Наутро герцог прибыл в замок, чтобы посмотреть, как дела у очередных претендентов. Спешившись с коня у ворот, он в сопровождении нескольких дворян из свиты вошел внутрь.
— Сказать по чести, я уже не надеюсь на хороший исход, — обронил герцог. — Столько уже юношей и мужчин сложили головы. И все без толку.
— Ваша Светлость, но, может быть, в этот раз все будет иначе? — подал голос один из придворных. — Молодых люде двое. А второй, тот, что сопровождает мальчика, такой бравый парень.
— Да, — поддакнул второй, — настоящий паладин! Такой рост! Такое телосложение! Я в жизни такого не встречал.
— Поверьте, господа, я более, чем кто бы то ни было заинтересован в том, чтобы эти молодцы справились с заданием, — вздохнул герцог. — А уж кого награждать потом, разберемся. Лишь бы у них получилось! Вот только где же они?
Герцог с приближенными обошли уже часть помещений на первом этаже, но нигде не нашли ни Ганса, ни Фрица. Наконец, они вошли в охотничий зал. Не заметить передвинутую мебель и валяющиеся у входа человеческие кости было невозможно.
— Бог мой, что здесь произошло? — воскликнул кто-то из свиты.
— Сейчас посмотрим, — сказал герцог, направляясь к погасшему камину, возле которого стояла скамья и были свалены в кучу шкуры. Что там со шкурами, он еще не успел рассмотреть, зато ясно увидел безжизненно свисавшую со скамьи руку.
Не успел он сделать и трех шагов, как звериные шкуры разлетелись прочь, и у камина во весь рост встал Ганс со взведенным арбалетом в руках. Удивленные дворяне вскрикнули, и тут из-за спинки скамьи показалась заспанная физиономия Фрица.
— Как?! — воскликнул герцог. — Вы оба живы и, как я вижу, совершенно здоровы. Как вам это удалось? И откуда у вас оружие, его ведь нельзя приносить сюда?
— Да все в порядке, господин герцог, — поклонился Фриц. — Ничего страшного не приключилось. Приходили несколько парней, мы с ними в кегли поиграли, только и всего. Я еще даже несколько геллеров продул, — вздохнул Фриц, — зато Ганс их всех обыграл, так что они даже драться сунулись, да не тут-то было.
Герцог только головой покачал.
— А оружие? Откуда у вас оружие? — спросил один из придворных.
— Барон, вы только поглядите, где устроились ночевать наши молодцы, и вам все станет понятно, — расхохотался герцог, радостно хлопнув по плечу декса.
На все дальнейшие расспросы герцога и его свиты Фриц талдычил одно и то же, что, похоже, так и не научится бояться. Ганс больше помалкивал. Герцог предложил парням поехать с ним, пообедать хорошенько и отметить первый успех. Фриц согласился, а Ганс отказался. Праздновать победу было еще слишком рано, а тратить время на поездки туда-сюда, и тем более обильные возлияния он считал тем более не нужными.
Герцог со свитой и с Фрицем ускакали. А Ганс обошел второй и третий этажи замка, заглянул чуть ли не в каждую комнату, не пропустив даже каморки слуг. Когда через три часа киборг вернулся в охотничий зал, то еще на подходе обнаружил там человека. Просканировал, убедился, что это всего лишь слуга, который принес здоровенную корзину с едой.
Часам к шести вечера изрядно подвыпивший Фриц возвратился в замок в сопровождении двух еще более пьяных молодых дворян, сердечно распрощался с ними у ворот и нетвердой походкой побрел через двор.
Ганс стоял у распахнутого окна и, глядя на спотыкающегося парня, только ухмыльнулся: «Хорош вояка!» Внезапно от самой высокой башни отделился небольшой летящий объект. Птица подлетела к окну, издала сиплый крик, и декс посторонился, давая ей возможность влететь в зал. Сипуха сделала круг по помещению и уселась на свое место на оленьих рогах.
— Привет, красавица! — отсалютовал ей Ганс.
В коридоре послышались громкие заплетающиеся шаги, и в зал ввалился Фриц.
— А вот и я! — радостно сообщил он, заметил сову и громко воскликнул: — О, какие люди! То бишь, птицы! Фройляйн, позвольте поцеловать вашу лапку в знак глубочайшего почтения! Ну, или крылышко…
Парень сделал попытку осуществить свое намерение, но запутался в разложенной у камина постели Ганса и чуть не навернулся в огонь. Сова испуганно взлетела повыше и плотно прижала крылья к телу. Фриц приподнялся, посмотрел на птицу, на декса и рухнул обратно.
— Что-то я притомился, — пробормотал он, зарываясь в шкуры, — вздремну-ка я, пожалуй. Как привидения придут, разбуди меня, сделай милость, а то ж я так и не научусь бояться. — И отрубился.
Сова слетела на каминную полку, Ганс улыбнулся:
— Есть будешь? Мне тут пару куропаток положили.
Сова взлетела и опустилась на стол напротив того места, где сидел декс. Он поставил перед ней тарелку с куропаткой.
— Ты же у нас настоящая леди, — подмигнул Ганс, — угощайся!
Сова не разочаровала его и стала аккуратно отщипывать кусочки дичи.
Закончив с ужином, Ганс сложил оставшиеся продукты в корзину и переставил ее на каминную полку. Потом уселся на скамейку у камина и принялся вырезать ножом из обломка дерева фигурку птицы, поглядывая время от времени на сипуху, которая снова сидела на оленьих рогах.
Когда часы пробили девять вечера, декс растолкал Фрица, рассудив, что пусть лучше парень отдежурит сейчас, а уж потом, ближе к полуночи заступит он сам, должна же быть какая-то справедливость.
Фриц уселся на скамью, Ганс вытянулся на шкурах перед камином. Спустя какое-то время еще не окончательно протрезвевший Фриц стал клевать носом. Внезапно в темноте в дальнем углу зала загорелись две пары красных глаз и послышались громкие завывания: «Мяу! Мяу! Холодно! Как нам холодно!»
— Вот дураки! — хлопнул себя по коленям Фриц. — Чего воете-то? Коли вам так холодно, идите к огню да погрейтесь.
Вышли из темноты две огромные черные кошки с горящими глазами и вскочили на скамейку к парню, уселись по бокам от него. Сидят и глаз с него не сводят. Тут положили они передние лапы ему на колени и спросили:
— Не хочешь ли ты, человек, поиграть с нами? — А сами когтищи длиннющие выпустили, аж штаны насквозь проткнули.
— А чего бы и не поиграть, — ответил Фриц, а сам схватил кошек за лапы, оторвал от своих ног да как кинет в камин.
Одна кошка прямо в огонь угодила, загорелась на ней шерсть, и кинулась она с воем на Фрица, а тот скамью перепрыгнул да за спинкой пригнулся. Кошка когтями так в спинке и завязла. Выглянул Фриц из-за скамьи — где там вторая тварь, — а там на постели сидит Ганс, а на мече у него, как на вертеле, вторая кошка извивается. Добил ее декс, да и снес голову той, что когтями в спинке скамьи застряла. Затем парни выкинули мертвых тварей в окно, что выходило прямо на замковый ров.
— Ну, что, Фриц, страшно тебе было? — спросил Ганс.
— Да ну их, — отмахнулся тот, — кабы драться не полезли, так такие славные зверюшки были.
Киборг только хмыкнул. Фриц вытащил из корзинки бутылку с вином да и выдул ее за милую душу. Посмотрел на него декс и велел спать ложиться. Какой уж из него караульщик, когда на ногах еле стоит. Фриц не захотел спать на полу на шкурах, а растянулся на скамье и тут же захрапел. Киборг пожал плечами, осторожно поднял скамейку вместе с дрыхнущим на ней парнем и аккуратно переставил в угол, чтобы не мешала под ногами. Постоял Ганс, подумал, потом подбросил в камин дровишек, чтоб огонь поярче горел. Ворох шкур отнес в дальний угол. Затем придвинул вторую скамью, разложил на ней свой арсенал. Потом взял две мизерикордии, сложил их рукоятями вместе так, чтобы клинки были направлены в противоположные стороны и накрепко скрутил их ремнем, еще две засунул за голенища сапог. После вытащил из корзинки сладкий пряник и уселся с ним на стул спиной к огню.
Только Ганс дожевал пряничного барашка, пробили часы на главной башне замка полночь. Зашевелились вдруг чучела звериные, срываясь с подставок и стен и оживая, поднялись шкуры медвежьи да волчьи, превратившись в наводящих ужас зверей с горящими глазами. Сова взвилась в воздух с шевельнувшихся вдруг рогов, а с каминной полки скакнул огромный олень, увенчанный тяжелыми ветвистыми рогами. Быть бы Гансу пронзенному этими рожищами, да успел он ухватиться за острые отростки и швырнул тяжелую тушу через себя в самую гущу звериной стаи. Взвыли десятки глоток, и двинулись свирепые твари на людей.
Ганс окликнул Фрица, потом потряс его, потормошил, даже треснул пару раз по щекам — бесполезно, парень даже ухом не повел.
— Вот когда действительно представился случай испугаться, этот балбес дрыхнет и в ус не дует! Эх, человек! — выругался декс.
Он мгновенно оценил диспозицию зверья, воткнул меч в сиденье скамьи, на которой было приготовлено его оружие, взял в руки по копью и с силой метнул копья в самых здоровенных медведей, которые очень удачно поднялись на задние лапы. Пущенные мощными руками киборга орудия пробили насквозь медвежьи черепа. В ход пошли арбалеты, которые Ганс зарядил заранее, и теперь стрелял сразу с двух рук. Разряженные арбалеты он без лишних затей швырял в зверье, убивая каждый раз по твари. Очередь дошла до тяжелых дротиков и метательных кинжалов. Ни одному человеку в этом мире и не снилась подобная скорость и точность. Один снаряд — один зверь.
Когда у Ганса закончились припасенные орудия, оставалось еще полтора десятка волков и медведь. Не медля ни секунды, декс схватил в одну руку полуторник, в другую — связанные вместе мизерикордии и встретил адских тварей.
Если бы в этот момент проснулся Фриц, он явно ничего не понял бы. Ганс рубился просто с непостижимой скоростью. Сломалась, не выдержав, одна мизерикордия, за ней другая. Трупы зверей устилали пол, ноги киборга скользили в лужах крови.
Усевшаяся на тяжелой кованой люстре под потолком сова резко вскрикнула, когда один из волков проскользнул за спиной Ганса и уже вскочил на скамью, на которой спал Фриц. Свистнул в воздухе меч, и волчья голова улетела в угол, а туша рухнула на парня, заливая его брызжущей из перерубленных сосудов кровью. А Фриц только всхрапнул и перевернулся на бок, уютно приобнимая безголовую тварь.
А Ганс уже снова схватился с оставшимися зверями. Вот он ловко уклонился от тяжелых медвежьих лап, принял на молниеносно выхваченную из-за голенища мизерикордию бросившегося на него волка, затем вскочил на спину медведю, ухватился руками за страшные клыкастые челюсти и разорвал ему пасть.
Отскочив от завалившейся медвежьей туши, Ганс огляделся. Весь зал был устлан порубанными звериными трупами и залит кровью. Сам киборг тоже был изрядно окровавлен, но, как показывала система, не получил даже царапины. Фриц тоже не пострадал и продолжал громогласно храпеть, нежно обнимая обезглавленного волка.
Ганс внимательно сканировал помещение, чтобы убедиться, что не осталось ни одной твари. Датчики показали, что под одной из куч зверья затаился живой биологический объект с высоким уровнем агрессии. Подобрав с пола полуторник и достав из сапога оставшуюся мизерикордию, декс двинулся туда. Груда трупов зашевелилась, оттуда выскочил волк и пулей рванул прочь из зала. Ганс бросился за ним. Серая тень мелькнула вверх по лестнице, свернула в коридор, но улизнуть волку не удалось — киборг метнул мизерикордию, которая пригвоздила его к дубовой панели.
Ганс выдернул мизерикордию, сгреб тушу твари за шкирку и вышвырнул в окно в замковый ров. Он уже собрался спуститься вниз и повыкидывать остальных тварей из охотничьего зала, когда за приоткрывшейся дверью увидел… Ее. Богатое парчовое покрывало с меховой оторочкой, тончайший лен и шелк, пышность и мягкость — все в ней было прекрасно. Кровать! Монументальная, резная, с львиной мордой в изголовье и львиными же лапами вместо ножек.
Ганс вошел в спальню, взобрался на постель и растянулся на покрывале, закинув руки за голову. Эх, все-таки он устал, хоть и киборг. Но стоило только закрыть глаза, как кровать шевельнулась, переступила с ножки на ножку, потом взбрыкнула так, что декса аж подбросило, и понеслась вскачь по замку. Ганс вцепился руками в витые столбики, поддерживающие роскошный парчовый балдахин. А кровать носилась туда-сюда по коридорам, резко разворачивалась на поворотах и подкидывала седока. Другой бы давно свалился, а киборг только хохотал, да еще и покрикивал: «Давай быстрее, старая скрипучая развалюха!» На что кровать, по видимому, рассердилась, поскакала вниз по лестнице, да и опрокинулась на ступеньках кверху ножками так, что декса завалило перинами и подушками.
— Все, накатался! — пробормотал , вылезая из-под кровати.
Он сгреб одну из перин, подушку и пошел в охотничий зал. Только он свернул за угол, как кровать подскочила, снова встала на ножки и крадучись пошла за ним следом.
— М-да, — протянул он, потирая затылок, — это ж я окончательно задолбаюсь, пока их всех повыкидываю.
Но делать нечего, декс в сгрузил на стол перину с подушкой, взял за рога того самого здоровенного оленя и поволок его к окну. Внезапно сова, снова усевшаяся на люстре, захлопала крыльями и пронзительно вскрикнула. Ганс обернулся и увидел выглядывющую из дверного проема кровать.
— О-о-ох! — протяжно вздохнул киборг. — Ну, и чего тебе неймется? Часы же уже пробили три. Отстань от меня. Не буду я кататься.
Кровать протиснулась в зал, тихонько подошла к Гансу и потрогала ножкой его сапог.
— Отвали! — буркнул тот.
— Парень, ну ты чего? Обиделся что ли? — проскрипела кровать.
— Отцепись от меня, кому сказал! — рыкнул киборг.
— Ну, хватит дурака валять, а? — Кровать переступила с ножки на ножку. — Ложись спать. Я не буду больше скакать.
Киборг с сомнением посмотрел на умильное выражение вырезанной на спинке львиной морды.
— Спать, это, конечно, хорошо. Но кто все это убирать будет?
— А ты ложись, отдыхай, а утром распахнешь все окна, впустишь в зал солнечный свет, все твари и рассыплются.
— А как же ты?
— А вот снимешь ты с замка проклятье, и стану я обычной кроватью. Будешь ты на мне спать и всегда видеть только хорошие сны, — сказала кровать и протяжно скрипнула.
— Уговорила, — усмехнулся Ганс,оглянулся на Фрица, хотел было и его на нормальную постель переложить, да передумал — уж очень захотелось посмотреть на его рожу, когда он проснется. Ухмыльнулся, и, не раздеваясь, рухнул поперек кровати и тут же заснул.
Если уборку проводить реже,
то ее результаты будут очевидней.
Народная мудрость.
На Прохорова кинулись трое, еще столько же устремились к Роману. Влада, очевидно, посчитали менее достойным бойцом, потому что с ним померяться силой решили только двое. На долю Неверы и Аленки досталось по одному плечистому противнику. Прочие и Гран остались в сторонке, развлекая себя бесплатным зрелищем.
С Неверой у татя особых проблем не возникло: тот покорно позволил ухватить себя за шкирку. А вот журналистка показала характер: быстрым движением скинула с плеч одеяло и, мгновенно расправив его, швырнула в лицо бандиту. Покуда тот выпутывался из шерстяного капкана, нанесла ему прицельный удар по джентльменскому самолюбию. От такой подлости у бандита искры из глаз прыснули. Он мигом забыл обо всем на свете, меч выронил, скрестил руки на поврежденной части тела и с горестным подвыванием повалился на землю.
Аленка такого эффекта не ожидала, но упиваться победой долго не стала. Проворно подхватила меч и с оглушающим визгом, чтобы ошеломить и обескуражить противника, сама атаковала ближайшего нехорошего человека. Внезапно проснулось четкое логическое мышление. Первой мыслью было, что долго она этой орясиной не помашет: меч разбойника был навскидку раза в два тяжелее любого из тренировочных и поединочных Сашкиных клинков. Не заботясь о красоте постановочного боя, журналистка вцепилась в рукоять обеими лапками, и тут же возникла вторая дельная мысль: отбить удар здорового воина, привычного к такого рода схваткам, она не сможет. Саша, работая с ней, никогда не махался в полную силу, и то у нее деревенели пальцы и отнималось плечо. А этот громила запросто вышибет меч, даже особо не напрягаясь.
Когда она училась фехтовать, разбитые или поцарапанные от соскользнувшего клинка костяшки пальцев стали делом почти привычным. Синяки от безопасных, окрученных поролоновыми лентами, палок тоже были не в диковинку. Аленка даже перестала обращать внимание на такие производственные мелочи, но она ничего не могла поделать с паническим ужасом: только бы не повредить лицо. Притом записной красавицей девушка себя не считала, самолюбованием часами не занималась и шизофренических диалогов с зеркальцем тоже не вела. Но страх, вязкий и липнущий, не поддавался ни на какие провокации; попытки самоубеждения, самоуспокаивания, самоуговаривания и самовнушения одна за другой провалились с треском. Единственным светлым моментом было то, что боязнь за целостность собственной мордашки не сковывала движения, а наоборот, подстегивала, заставляя больше шевелиться. В итоге у Аленки появилась стопроцентно бессмысленная, по мнению Ивора Бесстрашного, привычка: сначала уклониться от удара, ускользнуть от летящего движения стали, а потом подставить свой меч. Сейчас этот навык спас ей жизнь. Парировать она не стремилась, просто уворачивалась, металась то вправо, то влево, то выгибалась назад аж до хруста в позвоночнике, то приседала на подкашивающихся ногах.
Правда, изощренностью или технологичностью противник не баловал. Белобрысый мужик со спутанным колтуном на голове, растрепанной бородой и заметно вспотевшим лбом мечом махал по-простому, как дровосек топором, с душевным хеком, внутренне негодуя, что мельтешащий юнец скачет, аки вошь на припеке. Подгадав момент, Аленка продублировала единожды опробованный прием. Результат положительный — еще один болван выбыл из строя, перешел в разряд временно недееспособных. Свищ, видя такое дело, ринулся на подмогу, справедливо полагая, что смирно сидящий полонянин никуда не денется.
Как бы ни сложились жизненные обстоятельства, все равно победят наши. Такой подход Невера считал наиболее правильным и никогда от него не отступал. В себе он ничуть не сомневался: он сумеет договориться и с этими чурбаками неотесанными. Пожалуй, телевизионщики все-таки роднее, но совместно отмерянные километры и ночевки в родственной тесноте еще не повод рисковать собой в неравной битве. Антон целенаправленно искал максимально безопасное расстояние — пятился задним ходом, сантиметр за сантиметром. При следующем отползании наткнулся на брошенное одеяло. Из чисто практичных соображений натянул его на себя: хоть капельку отогреться, покуда прочие отношения выясняют.
Хуже всех пришлось Владу, у него не было ни штатива, как у Прохорова, ни пакета с двухлитровой тубой, наполовину заполненной замерзшей водой, как у Романа. Конечно, средство защиты примитивное, но кило льда да с размаху наносит ощутимые повреждения. Руками да ногами от двух мечей не отобьешься, да репортер на свои боевые качества больших надежд и не возлагал. А вот в скорости потягаться можно. Бегал Влад неплохо, координация тоже не хромала, да и кожанка гораздо легче простеганных ватников с нашитыми коваными пластинами, так что и маневренность должна быть повыше.
Сторонних наблюдателей не осталось. Гран — и тот пробовал подобраться к мужику, который ловко орудовал тройной саженной дубиной. Порубить бы гостей проще вышло, да только от мертвых ничего путного не выведаешь. Ништо, все одно скрутим.
Невера под моральным прикрытием служебного одеяла тараканчиком допятился до кустов и, помедлив, прополз под нижними ветвями. Еще метров десять он елозил на животе, отталкиваясь локтями да коленками, потом опасливо приподнял голову, огляделся и припустил с низкого старта.
Улепетывая от своих преследователей, Влад ухитрился подобрать меч подшибленного Прохоровым бандюгана. Ринулся за дерево, рукой ухватился за ствол, чтобы пригасить инерцию, крутнулся и… выставленный меч неожиданно легко сбоку вверх вошел в грудь более скорого на ногу разбойника. Время замедлилось, доли секунды вдруг растянулись в метры махровой резинки от старых изношенных подштанников.
Так близко видеть смертельно раненого человека мастеру серой вечеринки прежде не доводилось. Да и вообще по специфике своей работы он раньше не сталкивался ни с трупами, ни с телами жертв дорожно-транспортных происшествий, ни с останками пострадавших при пожаре или выпавших с энного этажа. Он не рыскал в поисках сенсацией по криминогенным кругам, не подписывался на милицейские рейды по злачным и прочим местам, не охотился за маньяками, не вел журналистских расследований и ни разу не посещал морг.
Оказывается, самое страшное не встретиться со смертью лицом к лицу, а увидеть ее в глазах человека, убитого твоей рукой. Пусть не специально, пусть меч сам так точно отыскал зазор меж пластинчатой брони и скользнул меж ребер несчастного. Да когда он эту железяку подбирал, ведь и не предполагал, что кого-то кольнуть насквозь может, просто обидно было: те вооружены, а он прыгает от них, как кузнечик обкуренный. Хотя… на что он, дурень, рассчитывал? Что эти хмыри испугаются да и с извинениями уберутся восвояси или со смеху окочурятся, глядя, как он мечом словно мухобойкой крутит?
Только чего теперь рассусоливать: хотел не хотел? Все одно назад ничего не переиграешь. Ни темно-бордового расплывающегося по грубому сукну пятна, ни застывшего недоверчиво-изумленного взгляда, ни россыпи алых капель, ни снежной бледности. Ни леденящего холода, растекающегося, от намертво вцепившихся в рукоять пальцев по венам к вискам, где перекатывались и разбухали мыльные шарики безумия, к легким, сжимающимся от нехватки воздуха, к сердцу, пропускающему удар за ударом.
Похоже, что двое, атаковавших Влада, то ли кровными, то ли названными родичами друг другу приходились. Когда один с мечом в груди оседать стал, второй к нему кинулся вместо того, чтобы убивца на мелкие куски нашинковать. Растянутая до предела пружина времени лопнула с глухим звоном. Раненный застонал, дернулся и затих. Влад двинулся было вперед — помочь, перевязать, вызвать «скорую», но благие порывы улетучились от тяжелого, полного ненависти и отчаяния взгляда брата или побратима умершего. Плохо соображая, что делает, Влад, развернувшись, ломанулся через кустарник. Ноги среагировали быстрее головы. Вдалеке мелькнуло серое одеяло.
— Ленка! — мысленно крикнул Влад и рванул следом. На секунду замешкался: там же Андрей, Ромка?! Их ведь могут… «А так ты составишь им компанию, — отозвался ехидно внутренний голос. — Вместе веселей на тот свет отправляться? Или ты допустишь, чтобы девчонка одна пропала?». Влад пригибался, уклонялся от веток, перескакивал через поваленные стволы, оскальзываясь на пушистом снежке и машинально копируя все маневры укутанной в одеяло фигурки. Стрелова петляла так, что пуганный заяц ей и в подметки не годился. И это на каблуках? От продолжительного бега с препятствиями репортер начал задыхаться, во рту прочно поселился металлический привкус перезрелой хурмы, кажется, начали кровоточить десны. А девушке хоть бы хны, не бежала – летела. Влад был, мягко говоря, в замешательстве. Столь высокий уровень физической подготовки впечатлил бы даже профессиональных спринтеров и стайеров, имеющих в кармане пару кусочков олимпийского золота.
Репортер давно перестал мысленно фиксировать повороты; какое, к чертям, ориентирование на местности, когда перед носом более глобальные цели: не отстать, не потерять из вида Ленку, убежать как можно дальше, спрятаться, чтобы эти козлы не отыскали. Влад спотыкался несколько раз, но неведомая сила словно поддерживала его, отталкивала от земли. Впервые в жизни он до конца уяснил значение слов «второе дыхание»: ты готов сдохнуть, но переставляешь ноги все быстрее и быстрее. А еще подстегивала мужская гордость: неужели он проиграет финиш «гонки на выживание» слабому полу? Потом все посторонние мысли улетучились, на автопилоте бежать стало вроде легче.
В какой-то момент Влад почувствовал, что еще сотня метров — и он просто-напросто свалится. И будет лежать, наслаждаясь смертельной усталостью и упиваясь до одури неподвижностью. Стрелова упала первой. Влад, преодолевая себя, доковылял до девушки и повалился рядом.
Собрав остатки сил, перевернулся на спину, прижал руку к груди, опасаясь, что бьющееся о ребра сердце, сломав хрупкое сопротивление костей, выскочит наружу. Он не слышал ничего, кроме пульсации крови, боль в висках нарастала. Жадно дышал носом, открытым ртом, каждой клеточкой разгоряченного тела, и не мог надышаться. Стылый, с горьковатым запахом прелой листвы, дразнящей терпким ароматом хвои и едва ощутимой зимней свежестью, воздух казался неимоверно вкусным и живительным. Влад давился им вперемешку с ватными клочьями сыпавшего снега. Пушистые шарики медленно таяли на губах, но никак не могли утолить дикой жажды. Пить хотелось все сильней, репортер кое-как поднялся на колени, зачерпнул белого крошева, сколько в ладонях поместилось, съел. Потом смекнул, что так он не напьется, следующую пригоршню снега грел в ладонях. Получилось меньше чем на один глоток.
Одеяло зашевелилось, послышался тихий жалобный стон. Влад пододвинулся ближе, потянул за угол, чтобы помочь подруге по несчастью выбраться на свет. И тут же лишился дара речи: на него испуганно округлившимися глазами смотрел взъерошенный, раскрасневшийся, задыхающийся Антон Невера.
***
Зоя не находила себе места. Она металась по квартире, то переставляла кухонные табуретки, то перекидывала на кресло диванные подушки, то перемывала чистые чашки и блюдца, то в третий раз с лейкой подступала к цветочным горшкам. Под ногами путался большой рыжий котяра, он упорно следовал за хозяйкой, горделиво подняв хвост и сопровождая каждый шаг мерзким мявом. Зоя рассеянно игнорировала зверюшку, но тут это животное, промяукав последние крохи терпения, нагло вцепилось в ее ногу.
— Брысяк?! Ты чего?!
Когда у Зои было солнечное настроение, кота она величала Барсом или ласково Барсиком, в обычные дни зверь охотно откликался на Брысеньку. В спешке, под горячую руку проштрафившегося домашнего любимца девушка называла Брысяком, с соответствующими интонациями.
Свою правду котик вознамерился отстаивать до победы, вякнув, он снова выпустил когти и, развернувшись, драпанул в сторону кухонного углового диванчика, собираясь там пересидеть хозяйкины катаклизмы. Но Зоя оказалась проворней: она успела ухватить кота за пушистый хвост и вытащить из укрытия. Поднятый за шкирку на полтора метра над уровнем пола, кот громко орал и угрожающе, по-боксерски, размахивал лапками. В душе Зои заскреблись кошки вины.
— Хорошо, не кричи. Ну забыла я тебя утром покормить. — Шесть килограмм живого веса на вытянутой руке долго не удержишь, даже в воспитательных целях. Зоя присела на диванчик, кота посадила на колени. — Забыла… с кем не бывает.
Кот искренне возмутился: мало ли с кем, что и где бывает, почему он из-за этого голодать должен?
— Короткая диета тебе, кстати, будет на пользу.
Презрительным фырканьем зверь дал понять, что ничего полезного в пустом животе не видит, проблемы фигуры его не беспокоят, а девичьи заморочки насчет калорий ему вообще до… кошачьего наполнителя. В качестве компенсации за моральные переживания котяра вскарабкался Зое на плечо. Та только охнула.
Когда рыжий пушистик только появился в ее жизни, он спокойно помещался на ладошке и легко протискивался под дверью. Лакать из блюдца малыш не умел, и Зое пришлось купить ему соску. То ли размер не подошел, то ли резина не пришлась по вкусу, но человеческий способ кормления котенка не устраивал. Зато он с удовольствием облизывал обмакнутый в молоко палец и целыми днями готов был сидеть на Зоином плече. С возрастом вкусы рыжика менялись: он благосклонно закусывал свежим творожком, с урчанием поедал сосиски, с завидным хрустом разгрызал куриные косточки, иногда не отказывался и от обычной каши. Но привычка к наплечному образу жизни оставалась неизменной. С тяжелеющим довеском на плече Зое пришлось смириться под воздействием угрызений совести: целый день на трудовых подвигах, зверьку мало времени уделяет. В общем, по утрам красить глаза, наспех варить кофе и натягивать колготки приходилось с цепляющимся за плечо рыжиком. По вечерам котик встречал ее в прихожей и радостно карабкался на законное место, довольно терся мордочкой. Царапины на плечах стали привычным явлением, от переизбытка кальция в коготках не спасали даже поролоновые наплечники, а габариты кота все увеличивались.
Кряхтя и постанывая, Зоя встала, добралась до холодильника, открыла дверцу. Кот угрожающе наклонился на плече, придирчиво изучая стерильно пустые полки. Только в нижнем боковом ящичке лежали остатки ливерной колбасы. Секретарша печально вздохнула, кот из солидарности тоже.
— А во всем, между прочим, Витька виноват, — доверительно сообщила Зоя коту. — Конечно, характер у него есть, мозги… тоже, да и вообще в нем много чего положительного. Просто он свои таланты не в том направлении использует. Ты представляешь, этот сопляк доконал-таки Броля, тот выдал ему разрешение на журналистское расследование и даже пообещал помощь, если обнаружится что-либо стоящее. — Вежливого собеседника Брысяк не изображал, свесившись с плеча девушки, деловито принюхивался к ливерке. — А Витя точно чего-нибудь отыщет, да и копать старательнее будет, чем на огороде тети Леры.
Кружочек колбасы, освобожденный от оберточной бумаги, был в палец толщиной. Зоя честно разрезала его пополам. За вчерашней беготней да нервотрепкой сама на одном кофе существовала, в кондитерскую за булочкой и то не удосужилась сбегать, а еще с Витькой воевать пришлось. Дележ Брысю не понравился, выданную долю посчитал унизительно мизерной, но взял, спрыгнул на пол. Свой кусок кот проглотил мгновенно и грубо намекнул, что после холодных закусок следует поддавать основное блюдо. Зоя охнула, уронила свою порцию, схватилась за поцарапанную ногу. Кот слопал добавку, забрался на диванчик и неторопливо стал вылизываться.
— Ты рыжая скотина! — Зоя посопела, но ругаться на кота передумала.
На ее ворчание зверюга реагирует по-мужски, то есть и ухом не ведет. От словесных излияний продуктов в холодильнике не прибавится. Вздохнув, девушка пошла одеваться для выхода в магазин. Брысь высунулся в прихожую — проводить и заодно напомнить о себе.
— Да переживаю я за него. Понимаешь? Волнуюсь! Хоть и рычу… но это так больше по привычке. Прикинь, я за ним с ползункового возраста присматривала. Витьке года полтора-два было, когда тетя Лера стала регулярно его мне подбрасывать. Она младше моей мамы, да и пацана рано родила, конечно, ей погулять хотелось. Впрочем, мне тоже.
Брысь сел, обвив передние лапки хвостом, поглядел внимательно. Зоя припомнила, как она, четырнадцатилетняя девчонка, бегала на свои первые свидания, с пятилетним карапузом. Некоторые ее кавалеры смущались, другие от души веселились от прогулок втроем: ухажер нежно сжимает правую руку девушки, а за ее левую ладошку держится насупленный ребенок.
— Там трое… вернее, четверо здоровых мужиков было, и пропали без следа и следствия. А молокосос думает, что он во всем разберется и всех спасет. Да его, сопляка, даже посмертно не наградят… тьфу ты черт, прости господи, что я такое говорю…