— Что там за шум? – спросил Конан сварливо.
Он только-только задремал в большом мягком кресле, намереваясь как следует заняться важным послеобеденным делом переваривания пищи, – а тут вопли, беготня, грохот оружия. Квентий пожал плечами:
— Лайне развлекается.
— А-а…
Конан завозился, устраивая своё огромное тело поудобнее.
Вообще-то он и не сомневался, что ничего серьёзного не случилось, потому и не покинул уютного кресла. Голосочек своей младшенькой он узнал сразу же, и интонацию тоже опознал без труда. Злорадно-скандальная, очень громкая и эффектная, рассчитанная исключительно на неподготовленную публику. Когда ей действительно больно или страшно, она кричит совсем не так. А чаще – вообще не кричит.
— Не зарвалась?
Прежде, чем ответить, Квентий какое-то время подумал. С сожалением покачал головой:
— Нет. В открытую договора не нарушала. Просто корчит из себя глупую мелюзгу, но оговорённых условий придерживается.
— Тогда – пусть себе развлекается. Лишь бы от казарм да конюшен подальше держалась, да в гвардейские разборки не встревала. Тут места цивилизованные, могут и не понять…
Квентий не уходил. Стоял на пороге, смотрел странно, хмурился.
— Что-то ещё?
Вместо ответа Квентий резко распахнул дверь. Выглянул в коридор. Пожал плечами, снова тщательно прикрыл тяжёлые створки. Обернулся.
Конан смотрел на него со всё возрастающим интересом.
— Стражники, — сказал Квентий тихо. – Они явились очень быстро. Караульное помещение на первом этаже, я проверял – они не могли так быстро успеть. Значит – или случайный патруль оказался неподалёку, или… Или где-то здесь, рядом, есть другая караулка, о которой не сообщают гостям. Зачем хозяину замка нужна дополнительная секретная караулка в гостевом крыле? А, может быть, даже и не одна караулка?
— Вот именно – зачем?.. – Конан хмыкнул. – Что-то ещё?
— Они были вооружены не для караула – для боя. Ничего нефункционального, никаких украшений и серебрёных лат – всё добротное, неновое, хорошо подогнанное. Двойной комплект мечей у каждого. Метательные ножи. Я не стал рассматривать слишком уж тщательно – это выглядело бы подозрительным, но могу руку дать на отсечение, что все те побрякушки, что понавешены у них на поясах, — не большее украшение, чем эта вот твоя серебряная… штучка. Только разве что сделаны они не так… поспешно и кустарно. И ещё… Пожалуй, самое главное. Они – не шемиты. Во всяком случае – большая часть.
— Ну и что? Среди Драконов тоже аквилонцев раз-два – да и обчёлся. А шемиты — так и вообще не очень-то любят ратное дело, предпочитая оплачивать наёмников. Обычное дело.
— Да? Обычное? А много ли среди Чёрных Драконов кхитайских потомственных воинов клана Цыгу? Или, может быть, ты назовешь мне какого-нибудь другого шемитского короля, чья охрана практически целиком состоит из таких воинов?..
Пауза была долгой.
— Ты не мог ошибиться? – спросил Конан наконец. Очень спокойно так спросил.
Квентий фыркнул.
— Я их видел. Вблизи. Старший стражник был шемитом, остальные – нет. На них форма стражи асгалунского двора, издалека никто и внимания не обратит, но я-то рядом был. Я видел. Их лица. Оружие. Как они двигаются. И, главное – глаза. Это цыгу, самые настоящие, — его передёрнуло. – И их не меньше десятка…
Цыгу были не просто непревзойдёнными воинами, умелыми борцами или искусными мечниками. Уникальность цыгу заключалась в отказе рядового бойца от собственной личности. Благодаря специальному воспитанию у цыгу не было иных желаний и целей, кроме как служить своему командиру или хозяину. Преданность их была безгранична и всеобъемлюща. Кроме священной особы командира, для рядового цыгу словно бы и не существовало других людей. После заключения контракта путём таинственных и тщательно скрываемых кланом обрядов эта преданность временно переносилась на нового хозяина – и теперь уже его ценности и мнения становились приоритетными, а малейшие интересы начинали защищаться рядовыми цыгу ценой собственной жизни. То, что Квентий не досказал, было и так понятно любому, кто хоть раз видел воина цыгу в действии – у двадцатки Драконов, окажись во время какой-нибудь заварушки они по разные стороны хотя бы с одним настоящим цыгу, шансов не было.
Ни малейших.
***
Закарис открыл дверь конюшни и поморщился – ещё одна королевская дочка. На этот раз – младшая. Он замер, отступив в тень и надеясь, что девчонка его не заметит. Что она вообще тут делает? Где её няньки?
Нет, не то чтобы Закарис так уж очень хотел пообщаться с кем-либо из тех откровенных дур, которых выживший из ума старый король Аквилонии приставил к своим дочерям в качестве наставниц. Ему утренней прогулки с баронессой хватило по горло, спасибо! Он и сюда-то пришёл сейчас не только из-за того, что Нахора следовало бы распрячь после прогулки, а чужих к себе боевой конь никогда не подпустит. Просто лошади его всегда успокаивали. А после полдневного общества этих двух дамочек – баронессы и её подопечной – спокойствия асгалунскому военачальнику недоставало. И не было у него ни малейшего желания общаться теперь ещё и с младшенькой. Вот он и тешил себя надеждой, что если подождать немножко в тени, то обязательно появится какой-нибудь аналог баронессы и уведёт юную высокородную в какое-нибудь более для неё подходящее место. Главное – чтобы подальше отсюда.
Нет, не то чтобы Закарис не любил женщин. Он просто их не понимал.
Не понимал, зачем нужно постоянно хихикать и закатывать глаза, зачем придавать самым простым словам двусмысленную загадочность. Не понимал, зачем нужно так много лгать. Особенно же не понимал он маленьких женщин. Тех, которые вроде бы ещё дети, а вроде бы как бы уже и нет.
Детей Закария любил. И отлично знал, чего от них ждать. Дети не врут. Во всяком случае – врут не так часто и зло. Детское враньё почти всегда беззлобно и основано на «А вот у меня дома есть…» или «А вот мой папа однажды…». Слушатели восторженно ахают, все довольны, и никому не обидно. С детьми вообще очень просто – сунул медовый пряник, выдержал несколько липких поцелуев в бороду, ну, может быть, на ноге немного покатал – и свободен! Если бы с женщинами было так же легко…
Взять хотя бы эту Атенаис.
Такая милая вроде бы девочка… И – ни слова в простоте. А ещё врала, что лошадей любит.
Когда она первый раз назвала Нахора лошадью – Закарис было подумал, что она просто в терминах путается. Женщина, к тому же – ещё совсем юная, что с неё возьмёшь? Но во время прогулки выяснилось, что она действительно считает закарисовского жеребца кобылой. Только на том основании, что у него ресницы длинные и «вообще морда очень милая».
Как вам это, а?! Нахор всю оставшуюся дорогу шёл, как в воду опущенный, и не знал, куда глаза девать от такого позора! И устал он невероятно – ездить избалованная королевская дочурка предпочитала исключительно шагом, а от медленного и степенного вышагивания хороший боевой конь устаёт куда больше, чем от самого быстрого галопа. И в седле ведь держится совсем неплохо, вот ведь что самое-то обидное! Просто «ах, что вы, что вы, причёска растреплется, это же так неприлично!».
Не далее как сегодня утром он наивно полагал, что подружиться с этими сестрёнками будет не так уж сложно, но теперь понимал, что повторения подобной прогулки может просто не выдержать. Вот и прятался, выжидая. Кстати – где эти нерадивые наставницы? На месте Конана он бы давно уже выгнал к пёсьей матери всех этих дур, явно не справляющихся со своими обязанностями и позволяющими ребёнку одному шляться, где ни попадя. И конюхи куда-то запропастились, надо будет обязательно указать Мордохию, чтобы поставил охрану. Лучше – стражника, а то упьются сегодня вечером все, мало ли что… Это же конюшня, в конце-то концов, не самое безопасное место для прогулок. Лошади и так-то животные крупные, могут и зашибить ненароком. А тут ведь не простые лошади – конюшня гвардейская. Кроме Нахора здесь сейчас ещё шесть боевых жеребцов содержатся и две кобылы – тоже, между прочим, бою обученные. Но, конечно же, Нахор – самый роскошный. Равных ему не найти не только в Асгалунских конюшнях…
Пока Закарис прятался в тёмном углу у входа, размышляя о том, куда же могли провалиться местные и приезжие слуги и служанки, вырвавшаяся из-под опёки девица неторопливо шла по проходу, ведя рукой по жердинам загородок и внимательно рассматривая лошадей. То ли младшая действительно разбиралась в них чуть получше старшей сестрицы, то ли просто её потрясла мощь огромного тёмно-серого закарисовского жеребца, но она замерла как раз напротив его стойла, запрокинув голову и восхищённо уставившись за загородку. Постояв так какое-то время, она воровато огляделась, словно опасаясь – не видит ли её кто. Но Закариса не заметила и успокоилась. А потом она сделала то, от чего у ко всему, казалось бы, привыкшего за свою жизнь военачальника волосы встали дыбом, а сердце рухнуло куда-то поближе к печёнке.
Она раздвинула две жердины загородки и ловко скользнула внутрь стойла.
Глава 12