— Просыпайся! Да проснись же ты! Глаза открой! Проснись, гнида! — растолкать приятеля, который упорно лежал в объятиях морфея, оказалось той еще задачкой. Нетривиальной во всех смыслах. — Вставай на смертный бой!
По облезлой комнатушке пронесся язык слепящего и жутко горячего пламени — благо, что я привычный и успел увернуться. Ну, то есть по простому шмякнуться на пол — там меня достать труднее, для этого надо хотя бы наклониться или даже сползти с дивана.
— Да плюйся ты в другую сторону! И вообще… смотри, куда плюешься! Ремонтов на тебя не напасешься! И комендантши на тебя нету! — Ага, еще одна золотисто-алая струя, опалившая простенок между двумя окнами. Хорошо, что современные конструкции многоэтажных зданий делают из такого говна, что драконье пламя им не помеха. Как стояли, так и будут стоять, пока не рухнут от старости. Но у меня отчего-то предчувствие, что наша квартира даже от ветхости и древности не развалится — Дрэг так ее пропалил, проплевал и прожег, что там все спеклось в сплошной монолит. Теперь даже звук соседских перфораторов не долетает. — Твой час пробил, чудовище! Сейчас тебя постигнет лютая участь…
А вот чего по-настоящему Дрэг не переносил, так это воду. Особенно холодную. Но у нас летом только горячую отключают: обещают на две недели, а закаляться потом приходится полтора месяца.
— Да вставай ты, ископаемое! — Ответный рык был маловразумительным, но интонации говорили о многом. — Ну все! Ты меня достал.
Валяющаяся на столе бутылка из-под минералки спеклась в твердый комок, но зато чугунок совсем не пострадал: только бока опять в копоти. Набрать в посудину воды и вернуться обратно в комнату — дело минуты. Главное только плюхнуть водичку и быстро ретироваться. Но с каждым разом получалось выплеснуть со все большего расстояния, а полгода совместного обитания выработали отличную реакцию. Недавно я даже успел перехватить руку воришки. который запустил свои пальчики за моим новеньким телефоном. Причем сцапал так, что тот еще и мой смартфон держал в моем же собственном кармане. Так что не привыкать — прицелиться только надо поточнее.
От громоподобного вопля, казалось, затряслись даже стены дома. По потолку побежали языки пламени, отдельные струйки яркими кляксами расплескались на стенах. В комнате стало жарковато, ощутимо так повысилась температура. Эх. знал бы раньше, что он так может — не пришлось бы зимой мерзнуть. Раз пнул Дрэга — и на полчасика как в тропиках. Жаль только, что долго он пыхать огоньком не может — говорит, что еще маленький и огненной мощности легких не хватает, но сказал, что через тысячу лет — как раз наберет нужный потенциал и сможет хоть целые сутки выдавать струю огня. Обидно только, что я до этого прекрасного времени не доживу. Мужчины в нашей стране дотягивают лет до шестидесяти в лучшем случае. Так что мне, по таким прикидкам, еще лет тридцать пять осталось. Интересно, успеет ли Дрэг за это время хотя бы повзрослеть и стать хоть немного самостоятельным?
Не, все-таки он действительно маленький: три минуты плевался и уже десять минут жутко хрипит и кашляет. Ну теперь для верности выждать еще пять минут — и либо выдаст финальный огонь, либо уже утомился и больше там у него внутри ничего не горит, не кипит и не полыхает. Так, дыхнул-фыркнул паром — значит, можно отлипнуть от пола, принять позу оскорбленного достоинства и чего-нить потребовать. Например, чтобы этот гад поднялся — потому что мы уже дико опаздываем на работу. Кстати, этот образ обиженной невинности мне с каждым разом удавался все лушче и лучше. Особенно после того случая, когда Дрэг случайно подпалил мне волосы.
Понимаю, конечно, что он не особо прицеливался, но попал ведь капитально. И вот стою я тогда с грозным видом, мечу молнии глазами, а на голове у меня полыхает хайер — хорошо я, придурок, поднял патлы и залил лаком — ну да имеющейся на тот момент подружке нравилась именно такая прическа у мужчин, и ей было глубоко не важно идет она им или нет. Не знаю, что повлияло на Дрэга больше: то как я его испепелял взглядом или то как, потрескивая, горела моя голова, — но с тех пор он старательно выдыхал вверх, запрокидывая голову. А мне пришлось обриться налысо — благо, там почти ничего и не осталось, почти месяц замазывать приличный ожог и потом топать в тату салон. Выбитого на макушке дракона — между прочим, шикарно вышел — мастер постарался, — Дрэг воспринял как личное оскорбление. Даже попытался мне объявить бойкот и не разговаривать, но стоило мне ткнуть пальцем в злорадно скаляющуюся татушку, как парень тут же становился почти послушным и смирным. Все-таки угрызения совести у драконов и у людей — разные вещи: человек накосячил и через какое-то время напрочь забыл, а вот драконы будут помнить о проступке тысячелетиями. Но зато и о том, что сделали им плохого, они готовы помнить больше, чем целую вечность.
— Я тебя предупреждал? Ну вот… пеняй, короче, на себя… — Воду я плеснул хорошо, четко попал на лицо. Не открывая глаз, Дрэг пыхнул дымом — кажется, из носа.
К обгорелому потолку величаво поднялось облачко пара. А дракон перевернулся на другой бок, от разочарования я запустил в него самим чугунком. Ну вот почему эти драконы совсем пить не умеют? Да и вообще он вчера вылакал только пару бокалов «динамитного ежа» — это шампанское смешанное с водкой и каплей рома. Нормальные люди после такого наутро встают и не морщатся, а эти драконы, оказывается, слишком нежные твари. Оттого, наверное, и вымерли.
Дрэг обнял свалившийся на него чугунок и отвернулся к стенке. Но так и не соизволил проснуться. Разозлившись, я подскочил к дивану, схватил приятеля за ногу и принялся стягивать его на пол. Все равно без дракона я на работе ничего не сделаю.
Бросок оказался молниеносным — меня перехватили стальной хваткой, сдавили и подтащили ко рту.
— Да ты бы хоть облик сменил, — я наудачу боднул лбом в гостеприимно раскрытые губы. — Ладно ты бы меня в облике дракона сожрать пытался, а то тут каннибализм в чистом виде!
— Кхм, — Дрэг, не открывая глаз принюхался. Видно опознал меня и смущенно хмыкнул. От такой угарной порции дыма прямо в лицо я тут же раскашлялся и расчихался. — Извини, не сообразил сразу, — Дракон подвинулся, усадил меня рядом и осторожно поинтересовался: — Ты в порядке?
Оставалось только закатить со стоном глаза. Объективно я был в порядке. В полном и абсолютном порядке, не считая того что я уже полгода живу с настоящим драконом, который дышит огнем и умеет менять облик, что меня постоянно пытаются запечь или поджарить, что даже в облике человека этот парень настолько силен, что даже простые объятия превращаются для меня в пытку, что у нас за пару месяцев появилась собственная квартира, в которой не приживается даже минимальный комплект необходимой мебели, кроме одного дивана и очередной подкопченой раскладушки, что этот дракон еще совсем маленький и ему нужно дохрена жрать и регулярно обнимашки, а у меня приличная ориентация, а этот парень… короче, это долгая история…
— Тепло ли тебе, девица? – спросил Морозко, и холодные искры в его глазах блеснули то ли хитро, то ли зловеще.
«Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего».
— Тепло, дедушка, тепло, Морозушко.
Озноб шел из подвздоха, от него разъезжались губы. Рядом щелкнула ветка, потом вторая – потому и говорят: «трескучий мороз». От него зашлось дыхание.
— Тепло ли тебе, девица? Тепло ли, красная? – захихикал Морозко и наклонил голову, глядя прямо в лицо.
«Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас».
— Тепло, дедушка, тепло, Морозушко.
С ветки упала птица – смешно кувыркнулась в сугроб, только лапки остались торчать вверх. К ознобу добавилась икота – тоже со стороны смешная, на деле мучительная, болезненная.
— Что, и теперь тепло? – озадаченно, с обидой спросил Морозко.
«Сами предложат и сами все дадут».
— И теперь… — еле-еле прошелестели губы.
Он накинул ей на плечи одеяло – и озноб вдруг прекратился, замерла икота, — пригнулся и крепко поцеловал в губы. Горячим поцелуем в холодные губы. Не прошло и минуты, как сонное тепло полилось по телу. Расстелились в санях пуховые перины и собольи шубы, зазвенела бубенцами тройка белых коней, понесла расписные сани по лесной дороге, все дальше и дальше в царство красавицы русской зимы, к сказочному терему изо льда. К покою и вечности.
Леонид охотился в Белицах, но старался долго там не задерживаться: его как магнитом тянуло к дому берендея. Он ненавидел этот дом и хотел его. Леонида раздражало в нем все — и собака, от которой он быстро избавился, и крыльцо, и старый сарай, и изгородь, совсем не похожая на приличный забор. И баня, в которой мыльная совмещалась с парной. Его бесило все, но он желал этого, как чужую жену, любящую своего мужа. Он хотел победы, завоевания и обладания. А там — можно посмотреть, пригодится оно ему или нет.
Мальчишка оказался непрост. Он не только быстро бегал, но и отлично стрелял. Егерь! Когда берендей в первый раз направил на него ружье, через форточку, Леонид испугался. Он первый раз испугался в медвежьем облике. Даже шабашники с бензопилами не напугали его, он лишь поступил осторожно и осмотрительно, не связываясь с ними.
Но мальчишка не выстрелил! Тогда Леонид еще не понял, почему. Он почувствовал, что двустволка нацелена ему в глаз; с двадцати шагов берендей не мог промахнуться. Но он не выстрелил! Он его напугал и прогнал. Но Леонида это лишь задело и раззадорило. И желание убить берендея только усилилось.
Когда мальчишка поднял его с дневки, Леонид уже не испугался: он понял, что выстрелить пацан не сможет. Как Леонид видел в нем медведя, так и берендей видел перед собой человека. И мальчишке не хватало духу этого человека застрелить. Конечно, была вероятность, что рано или поздно он перешагнет через себя, но Леониду показалось, что мальчишке это не удастся — или он совсем не разбирался в людях.
Но он все равно опасался напасть на берендея в открытую, хотя такая возможность у него была: он нашел хорошее, тихое место, откуда просматривался весь двор и где ни почуять, ни тем более увидеть его мальчишка не мог. И иногда приходил туда, глядя на предмет своего вожделения и ненависти.
Оттуда-то он и увидел берендея с девчонкой. Девчонка была влюблена. Чтобы понять это, не требовалось аналитического человеческого ума — он и глазами зверя видел: каждый жест, каждое движение выдавали ее с головой.
Леонид никогда не связывался с молоденькими девицами, ему нравились ровесницы — опытные и циничные. Завоевать такую было трудно и приятно, да и дальнейшее общение сулило массу удовольствий. Но он уже не был таким, как раньше, когда шел от победы к победе. И эта девочка сразу стала для него частью имущества берендея — дома, двора и леса. И он захотел ее тоже. Получить в собственность, насладиться и потом сожрать. И сожрать в данном случае было высшим проявлением обладания.
Прежняя утонченность в отношениях с женщинами казалась ему теперь смешной. Зачем он изворачивался, стремясь понравиться? Зачем выдумывал красивые позы, отрабатывал мужественные жесты, рассматривал свое лицо в зеркале, выбирая нужное выражение? Зачем? Женщину можно взять силой. Весом. И сейчас он был уверен, что только это и будет по-настоящему мужественно.
На следующее утро Берендей поднял «охотников» в семь часов. Поставил на лыжи и заставил пройти несколько кругов вокруг дома. Проверил, как они одеты. Двоим пришлось принести вязаные носки. Одному выдал шапку. Показал, как правильно носить карабин и быстро срывать его с плеча. Но пристрелять не позволил: Заклятый мог быть рядом и услышать выстрелы.
Берендею было тоскливо. Его не оставляло чувство вины: как будто он мог отговорить их от этой затеи и не отговорил. Впрочем, семь человек с карабинами… Берендею это уже не казалось расстрелом.
— Семен, послушай, что скажу, — он отозвал его в сторону.
— Ну? — Семен тетешкал своих «ищеек-медвежатников».
— У меня такое чувство, что я веду вас на смерть.
— Да ерунда все это. Семь человек! Куда он денется, твой монстр? Завалим!
Семен хлопнул его по плечу и хохотнул.
— Я предупредил, — проворчал Берендей. Не то было у них настроение, не то!
Он заглянул в сарай с инвентарем и долго думал, прежде чем взять рогатину. Она валялась там давно, сколько он себя помнил. Отец говорил, что когда-то с ней охотился Михалыч. Рогатина служила чем-то вроде музейного экспоната: многие охотники хотели на нее взглянуть и подержать в руках, — и Берендей не предполагал, что когда-нибудь захочет ею воспользоваться.
Конечно, таскать ее с собой неудобно. И семьсот килограммов ему все равно не удержать. Да и выдержит ли она семьсот килограммов? Но это был единственный его шанс: он не сможет стрелять, никаких иллюзий строить не надо. Иногда не хватает всего нескольких секунд, и рогатина может их обеспечить.
— Это что у тебя? — спросил Семен.
— Рогатина. У меня двустволка, могу не успеть перезарядить. Это лучше, чем нож.
— Крут!
— Да нет, наоборот. Кстати, если до нее дойдет, учтите, я долго его держать не смогу. Либо рогатина сломается, либо я. Так что стреляйте.
Берендей посмотрел на каждого: Сергей. Вован. Антон. Илья. Боря. И усатый Семен. Они даже думать не хотят об опасности! Берендей попытался представить, кто как поведет себя при встрече с медведем. Он еще не успел достаточно изучить их, у него не было времени, но кое-что уже мог сказать. Илья побежит. Антон будет палить куда попало. Сергей не успеет среагировать, хотя и не испугается: кавказец очень закаляет нервы. А Боря? Боря, может, и спрячется за кого-нибудь. Надежда только на Вована и Семена. Впрочем, Семена могут отвлечь собаки.
В лес отправились до света, на след вышли только часам к двенадцати. Но след был совсем свежий: Берендей решил, что через два часа они его догонят. Шли молча, Берендей запретил переговариваться.
Антон нисколько не боялся медведя. Даже такого, каким его описывал этот странный, испуганный егерь. Охота на медведя — дело настоящих мужчин, и Антону очень хотелось проверить себя в этом новом для него деле. Времена «братков» безвозвратно ушли в прошлое, но Антон как никто жалел об этом! Вот это было время! Когда вопросы решались серьезно и просто: кто сильней, кто отважней — тот и прав. И теперь наконец ему представился шанс. Шанс доказать, что он не пацан и не хлюпик.
Сергей вел Казбича на поводке и жалел, что не может его отпустить. А с другой стороны, кто его знает, этого злобного зверя? Без намордника же. А если хватанет кого? Мало, между прочим, не покажется. Сергей не раз видел, как Казбич переламывал зубами коровьи бедренные кости. Вот охота на медведя — это подходящее дело. Сергей заводил собаку, чтобы чувствовать себя сильным, а получилось, что сила нужна для того, чтобы подчинить ее себе. Ни разу он еще не попадал в ситуацию, где бы Казбичу пришлось его защищать. Все время было наоборот: ему приходилось защищать кого-то от Казбича. А несколько раз и защищаться самому. И вот теперь случай представился: бесстрашный пес покажет себя! И после этого можно спокойно слушать сказки о том, что кавказцы — тупые и злобные твари.
Вован был простым парнем и очень уважал Семена. Семен вообще стал ему как отец — после того, как взял в службу охраны Скоробогатова. Тогда Вовану было всего семнадцать, и никто не желал принимать его всерьез: несмотря на комплекцию, в нем сразу угадывался мальчишка. А Семен научил его, как выглядеть старше и солидней. Семен научил его стрелять и драться. Не так, как его учили в секции по вольной борьбе, а по-настоящему. Как спецназовцы. И Вован верил каждому его слову. Если Семен считает, что они завалят медведя, значит, в этом можно не сомневаться. Наверное, он единственный верил, что собаки Семена действительно крутые. Все посмеивались над Семеном, и только Вован был уверен, что Семен нисколько не преувеличивает их заслуги. Вован не думал про медведя — он шел туда, куда его вел Семен, и ничего не боялся.
Илья пребывал в эйфории. Опасность щекотала ему нервы. Не говоря уже о том, что он сможет рассказывать об этой охоте всем знакомым. Жаль, не взяли фотоаппарат! Весь вчерашний день он лазил по Интернету, читая про охоту на медведей, и теперь понимал в ней не меньше, чем егерь. А может, даже больше. Ну конечно, егерь, небось, никогда в жизни не видел Интернета, откуда ему знать подробности, которыми делятся опытные охотники на форумах? И вообще, задача егеря — срубить как можно больше бабок. Семен отвалил ему штуку. За что, спрашивается? У него и оружия-то нормального нет. Пальнет пару раз из своей двустволки, и пиши пропало. А с рогатиной только крутые охотники ходят, вот он и выпендривается. Посмотрим еще, чей выстрел окажется смертельным!
Борису не нравилась эта затея с охотой. Он не любил деревню. Его раздражало все — глубокий снег, мороз, тяжелые лыжи, тяжелый карабин. Неужели нельзя было заплатить егерю еще и за то, чтобы он выследил зверя и обложил его — или как это называется? Нет, обязательно надо таскаться по лесу всей толпой! Они уже третий круг проходят. Зачем? Встреча с медведем не пугала Бориса: семеро вооруженных людей не могут не справиться со зверем. Он вообще не понимал, зачем столько всего придумывают вокруг этой охоты. Увидел зверя — бей. Все зависит от того, насколько метко ты выстрелишь. Конечно, если ты не можешь попасть медведю в голову с пятидесяти метров, тогда бери оптику. Борис стрелял отлично. Единственное, что его смущало, — непристрелянный карабин, но он надеялся с этим разобраться на месте.
Он слегка подотстал, но не стал торопиться: пусть бегут. Все равно, пока будут медведя поднимать, он успеет подойти ближе. А не успеет — не очень-то и хотелось.
— Здорово, браток, — услышал он сзади и оглянулся. В снегу стоял мужчина лет сорока, с двустволкой за плечом. В ватнике и теплых шароварах. — Вы куда это такой компанией? Не на медведя, случайно?
Борис остановился.
— А что? Здесь и вправду есть медведь?
— Есть, — усмехнулся человек.
— А вы его видели?
— Да видал. Здоровый зверь. И егерь с вами?
— Да. Куда ж без егеря, — Борис скроил презрительную мину.
— И много вас?
— Семеро, — не задумываясь ответил он. И вдруг почувствовал смутное беспокойство. Как будто должен был вспомнить о чем-то важном. И последний вопрос человека показался ему странным… «Если встретите в лесу человека с ружьем — будьте осторожны». Да, Борис еще смеялся тогда. Любят охотники выдумывать ерунду, лишь бы романтики побольше было. Но почему-то сейчас ему не захотелось смеяться. И за деревьями уже не было видно ни одного из своих.
— Шестеро, — сказал мужчина.
— Почему шестеро?.. — прошептал Борис и потянулся к карабину. Но не успел нащупать ремня: человек начал расти на глазах. И оказался вовсе не человеком. Не прошло и секунды, как над Борисом нависла мохнатая туша: он не поднял головы, увидел только когтистую лапу, какие показывают в плохих фильмах ужасов. И от этого самого ужаса Борис не мог ни пошевелиться, ни закричать. Другая лапа сбоку ударила ему в голову.
Берендей остановился и резко развернулся назад. Запах. Бер шел за ними, он обманул их, сделав круг и зайдя со спины. Чего он хочет? Зачем подошел так близко? Испугается он, если услышит их, или, наоборот, примет бой?
Берендей приложил палец к губам и вернулся в конец цепочки. Одного «охотника» не хватало, он не сразу сообразил, кого. Но снял с плеча двустволку и надеялся, что остальные последуют его примеру. Он ошибся. Берендей не видел Заклятого, но чувствовал его присутствие — как будто лес стал вдруг прозрачен, как будто за витыми узорами подлеска угадывалось движение огромного тела. А еще он слышал его запах. Выйдет навстречу или уйдет в лес?
Казбич утробно заворчал.
— Пускай собак, Семен, — безо всякой надежды велел Берендей.
— Думаешь, пора?
— Он здесь. До него метров восемьдесят. Если он уйдет, мы будем за ним еще три дня ходить.
— Аякс! Вперед! Вперед, малыш!
Аякс был вожаком, остальные должны были пойти за ним.
И пес пошел. Он только однажды робко глянул на хозяина, словно проверяя: неужели тот посылает его в лапы страшному чудовищу, которое прячется за деревьями? Но пошел, подбадривая себя злобным лаем. Вслед за ним рванули Черныш и Барклай. Казбич хотел к ним присоединиться, но Сергей придержал его. Казбич зарычал еще громче, а потом тоже начал лаять — глухо и низко. За деревьями лай собак изменился: они атаковали. Но Заклятый и не собирался уходить — напротив, он вышел из-за деревьев. Собаки скакали позади него, но он не обращал на них внимания. Впрочем, они только лаяли, не пытаясь его схватить, но Берендей и на это не надеялся.
Заклятый шел, нагнув голову. Медленно и спокойно, как и накануне.
— Цепью встаньте, иначе стрелять не сможете, — напомнил Берендей то, что долго объяснял вчера, — и скидывайте лыжи.
Семен ушел в сторону и вскинул карабин, вслед за ним в сторону шагнул Вован. Берендей ждал. Чем ближе, тем легче попасть, но тем больше опасность. Он выстрелил первым, прицелившись в ствол сосны рядом с Заклятым. Им нужен был сигнал — кто еще мог его дать?
И тут бер на них побежал. Побежал молча и очень быстро: так, что невозможно было прицелиться, и несколько хлопнувших выстрелов прошли мимо цели. Берендей стоял чуть впереди остальных и не мог уйти в сторону. Он отбросил ружье и выставил вперед рогатину, хотя знал, что рогатиной не убьет Заклятого: лезвие было коротковато, поперечница[1] явно не рассчитывалась на такого огромного зверя.
Заклятый затормозил в трех шагах от обоюдоострого лезвия на конце шеста и поднялся во весь рост: рев его был страшен. Грохнули еще два выстрела, но, казалось, он заговорен от пуль. Берендей в два прыжка преодолел расстояние до медведя и изо всех сил воткнул рогатину Заклятому в грудь: по шесту ему в рукава хлынула кровь.
— Стреляйте! Стреляйте же! — крикнул он. Заклятый взревел снова, уже от боли, но понял, что отойти ему не удастся: Берендей не выпустит его. И тогда зверь пошел вперед. Шест оказался надежней, чем думал Берендей. Он уперся, сдерживая натиск семисоткилограммовой туши, но мог лишь притормозить его движение вперед, не более. Три пули попали в мощные плечи бера, но ни одна не убила его, даже не ранила всерьез. Заклятый попробовал отступить, но Берендей пошел на него, поворачивая лезвие вокруг оси шеста. Заклятый с ревом снова шагнул вперед, наклоняясь вниз всем весом. Он пытался сломать шест передней лапой, но Берендей ему не позволил, уводя рогатину в сторону.
Свистнули еще две пули, одна из которых попала зверю в голову. Без толку! Она, похоже, не пробила черепа, а ведь стреляли почти в упор! Берендей за мгновение почувствовал, что шест сейчас переломится, и попытался уйти в сторону, направив его нижний конец в землю. Ему это почти удалось: если бы он выпустил рогатину, медведь смел бы его по инерции, а так у него осталось полсекунды на то, чтобы выйти из-под удара. Заклятый задел только его плечо, хотя метил в голову, но и скользящего удара было достаточно, чтобы Берендей отлетел в сторону. Он ударился спиной о дерево и на несколько секунд потерял возможность двигаться и дышать. Но картина разворачивалась перед ним, как в замедленной съемке.
На пути бера первым оказался Вован. Он всадил пулю зверю в грудь, но не остановил его. Заклятый махнул лапой, сметая его со своего пути, как муху. И, судя по чавкающему звуку, Вован умер быстро.
Илья, который стоял за его спиной и так и не поднял карабина, бросился бежать. Медведь не стал его преследовать, повернувшись к Семену. И Берендей с ужасом понял, что у того нет патронов! Антон палил не целясь и помочь Семену не мог — на лице его была паника. Сергей держал бесновавшегося пса, и Берендей никак не мог крикнуть ему «пускай собаку». Но «ищейки» Семена, увидев, что хозяину грозит опасность, не оставили его. До этого они только неистово лаяли и прыгали без особого толку, но тут Аякс устремился между бером и хозяином. Отважный зверь! Медведь отбросил его со своего пути, но двое других плотно повисли на его шкуре. Берендей пошевелился и начал подниматься.
Бер закрутился на месте, пытаясь достать собак, как кошка пытается достать блоху, кусающую ее спину. И Семену хватило времени отскочить в сторону и поднять карабин Вована. Он выстрелил, целясь в голову, но не попал. Медведь смёл Антона. Смёл случайным ударом, отмахиваясь от собак. И наконец освободился от них, достав обеих одним ударом.
— Пускай собаку! — крикнул Берендей, но закашлялся.
Однако Сергей и сам об этом догадался, когда Заклятый пошел в его сторону: Казбич, сорвавшись с поводка, метнулся на медведя, куснул волчьим, режущим укусом, отскочил и снова пошел в атаку. Но медведь не обращал на него внимания. Сергей вскинул наконец карабин, но выстрелить не успел: Казбич кинулся между ним и медведем, взревев при этом почти так же, как медведь. Медведь накрыл их обоих огромной тушей, и Берендей услышал хруст костей, визг пса и хрип Сергея.
Семен стрелял, стрелял в упор, и бер не выдержал натиска. Поднявшись в последний раз, он ничком повалился в снег. И замер.
Семен опустился на землю шагах в пяти от него и выпустил из рук карабин. Берендей остановился. Перед глазами мелькали черные мошки, и звуки доносились, как сквозь вату. Он сел в снег, чтобы не упасть.
Из-за деревьев медленно и осторожно вышел Илья. Он шел прямо к поверженному Заклятому, и в глазах его застыли восторг и удивление. Берендей глянул на медвежью тушу и все понял.
— Беги! — хрипло крикнул он.
Уши бера стояли — уши мертвого медведя плотно прижимаются к черепу. Да и не мог Заклятый умереть медведем! Родившись человеком, в последний миг перед смертью он должен был вернуть свой облик!
— Беги!
Но было поздно: Заклятый понял, что его трюк разгадали. Он поднялся с грацией ягуара, невозможной в таком массивном теле. Он не вставал на задние лапы, а стремительно бросился к Игорю на четырех и вцепился зубами ему в горло: оно как раз находилось на уровне его огромной морды. Семен вскочил, но не успел подобрать карабин. Не прошло и секунды, как на снег упала окровавленная голова Игоря. Бер отбросил его тело в сторону, мотнув головой, и бегом устремился в лес, ломая сучья и сметая кусты подлеска.
Берендей замер, не в силах отвести глаз от мертвой головы на снегу. Мошки перед глазами заметались с удвоенной скоростью, закружились сумасшедшим вихрем, пока не превратились в абсолютную черноту. К горлу подступила дурнота, и Берендей потерял сознание.
Бой с медведем не отнял и пяти минут.
Леонид заметил охотников, когда направлялся к дому Берендея, чтобы занять позицию для наблюдения. Они шли шумно: хрустели ветки, слышалось тяжелое дыхание. Они не увидели его, и даже берендей с его чутьем не заметил, что Леонид наблюдает за ними из укрытия. Он пропустил их вперед и пристроился сзади. Не очень далеко, но и не близко. Так, чтобы он мог их слышать, а они его видеть не могли.
Ему было интересно и совсем не страшно: он заранее предчувствовал победу. Он не мог разглядеть, сколько их и кто они такие: охотники шли на лыжах след в след, и разобрать в этих следах, что к чему, Леонид не умел. Ему хотелось схватки! Он так привык к легким победам, что они стали приедаться. Он уже не ощущал прежнего восторга, когда видел ужас в глазах жертв. Ему этого было мало! Он хотел, чтобы жертва сопротивлялась! Чтобы он мог показать всю свою мощь! Он хотел сам прочувствовать свою силу, до конца. Убедиться в том, что сила эта не имеет границ. А если имеет, то он должен понять, где проходят эти границы.
Его охватило возбуждение. Все они были вооружены, но однажды он уложил троих вооруженных охотников, один из которых был опытным медвежатником. Интересно, почему берендей со своей двустволкой, прицельная дальность которой не превышает тридцати метров, в одиночку вызывает в нем страх, а группа вооруженных людей, с этим же берендеем во главе, только горячит ему кровь?
Впрочем, теперь берендей с двустволкой уже не пугал его.
Леонид проделал свой излюбленный трюк с превращением на отставшем охотнике. Обидно, но охотником тот вовсе не был — наверняка «бычок» из какой-нибудь охранной структуры. Не самую сильную команду подобрал себе берендей! Что поделаешь — мальчишка!
Едва Леонид успел разделаться с первым «охотником», как берендей почуял его. Они пустили своих смешных шавок — а Леонид видел хороших лаек и знал, что они должны делать. Когда они собирались брать медведя на берлоге, то не взяли собак, чтобы не поднимать лишний шум: собачий лай разносится так же далеко, как звук выстрела. Только выстрелов требуется немного, а собаки будут лаять долго и громко.
Эти шавки никогда не видели медведя, и пожелай Леонид уйти, он бы ушел. Они не только не смогли бы его задержать — они бы даже не раздражали его своим присутствием! Но он не собирался уходить. Он собирался сражаться. И вышел прямо на охотников, не создавая им лишних хлопот.
Берендей выстрелил в дерево. Зачем? Мог бы вообще не стрелять. Леониду было понятно, что стрелять в него тот не сможет, кишка тонка. И лицо у берендея при этом было несчастное и обреченное. Леонид побежал ему навстречу — не столько чтобы сшибить, сколько для того, чтобы напугать.
Захлопали выстрелы карабинов, и несколько пуль застряли-таки в толстой звериной шкуре. Ну точно как пульки из рогатки!
Это только раззадорило и озлило его. А что вы скажете, если я сейчас поднимусь во весь рост? И когда вы увидите меня целиком, во всей моей красе и силе, — что вы запоете тогда?
Он притормозил, увидев, что мальчишка выставил вперед рогатину. Он никогда не видел рогатины, хотя и мечтал поохотиться с ней, но, конечно, знал, что́ она из себя представляет. Что ж, можно сказать, его мечта сбылась. Только теперь он был не охотником, а зверем. Медведи не умеют хохотать, а то бы он обязательно расхохотался. Он в десять раз превосходил мальчишку по весу! Он сметет его и его деревянную палку, как зубочистку с зонтиком на конце! Это примерно так же, как взрослому мужчине сражаться с трехлетним ребенком. На что надеется этот пацан?
Леонид выпрямился во весь рост и заревел. Пусть у мальчишки поубавится пыла. Пусть он до конца поймет, на кого поднимает хвост.
Но мальчишка почему-то не испугался. Наоборот: сам кинулся вперед и ткнул своей зубочисткой Леониду в грудь.
Это было гораздо сильней и больней, чем он ожидал. Что ж, и трехлетний ребенок с ножом может нанести серьезное ранение взрослому. Леонид взревел от ярости и хотел отступить назад, чтобы вырвать лезвие из груди, но берендей последовал за ним — избавиться от копья в груди не получилось. Тогда он надавил вперед, надеясь сломать деревянную палку, такую хлипкую на первый взгляд. И растоптать мальчишку, посмевшего сделать ему так больно! Берендей отступал, но, черт возьми, Леонид не ожидал, что в его руках столько силы! Каждый сантиметр продвижения вперед причинял ему невыносимую боль.
В него стреляли, и он не замечал пуль, впивавшихся в шкуру. Но идти вперед на рогатину устал. Кровь хлестала из груди и стекала по шесту прямо на руки берендею. Леонид снова попробовал отступить, но проклятый берендей крутанул лезвие в ране, и Леонид снова взревел от боли и бешенства. Смести, сокрушить, растоптать! Он ринулся вперед, нажимая на рогатину сверху всем весом. Мальчишка не удержит его! Потому что удержать его невозможно!
Шест хрустнул, уткнувшись в землю. И помешал Леониду нанести точный удар в голову противнику. Он почувствовал, как его когти задели плоть, но этого было мало! Охотники палили в него, а Леонид настолько озлобился, что готов был крушить все вокруг. Гнев застил ему глаза, он забыл про берендея. Он ревел, он был страшен, он побеждал! Огромный пес, кинувшийся в атаку, хотя и нанес несколько болезненных укусов, не помешал достать его хозяина. Оставался последний охотник, так метко и больно палящий в него из карабина, и Леонид поднялся ему навстречу. Кровь лилась у него из груди широкой струей, рана мешала ему, изматывала, утомляла! Видно, это изрядно ослабило его, потому что очередная пуля толкнула в грудь, и он потерял равновесие. Упал в снег и решил, что пока рано подниматься. Пусть расслабятся. Пусть подойдут поближе. Кто у них самый смелый? Берендей? Вот пусть и посмотрит, завалили они медведя или еще нет.
Но самым смелым оказался как раз «бычок», который сбежал от него, бросив своих товарищей умирать. Верней, не самым смелым, а самым глупым. Леонид поднялся мгновенно, едва увидел его в пределах досягаемости. Подъем дался нелегко: он почувствовал, что перед глазами все кружится, расплывается и раскачивается, словно на качелях. Это не помешало ему отгрызть голову восторженному идиоту, так неосторожно приблизившемуся к «мертвому» медведю.
Но Леонид не стал продолжать боя. Кто знает, насколько серьезно его ранение? И сколько крови в нем еще осталось? Зачем рисковать? Они придут еще не раз и не два… А он успеет набраться сил до следующей схватки.
Вечером Асато проводил Эрика и Рона. Вроде бы свидание — – дело и не опасное, но что-то царапало в душе, какое-то беспокойство, и Асато решил подстраховаться, все-таки отправив с Эриком киборга. И теперь одному предстояло свидание с попыткой взять показания, а второму — ночлег на улице, со стороны наблюдая за хозяином и страхуя его от неожиданностей.
— Ты там осторожнее, — шепнул полицейский Рону, когда тот вскочил на скутер.
— Я боевой киборг, вообще-то, — улыбнулся тот. — Не волнуйся, это всего лишь наблюдение, а не плазмомёт в упор. Главное, чтобы хозяин дебильных приказов не отдавал, остальное я переживу. И потом, на меня теперь еще и глушилка не работает. Ха! Да я самый неуправляемый киборг в мире! Пойду на улице откручивать людям головы и красть из магазинов мороженое.
— Смотри, слипнется! Мальчишка…
— Анатомически невозможно! — Рон поднял машину в воздух.
Эмиль посмотрел ему вслед и обернулся к владельцу.
— Я могу пока продолжить изучение улик по делу шантажиста?
— Разумеется. А я потолкую с нашими гостями. Не знаю, разумны они или нет, но лучше поговорить.
— Тогда я с тобой. Мэйлис может убить человека, так же как и любой другой киборг. К кому сначала?
— К Лисенку. Он вроде уже отдохнул, а Чучело еще спит, я его отправил отдыхать сразу после обеда. Ему еще восстанавливаться и восстанавливаться. Только вот, в свете того, что мы слышали от этой Лизы, ты можешь его напугать.
— Асато, — киборг сел перед ним на корточки, глядя снизу вверх. — Поверь боевой машине, пусть лучше мэйлис испугается меня, чем храбро свернет шею тебе. А он это может.
— Ладно, убедил, пошли вместе. Будешь нормальным разумным киборгом.
— Нормальные киборги неразумны. Зачем это? — спай встал и пристроился чуть слева от хозяина, включив режим телохранителя.
— Если он увидит, что и ты разумен, ему будет проще принять решение. Я все-таки не хотел бы его пугать, девушка его любит, значит, скорее всего, он разумен и сможет меня понять.
— Или испугается до полусмерти и атакует, — Эмиль, когда речь шла о безопасности хозяина, умел быть очень настойчивым. — К тому же Рон мне сказал, что докажет его неразумность, когда придет время.
Увидев посетителей, Лисенок сел и подвинулся на кровати, давая человеку место. Во всяком случае, Асато хотелось думать, что он именно подвинулся, а не вжался в стену.
Эмиль прислонился к стене, рассматривая медотсек. Младший киборг часто вспоминал, как попал сюда первый раз и очень растерялся, увидев вместо человека ксеноса. А когда тот без лишних слов загнал его в сканер, то выяснилось, что местный врач зеленеет от злости совсем не на словах. С-маур не сразу сумел убедить перепуганного киборга, что теперь ему ничего не грозит. «Потому что так они решили: С-маур и Асато. Ведь если бы Асато не решил, он бы не послал меня сюда за помощью. Значит, следует успокоиться, снять с себя лохмотья и протянуть руку для укола…» Но страшно было почти как от кэйсера.
И если мэйлис разумен, то ему должно быть так же страшно, как когда-то Эмилю. И значит, он так же опасен. Спай посмотрел на корсет, мягко перехватывающий ребра Лисенка, фиксирующие повязки на предплечьях, и не стал переходить в файт-режим. И так справится, если что.
— Лисенок, как ты себя чувствуешь? — Асато тоже рассматривал секс-киборга. Тот не стал поправлять сползшее на бедра одеяло и принял соблазнительную позу, рекомендованную программой. Только вот в сочетании с бинтами и бледным лицом она смотрелась неестественно и жалко.
— Киборг готов выполнять ваши приказы, господин. Включить программу субличности? Какой сценарий господин предпочитает?
— Называй меня Асато.
— Профиль изменен, Асато, — не стал спорить мэйлис. — Какие будут пожелания?
— Никаких. Не бойся, я ничего плохого тебе не сделаю, я зашел просто поблагодарить тебя за приготовленный обед.
— Мое назначение — радовать хозяев, — ответил Лисенок, все с тем же типовым выражением лица. Даже зрачки не дрогнули. Асато глубоко вздохнул.
— Ничего, что я зову тебя Лисенком?
— Я готов отзываться на любое имя, которое мне присвоят. — Кукла смотрела на японца, но вроде как и сквозь него.
— А как тебе самому хочется, чтобы тебя называли?
Разговор не клеился. Если кибер и был разумен, то демонстрировать это он не спешил.
— Киборг отзывается на любое присвоенное хозяевами обозначение. — Собственное имя мэйлиса, похоже, не занимало.
— Тебе больно? — Асато указал на повязку.
Лисенок опустил взгляд вниз, словно впервые увидел на себе корсет, и после едва заметной паузы уведомил:
— Если господин желает развлечься так же, программа не гарантирует, что биологическая часть выдержит необходимую нагрузку. Возможны сбои в работе.
После чего придвинулся к человеку, и откинулся на руках назад, подставляя стянутое бинтами тело.
— Т-твою мать… Да никто тебя не тронет! У тебя руки сломаны, прекрати! — Не выдержал японец, краснея.
— Переломы зафиксированы имплантатами и работе не мешают. Какие будут приказы, Асато? Цель работы куклы — – удовлетворение потребностей хозяев. Я буду наказан за непослушание, Асато? — Мэйлис опять изменил положение, бросив руки вдоль тела и подался вперед, подставив лицо.
«Его так глючит, или он все-таки разумен, но просто запуган? Что же с ним сделали-то?! Или он издевается?» — – мелькнула мысль. Японец отодвинулся чуть подальше, чтоб не пугать кибера и попытался ещё раз объяснить:
— Тебя здесь никто не тронет и не будет использовать против твоей воли. У нас тут два разумных киборга, и если ты тоже разумен, можешь это просто нам сказать. Тебе ничего не грозит. Как только ты поправишься, мы вернем тебя твоей девушке Саше. Если ты, конечно, захочешь.
— Сбой программы. — Машинные интонации в голосе Лисенка неожиданно резанули слух. — В связи с невозможностью распознать команду, рекомендуется повторить ее другими словами.
Эмиль, которому надоел круговой диалог, достал видеофон и, найдя фотографию Саши, показал её мэйлису.
— Узнаешь?
— Данный человек относится к лицам с правом приказа, — не стал отпираться тот.
— Она попросила нас найти тебя. И потом, когда поправишься, ты к ней вернешься.
— Команда не распознана, — повторил Лисенок с теми же раздражающими интонациями, — какие будут приказания, Асато? Кукла готова исполнять приказы владельцев.
— Никаких, — японец прикоснулся к его плечу, осторожно, чтоб не причинить боль и не напугать. — Просто поправляйся и спасибо тебе!
— Основная задача куклы — служить для удовлетворения потребностей хозяев, — опять известил мэйлис. Проводив взглядом вышедших людей, он откинулся на подушку и стеклянно уставился в потолок. Никаких команд и приказов не поступило — можно отдыхать дальше.
Человек и спай отошли подальше. Асато вытер лоб.
— Тяжело. Вот ты разумный, и был разумным, даже когда мне не доверял. А что с этим делать — непонятно. Ты ничего не заметил?
— Или глюк программного обеспечения, или он неплохо умеет уходить от ответов, — – констатировал Эмиль, и немного удивлённо добавил, — но Сашку-то он опознал. Интересно, данная модуляция голоса изначально есть в настройках или он её специально сгенерил, нас позлить? Кстати, второй мэйлис проснулся. Можем идти. Они с Лисенком сконнектились, как любые работающие в паре киборги, я засек информационный обмен.
Увидев гостей, Чучело решил вскочить, запутался ногами в одеяле и свалился с кровати. Попытался высвободиться, замотался окончательно и затих, глядя на посетителей снизу вверх. Эмиль наклонился, одним движением вытряхнул его из получившегося кулька и поставил на ноги.
— Я с радостью выполню ваши приказы, господин, — доложил с типовой улыбкой мэйлис.
— А это что было? — Асато указал на одеяло.
Чучело тупо посмотрел вниз и долго молчал, но все-таки подобрал необходимые слова:
— Сбой основных систем, сбой работы процессора. Ремонт невозможен, рекомендуется ликвидация.
— У него железо глючное, — зачем-то перевел Эмиль. — Не понимаю, как он тогда тестирование прошел? Ты как тестирование прошел?
— Информация отсутствует. — Чучело посмотрел на собрата пустым ничего не выражающим взглядом.
— Логично. Не помнишь. За это время тебя уже раз сто форматировали.
— Или он сломался уже после тестирования, — предположил Асато. Он рассматривал мэйлиса, пытаясь найти отличия между ним и его собратом в медотсеке. На первый взгляд их не было, кроме стрижки и шрамов, разумеется. А вот на второй… на второй ему показалось, что Чучело даже движется чуть иначе, более дёргано, что ли… — А почему ремонт невозможен?
— При обращении одного из предыдущих владельцев в сервисный центр ему было отказано в обслуживании. Было рекомендовано отключение системы с последующей утилизацией, — сообщил секс-киборг после паузы. — форматирование невозможно и может привести к фатальному повреждению процессора.
— Тогда вот что, парень, — Асато прикусил губу. Как там говорил С-маур, «наблюдение в естественных условиях»? — Тут в медотсеке находится мэйлис, он сильно поломан. Твоя задача – помогать С-мауру за ним ухаживать. Кормить, поить, сопровождать в сортир, если захочет поразмяться, тоже помочь. Ну и себя не обижать, разумеется. Понял?
— Что подразумевается под понятием «себя не обижать», уточните, господин.
— Это подразумевает, что ты тоже можешь: есть, пить и вообще делать всё, что тебе или ему нужно, не спрашивая разрешения.
— Разрешите исполнять, господин. Вероятность положительного результата при выполнении приказа — семьдесят пять процентов. Приступать?
— Да. И не называй меня господином. Просто Асато.
— Профиль изменен, имя господина добавлено в допустимые обращения, — в очередной раз продемонстрировал послушание мэйлис. — Мне приступать к выполнению приказа или будут еще какие-то распоряжения, Асато?
— Никаких. Тебя тут никто не обидит. Так что выздоравливай, отъедайся и помогай С-мауру.
Уже в коридоре Асато, посмотрев на закрывшуюся дверь, подвел итоги:
— Ну что ж, с этим прошло легче. Перейдем к нашим делам?
— Асато, — Эмиль слегка прикусил губу, помялся и попросил очень тихо: — Я понимаю, что устарел и работаю слишком медленно, но пожалуйста… Если будешь продавать, то пусть хозяин тоже будет полицейским.
— Эмиль я не… — японец осекся, вспомнив, как во время разговора с дядей подгонял спая, и почувствовал, что краснеет. Киборг и так делал все сам, без приказа, старался, а он поступил… как с вещью, приказывал, да еще и напугал. — Извини, Эмиль. Я никогда не продам тебя, мы же это уже обсуждали, тебе нечего бояться. Просто я тоже иногда веду себя, как дурак.
— То, что я работаю медленно, это не критично? — настойчиво повторил спай.
— Конечно нет, прекрати, я вот работаю намного медленнее тебя, так что, меня продавать что ли из-за этого?
— Людей не продают. — Эмиль посмотрел в глаза хозяина.
— Вот и запиши себе и запомни, ты — человек, мой… близкий друг и коллега. И я прошу у тебя прощения, что повел себя, как свинья. — Слова дались легко, никакое перед ним не имущество, такой же полицейский и точка. — А теперь, если ты не против, пошли разгребать улики? Только знаешь, давай пару бутербродов захватим, я чего-то так устал, словно эта пара меня постирала и выжала!
— Анатомически это возможно, но с точки зрения выживания — нет. — Эмиль послушно свернул на кухню. Ему было хорошо, хозяин еще раз подтвердил, киборг ему нужен, даже такой вот, устаревший. И раз его ждет вечер мечты — разбирать дело вместе с хозяином, — то это можно и обставить соответственно. А заодно задать еще один очень интересующий его вопрос…
Рон с интересом наблюдал, как хозяин встречает девушку, целует ей руку и указывает на точку питания со скромными синими огоньками на витрине и информативной надписью «ресторан». Это место киборгу не понравилось, посетителей было не видно за тяжелыми и совершенно непроницаемыми шторами на окнах. Ломиться внутрь тоже смысла не имело, его туда и не пустят, при входе стоит сканер чипов. Оставалось только затаиться и ждать. В какой-то момент киборг ощутил пристальный взгляд, словно между лопаток впечатался огонек прицела. Только вот не было этого огонька. И как он ни искал — ничего не было.
Его человек пробыл в ресторане слишком долго. Три часа двадцать четыре минуты. Как можно есть столько времени, киборг не понимал. Он попытался сосчитать сперва приблизительное количество пищи, потом калории, но числа получились физиологически неодолимые, и Рон забросил это дело. Тем более что у него появился довольно интересный объект для наблюдения: у гостиницы неподалеку собралась небольшая, человек десять, но вооруженная толпа. Киборг насчитал два станнера, три дубинки, да еще у всех были кастеты. Намечалась драка, и Рон тешил себя надеждой, что это не к ним. Ну, вдруг не к его человеку? Киборг еще раз огляделся в поисках таинственного наблюдателя, не нашел и направился в сторону компании. Чем ближе к опасности, тем проще ее устранить. Особенно его беспокоили станнеры.
— …Только глупцы и самые упёртые поклонники змееголового могут полагать, что истинная страсть – это зло. Страсть – это жизнь. Нет ничего бесстрастнее смерти. И нет ничего более противного жрецам смерти, чем истинная страсть. А Великая Деркэто – это и есть страсть, в самом первозданном виде. Глупые мужчины пытаются бороться со страстью при помощи оружия, не понимая, что любое оружие бессильно против истинной страсти. Высшие жрицы Деркэто одним прикосновением могут доставить мужчине сводящее с ума наслаждение – или навсегда лишить его мужской силы. А ведь жрицы Деркэто не носят мечей или даже кинжалов, они всегда безоружны. И – вооружены! Тоже всегда. Даже будучи абсолютно голыми. Их невозможно застать врасплох и безоружными, понимаешь? Потому что их главное оружие – их тело. Движения рук и ног, поворот головы, взгляд, улыбка, голос… Ну что ты смеёшься, глупенькая, всё это может быть беспощадным оружием, если уметь им пользоваться. Однажды мне довелось убить одного человека всего лишь правильно посланной насмешливой улыбкой. Правда-правда! Ты что, не веришь?
— Верю…
Атенаис лежала на мягких шкурах внутри расписного шатра. Жаровня уже почти прогорела, в круглое отверстие срединного дымохода заглядывали крупные звёзды. Она – верила. Да и как она могла не верить, если даже десятник не смог остановить прекрасную Нийнгааль, вознамерившуюся переночевать вместе со своей новой подругой далеко за пределами крепости? Пытался – но не смог! На все высказанные им опасения она только рассмеялась и сказала, что, если на её людей попытаются напасть – это будет, пожалуй, забавно.
— Если Иштар – это богиня земли и семейного очага, символ женщины-матери, доброй и плодовитой, защищающей своих детей и одаривающей их пищей и кровом, то Деркэто – это символ просто настоящей женщины. Великой и великолепной женщины! Дарящей радость и удовольствие. Иштар даёт жизнь, Деркэто – наслаждение, и глупо их противопоставлять! Они не враги друг другу. Даже когда Деркэто увела у вечно беременной тяжеловесной Иштар прекрасного Адониса, её мужа и вечного любовника, они не были соперницами! Они просто дополняли друг друга – Иштар при всей своей любви никогда не смогла бы доставить Великолепному Адонису такого наслаждения, каким одарила его Деркэто. Сама же Деркэто никогда не собиралась рожать ему многочисленных детей. И ведь именно Деркэто вернула Адониса на любовное ложе к его законной жене, вызволив из плена Сета! Если бы не её волшебное прикосновение, он до сих пор был бы узником, опутанным сетями Змееголового. Это была именно она, а вовсе не тупая служанка Ашторех, жрецы Иштар всё перепутали. Именно страсть одним своим прикосновением разрывает любые путы, а что может засохшая старая дева знать об истинной страсти?!
Кажется, она ещё долго что-то рассказывала. Атенаис не заметила, как уснула, убаюканная звучанием прекрасного голоса. Снился ей прекрасный Адонис, пленённый злым Сетом, мерхким и более похожим на жабу, чем на змею. А ещё ей снилась Деркэто, от одного прикосновения которой рвутся любые путы – юная и прекрасная до полной невозможности дышать Деркэто, в чьей ослепительной красоте проглядывало явственное сходство с обворожительной Нийнгааль и – совсем немножечко! – с самой Атенаис…
***
Всерьёз беспокоиться Конан начал лишь после одиннадцатого колокола, когда вернулся один из посланных в Дан-Марках стражников.
Сам он проснулся с рассветом, за шесть поворотов клепсидры до полудня. Старые походные привычки не умирают. Несмотря на крайнюю непродолжительность сна, чувствовал он себя бодрым и отдохнувшим. Повозки с провиантом и малым охранным отрядом были отправлены затемно, чтобы не тормозили готовящуюся к выступлению колонну – всё равно основное войско их догонит на первом же дневном переходе. Остальные собирались выступить ближе к полудню.
Немного раздражало то, что до сих пор из Дан-Маркаха не было никаких известий. Ладно, пусть вчера они не решились ехать на ночь глядя, но с утра-то пораньше должны же были отправиться, сразу как проснулись, чего тянуть-то? Езды тут – не более двух-двух с половиной поворотов клепсидры, даже если ехать нога за ногу, как любит Атенаис. Давно уже должны быть в замке! Вот же несносная девчонка!
Конан как раз раздумывал, а не послать ли в Дан-Марках двух-трёх драконов, причём галопом и с приказом волочь блудную дочерь хоть силком, ежели воспротивиться отцовскому повелению, когда на задний двор прискакал гонец. Не из Кироса – гонец оттуда прибыл ещё ранним утром с известиями вполне удовлетворительными – киросский смешанный гарнизон выступит сегодня по дороге на Недреззар.
Новый гонец был из Дан-Маркаха.
Вообще-то это был даже не гонец, а молодой стражник из бронзовой центурии. Он привёз послание королю Закарису и – странное дело! – выглядел при этом несколько растерянным. Не испуганным, не взволнованным – в таких нюансах Конан разбирался отлично, любой горец нюхом чует не то что удушающий смрад откровенного предательства — малейший намёк, легчайший аромат первых мыслей о возможности такового. Ничем подобным от бойца, слава Митре-заступнику, не пахло, просто выглядел он слегка растерянным и словно бы даже несколько смущённым.
Послание на первый взгляд тоже вроде бы не несло в себе ничего тревожного.
— От сестры, — сказал Закарис, мрачнея и наливаясь угрюмостью, что твоя грозовая туча – дождём. – Поздравляет и шлёт пожелания здоровья, если будет на то воля Иштар. Тебе тоже. Она со своими людьми возвращается к себе. Приглашает в гости и просит разрешения захватить с собой твою дочь. В качестве гостьи.
Поначалу Конан даже испытал облегчение. Он всё никак не мог решить – стоит ли оставлять Атенаис в Асгалуне, а если стоит – то сколько людей выделить для её охраны? Очень уж не хотелось тащить девочку с собой в военный поход, но оставлять её в разорённом замке хотелось не более. Теперь же всё складывалось удачно – можно отправить Атенаис в гости к сестре Закариса, добавив небольшой отряд для дополнительной охраны, а на обратном пути и самим заглянуть, раз уж приглашает.
— Нет! – лицо Закариса пошло красными пятнами. — Клянусь чревом Иштар, Нийнгааль – не та женщина, опеке которой я бы доверил ребёнка! Тем более – девочку.
— Да в чём дело-то? – Конан начал раздражаться, — И почему, во имя Солнцеликого, я никогда не слышал, что у вас с Зиллахом, да осияет его дух благоволение Митры, есть ещё и сестра?
— Ты сам ответил на свой вопрос, киммериец, — Закарис шумно и тяжело вздохнул, — она не та сестра, которой могла бы гордиться родня. В приличных семьях о таких родственниках предпочитают вообще не упоминать. Тем более – при посторонних… – Он невесело усмехнулся. – Начать хотя бы с того, что она – жрица Деркэто. Высшая жрица.
Конан длинно присвистнул. Да, пожалуй, подобным образом жизни беспутной сестрёнки вряд ли могли гордиться её царственные братья. Особенно – в Шеме, где даже в королевском замке женщин держат исключительно на предназначенной для них половине дома. А на общественных церемониях — прячут за специальными загородками. И, возможно, такая девица — действительно не самая лучшая компания для старшей дочери короля Аквилонии.
— Ладно, — сказал он, принимая решение. – Пусть остальные выступают в сторону Шушана, как и было намечено. А мы с драконами сделаем небольшой крюк до Дан-Маркаха. Поглядим там сами, как и что, а потом догоним вас на тракте. Это ненадолго, с помощью Митры ещё до заката обернёмся.
— Хорошо, — Закарис кивнул, по-прежнему мрачный, — Я еду с тобой.
— А как же войско?
Закарис сморщился, словно хлебнул прокисшего вина – видно было, что говорить это ему неприятно.
— Сай справится. Думаю, за оставшуюся до заката половину дня он не успеет ничего напортить. Сам говоришь – мы ненадолго.
Конан понимающе хмыкнул. Кое-о-каких проблемах взаимоотношений нового короля Асгалуна и бывшего узника замковой темницы он начал догадываться ещё вчера. Сегодняшние откровения Закариса о Нийнгааль (а, главное – выражение камнеобразного лица асгалунского военачальника при этих откровениях!) только подтвердили возникшие у киммерийца подозрения. Впрочем, это было не его дело.
Совсем не его.
— И вот что, — на пороге Закарис обернулся, — Ты, это… со сборами не затягивай.
Лицо его было мрачным.
Настолько, насколько только и может быть мрачным самый мрачный из гранитных валунов самого мрачного капища.
***
Мрачность Закариса произвела на Конана не слишком сильное впечатление, но со сборами он тянуть не смог бы, даже если бы и очень захотелось – расторопный Квентий побеспокоился обо всём с вечера.
Вот только выехать всё равно удалось лишь после второго послеполуденного колокола. Впрочем, вины ни Конана, ни его центора в этом не было – новому асгалунскому королю оказалось не так-то просто надолго покинуть свой замок, требующий не только поддержания в порядке и охраны, но и ремонта, причём срочного. Наконец все распоряжения были отданы и получены, ответственность и обязанности распределены, и небольшой отряд выехал на проселочную дорогу, на которой ещё сохранились следы повозок и лошадей ушедшего ранее войска. Какое-то время путь на Дан-Марках пролегал по общему тракту.
Конечно, можно было бы сократить дорогу, пустив коней напрямую, через холмы. Но выигрыша во времени это почти не давало из-за отсутствия проходимой дороги, так чего же зазря палить коней, к тому же по самому жаркому дневному времени? Памятуя об этом, гнать не стали, пустили лёгкой рысью – даже таким ходом соломенные крыши рыбачьей деревушки и частокол бревенчатой бывшей караулки над нею должны были показаться не позднее, чем через колокол-полтора.
Закарис специально придержал коня, чтобы оказаться рядом с Конаном – он хотел поговорить. Король Аквилонии не возражал.
— Мы с нею не очень-то часто видимся. Она в Сабатее живёт, сам же знаешь, какой там народец. Чужакам на улицу безоружными лучше не выходить. Самое подходящее для неё место. Отец говорил – она с самого детства такой была, всегда брала всё, что хотела, и никакой на неё управы. Когда она в Храм Деркэто сбежала, все даже обрадовались. Думали, хоть там с нею справятся. У послушниц первые годы обучения очень тяжёлые, можно было надеяться… но куда там!
— Мда, — Конан сочувственно вздохнул, вспоминая некие собственные семейные неприятности по имени Лайне. – Младшие дочери – это проблема…
— Да какие там младшие! Если бы младшие… Будь она младшей – я бы её быстренько поперек седла разложил и мозги через нужное место вправил! А так… Она ведь старше меня почти на двадцать зим!
Конан осторожно хмыкнул. Порочащая королевскую семью развратница, похоже, была в далёком прошлом, а на сегодняшний день оборачивалась дряхлой старушкой. Но горящий праведным негодованием младший братец не собирался прощать престарелой сестрице её слишком бурную молодость…
Конан снова напомнил себе, что это – не его дело.
Тем более, что впереди уже замаячил бревенчатый частокол.