Берендей включил фонарь, который освещал почти весь двор.
— Может быть, отложим до утра? Когда будет светло? — спросил Андрей, и Берендей понял, что он готов сдаться. Стало обидно.
— Завтра у тебя с утра экзамен. И потом, завтра я одно ружье должен буду вернуть.
Берендей провел ногой черту на снегу и отсчитал от нее четырнадцать шагов.
— Это примерно десять метров. Хочешь, рулеткой отмерим?
Андрей покачал головой. Лицо у него было обескураженное — захотелось рассмеяться, но Берендей сохранил невозмутимость.
— Тогда, как говорится, к барьеру! Ты стреляешь первым. Если я останусь жив, отойду вон туда, к забору. И буду стрелять. Все понятно? Есть возражения?
Андрей потоптался около крыльца, сделал несколько шагов в сторону черты на снегу и остановился.
— Я… приношу извинения… — пробормотал он себе под нос.
— Что-то я не чувствую раскаяния, — ответил Берендей и подумал, что это слишком жестоко. — Но я их принимаю. Жаль, конечно, что ты так и не понял, в чем был неправ. Ты же испугался, разве нет?
— Нет! — Андрей вскинул глаза. — Я не испугался. Я не боюсь того, что ты меня убьешь. Я просто не могу стрелять в человека!
— Ерунда, — фыркнул Берендей. — Эта проблема решается легко. Ты мог бы выстрелить мимо. В воздух. Но ты побоялся это сделать. Потому что не знал, стану я стрелять в тебя после этого или нет. Пойдем в дом.
Ему стало скучно. На душе остался неприятный осадок. Он победил, но не получил никакого удовлетворения от победы. Конечно, он бы не стал стрелять в мальчишку, но ему было интересно, сможет ли тот выстрелить. И хватит ли ему самому мужества встретить этот выстрел? Как ночь: один на один.
Отец никогда не кричал на него и уж тем более никогда не поднимал на него руку. Конечно, Берендей рос нормальным, шебутным мальчишкой, ему случалось безобразничать. Но отец всегда умел сделать так, что ему становилось стыдно. И после этого не возникало желания повторить шалость.
Как-то раз он вернулся из школы домой с замечанием в дневнике: «Обидел девочку». Он не боялся показывать дневник отцу. Разве что самую малость. Отец говорил, что не стоит бояться потерять чье-то уважение. Надо бояться потерять уважение к себе.
— Ну, и как ты ее обидел? — спросил отец, мельком заглянув в раскрытый дневник.
— Я ей подножку подставил… — засопел Берендей.
— А она бежала?
— Да.
— Она упала, и ей было больно. Так?
Берендей кивнул. Он и предположить не мог, что ей было больно.
— Подставлять подножки вообще — это низкий поступок, из разряда мелких подлостей. Как правило, совершается людьми слабыми, которые в открытую действовать бояться. А теперь представь себе: ты бежишь, спотыкаешься и падаешь у всех на глазах. Падаешь смешно, и все вокруг смеются. Так было?
— Так.
— Представил себе, что бы ты при этом почувствовал?
— Да.
— Ей было не только больно, но и стыдно. Она, наверное, даже заплакала.
— Нет! Она била меня портфелем по голове!
И тут же вспомнил, что в ее глазах и вправду стояли злые слезы.
— Молодец девочка. Надеюсь, драться с ней ты не стал?
Берендей покачал головой. Он не дрался с девчонками.
— Послушай, — спросил он у Андрея, когда они вернулись в кухню и сели за стол, — неужели тебе нисколько не хотелось испытать себя?
Андрей равнодушно пожал плечами.
— Неужели ты, когда читал книги о поединках, не пытался представить себя на месте дуэлянтов?
— Может, и представлял. Только это были честные дуэли, а не то, что у нас с тобой.
— Да? По-моему, я предложил равные условия.
— Ага! Сам сказал, что белке в глаз с тридцати метров попадаешь. А сам предложил двадцать. Ну, и в чем равенство?
— Так я в белок из мелкашки стреляю, она нарезная. А из двустволки с десяти метров в человека попасть совсем несложно, раза в четыре легче, чем с двадцати. Так что было честно. Я не знал, будешь ли ты в меня стрелять, а ты не знал — буду ли в тебя стрелять я. Тебе было тяжелей только в одном: у тебя был первый выстрел.
— Глупость это какая-то… — пробормотал Андрей.
— Не знаю, — пожал плечами Берендей, — может, и глупость. Но ведь ни у тебя, ни у меня, скорей всего, уже никогда не будет такой возможности.
— Ты что, жалеешь, что не убил меня? — вспылил Андрей. — Мог бы просто оставить меня медведю. Если я тебе так мешаю.
— Да не мешаешь ты мне, — усмехнулся Берендей, — неужели ты еще не понял?
Он поставил чайник и достал засохшие сушки.
— У тебя завтра экзамен?
— Откуда ты знаешь? — не понял Андрей, а потом сообразил и сник. — Да, в одиннадцать.
— Я предлагаю тебе остаться до утра. Если честно, мне бы не очень хотелось сегодня еще раз встречаться с… медведем.
— А он может там до сих пор нас караулить? — Андрей вжал голову в плечи.
— Да запросто.
— Боюсь, тогда мне придется воспользоваться твоим гостеприимством, — пробормотал он, — вот только мама с ума сойдет. От тебя нельзя позвонить?
— Неа.
— Жаль.
— Действительно жаль, — буркнул себе под нос Берендей. — Ты есть не хочешь?
Андрей покачал головой.
— А я бы перекусил, — сказал Берендей и хотел открыть подпол, но тут увидел за окном свет фар: кто-то повернул с дороги к его дому. Он выглянул в окно, но машины не разглядел — дальний свет бил в глаза.
— Кто-то приехал, — сообщил он Андрею и пошел на крыльцо.
Фары погасли: не заезжая во двор, у изгороди остановился огромный джип. Мотор замолчал, и с водительского сиденья тяжело вывалился грузный, неуклюжий человек.
«Ба, да это большой босс», — догадался Берендей. Вот с кем ему по-настоящему тяжело было бы говорить… Во-первых, большой босс почему-то провоцировал Берендея на грубость, а во-вторых, Берендей слишком жалел его, чтобы эти провокации ему не прощать.
Скоробогатов молча подошел к крыльцу и так же молча пожал Берендею руку. Берендей кивнул, приглашая его войти.
Он осунулся и похудел за эти пять дней. Подбородок подтянулся, щеки перестали свисать, а яркие и без того глаза стали глубже и нехорошо блестели, как у одержимого. Он уже не откидывался назад, а, наоборот, ссутулился и поник. Теперь его трудно было бы назвать большим боссом.
Берендей жестом пригласил его за стол, и Скоробогатов не заставил себя упрашивать.
— Я приехал убить медведя, — начал он без предисловий.
Берендей вздохнул. Если бы это было так просто!
— Я вас понимаю, — только и смог сказать он.
— Боюсь, ты плохо меня понимаешь, — махнул рукой Скоробогатов. — Скажи, он вправду оборотень?
— Не знаю… — Берендей замялся.
Но тут некстати вмешался Андрей:
— Да!
— Так, — Скоробогатов слегка распрямил плечи и кивнул Берендею: — ты — молчи, ты все время врешь. Говори, пацан.
Берендей смутился. Вообще-то он очень редко врал.
— Я видел, как он превратился в медведя. Он голосовал на дороге, и я остановился. Он превратился в медведя и скинул мою машину в канаву.
Скоробогатов повернулся к Берендею:
— Ну? И дальше будешь врать?
— Нет, — Берендей вздохнул.
— У меня винтовка, с оптикой. Калибра 7,62. Хватит, как думаешь?
Берендей усмехнулся бы, если б не ощущение предстоящей трагедии:
— Он вчера вышел против шести карабинов этого калибра и двустволки двенадцатого калибра. И убил четверых.
— У меня серебряные пули, — мрачно сообщил Скоробогатов.
Берендей бы рассмеялся, но было не до смеха.
— Ему все равно. Хоть золотые. Поверьте.
— Значит, про то, что оборотня можно серебряной пулей убить, — враки? — Скоробогатов не удивился, не смутился и не расстроился.
— Абсолютные, — Берендей пожал плечами.
— А может, ты опять мне врешь?
— Он умеет превращать его в человека! — опять некстати сунулся Андрей.
— Правда? — Скоробогатов заглянул Берендею в глаза.
— Нет, — ответил Берендей. — Если бы я мог превращать его в человека, я бы не позволил убить столько людей.
— А что ты можешь? — Скоробогатов не повышал голоса. — И кто ты вообще такой, парень, а?
— Я егерь, — тихо ответил Берендей.
— Ты опять мне врешь, — устало констатировал Скоробогатов. — Хорошо хоть не хамишь. Я смотрю, кому-то ты дохамился…
Он слабо улыбнулся.
Берендей смутился и почувствовал, как загорелись щеки.
— Это ему… — он совсем растерялся и не знал, что стоит говорить, а чего — не стоит, — медведю…
— Да? Значит, и впрямь можешь его в человека превращать?
— Нет. Я… У меня есть оберег. Если я встречаю его в человеческом облике, я могу сделать так, что он не обернется… не превратится в медведя. На один час. Но для этого он сам должен превратиться в человека.
— Покажи оберег, — Скоробогатов властно протянул руку.
— Он только для меня, — Берендей покачал головой, — там моя кровь перемешана с его.
— А кто тебе его сделал?
— Сам.
— Опять врешь?
Берендей не хотел конфликтовать, но ему это стало надоедать.
— Послушайте. Я уважаю вас. Я понимаю ваше… отчаянье. Но я буду говорить только то, что считаю нужным. И не стану скрывать того, что может повредить вам. Более того, сообщу все, что может вам помочь. Вы поняли меня?
Скоробогатов усмехнулся:
— Ладно. Я понял. Семен сказал, что ты отличный мужик.
Он легонько хлопнул Берендея по плечу. По правому. Рука у него была тяжелая — Берендей еле сдержался, чтоб не выругаться.
— Извини, — Скоробогатов догадался, — я забыл. Сильно порвал медведь-то?
Берендей покачал головой.
— Так что ты мне посоветуешь?
Берендей задумался и сказал:
— Мне трудно что-то посоветовать. Я уже сообщил Семену, что не охочусь на медведей. Я говорил со старым медвежатником. Он сказал, что этого медведя можно взять только на рогатину. Человек пять-шесть для этого надо, и рогатины надо специально делать, покрепче.
— Да? Может, нас двоих хватит? Не побоишься?
Берендей покачал головой:
— Я не побоюсь. Только это самоубийство. Вес очень большой. Килограмм семьсот.
— А медвежатник твой?
— Михалычу семьдесят шесть лет. Куда ему с рогатиной… Даже не зовите его, а то ведь он пойдет.
— Жаль…
— А меня возьмете? — спросил вдруг Андрей, который ловил каждое слово в разговоре.
Значит, задела его эта история с дуэлью… Смелым решил стать? Берендей смерил Андрея взглядом, так же как и Скоробогатов. И одновременно с ним сказал:
— Нет.
Отец никогда не говорил Берендею «ты еще мал». Сколько бы лет ему ни было. Он всегда позволял ему делать то, что делал сам. А если Берендею было это не по силам, он и сам это понимал, без обидных пояснений. Но сейчас очень хотелось сказать Андрею: «Ты еще мал».
— Только если твои родители мне расписку напишут, что не возражают, — ухмыльнулся Скоробогатов.
— Я совершеннолетний! — возмутился Андрей.
— И давно? — спросил Берендей.
— Какая разница. С восемнадцати лет в армию берут.
— Ну так лучше бы ты сходил в армию. Пользы было бы больше, — едко сказал Скоробогатов.
Берендею стало жаль парня.
— Не обижайся. Медведь вчера убил четверых вооруженных людей из семи, а пятого тяжело ранил. Здоровых парней из службы охраны, которые отлично стреляют. И если идти на него с рогатиной, потери могут быть еще больше. Если ты испугаешься или растеряешься, от этого не только твоя жизнь будет зависеть, понимаешь?
— Я не испугаюсь.
— Нет, Андрей. Это не игрушки. Тут нужна сила, физическая сила. И очень крепкие нервы.
— Ага! Значит, у тебя и сила, и нервы, а я еще сопляк?
Скоробогатов разрешил их спор грубо и быстро:
— Да, ты еще сопляк. И не о чем говорить.
Берендей глянул на него то ли с осуждением, то ли с благодарностью. Может быть, этот сопляк впервые в жизни решил вести себя по-мужски…
— Ну так что, пойдешь со мной? — снова спросил Скоробогатов Берендея.
Берендей пожал плечами.
— Я пойду. Это мой участок. Это входит в мои профессиональные обязанности — отстрел вредных хищников. Только бесполезно это. Нам его не взять. Я держал его на рогатине, я знаю, что говорю.
— Семен тоже пойдет.
— Он сегодня сказал, что не пойдет ни за что.
— Да мало ли что он сказал, — отмахнулся Скоробогатов, — ты его не слушай, он пойдет.
— Есть еще одна вещь… — Берендей помялся, но решил сказать. — Дело в том, что я не могу его убить.
— Это почему еще? — удивился Скоробогатов.
— Он… заговорен. От меня.
— Так, — протянул Скоробогатов, — значит, медведь-оборотень. Это раз. Оберег — это два. Ну, и три — он от тебя заговорен. Не слишком ли много на одну историю? Кто ты такой, парень, а? Быстро говори!
Скоробогатов нагнулся к самому его лицу и выдохнул последние слова. Для зверя это — приглашение к драке. Как у людей — бросить перчатку, так у медведей — дохнуть в морду сопернику. Медведь сначала отстраняется, а потом кидается в атаку. Или уходит. Скоробогатов и сам был похож на медведя. Но Берендей сдержался, даже отстраняться не стал:
— Я же сказал, что буду говорить только то, что считаю нужным.
— Ты что, не понял, с кем имеешь дело? — Скоробогатов все равно почувствовал волну враждебности, исходящую от Берендея. Как зверь.
— Мне наплевать, — ответил Берендей, не в силах погасить свою злость.
Скоробогатов сгреб его порванное плечо огромной рукой и зажал как в тиски.
— Ну? Кто ты такой на самом деле? Что ты еще про него знаешь? Может, ты такой же, как он?
Было больно. Берендей почувствовал, как кровь отливает от лица. И что это он имеет в виду, говоря «ты такой же, как он»? Неужели и это он чует, как зверь?
— Вы ничего не добьетесь, — тихо ответил он. — Или я буду помогать вам, или я буду действовать без вас. А вы — без меня.
— Да? А я могу быть уверен, что ты действуешь не против меня? Ты появился там в Новый год в то самое время, когда мой сын был убит. Или это совпадение?
— Это не совпадение. Медведь преследовал меня, но я ушел. И он нашел новую жертву.
— Как это ты ушел от медведя, а?
— А вот так. Взял и ушел. Я быстро бегаю по снегу, а медведь так быстро бежать не может.
Скоробогатов сжимал руку все сильней. Неужели и это придется ему простить? Он смотрел в глаза не мигая, и пока Берендей удерживал этот взгляд.
— Человек не может убежать от медведя. Кто ты такой?
— Я не действую против вас, — рыкнул Берендей. — Не злите меня, иначе вам и вправду придется без меня обойтись.
Скоробогатов оттолкнул его к буфету, вскочил с места и заходил по кухне, как по клетке. Берендей удержал равновесие и не упал. Глянул на плечо: на чистом свитере снова расплывалось красное пятно. Скоробогатов прошел из угла в угол раза четыре, а потом остановился, словно одумался.
— Извини, — бросил он без особого раскаянья.
— Вы испортили мне третий свитер, — фыркнул Берендей. — Если швы опять разошлись, мне влетит от хирурга. Думайте, что делаете.
— Ну ладно, извини, сказал же! — Скоробогатов сел. — Хочешь, пришлю тебе другого хирурга? И свитеров десяток?
— Нет, спасибо. Достаточно того, что вы этого не повторите.
— Да не повторю, не повторю. Не хотел я. Нашло на меня.
Берендей подумал, что было бы, если бы на него самого «нашло». А Скоробогатов и вправду похож на берендея. На невоспитанного берендея. И ведет себя, как зверь, и в нем зверя чует. Может, дед его был берендеем? Или прадед?
— Ну не злись, а? — Скоробогатов заглянул ему в глаза чуть ли не снизу вверх.
Берендей усмехнулся:
— Идите к черту. Я не злюсь.
— Слушай, а как он выглядит, когда человек? Вдруг встречу и не узнаю гада? Или он кем хочешь обернуться может?
— Нет. Кем хочешь не может. Ну, здоровый мужик. Повыше меня. В плечах пошире раза в полтора. Весит килограммов девяносто пять, если не больше. На хоккеиста похож, только клюшки не хватает. Одет в ватник и ватные штаны серого цвета. Сапоги дорогие, охотничьи. Волосы русые, обычные. Борода нечесаная. Глаза, похоже, карие. Ну, и рожа разбита, как у меня.
— Что, правда, что ли, с ним дрался? — не поверил Скоробогатов.
Берендей пожал плечами.
— Он же, говоришь, в тяжелом весе? И руки у него длинней…
— А мы не боксом занимались. Мы подрались просто.
— Да? — Скоробогатов призадумался. Видимо, хотел понять разницу между боксом и дракой. — И кто кого?
— Да никто. Не могу я его убить. Вот вы можете убить человека?
Скоробогатов хмыкнул:
— Да как два пальца… А этого так и зубами порву.
— А я — нет. И Михалыч не смог.
Скоробогатов снова вскочил и заходил по кухне, а потом повернул к Берендею искаженное злостью лицо:
— Так это он у вас в руках был, и вы его отпустили? Так я понимаю?
— Не кричите, — охладил его Берендей.
— Да? А может, ты мне и про серебряные пули соврал? А? Может, ты не хочешь, чтобы этого медведя убили, а?
Берендей уставал от таких людей. Он вздохнул и поднял глаза:
— А вы мне утюг на живот положите и спросите еще раз. Может, я отвечу то, что вы хотите услышать.
— Ты мне не хами, — Скоробогатов оперся обеими руками на стол и набычился.
— А вы — мне, — ответил Берендей. Ну как с ним разговаривать?
— А вот я сейчас пойду и проверю, соврал ты мне или нет! — рявкнул Скоробогатов и направился к двери.
— Вы сумасшедший? — как можно спокойней спросил Берендей. Но это большого босса не остановило. Он вышел в сени, с грохотом захлопнув дверь. Берендей нагнал его только на ступеньках крыльца.
— Послушайте, — Берендей положил руку ему на плечо, — послушайте меня…
Но Скоробогатов не остановился и потопал к джипу своей утиной походкой.
— Остановитесь, — устало попросил Берендей.
— Ты мне не помешаешь его убить, — Скоробогатов на секунду оглянулся. Похоже, он вполне поверил в то, что только что сам себе придумал.
Он залез в джип и завел мотор. Но, подумав, опустил стекло и выглянул:
— Где ты его видел в последний раз?
— Примерно два с половиной километра отсюда по дороге.
— Надеюсь, ты не соврал, — Скоробогатов поднял стекло.
Большой босс был одет в куртку из лайки, спортивные брюки и ботинки на тонкой подошве. Очень удобная одежда, чтобы ездить в машине за город.
— Вы с ума сошли! — крикнул Берендей, надеясь перекричать взревевший мотор.
Но Скоробогатов уже начал разворачивать машину. Берендей бегом вернулся в дом.
— Так, Андрюха, — начал он с порога, натягивая сапоги, — сиди здесь. До моего прихода. Или до утра. Нет, лучше не здесь. В библиотеке. Туда он не сможет попасть. Почитай чего-нибудь там. И запрись изнутри, хорошо?
Он накинул ватник.
— Я с тобой, — Андрей вскочил.
Берендей застонал и хлопнул ладонью по коленке:
— Вот только тебя мне и не хватало. Для полного счастья.
— Я все равно пойду с тобой, хочешь ты этого или нет! — глаза парня сверкнули.
Берендей покачал головой и скрипнул зубами.
— Черт с тобой. Одевайся. Пока я сарай открываю.
— Зачем? Поехали на моей машине!
Эта идея показалась Берендею неплохой. Впрочем, на мотоцикле он чувствовал себя уверенней.
— А если я ее разобью? — спросил он.
— Да и хрен с ней! — удивился Андрей.
Конечно, папа с мамой еще купят, чего жалеть…
Андрей оделся быстро и, пока Берендей запирал дом и кидал на заднее сиденье лыжи и ружья, включил мотор «ситроена». Но пересел на пассажирское место.
— Сперва на кордон заедем, — Берендей выехал из двора, — там Семен мне визитку оставил, надо его вызывать. Если он успеет этого ненормального догнать раньше, чем медведь.
Он ударил по газам и почувствовал, как машину повело.
— Черт, скользко-то как…
— А где ты так ездить научился? У тебя же нет машины? — спросил Андрей.
— Я в армии два года МАЗ водил. Я тебе скажу, это поинтересней, чем на легковушке ездить.
Берендей затормозил перед охотничьим домиком и развернулся:
— Я сейчас, жди здесь.
Семен не соврал: его визитка лежала на столе в общей комнате — черная с серебряным тиснением, из пластика. Берендей сгреб ее в кулак и выбежал во двор, но вовремя вспомнил, что надо бы прихватить теплой одежды: в охотничьем домике всегда валялись старые куртки и ватники. Нахватав целый ворох зимних вещей, Берендей вернулся к машине и сказал, усаживаясь на водительское место:
— Ну, теперь поехали догонять этого придурка.
Он не глушил мотора, поэтому сразу рванул с места. Отец не одобрял его пристрастия к быстрой езде, да Берендей и сам понимал, что так ездить нельзя. Но все равно любил скорость, особенно на мотоцикле, когда от ветра перехватывает дыхание и надо крепче сжимать руль, чтобы не стащило назад.
— С тобой ездить, как на американских горках! — охнул Андрей и внезапно сменил тему: — Слушай, этот Скоробогатов — он же сволочь! Зачем ты за ним поехал? Пусть бы попробовал сам убить своего медведя!
— Это не его медведь, а мой, — усмехнулся Берендей. — Во-первых. А во-вторых, про медведя нельзя говорить «убить». Примета нехорошая.
— Он ведь не оценит, даже благодарности не почувствует, если ты его сейчас из лесу вытащишь.
— Знаешь, — Берендей на секунду задумался, — человеческая жизнь дороже благодарности. И спасать ее надо иногда вопреки воле того, кого спасаешь. Даже если он и вправду хочет умереть.
Машина начала вихлять, и Берендей на несколько секунд потерял управление. Была бы она заднеприводной, ему бы не удалось ее удержать.
— Ты считаешь, человек не вправе распоряжаться своей жизнью? — спросил Андрей, ничего не заметив.
— Нет. Не вправе. Ни своей, ни чужой. Может быть, я неправ.