называли ее «сплошным парадоксом», потому что никто и представить себе не мог, что Алеся, всегда такая живая, яркая и солнечная, стойкий фанатик монохромной палитры. Ей казалось пошлостью расцвечивать свои работы радужным колером. А аксиома творчества молодой художницы звучала так: «Если не хватает фантазии или воображения выразить себя в черно-белом, то незачем браться за кисточки и марать бумагу».
Алеся балансировала на тонкой грани между графикой и аллегорической живописью. Ей нравилось играть понятиями, придумывая новую трактовку конкретным образам. Она смешивала отвлеченные идеи, манипулировала канонами реальности, цитировала в картинах оригинальные афоризмы и переплетала хвосты повседневного и мифического времени. Вороной конь с призрачно белой гривой, взбивающий копытами пену морских волн, а за спиной распахнуты серые крылья. Или белый единорог с удивительно-печальными глазами, одиноко ступающий по молочной дороге млечного пути среди межзвездной пустоты.
Алеся познакомилась с Прохоровым на очередном внеплановом городском пленере. Когда приходило творческое настроение, девушка брала легкий этюдник, совала в карман коробочку с кусочками угля и отправлялась бродить по городу. Ей нравилась тихая грусть старых двориков с деревьями, переросшими крыши пятиэтажек, с лавочками, укромно прячущимися под раскидистыми кустами посаженного возле подъездов боярышника, со скрипучими качелями и облупившимися каруселями. Но больше всего ей по душе были две вымощенные камнем улочки, чудом сохранившиеся после бессчетных канализационных раскопок. Высокие ступени плиточной лестницы и стоящие по обе стороны дома, построенные сразу после войны. Щеголявшие среди серости многоэтажек фигурной балюстрадой балкончиков, изящной лепниной узких карнизов, причудливой изломанностью линии чердаков и по-стариковски прищуренными окнами-глазами.
Будущую картину Алеся представляла себе очень четко, в мельчайших деталях: пустынный гриф, поселившийся на заброшенной мансарде. Девушка устроилась на лавочке как раз перед домом с загадочным чердаком, пристроила на коленях доску, кнопками прикрепила лист бумаги. Рука с кусочком угля быстро заскользила, заполняя белое пространство короткими черными штрихами.
Погрузившись в работу, художница и не заметила, как рядом присел какой-то парень. Лишь где-то на периферии сознания машинально отметила, что у незнакомца, нахально заглядывающего в ватман, темные волосы, черная куртка, камуфляжной расцветки штаны, заправленные в пыльные берцы. Он что-то рассказывал вполголоса. Привычки вслушиваться в чужое бормотание у Алеси никогда не было, да и мало ли помешанных, предпочитающих мирно беседовать с самим собой? А если он нормальный, но просто лишку хватил? Вот и тянет на разглагольствования, без разницы в чьем обществе. Выслушивать пьяную чушь Алесе не хотелось, все равно созидательный порыв был сбит, да и дождик стал накрапывать. Эскиз можно и на диване доработать. Алеся профессионально оценила получившийся набросок, еще раз взглянула на позировавший ей дом: не упустила ли чего? И замерла — парень читал стихотворение про грифа:
…Раскатан холст следами белых пятен,
Рассыпан уголь чередою тихих рифм,
И в пустоту, как в круговерть объятий,
Упал с небес подбитый болью гриф.
В мистику художница упорно не верила, хотя в ее рисунках придуманные персонажи жили своей детально прорисованной картинной жизнью. Они ходили по несуществующей земле, марая в дорожной пыли бесполезные крылья, никогда не наполнявшиеся воздухом. Они пили кристальный эфир и плакали от переизбытка окружающей их бесчувственности. Они творили и создавали новый миф, не представляя, насколько он реален. И чердачный гриф был из той же когорты сказочно-обыденных существ. Только вот стихи, созвучные настроению картины, она услышала впервые.
…И легче проповедь читать, а не прощать
Скрипучих лестниц не считать ступени .
Чердачный гриф уже не будет обещать
Раскинуть крылья, проще сдохнуть в лени
Большая черная птица издевательски выгнула шею и насмешливо зашипела-заклекотала желто-песочным клювом. В солнечных столбах чердака завихрилась пыль десятилетий. По углам дружелюбно зашуршали мышата.
С тоски чернел и кис от тишины,
Он клювом долго щелкал вхолостую,
Сжимая в лапке медальон с войны —
Шальную, в воздух брошенную пулю.
Голос у незнакомца еще больше охрип и потускнел. Он читал без выражения, словно говорил о пустячных вещах. И вместе с тем у Алеси было такое ощущение, что все слова только оболочка, в которую, как в подарочную коробочку, завернут смысл внутреннего мира этого человека.
Он не ловил обид, не помнил зла.
Дыханье слито с домом в белом ритме
Пустыня чердака его спасла
И верила в вечерние молитвы
А еще… совершенная пустота во взгляде, неподвижность падения в пропасть, замершая секунда, приотворившая пределы вечности. Алесе стало немного не по себе. Как и любому принципиальному оптимисту при встрече с таким же харизматичным пессимистом. Только… черно-белое видение мира, интерпретированное на бумагу, составляло лишь часть ее личности. А мрачность незнакомца была целостной и постоянной.
Ему ответом пыль и стон шагов,
Бродили сны в кошмаре полосатом.
И плакал гриф, без видимых оков
На крепкой привязи чердачного каната.
Такого душевного единения автора и созданного им героя Алесе наблюдать не доводилось. На чердаке умирал не черный гриф, а незнакомец. Ненужные облетевшие перья устилали грязный пол, хриплый крик превратился в приглушенный стон. Эмоции перехлестнули искусственно возведенный каменный мол и потекли по щекам солоноватыми каплями.
Ты мне ответь, чему равна пустыня
И сколько слов ты небу не сказал?
Чердак махровый в лохмах паутины…
Ты проповедовал и вместе с тем прощал.
— Неужели все художники так впечатлительны? — Он смущенно кашлянул. – Если я чем-то вас обидел, извините.
— Стих… такой… странный… — Подходящее определение Алеся подбирала долго, незнакомец терпеливо ждал.
— Да нет, — он вытряхнул из пачки сигарету, но прикуривать не стал, крутил между пальцами, — это рисунок у вас… особенный.
— Стих… вы сами… — Алеся замялась, слово «написали» у нее прочно ассоциировалась с живописью, — сочинили.
— Да нет, — он выкинул поломанную папиросу, отряхнул ладони, — читал где-то.
— Врешь, — от такой откровенной лжи Алеся забыла про вежливость и перешла на ты.
— Может, и вру, — не стал отпираться он, — Меня Андреем зовут. Пройдемся по городу в поисках новой темы для творчества?
Приглашение прозвучало необычно, и Алеся согласилась. Андрей сунул под мышку ее этюдник, и началась прогулка. Хорошо, что в тот день девушка обула ботинки на платформе, иначе на каблуках она бы столько не выходила. Они шли без цели, сворачивая с одной улицы на другую, не останавливаясь. Бежевая куртка Алеси промокла, но она даже не заикнулась о том, чтобы отдохнуть и подсушиться в каком-нибудь кафе. Есть не хотелось, зато хотелось вечно идти рядом с этим странным, немного угрюмым человеком и слушать его стихи.
Глубокой ночью, почти под утро, Андрей проводил Алесю до дома, до открытия метро оставалось часа полтора. А в начале девятого он снова был у ее подъезда. На третий день знакомства Алеся получила предложение руки и сердца с немедленной реализацией предложенного. Не было ни пышного букета из алых, опрысканных водой, имитирующей росу, роз. Ни бархатной коробочки с колечком, сверкающим от огонька свечи в романтическом полумраке Ни дорогого ужина из перемороженных ресторанных морепродуктов. Был сумрачный взгляд исподлобья и отчаянная фраза: «Или ты, или никто».
Белое платье, воздушная фата, стягивание зубами кружевной подвязки, бросание потрепанного букетика, не вяжущий лыка тамада, разбивание бокалов с шампанским, хрустящий под ногами и даже за воротником рис, слипшиеся карамельки, развевающиеся ленты на машинах, вычурно-постановочная фотосъемка, приевшиеся слащавые лица старых и новых родственников — вся эта обывательщина обошла молодоженов стороной. Андрей и Алеся в загс отправились в джинсах, церемония заняла от силы минут пять: объявили, поздравили, вручили паспорта со штампами. По дороге домой Алеся удивлялась: как все быстро произошло, и положенного срока ждать не пришлось. Андрей нехотя раскололся: символическая взятка заведующей, дорогие конфеты, коньяк, конверт, и их без проволочек расписали в обеденный перерыв на третий день знакомства.
Надо отдать должное: новоявленный супруг профессионально накапал валерьянки для Алеськиных родителей и, пока те переваривали новость, успел смотаться в ближайший супермаркет за продуктами для торжественного семейного ужина и цветами для тещи. В тот же вечер Алеся, на скорую руку покидав в сумку вещи первой необходимости, переехала к мужу. А в шесть утра не выспавшиеся молодожены уже отправились в вояж. Андрей взял неделю за свой счет.
Расстояние до шелковистого песочка и ласковых морских волн, обычно одолеваемое за двое суток на скором поезде, они проехали всего за восемь часов, и это с прохождением таможни, очередями на заправках и вынужденными остановками. Стрелка спидометра вибрировала возле отметки двести, первую сотню километров Алеся проехала с плотно зажмуренными глазами, дрожа от страха и красочно представляя вариации своей безвременной кончины в расцвете лет. Потом бояться надоело, она развеселилась и стала получать удовольствие от скоростной езды.
За шесть суток они объехали все курортные центры, позагорали на всех пляжах и дважды покатались на теплоходе. Таких насыщенных каникул у Алеси никогда не было. Богатый на впечатления день, купание в море на закате, ночной переезд на новое место и морские ванны на рассвете. К концу медовой недели Алеся валилась с ног от усталости и поражалась нечеловеческой бодрости и выносливости Андрея.
Всю обратную дорогу она проспала крепко и без сновидений, и долго не могла понять, зачем муж так настойчиво пытается ее разбудить. Оказалось, они остановились возле милого придорожного ресторанчика, и Андрей предлагает отметить десять дней, минувшие с первой встречи в старом дворике, неделю с момента регистрации и четверть часа, как закончилось их свадебное путешествие.
Все, что было прежде, поросло быльем,
Под крылом надежды мы построим дом.
Мы накроем крышу черепицей красной,
Чтобы вечно жило в нашем доме счастье.
Андрей часто напевал такие незамысловатые куплеты под гитару. Играл он не особенно хорошо, но толково и быстро подбирал мелодии на слух, и голос был неплохой. Алеся не единожды пыталась обратить супруга на путь истинный, то есть советовала ему податься в музыканты-исполнители.
— А что, — изобретала она новые аргументы, — сейчас авторская песня снова популярность набирает. А стихи у тебя замечательные.
— Да уж, — смеялся Андрей, — бард Прохоров! Звучит? Прошу любить и жаловать… лучше, конечно, деньгами. Или круче обозваться скальдом?
— Нет, скальды пели оды богам и славили бессмертных героев, — Алеся не заметила подвоха, — а вот звание «миннезингер» тебе бы подошло больше.
— Конечно, — Прохоров состроил патетическое выражение лица, — нет ничего превыше рыцарской любви, и наша участь поклоняться милой даме, и на турнирах быть в доспехах и панаме, и громыхать… гитарой под балконом.
— Дурак!..
— Милая, две творческие личности днем под одной крышей, да еще ночью постоянно перетягивающие на себя одеяло…
Реакция у Андрея была отменная: запущенную в него баночку белил, хорошо, что закрытую, поймал, поинтересовался невозмутимо:
— Углем тоже кидаться будешь?
— Нет, его у меня очень мало. — Алеся спокойно повернулась к мольберту.
— Тогда я тебя оставляю, — бросил Андрей величественно, поставил баночку на подоконник и вышел в прихожую.
— Поздно будешь? — Алеся выглянула из двери, выгибаясь как кошечка. – Я тогда к твоему приходу запеканку творожную сделаю.
— Не надо, — Прохоров энергично замотал головой. — Мы еще после твоих картошин фаршированных духовку не отчистили.
— Была бы честь предложена, — Алеся надула губки, но все же охотно подставила щечку для поцелуя.
Андрей уходил рано, приходил поздно. Работал на подряде в двух таксистских конторах, иногда участвовал в ночных гонках. С маршрутами не привередничали: прямой скоростной — по проспекту, продолжительный — наматывание кругов по кольцевой, адресный — из точки А в пункт В по определенным улицам. Как разнообразие: ограниченный объем бензина (один литр) и зафиксированная педаль тормоза — для законченных психов. Или присутствие пассажира в салоне и включенный диктофон — потом подсчитывали, сколько раз и какими словами тот орал. Гоняли на деньги, ставки были разные, но Андрей часто срывал крупные выигрыши. Глупцы, желавшие обойти Прохорова, не переводились. Потом зло матерились на дорожное покрытие, на мнимые неполадки в машине и вытаскивали бумажники. За то, чтобы «сделать знаменитость», приходилось платить, и не единожды.
Алеся, когда узнала о ночных забавах, закатила такой скандал, что и врагу кровному не пожелаешь. Посуду, правда, не била, зато супруга отчихвостила по полной программе. Гневный монолог закончила совершенно неожиданно:
— Ну хочется тебе нервы пощекотать — в казино сходи. В рулетку поиграй…
— В русскую? — ляпнул сдуру Андрей и тут же прикусил язык. Но было поздно: любимая завелась по новой.
Прохоров отважился подать голос, только когда запас ругательств и неприятных сравнений иссяк, а девушка приступила к жалобным причитаниям.
— Пойми, дело здесь даже не в выигрыше. Ты себя испытываешь: можешь или слабак. Тем более что все только от тебя зависит. А когда первым приходишь, столько ощущений, что… А азартные игры — это баловство для всякой шушеры…
Андрей так и не понял, убедил ли он тогда Алесю, но больше воспитательных и вразумительных разговоров она не заводила. Правда, без него спать тоже не ложилась. Во сколько бы он не пришел, стояла за мольбертом или сидела с этюдником в кресле и рисовала обнаженные холодным ветром деревья, разбитые купола церквей, каменные ограды с витиеватыми решетками, застывшую в прыжке дикую кошку, пронзенную стрелой.
То ли от работы, то ли от переживаний, но в глазах Алеси поселилась какая-то неизбывная тоска. Хотя веселье по-прежнему било ключом. Она сделала две персональных выставки, провела презентацию, выпустила фотоальбом своих работ. О молодой прогрессивной художнице заговорили, появились поклонники ее творческого стиля, желающие приобрести несколько «холстов». От таких предложений Алеся вежливо отказывалась: она не могла обменять на деньги часть самой себя. Хотя порой писала на заказ, даже для одного издательства оформила несколько книжек.
Когда Андрей проиграл гонку Кольке Крученому и влетел на приличные бабки, Алеся (она узнала про долг случайно — подняла телефонную трубку спаренного аппарата и стала свидетельницей неприятного для супруга разговора) продала одиннадцать своих картин и молча вручила нужную сумму мужу, даже не взяв с него обещания больше не гонять.
Если любишь, то все простишь,
Если веришь, то все поймешь.
Не сердись на меня, малыш,
Твои слезы мне острый нож .
Ты исправишь мою судьбу,
На ладони из линий крест
Я безумно тебя люблю…