– Именем короля Сабатеи, откройте!
Они вламывались в дома – иногда преодолевая вялое сопротивление хозяйской охраны, и тогда в дело вступали «драконы» или закарисовские гвардейцы. Иногда хватало упоминания о королевском приказе.
Как вот сейчас, например.
– Мы чтим нашего короля! О, Иштар милосердная, за что нам такое разорение?!
Сухонький управитель, напоказ бьющий себя в грудь и рвущий седые редкие волосёнки посреди дворика, был не прав – никакого разорения они не творили. Просто осматривали дома и подвалы, особенно – подвалы. А так – даже на женскую половину не лезли, хотя королевский приказ позволял. Попробуй, не пусти такого, с приказом да десятком вооружённых до зубов головорезов!
Рушили и ломали тоже довольно редко – пока всего в двух домах, а дело близилось уже к полудню, и осмотрено более сотни. По притихшему городу ползли странные слухи – разрушали лишь те дома, в которых оказалось много павлиньих перьев.
Сперва горожане не верили. Но когда после ожесточённого, но быстро подавленного сопротивления был захвачен дом достопочтенного Эребуза, знаменитый своими «павлиньими мостками», да и другими многочисленными украшениями в «павлиньем» стиле, а по доносящемуся изнутри грохоту стало понятно – ломают! – город дрогнул. И те горожане, которых пока ещё не коснулась карающая рука, поспешили домой, чтобы немедленно повыкидывать «эту пакость», ставшую вдруг залогом несчастья.
Успевали, правда, не все.
– Конан!
Голос у Квентия был такой, что король Аквилонии сам предпочёл выйти во двор.
– Чего тебе?
Выглядел Квентий тоже не очень – бледный и с расширенными глазами.
– Мы нашли жреца.
– Точно – жреца?
Они уже ошибались. Дважды.
– Точно, – Квентий хмыкнул и зябко передёрнул плечами. Пояснил – У него подвал… это видеть надо. И перо… только это тоже надо видеть!
***
Перо действительно было особенным. Мягкое, переливчатое, словно из тонких драгоценных паутинок сотканное, отливающее то золотом, то синевой. Но главная особенность была не в этой переливчатости. Главной особенностью пера был глаз.
Натуральный, почти человеческий, только крупнее. Со всем, что глазу положено – веками, ресницами, чёрной точкой зрачка и переливчатой радужкой, отливающей то золотом, то синевой. Глаз располагался на конце пера, в самом широком месте, и с немой укоризной смотрел в затянутый «павлиньим» шёлком потолок.
Конана передёрнуло.
– Это что за пакость? – он поддел пальцем перо, повертел по столу. Глаз выглядел настолько настоящим и объёмным, что казалось – вот-вот моргнёт. Но – только казалось. Перо оставалось плоским и неподвижным, глаз – тоже. Только шевелились под сквозняком длинные ресницы.
– Вот, значит, как оно выглядит, настоящее перо Золотого Павлина Сабатеи… – задумчиво произнёс Эрезарх. Добавил буднично, – Что ж, хотя бы будем знать на будущее, что именно искать.
Ему было чем гордиться – это его личные стражники, а вовсе не доблестные гвардейцы Конана или Закариса, первыми отыскали нужного жреца.
– Где хозяин?
– В подвале. Мы решили, что нет смысла тащить его куда. А криков не слышно – двери толстые.
– Умная мысль. И давно?
– Да сразу же, как обнаружили. У одного из моих стражников девять зим назад этой птичке скормили жену. Беременную. Он вызвался, а я… не стал удерживать.
Конан кивнул понимающе – он бы тоже не стал. Но всё-таки – простой стражник? В этом деле специалист нужен. Что, если единственный найденный жрец умрёт под излишне усердной пыткой, так ничего и не сказав?
– Но сможет ли простой стражник?..
Эрезарх усмехнулся жёстко, качнул головой:
– Этот – сможет. Он учился – все девять последних зим. Одновременно на палача и лекаря. Говорил, эти занятия очень похожи. Для обоих главное – не дать человеку умереть раньше времени.
Из глубины дома донёсся еле слышимый крик. Если бы Конан не прислушивался – не услышал бы, несмотря на весь свой хвалёный варварский слух. Эрезарх вот не услышал.
– Думаю, ещё до вечера мы всё узнаем и вернём твою… дочь, – король Сабатеи бросил на Конана тревожный взгляд. – Может, ритуал ещё и не начинали. Павлина кормят раз в полторы-две луны, не чаще…
***
Эрезарх ошибся – жрец продержался менее одного поворота клепсидры.
На этот раз по стене Конан полез сам.
Никаких узких окон наверху не предвиделось, – на втором ярусе шла украшенная аркадой галерея, не то что порядочного киммерийца – водного жеребца целиком затащить можно, ежели сил хватит да верёвки не лопнут. И потому от попыток гвардейцев задвинуть драгоценную королевскую особу в более приличествующие для неё задние ряды Конан просто отмахнулся. Даже спорить не стал. А с наиболее активно возражающими поступил просто – отослал на другую сторону, к парадным дверям. Пусть стучат там себе да вопят «именем короля!», внимание отвлекая.
Засыпанные мусором улицы Сабатеи в это еще далеко не вечернее время были пустынны. Люди бежали из города с той же панической целеустремлённостью, с каковой ещё вчера рвались под защиту городских стен. Те же, кто не покинул пределы города, старались не покидать и пределов собственных домов. Редко-редко прошмыгнёт кто от одного дома к другому, да хлопнет где поспешно закрываемая дверь. А так – только ветер гуляет по улицам, вороша странный мусор.
Нигде и никогда Конан не видел столько павлиньих перьев – перепуганные горожане на всякий случай спешили избавиться от опасных украшений.
Верёвка с металлической «лапой снежного барса» на конце легко зацепилась за колонну, подъём не доставил ни малейших затруднений. С кинжалом, на время подъёма зажатым в зубах, Конан выпрыгнул на внешнюю галерею, одновременно выхватывая длинный меч из заплечных ножен. Но предосторожности оказались излишними – галерея была пуста. Краем глаза отметив, как быстро и бесшумно заполняется тянущийся вдоль всего фасада узенький балкон карабкающимися через невысокую балюстраду фигурами бойцов, Конан осторожно прошёл сквозь высокую арку в нечто вроде зала со ступенчатым возвышением по центру. Зал тоже был пуст. Оно и понятно – снизу смутно доносились невнятные крики и шум. Конану даже показалось, что он разобрал далёкое: «Именем короля Сабатеи!».
Охраны у трёх ведущих в глубину дома дверей не было тоже.
Беспечный народ эти жрецы! Заходи, кто хочешь, бери, что хочешь…
По внутренней лестнице возглавляемые королем Аквилонии гвардейцы спустились, не встретив ни малейшего сопротивления. Потому что вряд ли можно всерьёз поименовать настоящим сопротивлением юного и отвратительно вооружённого нахала, по какой-то нелепой причине вообразившего себя воином. Юнца отключили лёгким ударом копейного древка в висок, даже не позволив ему обнажить свой смехотворный меч. А вывернувшейся откуда-то и уже совсем было собравшейся заорать служанке зажали рот широкой воинской ладонью. А потом ещё немножко потискали – уже несколькими ладонями, быстро, по деловому, но очень эффективно. Так, что оставленная с приоткрытым ртом девица напрочь позабыла, для чего она этот самый рот открывала, и только смотрела вслед гвардейцам с восторгом и надеждой.
Первого настоящего охранника встретили у выхода во внутренний дворик. Преклонного возраста шемит в белой жреческой хламиде до пят мало походил на воина, однако бойцом оказался искусным. Увидев нападающих, он не стал сразу стискивать зубы и бросаться в атаку, как тот глупый мальчишка на втором ярусе.
Он сначала завопил – громко и пронзительно.
А потом уже стиснул зубы и в атаку бросился, размахивая сразу двумя длинными кинжалами. И успел поранить двоих, прежде чем Клавий нанизал его на длинную пику. Но Конан узнал об этом уже потом – ему некогда было задерживаться.
Тем более, что белая хламида этого охранника была перехвачена переливчатым сине-золотым поясом.
Такие пояса – знак приближённых. Не просто рядовых охотников или даже кормильцев, а охранителей сна, высшей касты жрецов птички с почти живыми человеческими глазами на перьях. Золотой Павлин был тварью ночной. Днём он спал в специальном подземном убежище, будучи совершенно беспомощным, и высшие жрецы ревностно оберегали его покой.
Но, если уж тот жрец не соврал в этом, то не должен был соврать и в такой мелочи, как расположение входа в подземное дневное убежище кровожадной твари. И располагалось оно вовсе не во внутреннем дворике, как во всех приличных домах. Потому-то Конану и некогда было отвлекаться на всяких жрецов, завязавших в этом дворике драку с гвардейцами…
Он влетел в угловую комнатку левого крыла, на три-четыре шага опережая воинов. Одним ударом опрокинул тяжёлый стол, ногой отшвырнул к стене длинноворсный роскошный ковёр вендийской работы.
Так и есть!
Большой квадратный люк, прикрытый цельнокаменной плитой с бронзовым кольцом-рукояткой.
Конан рванул за это кольцо так, что успел даже перепугаться – а ну как вылетит непрочно закреплённый штырь? Но штырь не подвёл – видно, вмурован был на совесть. И то сказать, не для себя старались. А для такого божества попробуй что не на совесть сделать – вмиг следующей ритуальной жертвой окажешься! И к друидам ходить не надобно, догадаться чтобы.
Крышка взлетела легко, словно и не была вытесана из камня толщиной в локоть и длиной по каждой грани не меньше человеческого роста. Вниз вела крутая каменная лестница. Широкая – можно троим в ряд пройти – и ярко освещённая. Но не факелами или там масляными лампами, а необычной магической дрянью навроде крупных кристаллов, собранных по нескольку штук в плетеные сеточки и на равном расстоянии развешенные по каменной стене. Так хозяйки вешают в погребах на зиму сетки с луком, чтобы не пропал – разве что лук не светится. Впрочем, в этом «погребе» хозяйки не водилось. Если не считать таковой мерзкую птицу.
Но водились жрецы.
Трое в подпоясанных синим золотом белых хламидах устремились навстречу непрошеным гостям, воинственно размахивая уже знакомыми длинными трезубыми кинжалами, толкаясь локтями и чуть ли не спихивая друг друга со ступенек в стремлении добраться до врага первым.
– Живыми! – рявкнул Конан своим и чужим гвардейцам, дождавшись, пока трое охранителей сна, безбожно пихаясь, выберутся из люка и освободят дорогу. Он не собирался задерживаться и здесь.
Отпихнув с пути попытавшегося было перегородить проход своим тощеньким тельцем охранителя, Конан ссыпался по лестнице вниз со стремительностью и неукротимостью горной лавины. Обнажённый клинок он держал перед собой – допрашиваемый Зурабом жрец говорил, что внизу обычно бывает пятеро, так что расслабляться пока рано. Прежде следовало отыскать затаившуюся парочку, оказавшуюся то ли умнее, то ли просто трусливее своих сразу же полезших наверх соратников.
А вот, кстати, и они. Даже искать не пришлось.
Двое оставшихся ожидали Конана внизу, в шаге от последней ступеньки. С уже надоевшими чуть ли не до тошноты трезубыми саями наперевес – да что они тут, другого оружия не знают, что ли?!
Они стояли, застыв неподвижными изваяниями с двух сторон тёмной арки. Кристаллы над ними сияли особенно ярко – слева холодным голубым огнём, справа – тёплым желтовато-оранжевым. Очевидно, жрецы-охранители ждали, когда Конан спустится с последней ступеньки и окажется как раз между ними, чтобы напасть одновременно, сразу с двух сторон. А что? Могло бы и сработать. Если был бы тут кто другой, а не король Аквилонии, подобные наивные хитрости ещё в ранней юности на завтрак кушавший даже без лепёшек и соли…
Конан не стал спускаться по последним шести ступенькам и изворачиваться, принимая заранее проигрышный бой. Вместо этого он раскинул руки и прыгнул.
Будучи опытным бойцом, киммериец всё рассчитал верно – жрецы не успели вскинуть кинжалы на должную высоту. Ему даже меч не понадобился – рук хватило. Для того, чтобы припечатать злополучных жрецов к каменной стене затылками – со всего размаху огромного тела, прыжком с высоких ступенек еще и усиленного. У левого охранителя лязгнули зубы – мощное предплечье киммерийца пришлось ему как раз под подбородок. Правый был повыше, и его огрело аккурат поперёк груди, вышибая из неё воздух. А затылками о камень после этого они оба приложились уже одинаково.
Сам же Конан о стену не ударился – как раз вписался в полутёмный проём под аркой и рухнул на высокую гору шкур и что-то мягкое.
Мягкое пискнуло и слабо затрепыхалось.
Конан и сам не понял, как оказался на ногах – уж больно противным было это тёплое и мягкое шевеление. Его просто отбросило – не столько опасением, сколько отвратностью. Но вцепившихся в мягкое и тёплое пальцев он при этом не разжал – ещё чего!
Поднялся, сжимая в руке нечто, вяло подёргивающееся. Шагнул к свету.
И выругался, помянув не только преисподние Зандры, но и всех его демонов поименно.
Это не было похоже на птицу.
Это вообще ни на что не было похоже!