Тяжелые шаги все приближались, уже начала подрагивать мебель в зале. Но Фриц даже ухом не повел. Датчики Ганса показывали, что парень дрыхнет без задних ног.
— Этак он никогда бояться не научится. Но будить его сейчас — только мешать будет, — пробормотал декс.
Сова с испуганным писком взвилась под потолок, заметалась там, а потом забилась в самый дальний от двери угол на одном из шкафов, стоящих по бокам от камина.
В зал вошел высокий старик с длинной, ниже колен, белой всклокоченной бородой. Лицо его было изрезанно морщинами, а глубоко посаженные глаза светились зеленым светом. Ганс и сам ростом был не обижен и всего ничего не дотягивал до двух метров, а этот гость был головы на две выше него.
— Ну, что, мальчишка, — гулко пророкотал старик, — сейчас ты узнаешь, что такое страх! Думаешь, тебе так просто удастся разрушить проклятие? Как бы не так! Сейчас ты умрешь!
— Эй, полегче, ваша милость! — возразил киборг. — Бояться не я хотел научиться, а вот он. — Декс мотнул головой в сторону кровати, на которой мирно храпел Фриц. — А я и так знаю, что такое страх, так что претензии не ко мне.
— Он тоже умрет, — рявкнул призрак, — как и ты, дерзкий сопляк!
— Фи! Где ваши манеры, почтеннейший? — возмутился Ганс. — Я же вас не оскорбляю.
— Ты еще пожалеешь, что переступил порог этого замка, нахальный человечишка! — загремел рассерженно старик и потянулся руками к парню. — Пришла твоя смерть!
— Полегче, полегче, дедуля! — воскликнул декс, уворачиваясь. — Ты, может, и здоров, и силен, так и я не слабей, а может, и посильней тебя.
— А это мы сейчас проверим! — Если ты окажешься сильнее меня, я сниму проклятие с этого замка и с герцогской девчонки. — Призрак вытянул руку в сторону, со стены сорвался фламберг и прилетел прямехонько в его ладонь. — Вот теперь померяемся силами, мальчишка! — расхохотался он, полыхнув глазами, и крутанул мечом так, что он с гудением вспорол воздух.
— Нашел, чем удивить! — фыркнул Ганс, активируя инфракрасную подсветку глаз.
Старик на мгновение опешил, не ожидая, что у простого смертного глаза вдруг загорятся адским красным светом, но в следующий миг взмахнул мечом, рассчитывая одним махом покончить с наглым выскочкой. Увы, удар пришелся в пустоту, зато сзади послышался свист воздуха, и плащ призрака стал на три четверти короче. Взревев от негодования, старик бросился на Ганса, яростно размахивая огромным мечом, который в его руках порхал, как тростинка. Однако киборг оказался весьма непростым противником. Начиная с того, что техника боя оказалась для призрака совершенно незнакомой. Декс не рубил мечами, как все мечники. Его руки вращались, и скимитары наносили длинные резаные раны. Скорость была такой, что старик успевал замечать только две сверкающие молнии, голубыми и белыми росчерками мелькавшие вокруг него, чтобы нанести очередной глубокий порез, выпивая его силу. Его одежды превратились в окровавленные лохмотья, а несносный человечишка не получил ни царапины. Мало того, этот гаденыш умудрился разрезать ремень, удерживающий штаны призрака на приличествующем им месте, и они, конечно же, тут же свалились ниже колен, стреножив старика. Взревев, как раненый буйвол, призрак нанес удар такой чудовищной силы, что Ганс, принявший его на скрещенные мечи, вынужден был уступить, и старику удалось прижать к низу его скимитары. Призрак торжествующе рассмеялся, предвкушая, как прикончит сейчас этого неожиданно сильного парня. Однако Ганс подскочил на месте и, сделав мах правой ногой буквально в вертикальный шпагат над сцепившимися мечами, нанес сокрушительный удар ногой в челюсть противника. Казалось, голова старика оторвется и улетит прочь. Выпустив рукоять своего фламберга, призрак рухнул навзничь, раскинув руки и ударившись затылком о каменные плиты пола.
Тяжело переводя дыхание, Ганс попинал поверженного врага носком сапога, отер от крови скимитары и убрал их в ножны, которые закрепил у себя за спиной. Скрипнула кровать. Декс оглянулся на свою знакомую, которая подошла к призраку. Львиная морда погрузилась в спинку кровати, высунулась с другой стороны и с любопытством уставилась на старика.
— Надо же, Сам припожаловал! — проскрипела она. — Ты бы связал его, Ганс, а то мало ли.
— А поможет? Он же, вроде, призрак, — с сомнением произнес декс, отрываясь от кувшина с вином: необходимо было срочно восполнить баланс жидкости и энергетические запасы.
— Призрак-то он призрак, да раны ты ему самые настоящие нанес, — возразила кровать. — Так что давай, я над ним сверху встану, а ты его за руки, за ноги к моим ножкам привяжешь. И не забудь отрезать у него бороду. Вишь, какую отрастил? В ней его сила сокрыта. Как обкорнаешь бородищу, так и лишится он всякой магии.
Ганс так и сделал: отыскал крепкие ремни и туго-натуго примотал конечности старика к ножкам кровати. Та одобрительно скрипнула, и декс не удержался — погладил деревянные завитки львиной гривы. Морда расплылась в довольной улыбке и заурчала, как самый настоящий, только здоровенный кот.
— Что ты там говорила про него? — Киборг кивнул на торчащую из под кровати голову призрака. — В каком это смысле — Сам?
— Да как же?! Сам и есть! Это же он проклял дочку нашего господина и заколдовал замок. Он же заявился к Его Светлости и заявил, что хочет в жены его дочку, графиню Аделину. Девочке тогда было всего двенадцать лет, но уже тогда видно было, что, когда она вырастет, то будет чудо как хороша. А этой старой перечнице уже за триста перевалило. Он же чернокнижник на все королевство известный. Не захотел наш герцог отдавать ему свою единственную дочь и указал на дверь. Вот старикан и разозлился. Изгнал он всех из замка, только днем и можно было сюда заходить, да и то все боялись. А всякого, кто тут оказывался ночью, убивали призраки. Так и не получалось ни у кого не то что все три, а даже и одну ночь провести в замке. Скоро семь лет уже, как творится здесь колдовство черное, и снять его ни у кого не получалось. Только тебе это под силу оказалось.
Тут старик замычал что-то и открыл глаза и встретился взглядом с деревянной львиной головой, свесившейся со спинки кровати и почти упирающейся носом прямо в его нос. Старик даже вскрикнул, когда эта морда неожиданно клацнула клыками, едва не оттяпав ему сей внушительный выступ на лице.
— Ага! Не нравится, когда тебя пугают! — проскрипела кровать. — Конечно, самому страх наводить и любоваться, как твои твари разрывают на куски несчастных, которые пытались снять твое проклятие, тебе, конечно, куда больше нравилось!
Призрак попытался высвободиться, но не тут-то было: ремни были прочными, а киборг постарался на славу. К тому же старик пребольно ударился коленями о днище кровати, которая злорадно рассмеялась дребезжащим смехом.
— Убери от меня эту дрянь! — проскрежетал он. — Что тебе от меня надо?
— Ты обещал снять проклятие с дочери герцога и расколдовать его замок, если я тебя одолею, — напомнил Ганс.
— Отвяжи меня, и пусть эта мерзавка с меня сойдет! — мрачно сказал призрак.
— Да пожалуйста! — пожал плечами декс и обрезал ремни, но прежде, чем кровать сошла с поверженного чародея, киборг прижал того к полу скрещенными на шее мечами, так что голова старика рассталась бы с телом быстрее, чем он успел бы хотя бы пошевелиться.
— Твоя взяла, — призрак метнул в киборга злобный взгляд. — Да развеются чары мои! Да будет сей замок свободен от всякого колдовства! Да примет все первоначальный вид!
Чародей хлопнул в ладоши, и словно вихрь пронесся по замку в единый миг выметая из него все темное и злое, всю пыль, грязь и паутину, что скопились здесь за долгое время. В следующее мгновение скользнули в стороны волшебные скимитары Ганса. Глаза чернокнижника, казалось, от страха вывалятся из глазниц, так как он решил уже, что сейчас голова его отделится от тела. Но прошло несколько секунд, а она все еще не спешила расставаться с шеей.
Декс выпрямился, разводя руки со страшными мечами в стороны, и усмехнулся. Старик вскочил и только тут почувствовал, как осыпались длинные волосы его бороды к его ногам. Схватился он за гладко выбритый подбородок и взвыл голосом нечеловеческим, упал на колени, стал собирать с пола седые пряди, да что толку в них теперь было. Лишился он всех своих сил колдовских.
Сова, до последнего прятавшаяся на шкафу, перелетела из своего укрытия и опустилась на спинку замершей навсегда кровати. Увидал ее чернокнижник, бросился к ней, скрючив пальцы с длинными ногтями. Пискнула испуганно птица, а Ганс вскинул руку с мечом навстречу обезумевшему старику. Острый клинок легко вошел в ставшую вдруг хлипкой, впалой грудь и пронзил черное сердце чародея. Упал он к ногам декса и рассыпался черным прахом.
— Ну, вот и все. Нет больше проклятого колдуна, — тихо сказал Ганс. — Замок расколдован. А где же дочка герцога?
Сова издала печальный сиплый крик и спрятала голову за растопыренными крыльями. Ганс изумленно уставился на птицу.
— Так это, что же получается? — пробормотал он. — Выходит, ты и есть заколдованная девочка?
— Да, это я, — еле слышно произнесла сова человеческим голосом.
— Значит, ты умеешь говорить? — Декс отвел ее крылья в стороны и заглянул в огромные грустные глаза. — А почему ты раньше не разговаривала со мной?
— Нельзя мне было говорить, — вздохнула сова. — Стоило бы хоть слово сказать, как проклятье стало бы уже вечным, и снять его было бы уже нельзя никогда.
— Понятно. И что же нам теперь делать? Как-нибудь можно тебя расколдовать? — спросил Ганс, уже привычно поглаживая птицу по рыжеватым перышкам на голове.
— Можно, — ответила сова. — И теперь я вижу, что ты можешь с этим справиться.
— Что я должен сделать?
— Возьми меч, отруби мне крылья и лапы и брось их в огонь. А затем отсеки мне голову и так же брось в камин.
— Ты с ума сошла? — возмущенно воскликнул Ганс. — Я не сделаю этого! Я же убью тебя, а не расколдую!
— Делай, что я тебе говорю! — захлопала крыльями сова. — Как отрубишь мне голову, превращусь я в дикого зверя или в чудище. Ты должен схватить меня и удерживать в течение трех минут, как бы я не вырывалась и не пыталась тебя убить. По истечении трех минут ты должен поцеловать меня, какой бы страшной и омерзительной я не была. Сменю я так семь обличий, и если ты сможешь удержать меня, то, после последнего поцелуя, вернется ко мне мой прежний, человеческий облик.
— Ну, что ж, если все будет так, как ты говоришь, то я готов сделать так, как ты просишь, — вздохнул декс. Он скинул куртку, чтобы ее пышные рукава с многочисленными разрезами не мешали ему, взял сову, уложил ее на стол, расправил в стороны ее крылья, вытянул лапки и сказал: — Закрой глаза. Я постараюсь сделать все быстро, чтобы тебе не было больно.
Сова смежила веки. Ганс взял поудобнее свои скимитары. Трижды свистнул меч, и улетели в камин отрубленные совиные крылья и лапы. Рассек воздух второй меч, и откатилась в сторону круглая птичья голова. Полыхнул ослепительным светом огонь в камине, за ним вспыхнуло тельце совы на столе и превратилось в огромную орлицу с острым загнутым клювом и крючковатыми когтями.
— Ага, птичка, значит, — кивнул декс и бросился за спину птице.
Сгреб он орлицу поперек тела, чтоб не достала она его когтями, прижал к себе. Бьется птица, машет крыльями так, что даже от земли киборга оторвала, да ничего сделать не может. Извернулась-таки, повернула голову назад, клювом ударить хотела, да Ганс пригнулся, а потом схватил одной рукой клюв, чтобы не клюнула. Тут как раз на внутреннем экране часы три минуты досчитали, чмокнул декс орлицу в самый кончик клюва.
Превратилась она в медведицу и попыталась подмять под себя киборга. Но не тут-то было. Бросил Ганс ее через себя, а сам сверху на грудь ей уселся, придавил передние лапы к полу, а сам знай от злобно рычащей морды уворачивается. Как закончились три минуты, улучил декс момент и поцеловал медведицу прямо в нос.
Ганс и мигнуть не успел, как обвилась вокруг него здоровенная змея, давит, сжимает его кольцами, а сама зубами ядовитыми за лицо укусить норовит. Но киборг-то тоже не лыком шит. За свою жизнь космодесантную и с удавами дело имел, знал, что если начнет биться, вырываться, сдавит его змеюка еще сильнее. Руки у него свободными остались, вот и схватил он змею за шею и удерживал ее морду в стороне, пока время не истекло, а тут уже захлопнул ей пасть и в нос чмокнул.
Перекинулась змея в тигрицу. Еле-еле успел Ганс вывернуться, а не то растерзала бы она его когтями страшными. Вскочил он огромной кошке на спину верхом и обхватил шею руками, а ногами бока сдавил. Опрокинулась тигрица на спину и давай кататься по полу. Бьет лапами когтистыми, рычит, а достать киборга не может. Попыталась запрокинуть голову и клыками декса достать, только он как раз этим и воспользовался — поцеловал морду усатую.
Превратилась тут тигрица в паучиху громадную. Порадовался Ганс, что в этот момент как раз на спине у нее сидел — на могла она при всем желании достать его ядовитыми хелицерами. Ухватился декс за лапы мохнатые и знай себе подскакивал, пока паучиха туда-сюда по залу металась. Как время истекло, придавил он голову ее к полу и прижался губами куда-то между восемью паучьими глазами.
Шмякнулся Ганс на пол вместе с тем, во что превратилась герцогская дочка. Глянул декс, а это зомби полусгнившая в лохмотьях истлевших. Хотел он ей руки с ногтями грязными за спину заломить, да оторвал нечаянно обе. Рычит, верещит зомбяка, зубами клацает, что-то про мозги вопит. Сдунул Ганс у нее со лба червяка и приложился ко лбу.
Тут почувствовал декс, что руки и ноги у него уж больно сильно в сторны расходятся на шее зверюги огромной. Цепляется он за чешую, а сам не знает — то ли молиться, то ли материться:
— Да твою же шестьсот сорок восьмую дивизию космодесанта! Это что же такое творится-то! Только бы не взлетела! Если она в воздухе истинный облик вернет, то мы так хряпнемся, что уже ни один лекарь восстанавливать не возьмется. Мать моя DEX-Company! А-а-а-а-а!
Утро пришло неожиданно: вроде только заснула, а уже звонок от Инги. Собрала сонного гномика в сад, поплелись к лестнице, у ординаторской столкнулись с кучкой медперсонала — видимо, собрались на обход. Вадим, уже одетый в куртку, что-то объяснял толстому лысому врачу и тыкал ручкой в журнал, дядька кивал и задавал вопросы. В нашу сторону кудряшка только взглянул и подмигнул Витьке.
Особой радости от ночных договоренностей в душе у меня не было. Даже наоборот. Полночные сердечные излияния приносили стыд, а странные перспективы оказаться в белом платье вызывали конкретный скептицизм. Хотелось кривенько хмыкнуть и забыть. Мог бы подойти и обнять хотя бы! Видно, решил, что уже победа, и девушка я нынче скучная, вот и кивка хватит. Ну-ну!
Спустились в холл. Времени в обрез. Сдала ребенка с рук на руки. Расстроилась, вспомнив, что у Инги нет детского кресла, как и своих детей. Иду обратно, думаю о штрафе. Злая, как скворчащая сковородка, взгляд в пол и куда-то в себя. Чуть не врезалась в кого-то, отошла направо. Снова загородили. Глаза поднимаю — Вадим.
— А я уж думал, ты сбежала, — иронично улыбается.
— А что, так можно было? Черт! Почему раньше не догадалась?! — меня целуют, но на лестнице обниматься стыдно. Я напряженная, как струна, и, посмеявшись, меня отпускают. Ловлю себя на мысли, что вряд ли его увижу еще. Все, что казалось ночью таким настоящим, растаяло перед светом дня, и на деле совсем смешное. В сущности, ведь ничего и не было.
— Ольга, не теряйся, хорошо? — спрашивает врач, видимо, прочитав на моем лице эти мысли. — Я понимаю, что ты еще не готова, но тебе нужно иначе взглянуть на себя и мир. Сейчас у тебя есть задание, не воспринимай сразу в штыки. Попробуй.
Вадим еще раз прижимает меня к себе и, отпуская, уходит не оглядываясь. А я стою и гляжу вслед, как дура, ожидая, что обернется. Снова злая! Вот что за драма? Когда мужчина и женщина друг другу чужие — им общаться легко, но стоит только чуть-чуть обозначить, что это «мое», начинается вечная карусель: «А оно мне надо? А может, это я вовсе не нужна? А почему не подошел? Так лучше уж и совсем уйди! А может я чего зря сказала? А как его понимать? Надо быть мягче. Не навязчивей, а мягче! А что это за симпатичная медсестра меня оценивающим взглядом сопроводила?»…
Отношения — это словно два человека решили быть вместе и взялись за руки, налетел ветер, налилось море — они брыкаются в непонимании, и не слышат и не видят среди волн. Есть доверие себе и доверие партнеру — выбрались на берег. А нет, так расцепили руки и поплыли в разные стороны — искать спокойные острова. И земля под ногами меня привлекает сейчас больше. Я устала доверять, быть обманутой. Устала метаться меж холодом и жаром — хочу быть противно теплой. А задания? Наверное, это такая неудачная шутка… А на обходе меня выписали. С одной стороны, он обещал. С другой — неожиданно и почему-то обидно.
Итак. Первый день после выписки. Таких будет еще четырнадцать — затем я должна решить для себя — кинусь ли я в омут новых отношений… Наверное, нет. Не такие мужчины мне нравились: я любила, когда убегаю, отшучиваюсь, номера меняю, а он находит, за руку хватает — не отпускает. А тут что? Предложил непонятно чего, время дал и гуляй. Не. Когда у женщины появляется время — у нее заводятся мысли, и она их думает! А когда женщина подумала — она уже решила совершенно по-другому.
О, милая смсочка… И тебе дня. Будь здоров.
А тут, по дороге с работы, как ливануло! И куда? О! Кофейня. Помнится… Да, песенка такая неторопливая, мелодичная в колонках, саундтрек к «Бойцовскому клубу», кажется, и другие «мы» — в обнимку. А потом… Мне цветы. И гуляли в мороз. И цветы пришлось тащить ему. Поэтому домой я принесла уже веник. Но «Букет» честно стоял до следующего утра, пока кот не скинул…
В кофейню все же зашла. Села за тот же столик. Достала планшет. Ну-ка! Есть все джи, что нужны. Открываем соцсеть. Уф! Суровый острый взгляд из-под очков. Михаил рядом с красивой девушкой. Какие встречи?! Мне даже на аватарку бывшего смотреть стыдно. Нет. Ерунда.
— Ольчик! Это ты?! — сзади подбегает Славка. Вот специально так?! Это он был тогда виноват. А о чем вспомнишь — вот и оно! Память добродушно подкидывает знакомый образ из еще более раннего прошлого: этакий мужчинка-щеночек. Нос-картоха, помнится, сравнивала с Гировским. Короткие светлые волосы. Не ежиком, а как раз, чтоб симпатично. Глаза при этом темные — карие и дурноватые — смотрит на тебя, и как бес, будто подбивает на дурные мысли… Что ни слово — то крючок. Постоянные споры и подковырки. Каждая фраза заставляет потрудиться с ответом. Каждый ответ, будто госэкзамен: «Будь всегда интересной — и ты будешь рядом. У! Детка!». Парнишка — гроза нашего клуууба. Угук. Кто не постесняется устроить стриптиз до трусов на спор при паре десятков восторженных воздыхательниц? Ну, конечно! И почему я считала, что это интересно? Не помню… Ах, да. Я считала, что все это бред. И он мне не нравился. От слова совсем.
Помнится, стою, никому не мешаю, курю у заборчика — подлетает это нечто и говорит, что названивал мне все две недели, а чего это я трубку не брала?! Ну… И послала дальше звонить. И имена девиц своих не путать. А потом… Недели боев! И через плечо перекидывал, и тащить куда-то пытался, по голове получал — не срабатывало.
А затем мы попытались по-другому: «Вот ведь я такой несчастный. Девушка нас бросила. Никому я такое чучело не нужно». Или как-то так. Но вот эта избранность меня из толпы, эта мнимая открытость души и необходимость помощи ему и сочувствия — пробили брешь в обороне…
Было интересно. И опасно. На каблуках пройтись по третьему этажу недостройки — по стенке, шириной в кирпич — сантиметров пятнадцать, наверное, и еще пленка сверху пополам со скользким снегом… Ведь я же безбашенная — другие скучны… В гостях у него выкинула бантик с блузки в урну — гуляем дальше, родители звонят: «Чей?». «Катин»… Ну, конечно, Катин.
А потом и Катю я тоже увидела. Хорошая такая Катя: и правая, и левая — пятого размера! Но «мы же не ругаемся — мы взрослые люди». Поэтому было еще много-много разговоров о том, почему я не «та самая». «Низзя носить яркие рубашки, одеваться, как хиппи в колхозе на выезде, топтать саморасписные кеды, и нанизывать кучу браслетов. Нельзя улыбаться так радостно. Нельзя то, нельзя это»… Когда я через полгода взглянула на себя в универское зеркало — я увидела сорока пяти килограммовое чудо, на каблуках, в строгом брючном костюме-тройке, женском, естественно. Плащ Джеймса Бонда через руку. На голове черная шляпа «хомбург». Очень строгая и красивая. Но я все равно была «не та», потому, что не в этом было дело. А глаза на худом осунувшемся лице были очень грустными — я умирала в этих рамках! И скучная серость, костюма, в их числе.
— Ольчик, какими судьбами здесь? Ах, дождик… Понятно. Ты как, где нынче? Отлично выглядишь. — даже не верится, что вижу радость встречи на том же лице «друга-тирана».
— О тебе не могу того же, — прервать поток слов сложно, но главное гадостью. Он оценит.
— А я уж лет семь, как по профессии. Платят хорошо. Не зря восстанавливался, ну ты помнишь. Ага. После армии. Выходные с парнями — облазили все башни в округе. А тут за двести пятьдесят километров такие катакомбы — недавно нашего как привалило — еле вытащили! До сих пор свой айфон найти не может. Недавно там на нас наехали какие-то левые, так я с битой, Крепычу ствол дал для устрашения, так он из него пальнул случайно, представляешь! Отдачу не рассчитал еще…
А я слушаю весь этот бред. И понимаю, что не слушаю. Глаза выцепляют детали. Славка на первый взгляд не сильно постарел. Семь лет не виделись. В его возрасте народ уже женат и с брюшком. Но и его время не щадит! Он весь такой затасканный, как мартовский кот. Морщинки есть. Одежка, явно мамой выбранная. Модная, как прежде. Даже слишком. Фразы как по шаблону, сразу понятно, что часто повторяет. Запах духов, как всегда — зашибает в нос, чтобы уносить жертву было сподручнее. Не соблазнил, так ароматом оглушил! Официантка подошла — и уплыла уже повиливая попой. Славке не важно качество — ему важно добиваться. Кого-угодно. И ведь не наскучило же! И важно, чтобы считали самым лучшим. Во всем. Поэтому, он так много болтает и выдумывает. Цыганский метод гипноза. О, мы много говорили о всяких НЛП, но я в этом разбираюсь и то лучше.
А Вадимборисыч был прав. Хоть и случайная, но встреча оказалась не страшной. Я больше не ненавижу. Скорее понимаю, что я просто выбрала когда-то не того человека — он пустой и скучный. И очень неуверенный в себе. Травма маминого недовольства и младшего любимого родителями братика…
— Оленька, я тут квартиру снимаю — как раз над кофейней. Может, поднимешься? У меня Бакарди, как ты любишь. Не любишь? Да как его можно не любить! Поболтаем. Повспоминаем…
— Слав, а что у нас тогда не вышло? — мысленно приготовилась брать ручку и блокнот.
— Оленёк, ну чего ты, а? — лицо парня стало напоминать обиженную моську еще больше, будто хотел вкусную косточку, а сейчас ему будут ребенка втюхивать и за шкирку в ЗАГС тащить, — ты же сама тогда отказалась с нами в «Зону» ехать, страйкбол тебе не нравился. Потом у вас там с Мишкой закрутилось. Я ревновал, ну, помнишь скандал, да. Каюсь.
— Какое «ревновал»?! Мы с тобой две недели встречались! Две! А это спустя год было. Я фигею! Ты мне вообще кто? Страница. И звать тебя никак. Пролистнули. Долбанутая вся компания ваша. Кстати, как там Миша? Нет. Ничего от него не надо. Встретиться хочу. Видитесь? Скажи, чтоб позвонил мне. Ага. И тебе не хворать.
Славка посидел немного, потом пришла веселая компания девушек, и он перебежал к ним, как облизнувшийся кот на сметану. У стойки заметила знакомого студента. Отвернулась — незачем ему меня видеть. Но он заметил и присел напротив.
— Здравствуй. Говорят, ты под машину попала?
Разговаривать не хотелось, но злобный наблюдательный взгляд Славки творил с настроением чудеса. Да и студент — подходящая кандидатура, чтобы позлить бывшего: высокий, темноволосый, явно не чуждый легкой атлетике. Из-под серебристых очков взгляд внимательный дружелюбный. Со стороны посмотришь — ну, почему б не влюбленные? В рабочие будни он часто приходил ко мне в кабинет. Договаривался о сдаче зачетов в определенные сроки, узнавал о составе экзаменационной комиссии. А чаще мы просто дружески трепались о санкциях и экономике, о вкусных рецептах его бабушки, которые я иногда записывала и теряла, о его овчарке. Простой, ни к чему не обязывающий треп, который очень повышал мне настроение. Признаюсь, без него в больнице было скучно… Но роман?! Не! Такие красавчики — достояние общественности, а не одной определенной женщины.
Через полчаса я удрала, трусливо отказавшись от того, чтоб меня подвезли. И вот, кофейня осталась позади, как и ненужные воспоминания. На душе полегчало… Ну и дурой же я была — как на Славку можно было позариться? Хотя, просто время прошло, а он остался далеко-далеко в прошлом. Он не вырос. Какие глупости — вспоминать, что когда-то тебе наговорил бабник, который и со своей-то жизнью не знает чего делать. Вспоминать, в деталях и интонациях то плохое, что он говорил. Ругать себя его словами. Думать, как бы он посмотрел на меня постаревшую и располневшую и отвернулся… Многолетняя дурь! А ведь меняемся мы оба. И он, и я. Меняются и остывают эмоции. Исчезает важность. Спасибо ему за этот урок… И за скандал тогда — спасибо. Вообще, спасибо. И прощай. Такие глупости — таскать обиды в душе столько лет. Хотя… Тоже опыт. А то воспринимался бы сейчас разговор со студентом Серёжей, как флирт, а не как дружеское общение…