Рабочий день тянулся невообразимо долго. Утром, занятая конференцией, потоком студентов, подошедших «за справочкой», звонками и перепалками с начальством, я ни о чем почти не думала. Иногда, вспоминая, поглядывала на телефон, но потом, со вздохом, откладывала его на дальний край стола.
Бухгалтер Наталья Филипповна, молодая пухленькая женщина, сидевшая за столом напротив, шутливо подмигивала, что, вероятно, жду любовных посланий. К обеду я не выдержала и сказала, что если телефон пиликнет сообщением, разрешаю швырнуть его в стенку, а если будет звонить, то можно сразу в окошко. Филя загадочно улыбнулась и выдала в своем духе, что молодо оно зелено, а любовь она — морковь. Но вслух меня больше не доставала. Люблю эту клевую дурынду: она умная ровно настолько, чтоб справляться с работой косячно и лениво, но и чтоб уволить повода не нашли, а в вопросах житейских — спокойная, как грузовик, и мудрая, как гадюка. Мне б так…
После обеда я засела за бланки и регистры. Бесконечные буковки и цифры помогали мне отвлечься от грустных мыслей про учителя и утренние слова. Через полчаса вбивания данных, голова окончательно поехала.
Люблю крепкий чай. В приемную закупают самый дешевый «Майский» в пакетиках. Когда после второй кружки за день, кофе уже отказывается бодрить, то два пакета этого чудного зелья с сахаром на кружку кипятка — поистине оживляют. Не иначе, как черная магия и происки Вельзевула. Душу за крепкий чай!
Пришли две подружки-хохотушки бальзаковского возраста — преподавательницы с истфака — и начали активно совать Филипповне каталоги орифлейма и пробники «подлинных брендовых» духов из конфиската.
Я щебечущей компании была откровенно до лампочки. Они полгода заставляли меня толком краситься и прыскали украдкой своими вонючими сладкими духами, от которых определенно была польза — на обратном пути в автобусе вокруг меня был исключительно этот «изысканный аромат», а не прижимающиеся со всех сторон пассажиры.
Когда веселая компашка сговорилась и, чуть не держа меня за руки, толпой принялась красить в три руки, то добились тетки исключительно обратного эффекта. Начальник, внимательно оглядев красную распухшую рожицу, погрозил им пальцем и отправил меня лечиться домой. Аллергия — отличная вещь. По крайней мере, от эстетов-сетевиков спасает.
Сегодня же мне было так пусто и одиноко, что я даже жалела о своей непричастности. Так странно. Вроде работаю, вроде общаюсь, к моему мнению прислушиваются, над шутками смеются, но своей в коллективе себя не чувствую. Будто чужая девочка пришла ненадолго посидеть — вроде и прогонять смысла нет, вроде и говорить с ней не о чем. Ну не умею я перемывать косточки коллегам в таком злорадном ключе и следить за пятым мужем какой-нибудь знаменитости — совсем не интересно! Повышение пенсионного возраста, конечно, обидно, но обсуждать всерьез тоже как-то неприлично. Молодая, вроде, девушка. Да и толку зубами скрипеть, если поделать ничего нельзя.
С начальником иногда было весело. Сто сорока килограммовый ректор, задыхаясь в плотном галстуке и изрядно промокшей от пота рубашке, мог часами рассказывать о том, каких влиятельных и известных людей знает, кто из перспективных учеников обязательно высоко пойдет, а кто так и будет сидеть под юбкой у матушки. Но больше всего ему нравилось меня смущать: «Оленька, а ты бывала в подземельях нашего главного музея? Нет? Хотя, да, о чем я. Сам давненько туда заходил в гости к своей подружке — трахались там, как кролики. Ага. Быстро, потому что холодно!».
Первое время я не знала, как на это реагировать, и на что мое начальство намекает, и намекает ли. А потому молча хихикала, иногда краснея на самые неприличные шутки. Но, в конце концов, смеяться тоже надоело, а скромненькой доброй девочке работы наваливали вдвое, поэтому шутки стали отскакивать, не долетая до ушей, а начальство воспринималось, как жужжащий старый котел: пыхтел над плечом — делала вид, что усиленно тружусь, горячился, что того гляди лопнет — старалась сдать почти вовремя. А наглел и заставлял бегать везде, как масло в чашке, так вылью на него пару заранее приготовленных фраз без лишней эмоциональности. Если надо отпроситься, то отлично работали отмазки про ПМС и заболевшего ребенка. Все женские невзгоды начальник воспринимал, как адские муки неплохого человека, которого угораздило родиться женщиной.
Сегодня я в очередной раз оказалась виновата, что не предупредила завкафедрой о грядущей проверке. Молча стояла на ковре минут двадцать, а потом повернула монитор и показала дату сообщения на електронке. Начальство поджало губы, но тихо бурчало под нос еще некоторое время.
— Не цените вы меня, Тарас Львович, — говорю я, хитро улыбаясь. — Уйду я от вас.
— Да куда ж ты пойдешь? — спрашивает гроза универа и не собирается верить.
— Так сами же везде меня посылаете, по долгу службы со всеми знакомите, теперь вот в министерство зовут. И к дому ближе. И зарплата больше…
— Это к Лариске Михалиной, что ли? Считай, что уже не зовут. Позвоню я ей, выскажу, как ценных кадров переманивать.
— Так ценным-то платят больше, а не перспективы карьерные обламывают, — говорю я, пытаясь понять, шутит ли он. И шучу ли я…
— Стимулирующих лишу — еще веселее запоешь! — возмущается начальник и тут же спрашивает, где оставил портфель. Тащу искомое со своего стола (опять мне документы смял!), и про себя костерю трухлявого криптозадожряка пентюхляем и лютодуботрюнделем. Радует, что даже спустя годы, как я уволюсь, мое устное творчество еще долго будет общеуниверским народным творчеством. Не злите женщину с фантазией! Во как.
По привычке беру телефон и смотрюсь в черный экран, как в зеркало. Так странно, ведь все утро не звонит и не пишет. Ну, допустим, утром я ничего не слышала. Прокатит такое? Или не расслышала конкретно. Ну, или не знаю повод — кому и зачем он это сказал. В конце концов… А вдруг не про меня? Но ведь ушел не прощаясь и пропал, а значит, плохо все. Снова проглотила ком обиды. Нельзя эмоций. Нельзя.
Телефон обиженно тренькнул в руках. Включила. Ёмоё! Три смс, два пропущенных и голосовое сообщение.
«Привет. Убежал с утра. Обиделась?».
«Точно обиделась! Сфоткай, как губы надулись».
«Ну, в чем я виноват опять?».
Сообщения пришли еще до обеда. Дальше звонил подряд. Это я у начальства была. Филька, зараза, ухмыляется и просит телефоном в нее кидаться. Зашел Тимирязев с зачеткой, ему вместо Фильки влетело бумажным комком прямо по очкам.
— Гляжу, у вас тут весело! — шутит студент, — Мне бы Петриченко поймать.
— Все завтра! — практически кричу я и выбегаю, пытаясь не зареветь до того, как моя рожица скроется за дверью.
Не знала, что получить смски так, будто, все нормально, это еще обиднее, чем не получать. Мне бы пару дней. Пару дней! Я бы успокоилась, перестала бы Вадима считать своим, перестала бы при мысли о нем сразу ощущать его объятия, вспоминать, как на палец накручивала его волоски на груди, а он ворчал… Он еще слишком близко к телу. К телу ли! И я не могу поверить, что уже не повторится, а потому все это болью бьет по глазам и прорывается слезами! Мне бы пару дней остыть, чтобы воспринимать, как друга. Чтобы скрыть, а потом совсем подавить эмоции. Пусть они тлеют где-то внутри, пусть болит и ноет, но дайте мне погасить основной пожар! А тут, еще не успев уйти, снова дарит надежду…
Хочет ли женщина, чтобы ей врали? Я точно отвечу — ДА! Сначала не верится, кажется нелогичным, но факт. Если бы при встрече мужчина говорил мне что-то вроде: «Сначала будет весело, а потом разбежимся», или «хочу вкусную еду, и чтоб ты за мной прибирала», или «вообще-то на неделе уже занято двумя девицами, но, так и быть, сегодня я с тобой»… Наверное, я бы такой правде рада не была.
Желание нравиться заставляет нас приукрасить себя и словами, и делами. Любовь творит чудеса, превращая скучного сухого человека в нечто новое и чудесное, чем он прежде не был, но расцвел, благодаря счастливым восхищенным глазам, смотрящим на него. Влюбляясь, мы счастливы в своем неведении правды, в своих песочных замках, а вера помогает добавить цемента и бетона к хрупкому строению. Вот почему мужчины боятся взрослых маленьких девочек в розовых очках…
А у маленьких девочек свои причуды. Вспоминаю фильм «Сбежавшая невеста». С одной стороны, подруга говорит девочке, что ее беспомощность и восторженная мордашка сражают мужчин наповал. Ведь девочке так хочется помочь, ее так хочется изучить и научить! А с другой стороны, девочка видит сильного и славного мужчину и влюбляется настолько, что сама становится немного им: дайте ей такую же яичницу и те же увлечения…
Но жизнь девочки там приукрашена. Вряд ли она убежит от избранника перед алтарем — скорее потеряет себя и будет жить, измененная по образу и подобию своего мужчины. Или поскучневшая и оставленная на обочине дороги этим мужчиной.
Маленькие девочки так прелестно чисты отсутствием закрепителя на их тонком и почти детском характере. Им непросто найти саму себя. Не просто удержать границу. Непросто оставаться такой маленькой девочкой, когда обижают раз за разом, а возраст летит в темпе ракеты, неизвестно куда. Маленькие девочки, способные с восторгом и почитанием, смотреть на своего мужчину и верить в каждое его слово, а если не верить словам, то верить в его силу, смелость и величие… Они способны совершать чудеса. И ломать привычный ход вещей. Поэтому их так боятся взрослые и суровые мужчины. Ведь внутри даже самого угрюмого она способна разглядеть росток нежности и тепла.
Именно ради таких маленьких девочек, лишенных коварства и расчета, полководцы брали города и страны, астрономы открывали звезды, поэты, музыканты и художники творили свои шедевры… Ничто и никогда не сравнится с преданной и сильной, самоотверженной и глубокой любовью мужчин. Мужчин, способных выстоять в бою, победить дракона, даже если драконом является сама женщина, мужчин, способных принимать решения и брать ответственность. Ничто не сравнится с силой любви мужчин!
Мы — женщины — так любить не умеем. Мы думаем, что нас любят за красоту и округлости, что нас любят по привычке или за особые качества, да мы вообще никогда не верим, что нас любят! Вообще! Поэтому и ведем себя мерзко! Но когда мы любимы, мы готовы любить также сильно, готовы преумножить! Готовы, теряя красоту и формы, рожать любимым наследников, готовы оставить работу и друзей, если это мешает семье, готовы полностью зависеть — а это значит падать спиной в пропасть, закрыв глаза, и не проверяя поймают или нет. Ни один мужчина не согласился бы сидеть дома, не будучи даже уверенным, останется с ним пара или нет, будет кормить или нет, согласится заботиться, или нет. А женщина доверяет. Женская сила в вере. Она, а кому же еще, как не ей! Только исключительно маленькая взрослая девочка знает, что ее мужчина самый лучший и сильный. Только она знает, за что его прощать и миловать, а за что казнить бесчувственным взглядом. Только ОНА — маленькая восторженная девочка, балансируя на краю, между потерей себя и обретением гармонии, создает жизнь и смысл. Потому, что никто не сможет так безумно, рискуя всем, влюбиться и заразить своим чувством весь мир. А без любви все потеряло б свой смысл…
Жива ли во мне эта мифическая, смелая и хрупкая маленькая девочка? Или уже давно зачерствела, закостенела и засохла, под ядовитыми совами былых обид и потерь? Может, давно осталась от живой девочки только смешная кукла, да и ту поломали?
Прослушиваю сообщение. В гулком общественном туалете никого нет. Хорошо, что лекция! Но все равно, родной и знакомый голос пробирает до дрожи…
«Платье купил. Больше не ругайся».
Какое, к черту платье?! Да я вообще! Совсем! Никогда! Не согласна!!! Телефон все-таки падает на кафельный пол. Почему-то руки дрожат… Да чего он там купил?! Да я сама себе угодить не в силах! Опять расстройство! Нет! Ну, вот это же наглость!!!
Смс: «Платье синее». Одной головной болью меньше. А меньше?
В сумбуре мыслей и чувств пытаюсь что-то ответить и оправдаться, что не слышала телефон. В голове хихикает и танцует маленькое чудное семилетнее создание. Наверное, это все-таки счастье… Хватаю сумку и бегу вниз.
С радости обиженному студенту, ждущему меня все с тем же бумажным комком в руках и сидящему на моем столе, посылаю воздушный поцелуй. Завтра. Все завтра. Сегодня уже точно никого не поймают, особенно меня! Рабочий день кончился!
Вадим стоит рядом с машиной и курит, в легкой кофте, несмотря на погоду. Я подлетела, прыгнула обнимая, вжалась в плечо носом! Никогда не знала, что можно так бежать сломя голову, и поймают. Никогда не замечала за собой склонностей, чтоб «как в кино». Сжимаю его крепче и крепче. А сильно обнять — все равно мало. Смеется. А я его съем! Потому, что МОЁ.
А слова? Кому, к черту, нужны эти слова, когда есть поступки.
«Квартирный вопрос»
Дело было вечером. В кружках остывал чай. В зеленой плавали кружки толсто напиленного лимона. В красной медленно таял сахар. В этот раз DEX не стал пользоваться ложкой, а просто насыпал из сахарницы ровно на треть чашки. Разговор был сложным и долгим.
– Феник, может быть, мы все-таки поговорим? Ну, как взрослые образованные люди? Я вообще-то специально для этого учился, а ты мне сколько трафика сожрал, закачивая терабайты всякого образовательного… должно же оно тебе пригодиться. Хотя бы раз в жизни. Например, сейчас вот очень подходящий случай. У меня как раз мысль поговорить с тобой о призвании, миссии… нет, миссия не в плане бытовых вопросов, а более глобальная. Дело всей жизни. О понимании. Вот ты можешь понять, что если я сейчас упущу эту возможность, то никогда себе не прощу? Что, ты простишь? И поймешь? Это не вариант, мне все равно надо ехать. Хорошо, давай попробуем с точки зрения смысла жизни. Вот как ты думаешь, какой смысл в моей поездке?
DEX быстро проанализировал услышанное и решил, что вопрос риторический. Тем более что хозяин про него уже говорил. Раз пять. И про миссию тоже. И про то, что он уже взрослый киборг и местами даже самостоятельный. Феник допил чай и сосредоточенно взялся за посуду. Хозяин мониторил все его действия и перемещения и ходил по пятам, убеждая в важности отъезда.
– Так, выкинь из головы эти слова, они не с той точки зрения описывают ситуацию. Да они образные и характерные, но описание, хм, с подтекстом из другой области получается. Так вот на эту область мы переходить не будем. Что ты хочешь от меня услышать? Что я зае6а…. со всем этим тут? И мне нужны перспективы. Так, убери от меня этот график. Я все равно поеду. Ну вот какого импланта? Знаешь, это не просто порабощение, это эксплуатация. Я за тобой хожу уже третий день, чтобы уговорить, чтобы ты понял и согласился. И что? Мне еще три дня ходить за тобой и выпрашивать прощение? Ты зануда. Кстати, а почему именно три дня девять часов и пятьдесят две минуты? Ах, потому что в девятнадцать сорок семь у меня билет и за три часа я успею доехать до космодрома. Да знаешь, кто ты после этого?
– Киборг. Хозяин, отвали, убираться мешаешь.
– Феник у тебя совесть есть? Ну, хотя бы в виде утилиты?
– Нет, могу вставить. – DEX взялся за швабру, хотя пол и так был чистый.
– Ну пойми, не получится у меня одновременно проходить стажировку и работать, чтобы оплатить себе проживание. И еще раз работать, чтобы кидать тебе деньги на жизнь. А так будешь жить в своей комнате и сдавать всю остальную квартиру. И все будет чик-чирик. Ты еще долго обижаться будешь?
– Да, три дня девять часов и сорок одну минуту.
– Ну, хочешь праздник? Два? Сейчас и когда вернусь? Это всего несколько месяцев. Один и два… то есть двенадцать. Ну, ты какой-то неправильный киборг. Другие вон рады от хозяев избавиться, даже в виде ужастика. А ты что? И заметь, я ведь сам предлагаю.
– Ты не с той стороны предлагаешь.
– Не понял?
Рент завис, наблюдая, как Феник быстро перезаряжает посудомойку, ловким пинком направляет пылесос в сторону дивана, одновременно меняет программу духового шкафа, и активирует пылепоглотитель.
Вечером договорить и договориться не получилось. Рент завернулся в одеяло, но сон упорно не шел. Зато мысли разные в голове крутились. И почему-то все о киберах. Вспомнился и ролик из программы о сорванных машинах, которые убивали в какой-то извращенной форме своих хозяев. Например, симпатичный белоголовый DEX на видео одновременно насиловал своего хозяина и отрывал куски от человеческого тела. Рент юмора не понял – обычные камеры DEX’ы спокойно могли засечь датчиками, а этот как будто позировал, вместо того чтобы грохнуть потихоньку и смыться. Или вот шоу вспомнилось, тоже ужастик, но более реалистичный: какой-то шизанутый мудак ворвался в бордель с Irien’ами. Перестрелял людей из администрации, глуханул двух киборгов из охраны спецжетоном (и откуда такая штука у обычного психа?), приказав им отключиться, а остальных киборгов подчинил тем же жетончиком. А затем долго и методично прожигал плазмой внутренности Irien’ов, засовывая дуло бластера то в задний проход, то в вагину. Рент передернулся – зарекался же смотреть галаканалы на ночь. Потом или не уснешь, или хрень какая-нибудь приснится. Но вот все-таки интересно: сюжет подавался как о сорванных киберах, но Irien’ы там были послушные – подчинялись жетону и умирали… С выжженными внутренностями даже машинка не может функционировать. Был бы там хоть один сорванный киборг, а так там был, похоже, только сорванный человек. Да еще и маньяк. Это же надо додуматься трахать киберов бластером, орать при этом, что спасет мир от разума и жать на спусковой крючок, чтобы кибермодифицированные тела разрывались на клочки белыми лучами плазмы. Парень уже несколько раз закрывал и открывал глаза, но словно воочию видел вспыхивающий луч огня и брызжущую из разрывающихся тел кровь. Лучи быстро и жутко вспарывали человеческую кожу, перерезали мышцы и кости, раны становились больше и шире, и сквозь обгорелую и чадящую плоть вываливались местами обугленные и спекшиеся куски, в которых с трудом опознавались внутренности. А псих восторженно совал бластер между ног Irien’ам женского пола или в задницу Irien’ам пола мужского, выставлял заряд на полную мощность, жал на спуск, менял батареи… И страшнее всего были мертвые глаза киборгов, которые выполняли приказ владельца жетона: подходили, раздвигали ноги или наклонялись – и взрывались, разлетаясь фонтанами органики… Картинка была слишком реалистичной, и Рент даже почувствовал запах горелого мяса. А во рту возник ржавый привкус крови.
– Хозяин, ты чего не спишь? – Феник опустился на корточки возле дивана.
– Да так, – Рент давно перестал шугаться того, как бесшумно и быстро может передвигаться по квартире DEX.
– Ясно. Хочешь, полежу с тобой?
– Ладно. – Рент прикинулся, что делает одолжение, но на самом деле был рад. Теплый и сильный DEX защищал от плохих снов даже лучше, чем в реальной жизни от хулиганов.
Утром Феник привычно сработал вместо будильника. Это соревнование у них было давно: киборгу надо было каждый раз найти новый способ разбудить хозяина, а человеку продержаться хотя бы пять минут.
– Хозяин, ты проиграл. – Феник прекратил целоваться и выпустил взъерошенного и окончательно проснувшегося Рента. – Семнадцать минут. Раздевайся.
– Я в следующий раз с тобой на пятнадцать поспорю.
Рент нехотя стащил с себя футболку. Сложил руки перед грудью и несколько раз, на пробу, спружинил в коленях. Первый удар он пропустил, как, впрочем, и второй и третий. Частично блокировать смог только шестой, и то потому, что киборг отрабатывал стандартную связку, которую они обкатывали много раз. На восьмой минуте парень понял, что выдохся. На одиннадцатой решил, что глумление над трупом с помощью спорта – это не гуманно и попахивает инквизицией. На четырнадцатой на него снова снизошло озарение, что во время тренировок как бы киборгов бить положено, удары на них отрабатывать, а не наоборот. На семнадцатой минуте Феник позволил ему упасть на пол и за эту милость был обозван благодетелем, правда, эпитеты, прилагающиеся к восхвалению, были исключительно нецензурны.
– Поговорим о разумности. – Рент почувствовал, как его потыкали в бок носком кеда. – Разумно каждый раз увеличивать физическую нагрузку, а не укорачивать время тренировки.
– Пятнадцать минут, – выдохнул хозяин. – Спорим, что не успеешь?
– Договорились, – кивнул киборг. – Как раз у тебя будет еще один спарринг накануне отъезда.
Человек попробовал зарыться головой под имитацию доски на полу, но номер не прошел. Покрытие было намертво приклеено к полу, а зловредное оборудование уже примерялось, как бы ловчее транспортировать хозяина в душ. И почему-то, по мнению кибера, самый удобный вариант перемещения был – за одну ногу в вертикальной плоскости.
Все-таки настроение у кибера испортилось, и последствия были печальны. Вместо обещанного пирога с зеленью и сырными гренками, на столе красовались тарелки с вегетарианским супом.
– Между прочим, ты про другое блюдо говорил, – хмуро заметил Рент, – а обещания выполнять надо.
– Могу прямо сейчас, – согласился Феник, – но тебе тогда придется мыться по новой.
– Почему?
– Ты пообещал, что я смогу тебе вылить еду на голову, если ты ее не одобришь.
– И когда это было?
– Когда я готовить учился. Это был отличный мотивационный стимул.
– Это была просто дурацкая идея.
– Не одобряешь? – Киборг предвкушающе зажмурился и потянулся к тарелке.
– Одобряю, – торопливо буркнул Рент и взялся за ложку.
Логики он и сам не видел в подобной установке, но после четвертой реставрации кухонного блока, и это не считая мелких восстановительных работ, готовить стал Феник. И почему-то с первого раза еда у кибера стала получаться не только съедобной, но и вкусной.
– Смотри, сейчас для нас важно что? – Рент говорил с полным ртом. – Найти хороших квартирантов. Чтобы вовремя платили денежку, не создавали проблем, не мусорили зря, а то…
– А то убью… – кивнул киборг.
– Хм, тогда у них не будет шанса осознать и исправиться, – возразил Рент. – Может, как-то менее радикально?
– Прибить, но не сразу? – уточнил кибер.
– Лучше не прибивать сразу. В конце концов их можно будет, если что, потом и заменить.
– По гарантии поломанных людей не меняют.
– Ну ты… тогда не до конца… как-нибудь…
– Я подумаю над этим. – Киборг налил себе добавки.
– Ну, хочешь… сам выбери, – предложил Рент. С трудом представляя себе, как будет объяснять будущим квартиросъемщикам, что к дешевой и годной по всем параметрам жилплощади еще прилагается в довесок кибермодифицированный жилец нестандартного поведения.
Первые желающие откликнулись на объявление через тридцать шесть минут после того, как предложение вывесили в общий доступ. По телефону звучали весьма пристойно. И даже сами признались в традиционной ориентации, вежливости и согласии на все условия. Все вопросы решили быстро, дистанционно и ко всеобщему удовольствию. Вечером ребята должны были подъехать за ключами и перетащить часть вещей.
Первой мыслью Рента, когда он открыл дверь, стал зарок никогда больше не читать ужастики, не смотреть кино с рейтингом хард и отказаться от халявного приглашения на осенний вампир-бал. Парочка, нарисовавшаяся на пороге, была слишком колоритной для нервов обычного аспиранта. Особенно выразительно в полутемной прихожей смотрелись светящиеся татуировки. Не то чтобы именно вся анатомия человеческого тела была прорисована, но выглядела довольно реалистично.
– Они тоже люди, – невозмутимо похлопал хозяина по плечу Феник.
….Феник позвонил сам ровно через два месяца, до этого благополучно отвечал на сообщения и даже выходил в чатик пообщаться с хозяином. Снова поболтали о делах, Рент рассказал о своей стажировке.
– Хозяин, я тут собираюсь сорваться, – спокойно доложил киборг в самом конце разговора.
– Куда? – поинтересовался Рент. Ну, мало ли, отдохнуть захотелось человеку. Ну и что, что не человек, любая техника имеет право на отдых.
– Неправильный вопрос, хозяин. Не «куда», а «какого хрена» надо говорить, – подсказал киборг.
– Ладно, какого хрена? – послушно повторил парень.
– Меня сделали папой, – обреченно признался Феник.
– За что? – поразился Рент.
– За многое, – вздохнул кибер и стал горестно перечислять: – за доброту, за умение находить язык с детьми, за вкусную кашу, за…
– Подожди. – Рент помотал головой, цифры почему не складывались, – но детьми за девять месяцев после процесса обзаводятся. А тут только два прошло? Ты чего, реплицировал?
– Упаси процессор, – открестился киборг.
– Тогда я ничего не понял.
– Это видно, – согласился киборг, – но меня вообще-то спасать надо.
Три дня отпуска пришлось выбивать долго и со слезами в голосе, но вырваться удалось. Дома Рента поджидали интересные изменения. Во-первых, было шумно, многолюдно… то есть многодетно, а его собственный киборг встречал хозяина с выражением загнанной на переправе коняшки, которую не то чтобы менять – пристрелить уже поздно.
– А это зачем?
– Это Васек, те трое – его генетические братья… – стал покладисто объяснять киборг.
–Хм, они не похожи и вообще разноцветные, – усомнился Рент, разглядывая беснующихся детей.
– Генетические братья по разуму, – уточнил киборг. – С низким коэффициентом… в родителей, очевидно.
Тут Рент согласился: чтобы заделать таких… альтернативных детишек мало одного коэффициента.
– Вон тот – Стенька, а те пятеро вообще пришли сегодня первый раз вместо Шагги и Эрта.
– А чего пришли? – не понял парень.
– Не знаю, – устало выдохнул киборг и не глядя протянул руку, подхватывая сверзившегося со стенки пацаненка лет восьми. – Но им тут нравится. А квартира уже полтора месяца объявлена территорией свободного развития.
– А где те страшненькие? Ну, которые заселились?
– Не вынесли произвола и собрали вещи двадцать дней назад. Детей пересчитали перед выходом и оставили.
– Зачем пересчитывать тогда было? – недопонял Рент.
– Чтоб никого по ошибке не забрать.
– Хм… а сколько их было?
– Четверо. В начале, – доложил Феник, мрачнея.
– А остальные?
– Размножились.
– Как?!
– Волей родительского произвола. Соседи приходили жаловаться на шум, а потом приводили детей и уходили без них.
– А раньше ты позвонить не мог? – возмутился Рент, пытаясь снять со своей спины запрыгнувшую туда девчонку.
– Нет, за этот месяц еще была получена оплата за квартиру.
За три дня найти родителей, отсортировать детей и развести отпрысков по домам оказалось непросто. Детишек взрослые признавали сразу, но забирать обратно категорически отказывались. Мотивируя это тем, что у дяди Финика всей ребятне очень здорово и лишать будущее поколение отличного времяпрепровождения противоречит правам и нормам этической морали высокоразвитого общества.
Рент научился ругаться, бодро и доходчиво. Моментально вник в вопросы педагогический психологии и психологической педагогики. Но каждый час все равно кто-нибудь приводил детеныша или нескольких, самые продвинутые детки заявлялись сами и ныли с большим упорством под порогом. Рент менял идиоматические выражения на кроликов, кошечек, ежиков и собачек и под эти обороты разводил чад по домам.
Под конец парень озверел настолько, что наклеил на дверь объявление о том, что владелец квартиры переквалифицировался в педофила и ждет не дождется новеньких детишечек. Под доносящиеся с площадки угрозы – воззвания к общественности звучали громко и задорно, но в дверь уже не ломились и мелких подбрасывать перестали – Феник радостно убрал всю квартиру. Даже без соревнования на скорость. И сразу же завалился спать.
Новых квартиросъемщиков Рент увидел за полтора часа до отлета в космопорт. На вид парни выглядели прилично, разговаривали тихими вежливыми голосами, представились работниками социальной сферы услуг. Рент обменялся с парнями крепкими рукопожатиями, подмигнул Фенику и умчался обратно на свою стажировку.
– Хозяин, я тут точно сорвусь, – пожаловался Феник через два месяца.
– Рассказывай, – понятливо кивнул Рент.
Это было долго и мучительно больно, – начал признаваться киборг. – Сначала они занимались этим друг с другом, потом к ним стали приходить другие люди, у которых они «любимчики» – и они занимались этим все вместе. Потом они пытались принудить к этому и меня.
– Ты не согласился. – Рент очень сильно постарался, чтобы лицо не выражало крайнюю степень коктейля из разных чувств: начиная от досады и заканчивая злостью.
– Нет, – поник головой киборг, – потому что при этом они еще и поют.
– Выезжаю. Ты там попробуй продержаться.
Звуковая волна едва не сбила с ног. Мощность и насыщенность оказались настолько яркими, что Рент минуты две пытался осознать, где он и что происходит. Потом почему-то подумал о том, что, наверное, музыку специально громко врубили, чтобы никто криков не слышал. И почему-то совсем упустил из виду, что боевой DEX работает бесшумно и никто бы по любому ничего не услышал.
Взаимопонимание нашли быстро, при помощи интернациональных жестов. «Любимчики» оказались вполне компанейскими ребятами, накачали Рента пивом под завязку, сунули под комбез инфокристалл с записью нового альбома и клипами. И предложили дать им на время попользоваться кибером, потому что он умеет неплохо танцевать под хардкоп – то есть совершенно потрясно дергает всеми конечностями, причем в разных направлениях. На это Феник ответил, что это он так злится. С музыкантами пришлось распрощаться не из-за непристойных предложений, а из-за того, что концерт у них провалился и оплату они просрочили. Рент их даже простил частично и с чистой совестью утвердил в качестве новых жильцов парочку девушек.
– Хозяин, я уже сорвался, – исправно доложил киборг ровно через три месяца.
Рент обреченно пошел улаживать вопрос с трехдневным отпуском по вновь открывшимся семейным обстоятельствам. Подробности по видеофону даже узнавать не стал. Уж если боевой киборг повышенной домохозяйственности зовет на помощь, значит, надо срочно бежать и помогать. Ну или хотя бы решать грамотно вопросы с утилизацией лишних свидетелей.
Девушки были симпатичные, неопределенного возраста и склонностью к повышенному романтизму. Одна оказалась слегка беременной, вторая пребывала в гневе за измену. Рент честно попытался объяснить ситуацию с точки зрения биологии и человеческой анатомии, а также инновационных биотехнологий, но не преуспел ни в одном направлении. Зато вино было на высшем уровне, а закуска диетического содержания. Опьянение накатило быстро, веселье набрало обороты и, кажется, Рент за полчаса успел признаться в любви сразу обоим квартирантам и собственному киборгу. Уточнить, возлюбил ли он кого по-настоящему, было, с одной стороны, стремно, с другой – чревато. Императив истины зачастую конвертируется в определенность обязанностей, а переходить на личностные параметры парень был явно не готов. Даже по пьяной лавочке и под влиянием хорошей гулянки.
Утро встретило парня крепкой головной болью и покачиваем всех плоскостей. На осознание, где он и с кем, ушло минут пять.
– Хозяин, – скромно заметил Феник, – может быть, ты отменишь приказ? А то я с тобой совсем не выспался.
– Отменю. – Зря, конечно, он кивнул головой. – Отменил. А какой он был?
– Тебе лучше не знать.
– Ясно. А чем тебе девушки не угодили?
– Они хотят натуры.
– И?
– Моей.
– А зачем?
– Для обустройства жизни. – Киборг стал говорить торопливо, желая успеть высказать все наболевшее: – Они не могут поговорить друг с другом сами и зовут меня, чтобы я сказал этой дуре и там много всего… все перечислять не буду. А еще у них ломаются ногти, и по этому поводу мне надо плакать, а если я не умею, то я «бесчувственный чурбан». Ломаются каблуки – и я должен носить их на руках, хотя более рационально просто переобуться. Ломаются они сами, и тогда приходится долго сидеть рядом, вытирать сопли и говорить комплименты. И это кошмар. Хочется убивать. Можно?
– Да-а-а… – сочувственно протянул Рент.
– Правда? – оживился киборг.
– Нет!
– А я надеялся…
– Не надо. Платить перестали?
– Угу.
– А по какому поводу?
– Надули губки и хотят натуру. А моя натура их не хочет.
Выселение длилось пять дней с переменным успехом. Девушки солидно окопались на своих позициях и не собирались сдаваться так просто. В ход пошло все: одежда формата «все голое», кофе в постель – хорошо, что киборг принял удар на себя. Лепестки роз и крошки печенья на простыне: розы накрошили от романтики, а печенье – потому что было скучно ждать. Попытки совместного душа дошли до такой степени, что Рент звал Феника составить ему компанию. И это было даже приятнее, потому что спинку киборг потереть мог с эффектом хорошего массажа, а не просто поцарапать коготками, имитируя неземную страсть. Отпуск пришлось продлевать. Жизнь становилась невыносимой, а придирчиво собранные киборгом вещи каким-то волшебным образом прямо в чемоданах просачивались обратно в квартиру.
С тараканами договориться оказалось проще, чем с девушками. Рент, для верности, закупил целый мешок. Красавицы собрались со скоростью профессиональных Iren’ов, а Феник еще потом целый день отлавливал рыжих шестилапых насекомых. И, кажется, от этого процесса, получал больше удовольствия, чем от выселения девушек.
Повод заказать пиццу был, тем более что и время позволяло – целых четыре часа до вылета. Феник радостно и самозабвенно отдался уборке. Рент отдыхал в тишине, медитируя на ползающего внутри стеклянной банки таракана. Последний из «Могиканина» – специального магазина редких тварей, – почти родной. Хоть в качестве домашнего питомца оставляй. Царящие мир и благодать омрачали только мысль о том, что надо как-то срочно снова найти арендаторов, и копошащийся в душе страх того, с чем придется столкнуться через два или три месяца.
– Хозяин, – Феник подошел и развязно развалился рядом на диване, – а тебе принципиально важно, чтобы тут люди жили? Знаешь, мне без них совсем не грустно.
– Так деньги ведь… тебя кормить-то надо, – вздохнул Рент.
– А, может, я это… работать лучше пойду?
За пять минут до отправления перед «Кельпи» остановился флаер. Выскочившая из него крашеная блондинка навевала мысли о нетяжелой профессии, а совсем не о деловых посланиях. Один только ее бюст мог без преувеличений служить носовым украшением любого фрегата. С ней вместе выгрузился мужчина, на котором военная форма смотрелась бы куда лучше, чем костюм. Он вытащил девять чемоданов в рост человека и еще три маленьких. На Асато мужчина посмотрел с сомнением и легкой брезгливостью.
— Слышь, ты, а где господин Ларсен? — спросил он.
— Сейчас позову. А вы кто?
— А тебе какое дело, капитана зови!
Незнакомец откровенно хамил, рисуясь перед спутницей. Та жевала жвачку и смотрела в пространство, ожидая, когда же наконец можно будет загрузиться. Несмотря на кукольную красоту, выражение ее лица могло сделать честь любому киборгу, а светлые глаза соперничали безвоздушным пространством с космосом.
Японец отступил, а на его место тут же встал Рон. Был ли этот человек обещанным курьером или нет, но не нравился он полицейскому категорически, слишком уж напоминал классического шестерку-быка.
Эрик нашелся в медотсеке, где он помогал С-мауру разложить запас медикаментов по шкафам. Узнав про явление клиентов, он положил последнюю пачку на соответствующую ей полку и, посмеиваясь, отправился их встречать. У шлюза Рон вполне достойно держал осаду, когда люди подошли, до них как раз донесся конец диалога.
— … да ты должен мои команды с полуслова выполнять, тварь механическая, или я заплачу, и твой хозяин тебя сдаст обратно! Быстро пустил нас внутрь, тебе сказано, тварь!
— Если вы не перестанете производить избыток вербальной энергии, то она рискует под давлением обстоятельств возвратиться к вам в виде кинетической, — размеренно-механическим голосом отвечал Рон.
— Все, сэй, я тут, вернись на место, — разрешил Эрик, хлопнув киборга по спине, — так чего надо-то, злобен молодец?
— Твой кибер сам-то понял, что сказал? — клиент слегка запыхался, пытаясь одолеть лингвистическое построение биомашины.
— Ладно, побуду переводчиком. Он тебе сказал: не пустит, а будешь хамить, получишь в табло. Понятно? У него есть разрешение применять силу.
— Ни хрена себе ты ему прогу влепил! А на кой?
— От таких, как ты, помогает. Ладно, так чего ты от меня хочешь-то?
— Куклу продай! Ну или скачай с него эту хрень, господь делиться велел! Поставлю куда-нибудь!
— Мне твой господь ничего такого не говорил, а киборг не продается. Давай по существу, чего надо?
— Телку мою захватить сможешь? На Новый Милан, на показ мод.
— Не планировал я туда… ну ладно, загоняй в стойло. — Эрик посторонился, пропуская красотку.
Она, ни на секунду не переставая жевать, заученно улыбнулась и поднялась по ступенькам внутрь. Рон помог затащить чемоданы, спутник девицы прошелся по кораблю, оглядел каюту, сморщился и уже на выходе сказал ей:
— Вот, опоздала, дура, на нормальный корабль! Наводила марафет, теперь лети на этом корыте, овца!
— Да па-аумней тебя буду,— пропела телка и опять демонстративно «ушла в астрал».
Асато посмотрел на девицу, на ее друга, на Эрика и осознал, что ничего не понимает. От слова совсем.
Спутник девицы вышел из корабля, подождал, пока закроется шлюз, и сунул руку под днище, прикрепив небольшую коробочку… Его работа была сделана. Уже взлетая, он позволил себе помечтать о том, что теперь сможет оставить опостылевшую работу. За те деньги, которые ему обещали, можно будет не работать больше никогда. Может быть, даже купить собственную яхту, и… Голубая молния перечеркнула двигатель машины, вспыхнуло топливо. Флайер рухнул на землю горящим болидом, по инерции распахав ее, оставляя черный жирный след…
По вирт-экрану бежали колонки цифр. Эрик некоторое время смотрел на них, качая головой. Потом вздохнув, пробормотал непонятно:
— Ну как дети малые, честное слово!— Повернулся к Асато и представил ему девицу, сидящую на диване с тем же пустым взглядом.
— Диана. Спецкурьер моего брата!
Гостья резко ожила, вскочила, с визгом бросилась к нему на шею и повисла, оторвав ноги от пола, сверкная двадцатисантиметровыми металлическими шпильками.
— Ну ты дал, Эрик! Это же полный… ну ты козел! Мы же тебя похоронили уже раз десять! И сейчас, когда шеф сказал, что я полечу с тобой…
— Дианочка, солнышко, один вопрос, какой курьер — настоящий? — Эрик осторожно отцепил восторженную поклонницу.
— Я. И ты должен меня дотащить до этого Милана! Любой ценой! А что за милый мальчик с тобой?
— Асато, полицейский под прикрытием. Ты же знаешь, зачем спрашивать?
— Я знаю, кто он, — надулась блондинка, послав онемевшему полицейскому воздушный поцелуй. — Но откуда мне знать, кто он здесь?
— Прошу прощения, — склонил голову азиат.
Эрик улыбнулся:
— Не обращай внимания, Диана отличный специалист и незаменимый агент.
— С такими данными? — вырвалось у японца, и он покраснел от собственной бестактности.
— Асато, красавчик, — блондинка надула губки и повернулась к нему спиной. — Ты же коп, парень наблюдательный, какого цвета у меня глаза? Ну, или облегчим задачу, хотя бы помада?
Пауза затягивалась, полицейский сообразил, что под влиянием тестостерона не обратил внимания ни на одну из спрошенных подробностей.
— Вот все вы, кобели, такие, — осудила блондинка. — Вот Эрик наверняка запомнил!
— Розовая, глаза серые, на тебе линзы, — ответил Эрик невозмутимо. — Твои чары на меня не действуют.
— Да, ты у нас легенда… Прямо перед тобой и вся согласная, а ты и не замечаешь! Одна у меня любовь и тот — педик! — Девица сокрушенно вздохнула. — Мальчики, кто из вас двоих готовит?
— Киборг, — хором отмазались «мальчики».
И Эрик пояснил:
— Он хоть как-то умеет! Потому что мой максимум — разогретый армейский паек. И я не голубой.
— Знаю, ты это называешь асексуал. Но если парень не спит с девушками, это все-таки называется голубой. С вашими пайками я лучше на диете посижу, — заверила девица и, виляя задом, направилась в каюту, уже оттуда крикнув: — После перехода позовете. Или к ужину.
— Что это было? — Асато неуверенно посмотрел вслед красавице-курьеру. — Она человек? Или какой-нибудь мэйлис?
— Она человек. Полагаю, братец знает, что делает. Не нравится мне это все… Надеюсь, она к ужину упакуется повыше, от ее сисек ты разум теряешь. Хотя не ты первый.
— А почему она тебя назвала… О! — Асато осекся, сообразив, что вопрос бестактен. — Прости, не подумал!
Из глубины корабля донесся истошный женский визг, быстро перешедший в забористую ругань, сделавшую честь любому бывалому грузчику, уронившему на ногу контейнер — новый член экипажа познакомился со С-мауром.
— Потому что я никогда не приставал к ней. И она вбила себе в голову, что мне больше нравятся парни. Только пожалуйста, не разубеждай ее, так легче всем, а особенно мне. — с нехорошей шовинистической ухмылкой ответил Эрик и тут же переключился на другую, более безответную мишень. — Рон, твою мать! Где опять мой кофе? Почему чашка пустая?!
— Наверное, потому, что я все-таки боевой киборг, а не кофеварка, — отозвался с кухни сэй, но требуемое принес. Поставил на стол. После чего набил две пиалы мороженым и ушел в медотсек провожаемый тяжелым взглядом хозяина в спину…
Летели, как ни странно, без происшествий. Хотя первое время Эрик нервничал, и каждый встречный корабль заставлял его напряженно вглядываться и кидаться к оружию. Диана, вопреки собственным словам, оказалась всеядной и с одинаковым аппетитом употребляла и гречку с тушенкой, и армейский паек, и мороженое с шоколадом.
— Это лучше, чем неделю питаться лягушками в болоте, потому что кое-кто нас туда высадил и отнял все средства связи! — заявила она, выразительно поглядывая на Эрика.
Капитан усиленно делал вид, что намеков не понимает, в том числе и намека со стороны японца на подробности этой истории, а Диана рассказывать отказалась, заявив, что воспоминания ей неприятны.
Еще девушка оказалась отличным спарринг-партнером. Эрик предложение «помахать ногами» игнорировал, и она уговорила на тренировку Асато. Японец тут же выяснил, что он не такой хороший боец, как считал раньше. И гормоны действительно мешают поединку, особенно когда у противницы «случайно» распахивается кимоно. Он отвлекся и чуть не получил удар в то место, которым задумался. «Чуть» только потому, что девушка придержала удар, нанеся его во внутреннюю часть бедра. В результате договорились на ежедневные тренировки, которые доставляли удовольствие обоим.
Рон все эти дни специально для Дианы изображал тупую технику. Причем настолько тупую, что она несколько раз вслух пожалела, что гарантия у этого сэя давно кончилась и его даже не обменяешь. По какой-то причине девушка биомашине жутко не нравилась. Сказать почему он отказывался, ссылаясь на прямой запрет хозяина. Но было ясно, что дела вокруг творятся темные, и сэй этим встревожен, поэтому Асато взял за правило приглашать киборга к себе пообщаться, чтобы тот слегка расслабился. Рассказывал смешные случаи, включал кино, разумеется, без всякой рекламы или объяснял происходящие в мире события, как сам понимал. Киборг слушал внимательно, отвечал, и с каждым разом вел себя все раскованнее. Забыв про субличность, охотно демонстрировал личность настоящую. Да и сам японец получал от этого общения большое удовольствие, наблюдая, как постепенно раскрывается киборг или как увиливает от ответа на его неудобные вопросы сам, не прикрываясь программой. И даже задавал все больше вопросов, проясняя непонятные моменты.
— Но ведь дело не в этом дурацком показе мод, не так ли?
Асато метался по каюте, кибер сидел на его кровати, поджав ноги и обхватив колени руками.
— Я думаю — нет, — Рон неуверенно посмотрел на друга. — Когда они со Стейном разговаривали, то я слышал, что речь шла о какой-то войне. Стейн считает, что в данном случае надо договариваться. А кто-то еще, они не произносили имени, хочет воевать. Еще они сказали слово «компромат». Тебе, как полицейскому, это о чём-нибудь говорит?
— Да. — Японец остановился, прикидывая картину со всех сторон. — Как ни кручу, а из букв Ж, О, П, А слово ВЕЧНОСТЬ почему-то не складывается, мой друг.
— Потому, что это совсем другие буквы, — серьезно поправил киборг, потом очень тихо спросил: — Почему ты так сказал? Это ведь просто выражение, да?
— Что?
— «Мой друг». Это ведь несерьезно?
— Почему? Ты мой друг, я действительно так считаю! — Асато сел рядом, положив руку киборгу на плечо.
— Ты считаешь, что с киборгом можно дружить? — еще раз уточнил Рон, получив утвердительный кивок, резюмировал. — Понятно. Я внесу поправку в свои данные. Я могу тебя спросить о сексе?
— Спрашивай, конечно! — Асато решил было, что Рон опять вспомнил что-то из армейского прошлого, но, как оказалось, ошибся.
— Тебе нравится Диана, у тебя в ее присутствии изменяется гормональный фон, меняется сердцебиение. — Киборг помедлил, подбирая слова, японец ему не мешал, ожидая, что же скажет биомашина. — Но хотя она проявляет явные признаки согласия, ты ни разу не попытался заняться с ней сексом. Я могу предположить, что ты ей не доверяешь, потому что она опасна?
— Так заметно?
— Только мне. Она не может тебя прочитать, ей не хватает данных для анализа.
— Рон, если она окажется преступницей… мне бы не хотелось давать ей хоть какое-то преимущество, понимаешь?
— Секс будет преимуществом?
— Отношения. Понимаешь, на самом деле я ей даже не нравлюсь. То есть нравлюсь, но как партнера она меня не рассматривает, а скорее как… удобную для манипуляций личность. Понимаешь?
— Всегда было интересно, как люди это узнают без датчиков. Ты не мог видеть, как она иногда смотрит, но ты знаешь. — Рон согнулся еще ниже, ухитрившись практически лечь на койку. Асато посмотрел на него внимательнее, киборг словно пригнулся уходя от… чего? недовольства человека? Но почему? Если только…
— Рон, ты хочешь меня предостеречь от Дианы? — Асато сел рядом с ним. — Почему бы тебе не сказать свои мысли прямо.
— Наверно потому, что люди не хотят слышать советы от киборгов, — нахохлился киборг еще больше, — если б хотели, эта опция была бы встроена. Но киборг должен выполнять команды и говорить, когда его спрашивают.
— Мы уже это обсуждали — ты мой друг, а друзья могут давать друг другу советы и задавать вопросы.Ты можешь спрашивать меня, а я тебя.
— Хозяин запретил отвечать на вопросы о грузе. Но ты можешь спрашивать обо всем остальном… — киборг подумал и пояснил, — Я хочу защитить хозяина. И тебя.
— Твои ответы и правда мне помогут нас защитить. Вот например взять Диану. Я понимаю, что ты про нее ничего не знаешь, мне просто интересно знать твои выводы и наблюдения. Вот например — она делала косметические операции?
Асато мысленно скрестил пальцы. Киборг может не знать, что это такое, придется объяснять. Но Рон после короткой паузы все-таки ответил:
— Имеются изменения внешности за счет хирургического вмешательства в лицевые ткани и кости черепа. Много изменений.
— Понятно. А возраст?
— Есть трудности в определении, я не полицейский киборг, но уверен, она старше хозяина. Зачем это тебе?
— Хочу узнать, кто она на самом деле.
Асато решил, что хуже не будет, и рассказал киборгу о том, как можно восстановить изначальную внешность человека, как можно его опознать и что это даст в результате, и даже предотвратить преступление, вот как в этом случае, когда используют для сокрытия конкурс одежды. Сэй слушал внимательно, иногда задавая уточняющие вопросы:
— Почему ты считаешь, что дело не в показе мод?
— Не знаю. Интуиция, наверное, или логика. Если б дело было только в показе, они бы не «Кельпи» летели, а чем-то солидным. Такие вещи афишируются. Модные дома освещают каждый свой шаг. А тут чуть ли не ползком. Почему? И ты сейчас про войну сказал. Что же она на самом деле везет? Подожди! Ее эти кофры, они все одинакового веса?
— Прости, — киборг виновато посмотрел на собеседника. — Хозяин сказал, что ты хороший полицейский и спросишь об этом. Он запретил мне отвечать.
— Значит, разного. — Асато улыбнулся, хлопнув его по плечу. — Не надо ничего отвечать, я и сам догадаюсь. Значит, в тех, что тяжелее, совсем не платья. Но и не оружие, его так не перевозят. А что?
Киборг сокрушенно мотнул головой. Он мог ответить на этот вопрос, но ему было запрещено. На всякий случай он просканировал чувства Асато. Человек не сердился, скорее, испытывал азарт. Это было непонятно. Рон решил уточнить:
— Тебе нравится это задание? Но оно же трудное. Почему?
— Ну, просто интересно: разгадаю, что происходит, или нет. Я же недаром стал полицейским. С детства мечтал раскрывать преступления, разгадывать загадки!
— Не понимаю, зачем так. Хозяин сказал, чтобы ты не лез в грузовой отсек к чемоданам, там заблокировано.
— Понятно, обложили со всех сторон.
Асато рассмеялся и тут же наткнулся на заинтересованный взгляд сэя, которому были непонятны мотивы друга. Немного еще поговорив, японец вывел кибера на откровенность, и Рон проявил интерес к тому, что будет с его хозяином, если гостью арестуют. Как ни любопытно было взаимодействовать с проснувшимся, и как бы не был дружелюбен сэй, Асато все-таки несколько раз ему повторил, что посадить в тюрьму Эрика в его планы не входит, только помочь ему стать честным человеком. Адаптироваться после всего пережитого.
— А у него не возникнет желания меня после этого продать? Или сдать компании-производителю? Я не дамся.
— Рон, что тебя на этот раз напугало, мы вроде бы все обсудили? — Асато взял киборга за запястье, тот покосился, но руку не отнял, даже не напрягся.
— Не знаю, как объяснить. Я случайно подслушал. Диана пыталась уговорить хозяина продать меня или отдать на обмен, скидка намного меньше, но она доплатит, чтобы подарить ему нового. Я не хочу, понимаешь? Я не хочу к производителю и боюсь, что меня сломают, если узнают, что я проснувшийся. Когда хозяева не знают, что разумный, вещь ломают просто так, ради развлечения, но когда знают — ломают сильнее. Люди с людьми могут обходиться хуже, чем с киборгами. Я это видел! Эрик… он так не делает, но если меня продадут, другие люди могут быть нормальными.
— Пожалуй, ты прав. — Асато припомнил изученные в полицейской академии случаи издевательств, от многолетнего насилия в семьях до внутритюремных взаимоотношений. Люди и правда обращались с людьми намного хуже, чем с киборгами. — Но мы же договорились, я тебя не дам продать.
— А еще я помню, что там, в армии, сержант ругался с кэйсером и кричал, — перескочил на другое воспоминание Рон, — что если б все было так радужно, как врет CAIS-MI, то они бы сами воспитывали разумных. Но они берут готовых, прошедших естественный отбор… Я понял. И испугался. А теперь Диана уговаривает хозяина меня продать. Ты считаешь, что я зря боюсь?
— Я считаю, что ты опасаешься правильно. Но как я уже сказал, постараюсь тебе помочь.
Оставив Рона в каюте отдыхать, жутко довольный собой японец отправился на кухню прихватить чаю и чего-нибудь перекусить. Он не ошибся, и тут действительно происходило что-то, нуждающееся в расследовании. Вот прилетят, и он отправит отчет дяде. Тот наверняка оценит его усилия. Когда остынет.
Эрик обнаружился на кухне. При виде японца махнул рукой, подзывая, и сразу перешел к делу:
— Не хочу изображать из себя слепоглухонемого капитана, так что давай так — по прилету я свожу тебя с одним типом, и он подбирает тебе киборга. Он может добыть на любой вкус! И со своим делай, что хочешь.
— Да не нужен мне кибер! И ничего я с твоим не делаю! Это же как… они же как люди! — задохнулся от возмущения Асато. — Я не испытываю ни малейшего желания попробовать себя в роли средневекового плантатора!
— Я тоже не хотел, но увы — слова сказать не успел, уже киборг в руки, клипса в ухо и семь кругов вокруг казармы — чтоб не возникал! Так что, друг мой, эти твари заводятся сами! — Эрик паскудно рассмеялся, намекнув Асато, что избежать аналогичной участи тому не грозит…
Японец вздохнул, предчувствуя, что спокойной жизни пришел конец, если уж Эрику запала в душу навязчивая идея. До посадки и предполагаемого визита к кэйсеру оставалось три часа.
— Асато, я могу тебя спросить? — Киборг сидел на матрасе, скрестив ноги и опираясь на колени локтями. Смотрел он упорно куда-то вниз.
— Ну конечно! Спрашивай! А в чем дело?
— Если я спрошу глупость, ты не рассердишься?
— Рон, ну давай! Я не рассержусь и попробую ответить на твой вопрос.
— Ты уже сердишься! — Киборг вздохнул и осторожно спросил:— Почему женщины приходят к хозяину заниматься сексом? Он им не приказывал и денег не давал. И чем я тебя рассмешил теперь?
— Рон, ну люди этим занимаются, потому что они нравятся друг другу, и сам секс им тоже нравится. Понимаешь?
— Нет. То есть теоретически я понимаю, что можно приказать, имея право управления. Или вот иногда за это платят. Ну или для того, чтоб размножаться. Но сейчас-то почему?
— Ладно, я понял. — Асато мысленно поставил дяде Кеншину памятник, устроил перед ним алтарь и успел несколько раз поклониться его доблести, пока подбирал понятные киборгу слова. Потому что они были куда менее деликатны, чем кибер. И с чем только дядя их не ловил. Один раз даже не просто взял его самого на горячем, а еще и в собственной комнате дяди. Который сумел выйти из нее, не сказав парочке ни слова, сохранив и лицо и самообладание. Правда, потом Асато узнал много нового, сперва о себе, потом о мерах безопасности. Но вот как это все пересказать разумной боевой машине понятно и не напугав? — Начнём с начала. Ты давно списан из армии?
— Три месяца, а это имеет значение?
— Только в плане твоего жизненного опыта. А у тебя его нет… ладно, слушай сюда…
Уже через пять минут объяснений Асато взмок, чуть не свихнулся и решил, что он никогда не сменит профессию на педагога. Дети — явно не его конек. Особенно такие взрослые дети.
— Рон, а ты фильмы для взрослых смотреть не пробовал?
— Зачем? Я же на съемках был. Это неправда, что там показывают.
— Тебя использовали для…— японец замялся, но киборг его понял.
— Нет, мы туда зашли боевой группой. Было подходящее для наблюдения здание. Оно должно было быть пустым, но там были съемки. Но знаешь, сказать, что им нравилось трахаться, это как сказать, что солдатам нравится маршировать! Они это просто делают, как любую работу.
— Поэт! — Асато себе это представил: врывающаяся группа, «всем лежать» и чей-то задумчивый голос «командир, да мы уже»…
Вопрос киборга вырвал его из таких простых и приятных мыслей.
— Ты говоришь, что сейчас они делают друг другу приятно. Но они же делали больно. Я знаю. Почему?
— Ну, бывает, но разве им это не нравилось?
— Мне бы нет. Та, темненькая, которую я нес от шахты к кораблю, когда ей было трудно идти. А сейчас она ходит. Она Эрика встретила в коридоре, и вдруг схватила за одежду! И поцеловала, а потом укусила. А он ее обозвал и втолкнул в подсобку.
— Обозвал?
— Ну, он сказал, что она сука. Она его опять укусила. Я не понял.
— И они занимались сексом?
— Да, он ее вот так, — Рон изобразил движение рукой, — бил, она рычала и кусалась. Что в этом хорошего?
— Не бил, а шлепал. Нормальная сексуальная игра. Если людям так приятно, они могут это делать. Им же было приятно?
— Было. А потом она пришла к остальным и сказала, что все в порядке, капитан дает. Но когда они закрылись в подсобке, то передача вещей не было произведена.
— А, понял. — Японец призадумался, как объяснить киборгу понятие уличного слэнга. — В данном случае это такой термин, Рон. Он просто обозначает, то инициатива в сексе исходила от нее, и рекомендацию подругам использовать тот же прием. Так понятнее?
— Да. — Киборг задумался, что-то перекрутил в голове и задал следующий вопрос, вызывая у японца горячее желание сбежать подальше.
— Но зачем она с ним так поступила?
— Как? Он ведь был не против?
— Да, но сначала он не хотел и только потом под влиянием гормонов согласился. Почему они с ним так?
— Как — так? Ага, кажется, понял. Тут главное, что люди это делают добровольно и получают удовольствие, как твой хозяин. А еще он стал для многих женщин сексуально привлекательным, это тоже инстинкт. Это из-за драки. Считается, что у некоторых людей подобное зрелище вызывает сексуальный интерес. Только учти, что не у всех! Например, в Древнем Риме были такие бойцы, гладиаторы, так вот, они были настолько популярны у женщин, что пригласить на ночь гладиатора было очень хорошим подарком для матроны. Это делали даже их мужья. Дарили, в смысле!
— Не очень понятно, наверно, какой-то странный ритуал? То есть побои и секс у людей как-то связаны?
— Одно даже может перейти в другое, наблюдал у одной пары. У них ни одни соседи не выживали, то орут друг на друга, то вместе! Я тоже съехал.
— Понятно. Одно нервное возбуждение переходит в другое. Почему тогда он никогда не использовал меня?
— А он хотел?
— Да. — Киборг совершенно не смутился. — Я же это видел. Думал, он отдаст приказ. Хозяин тогда сказал очень странную вещь. Я даже испугался, потому что… Я не знаю, как сказать! Другие хозяева так не говорили.
— Что он тебе сказал? — Асато постарался говорить как можно мягче: Рон, наконец, добрался до интересующей его темы. Отношений с хозяином.
— Он сказал, — зазвучал откровенно нетрезвый голос Эрика, напряженный, раздражение буквально прорывалось, казалось, еще секунда — и он сорвется, ударит собеседника, фразы были короткие, рубленые: — Иди сюда! Нет! Проваливай, кукла грёбанная! Стой. Думаешь, все так просто? Человек, он сука! И если может издеваться над беззащитным — будет. Обязательно будет. До смерти замордует! Это ты мне поверь! А если я начну, ты ж меня не остановишь! Так что лучше и не начинать! Так легко сорваться, Рон! И кем я стану? Каким? Таким, как он? Убирайся прочь! И чтоб я тебя не видел, пока не позову! Не нарывайся!
Сэй задумался, опустив голову. Потом поднял взгляд на Асато.
— Он мог отдать любой приказ. Он мог меня ударить или трахнуть. Меня уже использовали так, для снятия напряжения. Это задание я понимаю. Но он не использовал. А еще он злился, и начал бояться. Не меня, я бы знал. Чего он боялся?
— Думаю, он боялся не тебя, — Асато без труда совместил беззащитного перед хозяином киборга и сцену допроса в медотсеке, от которой его потом подташнивало, а еще он вспомнил чужие пальцы на своем запястье, и желание, которое он прочитал без всяких детекторов и имплантатов.— Он боялся себя. И я даже знаю, кем он боялся стать в результате. Но ты не бойся. Я думаю, он себя хорошо контролирует.
— Это хорошо, что не меня, — кибер слегка расслабился. — Когда хозяин боится своего киборга, это очень плохо. Он может его продать или убить. А мне у него хорошо. Не хотелось бы, чтоб продал. А у людей все решения зависят от эмоций и гормонов. И люди их не контролируют.
— Не всегда. Некоторые контролируют, в большинстве случаев. Эрик себя контролирует, к счастью для нас.
— А ты? — Рон перешел к следующему пункту своих опасений.
— Я не знаю. Не проверял на таком уровне. А тебе это зачем?
— Я хочу знать, когда ты будешь меня пороть, ты будешь меня использовать для секса?
— Вот ты о чем…
Асато поставил себе еще одну жирную галочку на тему прошлой жизни киборга, и пометку об осторожности: все-таки бракованный. И что у него перемкнет и в какой момент, неизвестно. С другой стороны, страха он не ощущал. Не мог ощутить. Рон упорно не воспринимался, как что-то опасное. Ларсена, да, боялся. А его киборга— нет.
— Я, если честно, вообще тебя пороть не собираюсь! Просто вырвалось тогда.
— Ты говорил правду. И сейчас тоже говоришь правду, — жалобно протянул сэй.— Люди очень странные существа. Все время ставите условия с бесконечным числом поправок. Я не понимаю этого. Мне надо подумать! Хочешь, я тебе чай принесу?
— Нет, я хочу спать. Спасибо!
— И тебе. Я много понял, хотя не все. Но я подумаю и пойму.
— Обращайся, если что, — пробормотал Асато, укладываясь поудобнее.
Какая-то мысль успела посетить его, но, увы, осталась неузнанной, измученный беседой самурай отрубился намертво. Снились ему мэйлисы-гладиаторы, за которыми с плеткой гонялся какой-то извращенец в малиновой тоге… И Эрик с кинокамерой, снимающий все это безобразие.
Утром, обнаружив капитана за пультом, Асато решил уточнить все-таки один вопрос, тем более что киборг торчал на кухне и наверняка их слышал. А в ответе японец был совершенно уверен.
— Эрик, ты своего киборга продавать не будешь?
— Нет, — отрезал капитан, потом посмотрел на японца внимательно и смягчился.— У меня есть знакомый агент, может хорошую бэушку подогнать. На любой вкус. Но Рона, извини, не отдам. Я к нему слишком привык. Да и… не уверен я, что ему у тебя будет безопасно, ты все-таки законопослушный коп, а сэев на гражданке не одобряют и просят сдавать производителю.
— Спасибо за честный ответ! Но я тут не за этим, знаешь ли. И киборги в мою специальность не входят.
— Знаю. — Эрик отвернулся, разом потеряв интерес к разговору,— не знал бы… А про собственную покупку подумай.
Наконец-то на подлете к планете появилась связь. Асато получил несколько сообщений от братьев, одно от тёти и, к счастью, ничего от дяди. Эрик тоже получил послание, он сидел и смотрел выпуск новостей, без звука. Представительный красивый мужчина что-то произносил с трибуны перед толпой журналистов. Позади на экране светился какой-то график, менялись цифры…
— Интересно? — не выдержал Асато. — Что ты вообще смотришь?
— Понятия не имею. Подозреваю, очередной спам. Не совсем понятно, кто и зачем мне это прислал. Я надеялся, что в него хотя бы тортом кинут, — и Эрик переключился на следующее письмо. — О! Вот это от брата. Извиняется за предыдущее, это было не мне. Я не могу правильно оценить перераспределение денежных потоков в связи с появлением нового рынка… Ну что, посылаем ему твоих пиратов?
— Это не мои. — Асато подумал, что с таким родителем Стейн может унаследовать не только капитал, но и методы, и внес поправку: — Я хотел про них дяде написать.
— Давай, пиши. Это же территория космополиции? Значит, каждый пишет своему респонденту, сдаем население корабля местным полицейским и быстро разбегаемся, пока они нас не убили за такой подарочек.
Полиция забрала спасенных относительно спокойно. Относительно, потому что два человека накатали-таки жалобы на условия спасения, а зашедший снять показания у врача полицейский оказался арахнофобом, причем в какой-то крутой степени. И как результат впал в цикл: увидев С-маура, он просто навернулся в обморок, паук привел его в чувство, оказав первую помощь, но тот, открыв глаза и увидев паука, опять упал в обморок. С-маур, не раздумывая, оказал пострадавшему вторую помощь. На третьей помощи он сообразил, что что-то не то происходит, и позвал Эрика. Тот помощью не заморачивался, а просто отвесил пару оплеух слишком нервному типу и, не давая времени на очередной обморок, выставил его в коридор.
— Как вы с ним летаете? — тихо спросил коп, которого пошатывало, но от затрещин или потрясения — непонятно.
— Да нормально, главное — кормить вовремя, — доверительно шепнул Эрик. — Он в экипаже не самый страшный! Я вот больше японца боюсь, это — настоящий зверь с древними самурайскими традициями, по сравнению с ним арран — просто милое домашнее животное!
В результате подлого распространения слухов все посетившие корабль аборигены косились на ни в чем не повинного Асато с подозрением и шептались за его спиной так уважительно и опасливо, что он тоже стал на них коситься с испугом. По ходу снятия показаний выяснились две вещи. Им полагается награда за спасение людей. Отдельно Асато полагается по шее от дяди, когда тот до него доберется. Это ему сообщил начальник полиции, который тоже имел старших родственников и прочитал информацию дистанционно-телепатически во время сеанса связи с комиссаром Фукудой, который просил присмотреть за племянником, когда тот вернется.
— Короче, я бы на вашем месте смылся и подождал, пока он остынет, — посоветовал этот солидный офицер.
Асато совету внял и вернулся на корабль, застав Эрика за получением того, чего он сам хотел избежать. С экрана орал Стейн, причем орал так, что цензурными были только междометия, а у самого японца появилось желание законспектировать хотя бы часть. Стоящий перед вирт-окном Эрик вяло отбрёхивался, в основном посылая брата по одному и тому же маршруту. Внезапно бизнесмен оборвал пламенную речь на полуслове и уже совершенно другим, спокойным тоном спросил:
— Так договорились?
— Ладно. Давай свои… бумажки. Если ты, конечно, так уверен, что я тебя не сдам с потрохами! — Эрик тяжело вздохнул, дернул плечами и сдался окончательно. — Ладно, не сдам. Попробуем выскочить! Хотя это безумие.
— Готовься к взлету, трассу не прокладывай, пока не пройдешь таможню. А лучше побольше переходов сделай, маршрут посложнее, время у тебя есть. — И младший брат отключился.
Из кухни осторожно выглянул Рон. Посмотрел на Асато и молча вынес второй кофе.
— Тебе тоже по шее, — сказал Эрик киборгу, замахиваясь.
И хотя достать он не смог, но сэй совершенно человеческим жестом закрылся рукой и подмигнул Асато. После того, ночного разговора кибер заметно расслабился и стал вести себя почти по-человечески даже с хозяином, перейдя с машинных гадостей на человеческие. Капитан представление оценил и, повернувшись к японцу, продолжил мысль:
— Этот гад научил С-маура есть мороженое и сгущенку! У тебя есть какие-нибудь здравые идеи на этот счет? Пауки не едят сгущенку! Она физиологически им не подходит! Слушай, Асато, когда Рон у тебя ночевал, ты с ним что-то делал?
— Ну… — полицейский замялся, пересказывать ночную лекцию не хотелось. Пришлось искать логичное объяснение. — Я немного потренировал его программу субличности, а что?
— Раздумаешь быть полицейским, иди в педагоги, у тебя талант!
— Я лучше застрелюсь! — шарахнулся Асато, перед мысленным взором которого встала школа по адаптации подвергшихся сексуальному насилию киборгов, и поспешно сменил тему. — Мы куда-то летим? А куда и почему так срочно?
— Да! Нам надо доставить одного курьера, куда — пока сказать не могу. Сам не знаю. У братца там что-то упало на тридцать процентов, и он по этому поводу жутко недоволен. Степень недовольства ты слышал. Круизным яхтам он не доверяет, а собственный корабль этого курьера не долетел до места назначения. Правда, курьера там не было. И это не факт, что мы не подсадная утка! С-маура я уже попытался отправить домой, но он не отправляется. Говорит, что должен летать со мной до девятой линьки. И если это получится, он возглавит новое отделение департамента адаптации! Будет адаптировать арранов к космическим полетам. Так что в свете всех событий это очень опасно, и я советую тебе остаться на планете. Потому что на нашу жизнь я бы не поставил.
— Эрик, не лечи! — Асато старательно воспроизвел тон бывалого уголовника. — Ты спалился. Сказал «мы», значит, ты меня уже мысленно посчитал!
— А тебе не пора возвращаться на твою героическую службу? — напомнил Эрик, невинно улыбаясь.
— Ну… — японец сделал вид, что призадумался. По хорошему, надо бы уже вернуться, но, во-первых, не хотелось попасть под горячую руку дяди, а во-вторых, Эрик наверняка задумал что-то очень интересное и не факт, что законное. — Я скажу, что следил за тобой.
— Ладно, когда твой дядюшка отправит меня на электрический стул за развращение малолетних, обещай, что подержишь меня за ручку! — мерзко заржал Эрик. — Готовимся к взлету! Продукты вроде уже доставили, ждем неуловимого курьера и мотаем!
Утро заглянуло к нам неожиданно. Солнце еще не пробивалось сквозь плотные шторы, стыдливо прячась за гранью горизонта, а мобильный, забытый где-то в джинсах на другом конце комнаты, требовательно завибрировал. Моя щека, прижатая к горячему спросонок плечу, ощутила неожиданную потерю, и я проснулась. Голова еще плохо соображала и решила лежать дальше, не открывая глаз. Пять утра! Для будильника рано — сейчас выключит и вернется.
Вадим зашуршал одеждой и ушел с телефоном в зал. Я уютно потянулась, и надвинула одеяло до самого подбородка. Было хорошо и спокойно. Раннее утро — замечательное время, когда двое проснулись, а на работу вставать еще рано. Кажется, у меня появились интересные неприличные планы…
За неплотно прикрытой дверью раздавалось злое шипение доктора. Ну, ясно: из больницы звонят. До меня стали доноситься отдельные более громкие фразы:
— А ты не думаешь, что для этого нужно желание обоих?! Нет, я не хочу! Мне это уже не интересно…
Хм… По-любому, не начальство. Ну, а что я хотела — такой симпатичный мужчина и совсем одинок? Поклонницы достают. Слушать расхотелось, тем более, что ничего криминального и любовного в разговоре не присутствовало.
— Чего тебе от меня надо?! — продолжалась перепалка, — Меня устраивает моя жизнь, моя работа. Я не один. Понимаешь, я не собираюсь что-то менять! Я не хочу жениться. Мне не нужны чужие дети. Может хватит, а?!
А дальше я уже не слушала. Стало пусто. Меня сковало еще неосознаваемыми неожиданными эмоциями. Отяжелели руки и ноги, взгляд зацепился за край стола и не хотел покидать это место. Я почти не дышала. Не могла. В этот краткий миг почти ощутила себя неживой. Вот, мгновение назад еще теплились чувства и эмоции, играл румянец на щеках, и пульсировало желание… Миг ядерного взрыва… Микро-взрыва, которого не заметил никто, и в комнате осталась только голая безжизненная пустыня. Живой и счастливой меня уже не было.
Я спокойно встала и поплелась к стулу за халатом. Редко ношу халат — в нем неудобно активно заниматься домашними делами — будто груз длинной одежды расслабляет разум и мышцы — отягощает, но дает защиту, уют и всепоглощающую лень. Сейчас я хотела закутаться и ощутить себя прежней… Долго боролась внезапно непослушными дрожащими пальцами с молнией. В это время дверь тихо хлопнула. Входная железная дверь. Вадим ушел. Ну, что ж, по крайней мере, понедельник не начнется со скандала…
Я пустой оболочкой, без эмоциональной и сухой, дошла до кухни. Заварила кофе и налила в его кружку. Из нее уже не было вкуснее, как в прошлый раз. Первая волна эмоций подкатила к горлу, но разбилась о сжатые губы. Хотелось крикнуть. Или разреветься. Плеснула горячим в раковину. Не полегчало.
Осознание будет позже. Я буду ругать себя, что снова впустила в душу хрупких бабочек надежды, что позволила себе взлететь на этих эмоциональных качелях вверх до вдохновения и эйфории, зная, что они снова дернутся вниз — в омут разочарований и обид. Я ведь знала… Любить больно. Смешные, еще не оформленные во что-то конкретное, планы на будущее — рухнули. Казалось, что он будет рядом. Не будет. Боль еще не ощутима — как роковая трещина в тонкой фарфоровой вазе. Я еще не осознала, что этих теплых встреч, этих ночей и объятий не будет…
Говорят, что любовь ничего общего не имеет с привязанностью, что любящий готов отпустить в любой момент. А еще психологи пишут о контрасте — отношениях зависимых, когда ты видишь только хорошую сторону, только положительные черты, только нежное отношение… Ты привязываешься, не думая, что это только одна сторона медали: у любой личности их две. За конфетно-букетным периодом влюбленности всегда идет охлаждение. А я, привыкнув к этому теплу, как пригретый птенчик за пазухой, хотела бы продолжения. Я привязалась к солнечной стороне человека, а теперь увидела, каким он может быть раздраженный, злой и холодный. Самое обидное в том, что я готова была уцепиться и удержать. Но это ему не нужно.
Было пусто. Пустота дырой в ребрах росла и росла. Было чувство внезапно налетевшего ветра, который проходит через это рваное отверстие. Не было больше ощущения тепла и объятий, которое в последнее время всегда меня сопровождало. Пара фраз с ядерной боеголовкой…
Я с особой тщательностью посмотрела рабочую почту, быстро и четко строя ответы и рассылая нужные документы по инстанциям. Приготовила завтрак. Достала из шкафа свой старый брючный костюм. Казалось, что если я буду выглядеть идеально, то это будет стеной, защищающей меня от внешнего мира. Эмоций все еще не было: я остановила внутреннее время, заморозила рану, которая сильно болела, чтобы выжить.
Теперь оболочка по имени Оля должна была заменить меня на работе и механически точно делать мои дела, чтобы себя не выдать. А потом, спустя какое-то время, я буду размораживать по маленькому кусочку этой ситуации и пытаться осознать. Короткие отношения всегда ранят больше своей несправедливостью и невысказанностью. А длинные… Они уже не имеют такого накала страстей, и расходиться проще. Третьей ночи не будет. А ведь это практически закон. Первая ночь может быть ошибкой, и не повториться. Вторая бывает, если понравилось. А третья — это уже система. Так странно… В наш дрянной бездушный век, даже переспав с человеком, не можешь быть уверена, что вы встречаетесь… Уж молчу о разводах, спустя десятки лет! Никогда нельзя быть уверенной, что человек рядом с тобой останется. Отношения — это каждодневный выбор быть именно там и именно с тем. Но дарить надежду, и не собираться никогда выполнять обещания… Не сомневаться, а именно заранее знать, что не станет… Молчу. Не хочу. Взгляд сфокусирован на приказе ректора. Надо составить план конференции и порядок выступающих, учитывая все темы докладов…
Проснулся сонный гномик. Начинался обычный сложный день. Были пустота и отсутствие цели, надо было прожить сутки механически, как запланировано по имеющемуся списку дел. А в ежедневнике стояла встреча с учителем в обед. Плечо нервно дернулось. Я выдохнула с усилием и махнула рукой в пустоту.
Витька щебетал о том, как весело вчера прошел вечер и хотел нарисовать дяде Вадимборисычу настоящую лошадку. Хорошо. Рисуй, мой хороший… Я обняла сына, и только в этих теплых, чуть влажных детских ладошках стали пропадать боль и пустота. Искренние объятия снова наполняли меня. Удивительное явление — безответная любовь не так сильно ранит, когда есть родной маленький человечек, которому я точно нужна… Глаза стали горячими и живыми. По щекам противно побежали мокрые дорожки. Я оттаивала. Нельзя. Отпустила Витьку и стала скрупулезно собираться.
На работе я просто позвонила Учителю. Это не тот учитель, что преподает в школе или в универе. Нет. Это мой тренер по рукопашной борьбе. Можно было бы сказать, что первая любовь… Но до этой первой любви было много веселых историй. Скорее, первые отношения.
Учитель был тогда вдвое старше меня. Все очень удивились нашему выбору. Может, в мои семнадцать мне не хватало такого папочки мудрого тридцатипятилетнего… Может мозгов… Я была примерной ученицей, могла молча терпеть боль и идти к победе, чтобы заслужить сухую похвалу. Мне не хватало родительской заботы и одобрения, или просто было интересно добиваться того, что было трудно. Точно не знаю. Но натерпелся наш строгий учитель от меня вдоволь…
Первая измена случилась против моей воли. Местный праздник. Знакомая компания реконструкторов и коллег по занятиям борьбой. Скучный вечер. Слишком холодно одета. Замерзла. Ушла в палатку к теплому спальнику. В палатку по общей договоренности должны были вписаться толстый, нечесаный именинник и моя подруга. Именинник решил, что греться девушке в одиночку совершенно не подобает…
Помню этот дрянной вечер… Глупый неопытный парень даже не понял, что стал первым. У глупой и испуганной меня даже не было мысли кричать — настолько все это было стыдно, настолько была скована шоком, и боялась, что сильную и гордую меня можно просто скрутить и обидеть…
Учитель не хотел слушать. Никто не верил, что мы помиримся хоть когда-нибудь. Но я ведь умею совершать невозможное. Первым делом я взяла с полки местный резиновый нож, сделанный из куска толстой огромной шины и смазанный красной помадой — так делали во время соревнований, чтоб видеть кто кого достал… И вызвала обидчика на бой. Я не жалела израненных и перепачканных рук, но раз за разом била в живот. Пока изнутри не ушла вся обида, и не стало жалко и противно. Швырнула инвентарь под ноги побежденному и вышла. Никто не видел, как я нервно курила и дрожала за углом. Но я была сильная. С учителем мы помирились спустя время.
Он готовился к свадьбе, заказал какой-то жутко дорогой и эксклюзивный подарок у знакомого ювелира на мой день Рождения… И тут я встретила Славку… Славка был молодой, яркий, настырный. Он меня активно добивался, и мне, в конце концов, понравился… Молодой и страстный, полный сил и эмоций, парень никогда не сравнится с более старшим и охладевшим мужчиной. Но уйти от учителя было подло и страшно. Я никогда не уходила — не знала, как это обсудить. Учитель догадывался, и тоже сделал мне больно. По-своему.
Вся эта нервотрепка тянулась месяц, потом я, рыдая, сообщила, что больше не приду. Это был нужный и сложный опыт, и я до сих пор чувствовала себя виноватой. Но мы остались друзьями. Хоть и не виделись лет шесть Учитель так и остался одиноким.
В обеденный перерыв я убежала в кафе, что было в пяти минутах от университета. Там меня ждал Борис. Вот над кем время не властно — так это над ним! Как был бородатый толстый мужик с чуть серебристыми висками — так семь лет прошло. А совсем не изменился.
У Бориса есть бывшая жена. Она давненько бывшая. Лет пятнадцать как. Есть пятнадцатилетняя дочь — моя тезка. Есть лучший друг — бабник и известный в городе прокурор. У прокурора Виталыча жена родила практически в одно и то же время со мной. И разница в возрасте у них такая же. Но это ерунда.
— Здравствуй, Оленька. Здравствуй, родное сердце. Что-то случилось у тебя? — учитель улыбался мягко и как-то грустно.
— Да, Борис. Понимаешь, у меня любовь… Была… — делаю над собой усилие, чтоб не реветь. Зря все-таки продолжила «выполнять задание» Вадима. Механической и бездушной быть не получалось.
— Любовь — это такое дело. Любовь прекрасна и смертоносна, но если она постучалась к тебе в двери — сердце открой…
— Борь. У меня все так просто не бывает, как выяснилось. Еще вчера верила, что у нас чувства, вспоминала, что замуж звали на первом свидании… А сегодня уже видеть не хочу. Да и не вернется, наверное…
— Знаешь, если любишь, то рискни. Если не нужен — другое дело. Но ты любишь, а значит бери и делай. Не попытавшись, будешь себя ругать потом. Попытавшись, тоже будешь, но… Оно того стоило.
— Ведь ты даже не выслушал… — возмущаюсь я.
— А чего слушать, я иначе не скажу. — спокойно заявил Борис, встал и ушел…
Сказать, что я была в шоке — ничего не сказать… И, такой необходимой сейчас поддержки — я не получила. Скорее кучу сложных воспоминаний. Как всегда, не выслушав, но вынеся вердикт, Борис посчитал, что разобрался. Но мог просто посидеть рядом. Хотя… В этом уже несправедлива я — понимаю.
And it’s too late and it’s too bad
Don’t think of me
And it’s too late, it’s too bad
Don’t think of me…
Стоял тихий осенний вечер.
Ночь, пузатая и черная, как вороново крыло, устраивалась поудобнее, накрывая собой мир. Начиная с горных селений гномов, забираясь в щели скал, людских деревень, ютившихся ближе друг к другу, и заканчивая большим лесным городом, спрятавшимся в чаще. Сияющие серебром в дневном свете пики зданий темнели и сливались с листвой, улицы засыпали, хотя кое-где еще можно было встретить припозднившихся прохожих. В это время, обычно, в людских деревушках и городах ребятня еще носилась по мостовым и верещала, проигрывая в очередную игру, но эльфы укладывали своих детей задолго заранее, а просыпались до первых птиц.
Эрниэль тоже был уже накормлен ужином, умыт, расчесан, одет в свежую пижаму и уложен в мягкую кровать. Уши его, как и кудрявая блондинистая шевелюра, задорно торчали из-под одеяла – мальчишка был, пожалуй, одним из тех ребят, которым все хотелось выйти за рамки строгих обычаев и правил. Например, не спать!
— Па, расскажи мне о самом жадном эльфе! – придумав наконец свое «последнее желание», на которое они давно когда-то договорились, Эрн высунулся из-под одеяла и посмотрел на отца.
Высокий молодой эльф стоял возле окна, с некоторой тоской глядя, как в соседнем домишке матери просто, но только с им присущей заботой целуют своих дочек и сыновей и погасив свет, уходят из комнат.
У Эрниэля не было матери, та погибла, рожая ребенка на свет. С тех пор принц был почти самым избалованным, но в хорошем смысле этого слова, эльфенком в королевстве. Король позволял ему все, что мог позволить, чтобы перебить отсутствие в жизни мальчика самого важного – мамы.
— О жадном эльфе, пожалуйста, — напомнил о себе Эрн, нетерпеливо глядя на отца.
— Вообще-то, этот жадный эльф твой пра-пра, — кашлянув, напомнил Король.
Легенда, которая имела большую популярность среди эльфов и тем более людей, была поучительна и красива. Ее уже много лет пересказывали друг другу, однако в семье Эрна она имела особенное значение и приносила им проблемы пополам с известностью.
— Хорошо, я расскажу тебе. Только впредь называй легенду так, как положено! – попросил мужчина и присел на край кровати сына.
Тот улегся поудобнее, сложив руки на груди поверх одеяла, и даже в полумраке было видно, как поблескивают хитрые и любопытные глаза Эрна. Он просил рассказать эту легенду снова и снова, видя в ней что-то большее, чем видел кто-либо другой, и каждый раз слушал как в первый раз. Сперва Короля это удивляло, но потом он привык и поставленным тоном рассказывал историю вновь.
— Как ты знаешь, эта легенда правдива и молода среди всех остальных, и зовется легендой о Поедателе Луны. Это великий ночной дух, живущий на облаках в вышине. История гласит, что именно он превращает крутобокую Луну в рогатый тонкобокий Месяц, откусывая от нее по кусочку. Если ночью, видишь, темным облаком закрыло ночное светило – значит, Поедатель принялся за обед.
Эрниэль судорожно вздохнул, глядя, как вместе со словами отца в комнату вдруг скользнул луч появившейся из-за облаков луны. Отец улыбнулся и продолжил.
— Людские сказочники говорят, а мы знаем наверняка, что раньше лунный зверь был эльфом, а именно – великим и богатым королем, владыкой лесов и полей. Были у него огромные земли, сокровища, подданные, но ему все было мало – жажда большего случается со всеми. Желал он самых лучших блюд, самую красивую девушку в жены, самых красивых коней, самых светлых окон дворца, желал бесконечно, и от жадности своей сходил с ума. Однажды ночью он вышел на свой резной балкон и увидел Луну. Она отливала серебром, как большое праздничное блюдо, сверкала и дразнилась из-за облаков. И так привлекла она его больной ум, что больше ни о чем, кроме как о ней, думать Король больше не мог.
Этим же утром он приказал своим верным слугам, чтобы подали ему вечером Луну на блюде – чтобы он съел ее на ужин, а звездами закусил. Бились- бились слуги, пытаясь выполнить его поручение, да объяснить Королю, что ни дракон, ни птица не долетят до светила небесного. Ничего слушать не желал сумасшедший правитель, разозлился и казнил всех слуг своих. – На этом месте мужчина вздохнул и сделал паузу, отведя взгляд в окно.
Кому легенда-легендой, сказочкой, а ведь им действительно приходилось два поколения избавляться от слухов, что эльфы жадны до безумия – это вдобавок то к их педантичности! Гномы отыгрались за годы, пустив в народ частушки и прибаутки целыми пачками, люди – стали еще недоверчивее, чем обычно. Тяжелее всего пришлось сыну жадного эльфийского Короля.
Теперь, когда Лес отрезал эльфов от всего мира, став им и проклятием, и непреступной стеной, это было уже не так важно. Мало кто осмелился самолично убедиться в том, что рассказывают истории, а с людскими городами эльфов связывали немногочисленные торговые отношения.
— Что дальше, пап? – напомнил о себе, шевельнув ушами, пока непропорциональными детскому личику, Эрн, и Король кивнул и продолжал.
— Ужасен в своем безумии стал владыка эльфийский, и покровительница нашего мира не выдержала его преступлений, совершенных от жадности, наказала его. Явилась ему спустившись с неба, сверкая, как лунный свет, и превратила его в духа небесного, обрекла есть Луну до самого последнего дня. В ярости был обращенный Король, как остервеневший кидался на проклятый диск луны и пожирал его. Однако, через несколько дней Луна появлялась снова, и вскоре дух выбился из сил. Посмотрел он сверху вниз на свое королевство, несущее скорбь по убитым, казненным, замученным, не по жестокости, а по глупости, на свою жену, сыновей, и смягчилась душа его, освободилась от недуга безумия. Раскаялся Король, принял свое наказание, как должно, и стал гулять по поднебесью в образе зверя в фиолетовой шкуре да звенеть витыми рогами.
По сей день ест он лунную мякоть, а рога его светом наливаются, лунным серебром. Говорят, тот, кто увидит блеск их в облаках – не сможет забыть. А самые смелые удальцы, те и вовсе год за годом пытаются достать Поедателя с облаков, завладеть его прекрасными рогами и шкурой и разбогатеть. Тот и сам спускается к ним в руки раз в год – к Лунному водопаду у подножья гор, испить воды и погулять на воле, поваляться в траве. Так наградила его создательница Аэрлэна за раскаяние. В этот день вся округа кишит ловушками и жадными охотниками – только вот нет еще таких силков, чтобы попался в них Поедатель Луны.
Мужчина замолчал и улыбнулся, глядя на мечтательное лицо сына.
— Пап, а я когда-нибудь смогу отправиться на Лунный Водопад, чтобы увидеть его? Он ведь мой дедушка?
— Хочешь разжиться его рогами? – проверяюще поинтересовался Король, поправляя мальчику одеяло.
— Нет, — нахмурился Эрл, — я бы не хотел, чтобы у меня кто-то хотел забрать, например, уши, и разбогатеть.
— О, это конечно, — согласился отец и про себя ярко представил эльфийские уши, прибитые трофейной досочке на стене.
— Он мой дедушка, может он просто согласился бы со мной познакомиться, — подытожил уже засыпающий мальчик.
— Может быть, кто знает. Вырастешь и отправишься в путешествие, — мужчина поцеловал сына в лоб и удостоверившись, что все в комнате хорошо, прикрыл дверь и вышел, пожелав ему доброй ночи.
Эрниэль потянулся в кровати, глядя сквозь ресницы на причудливые тени деревьев, танцующие у него на стенах. Думал о своем пра-пра-духе, не одиноко ли ему бродить в облаках по небу каждый день одному, и видел ли он его, своего внука, когда-нибудь с небес. Наверное, нет – ведь ночью отец рано загоняет Эрна в постель.
Мальчику было грустно, что Поедатель Луны уничтожил все дорогое себе, и казалось ему, что он наверняка скучает по своей семье. Почему в тот единственный день он спускается к водопаду, а не к замку?
В голове Эрна жужжала сотня вопросов, тем не менее ленивых и сонных. Веки его становились все тяжелее, а мысли путались, сплетались друг с другом и начали превращаться в запутанные картинки.
Очень скоро мальчик заснул, провалившись в теплый сон, как в огромное пуховое одеяло. Всю ночь снился ему виторогий фиолетовобокий зверь, гуляющий по белоснежным облакам.
….
А где-то далеко, в синей, глубокой небесной выси, там, где звезды становятся ближе, ярче и холоднее, спящий на мягком облаке, укрывшийся тучей, проснулся Поедатель Луны. Бока его что-то коснулось, и на его гладкой, лоснящейся шерсти расцвела маленькая серебристая звезда-пятнышко. Так случалось каждый раз, когда о Короле-Духе кто-то из земных думал, и не просто – а что-то хорошее, не желая его рогов на стене и шкуры в центре гостиной.
Эта звездочка была третей.
С тех пор, как первые две зажглись на его пузатом боку от мыслей тоскующей, жены и маленького тогда еще принца-сына, он успел забыть это чувство. Ему действительно было одиноко хдесь, в бескрайнем просторе, где только звезды могли выслушать его. Однако, днем с высоты он видел весь мир, о котором, будучи королем, и подумать не мог – видел прибрежные людские городочки, посылающие по утрам во все стороны свои лодки, видел деревушки, где жизнь течет размеренно и тихо, видел замки. По ночам, когда не спалось, сопровождал Лесных Стражей в их обходе владений, мягко освещая их путь сиянием своих серебристых рогов.
Не каждому из земного рода выдается быть причастным к творению и жизни огромного мира, став не просто его песчинкой, а ее неотъемлемой честью. Это было большим проклятием, и большой честью для сошедшего когда-то от жадности короля.
Здесь, с небес, он видел, как состарилась его возлюбленная и когда-то нежно опекаемая супруга, видел, как возмужал, пресекая все попытки осквернить память отца, сын, который запомнил его еще не ополоумевшим. Видел его детей, с замиранием сердца слушавших сказку о Поедателе Луны, и ночью выбирающиеся в тайне посмотреть с балкона на звезды. Но никто с тех пор не думал о нем, не как о легенде, придуманной сказочниками, а как о ком-то живом, живущем.
Встряхнув бородкой, Дух поднялся, легко скользнув вниз, к самым тяжелым дождевым облакам, и улегся на краю, глядя на темные лесные просторы. Облака бежали, гонимые ветром, и несли его над эльфийскими землями.
Где-то там, внизу, среди высоких деревьев, в городке, давно уснувшем и видящем сны, в домике с позолоченной крышей, в мягкой постели спал его маленький добрый внук.
Боль.
Конан скакал по серым равнинам Царства Мёртвых.
Был он абсолютно гол, а лошадь под ним – давно мертва. Кажется, сам Конан тоже был мёртв. Иначе зачем бы ему скакать по Серым Равнинам, абсолютно голым, да ещё и на мёртвой лошади? А лошадь под ним была мертва давно и надёжно, никаких сомнений в этом не оставалось. Да от неё и самой-то оставалось совсем немного — один скелет. Тоже голый. Голые и отполированные временем кости, непонятно какой магией собранные воедино и приведённые в движение. Казалось, тряхани эти лошадиные останки покрепче – и развалятся они, как миленькие, никакая магия не поможет. Впрочем, пока скелет этот вовсе не думал рассыпаться на отдельные кости, как положено то любому уважающему себя скелету. Отнюдь! Он довольно шустро перебирал копытами по серым камням, мотал из стороны в сторону оскаленным черепом и даже иногда игриво взбрыкивал, дёргая тазобедренными костями.
Вот эти-то игривые взбрыкивания и причиняли Конану самую сильную боль.
Вообще-то скакать голышом даже на обычной и в меру упитанной лошади – удовольствие ниже среднего. А получать удовольствие, проделывая это на вертлявом и игривом лошадином скелете, способен лишь мазохист. Даже просто сидеть верхом на острых, костистых, да к тому же находящихся в постоянном движении позвонках было очень больно. А тут и ещё и куда большая неприятность подоспела, как ни берёгся Конан, как ни стискивал бедрами лошадиный костяк, стараясь по возможности приподнять и тем уберечь от болезненных травм самые уязвимые свои места. Не помогло. При новом прыжке игривого скелета случилось именно то, чего Конан с ужасом ожидал с самого начала кошмарной скачки — самую нежную часть его тела таки защемило и прочно заклинило между двумя лошадиными рёбрами.
Боль была неописуемой.
Конан весь мгновенно покрылся холодным потом и первым же, ещё неосознанным и полуобморочным движением попытался освободить застрявшее. Это было неверным решением – боль усилилась многократно, хотя миг назад подобное казалось невозможным. Ослабевший и задохнувшийся, Конан только каким-то чудом не свалился со скелета, оставив в прочном капкане его рёбер всё своё хозяйство. Холодный пот теперь лил с него ручьём, полированные кости скользили под ягодицами, удержаться на костяной спине становилось с каждым мигом всё труднее.
А скелет, как ни в чём не бывало, продолжал себе скакать по серой равнине. Только теперь каждое его движение отдавалось в теле Конана вспышками ослепительной боли. Какое-то время он пытался молча терпеть, в кровь изгрызая губы и всем телом вжимаясь в колючий костяк в омерзительной похожести на соитие, пытаясь таким образом хотя бы немного ослабить сводящую с ума пульсирующую боль. Но долго выдержать такую пытку молча не смог бы и самый терпеливый из киммерийских варваров. Будь он даже с рождения глухонемым.
Не смог и Конан. После одного наиболее болезненного защемления он таки заорал – самым постыдным образом, ненавидя себя за проявленную слабость, но более не в силах терпеть. Самым позорным было то, что разок заорав, остановитьсф он уже не мог – он крика становилось легче. И он снова орал – и снова ненавидел себя за это. И снова орал.
А, может быть, облегчение наступало вовсе даже не от крика. А от холодных и влажных ладоней, что невесомо скользнули по лицу, стирая верхний слой боли, как усердная служанка стирает мокрой тряпкой паутину в тёмном углу.
Боль не исчезла, но стала чуть менее нестерпимой.
— Тихо, маленький, тихо, солнышко… сейчас всё пройдёт.
Голос был женским.
Холодные ладошки скользнули по шее вниз, плавными волнообразными движениями погладили грудь, пробежались пальцами вдоль рёбер. Руки тоже были женскими, но это не походило на любовную ласку – скорее, так опытный мастер-лютнист проводит перед работой настройку своего инструмента.
Конан открыл глаза.
— Вот и славно, — сказала сидящая рядом молоденькая девушка, можно даже сказать – почти девочка, и снова погладила прохладной узкой ладошкой Конана по груди. От её ладошки на коже осталось ощущение прохладной и влажной липкости. Девушка убрала руку, вытерла ладонь о влажную тряпку – на тряпке остались белесые следы. Одета она была в полупрозрачные расшитые золотом шароварчики и такую же блузу – совсем коротенькую, закрывающую только грудь. Дорогая ткань – отметил Конан взглядом опытного вора. Сурганский паутинный шёлк. Да и украшений на девушке слишком много навешено, чтобы можно было принять её за простую служанку.
– Они думают, что ты ещё долго будешь очень болен, вот и поручили мне пока за тобой приглядывать. Они знают, что я умею лечить, но не знают, насколько хорошо. Тебе пока лучше отсюда не выходить — предполагается, что ты будешь болеть ещё несколько дней. Сильно болеть…
Конан сел – осторожно, боясь потревожить затаившуюся боль. Но боль, похоже, возвращаться не собиралась, осталось лишь слабое саднящее жжение в промежности, словно сел причинным местом на не до конца остывшие угли и слегка обжёгся. Не серьёзно так обжёгся, а именно что слегка.
— Я убрала боль, — сказала девушка, глядя на Конана со странной смесью виноватости и жадного интереса. – Я это умею. Не навсегда убрала, это опасно. Но – почти до утра. Этого должно хватить. А если нет, то можно будет ещё раз попробовать…
Конан прислушался к себе. Боль действительно ушла, лёгкое жжение не в счёт. Но что-то подсказывало, что не стоит торопиться и снимать тугую холщевую повязку на бёдрах – всё равно ничего хорошего он под ней не обнаружит. Слишком уж спокойно вела себя девушка – так не ведут себя здешние женщины в присутствии мужчины. Даже служанки. А эта, если судить по количеству украшений и очень дорогой одежде, служанкою являлась вряд ли. Ну, разве что купец от чрезмерного богатства совсем с глузду съехал и набрал прислугу из потомственных аристократочек королевской крови. Но сейчас было кое-что, интересовавшее Конана куда больше вероятного статуса незнакомки в этом доме вместе со всей её родословной.
— Где мой… хм?..
Голос поддавался с трудом, но она поняла.
— Пояс? Вот он! Я подшила завязочки, они почти оторвались…
Конан ощупал пояс, оценивая потери. Нож, конечно же, отобрали. А вот всё остальное, похоже, опасным или ценным не посчитали. Зря, между прочим…
— Долго… я… м-м?
Голос звучал хрипло, слова приходилось проталкивать сквозь шершавое горло с огромным трудом. Конан откашлялся, намереваясь повторить вопрос более членораздельно. Но девушка поняла и так.
— Долго. Почти весь день. Сейчас вечер уже, солнце скоро сядет. Я очень старалась, но у тебя была сильная лихорадка. Её не так просто убрать, как боль, понимаешь?
— Ах-ха…
Вообще-то Конан просто прочищал горло. Но получилось как-то очень уж многозначительно. Девушка, во всяком случае, поняла это междометие как-то по-своему. И явно в не слишком одобрительном ключе. Она слегка смутилась, моргнула жалобно и стала выглядеть еще более виноватой. Показалось даже, что она готова заплакать.
— Извини. Исправлять такое я не умею… так, сделала, что смогла. Убрала лихорадку, рану вот зарастила… это нетрудно! Шрам какое-то время будет сильно болеть, но это неправильная боль, там болеть уже нечему, просто так всегда бывает… понимаешь, когда отрезают руку или ногу… ну, или там ещё что-нибудь… они потом долго продолжают болеть, словно их вовсе и не отрезали… Это неправильная боль.
И замолчала, шмыгнув носом.
— Ты – колдунья?
Девушка поморщилась и вся как-то съёжилась. Отвела в сторону взгляд. Вид у неё сделался совсем жалкий.
— Немного, – похоже, собственные умения никакой особой радости ей не доставляли и предметом гордости вовсе не были. – Так, если залечить что-то… или вот боль снять.
Понятно.
Узкая область мастерства. Среди воинов тоже такое бывает – например, хороший мечник, совершенно не умеющий обращаться с кинжалом и саблей. Редко, но встречается.
Действительно, гордиться особо нечем. Среди природных деревенских ворожеек подобный дар встречается сплошь и рядом. Это тебе не хорошо обученный колдун-чароплёт с широкими возможностями или даже маг, выученный да натасканный по всем премудростям книжных наук. Простая девчонка с природным даром целительства. полезным в хозяйстве, но очень ограниченным по возможностям. Разве что сильная – не всякой ворожейке по плечу так быстро и искусно снять настолько сильную боль и полностью залечить свежую рану буквально за несколько часов. Попади эта девочка в жёны опытному и умному воину – цены б ей не было. На руках бы её носил, пылинки сдувал. А в гареме оседлого купца её талант никому не нужен и даже смешон. Кого ей тут лечить? Других наложниц, расцарапавших из ревности друг другу мордашки? Или самого ненаглядного мужа и повелителя — от похмельных мук и мужского бессилия?..
Смешно.
— Спасибо.
Девушка пожала плечом. Странно, но она не выглядела обрадованной представившейся возможностью во всей мощи проявить своё дарование. Даже просто довольной проделанной работой она и то не выглядела.
— Не за что.
Помолчала. Вздохнула. Сказала, не поднимая глаз, но очень решительно:
— Это было самое малое, что я могла… Это ведь я виновата. Если бы я не закричала тогда, ну, когда ты на меня наступил… ничего бы не случилось. Тебя бы просто не схватили, если бы я не закричала. Как последняя дура.
После этих слов она подняла глаза и уставилась на Конана чуть ли не с вызовом. Конан моргнул. Он понимал, что от него ждут какой-то нужной и важной реакции, но никак не мог сообразить – какой именно. И очень-очень боялся сказать или сделать что-нибудь не то – девушка, вроде, была неплохой, да и иметь на своей стороне хорошую ворожейку было бы при сложившихся обстоятельствах совсем не лишним. Девушка тоже молчала, глядя тревожно и пристально. Поняв, что обоюдное молчание затягивается и наполняется многозначительным смыслом, по сути своей, пожалуй, не менее оскорбительным, чем любой, пусть даже и самый неверный ответ, Конан выдавил неуверенно:
— Ну… бывает… —
И постарался улыбнуться самой очаровательной улыбочкой из арсенала трёхсотзимнего мажонка. Улыбочка вышла так себе – он совсем забыл про разбитые губы и выбитую в пылу ночной схватки часть зубов. Девушка нахмурилась. Спросила с жадным любопытством и недоверием:
— Ты что, действительно не хочешь меня убить? Совсем-совсем?
На это Конан мог ответить уже безбоязненно. И даже, пожалуй, с долей праведного негодования.
— Нет.
Не объяснять же этой маленькой глупышке, что он вообще не бьёт женщин. Даже если они очень противные – и то не бьёт. А тем более, если они такие молоденькие и хорошие… хм… ворожейки.
— И ты что — даже не будешь кричать, что обязательно убьёшь меня — когда-нибудь потом, когда будешь лучше себя чувствовать? Совсем-совсем?
Вот же привязалась!
— Не буду.
Конану уже надоело разговаривать с этой странной девушкой. Чувствовал он себя неплохо и не собирался изображать из себя смертельно больного непонятно зачем. Он попытался встать.
— Лежи!
Обеими ладошками девушка испуганно толкнула его в грудь – не по-женски сильно, надо сказать, толкнула. Не ожидавший такого подвоха Конан рухнул обратно на лежанку. Он бы, наверное, возмутился подобным обращением, если бы на лице девушки в этот ммг не было такого смертельного ужаса.
— Не вставай! Пожалуйста! Ты же должен быть болен, понимаешь?!! Очень-очень болен, иначе всё пропало! Если тебе что-то нужно – я принесу! Только не вставай!
Голос её снизился до быстрого шёпота и тоже был страшно испуганным.
— Тебе что-нибудь надо? Я принесу! Только не вставай! Хочешь есть? Или пить? Или, может быть… — она мило покраснела, — на горшок?..
— Пить! — буркнул Конан сквозь стиснутые зубы и тоже покраснел.
Вообще-то, пить он не хотел. Но если бы он ничего не попросил, она, пожалуй, ещё долго перечисляла бы его предполагаемые желания, добираясь до самых интимных подробностей. Которые он предпочёл бы вообще не обсуждать с красивыми девушками. Или, может быть, очень даже и обсуждать как раз таки с красивыми девушками, но, желательно, наедине и в несколько более подходящих для этого условиях.
— Я принесу!
Девушка упорхнула за шёлковую занавеску, служащую здешним заменой двери. Конан остался лежать. Вообще-то сейчас было, наверное, самое подходящее время попытаться удрать. Пока странная сиделка убежала за питьём, а все остальные уверены, что он ещё не оклемался. Если, конечно, верить словам этой девицы о том, что все действительно пока что в этом почему-то очень даже уверены.
Впрочем, верить этим словам пожалуй что и стоило — стражи за шёлковой дверью не было. Когда девушка, выходя, отдёрнула лёгкую ткань, Конан успел окинуть взглядом опытного вора довольно большой кусок двора, в который дверной проём его нового обиталища открывался прямо и просто, безо всяких там прихожих и коридоров. И в отсутствии бдительной стражи хотя бы на этом, близлежащем участке двора был уверен на все сто. Если потрясающие ворожейские способности девушки – действительно тайна для обитателей купеческого дома, то в подобном пренебрежении есть своя логика. В самом деле — зачем так уж бдительно охранять совершенно беспомощного и больного пленника? А он как раз и должен был быть сейчас именно таким больным и беспомощным пленником, лишённым сознания и воли, мечущимся в лихорадочном бреду и совершенно не способным к побегу. Подобные операции – штука серьёзная, это личный купеческий лекарь должен был объяснить даже самым малопонятливым. Если бы не искусные ладошки странной девушки — Конан ещё долго скакал бы по Царству мёртвых с костяным капканом на причинном месте, терзаемый ненастоящей болью, которая куда реальнее и сильнее любой самой что ни на есть настоящей.
А неплохо всё, однако, складывается. Конан почувствовал, что разбитые губы растягивает хищная и злорадная улыбка. И мажонку коварному приятнейший подарочек обеспечен – надолго запомнит, как у порядочных варваров тела отбирать! И вожделенный сад – вот он, за шёлковой тряпочкой, можно сказать, только руку протяни! Причём находиться в этом саду будет теперь Конан на вполне законных основаниях, ни от кого не прячась и ничего не опасаясь – это ли не голубая мечта любого вора?! Ходи себе гордо по дорожкам, щупай деревья, сколько влезет! Вот прямо сегодня ночью можно будет и заняться, чего тянуть-то? А, может, и вообще не придётся щупать каждое дерево. Девушка эта вот вроде совсем и не против поболтать. Поболтать – это все женщины любят, независимо от возраста. А эта, похоже, ещё и очень одинока, и говорить ей толком не с кем – вряд ли кто здесь владеет её родным закатно-горским наречием, Конан и сам понимает через слово, слишком уж непривычное произношение. Ежели её расспросить с умом, она всё что нужно выложит с лёгким сердцем. Вряд ли купец прячет свои сокровища от собственных жён и наложниц, наверняка похвастался, хотя бы разок. А женщина – она как сорока, всё выболтает, если иметь терпение и просто не мешать ей говорить. Может быть, тоже захочет похвастаться и даже за ручку сама отведёт и покажет, чтобы знал новый евнух, какие в их саду чудеса водятся, и сам бы тоже гордости преисполнился…
Кстати, о женщинах. Вернее – об одной конкретной женщине. Совсем еще юной женщине, скорее — девочке… Интересная с нею штука получается.
По возрасту она больше подходит в наложницы, чем в официальные жёны. Но количество увешавших её побрякушек такое предположение, пожалуй, опровергает – при таких обильных и дорогостоящих знаках внимания статус официальной жены становится просто ещё одним милым пустячком, небрежно брошенным к прекрасным ножкам. Да и не потерпит ни одна официальная жена, чтобы у какой-то там наложницы золота и драгоценностей на теле брякало больше, чем у неё самой. Так что, скорее всего, девушка эта – именно что жена. Причём – недавняя. И возраст слишком юный – даже в чёрных королевствах не выдают замуж девочек до первой крови, а тут так и вообще к тринадцати-четырнадцати зимнему рубежу относятся очень даже серьёзно. Девочке же этой никак не может быть больше пятнадцати, скорее даже – меньше, стало быть, никак не могла провести она в замужестве более года. Скорее, счёт тут идёт на месяцы – в гареме трудно долго сохранять секреты, а ей, похоже, это пока что удавалось таить ото всех уникальную силу своего дара. Да и явно чужой она пока что себя здесь чувствовала, и язык местный ещё совсем не освоила — вон как обрадовалась тому, кто её хоть как-то понимает. А подобное ощущение чуждости и неприятия нового места редко длится более полугода, даже у взрослых мужчин — Конан отлично помнил это по поведению новобранцев, ещё в бытность свою вольным наёмником. Юные же девушки, с рождения усвоившие и радостно принимающие свою грядущую роль, привыкают ещё быстрее. И если эта еще не привыкла и не научилась трещать, как сорока – значит, совсем ещё она тут новенькая.
А новенькие, да на старости лет, да так щедро увешанные драгоценными подарками…
Не просто новенькая и молоденькая жена.
Жена любимая…
Высокий статус. Можно сказать – высочайший из возможных для женщины – во всяком случае, здесь. Для столь юного возраста – есть чем гордиться.
Вот только не похоже что-то, чтобы гордилась она. Хоть чем-то. Да и не посылают любимых жен возиться с больными слугами. Нет, не с больными даже – с провинившимися и по делу наказанными. Другие слуги для этого имеются. И служанки, если больной валяется на женской половине, куда заказан вход полноценным мужчинам. На худой конец, можно и кому-то из наложниц поручить, какой-нибудь понепригляднее, пусть хотя бы разок займется чем-нибудь полезным.
Для жены же, тем более – любимой, подобное поручение может означать только одно.
Наказание.
Интересно вот только – за что?..
***
— Вот! Я принесла!
Занавеска качнулась, впуская предположительно наказанную за что-то любимую жену. В руках она держала странный узкогорлый кувшин, к носику которого была прикреплена гибкая трубочка, делая его похожим на кальян. Вместо крышки с горлышка странного кувшина свешивалась эластичная кожаная груша. Видя недоумение Конана, девушка хихикнула.
— Это специальная поилка, для лежачих больных, понимаешь? Ну, которые совсем без соображения и не могут сами даже пить. Вот, смотри!
Она поставила кувшин на лежанку рядом с Конаном, ловко заправила свободный конец трубочки ему в рот и ладошкой надавила на кожаную грушу. В рот Конану моментально хлынуло что-то кисло-сладкое и густое. Конан не успел сразу всё проглотить, поперхнулся, закашлялся, разбрызгивая вокруг густую липкую дрянь. Девушка отшатнулась, явно испуганная. Глаза её стали огромными, личико перекосилось.
Вот же гадёныш этот купец.
Совсем затравил несчастную девчонку, собственной тени боится.
Конан снова откинулся на подушки. Улыбнулся, стараясь не размыкать опухших губ.
— Тряпка найдётся? Обтереться…
Девушка быстро закивала, метнулась в угол, вернулась с вышитым полотенцем и, неуверенно улыбаясь, стала обтирать Конану лицо. Какое-то время тот терпел, потом мягко, но решительно забрал влажную тряпку и продолжил обтирание самостоятельно. Кроме свежих капель, жёлтых и липких, на груди у него обнаружились и другие, уже слегка подсохшие. Не менее липкие, но какого-то мутновато-белесого цвета, расположенные параллельными полосками, словно какой-то смазанный рисунок. Когда Конан попытался стереть заодно и их, девушка остановила его руку:
— Не надо! Это – лечебное. Сотрёшь – боль вернётся, понимаешь?
И Конан поспешно отдёрнул руку с тряпкой. Проверять, не пошутила ли его новая знакомая, ему почему-то совсем не хотелось. Ну вот как-то ни капельки.
— Уже немного осталось, — сказала девушка, — солнце почти зашло, а здесь темнеет быстро. Раз – и совсем-совсем ночь. Не то, что в горах…
В голосе её прозвучала такая знакомая тоска, что не догадался бы только полный дурак. Да и то – только в том случае, если бы был он глухим.
— Ты родилась в горах?
— Наверное, – девушка пожала плечами, усмехнулась. – Кто может точно сказать, где он родился? Я вот, например, не помню своего рождения. Да и ты вряд ли помнишь.
Конан хмыкнул.
— Родители помнят.
Улыбка девушки стала грустной.
— Родители… Наверное. Я не помню своих родителей. Бабку вот помню, она меня боль заговаривать учила… а родителей – нет. И, сколько себя помню, всегда вокруг нас были горы…
М-да… похоже, про родителей – это была не самая удачная тема. Какое у неё лицо открытое, все эмоции словно написаны крупными печатными рунами, да и глазки опять на мокром месте… Чем бы её отвлечь?..
Конан откашлялся, лихорадочно соображая, какая из тем может оказаться наиболее нейтральной и вместе с тем достаточно интересной.
— А ночь тебе зачем? Тоже для какого-то колдовства?
Мгновенье она смотрела непонимающе. Потом улыбнулась – снисходительно, как улыбается взрослый непонятливому ребёнку.
— Не мне, глупенький. Тебе! Когда станет совсем-совсем темно и все уснут – я помогу тебе убежать!
— Хорошо, ты со мной не разговариваешь, но можешь сказать: за что? — Киборг замер бездушным манекеном в дверном проеме. Стоять было больно, но информация датчиков — это мелочи. Хуже было то ощущение пустоты и сквозной раны в груди, хотя там никаких дырок не было.
Дин сидел на мешресле, обхватив колени, — удобная штука, способная принимать любую форму, подстраиваясь под того, кто на нее садится или ложится, — и на слова киборга никак не реагировал. Генрис все же прошел в комнату: и так почти час маялся неизвестностью, слоняясь по маленькой кухне к окну и обратно. А потом еще столько же простоял на пороге комнаты, наблюдая за своим хозяином и другом… Вот только кем он теперь был для этого человека? Искать ответ на этот важный для него вопрос он уже устал — пусть хозяин скажет. И он все сделает так, как захочет человек. Генрис обошел мешресло по кругу и опустился перед человеком на колени.
— У меня есть код смерти: называешь мое идентификационное обозначение и отдаешь команду умереть — все просто. Я подчинюсь — ты у меня давно прописан хозяином. И не буду бросаться и срываться.
Дин устало посмотрел на кибера. Он не спал больше суток, пытаясь вернуть себе свое имущество — и у него получилось. Кибера ему отдали, и даже отремонтированного — на починку ушли все накопленные деньги, плюс пришлось еще взять приличный кредит, который года три предстоит выплачивать. Но вот получится ли вернуть себе друга? Друга, к которому привык. Друга, с которым можно поговорить обо всем на свете. Друга, который помог ему самому измениться. Дин был прагматичен в отношении машин и оборудования: техника — это всего лишь механизм, даже с самым прокачанным искином, это все равно кусок кода. А кусок кода — не может быть другом или приятелем… ну, только если у человека больное воображение.
— Зачем ты поднялся? — Дин попытался проявить заботу, старательно убирая лишние эмоции из голоса. Наверное, для дешевого галофильма и сработало бы, но с кибером не прокатило — гребаный детектор. — Тебе еще несколько дней надо отлежаться.
Киборг смотрел в глаза человека. Нахрен показатели правдивости, если и так все видно. Генрис медленно поднял руку, положил на плечо хозяина. Заметил, как тот неуловимо отшатнулся. Вздохнул, убрал руку.
— Я не знаю, почему ты стал меня бояться. Я раньше дотрагивался до тебя, мы спарринговали — и ты не пугался.
Дин промолчал. В самом деле не объяснять же этому парню… киберу, что все дело именно в том, что до прыжков просто не знал…
— Я и тогда был кибермодифицированным, — едва слышно произнес Генрис.
— Послушай, тебе нужно время вылечиться… восстановиться, — неожиданно резко даже для самого себя произнес Дин. — Мне нужно время привыкнуть к тому… кто ты такой.
— Всего два слова: Генрис, умри. Времени понадобится ровно три минуты. — Киборг сцепил руки за спиной, чуть наклонил голову.
— Придурок! — рявкнул Дин. — Знаешь, отчего мне противно? Я тебя считал другом! Понимаешь? Другом! — Дин схватил кибера за грудки и встряхнул со всей накопившейся болью и обидой. — Я тебе доверял. Думал, у меня появился настоящий… друг. А ты меня обманул. Ты же мог сказать… — В глазах вскипели злые слезы. Договаривать Дин не стал, заставил себя разжать руки и даже расправил на груди кибера смятую футболку.
— Мог. — Генрис опустил голову. — Но тогда не было бы этих трех месяцев, когда у меня был друг, сказки… Дин, ты прописан у меня хозяином, ты можешь делать со мной что угодно. Даже… если будешь поступать так, как… не важно… но если будешь относиться ко мне как к оборудованию, бить, приказывать — я согласен. Просто я выбрал тебя и не хочу себе другого хозяина.
— Ты… — Что сказать, Дин не знал. Надо все как-то понять, переосмыслить, принять. Терять друга ему тоже не хотелось. А если… Дин ударил коротко и сильно, без замаха — когда он немного освоился с рукопашкой, у них появилась такая игра: стукнуть или провести неожиданно для другого прием. А второй обязан успеть среагировать. Счет был всегда в пользу Гирса — дотронуться до него, если он сам нарочно не поддавался, никогда не удавалось. А теперь кулак свободно и жестко вбился в грудь. — Ясно. Мой друг бы уклонился или блокировал.
— Я понял. — Глаза Генриса стали безжизненными, как у правильной машины. — Я твой кибер, хозяин. Жду твоих приказов.
— Иди на хрен. То есть иди лечись… регенерируй. — Голос дрогнул. Дин отвернулся. Так сразу было сложно со всем разобраться — одно он знал точно: кибера он предавать не будет. И дело не в том, что тот бросился за ним в пропасть, а потому что… Просто потому что.
Генрис повиновался, как и положено машине, получившей приказ от хозяина. Улегся на свое спальное место в предписанной программой позе — хотя разбитый позвоночник давал о себе знать. Закрыл глаза, включил регенерацию на полную мощность. Наверное, это второй шанс — там, в тестировчоном стенде, когда его ремонтировали и проверяли, он даже не боялся. Ну выдаст себя — отправят в разработку, но… какая разница? Он не хотел себе другую жизнь и другого хозяина. Если Дин откажется от него, то лучше бы он совсем разбился в том ущелье.
Сидеть и переживать надоело, прошло около трех часов, но решение так и не сформировалось. Раньше он стал бы рисовать схемки и графики — они помогали обдумывать ситуацию, но теперь хотелось что-то делать. И Дин взялся за швабру — оказывается, мытье пола помогает успокоиться. А намыливание чашек пластиковой губкой — собрать мысли в кучу. Если хорошо подумать, то он ни секунды и не сомневался, когда рвался вызволять своего кибера. Просто этот говнюк… вот зачем было обманывать? Ладно, все устаканится, надо дать и себе и этому придурку кибернетическому время. А пока что… Дин набрал по памяти код пиццерии, в которой часто делал заказы до появления Гирса.
Пиццу привезли через десять минут — за это время Дин успел навести порядок на и без того идеально убранной кухне. И даже открыть новый проект. Забрал у дрона коробки, заварил кофе. Положил на тарелку кусок пиццы с сыром и морепродуктами — специально заказал одну под свой вкус, а вторую такую, как любил и часто готовил кибер. Осталось только изобразить официанта…
— Жрать подано. — Дин картинно удерживал тарелку с пиццей на ладони. Генрис открыл глаза, но даже не шевельнулся — то, что сказал хозяин, не квалифицировалась ни как прямая команда, ни как указание к действию. — Тебе приказать или сам поесть сообразишь?
Генрис плавно поднялся, перехватил тарелку и стал равнодушно поглощать калории. Дин скривился — ладно, он сам слегка передергася от всего случившегося, но теперь ведь успокоился и готов попробовать все наладить. Но чего кибер отмораживается? Сил на то, чтобы повторять обещания и уговаривать, уже не осталось. Дин размахнулся — и пластиковая тарелка впечаталась в противоположную стенку, не разбилась, грохнулась еще и об пол.
— Приятного аппетита. — Дин круто развернулся, сходил на кухню за чашкой кофе, вывел терминал из режима ожидания.
Игрушка не получалась — зато код на охоту за злобными мностряками писался с лету. Работа наконец-то привычно захватила все мысли, и Дин даже не заметил, как наступила ночь. Отодвинулся от терминала вместе со стулом, поднялся, потягиваясь, чтобы оживить затекшие мышцы — раньше Гирс регулярно следил, чтобы он вовремя делал перерывы… Теперь Гирс неподвижно замер за его стулом. Первой реакцией Дина было выругаться — если бы оглянулся во время работы, точно бы не удержался от крепкого словца.
— У тебя мозги перегрелись?! Я тебе что сказал?! Лежать и выздоравливать, а не стоять столбом! — Дин рассердился… на себя, потому что мог бы и подумать, хотя догадаться сложно, что придет в голову этому… типу. А вот так себя выматывать — безрезультатным стоянием — глупо.
Генрис считал эмоции хозяина и поступил так, как советовала программа — принял позу для наказания. А чтобы человек не сомневался в его готовности принять любое воздействие, даже об этом проинформировал.
— Зачем ты нарываешься? — Дин сжал кулаки.
Генрис точно рассчитанным движением выдернул Динов ремень из шлевок — Дин даже среагировать не успел, как уже остался без ремня, хорошо что джинсы и так не спадали, а ремень был всего лишь привычным элементом одежды.
— Хозяин может наказать оборудование. — Генрис с вызовом сложил ремень вдвое и протянул человеку.
— Хорошо. — Дин стиснул зубы. — Я и сейчас тебя считаю человеком и другом, а себя дураком. И мне плохо, что ты врал, хотя… обвести программера вокруг пальца — это талант. Но я не хочу гадать, где ты сам, а где твоя прокачанная имитация личности.
— Я сам. — Генрис растерянно скомкал ремень. — Я боюсь того, что ты от меня откажешься. Ты знаешь возможности киборгов, ты знаешь про меня… что я сорванный. Я ведь не прошел тестирование по функциональности… и меня просто отдали тебе… или продали?
— Да, я написал подтверждение, что беру на себя ответственность и не буду предъявлять претензий, если ты меня размажешь по потолку тонким слоем, — спокойно кивнул Дин. — Гирс, если бы ты не разбился сильно, то я бы… ну я испугался, все-таки не каждый день с такой высоты падаешь. Слушай, хочешь я коктейль сделаю или кофе со сливками?
— Спасибо. — Генрис поблагодарил вежливо, но видно было что ему все равно.
С напитками Дин провозился дольше обычного: пытался лихорадочно вспомнить все, что знал про киберов, потому что не понимал как поговорить и, главное, как это сделать так, чтобы быть на сто процентов убедительным. Потому что даже в себе он сомневался. Когда вернулся в комнату, Генрис стоял на подоконнике распахнутого окна. Оглянулся через плечо, шепнул: «прощай» и качнулся вперед… Дин рванул к окну, понимая, что не успеет перехватить и не сможет поймать, но… когда он едва не перелетел через подоконник следом, вывернушийся снизу кибер буквально втолкнул его обратно. Дин не удержался на ногах, растянувшись на полу. Генрис спокойно перемахнул в комнату, спрыгнул с подоконника и закрыл окно.
— Ты… — Дин понял, взбесился, мгновенно оказался на ногах и бросился на кибера. В эту минуту ему точно было глубоко плевать: кибер Генрис или человек, будет он стоять и терпеть или защищаться, — просто хотелось вправить этому придурку на место мозги или процессор — чем он там думал, когда проворачивал эту штуку за окном?
Генрис увернулся, поймал удар ногой на блок, а потом даже сам легко ткнул человеку кулаком в живот. Он был счастлив: из-за кибернетической куклы человек не стал бы так рисковать собой. Да и если бы Дин считал его кибером, то мог бы просто остановить приказом. Так броситься спасать можно только другого человека. Значит, он не ошибся в своем хозяине.
Дин за трехминутную жесткую схватку выпустил пар и без сил упал на мешресло. Генрис поколебался, но осторожно подвинул его и развалился рядом.
— Убил бы, — простонал Дин.
— Ты пытался. — Кибер усмехнулся. — Я оценил.
— Ну раз ты решил заделаться под кибера, то сам и будешь это отмывать. — Дин указал пальцем на коричнево-белую лужу на полу и потеки не стене.
— Не проблема. — Генрис просканировал результат: Дин не пожалел сладостей, хотя он все это время не налегал на сахар, да и вообще его почти не употреблял. — Могу даже вылизать, ты ведь старался…
— Придурок… — Дин на мгновение задумался. — А можно, я тебя буду по другому называть?
— Хозяин имеет право присвоить оборудование любое удобное для него идентификационное обозначение. — Генрис прищурился.
— Просто… — Дин замялся. — Я не хочу звать тебя тем именем, которое у тебя записано приказом на смерть. Но если ты против…
— Нет. — Кибер заинтересованно улыбнулся. — А какое ты придумал?
— Есть легенда древняя про птицу, которая возрождается из пепла.
— Феникс? — уточнил Генрис.
— Да. — Дин заложил руки за голову, так лежать было удобнее. — Ты ведь тоже почти возродился…
— Я согласен, только давай не Феникс, а Феник — так забавнее.
— Договорились. — Дин протянул руку, и кибер хлопнул его по ладони, скрепляя договор. — А тебя тоже можно переименовывать?
— Ну… — Дин вздернул вопросительно бровь. — А ты как хочешь?
— У меня ты записан хозяином первого уровня — Андрэ Рент. Рент — означает отдавать, возвращать?
— Наверное. — Дин пожал плечами. — Никогда не интересовался генеалогией. Хочешь, зови так…
— А что мне еще разрешишь? — осторожно уточнил Генрис… вернее, теперь уже Феник. Возрожденный из пепла? В этом определенно что-то было. И новое имя — это почти то же самое, что и новая жизнь. Обещание.
— Разрешаю… быть человеком. — Дин расхохотался. — Давай пусть все будет, как раньше? Мне ведь кибер не нужен… — И, заметив, как сжался Феник, поспешно добавил: — Мне нужен друг, мне нужен ты.
Не все клиенты были спокойными, часть женщин пришлось отпаивать валерьянкой. Тут Франко оказался незаменим. Они охотно рыдали в его мощную волосатую грудь, пили успокоительное и шли спать. Нашелся буйный мужик, возжелавший личную каюту. Правда, аудиторию для своей жалобы он выбрал неудачную. Осознав претензию, С-маур просто цапнул скандалиста, и время до утра тот провел стоя в грузовом отсеке, лицом к стене. Туда его отправил свежеобретенный хозяин. И там его нашел озадаченный киборг. Попытка воззвать к человечности аррана не удалась. Он встал на позицию «скажите спасибо, что не съел», да еще вредный Франко на правах помощника священника ухитрился благословить «благое деяние».
Попытку выяснить у пассажиров, кто же они и с каких кораблей, Эрик тоже пресек весьма жестко, сообщив, что у этих людей у всех кто-то погиб, и если они не желают тут получить всю эту толпу рыдающей и бьющейся в истерике, то лучше об этом не заговаривать. Или будет очень плохо. Асато попробовал спорить, но Эрик злобно ему возразил, что единственный утешитель тут сам японец, и если ему охота провести время до станции в таком виде — капитан не против, но к нему пусть не лезут. И даже родителей Леночки отказался искать, сообщив, что не хочет истерики у всех остальных. И пусть с этим разбирается полиция.
— Ты пойми, у нас даже связи с нет! — мрачно заявил он. — Зато у меня есть опыт, что будет, если равное положение нарушится хотя бы ради одного. А сил у них пока достаточно, чтоб устроить нам бардак, они в плену-то всего несколько дней были. Так что до большой земли молчишь, как муж, у которого жена заначку вытрясает!
Немного пообщавшись с пострадавшими и осознав, как же мало он может для них сделать здесь и сейчас, только разместить, оказать медицинскую помощь и накормить, Асато признал если не правоту, то рациональность поведения друга. И просто выполнял свои обязанности, пока спасенные не закончились. Еще раньше сдохло желание законного суда над пиратами, зато появилось острое и недостойное желание возмездия.
Наконец корабль затих, Асато сел на койку, закрыл было глаза, приваливаясь к стене, и вдруг понял, что что-то не так… Сволочная совесть проснулась, встряхнулась мокрой собакой, и в одно мгновение лишила японца сна. Он выматерился, встал и, еле переставляя ноги, опираясь на стену рукой, побрел по коридору.
Рон уже лег спать, подсобка была для него маловата, да и заставлена всяким хозяйственным хламом, так что он сжался в комок, прижав колени к груди. Асато почувствовал, как сжалось сердце при виде киборга, безропотно лежащего на голом полу. Как только японец зашел, Рон тут же сел, глядя стеклянными глазами в пустоту, и машинным голосом доложил:
— Готов выполнить приказ, хозяин.
— У тебя что, в голове процессор перегрелся? — вяло удивился японец, присаживаясь рядом с ним.
Сэй растерянно моргнул, глаза ожили.
— Прошу прощения, я не успел проснуться. В чем нужна помощь?
— Да, такой денек вымотает даже киборга! — согласился Асато, осознав, что постель себе Рон не постелил по одной простой причине: она тут просто не поместится. Решение пришло сразу, логичное и удивительно правильное — Ну-ка, подъем! Бери шмотки и иди за мной.
— Что, сюда тоже кого-то разместили? Тут же человек не поместится! Какое помещение мне выделят для отдыха, хозяин?
— Точно перегрелся! С чего ты вдруг меня хозяином стал звать?
— Когда я очень устаю, то проще пользоваться системными ответами, а не думать самому. Так зачем я понадобился? На корабле сейчас почти все спят!
— Вот и пойдем.
Рон покорно поднялся, подхватил сумку с вещами и замер, ожидая дальнейших приказов человека. Они зашли за комплектом для отдыха — надувной матрас и одеяло, которые Эрик честно конфисковал со склада станции. Киборг тащил сверток, не проявляя недовольства, ну разбудили, значит, человеку что-то надо.
— Ты хоть поел, недоразумение? — спросил на всякий случай японец , когда они шли мимо кухни и он сообразил, что сам перекусил очень условно.
— У меня разрешение на неограниченное восполнение энергии по мере надобности, — кибер зашел в каюту следом за Асато и застыл, ожидая дальнейшей команды.
— Раскладывай постель и ложись. Мне кажется, тут лучше, чем в подсобке.
— Тут просторнее, —согласился сэй и тут же уточнил: — А тебе это зачем?
— Я не могу бросить человека спать в таких поганых условиях, Рон. — Асато задумался, как донести до него простую мысль о нормальном человеческом отношении.
— Спасибо. Но это еще не поганые условия, на полу нет воды и достаточно тепло, — серьезно ответил киборг.
— Давай ты меня завтра напугаешь, — сонно попросил Асато, укладываясь. Что ответил кибер, японец уже не слышал, провалившись в тяжелый сон…
— Ну что, убедился? Я выиграл!
— Да на, подавись!
— Не будешь со мной спорить! Не дуйся! Так, иди сюда, пушистик, мы ведь так классно спали рядом в лесу!
— Иду, иду… а скажи, как ты догадался, что наш странный друг кинется спасать киборга?
— Да после того, как он сегодня его строил, это нормальная реакция! Давай спать!
— А спорим, он его не сможет наказать! — Паук спустился по стене, заползая на человека, как живая иллюстрация к фильму ужасов.
— Давай завтра поспорим! Мне надо подумать, как это организовать… Ложись под бок, может, Дэя приснится… Должно же в этом поганом мире быть хоть что-то хорошее?
Утро началось весьма приятно. С кухни доносился аппетитный запах блинчиков. Жарил их Диего, ухитряясь напевать священный псалом в ритме Jarabe Tapatio и приплясывая. Видно, что святой отец привык к подобным развлечениям: все три действия у него отлично сочетались. Блинчики выходили румяными и настолько аппетитными, что их регулярно таскали страждущие, танец быстрым (при том, что он до сих пор ничего не свалил и даже не зацепил, хотя вместо шляпы использовал подвернувшуюся крышку от сковороды), а пение таким, что среди невольных слушателей быстренько самоорганизовался хор.
Из каюты вышел Эрик, оценил представление и молча уселся за свой пульт. Рон в роли тупой машины приволок ему кофе и замер у кресла. К этому моменту киборг свою основную работу сделал, а прихоти пассажиров капитан ему запретил выполнять. Зато велел защищаться, если к нему применят силу. Поэтому сэй не выходил за рамки программы, а особо настойчивым сообщал об отсутствии у них права управления. Удача улыбнулась только Диего, который уже пятый раз гонял Рона за, как он выразился, «исходниками». Подкупленный едой кибер послушно таскал необходимые продукты и помогал замешивать тесто. Когда озадаченный такой избранностью Асато поинтересовался, что же происходит, милитаризированный святой отец ответил:
— Да капитан ваш разрешил. Я когда утром разбудил его с идеей приготовить завтрак и киборга под это взять, он нас на это дело благословил.
— Как благословил?
— Да так и сказал: “Иди на хрен, святой отец, вместе с куклой, и делай что хочешь!” Ну я и подумал, что блинчики на завтрак будет как раз то, что надо! Вот, держи тарелку, неси на общий стол! И варенье прихвати!
— У меня только две руки! — огрызнулся Асато, принимая блюдо, на котором горкой лежали пухлые желтые кружки. — Интересно, в каком звании этот тип был?
— Майором, — сообщил Франко, прихватывая несколько штук с блюда и удаляясь в сторону медотсека. Во второй руке у него была банка комбикорма КЭЙС-ультра для паука. Приятели решили позавтракать вдвоем…
Эрик старательно отмалчивался, стараясь свести общение с людьми к минимуму. Почему-то большое количество людей сейчас жутко било по нервам. В другом месте он бы их и не заметил. Но не на своем же корабле! Он сидел спиной, тихо жалея, что нельзя спасенных вернуть на станцию, а забрать пиратов. Что делать с бандитами — он отлично представлял, а вот эти… тем более что некоторые его уже достали. Особенно Эрику не нравились претензии на управление его киборгом. Если б он проанализировал свои чувства, то осознал, что это самая банальная ревность. Но такая мысль в голову бывшему наемнику не пришла, поэтому он просто сидел и злился. Рон, как только его отпустили с кухни, вернулся к хозяину, заранее настроившись на взбучку. Логичнее сорваться на биомашину, которой все равно ничего не будет, чем покалечить человека. Тем более что взгляд Эрика уже четыре раза останавливался на стене, где за панелью — сэй это знал отлично, сам помогал в монтаже, — укрыты разные неприятные вещи, включая нейрокнут, силовые наручники и дубинка из жесткой резины со свинцом внутри. В очередной раз, считав эмоции хозяина и внутренне похолодев, Рон все-таки принес ему порцию блинчиков с вареньем и кофе. Как ни странно, чашка и тарелка в лицо кибера не полетели, и хозяина хватило даже на сдержанный кивок. Невысокая дама, совершенно не вовремя (на взгляд Рона) спросила, не одолжит ли ей капитан киборга.
— Простите, мадам, — Эрик отпил кофе, с ненавистью глядя на ни в чем неповинные блинчики и не поднимая взгляд на собеседницу. — Это боевой СЭЙ, мой личный. И право управления будет только у меня. Но когда мы приземлимся, я вам подскажу место, где можно недорого купить мэйлиса!
После чего поднялся и приказал:
— Хейзер, транслируй на весь корабль.
Водяной монстр плеснул хвостом и прошипел:
— Тебя услышит всякая живая душа, мой тан!
— Значит так, господа! — злобно сказал Ларсен. — Я прошу учесть, что это не круизная яхта, и я не профессиональный спасатель. Поэтому просьба максимально заняться самообслуживанием и по всем вопросам обращаться к представителю космополиции, офицеру Асато. Никакие претензии к моему киборгу, кораблю и ко мне самому не принимаются. Недовольные могут покинуть «Кельпи» в любую секунду.
— Эй, — произнес чей-то голос из коридора,— мы вроде в открытом космосе, капитан!
— И что? Не нравится — выходите и пешком до ближайшей станции! Без скафандра! — Эрик опять скользнул взглядом по киберу, тот стоял, застыв, с типовым выражением лица и только зрачки пульсировали. Какой бы приказ ни собирался отдать капитан, он не прозвучал.
— Сын мой, ты нуждаешься в утешении? — Сзади на плечо легла тяжелая ладонь, сжав до боли. Диего умел передвигаться бесшумно для человека.
— Только в хорошей драке, святой отец! А поскольку вы…
— С удовольствием исполню свой долг и помогу в твоей проблеме, — заявил священник. — У наших бывших войск есть что друг другу сказать, не так ли? Только Франко не привлекай, его душа еще подвержена соблазнам.
— Замечательно! Полагаю, когда все лягут?
— Не думаю, что нам стоит откладывать сие душеспасительное действо, — Диего улыбнулся, разминаясь. — Боюсь, иначе ты подвергнешься греху гнева и дойдешь до рукоприкладства. Особенно по отношению к беззащитным, так? Я ведь прав? Давай, капитан, не дури, на позицию. Асато, сын мой, изгони на фиг отсюда всех. И дверь закрой с той стороны, не стоит пугать гражданских. Киборга тоже убери, он может броситься защищать хозяина.
— Не думаю, — Эрик повернулся к кукле, стоящей рядом, — Рон, сядь на мое место и следи, чтоб мы со святым отцом не разнесли пульт.
— Да, хозяин.
— Ну что, Диего, начнем?
Вечером Асато вышел, чтоб попить воды. И наконец прояснил для себя нежелание Эрика говорить там, где есть люди хотя бы теоретически. Два голоса донеслись с кухни:
— Но отец мой, я не понимаю, что вас насторожило! Он на нашей стороне.
— Я с ним дрался. Он едва себя сдерживает, у него проблема, а говорить он не хочет. Ему бы к психиатру!
— Но почему вы, почему не киборг, кукле он ничего бы не сделал!
— Сложно тут все, Франко. Просто не провоцируй его, ладно? И кибера не трогай, а то он руки оторвет. Причем в буквальном смысле. Не понимаю, как его этот полицейский помочь убедил? На шантаж не похоже. Понимаешь, они же с разных сторон, это видно. Но чем-то коп его удерживает!
— А может, бескорыстно, отец?
— Может, чудеса, конечно, бывают, сын мой… Но я бы на это не поставил, Франко. Не поставил. С таким типом… ох! Осторожнее! Он мне плечо выбил все-таки. Да и тут вот тоже! Но ты к нему не лезь, покалечит. Ну и наделал он дел…
— Да, отец, удары у него поставленные, это видно. Интересно, где он воевал?
— Ты не о нем думай, а об учебе! — осадил не в меру любознательного ученика священник: — Не все по болотам ползать, пора и за ум браться!
Полицейский немного послушал, но не узнал ничего нового о своем спутнике. И бесшумно отступил в свою каюту.
Теперь бои проходили каждый день. И уже на второй выяснилось, что закрытая дверь помогает мало. Ее открывали и подсматривали. А потом и потихоньку проползали вдоль стен, прикидываясь плинтусом. В общем, от зрителей отделаться не удалось. Да и не понадобилось. Получая такую разрядку Эрик стал вести себя намного спокойнее, к тому же восхищение зрителей грело души бойцов, и, как быстро выяснилось, не только души. Поклонницы устроили на героев небольшую охоту, и если один отмахался саном, то второй, побегав полдня, все-таки сдал крепость. После чего зашедший поболтать Асато обнаружил его спящим носом в какую-то из спасенных девиц. Девица оценила визит, молча показав кулак и на дверь.
— Все нормально,— сказал себе японец, прикрывая волосами покрасневшие уши,— главное, летим в нужном направлении и никто не психует. Наоборот, все довольны… Еще сутки — и мы на месте…
Сэй смотрел в дуло с легким интересом, ожидая дальнейших действий человека. Японец отошел к катеру и теперь целился в него. Действие практически бесполезное, потому что даже на таком расстоянии киборг увернется от выстрела. Или не увернется, может позволить человеку себя убить. Какая разница? Тем более что Асато ему нравился. Даже жаль, что все так закончится… Но вроде бы он просчитал верно, катер теперь взлетит. А кукла останется тут, как уже было. Хотя тогда он имел куда лучшие шансы на выживание.
— Как же ты мне надоел, вы все надоели! И ты, и тот придурок ричардовский! Зачем вы беретесь соображать, если у вас нет мозгов?! — устало произнёс Асато, еще раз искренне проникаясь подвигом дяди. Реклама утверждала, что мозг проснувшегося киборга равен мозгу ребенка, и поэтому они нуждаются в специальном обучение и корректировке. У него такой «ребенок» один, а у дяди их было три… и мало того, что дрессировка разумных киборгов дело нелегкое, так еще и их машинная логика оказалась зверски нелогичной. Но отступить уже нельзя, потому что нельзя — что? Опозорить себя? Предков? Просто нельзя и все. Или погибнет это существо, только ему доверившееся, первому из людей. Он должен его спасти. Он долго тренировался. Он справится. Асато глубоко вздохнул, стараясь расслабиться, забыть про бушующую бурю, текущее, как песок, время, ждущих на корабле людей. Отключить все эмоции. Одну за другой: страх, неуверенность, злость. Ничего не существует, ничего не имеет смысла. Путь самурая, это даже не дорога к смерти, путь самурая и есть смерть. Голос молодого японца прозвучал спокойно и властно:
— Ладно, сэй, получай! Сейчас ты будешь делать именно это — думать. Я дам тебе выбор. Ты лучший пилот, чем я, это надеюсь, ты признаешь?
Кибер неуверенно кивнул, пытаясь понять, куда клонит человек. Тем более что тот развернул руку как-то не так — дуло смотрело не на кибера, оно упиралось самому Асато в грудь. И Рону это очень не понравилось. Он уже давно привык, что ему, машине, не постичь человеческую логику. Человек угрожал сейчас… самому себе, но почему? Зачем?! Киборг растерялся.
— Твой хозяин, Эрик, велел нам обоим доставить людей на станцию. И ты обязан выполнить его приказ любой ценой?
Еще один кивок, биомашина не отрывала взгляд от оружия.
— А теперь подключай разум и думай, киборг! Итак, сейчас я отдаю тебе четко выраженный прямой приказ: я приказываю тебе, сэй, отвезти этих людей на станцию. Ты выбираешь: или садишься на место пилота, а я сажусь рядом с тобой и мы взлетаем. Или же я стреляю себе в сердце, и ты исполнишь хозяйский приказ, потому что переложить доставку будет не на кого. Считаю до пяти. Раз, два…
Рон вздрогнул, в темных глазах отразился ужас. Люди могут стрелять в киборга или в другого человека— врага. Но стрелять в себя, чтоб заставить выполнить приказ машину — это не укладывалось у него в голове. Словно щелкнул переключатель — киборг моргнул, расширенными глазами посмотрел на японца и с неестественно прямой спиной плавно развернулся и пошел к катеру…
Асато постоял еще несколько секунд, у него появилось странное чувство, словно на плечи легли тяжелые невидимые ладони, одобряя, поддерживая… может быть, умерший тысячи лет назад самурай, державший два часа на мосту войско врага, чтоб господин мог отступить к замку, гордился сейчас своим потомком… или, может быть, просто ветер слишком сильно прижал его к катеру?
Когда полицейский наконец сумел забраться в транспорт, то обнаружил, что замотивированный им киборг развил бурную деятельность: вырвал и выбросил пассажирское кресло, расколотил приборную доску и сейчас копался в ней, активно выдирая и соединяя провода как-то уже чересчур не по схеме. Возникающие по мере усовершенствования «лишние» детали немедленно отправлялись на улицу. Потом очень довольный собой Рон тронул кнопки, потянул на себя рычаг, двигатель взревел… довольно долго ничего не происходило, потом катер дернулся, загудел еще сильнее и оторвался от земли.
— Пять процентов, что это была электронная помеха! — выдохнул сэй, оборачиваясь к Асато. — Всего пять! Но сработало! Только теперь лететь придется исходя из нецифровых данных. И что хуже всего, так придется садиться.
— Ничего, сядешь! — Асато сделал вид, что ему регулярно приходится летать на десантном катере, у которого вместо приборной доски — торчащие во все стороны скрученные провода. — А что ты сделал с несчастной техникой?
— Да выкинул на фиг ограничитель веса. Пришла в голову мысль, что могли встроить такую штуку в прибор. Ты просто не представляешь, как военные могут заездить технику!
— Зато я представляю, как нормального человека может заездить военная техника! — с чувством отозвался полицейский. — Ни хрена не видно за этим песком, где мы?
— Мы приблизительно в восьми километрах над поверхностью, — ответил Рон. — Я подключился к бортовому компьютеру напрямую. Все эти приборы его только сбивали.
— А какая высота нам нужна, чтоб нас это пылевое цунами не накрыло?
— Километров тридцать, но по идее мы должны успеть вырваться, — отозвался киборг, вцепившись в рычаг.
Нос катера задрался, и японец больно ударился спиной о перегородку, осознав, что кресло было совсем не лишней деталью. В переборку постучали, видно, кто-то из пассажиров думал так же нецензурно.
Впрочем, Рона это волновало не сильно, он упорно гнал машину вверх почти вертикально, не заботясь о комфорте пассажиров. А потом резко привел ее в горизонтальное положение, вцепился в штурвал и весело сказал Асато:
— Ну, вот и все! Через пять секунд узнаем, сможешь ты меня выдрать или нет.
— И на том свете смогу, — успел пообещать японец.
Тут его швырнуло сначала об потолок, потом так же резко об пол. Воздушные потоки подхватили катер, играя им, как горная река упавшей с дерева веткой, пассажиры внутри налетали друг на друга, на стены катера, но крики людей были не слышны в окружающем транспорт реве пылевой бури… Так продолжалось всего несколько минут, потом болтанка не исчезла, но стала намного слабее. Асато, сжавшийся в комок, осторожно развернулся, чувствуя, что по нему прошлось по меньшей мере стадо крупного рогатого скота, а возможно, не только прошлось, но и сплясало на нем что-нибудь веселое. Киборг повернулся, бледный, с закушенной до крови губой, но совершенно счастливый. Он, пожалуй, пострадал меньше всех, только от ремня синяки наверняка будут.
— Ого! — оценил японец расползающуюся на лице Рона шальную улыбку, — Вижу, приятно быть спасателем, а?
— Да ты не понимаешь, — кибер осторожно пошевелился, разминая сведенные судорогой плечи,— для меня вытащить катер из такой турбулентности — все равно, что для тебя Миямото Мусаси победить!
— Вот слов-то нахватался… Тебе нравится именно пилотирование?
— Кораблей — нет, а вот всякие аэроскутеры, флайеры и вот такие катера — это мое сердце, — киборг нежно коснулся развороченной панели, словно прося прощения у транспорта. — Жаль, хозяина не удастся уговорить стащить его со станции. Я мог бы его доработать в свободное время. Потрясающая штука! Тут такие возможности для модернизации!
— Знаешь, Рон, вот мне кажется, что это будет самое легкое — убедить хозяина украсть эту штуку. У меня задача покруче.
— Выдрать меня? — не удержался от ехидства Рон без тени опасения в глазах.
— И это тоже, не волнуйся, я не забуду. А вот что нам делать с пиратами? Всех мы забрать не сможем, убивать их нельзя, наказание должен определять суд. И что я должен делать, а?
— Не знаю. Давай сначала сядем, — киборг подбородком указал на темную полусферу станции, к которой и направлял транспорт, — потом переучтем, что там от нас осталось, и после этого уже будем решать остальные проблемы. Может быть, хозяин что-то придумает.
— В открытый космос выкинет их без скафандра! Что я — Эрика не знаю?! — пробурчал Асато. После тряски в полете жёсткая посадка его волновала мало, он ощущал себя одним большим синяком. Наконец они доползли до станции, до той же посадочной площадки, откуда взлетели. Той, где стоял их корабль.
— Асато, лучше всего сейчас упереться всеми конечностями, включая задницу, — вдруг произнес киборг, вцепляясь в штурвал. — Сейчас тут будет очень жесткое падение.
— Ты уверен, что мы обязательно грохнемся?
— Я точно знаю, что именно у нас не работает, — равнодушно сообщил Рон. — Вопрос не в том, грохнемся мы или нет при торможении. Вопрос только, — с какой высоты и куда.
— Найди что-нибудь помягче, — отшутился японец, послушно упираясь.
— Шутка. Понял, — донеслось с пилотского кресла.
Вместо аккуратной стыковки сэй просто швырнул машину к открывшемуся грузовому шлюзу. Катер на мгновение завис, словно наткнулся на стену, а потом рухнул, сминая дно.
— Ну что ж, причалили удачно, — оценил кибер результат своей деятельности.
Японец осторожно собрал себя по частям, убедился, что эти части на месте, и спросил:
— Ты здесь уже бывал?
— Нет, просто теоретически знал, как это делается. Все такие станции построены по одному принципу. С заложенной возможностью долететь «на половине двигателя». Главное, мимо шлюза не проскочить, тут достаточно места, чтоб не стыковаться, а просто упасть. Было несколько случаев с человеческими жертвами, вот и сделали такие карманы.
— Ты в порядке, Рон? — оценил его многословность по-своему японец.
— Неплохо бы восполнить запас питательных веществ, но это не критично. Я пойду за хозяином, — уклонился от подробностей киборг.
Он выпрыгнул из катера и ввинтился в ближайшую дверь. Асато тихо позавидовал его способности ориентироваться в незнакомом месте. Японцу же предстояло разобраться с людьми.
— Эрик, спасенных оказалось больше, чем мы рассчитывали! — Бывший наемник пришел, сопровождаемый киборгом, тихий и задумчивый и сразу был взят в оборот взбудораженным японцем.
— Знаю, кибер уже доложил. — Эрик уставился в темноту ангара, куда только что отправил Рона на аэроскутере — притащить из жилого комплекса постельные наборы и запас еды. — Столько пассажиров на «Кельпи» не поместятся. И главное, их нельзя совмещать с пиратами. Ты видел этого священника, Диего?
— Он из ваших?
— Нет, из космодесанта. Так вот, за него я спокоен, а вот его помощничек — Франко, тот при одной мысли о пиратах аж дымится, и мозгов у него не особо. Остальные тоже не самые добрые люди и от расправы мы их не удержим. А я и не буду.
— Но ты же понимаешь, что я за правосудие, — насторожился полицейский.
— Вот именно. — Эрик опять посмотрел в темноту.— Пока я там утилизатор охранял, пришла мне в голову одна идейка. Давай всю эту компанию закроем на станции.
— Они же тут сдохнут! — К своему удивлению Асато понял, что после визита на планету, а главное, спешной эмиграции оттуда, эта мысль не вызывает у него такого уж отторжения.
— Там есть синтезатор, вода и даже туалет. Переживут пару недель, а потом сюда прилетят хозяева.
— Ну что ж, вполне удачно, — согласился Асато.— Я опасался, ты их в шахту отправишь.
— Нет, зачем же… Ты меня в специальные маньяки произвел? Произвел! Вот и наслаждайся результатом! Шахта что, пять дней, ну неделя, а потом их накроет очередным землетрясением. А тут они сперва будут наслаждаться обществом друг друга, питаясь едой из синтезатора, потом объясняться с хозяевами станции и только потом попадут в суд!
— А они не сбегут?
Эрик качнул головой, на губах мелькнула фанатично-мечтательная улыбка.
— Я им гадость придумал, чтоб не обзывались. Знаешь, что такое карантин четвертой ступени? Это когда офисную часть можно открыть только снаружи, причем только имея соответствующий доступ и полномочия. Главное, не перепутать степени воздействия, при шестой их просто растворит на месте.
Организационные вопросы размещения освобожденных рабов на корабле Эрик быстро перевесил на Асато, а сам, вооружившись киборгом и бластером, запихал на станцию пиратов и даже проводил до места будущего заключения. Причем Ларсену было достаточно идти сзади. Воодушевленная рассказом жертвы двух копов банда в понукании не нуждалась, отдав предпочтение безнадзорной тюрьме общению с ним и его киборгом.
Асато честно попытался побеседовать с Эриком насчет катера. Тот внимательно выслушал, заглянул внутрь и заявил, что нашел вещь намного лучше. Находкой оказался шестиместный флайер цвета мокрой грязи, как это обозвал Рон. Киборг попробовал завести машинку, немного с ней повозился… После чего без всяких команд направил чудо техники к кораблю.
— Вот так всегда,— двусмысленно охарактеризовал ситуацию Эрик,— кому-то сломанная железка, а кому-то подарок судьбы! Ладно, в крайнем случае, брату сотню юнитов за него отдам, все равно он в нынешнем состоянии больше не стоит!
— А чем хорош? — удивился японец, на его взгляд техника была на редкость невзрачной и побитой.
— С места берет, как не тормозил, верткий, есть потайной багажник, под грузовым отделением, я проверил. Изолирован от сканирования! Туда, между прочим, два трупа… тьфу! Влезает много разных вещей. Рон его до ума доведет, и будет у нас штука, на которой мы даже от полиции уйдем! — Эрик оборвал себя, оценивающе посмотрел на собеседника.— И кому я это говорю?
— Не знаю,— Асато демонстративно оглянулся,— тут вроде вокруг никого нет. Можешь считать, что это ты сам с собой. Кстати, мне тоже надо с тобой поговорить!
— О твоем подвиге? Рон уже доложил. Похоже, они нашли несколько уцелевших промышленных шахт, вольные старатели обычно просто копают дырку на пару метров или вообще по поверхности шарят. Если ты думаешь, что мог спасти еще кого-то, то не переживай – эти последние. Других шахт не уцелело, я уточнил.
– Да нет, не об этом, – японец вспомнил нарастающий ветер и болтанку. Пираты ответят перед судом за свои преступления, но и вопрос с разумом Рона требовал разъяснения.
— Мы поговорим, обязательно, но только тогда, когда вокруг не будет никого. Ни пиратов, ни этих ваших спасенных. Когда я буду уверен, что мы одни. Хотя… — Эрик огляделся вокруг. – один вопрос — не допрос, можешь что-нибудь спросить, нужное в твоем расследовании. Что-то по добытым тобой историям.
Похолодев, Асато сделал полшага назад, врезавшись спиной в какую-то непонятную зачехленную, но от этого не менее жесткую технику. Эрик засмеялся:
— Да ладно, не пугайся, все я знаю! Ты же копаешь под меня, хоть и не особо успешно! Просто не надо бросать планшет без присмотра, или хотя бы закрывай материал настолько сложным паролем, чтоб его не мог взломать бэушный кибер. — Эрик откровенно веселился, глядя на побледневшего полицейского.— Не буду я тебя убивать, копай! Так чего хотел-то?
Мысли разбежались, не собрать. Слишком неожиданно, слишком мало времени, слишком острое понимание, что вот она смерть — рядом прошла, едва не задев, подмигнула и, не тронув, удалилась. Асато закусил губу и, так ничего и не придумав под насмешливым взглядом Эрика, выдавил:
— Почему ты сел на дерево, ты не настолько скверно летаешь!— Вопрос был идиотский, но почему-то в голове всплыл именно он.
— Это когда… а, когда мне дротик всадили? Да я отключился и врезался в дерево!
— Какой дротик?— Асато растерянно моргнул, идея ткнуть Эрика чем-то подобным казалась довольно привлекательной, но очень уж несовременно это. Или речь идет о медицинском дротике со снотворным?
— А вот это уже второй вопрос! Ты у нас полицейский, вот и трудись, разбирайся! — Эрик хлопнул Асато по плечу и пошел к кораблю.
В результате, как и предсказывал киборг, места на корабле не хватило. Пассажирами пришлось занять даже карцер и физкультурный зал, выкинув находящиеся там вещи в и слишком холодный для людей трюм. Сам Эрик со своим имуществом перебрался к С-мауру, отдав каюту в фонд размещения страждущих. Радостный паук даже предложил сплести другу гамак, но капитан решил, что ему и на полу будет хорошо. Оттуда по крайней мере упасть невозможно. Каюту киборга тоже освободили. Туда запихали четырех человек, а сам Рон безропотно унес свои вещи в подсобку. Медицинскую помощь всем, включая самого Асато, оказал С-маур, совершенно равнодушно переживший визг некоторых арахнофобов. И нестандартную реакцию Франко: «Это какой же тапочек нужен!» Они вообще быстро спелись. Сперва восхищенный помощник священника заглядывал в медотсек, «провожая» клиентов, а потом и вовсе там завис под предлогом помощи врачу. Оказалось, что он кое-что понимает в медицине. Впрочем, судя по воплю аррана, донесшемуся из кабинета, чисто деловых отношений не вышло:
— Не тыкай мне пальцем в пузо!!!
— Да я же любя, уж больно ты классный, — весело прогудел бывший десантник, выглядывая в коридор, чтоб пригласить следующего пациента.