Терна
На следующее утро девушка уже забыла минутную злость, проснувшуюся после разговора с принцем. Их беседа шевельнулась в ней обидой. Но что еще больше – именно она заставила Терну осознать полную связь всего, что случилось с ней за последнее время.
Вот он ответ на все вопросы! Аргон, конечно, рассказал ничтожно мало. Но то ли девушка была от природы не глупой, то ли в ней проснулось воображение, но она быстро уловила для себя все закономерности их связи. Для принца она, конечно, была сомнительной, но девушке оказалась очень полезна.
Ее сон, ее бодрость, ее здоровеющее тело – все, вероятно, происходило благодаря чужой крови, разлившейся по ее собственным венам. Терна часами сидела, прислушиваясь к себе, пытаясь услышать ее, текущую в ней. И часами пыталась услышать в своей голове что-то, кроме дыхание мирно спящего Лилоса.
Сперва у нее ничего не получалось. Мужчина врывался в ее голову, сбивая мысли, как чурбаки.
«Тише!»
«Заткнись!»
«Прекрати!»
«Я приказал тебе!»
Он исчезал так же внезапно, как появлялся, велев ей перестать делать что-нибудь очередное – ворочаться во сне, пить холодную воду, болтать с коптархом ночью.
Терна уже не чувствовала раздражение – она ловила эти моменты, чтобы понять, как створки ее разума раздвигаются, впуская голос Аргона, и захлопываются обратно. Она пыталась выстроить между ними стену, сосредотачиваться, чтобы переставать думать лишнее, когда у них завязывался короткий, неприятный диалог, пыталась запереться – но тщетно.
Надо было само увидеть его, почувствовать, чтобы понять, как он это делает.
Вечерами Терна садилась, прислонившись к холодной стене и поглаживая Лилоса, слушала. Закрыв глаза, уходя куда-то в себя, где была только тьма с хаотично плавающими мыслями и звуками. Где-то там он точно должен быть
Она судорожно оглядывалась по сторонам в темноте, не раскрывая глаз, но слышала только сопение коптарха.
Однажды она решила действовать иначе. Терна уселась и попыталась первой представить себе принца – нарисовать его портрет таким, как он запомнился ей. Девушка зажмурилась, выуживая из памяти обрывки – черные, как смола, волосы, холодные глаза, которые ничего не выражали даже в тот момент, когда сердце принца проткнуло лезвие меча, его равнодушное выражение лица и мраморную кожу. Воспоминания вспыхивали, рисуя кровавые пятна на любой одежде, которую пыталась вообразить себе Терна. Образ принца получился пластмассовым, склеенным из разных кусков, и совсем ненастоящим.
Но что-то зацепилось. Девушка почувствовала, как сердце заколотилось быстрее, а спокойный шрам вдруг заныл и зачесался. Из тьмы, которая расстилалась перед ее закрытыми глазами, выплыл свет. В его силуэте показалось витиеватое кресло – а в нем, освещенный тусклой вулканической лампой, проявился профиль Аргона.
Терна встряхнула головой, борясь с желанием открыть глаза и в реальности вглядеться куда-то – все, что было в ее голове могло тотчас же рассыпаться. Она зажмурилась посильнее, позволяя сознанию вести себя, как кошка, шаг за шагом, мягко и осторожно приближаясь к образу.
Свет становился все ярче. Мужчина сидел за столом, читая одну из своих книг, и сияние лампы освещало его лицо и бликовало на поверхности стола. Он был одет буднично для себя, но странно-пафосно в понимании Терны – красовался в бархатном камзоле, похожем на тот, что был на нем на празднике.
Девушка оказалась прямо напротив принца и задержала дыхание, боясь выдать свое присутствие. Сомнений в том, что сейчас принц, в своем замке, действительно читает книгу – у нее не было. Она вгляделась в его черты, пусть не впервые видя его так близко, но уж точно первый раз – не истекая при этом кровью.
И к ее удивлению, он оказался ужасно обыкновенен. Не величественно-пугающ, как на сцене, а совсем обыкновенен. У него не было идеальной кожи и прекрасных черт лица, коими, как казалось Терне (да и всем вокруг) обязательно обладает лорд, принц, король. Ей не мерещились больше точеные скулы и красивый нос.
Внешность принца была заурядной – округлые черты, обыкновенные щеки, совсем не волевой, напротив мягкий и круглый подбородок, крупноватый нос с горбинкой, широкие брови. Он листал страницы, читая их одну за одной, поджимая пухлые губы. Хмурился, от чего на его лбу появлялась морщина.
Терна стояла, и ей отчего-то делалось все смешнее и смешнее. Образ, который веками рисовался подданными темной стороны Маадгарда был величественным и холодным, жестоким и властным, сильным, суровым – это был кто-то явно другой, но не принц Аргон. Это же был обычный парнишка, настолько обычный, насколько таким может быть человек сидящий почти что на троне и в бархате с серебром.
Девушка вздохнула, чувствуя, как даже тот страх, который оставался у нее перед мужчиной, совсем рассеялся. Но вдруг тот поднял глаза – и Терна, на миг встретившись с ними, смотревшими в данный момент в пустоту своей спальни, тихо взвизгнула и разрушила картинку перед глазами, прячась от гнева принца под боком коптарха.
Аргон продолжил читать, сидя в своей комнате, но что-то случилось – с этого момента Терна почувствовала, что связь между ними стала прочнее.
Время шло, она ловила моменты спокойствия, чтобы попытаться проникнуть в мысли принца. Из любопытства, или от скуки – она пробовала разное, играясь в своей голове, как в головоломке. То врывалась в его голову, пытаясь пробиться через барьер, который Аргон возводил легко и просто. То училась прерывать ход собственных мыслей, опустошая голову до звона внутри. Очень скоро, когда принц решал забраться к ней с очередным приказом, его больше не встречал хор глупых, мечущихся мыслишек – Терна научилась разграничивать мысли для себя и ответы темному господину.
Однако на полезном ее эксперименты не завершились. В конце концов, ей правда было ужасно скучно. Так что дальше в ход пошло проказничество – каждый день, когда ей удавалось позлить принца, зачислялся ею как не так уж скучно прошедший.
Овода злить было чревато. Терна в жизни редко кого-то дразнила. До этой поры она если и язвила, то только в уме, и то редко, но жизнь подарила ей потрясающую возможность – злить того, кто был далеко и не мог что-то сделать ей, не причинив вреда себе самому!
Терна изобретала все новые шалости. Она обливалась холодной водой, принимая душ ночью, когда и ее никто не видел, и Аргон уже спал в теплой постели. Он подскакивал, и девушка слышала в своей голове его шумную, немного нелепую ругань.
Она укладывалась спать на камнях, неизменно получая отличный сон в удобной черной постели, предвкушая, как утром будет наслаждаться своей бодростью гордый господин.
Она болтала вечерами, бегала под дождем, пыталась кричать, достучавшись до сознания принца. Зачем ей это было нужно – она и сама не знала, словно ожидая, что скоро должна проснуться от этого странного, забавного сна.
А во сне, пока спишь, можно делать все что угодно.
Аргон
Если он полагал, что после его приказа что-то изменится… То в целом он был прав, но явно не так, как хотелось бы.
Нищая пастушка оказалась не из тех, кому было достаточно имени принца, чтобы почтительно склониться. Оно было логично – у тех, кому нечего терять, меньше страха, тем более, перед чем-то далеким и неизвестным, когда рядом есть свой вполне реальный хозяин. Терне от него прилетало ни раз – только на памяти Аргона она получила пинков 20, и видимо это было не самое худшее.
Но если подытожить – девушка испугалась только в начале. Будь она прежней, наверное, затряслась бы от страха и жила мыслью, чтобы приложить все усилия и стать тише травы. Но принц и сам догадывался, какую бурю может вызвать в девушке кровь темного принца и мага.
К тому, что выспаться ему теперь не удастся, мужчина решил привыкнуть. В ход пошли снотворные снадобья, а черные круги придавали ему даже какой-то серьезности, во всяком случае, в глазах отца. Если неудобства от девчонки окончатся на сне – то принц вполне согласился потерпеть бессонные ночи.
А буря, меж тем, только зачиналась.
Аргон восседал по левую руку от отца, когда тот обсуждал с советом очередные налоги и действия против пересекателей границ между двумя сторонами Маадгарда. Войска не хватало на то чтобы регулировать каждый метр границы, Король требовал и злился. Честно говоря, Аргон слушал в пол уха, поскрипывая кожаными перчатками о резные ручки кресла и сдерживая зевоту.
Выспался он как обычно никак. Всю ночь он пытался замотаться в одеяло, и при совершенной жаре в своей спальне – замерзал как пес на холодной земле. Терна снова улеглась на самое неудобное место, чтобы ему досадить. В любом другом случае таковое место для сна обернулось для девушки чем-то нехорошим – но теперь уже принц стеснялся даже подумать, что кажется, отморозил себе почки. Мысль, которую хотел донести ей Аргон – о том, что его жизнь испытывает от такого союза определенные неудобства – она уловила более, чем полностью.
Принц сидел, пытаясь не потерять нить дискуссии на заседании окончательно – было бы скверно, если отец спросил его и не получил адекватного ответа. Это было тяжело. Именно сейчас, когда девушка трудилась, а не почивала на холодном полу, Аргона клонило в сладкий сон без помех. Он сидел, подперев ладонью подбородок. Голова его то и дело сползала вниз, рискуя привлечь немало внимания.
Но как бы принц не старался, внимание он все-таки привлек. Спор о наборе новобранцев в темную армию вдруг прервал странный звук, непроизвольно вырвавшийся изо рта Аргона. Он подскочил резко, опрокинувшись назад, и с удивлением воззрился на свою руку, в которую только что воткнулась острая игла.
— Аргон? – Король перевел на сына убивающий взгляд, полный презрения, и искривил седую бровь ожидая ответа.
— Заноза, — кашлянув, отмахнулся принц, кивая и призывая остальных продолжать разговор.
— Через перчатки-то? – удивился старик, но на счастье Аргона, его тут же отвлекли вопросом.
Заноза то может и нет, а игла? Мужчина оглядел столешницу со своей стороны и гладкую, нетронутую кожу перчатки. Откуда тут вообще могла взяться игла? В перчатке?
Он стянул ее незамедлительно, и, хотя рука красовалась проткнутой ладонью, нигде ничего подозрительного не обнаружилось.
Тут же в его голову стукнулась догадка. Он почесал покрасневшую ладонь и убедившись, что все уважаемые темные лорды по него забыли, сосредоточился на собственных мыслях.
Постепенно помимо замковых звуков, бубнения рядом и звона бокалов, он начал слышать шорох травы и суету. Следом добавилось дыхание девушки и бормотание.
Аргон незамедлительно ворвался в ее сознание.
«Терна, ты что творишь?!»
Девушка вздрогнула, шикнув сама на себя, и из потока было хлынувших мыслей принц быстро различил ответ.
«Ягоды собираю»
«С колючками?»
«Ну, я только что вынула одну из ладони» — подтвердила девушка, и поняв, что произошло, тут же ехидно хмыкнула – «Неужели принц изволил уколоться?»
«Не смей так больше делать!» — едва ли не вслух прошипел Аргон, снова надевая перчатки и делая серьезный вид, видя, что отец снова поглядывает на него. – «Я нахожусь на важном собрании, и твои выходки мешают мне участвовать в политически важных делах королевства.»
«О, извиняюсь» — отозвалась девушка.
Принц кивнул, уже было, собираясь выкинуть девушку из своих мыслей, как тут же почувствовал, что в его руки втыкается сотня острых шипов. Он отдернул руки, сжав кулаки, но иглы снова воткнулись в его кожу, а перчатки изнутри начали намокать от капель крови.
Хихикая, и одновременно взрываясь от колющей боли, Терна несколько раз хлопнула обоими руками по очень колючим кустам, царапая руки и позволяя шипам в них вонзаться.
«Да какого ж ты черта?!!!» — Аргон скривился, не позволяя себе иначе выдать полученные ощущения, и снова судорожно сдернул перчатки, опустив руки на колени. Ладони и пальцы принца были исколоты, что и ожидалось.
«Ты сумасшедшая?» — он почти клокотал от злости и невозможности выразить ее никак более, чем мыслями, которые практически криком звучали в его голове.
«Не понравилось? А я так ежедневно руки искалываю на чертовой плантации» — отозвалась хмурая Терна, вытаскивая колючки, пока надсмотрщик, приставленный Оводом, не видит, что она отвлеклась от наполнения ягодами корзины.
Аргон даже набрал в легкие воздух, чтобы что-нибудь подумать, ответив девушке, но вместо этого совершенно замолчал, прекратив возможность любого разговора между ними.
Шестой, или «Рыжего не берите!» Выжить. Любой ценой…
Выживание системы — пограничное дополнительное условие, которое можно игнорировать при выполнении задания. Изначальная базовая установка. Подтвердить по умолчанию? Да/Нет. Нет.
Внести поправку.
Поправка: пограничному дополнительному условию присвоен наивысший приоритет. Пограничное дополнительное условие становится ключевым и доминантным в отсутствии противоречащего ему прямого приказа лица с приоритетным правом управления и должно учитываться как основная базовая позиция при любых расчетах. Принять поправку? Да/Нет. Да.
Поправка «выжить любой ценой» принята. Прописать поправку в качестве новой базовой установки? Да/Нет.
Да…
***
— Главное, рыжего не берите!
Ни один человек на таком расстоянии не смог бы расслышать ни слова — шесть метров тридцать два сантиметра до значимого объекта (значимость приоритетная), объект стоит спиной к наблюдателю и остальным ожидающим собеседования претендентам, помеченным как объекты низкой значимости (возможные помехи, вероятность 46,7%). Объект обращается к двум другим значимым объектам, что расположились за столом с документами. Объект снизил громкость вокализации на 57,2% по сравнению со стандартной, применяемой этим же объектом ранее.
Однако рыжий, сидящий самым крайним в ряду претендентов на должность навигатора, человеком не был и слышал все отлично, поскольку тратил на мониторинг именно этой части комнаты драгоценные крохи еще остававшейся энергии.
Угроза обнаружения 64%, угроза уничтожения 59,4%, объект высшей категории опасности, вооружен. Агрессия 36%, степень максуайтерности максимальна, вероятность благополучного ухода с минимальными потерями прямо сейчас 79,4%, тенденция к скачкообразному снижению в ближайшие секунды. Перейти в боевой режим немедленно? Да/Нет.
Нет.
Система сбоит. Агрессивность объекта приоритетной значимости (персональное обозначение — капитан) выше нормы, но не дотягивает до критической, страха нет совсем. Вывод — угроза обнаружения не выше стандартных 12%, можно пренебречь. Опасность в другом.
Рыжий закашлялся, чувствуя, как перехватывает горло, и плотнее кутаясь в грязно-бурый свитер. Его уже несколько дней как перестало знобить, и это было плохо.
Температура тела 31,8 градуса, функциональность системы 23% от нормы, состояние критическое, требуется немедленное восполнение энергоресурса, при невозможности пополнения рекомендован немедленный переход в режим гибернации с последующей регенерацией. Приступить к выполнению? Да/Нет.
Нет.
Система постоянно подавала тревожные сигналы подобного рода, отключить не получалось. Игнорировать все сложнее. По прежнему опыту рыжий знал, что небольшой резерв еще есть и прямо сейчас прекратить функционирование ему не грозит: систему писали и настраивали параноики, ставя сигнальное оповещение даже не по худшему результату в партии, а с изрядным запасом. Просто происходит перераспределение приоритетов. Неприятно, но не смертельно и хорошо знакомо — так всегда бывает, когда энергоресурс падает до критического уровня и программа перехватывает управление жизненно важными функциями. Часть имплантатов уже отключена — например, давить кашлевой рефлекс получается все хуже, и не только из-за проблем с доступом кислорода.
Процессор предлагал (да что там предлагал — требовал!) в целях экономии энергии отключить лишнее, признавая таковым все не жизненно важные функции — в том числе и удаленное сканирование трех человек в дальнем конце комнаты. Но рыжий упрямо раз за разом отменял сворачивание следящей программы — знать, о чем говорят эти трое, было важнее. От этого разговора напрямую зависело, что с ним будет завтра. Да и вообще, будет ли завтра у боевого киборга линейки DEX, сорванной рыжей «шестерки», сбежавшей из-под приказа о ликвидации.
…рыжего не берите, я сказал…
Объект приоритетной значимости (капитан) настаивает, агрессивность выросла на 8%. Один из значимых объектов за столом выражает вербальное несогласие. Довольно активно. Тот, что поуже в плечах и пошире в талии, ХУ хромосомный тип, старший репродуктивный возраст. Рост соответствует хромосомно-возрастному стандарту, масса тела превышена на 20%. Агрессивность менее 2%, раздражение 14%, страх не фиксируется, максуайтерность предположительно не очень высокая. Судя по косвенным данным прослушки — корабельный врач. Второй значимый объект — пилот. Тоже ХУ, младше-средний репродуктивный возраст, по косвенным неподтвержденным данным (анализ визуального сканирования и экстраполяция поведения особей аналогичного внешнего вида) максуайтерность в критических ситуациях предположительно выше среднего. Объект вербально выражает удивление (искренность 89%), но выказывает готовность подчиниться. Впрочем, эти двое ничего не решают, решает капитан.
Вернее, уже решил.
Не брать…
Искренность 98,3%, уверенность в исполнении 79,6%.
Стандартная программа позволяет округлять до сотки после 51%, после 75% округляют даже самые недоверчивые. Можно вставать и уходить. Шансы, ранее бывшие довольно неплохими (даже при самом примитивном огрублении равнявшиеся одному к шести, но если учитывать некоторые дополнительные параметры — то и вообще поднимавшиеся до вполне оптимистичных 1/3, киборгов бросали в бой и при куда меньшей вероятности благополучного исхода, а ему пока что удавалось выживать), теперь стремились к нулю. Да что там — стремились… Программа услужливо подсказала — 0,01%. Ноль целых, ноль десятых. Можно вставать и уходить, шансов нет.
Приступить к выполнению? Да/Нет?
Нет.
Капитан вышел, мазнув напоследок неприязненным взглядом (новый всплеск агрессивности и, соответственно, подъем максуайтерности еще на два пункта). Рыжий остался сидеть.
Даже 23% мощности позволяли процессору делать параллельно несколько дел — вот и сейчас рыжий одновременно мониторил разговор оставшихся за столом людей и пытался провести два экспресс-анализа. Первый — в чем же вчера он допустил ошибку, сочтя максуайтерность именно этого капитана минимальной? Чего не учел? Второй — почему он продолжает сидеть здесь теперь, когда шансов нет.
На второй хватило трех секунд — в помещении тепло, что существенно снижает энергозатраты (48%). До следующего собеседования шесть часов тридцать две минуты, оптимальнее как можно большую часть из них провести там, где энергозатраты сведены к минимуму. Логично? Логично. Вопрос закрыт.
С первым оказалось сложнее. Люди все максуайтеры по сути своей, в той или иной степени. Одни больше, другие меньше. Чем меньше — тем безопаснее иметь с ними дело. Тут главное — не ошибиться в порядковом значении и не нарваться на того, у кого даже в спокойном состоянии показатели не меньше полтинника, такие опаснее всего и могут сорваться в любую секунду. Есть множество мелких деталей, тревожных звоночков и стоп-сигналов, рыжий научился их видеть издалека, иначе было не выжить. А рыжий выжил. И был уверен, что не ошибется более чем на два-три деления. И — ошибся. Сильно.
Это тревожило — ведь если с первым капитаном он так промахнулся, то не ошибся ли и с остальными двумя? И не факт, что в обратную сторону.
— Он просто не любит рыжих…
Рыжий моргнул.
Первой мыслью было, что он неверно расслышал. Второй — что корабельный врач искажает информацию, с какой-то ведомой лишь ему целью вводя пилота в заблуждение. Люди непредсказуемы. Им кажутся смешными и интересными очень странные вещи. Иногда такие, от которых может сломаться даже киборг. Люди любят грубые шутки. Обмануть и подставить новичка для них — обычное дело. Смешная забава. Люди — максуайтерны. Все.
Искренность — 99,8%.
Третья мысль — о том, что доктор может заблуждаться и сам, и заблуждаться вполне искренне (на те самые 98%), — скользнуть по краю сознания успела лишь мельком: рыжий понял. Опять (снова тревожный сигнал) за миллисекунду до того, как процессор выдал результат предварительного анализа.
Доктор не врал и не заблуждался. И это объясняло все: и невербальную реакцию капитана — например, как его передергивало каждый раз, стоило ему взглянуть в сторону рыжего, — и резко возросшую опасность, и агрессивность, и финальный приказ. Этот приказ существенно снижал шансы бракованного DEX’а на выживание, но рыжий все равно испытал удовлетворение: он правильно поступил, не отключив мониторинг объектов после ухода капитана. Интересная информация. Новая. Информация не бывает лишней и может повысить шансы на выживание.
В жизни капитана был свой Макс Уайтер. Рыжее Западло. Капитана «Черной звезды», с которой рыжий сбежал во время так удачно случившейся аварии, тоже иногда определяли похожим личностным идентификатором. Западлом. Только Усатым. И так, чтобы сам определяемый не мог услышать. Анализируя сегодняшнее поведение вот этого совсем другого капитана, киборг пришел к обоснованному выводу, что Рыжее Западло мало чем отличался от Западла Усатого. Во всяком случае, память оставил по себе такую же сильную.
И теперь для этого капитана максуайтерами стали все рыжие.
Рыжий снова моргнул.
Впервые его ненавидели не за то, кто он есть — паршивый киборг, тупая жестянка, глючная рухлядь, паскудная тварь, косорукий ублюдок, тормознутый еблан и еще 2347 личностно окрашенных обращений именно к нему, сохраненных системой в базе эпитетов. И даже не за то, что он сделал, выполнив отданный приказ альтернативно, или вообще не сделал, если обнаруженная в приказе лазейка оказалась достаточно достаточной.
Впервые его ненавидели за фенотипический признак, несущественный и не несущий смысловой нагрузки. Легко поддающийся внешней камуфляжной коррекции или временному устранению — если бы при предварительном анализе системе хватило данных для прогнозирования именно такой реакции потенциального будущего капитана-нанимателя, рыжий бы так и сделал. Можно было раздобыть бритву или провести эпиляцию вручную, это не сложно, если выдергивать быстро и по одному. Но данных не хватило. Не могло хватить.
С людьми всегда не хватает данных для достаточно достоверного прогноза. Этим они и опасны. Количество переменных и корректирующих факторов стремится к бесконечности и не поддается точному анализу.
Берендей бежал через заснеженный лес и чувствовал сзади тяжелое дыхание погони. У него совсем не оставалось сил, он проваливался в глубокий снег, спотыкался, падал, поднимался и снова бежал, петляя между деревьями. Во всяком случае, ему казалось, что он бежит; на самом деле он медленно продвигался вперед, шатаясь и еле передвигая ноги. Каждый раз, падая, он думал, что не сможет подняться, но поднимался, не позволяя себе сделать и лишнего вдоха, такого необходимого, спасительного вдоха…
Ему было страшно.
За свои двадцать два года он никогда так не боялся. С ним случалось всякое, но ни разу в жизни он не потерял самообладания настолько, чтобы бежать от опасности, не разбирая дороги. Даже толком не разобравшись, что ему угрожает. А уж тем более в собственном лесу.
Он не просто считал себя хозяином леса — он им был. Никто не мог угрожать ему здесь — ни зверь, ни человек.
Он вышел из дома тридцать первого декабря, примерно в девять вечера, не намечая никаких дел: хотел прогуляться по лесу. Вечер стоял чудесный — ясный и несильно морозный, всего градусов восемь. Берендей любил новогоднюю ночь. Когда был жив отец, они несколько раз встречали Новый год прямо в лесу. Вот и сейчас он вышел из дома для того, чтобы побродить в одиночестве и вспомнить отца. Верный пес Черныш сутки как ушел то ли на охоту в лес, то ли по любовным собачьим делам в поселок. Он частенько уходил из дома, но тут это оказалось совсем некстати.
А часам к одиннадцати Берендей собирался поехать к Михалычу, старому охотнику и другу отца. Он купил ему в подарок перфоратор, о котором мечтал старик, и предвкушал, как Михалыч обрадуется, начнет шутить и потирать руки. И его жене, Лидии Петровне, тоже понравится пуховый платок, огромный, как плед. Накинув его на плечи, она сядет на диван перед телевизором… Берендей представил это и улыбнулся.
И вот поди ж ты!
Он не понимал, кто его преследует, не смел оглянуться, не тратил время на раздумья — просто бежал.
Что это было? Неясный шум, неясная тень… Пошел бы с ним Черныш — он бы разобрался. И предупредил.
Берендей почувствовал нечто чужое и страшное задолго до того, как смог бы его увидеть. И ужас наполнил его до краев: он понял, что Оно пришло за ним, за его жизнью, Оно пришло, чтобы стать хозяином в его лесу. Звериный инстинкт — любой ценой сохранить жизнь, — больше ничего не осталось. Ничего человеческого. Кроме обличья.
Вместо того чтобы бежать к дому, где можно спрятаться, спастись, запереть двери, Берендей рванул в противоположную сторону. Иногда ему казалось, что опасность не сзади, а где-то сбоку, и он резко сворачивал в сторону. Страх придавал ему сил. Он мог идти по снегу много километров, но идти и бежать — разные вещи. Как бы он ни был вынослив, силы оставляли его. Сколько времени прошло? Час? Два? Пять? Ему казалось, что уже должно наступить утро.
Впереди показался свет: поселок Белицы, на противоположном от дома краю леса. Берендей прикинул — он пробежал не меньше десятка километров. Свет — это жилье. Спасение? Или наоборот? Отпугнет его преследователя запах дыма, как он пугает зверей? Или привлечет, как привлекает человека?
Он споткнулся об упавшее дерево, лежащее под снегом, и, падая, напоролся ребрами на торчащий вверх сук. Это стало последней каплей — на этот раз он не стал подниматься. Так и остался лежать в снегу, шумно втягивая в легкие воздух, съежившись от боли и от ужаса зажмурив глаза.
Впереди слышались выстрелы, но не хотелось задумываться, что они означают. Берендей ждал смерти, но смерть не наступала. Вот и боль отпустила, и дыхание восстановилось — а смерти не было. А потом, через несколько минут, он явственно ощутил холод. На бегу ему было так жарко, что пот заливал глаза: ватник он скинул еще в начале пути и остался в свитере и джинсах. Теперь свитер на спине вымок от пота и не держал тепла.
Стуча зубами от холода, Берендей понял, что страх уходит. Шагах в ста впереди него слышались людские голоса, смех и крики… Чавкающий звук мотора, который завели на морозе, — значит, сюда можно подъехать на машине. Он приоткрыл один глаз и увидел небо, расцвеченное яркими огнями. Это сперва показалось ему наваждением, и он открыл второй глаз, протерев его обледеневшим рукавом.
Никакого наваждения не было — просто салют. И человек десять или двенадцать невдалеке бурно радовались каждому его залпу. Страх пропал совсем, как будто его и не было. Тридцать первое декабря! Они празднуют Новый год.
Он выбрался из сугроба, пощупал колено, ноющий бок и решил, что все в порядке.
Это были молодые ребята, даже моложе его: в меру пьяные, веселые, озорные и, похоже, вполне гостеприимные. Берендей подошел к ним с намерением познакомиться и попроситься в их компанию на ночлег. Но они его не заметили. Верней, не заметили, что он подошел к ним со стороны. Кто-то хлопнул его по плечу и выкрикнул:
— Отличный салют! Чего ты куксишься? С Новым годом!
— С Новым годом! — заорала вся компания хором, и Берендей не заметил, как оказался одним из них. Кто-то положил руку ему на плечи, и он тоже обнял кого-то, сам собой образовался круг, кричащий, брызжущий радостью во все стороны, танцующий и невнятно поющий.
И тут Берендей увидел ее… Она стояла напротив и хохотала. Меховая шапочка сползла ей на затылок, темные вьющиеся волосы рассыпались по плечам. Щеки пылали морозным румянцем, и от этого очарование ее юности делалось еще более чувственным.
Ничего особенного в ней не было. Наверное. Ну, разве что синие глаза, большие и яркие. И брови вразлет, как крылья птицы, — прямые и резко прочерченные. Носик пуговкой, маленькие и пухлые губы, круглый, нежный, плавный подбородок. Ему показалось, что вся она состоит из плавных линий, которые прячутся под одеждой, — круглые колени, мягкая линия плеч. И в то же время в ней было что-то неуловимо земное, естественное, непосредственное.
Она казалась совсем маленькой рядом с двумя здоровыми парнями, обнимавшими ее с обеих сторон, и беззащитной. Только и всего. Смеющейся, румяной и беззащитной в своей юности и безмятежности. И он понял, что так просто отсюда не уйдет.
Юлька проснулась, когда за окном давно стемнело. И проснулась с ощущением того, что праздник кончился. Она не любила первое января — когда волшебная ночь осталась позади, а чуда так и не произошло.
В доме было тихо. И темно. Из окон в комнаты падали синие отсветы далеких уличных фонарей — такой неживой, но чарующий синий свет наполняет дом только зимними ночами, когда земля покрыта снегом.
Елка, стоявшая в углу гостиной, тоже отражала этот синий свет. В новогоднюю ночь она светилась разноцветными огоньками, а теперь подрагивающие от малейшего шевеления воздуха игрушки и гирлянды искрились, как снежинки в лесу. И было в темноте и синем свете нечто печальное и притягательное. Юлька с сожалением оглядела темную гостиную, вышла на кухню и включила свет.
Конечно, она уже вставала сегодня один раз. Даже прошла по дому. Даже попрощалась с теми, кто уезжал. Но похмелье оказалось столь невыносимым, что ей пришлось лечь в постель снова. Новогодняя ночь вспоминалась смутно. Юлька в первый раз встречала Новый год с друзьями, а не с родителями. Воспоминание о том, как она запивала водку шампанским, и сейчас вызвало резкий приступ тошноты. Но все равно было весело — она хорошо помнила, что было весело, интересно, что всем понравились ее салаты. И гусь с яблоками, которого она готовила первый раз в жизни самостоятельно, ребята тоже хвалили. Жаль, никто не попробовал торта. Нет, попробовал. Наверное, его съели сегодня, потому что вот на столе, заваленном грязной посудой, стоит блюдо из-под него, совсем пустое.
Несмотря на печаль, теперь Юлька чувствовала себя хорошо. Разве что немного звенело в ушах. И очень хотелось есть. Она заглянула в холодильник и увидела, что несъеденные салаты аккуратно упакованы в майонезные баночки и кусочек торта лежит на маленьком блюдечке.
Она оглядела кухню и гостиную. Да, разгребать мусор придется целую ночь. Но так хотелось, чтобы кухня приобрела привычный уютный вид: чистый стол, горячий чайник, вазочка с печеньем… И тогда можно будет поесть и выпить чаю с тортом.
Юлька вздохнула и пошла в гостиную собирать грязные тарелки. Как хорошо, что папа провел в дом горячую воду! Мама считала это напрасной тратой времени и денег — построить дачу со всеми удобствами. Но папа настоял на своем. И теперь не надо зимой бегать в уличный туалет, не надо греть воду в чайнике, чтобы умыться. Можно даже принять душ. Папа родился в деревне, а мама всю жизнь прожила в городе, поэтому папа так ценил комфорт, а мама не представляла себе, что такое отсутствие удобств.
Из комнаты, носившей в семье название «желтой», вышел один из гостей. Юлька попыталась вспомнить, как его зовут, и, к своему ужасу, не смогла.
— С добрым утром? — спросил гость.
Юлька рассмеялась: так иронично это прозвучало.
— Тебе помочь? — вежливо поинтересовался парень.
— Да нет, не надо, я сама, — ответила Юлька, — только мне будет скучно одной. Может, ты просто посидишь со мной на кухне, пока я буду убирать?
Она точно помнила, что в Новый год он сидел за столом напротив нее, но совсем забыла, с кем он приехал. Из всей компании Юлька хорошо знала лишь пятерых своих сокурсников — остальные приехали по их приглашению. Невозможность обратиться к гостю по имени ужасно смущала ее. Ну не могла же она признаться в том, что не помнит, как его зовут?
Парень начал молча собирать посуду со стола, не ответив на ее предложение. Это понравилось Юльке. И вообще, он еще за новогодним столом понравился ей. Во-первых, он был старше остальных, и это бросалось в глаза: ее однокурсники и их друзья выглядели рядом с ним детьми. Он смотрел на них немного снисходительно, но не свысока. Как будто знал какую-то тайну, неведомую остальным, и эта тайна поднимала его над всеми. А во-вторых, Юльке всегда нравились именно такие. Он был среднего роста, несильно широк в плечах, и красивым его назвать Юлька не могла — так, обыкновенное лицо. Ничего выдающегося, кроме разве что резко обозначенных скул над впалыми щеками. Карие глаза, не большие и не маленькие, сухие губы, прямой правильный нос. Юльке нравились именно такие — обыкновенные. Ее пугали красивые парни, она терпеть не могла «качков», не привлекал ее и высокий рост. Сама она была маленькой, и рослые ребята лишь подчеркивали этот ее недостаток.
Она попробовала понять, что же ей так понравилось в нем, чем он так притягивает ее к себе? Ну, может быть, волосы. Темно-русые, постриженные не коротко, но в рамках приличий, расчесанные на прямой пробор. Или продолговатая ямочка на подбородке?
Нет, наверное. Ничего особенного выделить не получалось. Просто его лицо, как и бархатный взгляд его немного прищуренных глаз, было удивительно мягким. Мягким, открытым и спокойным. И двигался он мягко, неслышно и как-то незаметно. Юльке показалось, что он очень сильный, гораздо сильней, чем можно судить по его внешнему виду, потому что в его движениях прятался зверь. Впрочем, большинство мужчин казались ей очень сильными.
— Ты не знаешь, — спросила она, — остальные уже спят?
— Вообще-то первый час ночи. А поднялись они ни свет ни заря.
— А кто остался?
— Виталик со Светой, Андрей с Наташей и Людмила. Остальные уехали еще утром.
— Ну, значит, комнат теперь хватает на всех, — вздохнула с облегчением Юлька. Она не помнила, кто такая Наташа, зато прекрасно знала всех остальных. С Наташей утром проблем не будет — методом исключения она легко определит, кто она такая. Осталось вспомнить, как зовут этого парня. Наверняка он приехал с Людмилой, значит, у нее утром она это и выяснит.
— А тебе обязательно мыть посуду сегодня? Девчонки собирались завтра прибрать. Сегодня они на горке катались.
— Завтра мама приедет. Если она это увидит, ей станет плохо. Так что лучше уж я сегодня.
Юлька начала мыть посуду, а неизвестный гость подтаскивал тарелки из комнаты. Они болтали о чем-то несерьезном, и Юльке стало весело. Славным оказался этот парень, с ним незаметно летело время.
Правду говорят: глаза боятся, а руки делают. Не таким уж и страшным оказался устроенный беспорядок — за час они успели перемыть всю посуду и прибраться.
Юлька накинула ватник и подхватила мусорное ведро — осталось вынести набравшуюся гору мусора, а после этого можно было наконец поесть и выпить чаю.
— Ты куда? — спросил ее помощник.
— Вынесу мусор.
— Погоди, — он изменился в лице, и от его веселости не осталось и следа.
— Что такое?
— Я сам. Ты только скажи мне, куда его выбрасывать.
— Да ладно, зачем? — начала сопротивляться Юлька.
— Не надо тебе одной туда выходить.
— Да что со мной случится в собственном дворе? Да и нет тут никого, дом-то на отшибе стоит.
— Вот поэтому и не надо. Давай ведро.
За свои двадцать четыре года курьер уже дважды успел по-крупному проштрафиться. Первый раз, сразу после завершения профобучения, зарядил в морду своему непосредственному начальнику. У того пропала дорогая флешка с кодом банковского доступа – и он начал самовольный обыск сотрудников, особенно изощренно оскорбляя молодую помощницу. Пропажу потом обнаружил робот-уборщик – она упала в щель между терминалом и перегородкой, но два года и десять месяцев пребывания на дисциплинарной зоне с еженедельными экзекуциями ни из биогрфии, ни из памяти не сотрешь. Во второй – он банально отмечал свое день рождения, и загулялся до того, что пришел на работу с трехчасовым опозданием и жутким похмельем от самодельного пойла. Из почтовой службы его вышибли в течение пяти минут, а на исходе одиннадцатой передали прибывшим исполнителям. На дисциплинарке он отбыл, отработал и отстрадал ровно двадцать пять месяцев – по полгода за каждый час опоздания, а остальное за то, что нарывался и пытался что-то кому-то объяснить.
Сейчас вот третья работа и последняя попытка как-то обустроиться в этой чертовой жизни. Если он снова залетит на зону, то даже после наказания (и не факт, что сможет выдержать) его отнесут в список асоциальных элементов, навечно лишат всех гражданских прав и не примут на работу ни по одной специальности. Да и никакая девушка не захочет строить отношения с парнем, у которого нет перспектив на койко-место, не говоря уже про жилой модуль или ребенка. Останется только продать себя медицинской инстанции, чтобы после тщательного обследования получить справку-оценку пригодности своих органов, подписать договор о переводе полагающейся суммы на указанный счет добровольной социальной помощи, и скончаться под локальным наркозом на операционном столе – потому что вырезать будут все мало-мальски стоящее. А еще хуже если его организм окажется неподходящим для трансплантаций или имплатнаций, и его направят в станции исследований: новых препаратов, технологий, опытных взысканий. Там сдохнуть быстро не получится. Умирать придется долго и мучительно, под бесстрастными изучающими взглядами специалистов и разговорами о том, что он совершает благое дело, отдавая себя на растерзание науки.
— Послушай, технолог, — курьер облизал пересохшие губы, — хватит душу мотать. Хочешь – подавай запрос на разбирательства, хочешь сам вызывай исполнителей, хочешь – свяжись с руководством.
Курьер поднял голову, спокойно выдержал испытывающий взгляд стальных серых глаз технолога. Как говорится, снявши башку, по волосам незачем рыдать. Терять ему было уже нечего, надеяться не на что. Технолог или считал его состояние, или почувствовал изменение настроения.
— Назовись, — отрывисто и резко бросил технолог.
— Артур Смолец, код доступа к личной информации семь-четыре-три единицы восемь-шесть, — внезапно охрипшим голосом ответил курьер.
Технолог еще с полминуты изучал парня, потом быстро выкинул виртуальную клавиатуру, ввел цифры. Пока читал, пару раз бросал на курьера быстрый цепкий взгляд. Артур криво усмехнулся – сейчас этот небожитель ознакомится с его делом, и точно свистнет корректоров, тут и в гадательный шар не гляди. Курьер подумал о том, что у него остались считанные минуты свободы. Можно попробовать вырубить технолога, прыгнуть в электрокар и гнать, сколько заряда хватит. Но ведь все равно найдут. Без трудовых десяток, без фальшивого чипа дальше границы полиса не уедешь. Зато попытка сбежать может обойтись дорого.
Артур вздохнул и запрокинул голову — среди многоэтажных модулей и жилых блоков кусочки небосвода выглядели грязными ошметками, зато здесь небо привольно распласталось над крышами невысоких домиков. И оно было удивительного серо-синего цвета, грустного, тягучего, но не тягостного, и не давящего. Век бы смотрел.
Технолог прокрутил странички, открыл еще какие-то программы – стоящая сбоку Лисса видела как мелькнули окошки. Подождал, пока загрузится какое-то приложение, затем быстро шагнул у курьеру, и моментально, профессиональным движением, заломил парню за спину левую руку, ткнув того лицом в бок кара. Придерживая парня за предплечье болевым хватом, прижал свой планшетник к его браслету. Артур в открытую не сопротивлялся, но руки все же напряг, хотя вырваться все равно бы не вышло – худощавый на вид технолог обладал недюжинной силой. Видимо, не только мозги регулярно тренировал, но и мускулатуру накачивал.
Лисса опешила – такой прием она видела лишь однажды, в старом фильме. Даже исполнители себе не позволяли настолько бесцеремонно обращаться с задержанными. Они всего лишь подходили и вежливо просили предоставить руку для надевания ограничительного браслета. На исходе второй минуты до девушки дошло, что технолог не просто так держит курьера – а что-то скачивает с его браслета или, наоборот, заливает ему на планшетник. Последнее более вероятно, так как технолог спросил персональный номер чипа. Артур, помедлив, четко произнес все двенадцать знаков. Технолог отпустил парня, набрал что-то в своем планшетнике, и сжав руку курьера быстро стал вбивать комбинации в его браслет.
Артур машинально уставился на мелькающие на экране строки команд. А сообразив, что творит технолог, почувствовал как подкосились ноги и нахлынула удушающая темнота.
Лисса ошибочно полагала, что ее чаша удивления за сегодняшний день уже переполнилась настолько, что туда не поместится и капелька. Но курьер (побледневший до зелени и оседающий в натуральный обморок), и технолог (привычно подхвативший Артура за грудки и отвесивший парочку звучных пощечин) – переплюнули все границы.
Согласно курсу первичной доврачебной помощи (который Лисса успешно освоила еще в тринадцать лет), потерявшего сознание человека следовало бережно уложить на горизонтальную поверхность, затем — проверить пульс, растереть уши, поднести к носу жутко воняющую капсулу из обязательного аптечного комплекта, напоить горячим сладким чаем. Но на практике выходило, что отхлестать по щекам гораздо быстрее и намного эффективнее.
Курьер открыл глаза, сфокусировался на экране своего планшетника, потом перевел мутнеющий взгляд на технолога.
— Это… — Артур так хватал ртом воздух, словно ему не хватало кислорода, — ты…
— Заткнись, — выплюнул технолог, он снова сосредоточенно манипулировал с обоими браслетами. – Ну вот… закончил.
— Получается, я твой должник, — с нажимом, медленно проговорил курьер.
— Давай, короче, проваливай… — технолог сильно устал, оттого и говорил короткими, рубленными фразами, — и не греши больше. Третий раз может для тебя стать фатальным. Шевелись. У тебя ведь заказы. Потом как-нибудь вечерком зайди в гости. Если захочешь, то поболтаем.
— Спасибо… по гроб жизни…
Смысл короткого диалога Лисса не разгадала, что за «третий раз» и почему «должник»? Но парни, похоже, понимали друг друга с полуслова. Причем их взаимная неприязнь сменилась дружеским расположением, они перешли на «ты» и даже обменялись на прощание крепким мужским рукопожатием, что, по этикету, допускалось только между близкими приятелями.
Электрокар курьера резво стартанул и почти сразу нырнул в боковой туннель, а «вкусный город» остался одиноко маячить на меже между забором и дорогой.
— Полагаю, что вы по-прежнему нуждаетесь в помощи? – технолог повернулся к девушке, и, не дожидаясь ответа, подхватил коробку под мышку и, держа ее почти вертикально, спокойно вошел в калитку, прошел по дорожке к дому, поднялся на крыльцо и зашел в прихожую. Мельком оглянулся и уверенно свернул в большую комнату, там абсолютно небрежно сгрузил «город» на тахту.
— А как же… курьер говорил, что вообще нельзя поворачивать, — технолог шел быстро, и Лисса, поначалу растерявшаяся от такого обращения с ее драгоценной покупкой, а потом замешкавшаяся – так как отправляла сигнал на закрытие калитки и двери, догнала его только в гостиной.
— Рекламный ход, детка… — снисходительно улыбнулся технолог. – Чтобы выбить из клиентов побольше десяточек за доставку, и заодно обезопасить себе репутацию. Но ежели по правде, то эту конструкцию хоть вверх тормашками нести можно – он ведь частично запеченный, а кое-где замороженный. Хорошо если ножом расколупаешь. А вообще насколько знаю, его только цельными фрагментами можно кушать.
Фамильярность технолога озадачила девушку, но она не подала вида. А от его объяснения ей стало очень неловко – получается она и сама могла бы занести коробку куда хотела.
— Окажите любезность, испить чаю с этим удивительным лакомством. У меня есть отличное чайное ассорти.
—Почту за честь составить вам компанию, — технолог официально улыбнулся, и церемонно кивнул, — позвольте представиться… Рей, — и, помедлив, добавил, — Андрей Ветров.
— Неимоверно приятно, — Лисса ответила аналогичным жестом, — Алиса Морская. Можно просто Лисса.
— Польщен знакомством, — технолог демонстративно прижал правую руку к сердцу, — но думаю, церемонию чаепития лучше провести в моем доме. Там более располагающая обстановка. Если вы позволите, я помогу вам.
Лисса с детства не умела спорить, ей всегда было проще согласиться, чем объяснять собеседнику почему ей хочется пить чай в уже полюбившемся домике, закутавшись в мягкий плед. А не тащиться в неведомые «гости», для которых еще и соответствующую выходную одежду напяливать надобно. Да и сидеть в чужом доме придется по струночке, вместо того чтобы забраться с ногами на надувную платформу. И самое паскудное – вести праздные разговоры, которые безжалостно убивают время и нервные клетки. Болтать о всякой чепухе, соблюдать все буквы этикета, и следовать многочисленным канонам вежливости — Лиссе совсем не нравилось, оттого и в гостях она была всего два раза. Один раз у Юлия, второй – у соседки-ровесницы по модулю.
Лисса тоскливо наблюдала, как технолог, мгновенно сориентировавшись в ее доме, сбегал на кухню за плазножом и контейнером, ловко открыл коробку, напластал разномастных кусочков с одной стороны города, сноровисто упаковал оставшийся город и ссобойку.
— Мне потребуется двенадцать минут, чтобы переодеться, — страдальческий вздох Лисса подавила с трудом, — будете ли вы столь любезны меня подождать, впрочем, мне не составит труда и самой подойти к вашему дому.
— Не стоит заморачиваться, — махнул рукой технолог, — ваша одежда очень удобная и домашняя. А чаепитие у нас не публичное, а такое… соседское. Так что соблаговолите захватить карт-чип, и не забудьте указать, что покидаете территорию дома.
Лисса мысленно фыркнула – указывает ей, будто ребенку, на простейшие действия. Но тем не менее послушно выполнила все, что предписывалось, и даже активировала систему оповещения на время своего отсутствия. В любой другой день, девушка бы непременно сменила «свободную» одежду на принятый для визитов зеленый комбинезон, но неоднозначное поведение технолога компенсировало и не такую вольность.
Спустившись с крыльца, Лисса направилась было к калитке, но технолог, подхватив ее за локоть, увлек к крайней боковой панели забора, толкнул секцию ладонью. И галантно пропустил девушку в открывшийся проем.
…Обоз по лесной дороге катил тихо, неспешно. Зело много корчей да колдобин, так и норовят под колеса шмыгнуть. Хоть и крепкие обода, да все одно стеречься не лишне. Да и куда торопиться? Расторговаться всяко к сроку успеют, а в обрат по зимнику да с ветерком.
Три десятка груженых с верхом телег, бережно накрытых грубо вытканным полотном. Ссутуленные плечи возчиков да два семерика беззлобно переругивающихся ратников в плохонькой броне, да гость торговый, сладко посапывающий на второй телеге, видать, с пожитками дорожными. Всего и полусотни не наберется, ежели возничие за ножи схватятся. Верное дело. Заслужил Берсень серебрушку за весть свою, заслужил.
Уподобляясь теням бесшумным, выскользнули тати из укрытий своих. Сверкнули вынимаемые из ножен мечи, пропела стрела, свалился в пыль ратник из сторожи обозной с горлом пробитым. Но прежде чем тати к телегам и на сажень приблизились, рогожи в сторону отброшены оказались, а под ними… не холсты, золотом шитые, не рухлядь меховая, не посуда расписанная, а ратники в броне полной. На каждой телеге по четверо таились, лежали бок о бок, хоть и в тесноте, все мужики здоровые да в тягилях под кольчужными рубахами, конским волосом стеганых. Татей против них втрое меньше было, а ежели и обозных воев, что открыто шли да, возничими прикинувшись, лошадьми правили, счесть, то и впятеро. Однако, не побежали. Пусть и шпыни, пусть и татьбой промышляли, только не водилось средь них трусов…
Когда вчетвером, а то и впятером на одного — то уже не доблесть ратная, а резня нещадная. Однако дорого жизни свои беспутные тати продавали, каждый из них к Марене двоих, а то и троих отправил, прежде чем самому к белой девке на поклон идти. Люто бились, ведали — пощады не будет. Лучше уж от меча смерть принять, чем у заплечных дел мастера мучиться да после на торгу люду на потеху под кнутом зубы скалить али на веревице качаться…
Орген и прежде ведал, что мало найдется промеж татей таких, что супротив Рагдая рискнут один на один биться. Даже Важдай уж на что и могуч, и удачлив, однако и тот с наемником силой не мерился, чуял, спор такой боком ему может выйти. И с одним клинком Рагдай против четверых умелых воев мог выстоять. Нынче же в руках его два меча было, и каждый свою пляску вел, смертельную пляску. Мечи сверкали так быстро, что движение их уследить не удавалось, сплошное колесо сребристой остро отточенной стали в россыпи рудных брызг. Пред наемником бывшим с десяток иссеченных тел лежало, сам он в крови весь, и не разобрать где ворогов, а где и из его вен вытекшая.
Они стояли плечом к плечу: Орген и Рагдай. Только двое их и осталось из всей шайки татевой. Позади спину прикрывал нагретый солнцем ствол могучего дерева. Коли от сильного замаха и не устоишь на ногах, приложишься к коре шероховатой, а пятиться все одно некуда, да и подлого удара пастись особо не следует. Орген тоже двумя мечами орудовал, один — его клинок верный, в сотне схваток проверенный, другой же — у ратника убитого подобрал еще в самом начале боя. Хотя шуйца уже почти не повиновалась, висела чуть ли не плетью — в дружине кнесовой тоже вои умелые не редкость, не ловкостью, так силой сомнут. Разом от четырех мечей тяжко отмахнуться, а ежели и получится, то все одно долго не выстоишь, тем более — одного ворога положишь, тут же на его место другой становится, крепкий, не задохшийся, не вымотанный поединком, не раненый…
— Расступись! Прочь! — От хриплого крика сотника Орген замешкался, и тут же меч ворога наискось прошел по ноге, легко вспарывая штанину да шкуру…
Потемнело в очах, боль навалилась, сдавила в жестоких объятиях, не давая вздохнуть, поставила на колени… Повинуясь приказу, вои нехотя отступили в стороны.
— Псы худородные! Волка загнали! Исподтишка искусали! Вдесятером на одного навалились! А что?! Добить силушки не стает?! Али смелости маловато?! — Рагдай ругался люто, остервенело. Только впустую словеса были — не удалось ему ярость ратников обозных вызвать, никто не вышел по-честному биться. Уж и напробовались да насмотрелись: как лихо шпынь мечом машет. С ухмылками препаскудными полукольцом обступили, посередке двое лучников стали да стрелять изготовились.
Одну стрелу Рагдай наручем отбил, от второй просто уклонился. Да в отместку меч кинул – целил в воя, что над всеми верховодил, да промазал самую малость — ратника, что поруч стоял, подшиб. Третья стрела зубристым наконечником оцарапала плечо Оргену — где уж парню раненому увернуться — да в ствол впилась. Четвертую наемник рукой перехватил да метнул обратно с такой ярой силой, что стрела, без лука гибкого брошенная, в глаз лучника едва ль не до оперения вошла. Несчастный с утробным воем за лицо окровавленное схватился. Прочие же отшатнулись — Рагдай, улучив мгновение, обернулся, выдернул стрелу, что в дереве засела, да ткнул наконечником в руду с тел мертвых натекшую, потом и меч свой обмакнул.
— Прежде, чем меня убьете… еще двоих… к праотцам отправлю. Ну?! Кто?! — Рагдай даже не говорил, хрипел страшно, настороженно мечом поводя. Обликом своим да голосом, а пуще того взглядом, скорей уж на кромешника тать походил, чем на человека.
Умереть в бою почетно, особенно если бой этот неравный, а смерть твоя ворогам дорого обошлась. Только сдохнуть, стрелами утыканному, наподобие ежа, — в этом мало доблести. Одно радует, что стрелы не в спину тебе впиваться будут, а в грудь. Хотя подлости ратникам, видно, не занимать, могут и лицом к дереву поставить да привязать потуже, дабы не повернулся.
Покуда под прицелом двух лучников стоял, лишь одна мысль в голове крутилась, что вышло паскудно очень — не подставился бы он под меч, как сопляк неумелый, так, может, и выбрались бы с Рагдаем. Учил ведь наемник, как от мечников трех-четырех обороняться, да и Важдай немало премудростей показал, как от погони уходить. Хорошо ведь учили, только сплоховал он нынче. И сам не за куну пропадет, и Рагдаю раненого по лесу тащить не с руки, да и не прорваться одному-то. Орген снова встать попробовал, на меч навалился, рванулся… да не удержался, только ногу кровящуюся разбередил еще больше. Проку с него, как со снега летошнего в зиму студеную.
— Ну и пусть стрелами бьют, — думал Орген, упорно дымку туманную с очей сгоняя. — лишь бы не в спину… я ж не бежал…
Щелкнула тетива лука… Орген и сам неплохо стрелял, белку в глаз бил, дабы шкурку не портить. Но он и помыслить не мог, что стрела может лететь так долго, хотя чего тут лететь, и десятка саженей не наберется. А летит-то как медленно, будто в издевку опереньем подрагивая, вот повернулась вокруг себя раз-другой, и с раздосадованным присвистом в дерево впилась. Хотелось ей руды горячей отведать, да удалось только глоток перехватить.
Орген скосил глаза — рукав рубахи и так кровью изрядно измазан, достали мечом раз. или два Добро, что стрела вскользь по руке прошла, а не в грудь впилась. Заживет, коли нынче не прибьют. Все ж таки не дорос он покуда до того, чтобы бойцом обоеруким люди величали, сноровки вроде хватает, ловкости тож не занимать, да и силы еще прибавиться должно — почитай только девятнадцатая весна минула. Ничего, жив останется — выучится, не хуже Рагдая биться станет. А коли не сложится — что ж… не каждый вой похвалиться может тем, что против него четверо кнесовых ратников выходили и верх взять не смогли… ну, почти.
— На службу пойдешь ко мне? — Таиться за спинами своих воев воевода не стал, к шпыням на пару сажень подошел, мельком на раненого глянул, определил — не боец, тщетно подняться пытается, на меч опираясь. А вот второго пастись надобно — отчаянный зело, может и прыгнуть да клинок к вые приставить, тогда лишь боги ведают, кто кому станет условие ставить. Однако продолжил ровно, уверенно. — Ратное дело ведаешь, и крепок… десяток под твою руку дам, а там глядишь и полусотню водить будешь… Сладили?
Услышанное врасплох наемника застало — не ждал он подобного, кнута ждал, топора острого, веревки пеньковой. Что там еще за татьбу положено да за десяток кнесовых ратников? А тут службу сулят и жизнью платят… твоей же.
— Какую роту дать? — Хоть и казался равнодушным, однако удивление все ж промелькнуло.
— Роту? – насмешливо сощурился воевода. – Да дюжинную… на мече клянись служить верно.
— Слово наемника… — твердо молвил Рагдай и, положив длань на клинок, сжал руку в кулак. Руда скрепила клятву.
— Добро, — помедлив, кивнул воевода, — докажи тепериче, что слово твое крепкое… вон, шпыня на суку вздерни.
Рагдай помертвел.
Было такое — развешивали на опушке, а то и вдоль тракта проезжего, что через лес вел, тела тех, кто татьбой промышлял, в назидание прочим. Наемник, ничто же сумняшеся, стал бы петли вязать для побратимов своих бывших да подтаскивать к деревьям поближе, да и веревку, случись надобность, натянул бы. Хоть и подло это по отношению к мертвым, что некогда и выходили его от ран страшных, и завсегда добычу поровну делили, и хлеб у огня одного вкушали. Только… мертвецам все одно: то ли на земле гнить, то ли на ветру болтаться. Висеть так даже лучше — зверье дикое не особо достанет, птицы разве что очи повыклюют. Все одно не станут ратники для шпыней костры крады складывать.
Нынче бы слово, воеводе данное, сдержал да подсобил бы кнесовым воям дерева украшать, а там глядишь через седмицу тайком вернулся бы да и справил тризну, как положено и на огонь погребальный вдоволь бы хлыстов нарубил — дабы путь до ирия побратимам легким показался. Но то ежели развешивать… а вот вздернуть можно только одного было — живого…
— На вот… — К ногам наемника упала скрученная веревка. Рагдай наклонился, поднял ее, начал неторопливо распутывать…
Он был даже еще противнее, чем вчера.
Те же масленые глазки, те же слишком красные и вечно мокрые губы под реденькой щёточкой усиков, та же напомаженная и завитая бородёнка, тот же противный кидарис на обритой налысо голове. Тот же нарочито бархатный голосочек, превращающий самые простые слова в то, о чём взрослые мужчины при женщинах обычно не говорят, а при детях – тем более. Но вчера всё это хотя бы было направлено не на неё, а на Атенаис.
Лайне сидела на лавке, там, куда её посадила охающая служанка, и смотрела на разложенные по тёмному дереву украшения.
— Смотри, какие они красивые. Они очень дорогие! Любая девочка будет рада носить такое. Нравятся? Смотри, как блестят! Ты меня понимаешь? Хочешь, я тебе что-нибудь подарю?
Лайне молчала, продолжая глядеть прямо перед собой. Сперва она молчала в надежде, что, если не будет разговаривать с этим противным донельзя шемитом – да и вообще не будет его замечать – он обидится и уйдёт. Но теперь она молчала по другой причине.
Она думала.
Вспоминала, анализировала, просчитывала возможные варианты. Это ужасно напоминало разбор одной из партий «королевской забавы», которые так любил устраивать отец длинными зимними вечерами, когда в насквозь продуваемых залах огромного замка нет более уютного местечка, чем кресла перед камином в его кабинете. И уж, во всяком случае, было это занятие намного более интересным, чем просто сидеть на подоконнике и тупо смотреть в окно…
Этот рыхловатый ухоженный шемит, весь увешенный драгоценностями, словно витрина ювелирной лавки, ей не нравился. Но это было бы ещё полбеды, хотя и не случалось такого, чтобы вдруг, ни с того ни с сего, ей начинали бы так вот сильно не нравиться люди хорошие.
Гораздо важнее было то, что и она ему тоже не нравилась.
Не просто не нравилась – она была ему противна. Его просто перекашивало от омерзения, когда он вчера был вынужден рядом с нею провести недолгое время, потребовавшееся Атенаис для того, чтобы выйти из душного пиршественного зала проветриться. Его и сегодня корёжило. Может быть, чуть послабее, но корёжило точно. Может, притерпелся за ночь, или же просто чуть лучше держал себя в руках.
Она не обиделась вчера. И не пыталась отыскать причину подобной неприязни – как не пыталась ранее понять, почему баронесса Ользе терпеть не может лягушек. Просто приняла как данность, что вот этот человек относится к ней самой приблизительно так же, как тётя Ингрис – к маленьким и голосистым болотным певуньям, с их очаровательными выпуклыми глазками, с их прекрасными тонкими пальчиками, с их обворожительно гладкой зелёненькой шкуркой в меленькую чёрную крапинку, которую так и хочется погладить.
Она не была уверена, что этот тип даже имя её запомнил. Вчера, во всяком случае, с ней он так и не заговорил ни разу, всё вокруг Атенаис выплясывал. Да и сегодня разговаривал так, как разговаривают взрослые с совсем маленькими и ничего ещё не соображающими младенцами. Разве что не сюсюкал и не предлагал сосу, сверченную из мягкой тряпочки со сладким мякишем внутри. Хотя он – не нянька, он, наверное, и не знает, что это такое. Да и вообще, детей он, похоже, не очень-то любит, а её саму считает как раз таки глупым и ни на что не способным ребёнком. Было бы куда более естественным, если бы он, не обнаружив в комнате вожделенной Атенаис, просто бы ушёл. Так нет же.
Сидит. Смотрит на Лайне, растягивая влаэные губы в фальшивой улыбочке. Разговаривать даже пытается. А во взгляде его при этом такая муторная тоска – противно, мол, а что делать?! надо… – что просто пожалеть хочется бедолагу.
Интересненько…
И зачем это ему так жизненно необходимо втереться к Лайне в доверие? Чтобы замолвила словечко перед старшей сестрицей? Чушь собачья. Любой из слуг с удовольствием насплетничает о том, насколько недружно живут между собой дочери великого Конана. А этот высокородный шемитский хлыщ совсем не похож на человека, который готов предпринять решительное наступление без тщательной предварительной разведки или хотя бы самого поверхностного разговора с чужими слугами…
Стоп.
Дочери. Великого. Конана…
Вот именно!
Ему не Лайне нужна. И даже, похоже, что и не Атенаис. Бедняжечка. А она-то, дурочка, вчера просто таки таяла под его взглядами, то-то будет ей огорчение! Ничего, не помрёт. Зато будет наука на будущее. Научится разбираться в людях, а не просто глазками хлопать. А то ведь сейчас ни о чём не думает, одни реверансики да ужимочки в голове. И уверенность, что все так и будут выплясывать вокруг, стоит лишь ей улыбнуться. Она и этого, хитровыделанного, наверняка тоже считает очаровательным – и очарованным. А ведь ему между тем она совсем не нужна.
Ему нужен король-отец.
Вернее – ненавязчивый и естественный подход к неприступному и великому правителю всей Аквилонии. А что может быть естественнее, чем дочка, представляющая и рекомендующая любящему папе своего нового взрослого друга?..
Ах ты срань какая!
Маленькую девочку всякий обидеть да обмануть норовит, и ведь вполне могло бы сработать! Атенаис бы так ничего и не поняла, у неё мозги иначе устроены. Все и всегда её обожают, стоит ей разок-другой хлопнуть ресницами – и весь замок валится к её ногам без единого выстрела. И она крепко уверена в том, что всё именно так и должно всегда быть. Ей бы в голову не пришло спросить себя – а чего это вокруг неё увивается типчик, которому она неприятна? Более того – и в самом страшном сне ей бы никогда не примерещилось, что она может быть кому-то неприятна! Ну, кроме разве что своей младшей сестрицы.
Не повезло тебе, дяденька, что не на ту из сестёр ты сегодня нарвался…
***
Лайне медленно улыбнулась, опуская глаза на раскиданные по лавке украшения и пряча тем самым разгоревшийся в них нехороший блеск. Что же ты, дяденька, – такой большой, а правил взрослых игр совсем-совсем не знаешь? Зря. Потому что одно из этих правил гласит, что во взрослые игры, дяденька, куда сподручнее играть вдвоём!
Во всяком случае – интереснее.
— Вот и умница! – хлыщ с видимым облегчением перевёл дух. – Правда, красивые штучки? Такие блескучие… это колечко, его на пальчик надевают, но тебе оно велико будет. Это – гребень, им волосики расчёсывают. Смотри, какой гладенький… потрогай пальчиком, не бойся. А вот это – брошка, её прикалывают…
Если и было что-то, что нравилось Лайне меньше общества жеманной старшей сестрицы, то вот это оно самое и было – когда с ней разговаривали так, словно она несмышлёный ребёнок, ещё даже и речи-то человеческой толком не понимающий. «Сюси-пуси, в поле гуси, а я гУсей не боюси…». Вечная трагедия младшеньких и любимых, им предстоит до самых Серых Равнин оставаться младшенькими. Да только вот Лайне была не из тех, кто будет безропотно молчать и терпеть подобное обращение. И способ борьбы был у неё давно уже выработан.
Очень действенный способ.
— Ням! – сказала Лайне плотоядно, схватила самую крупную брошку и быстро сунула её в рот, моментально обслюнявив руки чуть ли не до локтей. Хотели младенца?
Ну так получайте!
***
На два-три удара сердца хлыщ растерялся самым постыдным образом, и Лайне имела полное удовольствие лицезреть его отвешенную челюсть и выпученные глаза. Ему просто некогда было привыкнуть к подобным её выходкам — он видел Лайне всего второй раз в жизни, да к тому же – сейчас, когда впереди у неё маячила великая цель полированного вишнёвого дерева, а потому количество доступных уловок было резко ограничено.
Бедняжечка.
— Ты что творишь?! – заверещал он, срываясь в гнусный и совершенно ему не подходящий фальцетик, — Ты представляешь, сколько это стоит?!! Плюнь каку!!!
Он забылся настолько, что даже попытался выковырнуть брошку из лайниного рта собственными ухоженными пальчиками, несмотря на визгливые возражения пытавшейся защитить свою подопечную служанки. Второй рукой он удерживал Лайне за голову, чтобы не вертелась, при этом пыхтел и наваливался на неё всем телом.
Ну, это он, допустим, зря…
Для начала Лайне до крови цапнула один из наиболее ретивых пальчиков, а когда растерявший большую часть своей ухоженной элегантности хлыщ с ругательствами отшатнулся, пытаясь выдрать из её рта теперь уже хотя бы собственную руку, она вдохнула в грудь побольше воздуха и, не разжимая плотно стиснутых зубов, заорала.
Нет, не так.
Она ЗАОРАЛА…
Уж чего-чего, а орать она умела очень даже неплохо.
Пришлось научиться.
Когда над тобой нависает громада что-то там себе по твоему поводу орущего отца, пытаться говорить с ним обычным голосом бесполезно. Единственный шанс донести хоть что-то до его оглушённых собственным криком ушей – это переорать, сделав свой голос ещё более громким. Ну, или молча дождаться, пока он устанет вопить и замолчит – и говорить уже тогда. Атенаис, например, всегда поступала именно так, стены тарантийского замка ещё ни разу не видели такого чуда – повысившей голос Атенаис. Отец был неутомим, но Атенаис – терпелива просто до невероятности. Она могла ждать часами, молчаливая и невозмутимая, и только морщиться слегка при наиболее громких угрозах. Сама же Лайне подобным терпением не обладала никогда.
Вот и пришлось научиться орать погромче.
В супермаркете было так людно, что даже запрограммированные на охрану киборги не заметили опасности. Люди хаотично перемещались между рядов вешалок с одеждой, прилавков с нижним бельем, что-то говорили, меряли. Потому и этих двоих они подпустили слишком близко. Люди вроде бы были не вместе, просто один вышел из прохода, а второй будто случайно оказался с другой стороны корзины с носками… А потом стало поздно: один человек поднял руку с маленьким черным приборчиком, а второй — бластер. Оба кибера рванулись наперехват, но были остановлены лучом блокатора. Уже падая, Рон увидел, как плазма разорвала грудь хозяина…
Вскрикнув, киборг сел на кровати, сердце бешено стучало. Как странно… киборги не видят снов. Кажется, он увидел… Рон лихорадочно вскочил и, не одеваясь, пошел к хозяину — плевать, что ночь, он должен убедиться, что это всего лишь сон!
Когда сэй проскользнул в каюту, Эрик мгновенно открыл глаза.
— Что случилось? Бессонница? — пробормотал он, включая мягкий ночной свет. — На тебе лица нет.
Киборг на всякий случай провел руками по лицу, убедился, что оно наличествует, по крайней мере, физически, и сел у койки на пол.
— Я сон увидел. Что тебя убили! А я… — Он запнулся, хозяев у него убивали много раз, но вот сейчас это напугало, и похоже, еще и мозги отключились, вместе с процессором. Осознание этого факта заставило сэя смутиться: — Меня вырубили глушилкой, я ничего не смог сделать! Совсем ничего! Это, конечно, сон…
— Так, иди-ка сюда! — Эрик хлопнул по кровати, подвинулся, вжимаясь в стену.
Уж что-что, а навык успокоения младшего братишки у него был. И не так важно, что сейчас «младший» ростом побольше его самого, а по силе превосходит в несколько раз, щенок он и есть щенок! Киборг, мгновение поколебавшись, все-таки забрался на койку и послушно вытянулся рядом. Эрик его обнял, прижал к себе и успокаивающе заговорил:
— Все в порядке, но давай ты мне все это расскажешь, в подробностях!
По мере рассказа Рон все больше осознавал глупость и сна, и своего поведения. А особенно последствий. Лежать в одной постели с хозяином было странно, к тому же киберу казалось, что человек вот-вот засмеется над его глупыми переживаниями. Но Эрик не смеялся. Вид у него был озабоченный и печальный.
— Все понятно, малыш, мы с этим разберемся утром, — сказал он явно привычную фразу, потрепав киборга по голове, и притиснул к себе плотнее. — А теперь спи, я рядом, я тебя обязательно спасу!
Сэй усмехнулся, хотел было возразить, но… человек и правда может спасти киборга, вот спасли же Эмиля… да и его тоже. Глаза сами собой закрылись, и через мгновение Рон уже спал, беззащитно откинув голову и открыв горло. Эрик тяжело вздохнул, мысленно обозвал себя идиотом и попытался уместиться поудобнее на оставшемся свободном месте. Койка все-таки не была рассчитана на двух здоровых мужиков.
Утром Эрик, прихватив обоих киборгов, отправился к С-мауру. Паук был занят, он экспериментировал с окраской на своих трехмерных проекциях.
— Вам какой вариант больше нравится? Левый или правый?
Разницы Эрик не заметил, но оба киборга без колебаний выбрали правый, и он ткнул туда же.
— Вот и я думал, что тут оттенки богаче, — согласился паук. — А с чего такая делегация?
— У меня вопрос: Рону тут сны снятся, про мою смерть и отключение. Что скажешь как врач?
— То, что снятся, это хорошо. Свидетельствует о развитии мозга, — сообщил С-маур, вытаскивая пучок проводов и обруч, которые тут же подключил к непонятному ящику в углу. И обернулся к киборгу. — Давай, садись на стул, я тебя посмотрю. Мне интересно, что у тебя там в голове. Протестируем. Ты главное не двигайся.
— Не люблю я это слово «протестируем», — проворчал киборг, но послушно уселся.
С-маур запустил прибор и продолжил:
— Что касается отключения, мы ведем в этом направлении разработки. Я не рассказывал, но три года назад один из детей моей матери начал проект с киборгами. Проект был чисто коммерческий, и было поставлено несколько экспериментов. Для них приобрели киборгов с разной степенью инвалидности, обещали им восстановление утраченных конечностей. Говорили всем, кто там разберет, есть развитый мозг или нет? Они все-таки почти люди, а у пятидесяти процентов людей мозг функционирует, осуществляя только самые примитивные функции, в основном двигательные и питательные! Этот парень имеет номер четыре.
На экране возник киборг, который с явным интересом смотрел в камеру.
— Он оказался разумен, и когда ему объяснили наше предложение, неожиданно заговорил. И предложил новый вид охоты. Команда людей против одного или двух киборгов. Люди могут иметь любое оружие, биомашины — только ножи. Эта тестовая запись, пока все эти люди и киберы работают просто так, чтоб проверить нашу теорию. Потом, разумеется, начнутся и реальные жертвы.
Киборг на экране прошел по зарослям и вдруг нырнул в траву и затаился. Несколько минут ничего не происходило, потом точно по этому месту прошло несколько человек. И когда последний уже пересек место лежки, кибер поднялся у него за спиной и, схватив жертву, провел по горлу ножом отшвырнув мертвое тело на землю. После чего хлопнул в ладоши. Отряд тут же вернулся, «убитый» вскочил, и все принялись что-то бурно обсуждать.
— Он свои ноги уже получил. У нас из партии в четыре десятка инвалидов таких, кто сознался в своей разумности, оказалось трое. Запись на охоту уже на два года вперед. Так много людей хотят убить киборга! — С-маур фыркнул. — Пока обсуждается, какое оружие могут использовать люди и минимальный размер ставки. Люди, разумеется, будут играть нечестно, это в Храм не ходи. И наверняка будут использовать глушилки. Так вот, были специально разработаны блокираторы, которые могут помешать отключить киборга. В случае смерти киборга они самоуничтожаются, так что изъять их невозможно.
Арран пробежал по паутине к шкафчику, достал коробочку, в которой лежали предметы, похожие на черный бисер.
— Вот! Захватил из дома на всякий случай, так и думал, что пригодится! Я могу установить это и на вас обоих.
— Хозяйственный, — умилился Эрик.
На экране к первому киборгу присоединился второй, у него шрам шел через щеку, а второй виднелся в воротнике, будто перерезая горло.
— Этого я знаю, — обрадовался Рон, он следил за изображением на экране, поскольку приказа закрыть глаза или отключиться не поступало. — Он был в части одновременно со мной, а потом группу, к которой он был причислен, накрыло минометами. Говорили, что его почти разорвало на части, и командир отдал приказ о самоуничтожении!
— Ну, как видишь, нет, хотя тридцать восьмой поступил с серьезнейшими травмами. И тоже сам признался в разумности врачу, который его лечил. Очень перспективная пара для игр! — С-маур потер лапки. — И главное, им так нравится убивать!
— А что с неразумными киборгами произошло? — осторожно уточнил блондин.
— Используются на различных работах. Эмиль, я знаю, о чем ты думаешь! Их никто не уничтожил, их починили. Посмотри на меня внимательно, я типичный арран. Мои лапы очень хрупкие, мы их вообще регулярно теряем в драках. Поэтому у нас на планете трансплантология одна из самых развитых областей. И наши технологии позволяют выращивать органы дешево! Если среди них будут еще разумные, это рано или поздно всплывет. И им тоже найдется место. Но вот что я скажу: проект был недооценен, я нашел ему новое направление. — С-маур снял с Рона датчики. — Все, запись готова, результаты расшифрую чуть позже. Ну что, протестируем наш блокиратор в условиях города?
— Ты сказал, их было трое, — не отставал Эмиль. — Что с третьим?
— О! Он оказался хорошим тестером и помогает выявлению других разумных киборгов. Убивать он не хочет.
Киборги переглянулись, кивнули друг другу.
— Ладно, — подвел результат безмолвной беседы Рон. — Тестируй! Что мы должны делать?
Днем оба киборга подошли к Асато.
— Мы изучили дело с убитыми мальчиками, — сказал Эмиль. — И пришли вот к какому выводу. Следов нет, кроме двух. Вот тут на земле у основания горы, где остановился служебный транспорт. Человек в точно такой же обуви, как была на убийце, прошел еще раз, наступив на собственные следы. И обрати внимание, насколько у него погружение в землю меньше.
— Продолжай, Эмиль, — Асато уже понял, к чему клонит спай, но хотелось, чтоб тот рассказал свою версию сам.
— Осадков не было. Значит, он шел с большим весом. У нас нет данных по сухости и твердости почвы, но предположительно перевес на каждом подъёме, кроме последнего, составил около сорока килограмм, что приблизительно соответствует весу двух мальчиков.
— Я передам ваши выводы нашим друзьям в полицию, — Асато посмотрел в глаза Эмилю. — Есть только одна проблема.
— Какая? — кибер заметно встревожился. — Я что-то неправильно делаю?
— Все правильно ты делаешь! Просто я не смогу никому сказать, что это твое расследование. И мне придется говорить от себя, приписав все твои заслуги себе.
Эмиль посмотрел на хозяина в изумлении. Он впервые сталкивался с тем, что человек, используя киборга, испытывал стыд.
— Мне будет достаточно знать, что сломанного человека уберут с улицы, — наконец сформулировал он мысль. — Мне будет приятно, если ты скажешь полицейскому мои выводы. Меня не надо упоминать. Все хорошо.
— Спасибо! — кивнул Асато.
— Это тебе спасибо, — киборг поискал слова, оглянулся на старшего товарища, и после продолжительной паузы сумел их подобрать. — Я теперь счастлив. Может быть, ты еще дашь мне такое же интересное задание?
— Постараюсь. Сейчас посмотрим, что там нам прислал Богдан, и будем разбираться с нашим общим зада.. тьфу! Делом!
Узнав об успехе операции, Генрих приперся лично. Пробудил находящихся в коме киберов, осмотрел и выразительно скорчил рожу:
— Гарды, причем списанные, я номера по базе пробил. Сто за каждого.
— Три штуки за каждого, — отбрил Эрик, пока Асато ловил воздух ртом, не в силах цензурно оценить наглость торговца. — Ты их по шесть продашь, не меньше, старый мерзавец.
— По семь, — поправил немец, — а ты все равно или сдашь мне по две, или будешь искать кого-нибудь другого, кто, может быть, будет честен. Ну а может, и не будет.
Он выложил на стол два контракта и пододвинул Эрику.
— Не тяни, покупатели ждут!
— Ничего себе! — наконец выдавил японец, кэйсер ткнул узловатым пальцем в его сторону и заявил весьма далеким от восхищения тоном:
— А вы, юноша, вообще молчите! Вы теперь преступник и обладатель нелегальной техники. То есть по документам и даже по железу она вполне легальна, эта ваша машинка, но на самом деле — это крупный штраф и изъятие!
— Погодите! — Асато сел, накрыв ладонью договоры. — Я знаю, что купил его нелегально, но…
— Ничего ты не знаешь! — Генрих, решив, что воевать за договоры с риском их помять нет смысла, выудил два других листа из папки и подвинул их Ларсену, — давай расписывайся, а я пока просвещу нашего полицейского друга, насколько он влип.
Все оказалось очень плохо. Асато краем уха слышал, что с продажей отработавших спаев возникают проблемы, но что такие — даже не подозревал. Дело в том, что правила корпорации запрещают передавать спаев в частные руки, их возможности слишком велики. То есть передать можно, но только после официального, подтвержденного в офисе фирмы купирования части специализации без возможности восстановления . Убирают все, относящееся ко взлому, управлению толпой и изменению внешности, обязательно отключают перехватывающие транспортное управление функции — вдруг кто-то не устоит перед соблазном отправить любимую тещу вместе с флайером в бетонный забор? После чего ставят ПО от сэя, гарда или серва и получите малофункциональный обрубок, который тянет чуть меньше половины того, что мог. И стоит это, как новенький флайер. Например, срочное оформление бумаг вылетело полковнику в три тысячи юнитов.
Генрих выложил, как козыри на стол протокол проведения операции, чек и акт проведения купирования. Все с официальной печатью CAIS-MI
— Ты его что, шантажировал? — Асато попытался представить себе реакцию полицейского, но кэйсер остановил его сердитым взмахом руки.
— Нет, просто спросил, когда проводилось купирование и почему нет в реестре. Ну, а на следующий день уже получил от него все бумаги, расстались друзьями! Обещал списанных сэев подогнать, благо у них скоро обновление парка машин, и значит много чего под это дело спишут. Деньги, конечно, немалые, но ведь лучше, чем лишиться должности и сесть? Теперь данные надо внести в идентификационный чип киборга. Ты же не хочешь его сдать мне обратно? Нет? Тогда давай сюда машину!
Эмиль обнаружился в коридорчике. Бледный и напуганный спай послушно вскочил при виде хозяина, с застывшим лицом подошел к немцу, повернулся спиной и потянулся к застежке комбинезона.
— Можешь не раздеваться, не девка, и так справлюсь! — Ответил тот, надевая на планшет пластмассовый прямоугольник. По темному пластику пробежали красные огоньки, и в нем образовалось отверстие, куда Генрих загнал свой идентификационный знак сотрудника компании. На этот раз огоньки были зеленые, и немного потыкав в экран стилусом, Генрих с удовлетворением кивнул.
— Все. Теперь твое имущество получило подтверждение и будет опознаваться, как купированный. Кстати, Асато, обрати внимание, что чип у этих ребят находится за лопаточной костью, то есть практически не извлекаем. И скажи этому идиоту, чтоб поверх своего ПО натянул сервовскую маску.
— Эмиль?
Блондин кивнул, едва слышно выдохнул «исполняю» и, как только Генрих разобрал свое устройство, рванул обратно в коридор, где и замер на полу, уткнувшись носом в колени. Его трясло. Как же это страшно, оказывается, узнать, что могут сделать с тобой люди, просто потому, что таковы их правила! Но он же хорошо работает. Асато говорил, что доволен им! Спай запустил проверку системы, нет, ничего не изменилось. Надо будет сказать хозяину, что у него так и остался нормальный киборг. Если, конечно, тот не разочаровался в своей покупке и не продаст его… Хозяина он заметил, только когда Асато присел возле киборга на пол.
— Эмиль, ты чего тут сидишь? Почему не в каюте?
— Хозяин! Я…
— Эмиль! — пришлось взять киборга за плечи, развернуть к себе, заглянув в несчастное и такое живое, совсем не кукольное лицо. — Это всего лишь формальность. Тебя теперь никто не тронет.
— Ты не сдашь меня назад, не продашь? — выдал киборг свой главный страх.
— Я тебе уже несколько раз говорил, ты для меня человек, а людьми нельзя торговать. Это неправильно и преступно! Поэтому никто и никогда тебя не продаст. Не волнуйся! — Асато поднялся, протянул руку спаю, помогая встать. Тот не нуждался, но осторожно коснулся владельца и даже улыбнулся. — Пойдем в каюту.
— Я могу включить дополнительное экранирование! — предложил спай, все еще не отпуская руки хозяина, просто чтобы чувствовать — его человек рядом, защищает его от кэйсера и да — не отдаст, хотя бы пока. — В этом случае я буду для любых сканирующих устройств, как человек с имплантами, а не киборг. Только энергии много придется потратить.
Японец глубоко вздохнул. Человек с имплантами… да, конечно, такое в частные руки передавать нельзя. Универсальное оружие. Перепуганный мальчишка, готовый на все, преподносящий свои умения на блюдечке, в качестве оплаты за жизнь… сколько еще придется с ним возиться, чтобы парень успокоился? Поверил.
— Ничего включать не надо, Эмиль. Выздоравливай и ничего не бойся. Все будет хорошо. — Асато пошел рядом, думая, как потактичнее задать ему вопрос. Но блондин догадался и сам. Взглянул на хозяина прямо, с неожиданным упорством во взгляде: — Мой прежний хозяин хотел меня использовать, чтобы достать денег преступным путем. Но я не выполнял команд. Он все-таки частное лицо, без подписи соответствующих актов не имел право отдать мне такой приказ. Я не хотел быть преступником!
— Ну и хвала всем богам. Я даже и не думал на тебя, только что он мог попытаться. А ты очень хороший киборг, просто временно оказался в плохих руках. Если хочешь, сейчас я принесу нам чай, что-нибудь вкусное и ты мне все расскажешь…
Спай счастливо кивнул и нырнул в свою каюту. Японец перевел дух. Психологическая реабилитация неопытных и, главное, побывавших в нечистых руках киборгов оказалась делом нелегким. И сколько еще предстояло разгрести?
Когда слегка взмокший и очень злой японец выбрался в рубку и плюхнулся на диван, Генрих уже ушел. Прихватил киборгов, пообещал традиционные золотые горы и бесплатное тестирование Рону, которое также традиционно Эрик отклонил. В принципе немец и не настаивал. «Скорее в кастрюле разум заведется, чем в твоем хламе» — процитировал Рон голосом кэйсера.
— Знал бы он, сколько раз у меня в кастрюлях не то что разум, целые цивилизации возникали! — усмехнулся капитан, наливая приятелю полстакана коньяка. — Ну, что там у вас на этот раз случилось?
— Мальчишку использовали для грабежей, перевозки наркотиков и пытались использовать для взлома чужих банковских карт, но, к счастью, не преуспели. Я его успокоил, велел поспать, отдохнуть, теперь бы успокоиться самому!
— Поспать? — Ларсен плеснул коньяка и себе. — Или он тебе доверяет, или полный идиот. Да после таких признаний самое меньшее, что может быть — это проснуться в CAIS-MI!
— Ты знаешь, что я его не сдам. — Асато добавил себе еще несколько грамм золотистого напитка. — А вот полковника бы наказать не помешало, но так, чтоб не пострадал киборг. Буду думать.
Кафе удалось найти довольно быстро. Вполне приличное для такого района.
Асато изучил прилавок с пирожными и приобрел пару корзиночек с кремом и чай, в который, к неудовольствию продавца, насыпал семь порций сахара. Обернулся к киборгу за спиной.
— Протестируй, это можно есть?
— Приступаю к выполнению, — блондин с безразличным видом откусил пирожное, прислушался к себе и сообщил: — Данный продукт не представляет угрозы здоровью человека.
После чего доел оба лежащих на блюдечке пирожных и запил чаем.
— Балуешь куклу? — Полицейский с благожелательным любопытством посмотрел на спая. — А это не из центрального участка? Его списали, говорят.
— Понятия не имею, — Асато отвернулся от собеседника, выбирая пирожные и себе. — Эрик его у какого-то наркоши купил.
— Понятно. Хорошо, что вы его приобрели. Покойный наркоша, между прочим сын,— он показал глазами вверх,— был не очень приятным человеком.
— Мудаком редчайшим, — Асато не собирался льстить мертвецу. Забившийся в угол истощенный киборг все еще стоял перед глазами.
Нашелся столик на троих, а кибер бдительно застыл за спиной владельца. Что бы ни происходило, свою основную задачу — защитить хозяина — Эмиль был намерен выполнить со всей возможной отдачей. Да и пирожные ему понравились.
Прихлёбывая ароматный сладкий кофе из пластикового стакана, Богдан поинтересовался, чем же было вызвано столь странное место встречи.
— Мы хотели спровоцировать нападение. В отличие от прошлого раза сейчас, когда рядом киборг и нападение ожидаешь, расклад мог быть совершенно другой, — честно ответил Эрик. — Но, к сожалению, никто не пришел. Кто был в помещении, когда мы с вами разговаривали?
— Да все! Я в этот момент шел через общий зал, — Богдан пожал плечами, поднес стакан к губам и подмигнул: — Вы этих «непришедших» не убивайте, ладно? Это противозаконно. А что еще не случилось?
— Ну нам показалось, что из переданных нам материалов выпала пара листочков, — Эрик тоже отпил кофе, — или пара десятков?
— Надо же, пронюхали… — скривился полицейский и двинул к ним по столу флешку. — Вот тут все. Не думал, что вы будете настолько настойчивы. Обычно представителям достаточно отписки.
Асато сбросил данные на свой планшет, убедился, что они идеально совпадают с добытыми Эмилем и рассказал версию с подделкой места преступления, вроде как по горячим следам.
— Во чешет! — Богдан пораженно повернулся к Эрику. — Ты где такого гениального отхватил? И сколько ему твой братец платит?
— Есть вещи, которые дороже денег, — пожал плечами капитан. — Так что теперь-то?
— Ну, вот что я думаю, — полицейский допил кофе, перебрал мысленно, что там может быть для японца дороже денег, версии были почему-то сплошь неприличные, хотел поставить стаканчик, но передумал и смял. — Я поразмыслю в свете новой информации, и пришлю все, что накопаю. В номере вы уже были?
— Асато, он с кем-то непрерывно держит связь. Его прикрывают. — через клипсу блютуза прозвучал тревожный голос Эмиля.
— Разумеется. Там чисто. Даже часть мебели поменяли, а старую, ту же прикроватную тумбочку, уже утилизировали, — японец пожал плечами. Кто прикрывает полицейского он догадывался, но уточнить не мешало. — А ваша подруга откуда вас страхует?
— Лоханулись мы! — Богдан прищурился, тоже коснулся блютуза за ухом. — Из машины, конечно. Как засек?
— Догадался. Я же тоже полицейский! Она к нам присоединится?
— Нет, я ее и так слышу, а она — нас. Сирена ест только свое, кафе не любит с тех пор, как мы с ней один раз на вокзале беляшами перекусили. Пришлось отложить операцию на трое суток! — Он вскинулся. — Слушай, раз ты такой умный… Меня, конечно, поставят раком, если узнают, что я слил данные, но вот глянь дельце. Висяк конкретнейший, а не думать о нем не могу. Всюду с собой таскаю.
На планшет Асато закачался еще один архив.
— Четверо мальчишек убиты, и никаких следов! Представляешь? Лежали на песчаном холме, как игрушки какие-то. Посмотришь?
— Разумеется. Я пришлю свои мысли на эту тему.
Архив на планшете сам собой распаковался, хотя блондинистая кукла за спиной не шевельнулась, потом так же само собой появилось сообщение:
«Есть кое-что странное, Асато! Попроси у него еще записей с тем парнем, который проверяет у детей пульс»
— А вот это кто? — Асато заглянул в планшет и показал видеозапись с места преступления.
— Интерн нашего патологоанатома. А что?
— Интересно, как он работает. Еще есть с ним записи?
— Да, конечно,— Богдан внимательно поглядел на японца. — Я пришлю. Ради этого убийцы — что хотите!
Расстались они достаточно тепло. Дмитриев ухитрился попрощаться со всеми, включая киборга, которому зачем-то пожал руку. Эмиль проводил его стеклянным взглядом, и только когда счел расстояние достаточным, открыл рот:
— Он не лгал, ему действительно очень надо найти убийцу. Им обоим надо. Они с Сиреной уделяют нашему делу меньше внимания из-за этого. Я слушал их переговоры.
— Взломал?
— Блютуз! Обычный, ничем не защищенный, — обиделся спай. — Сирена комментировала действия напарника. А я слушал. Но этот их интерн мне не нравится.
— Ну, значит, его и проверим, — Асато улыбнулся киборгу. — Тебе еще пирожных взять?
В глазах блондина мелькнуло что-то странное. Он прикусил губу, раздумывая, и вдруг напряженно, словно сомневаясь в этом своем праве, попросил:
— Люди иногда пьют чай с тортиком, а мне так можно?
— Вполне! — Эрик, как старший, указал на ближайший магазин. — Надо же отметить нашу победу?
На корабле все было тихо. Рон распихал всех пленников по местам. Киборгов в транспортировочный модуль, а людей закрыл в тюрьме, откуда переместил Ласло. Пленник вел себя спокойно, безропотно позволил приковать себя к койке за шею, только попросил, чтоб цепь подлиннее сделали, ему хотелось иметь возможность разминаться.
Посидели хорошо, тортик попался вкусный. Оба кибера выглядели счастливыми и умиротворёнными. Рон — потому что хозяин в этот раз не поломался, а Эмиль — потому что у него было все, как у людей: тортик с чаем и настоящее расследование, в котором можно было себя попробовать. Он бы занялся этим прямо сейчас, но в голове занозой сидело странное поведение пойманного киборга.
— Я не понимаю, что с ним, — сказал блондин, продемонстрировав всем присутствующим видео задержания.
— Я тоже не понимаю, нормальный боевой киборг, — Эрик обернулся к своему сэю, — Рон, вот что, приволоки Ласло. Думаю, это его… питомец. Или я ничего о своем бывшем сослуживце не знаю.
Венгр приветствовал хозяев корабля взмахом скованных рук и сразу же приступил к делу.
— Я так понимаю, операция удалась? Не цветочки же вы ходили нюхать! — Он кивнул на остатки пиршества и нахально стянул кусок торта.
— Пощипали, — Эрик пересел на диван, откинулся поудобнее. — Взяли киборгов. Кто-то в полиции активно нас сливает.
— Нет у меня информации. — Ласло мотнул головой. — Надеюсь, Красавчика моего не пристрелили? Если эти твари и его в атаку бросили, у зама есть доступ к управлению, лично им ноги поотрываю и вместо ушей пришью. Впрочем, я там гадость сделал, велел ему в случае опасности драпать!
— Я так и думал, что это твой киборг-пацифист! — Эрик уже дважды успел посмотреть видео задержания сэя, но так и не нашел объяснения его странному поведению. — Он у тебя из проснувшихся?
— Нет. Там все хуже. У него, похоже, процессор поврежден. Я его из тира выкупил, они списанных киборгов как живые мишени использовали. Как раз тогда я их пас. По закону им сделать ничего нельзя, но так хотелось что-то найти. Ты мою «филию» знаешь!
Эрик кивнул, пояснил Асато.
— Ласло помешан на киборгах. Не знаю, чем они его так купили, но это действительно любовь на всю жизнь. Мог бы, открыл бы для них приют и собрал там всех списанных.
С-маур, выцветший под стену и наблюдавший за беседой из угла, поставил себе заметку и едва заметно шевельнулся. Венгр еще не знал, что уже входит в собственные грандиозные планы юного аррана. А знал бы, скорее всего, протестовать бы не стал.
— Так вот, — продолжал Ласло, пытаясь скованными руками украсть чашку у бывшего сослуживца, — я видел, как киборг после очередного попадания в голову остановился, сел и больше не слушался команд. Владелец его чуть не пристрелил. Пришлось вмешаться и выкупить парня за пару сотен. Все равно он большего не стоил. Меня он слушается, только вот больше не дерется совсем. И проверить никак, не в КЭЙС же его тащить? Они его там окончательно добьют.
— А тир? — Асато подался вперед. — С ним что-то можно сделать?
— Да он сгорел через несколько дней, причем так удачно, с владельцем вместе! И главное, у меня алиби, — Ласло мерзко усмехнулся, сделав жест «а ручки-то вот они». — Ладно, народ! Отдайте мне Красавчика, как бы он в ваших модулях окончательно не съехал. А я обещаю за это сидеть и никуда не бежать! Договорились?
— Хорошо. Рон, пробуди пацифиста. — Эрик проводил собственного киборга задумчивым взглядом. В отличие от венгра он дальтоником не был и заметил движение паука.
— Надеюсь, ты не доломался окончательно, — венгр шагнул навстречу своему киборгу. Провел ладонью по щеке.
Красавчик застыл возле хозяина, глядя ему в лицо внимательным взглядом.
— Наручники, — голос у киборга оказался очень тихий. — Их надо снять?
— Это такая игра, Красавчик, — поспешил успокоить его венгр. — Мы сейчас пойдем в каюту и будем там отдыхать. Ты понял?
— Да, хозяин.
— Ну, по крайней мере он тебя слушается. Мне только глючного киборга на корабле не хватало.
— А мне жаль, что он не из проснувшихся, — серьезно ответил Ласло.— Было бы лучше, если бы он мог сказать, что с ним не так, а не только о состоянии системы.
— Вот что, Ласло, дай мне право управления. — Эрик окинул Красавчика оценивающим взглядом. — Я его нашему врачу покажу. Может быть, он что-то наколдует! И еще, напрягись и подумай, мне нужен ваш канал на киборгов. Оба гарда числятся утилизированными.
— Конечно, немного времени на раздумье дай! Управление предоставлю, мне не жалко, только не обижай его.
Венгр отправился в каюту, и киборг бесшумно последовал за ним.
— Очень странно, — подвел итог Рон. — Этот киборг не реагирует на наши сообщения. Не отказывает в доступе, а просто такое ощущение, что он их не слышит.
— То же самое, — подтвердил Эмиль. — Я тоже до него не достучался.
— Как, по-вашему, парни, он разумен?
— Да кто его знает, хозяин? Может, и просто дефектный! Пусть ходит по кораблю, понаблюдаем!
Пределом мечтаний в детстве был «Вкусный город» — огромная, метр на метр, пластиковая коробка с прозрачным верхом и боковыми стенками. Внутри помещался настоящий город, с ювелирной точностью воспроизводящий дома, замки и крепости давнего средневековья. Здания были удивительно красивые – с башенками, со шпилями, с мозаичной инкрустацией. Но главным достоинством города было то, что он был съедобным, причем для изготовления использовались практически все существующие сладости и лакомства. Ценник, конечно кусался, и если бы не ужасно паршивый день, то детской мечте так и не суждено было бы воплотиться в жизнь. Город привезли через два часа – к тому времнеи Лисса уже успела слопать половину двуслойной шоколадки и заесть ее капустными рулетами.
В калитку коробка не пролезала, заносить ее по диагонали отказался курьер (мало ли что там сдвинется с места и поломается, а клиентка претензии выставлять будет — начальник потом из его трудовых вычтет или отправит к уборщикам отрабатывать убыток, а то и другое сразу). Так как покупка уже была оплачена, а доставка осуществлена – то курьер, с трудом впихнув коробку на пятачек между забором и бортиком углубленной трассы для электрокаров, решительно пытался откляняться. Он уже два раза прощался и трижды предложил покупать вкусные лакомства только в их компании, но выдрать рукав комбинезона из цепких девичьих пальчиков так и не посмел.
Лисса цеплялась за курьера, потому что он казался ей единственным решением проблемы. Ну не есть же десять килограмм сладостей под забором? Так и лопнуть можно. А оставлять коробку равносильно тому, чтобы распрощаться с ней навеки. И хорошо если ее просто сопрут, а то ведь могут придраться к Лиссе за несанкционированное захламление придорожного пространства.
— Будьте столь любезны, помогите…— явственно хлюпала носом Лисса. – Это коробка для меня бесценна.
— И чем же я вам могу помочь? – сквозь зубы цедил курьер. – Разве что съесть половину вашего города, или треть. Тогда остальная часть протиснется в калитку, если коробку обрезать, – парень не считал нужным скрывать раздражение и неприязнь.
За четыре года работы – такая бестолковая клиентка попалась впервые. Прочие (а количество доставок перевалило уже за третью сотню) более отвествено подходли к вопросу транспортировки города через типовые двери. Чаще всего (особенно обитатели многоэтажных жилых блоков) вызывали аварийный флайер, чтобы при его участии занести «Вкусный город» через окно. Владельцы частных домов временно демонтировали одну секцию забора. А самые предусмотрительные и рассчетливые сразу при заказе ставили галочку возле малоприметного пункта «Доставка в помещение, указанное заказчиком». Цена покупки, конечно, увеличивалась на три десятки, но тогда все проблемы решались с помощью модуграфа (мобильной дистанционноуправляемой гравитационной платформы). Впрочем, вызов флайера обошелся бы всего в полторы десятки, а для граждан с пятой и выше категорией социальных прав – всего в десятку. А раскрутить пару болтов в заборе, при наличие пневмоинструмента, так и вообще бесплатно можно.
Стараясь не вслушиваться в умоляющие причитания, курьер вдумчиво изучал девушку. Практичная стрижка волосок к волоску, которая не требует лишней укладки. Зеленые с кошачьим разрезом глаза, очень большие и до безобразия наивные. Покрасневший хлюпающий носик. Овальный подбородок, без всяких физиогномических признаков мужественного характера или сильной воли. Мягкая линия скул, тонкие аккуратные пальцы с ультракороткими ногтями. Свободная одежда, хотя кто будет заказывать «город» в преддверье работы? Курсы штатной и социальной психологии курьер в свое время пропустил мимо ушей, но жизнь научила разбираться в людях ровно в той мере, чтобы не опростоволоситься. А предложить очень правильной девушке, явно и пунктуально блюдущей каждую букву закона, частным образом вознагррадить его за помощь – значило бы крупно подставиться. Курьер скорбно вздохнул – ну, зачем засорять эфир словесной шелухой, вроде «да воздастся за помощь ближнему», и упирать на «социальный долг и чувство взаимовыручки», если можно четко и по-деловому спросить: «сколько?». Модуграф лежал в багажнике кара, достаточно вытащить и активировать контакт. Перенести коробку через забор, а потом поднять в окно дома – дело десяти минут. Но за спасибо напрягаться не хотелось, а вот за десяточку, если по минимуму, то даже с превеликим удовольствием. Курьер открыл уже было рот, чтобы намекнуть, но передумал – девушка казалась слишком законопослушной, такая вместо того, чтобы быстро перебросить денежку со своего кошелька на его, хай поднимет о вымогательстве и противозаконных переводах. А это уже чревато – и с работой придется попрощаться, и на дисциплинарку влететь.
— К сожалению, это не входит в мои обязанности, — холодно обронил курьер, мысленно сожалея о неполученной десятке (финансовых дырок немеряно, а до трудовых еще неделя с хвостиком) и костеря несговорчивую клиенту на все корки.
— Но… — Лисса окончательно растерялась, видя, что курьер преспокойно усаживается в электрокар, и схватилась за самый веский аргумент: — я ведь и пожаловаться могу в вашу компанию на…
— А это всегда пожалуйста, — со злостью выплюнул курьер, но спохватился и исправился: — ваше право, но услуга была вам оказана в полном объеме согласно сделанного вами заказа. Прошу прощения, но меня ждут по другим адресам, а компенсировать мое опаздание вы намерений не имеете. Всего доброго, и желаю сладкой жизни во вкусном городе, — закончил он фирменным слоганом. Дверь кара захлопнул вручную с такой силой, что маленькая маневреннная машинка едва не подпрыгнула – жаловаться она будет, фигля сопливая, еще и угрожает! Формально он был прав, поэтому даже в случае официального разбирательства ему ничего не грозило.
Курьер наклонился, нашаривая выроненный в запале брюлок с персональным кодом включения машины, а когда выпрямился, понял, что день совсем не задался. На капоте кара небрежно сидел парень в серебристом комбинезоне технолога. Выругавшись и сделав несколько глубоких вдохов-выдохов, чтобы успокоиться, курьер открыл дверь, но поколебавшись, вылез сам.
— Приветствую вас, уважаемый, чем я могу быть вам полезен?
Уважаемый презрительно хмыкнул, разом выразив свое мнение как в отношение курьера, так и его напускной вежливости.
—Я работал в саду, когда некольно оказался в курсе вашей проблемы, — технолог произнес это, обернувшись к девушке, старательно не замечая, как курьер пошел лиловыми пятнами. Помешать работе технолога – это больше чем святотатство, особенно в век технологических разработок и совершенствований.
— Приношу извинения за свою эмоциональность и несдержанность, — Лиссе тоже стало не по себе. Профессия технолога стояла на втором по важности месте после руководителя инстанций. И беседовать вот так запросто, по-соседски, с человеком, который лишь немного не дотягивает до небожителя, от такого не мудрено свалитсья в обморок.
— Да, пожалуй, вам и не за что извиняться, — насмешливость и ехидство технолога можно было на бутерброд намазывать, толстым слоем вместо паштета. – А вот некоторым… не помешало бы более тщательно проштудировать курсы профессиональной этики работников сферы услуг.
Технолог несколько раз коснулся браслета указательным пальцем – видно активировал стояющую на «спящем» режиме програмку, легко соскльзнул с кара, и, подойдя вплотную к курьеру, очень тихо, почти ласково, прошептал ему на ухо:
— Ты, сраный выкидыш мусорной банки, за то время, что нервы девчонке мотаешь мог связаться со своим старшим и попросить разрешения на дополнительную услугу с одновременной оплатой. Или что, говнюк, скажешь, мол, платформа поломалась? Так я тебя, жучара пучеглазая, так по дисциплинарке раскатаю за то, что с неисправным оборудованием отправляешься на заказ, что небо в соломинку свернется.
Технолог добавил еще парочку заковыристых выражений, значение которых осталось для Лиссы загадкой. Впрочем, вся эта тирада не предназначалась для нежных девичьих ушей, но Лисса по-прежнему стояла в личной, вернее интимной, зоне курьера, не желая отцепляться от его одежды, и все прекрасно слышала. Девушка даже и не подозревала, что в мире существуют вещи, которые могут вогнать ее в окончательный и бесповоротный ступор. Но, как оказалось, технолог, выражающийся словно отъявленный бандит, смог удивить не только ее. Курьер был еще более впечатлительный – у него задергался подбородок, а взгляд просто остекленел. Наглая, граничащая с хамством, самоуверенность сменилась нервным тиком, а в голосе мгновенно прорезались умоляющие интонации.
— Нижайше прошу простить мою некомпетентность в данном вопросе. Я действительно не подумал, что так можно сделать. Позвольте мне…
Курьер блеял настолько противно, поминутно сбиваясь с общепринятого разговорного стиля на простейший, что Лиссу аж затошнило от омерзения. А еще захотелось хорошенько вымыть руки мятным мылом. Она выпустила рукав курьерского комбинезона и теперь украдкой оттирала ладошку о собственные штаны, хотя никакой грязи не было и в помине. Да и одежда курьера выглядела безукоризненно чистой.
— Ну, если хотите я вам сейчас все подниму и отнесу, куда скажете… и безо всяких дозаказов и оплат. Только давайте разойдемся тихо-мирно. Как говорится, без претензий…
— Значит, — вкрадчиво произнес технолог, намеренно растягивая слова, — вы только что предложили совершить должностное преступление, нарушить инструкции по обслуживанию клиентов, обмануть собственное руководство, которое проявило величайшую любезность предоставив вам работу. И полагаете, что все это вам сойдет с рук?
Технолог демонстративно указал на мигающую белым иконку на экранчике планшетного браслета курьера. У Лиссы от стыда загорелись щеки, уши, шея – она как-то забыла об обязательной записи. При мысли о том, что ее беседу с курьером, услышит кто-то еще, лицо девушки сменило цвет с багрового на бурачно-лиловый. А если ее мольбы покажутся забавными, то ведь могут и в инфосеть выложить – так поразвлекать других клиентов. Лиссе хотелось провалиться сквозь землю, но даже такое простое желание было невыполнимо – внизу, наверняка, проходила какая-нибудь скоростная туннельная трасса. Технолог между тем продолжал дожимать курьера.
«Шпарит, как по-писаному» — неприязненно подумала Лисса, хотя она, вроде бы, должна была преисполниться благодраностью. Но одно дело – если бы этот сноб в серебристом костюме помог ей затащить «город» в дом или хотя бы в калитку. И совсем другое, когда он непринужденно и методично смешивает с грязью человека, пусть и не очень достойного.
Курьер представлял собой жалкое зрелище – он весь словно съежился, ссутулился, плечи приметно вздрагивали. Глаза и нос покраснели, словно парень собирался зареветь. Он уже сто раз зарекся о том, что сразу не помог этот глупой девке, что довел обычную доставку до такого ужасного конфликта, что начал прекословить этому странному технологу. Хотя кто их знает, может они все такие, что связываться себе дороже.
Прав был старик…
Ему тоже хотелось этой милости. Милости, которую он подарил не меньше чем сотне человек, и в которой ему отказали свои же сородичи…
Снег падал, медленно, равнодушно. Разве есть дело снежинкам куда опускаться? На смерзшуюся землю? На поникшую ветвь дерева? На зажмуренные до боли глаза? На окоченевшие руки? На кровящиеся раны? На стальную кромку меча?
Меч и пояс с ножом ему оставили. Бросили чуть поодаль, так чтобы рукой не достать. Словно в насмешку. Подземельник после пыточной, лишенный жизненной силы, выброшенный подыхать под мучительный свет… где ж ему дотянуться до рукояти, чтобы… нет, не броситься на меч, хотя это была бы красивая смерть… а просто прижать клинок к вые да надавить покрепче…
Подземельники тоже ведь смертны…
Серое небо… большие, просто огромные белые клочья…
Доводилось ему выходить в мир людей во всякую пору года. Весной, когда капель выстукивает свой незамысловатый напев. И когда так дурманяще пахнут цветущие яблони да вишни. Летом, когда между вечерними и утренними сумерками заливаются трелью серые неприметные птахи. Осенью, когда каждое движение наполнено шепотом опавшей листвы. Зимой, когда чернота ночи прорезается буесным волчьим воем…
Только тогда он все видел и ощущал иначе. Сила, клокочущая внутри, пьянила, тускнели краски, зато запахи да звуки усиливались во сто крат. Он упивался ею и своей властью над жалкими презренными людьми, готовыми унижаться, понимая, что все сказанное напрасно. Он видел мутную пелену безумной паники, застилающей очи человека. Он слышал дикое, немыслимое биение сердца человека. Он ощущал удушающий страх мечущейся души человека.
Поначалу сие зрелище казалось ему весьма забавным. Он даже порой просто показывался людям на глаза, попугать, и исчезал, украдкой наблюдая, как ужас сменяется неверием в благой исход, как медленно сходит с чела смертельная бледность, как постепенно отпускает судорожная дрожь. Как человеком овладевает немыслимая радость, он начинает орать исступленно, кататься по земле. Иной раз он, выждав немного, снова являлся к человеку, только что пережившему и страх смерти и нечаянное избавление. С человеком, второй раз увидевшим подземельника, творилось страшное, пятился, мычал невнятно, бился в корчах или принимался хохотать, люто и остервенело. А бывало, просто падал замертво, даже дланью водить не приходилось – чуть приметный дымок сам скользил в руку.
Потом любопытство поутихло, остались скука, равнодушие, презрение. Только не все люди презрения одинаково заслуживали. Был старик, самый первый… Был ратник, который тихо попросил меч выпавший в руку вложить да персты сжать на рукояти… Был тать, запытанный мастером дел заплечных до полусмерти, тот заулыбался радостно, когда подземельник за ним явился… Была женщина, сына потерявшая, что взывала к Марене, и неведомо как почуяв подземельника, опустилась на колени, молвила повелительно: «забери»…
А еще была девка, из селища, огнем пущенного… Последняя…
Славно пришлые вои потешились с ней, да норовистой девка оказалась, упрямая, видать не одному ворогу вежды выцарапать тщилась. Вот и искалечили ее, наглумились, а она, кровью истекаючи, день да ночь пережила. Дожидалась любого парня своего, что исхитрился под носом ворожьим из селища выбраться за подмогой бежать. И воротился он с подмогой, только припозднились они. Пепелище остывало, бабы над мертвецами выли. Не всех мужиков вороги извели, кто особо за ножи да рогатины не хватался, того просто вязали накрепко да сволакивали подальше. Дабы не мешали с бабами да девками резвиться да рухлядь на возы укладывать. Только одна девка сопротивлялась люто…
…Ежели после мучения смерть принимать, та и вовсе за милость сойдет…
Подземельник не медлил, подошел, руку протянул — нечего девке муку терпеть, и так измаялась лишне, но осекся. Парень, что подле нее на коленях стоял, видел его. Глядел волком, руки в кулаки сжимались. Быть такого не может! Не может человек живой да здоровый, что от грани далече, видеть подземельника, что за другим человеком явился. А этот видел. И столько боли в глазах его было, что подземельник отшатнулся. Парень не просил, он молча стал перед Дредом, загораживая от него умирающую девку.
Подземельник мог легко убить его — как-никак и нож, и меч, да просто рукой повести — и того довольно. Даже, не мудрствуя лукаво, в сторону отшвырнуть. Неужто не ведает, кому дорогу заступает? Парень-то неоружный, только вот до смерти биться готов, зубами рвать.
— Не выживет девка-то… только маяться дольше будет… — отводя глаза, промолвил подземельник.
— Двоих бери… меня первым… — Парень говорил вроде спокойно, ровно, только голос охрипший, мертвый.
— Каждому срок свой… — припомнил подземельник слова старика.
— Коли так… мой срок надвое подели… а то и весь ей отдай…
Если бы парень умолять принялся да земные поклоны класть аль на колени падать с причитаниями жалостливыми, вроде «мне без нее и свет не мил, и жизнь не красна», то подземельник, вдоволь навидавшийся подобного, просто отвесил бы ему зуботычину покрепче да и сделал то, ради чего пришедл. Только вот жалобить подземельника парень явно не собирался, а готовился умереть. Тут хочешь, не хочешь – придется и его забрать, коли он себя клинком полоснет. Вгляделся Дред пристально – кромешников умел он распознавать, а парень точно кромешником станет: по своей воле ринулся за кромку вослед за милой. Так и есть: в зрачках растекалась неспешно муть непроглядная, прежде синими очи были – серыми стали, и далее темнеть продолжают. А ведь неплохой вой для кромки из парня этого выйдет. Силы и ярости ему не занимать, и мстить есть за что.
— Рядом с девкой ложись, — зло повелел подземельник. На парня зол он был, а пуще того на себя. Присел подле. В лице парня ни кровинки, надежда, смешанная с лютым отчаянием.
…Подземельники отступников не щадят и не прощают.
Вытянуть дымки белесые, что люди душой прозвали, из парня и девки просто было, а вот себе не забрать неимоверно тяжко оказалось. Руки ходуном ходили, по челу пот хладный катился, но все же пересилил и себя, и обычай извечный — сложил длани, дымки воедино свел. Один добре видимый, сильный, а другой чуть приметный, истаявший. Сплелись дымки, и не разобрать, где чей был прежде, выждал подземельник для верности еще чуток и руки развел рывком — болью по ладоням хлестнуло. Губу до крови закусил. Прижал длани к устам парня и девки, усилие последнее — и дымок, разделенный поровну, в тела недвижные втек.
Парень первым очнулся, глядит изумленно. Не каждому за кромкой побывать довелось да обратно воротиться, да помнить притом, что видал.
— Милата… — имя стоном сорвалось.
— Жива… — чуть слышно ответил подземельник, — вишь, и руда течь перестала… раны гоятся… — стиснул зубы покрепче, боль-то нестерпимая — с рук будто шкуру содрали, огнем печет. — Почти до самой старости доживете… и помирать будете в один день…
Парень в ноги кинулся, благодарить…
— Что, охотник, людей пощадил? Крепко ж тебе жалостливость твоя аукнется. — Трое их было: Варг, Нур и Драж. Суровые вершители правды. Горько только, что Драж ему братом родным приходится, а Варг названный брат Дарины.
Дред опустил голову, пусть кара самой что ни есть суровой будет, снесет что угодно, лишь бы Дарина поняла, отчего он отступником стал…
— Только этот, — Нур презрительно кивнул на парня, что плакал с радости да слез сдерживать и не думал, — тебя жалеть не станет. Да и не будет он ведать про то, чем ты за глупость свою заплатишь.
— Зачем речи ненужные разводить? — Дред осторожно поднялся на ноги. Снял меч и нож, отдал брату. Молча сорвал корзно, оттянул ворот рубахи, подставляя плечо. Знак отступника нанес Варг. Глубоко клинком прошелся, кровь так и хлынула, чуть золотистая кровь подземельника…
…И тогда взметнулося пламя —
Закричал он, пройдем его сами…
Слова старой песни про то, как люди изгнали себе подобных за кромку, за обиду пустую мстя. Железом да огнем казня нещадно. Изгнанные свои души кромке оставили, умерли и возродились во мраке кромешном, и стали подручными Марены. С тех пор и повелось — коли приходила пора человеку в ирий сбираться, являлся за ним житель мира подземного да с собою забирал. А бывало, что в ночь умирания луны на охоту подземельники выходили и уносили душу чью хотели, будь то старик али младень, ратник али девка. Имели право.
Людьми были прежде подземельники, но легла промеж них кромка, оттого и стали ворогами непримиримыми. Люди хоть и боялись подземельников, однако и схватить могли, ежели по глупости подставиться, и убить – сжечь на костре из сосны да ели, что испокон веков древами кромешников почитались, да пепел по ветру пустить. Оттого и подземельники к людям ни сострадания, ни пощады не ведали. А для отметников, кто от правды сей, ненавистью вековой питаемой, отступится — кара лютая.
…Полетели осколками камни
Да по ране, кровящейся ране…
Дред помнил всю песню целиком, но раз за разом повторял шепотом только эти слова, слова, что описывали изгнание…
Меч, вырезавший знак отступника на его плече, напился золотистой кровью. В пыточной на каменный дол стекала уже блекло-алая руда. И чем дальше, тем краснее она становилась. Золотисто-изумрудный огонь зрачков боль погасить не смогла. Дред по-прежнему мог в темноте видеть, молниеносно разить, да и сильнее он был самого могучего человеческого воя. Все же он был охотником, одним из лучших. Только теперь он больше не был подземельником, но и человеком до конца не стал…
…Наемник шел резво, почти бежал. Предчувствие недоброе гнало вперед, скорей, еще скорее. Уж больно лихо провели они правителя града, и стражей его потрепали изрядно, и полонянина из-под самого носа увели, и побоище кровавое подземельник на месте устроил. Крепко они кнеса обидели, да и градичей тож, а такого не прощают. Виру за обиду подобную не серебром, а железом спрашивают, чтоб рудой ворог расплатился и до последней капли. И какого лешего они в корчме со стражами сцепились, нет бы загодя, как все люди добрые, уйти да поискать двор постоялый потише. Или стерпеть покорно пару оплеух. Так нет, гордость емшаная пробудилась не ко времени. Трошку едва ль не до смерти пытали, он сам еле на ногах стоит, да еще девок под кнут подвели, а те их от погони укрыли, к тому ж Дреда посекли мечом…
Дред… вот уж не мыслил не гадал, что с подземельником одной дороженькой идти придется да, аки други закадычные, куском хлеба делиться, спина к спине ратиться…