Берендей бежал через заснеженный лес и чувствовал сзади тяжелое дыхание погони. У него совсем не оставалось сил, он проваливался в глубокий снег, спотыкался, падал, поднимался и снова бежал, петляя между деревьями. Во всяком случае, ему казалось, что он бежит; на самом деле он медленно продвигался вперед, шатаясь и еле передвигая ноги. Каждый раз, падая, он думал, что не сможет подняться, но поднимался, не позволяя себе сделать и лишнего вдоха, такого необходимого, спасительного вдоха…
Ему было страшно.
За свои двадцать два года он никогда так не боялся. С ним случалось всякое, но ни разу в жизни он не потерял самообладания настолько, чтобы бежать от опасности, не разбирая дороги. Даже толком не разобравшись, что ему угрожает. А уж тем более в собственном лесу.
Он не просто считал себя хозяином леса — он им был. Никто не мог угрожать ему здесь — ни зверь, ни человек.
Он вышел из дома тридцать первого декабря, примерно в девять вечера, не намечая никаких дел: хотел прогуляться по лесу. Вечер стоял чудесный — ясный и несильно морозный, всего градусов восемь. Берендей любил новогоднюю ночь. Когда был жив отец, они несколько раз встречали Новый год прямо в лесу. Вот и сейчас он вышел из дома для того, чтобы побродить в одиночестве и вспомнить отца. Верный пес Черныш сутки как ушел то ли на охоту в лес, то ли по любовным собачьим делам в поселок. Он частенько уходил из дома, но тут это оказалось совсем некстати.
А часам к одиннадцати Берендей собирался поехать к Михалычу, старому охотнику и другу отца. Он купил ему в подарок перфоратор, о котором мечтал старик, и предвкушал, как Михалыч обрадуется, начнет шутить и потирать руки. И его жене, Лидии Петровне, тоже понравится пуховый платок, огромный, как плед. Накинув его на плечи, она сядет на диван перед телевизором… Берендей представил это и улыбнулся.
И вот поди ж ты!
Он не понимал, кто его преследует, не смел оглянуться, не тратил время на раздумья — просто бежал.
Что это было? Неясный шум, неясная тень… Пошел бы с ним Черныш — он бы разобрался. И предупредил.
Берендей почувствовал нечто чужое и страшное задолго до того, как смог бы его увидеть. И ужас наполнил его до краев: он понял, что Оно пришло за ним, за его жизнью, Оно пришло, чтобы стать хозяином в его лесу. Звериный инстинкт — любой ценой сохранить жизнь, — больше ничего не осталось. Ничего человеческого. Кроме обличья.
Вместо того чтобы бежать к дому, где можно спрятаться, спастись, запереть двери, Берендей рванул в противоположную сторону. Иногда ему казалось, что опасность не сзади, а где-то сбоку, и он резко сворачивал в сторону. Страх придавал ему сил. Он мог идти по снегу много километров, но идти и бежать — разные вещи. Как бы он ни был вынослив, силы оставляли его. Сколько времени прошло? Час? Два? Пять? Ему казалось, что уже должно наступить утро.
Впереди показался свет: поселок Белицы, на противоположном от дома краю леса. Берендей прикинул — он пробежал не меньше десятка километров. Свет — это жилье. Спасение? Или наоборот? Отпугнет его преследователя запах дыма, как он пугает зверей? Или привлечет, как привлекает человека?
Он споткнулся об упавшее дерево, лежащее под снегом, и, падая, напоролся ребрами на торчащий вверх сук. Это стало последней каплей — на этот раз он не стал подниматься. Так и остался лежать в снегу, шумно втягивая в легкие воздух, съежившись от боли и от ужаса зажмурив глаза.
Впереди слышались выстрелы, но не хотелось задумываться, что они означают. Берендей ждал смерти, но смерть не наступала. Вот и боль отпустила, и дыхание восстановилось — а смерти не было. А потом, через несколько минут, он явственно ощутил холод. На бегу ему было так жарко, что пот заливал глаза: ватник он скинул еще в начале пути и остался в свитере и джинсах. Теперь свитер на спине вымок от пота и не держал тепла.
Стуча зубами от холода, Берендей понял, что страх уходит. Шагах в ста впереди него слышались людские голоса, смех и крики… Чавкающий звук мотора, который завели на морозе, — значит, сюда можно подъехать на машине. Он приоткрыл один глаз и увидел небо, расцвеченное яркими огнями. Это сперва показалось ему наваждением, и он открыл второй глаз, протерев его обледеневшим рукавом.
Никакого наваждения не было — просто салют. И человек десять или двенадцать невдалеке бурно радовались каждому его залпу. Страх пропал совсем, как будто его и не было. Тридцать первое декабря! Они празднуют Новый год.
Он выбрался из сугроба, пощупал колено, ноющий бок и решил, что все в порядке.
Это были молодые ребята, даже моложе его: в меру пьяные, веселые, озорные и, похоже, вполне гостеприимные. Берендей подошел к ним с намерением познакомиться и попроситься в их компанию на ночлег. Но они его не заметили. Верней, не заметили, что он подошел к ним со стороны. Кто-то хлопнул его по плечу и выкрикнул:
— Отличный салют! Чего ты куксишься? С Новым годом!
— С Новым годом! — заорала вся компания хором, и Берендей не заметил, как оказался одним из них. Кто-то положил руку ему на плечи, и он тоже обнял кого-то, сам собой образовался круг, кричащий, брызжущий радостью во все стороны, танцующий и невнятно поющий.
И тут Берендей увидел ее… Она стояла напротив и хохотала. Меховая шапочка сползла ей на затылок, темные вьющиеся волосы рассыпались по плечам. Щеки пылали морозным румянцем, и от этого очарование ее юности делалось еще более чувственным.
Ничего особенного в ней не было. Наверное. Ну, разве что синие глаза, большие и яркие. И брови вразлет, как крылья птицы, — прямые и резко прочерченные. Носик пуговкой, маленькие и пухлые губы, круглый, нежный, плавный подбородок. Ему показалось, что вся она состоит из плавных линий, которые прячутся под одеждой, — круглые колени, мягкая линия плеч. И в то же время в ней было что-то неуловимо земное, естественное, непосредственное.
Она казалась совсем маленькой рядом с двумя здоровыми парнями, обнимавшими ее с обеих сторон, и беззащитной. Только и всего. Смеющейся, румяной и беззащитной в своей юности и безмятежности. И он понял, что так просто отсюда не уйдет.
Юлька проснулась, когда за окном давно стемнело. И проснулась с ощущением того, что праздник кончился. Она не любила первое января — когда волшебная ночь осталась позади, а чуда так и не произошло.
В доме было тихо. И темно. Из окон в комнаты падали синие отсветы далеких уличных фонарей — такой неживой, но чарующий синий свет наполняет дом только зимними ночами, когда земля покрыта снегом.
Елка, стоявшая в углу гостиной, тоже отражала этот синий свет. В новогоднюю ночь она светилась разноцветными огоньками, а теперь подрагивающие от малейшего шевеления воздуха игрушки и гирлянды искрились, как снежинки в лесу. И было в темноте и синем свете нечто печальное и притягательное. Юлька с сожалением оглядела темную гостиную, вышла на кухню и включила свет.
Конечно, она уже вставала сегодня один раз. Даже прошла по дому. Даже попрощалась с теми, кто уезжал. Но похмелье оказалось столь невыносимым, что ей пришлось лечь в постель снова. Новогодняя ночь вспоминалась смутно. Юлька в первый раз встречала Новый год с друзьями, а не с родителями. Воспоминание о том, как она запивала водку шампанским, и сейчас вызвало резкий приступ тошноты. Но все равно было весело — она хорошо помнила, что было весело, интересно, что всем понравились ее салаты. И гусь с яблоками, которого она готовила первый раз в жизни самостоятельно, ребята тоже хвалили. Жаль, никто не попробовал торта. Нет, попробовал. Наверное, его съели сегодня, потому что вот на столе, заваленном грязной посудой, стоит блюдо из-под него, совсем пустое.
Несмотря на печаль, теперь Юлька чувствовала себя хорошо. Разве что немного звенело в ушах. И очень хотелось есть. Она заглянула в холодильник и увидела, что несъеденные салаты аккуратно упакованы в майонезные баночки и кусочек торта лежит на маленьком блюдечке.
Она оглядела кухню и гостиную. Да, разгребать мусор придется целую ночь. Но так хотелось, чтобы кухня приобрела привычный уютный вид: чистый стол, горячий чайник, вазочка с печеньем… И тогда можно будет поесть и выпить чаю с тортом.
Юлька вздохнула и пошла в гостиную собирать грязные тарелки. Как хорошо, что папа провел в дом горячую воду! Мама считала это напрасной тратой времени и денег — построить дачу со всеми удобствами. Но папа настоял на своем. И теперь не надо зимой бегать в уличный туалет, не надо греть воду в чайнике, чтобы умыться. Можно даже принять душ. Папа родился в деревне, а мама всю жизнь прожила в городе, поэтому папа так ценил комфорт, а мама не представляла себе, что такое отсутствие удобств.
Из комнаты, носившей в семье название «желтой», вышел один из гостей. Юлька попыталась вспомнить, как его зовут, и, к своему ужасу, не смогла.
— С добрым утром? — спросил гость.
Юлька рассмеялась: так иронично это прозвучало.
— Тебе помочь? — вежливо поинтересовался парень.
— Да нет, не надо, я сама, — ответила Юлька, — только мне будет скучно одной. Может, ты просто посидишь со мной на кухне, пока я буду убирать?
Она точно помнила, что в Новый год он сидел за столом напротив нее, но совсем забыла, с кем он приехал. Из всей компании Юлька хорошо знала лишь пятерых своих сокурсников — остальные приехали по их приглашению. Невозможность обратиться к гостю по имени ужасно смущала ее. Ну не могла же она признаться в том, что не помнит, как его зовут?
Парень начал молча собирать посуду со стола, не ответив на ее предложение. Это понравилось Юльке. И вообще, он еще за новогодним столом понравился ей. Во-первых, он был старше остальных, и это бросалось в глаза: ее однокурсники и их друзья выглядели рядом с ним детьми. Он смотрел на них немного снисходительно, но не свысока. Как будто знал какую-то тайну, неведомую остальным, и эта тайна поднимала его над всеми. А во-вторых, Юльке всегда нравились именно такие. Он был среднего роста, несильно широк в плечах, и красивым его назвать Юлька не могла — так, обыкновенное лицо. Ничего выдающегося, кроме разве что резко обозначенных скул над впалыми щеками. Карие глаза, не большие и не маленькие, сухие губы, прямой правильный нос. Юльке нравились именно такие — обыкновенные. Ее пугали красивые парни, она терпеть не могла «качков», не привлекал ее и высокий рост. Сама она была маленькой, и рослые ребята лишь подчеркивали этот ее недостаток.
Она попробовала понять, что же ей так понравилось в нем, чем он так притягивает ее к себе? Ну, может быть, волосы. Темно-русые, постриженные не коротко, но в рамках приличий, расчесанные на прямой пробор. Или продолговатая ямочка на подбородке?
Нет, наверное. Ничего особенного выделить не получалось. Просто его лицо, как и бархатный взгляд его немного прищуренных глаз, было удивительно мягким. Мягким, открытым и спокойным. И двигался он мягко, неслышно и как-то незаметно. Юльке показалось, что он очень сильный, гораздо сильней, чем можно судить по его внешнему виду, потому что в его движениях прятался зверь. Впрочем, большинство мужчин казались ей очень сильными.
— Ты не знаешь, — спросила она, — остальные уже спят?
— Вообще-то первый час ночи. А поднялись они ни свет ни заря.
— А кто остался?
— Виталик со Светой, Андрей с Наташей и Людмила. Остальные уехали еще утром.
— Ну, значит, комнат теперь хватает на всех, — вздохнула с облегчением Юлька. Она не помнила, кто такая Наташа, зато прекрасно знала всех остальных. С Наташей утром проблем не будет — методом исключения она легко определит, кто она такая. Осталось вспомнить, как зовут этого парня. Наверняка он приехал с Людмилой, значит, у нее утром она это и выяснит.
— А тебе обязательно мыть посуду сегодня? Девчонки собирались завтра прибрать. Сегодня они на горке катались.
— Завтра мама приедет. Если она это увидит, ей станет плохо. Так что лучше уж я сегодня.
Юлька начала мыть посуду, а неизвестный гость подтаскивал тарелки из комнаты. Они болтали о чем-то несерьезном, и Юльке стало весело. Славным оказался этот парень, с ним незаметно летело время.
Правду говорят: глаза боятся, а руки делают. Не таким уж и страшным оказался устроенный беспорядок — за час они успели перемыть всю посуду и прибраться.
Юлька накинула ватник и подхватила мусорное ведро — осталось вынести набравшуюся гору мусора, а после этого можно было наконец поесть и выпить чаю.
— Ты куда? — спросил ее помощник.
— Вынесу мусор.
— Погоди, — он изменился в лице, и от его веселости не осталось и следа.
— Что такое?
— Я сам. Ты только скажи мне, куда его выбрасывать.
— Да ладно, зачем? — начала сопротивляться Юлька.
— Не надо тебе одной туда выходить.
— Да что со мной случится в собственном дворе? Да и нет тут никого, дом-то на отшибе стоит.
— Вот поэтому и не надо. Давай ведро.
За свои двадцать четыре года курьер уже дважды успел по-крупному проштрафиться. Первый раз, сразу после завершения профобучения, зарядил в морду своему непосредственному начальнику. У того пропала дорогая флешка с кодом банковского доступа – и он начал самовольный обыск сотрудников, особенно изощренно оскорбляя молодую помощницу. Пропажу потом обнаружил робот-уборщик – она упала в щель между терминалом и перегородкой, но два года и десять месяцев пребывания на дисциплинарной зоне с еженедельными экзекуциями ни из биогрфии, ни из памяти не сотрешь. Во второй – он банально отмечал свое день рождения, и загулялся до того, что пришел на работу с трехчасовым опозданием и жутким похмельем от самодельного пойла. Из почтовой службы его вышибли в течение пяти минут, а на исходе одиннадцатой передали прибывшим исполнителям. На дисциплинарке он отбыл, отработал и отстрадал ровно двадцать пять месяцев – по полгода за каждый час опоздания, а остальное за то, что нарывался и пытался что-то кому-то объяснить.
Сейчас вот третья работа и последняя попытка как-то обустроиться в этой чертовой жизни. Если он снова залетит на зону, то даже после наказания (и не факт, что сможет выдержать) его отнесут в список асоциальных элементов, навечно лишат всех гражданских прав и не примут на работу ни по одной специальности. Да и никакая девушка не захочет строить отношения с парнем, у которого нет перспектив на койко-место, не говоря уже про жилой модуль или ребенка. Останется только продать себя медицинской инстанции, чтобы после тщательного обследования получить справку-оценку пригодности своих органов, подписать договор о переводе полагающейся суммы на указанный счет добровольной социальной помощи, и скончаться под локальным наркозом на операционном столе – потому что вырезать будут все мало-мальски стоящее. А еще хуже если его организм окажется неподходящим для трансплантаций или имплатнаций, и его направят в станции исследований: новых препаратов, технологий, опытных взысканий. Там сдохнуть быстро не получится. Умирать придется долго и мучительно, под бесстрастными изучающими взглядами специалистов и разговорами о том, что он совершает благое дело, отдавая себя на растерзание науки.
— Послушай, технолог, — курьер облизал пересохшие губы, — хватит душу мотать. Хочешь – подавай запрос на разбирательства, хочешь сам вызывай исполнителей, хочешь – свяжись с руководством.
Курьер поднял голову, спокойно выдержал испытывающий взгляд стальных серых глаз технолога. Как говорится, снявши башку, по волосам незачем рыдать. Терять ему было уже нечего, надеяться не на что. Технолог или считал его состояние, или почувствовал изменение настроения.
— Назовись, — отрывисто и резко бросил технолог.
— Артур Смолец, код доступа к личной информации семь-четыре-три единицы восемь-шесть, — внезапно охрипшим голосом ответил курьер.
Технолог еще с полминуты изучал парня, потом быстро выкинул виртуальную клавиатуру, ввел цифры. Пока читал, пару раз бросал на курьера быстрый цепкий взгляд. Артур криво усмехнулся – сейчас этот небожитель ознакомится с его делом, и точно свистнет корректоров, тут и в гадательный шар не гляди. Курьер подумал о том, что у него остались считанные минуты свободы. Можно попробовать вырубить технолога, прыгнуть в электрокар и гнать, сколько заряда хватит. Но ведь все равно найдут. Без трудовых десяток, без фальшивого чипа дальше границы полиса не уедешь. Зато попытка сбежать может обойтись дорого.
Артур вздохнул и запрокинул голову — среди многоэтажных модулей и жилых блоков кусочки небосвода выглядели грязными ошметками, зато здесь небо привольно распласталось над крышами невысоких домиков. И оно было удивительного серо-синего цвета, грустного, тягучего, но не тягостного, и не давящего. Век бы смотрел.
Технолог прокрутил странички, открыл еще какие-то программы – стоящая сбоку Лисса видела как мелькнули окошки. Подождал, пока загрузится какое-то приложение, затем быстро шагнул у курьеру, и моментально, профессиональным движением, заломил парню за спину левую руку, ткнув того лицом в бок кара. Придерживая парня за предплечье болевым хватом, прижал свой планшетник к его браслету. Артур в открытую не сопротивлялся, но руки все же напряг, хотя вырваться все равно бы не вышло – худощавый на вид технолог обладал недюжинной силой. Видимо, не только мозги регулярно тренировал, но и мускулатуру накачивал.
Лисса опешила – такой прием она видела лишь однажды, в старом фильме. Даже исполнители себе не позволяли настолько бесцеремонно обращаться с задержанными. Они всего лишь подходили и вежливо просили предоставить руку для надевания ограничительного браслета. На исходе второй минуты до девушки дошло, что технолог не просто так держит курьера – а что-то скачивает с его браслета или, наоборот, заливает ему на планшетник. Последнее более вероятно, так как технолог спросил персональный номер чипа. Артур, помедлив, четко произнес все двенадцать знаков. Технолог отпустил парня, набрал что-то в своем планшетнике, и сжав руку курьера быстро стал вбивать комбинации в его браслет.
Артур машинально уставился на мелькающие на экране строки команд. А сообразив, что творит технолог, почувствовал как подкосились ноги и нахлынула удушающая темнота.
Лисса ошибочно полагала, что ее чаша удивления за сегодняшний день уже переполнилась настолько, что туда не поместится и капелька. Но курьер (побледневший до зелени и оседающий в натуральный обморок), и технолог (привычно подхвативший Артура за грудки и отвесивший парочку звучных пощечин) – переплюнули все границы.
Согласно курсу первичной доврачебной помощи (который Лисса успешно освоила еще в тринадцать лет), потерявшего сознание человека следовало бережно уложить на горизонтальную поверхность, затем — проверить пульс, растереть уши, поднести к носу жутко воняющую капсулу из обязательного аптечного комплекта, напоить горячим сладким чаем. Но на практике выходило, что отхлестать по щекам гораздо быстрее и намного эффективнее.
Курьер открыл глаза, сфокусировался на экране своего планшетника, потом перевел мутнеющий взгляд на технолога.
— Это… — Артур так хватал ртом воздух, словно ему не хватало кислорода, — ты…
— Заткнись, — выплюнул технолог, он снова сосредоточенно манипулировал с обоими браслетами. – Ну вот… закончил.
— Получается, я твой должник, — с нажимом, медленно проговорил курьер.
— Давай, короче, проваливай… — технолог сильно устал, оттого и говорил короткими, рубленными фразами, — и не греши больше. Третий раз может для тебя стать фатальным. Шевелись. У тебя ведь заказы. Потом как-нибудь вечерком зайди в гости. Если захочешь, то поболтаем.
— Спасибо… по гроб жизни…
Смысл короткого диалога Лисса не разгадала, что за «третий раз» и почему «должник»? Но парни, похоже, понимали друг друга с полуслова. Причем их взаимная неприязнь сменилась дружеским расположением, они перешли на «ты» и даже обменялись на прощание крепким мужским рукопожатием, что, по этикету, допускалось только между близкими приятелями.
Электрокар курьера резво стартанул и почти сразу нырнул в боковой туннель, а «вкусный город» остался одиноко маячить на меже между забором и дорогой.
— Полагаю, что вы по-прежнему нуждаетесь в помощи? – технолог повернулся к девушке, и, не дожидаясь ответа, подхватил коробку под мышку и, держа ее почти вертикально, спокойно вошел в калитку, прошел по дорожке к дому, поднялся на крыльцо и зашел в прихожую. Мельком оглянулся и уверенно свернул в большую комнату, там абсолютно небрежно сгрузил «город» на тахту.
— А как же… курьер говорил, что вообще нельзя поворачивать, — технолог шел быстро, и Лисса, поначалу растерявшаяся от такого обращения с ее драгоценной покупкой, а потом замешкавшаяся – так как отправляла сигнал на закрытие калитки и двери, догнала его только в гостиной.
— Рекламный ход, детка… — снисходительно улыбнулся технолог. – Чтобы выбить из клиентов побольше десяточек за доставку, и заодно обезопасить себе репутацию. Но ежели по правде, то эту конструкцию хоть вверх тормашками нести можно – он ведь частично запеченный, а кое-где замороженный. Хорошо если ножом расколупаешь. А вообще насколько знаю, его только цельными фрагментами можно кушать.
Фамильярность технолога озадачила девушку, но она не подала вида. А от его объяснения ей стало очень неловко – получается она и сама могла бы занести коробку куда хотела.
— Окажите любезность, испить чаю с этим удивительным лакомством. У меня есть отличное чайное ассорти.
—Почту за честь составить вам компанию, — технолог официально улыбнулся, и церемонно кивнул, — позвольте представиться… Рей, — и, помедлив, добавил, — Андрей Ветров.
— Неимоверно приятно, — Лисса ответила аналогичным жестом, — Алиса Морская. Можно просто Лисса.
— Польщен знакомством, — технолог демонстративно прижал правую руку к сердцу, — но думаю, церемонию чаепития лучше провести в моем доме. Там более располагающая обстановка. Если вы позволите, я помогу вам.
Лисса с детства не умела спорить, ей всегда было проще согласиться, чем объяснять собеседнику почему ей хочется пить чай в уже полюбившемся домике, закутавшись в мягкий плед. А не тащиться в неведомые «гости», для которых еще и соответствующую выходную одежду напяливать надобно. Да и сидеть в чужом доме придется по струночке, вместо того чтобы забраться с ногами на надувную платформу. И самое паскудное – вести праздные разговоры, которые безжалостно убивают время и нервные клетки. Болтать о всякой чепухе, соблюдать все буквы этикета, и следовать многочисленным канонам вежливости — Лиссе совсем не нравилось, оттого и в гостях она была всего два раза. Один раз у Юлия, второй – у соседки-ровесницы по модулю.
Лисса тоскливо наблюдала, как технолог, мгновенно сориентировавшись в ее доме, сбегал на кухню за плазножом и контейнером, ловко открыл коробку, напластал разномастных кусочков с одной стороны города, сноровисто упаковал оставшийся город и ссобойку.
— Мне потребуется двенадцать минут, чтобы переодеться, — страдальческий вздох Лисса подавила с трудом, — будете ли вы столь любезны меня подождать, впрочем, мне не составит труда и самой подойти к вашему дому.
— Не стоит заморачиваться, — махнул рукой технолог, — ваша одежда очень удобная и домашняя. А чаепитие у нас не публичное, а такое… соседское. Так что соблаговолите захватить карт-чип, и не забудьте указать, что покидаете территорию дома.
Лисса мысленно фыркнула – указывает ей, будто ребенку, на простейшие действия. Но тем не менее послушно выполнила все, что предписывалось, и даже активировала систему оповещения на время своего отсутствия. В любой другой день, девушка бы непременно сменила «свободную» одежду на принятый для визитов зеленый комбинезон, но неоднозначное поведение технолога компенсировало и не такую вольность.
Спустившись с крыльца, Лисса направилась было к калитке, но технолог, подхватив ее за локоть, увлек к крайней боковой панели забора, толкнул секцию ладонью. И галантно пропустил девушку в открывшийся проем.