— Здесь слишком холодно, чтобы одеваться так вызывающе, — хриплый голос инспектора Редвела, как всегда, заставил вздрогнуть от неожиданности. Аманда повернулась, ощутив на своей шее приятное касание пушистого меха.
— Здравствуй, Себастьян. — Коллега выглядел так, будто дня три не спал: тёмно-серый мятый плащ, чёрный нос — явно сухой, глаза лихорадочно блестят, а шерсть кое-где скаталась в жирные сосульки. — Ты всерьёз взялся за это дело?
— Ты же знаешь, это по моей части. Итак, что мы имеем? — в лисьих лапках очутились блокнот и карандаш. Хотя, спрашивал он скорее по привычке: острый нюх уже подсказывал, где надо искать потёки старой крови и лежащее тело.
— Три дня. Оно здесь три дня, как раз после того, как мы нашли предыдущее.
— Опаздываем! — Лис принюхался: пахло потным Бэбилом и его гамбургером, пахло сладковатыми духами Аманды, но этот еле заметный запах с железным привкусом говорил о том, что они кое-что упустили. — Кто нашел труп?! — выкрикнул Рэдвел.
— О! Инспектор Бастро явился! Во всей своей пушистой красе… — это подвалил начальник отдела — высокий и мускулистый Севиндж. Он приобнял Аманду и вызывающе улыбнулся. Лиса перекосило от ненавистной клички и вида бывшего напарника.
— Не до разборок, Джеф, кто нашёл тело?
— Это моя территория, и мне дела нет до твоей алхимии. Если бы не Сама… То твоей лапы бы здесь не было! — Естественно, против распоряжения королевы у Севинжа аргументов не могло быть, но он каждый раз ворчал, как старый беззубый Барбос на цепи. — Приведите мальчишку!
— Мальчишки нет! — раздалось из дальнего конца площадки. — Он убежал предупредить мать, что задержится, и еще не вернулся.
— Вот, дьявол! — выругался Севиндж, понимая, что облажался перед бывшим компаньоном.
— Здесь адрес: Вигероус стрит, дом три, — Аманда протянула протокол. — Лис вцепился в её руку, уловив этот терпкий искомый запах на запястье.
— Сама не знаю, где успела… — пробормотала девушка, пытаясь разглядеть размазанное бурое пятно.
— Это метка! Чёрт, побери! Это метка! — вскрикнул Редвел, вовремя прикусив свой длинный язык. Аманда давно ему нравилась, ещё совсем до… И ОН это понял. Он поставил метку, чтобы поиграть со своим давним противником. Следующей будет Аманда, и, конечно, полиция её не защитит, а значит, придётся тащить девку с собой!
— Что в этом пятне такого? — вопрос невозмутимо жующего рядом с трупом Бэбила вернул Себастьяна к реальности.
— Это не просто кровь, — рыкнул он. Это мёртвая кровь. — Аманда, обмокни платок в это, не хватало умереть от заражения.
— Что значит мёртвая? — Севиндж посерьёзнел и выдал затрещину Бэбилу, гамбургер отлетел к стене. Себастьян поморщился, но двинулся в ту же сторону.
— Вот здесь несколько капель, здесь уже лужица. В темноте одежда чуть блестела… — вы опрашивали его на этом месте? Там у стены он прижался спиной. Судя по отпечаткам, драная рана на спине и в области печени. Цвет очень тёмный. И запах.
— Не пойму! О чём, в конце концов, речь?! — Севиндж понял, что явно упустил убийцу, но неясно было, причем здесь кровь.
— Это Авалур! — сквозь зубы рявкнул Рэдвил. — Он был уже в новом теле. Смерть наступила два часа назад. Вы упустили его. Теперь это дело моё. Окружить дом, но не входить! Аманда, ты со мной. Мы идём по следу.
Тишина. Память нехотя выдаёт обрывки воспоминаний. Что же случилось перед тем, как в глаза полыхнуло белым огнём?
— Надо срочно лететь, на Ганимеде какой-то придурок, прости, гениальный учёный, темпоральный коллапсар соорудил. Ребята тебе уже аэр приборами забивают, когда сможешь быть? – это Командор, он встревожен и сердит.
— Я недалеко, скоро буду.
Аэр на стартовой площадке, в руки суют наспех, на клочке бумаги начерканный список укомплектованного оборудования, кто знает, что может пригодиться, стремительный взлет через атмосферу, гиперпрыжок, скольжение вниз, к скоплению летательных аппаратов над скалой, слишком округлой, чтобы быть естественной, и белая слепящая вспышка.
Чёрт, мои глаза… Попытка ощупать лицо пугает – руки не чувствуются. Равно как и все остальное тело: полное отсутствие ощущений. Тишина, темнота, отсутствие направления верх-низ, комфортная неощутимая температура. Сознание, лишенное возможности зацепиться за сенсорное восприятие, медленно скатывается в сон.
Начало
ЕВВ. Металл и разум.
Описание:
Сейверу ОСУЛа Алисе Траум начальство дает необычное задание.
Посвящение:
Алисе, которая со мной уже два десятка лет.
Примечания автора:
ГГ у меня как всегда, сейвер ОСУЛа Алиса Траум, остальные появляются и исчезают по мере необходимости. Мир олухов начинается с 16 главы, Канонные персонажи появляются где-то в середине.
Моментами обоснуй притянут не то что за уши, но и за прочие выступающие части тела. По отношению к миру Олухов иногда все сбивается в лютый ООС, но тогда вступают в силу правила мира Кольца.
Ничего особенного вы здесь не встретите – немного философии, немного драк, немного гета, совсем намеками слэш (или все-таки гет, х его зJ), много только букафф. Из-за размера и рейтинг задран, все-таки совсем малышатам читать будет скучно и долго. Да, я знаю, что длинные тексты я пишу суховато и скомкано. В общем, что получилось.
Кто хочет чуть больше знать про мир Алисы, тому сюда https://ficbook.net/readfic/4504234, в первую часть.
========== Подарок ==========
Стихотворение является подарком от замечательного автора Asienka h
Я мимо теперь не пройду, взят курс на другую дорогу
Границы сломав на бегу — все инсталлирую в прогу
Время раскроет предел, и больше никто никому не обязан
Коннект не сознаний и тел, а просто металл есть и разум
Там опции в прошлых часах, часть неопознаных граней
И порции жизни лежат на весах, а будущее — в тумане
Можно рывком, разбежаться и пусть случится все сразу
Тогда победит, кто поверить успел в металл или в разум
Не просто считаться вершителем благ, курировать судьбы
И действует давний прописанный баг и что-то да будет
Вот только не надо все усложнять и подчиняться приказу
Уходит в развитие снова и вспять металл словно в разум
========== Глоссарий ==========
Комментарий к Глоссарий
С пинка и с неоценимой помощью bitari, которая и составила 98% данного словаря.
ОСУЛ — Общество Спасения Уникальных Людей. Основной вид деятельности — вытаскивать из прошлого/параллельных реальностей талантливых людей. Цель ОСУЛ — ученые, изобретатели, поэты, художники, общественные деятели… Предварительно оценивается их деятельность во Времени их жизни, потенциал адаптации при переносе, возможность переноса. Перенос состоится тогда, когда жизненный путь человека закончен (т.е. если он пропал без вести или умер).
Главные инструменты ОСУЛ: хроноскопы, в объективе которых можно наблюдать за любым человеком из прошлого (будущее закрыто и неопределенно) и Машины Времени.
Главное здание ОСУЛа, ЛТИИВ (Лавский Темпоральный Институт Исследования Времени) находится в городе Лавск, Земля.
Сейвер — агент ОСУЛ, работающий непосредственно в потоке иного Времени, сам себе техник, медик, боец и стрелок, водитель, специалист по выживанию, актер, переводчик, историк, психолог, и даже немножечко маг. Сейверов обучают работать с тонкими планами, биоэнергией, молекулами. Сращивать кости и видеть человека через стену, найти металлическую монету в земле, погасить или разжечь огонь, запустить остановившееся сердце, наложить заплату на атомный реактор, даже погодой управлять при благоприятных воздушных течениях, конечно. А собственной энергии можно добрать от костра, или от электрической розетки, например.
Командор — первый сейвер и основатель ОСУЛ, ныне руководитель этой организации.
Как работает перенос: Машина Времени отправляет человека в необходимую точку пространственно-временного континуума. Портал остается открытым и постоянно подпитывается энергией, образуя эластичную энергетическую нить. Привязкой «резинки» к сейверу является хронда, маленькая микросхема в гильзе из тонкой стали. Чтобы вернуться, достаточно просто разрушить микросхему.
Биокукла — выращенный из клеток объекта клон. Биокукла идентична человеку, она выращивается до необходимого возраста на ускорителях, ее приводят в полное соответствие с объектом, повторяя приметы, полученные человеком в процессе жизни – пломбы, татуировки, шрамы. Биокукла неживая. У нее не бьется сердце, не работают внутренние органы, никому еще не удавалось оживить ее, вдохнуть в нее душу.
Кольцо (Содружество Кольца) – объединение населенных планет, жители которых развились до выхода в космос и обладают при этом необходимыми качествами: миролюбием, желанием сотрудничать, ну и так далее. Так получилось, что разумом в нашей Вселенной обладают антропоидные формы, то есть, более или мене человекообразные. При этом развитые технологически.
Отношения в Кольце торгово-туристические. Общего правительства нет, решения, касающиеся всех планет, принимаются Ассамблеей Кольца. Здание Ассамблеи располагается на Даре, планете, изначально ничейной, представляющей собой голый безвоздушный шар. Планета была терраформирована, и постепенно превратилась в центр Кольца. Дар не принадлежит никому, и одновременно всем, так что кормится отовсюду понемножку плюс еще и сам зарабатывает. Там нет промышленной растительности, только насаждения для красоты, нет массовых производств, только высокотехнологичные или штучные.
Эггрегориальные реальности — Миры, основанные на литературном событии. Ученые Темпорального института до сих пор не уверены, овеществляется ли мир до конца, когда в нем работает настоящий материальный агент, или все так и происходит в поле Коа. В эггрегоре перемещение по времени невозможно.
Для того, чтобы иметь возможность взаимодействовать с эггрегориальным миром, надо, чтобы он был материален в мыслях хотя бы 500 000 людей. То есть они подсознательно должны быть твердо уверены — такое есть, где-то там. Далее в текст встраиваются маячки — мелкие детали, на которые настраивается аппаратура переброса при срабатывании, иначе может закинуть совсем не туда.
Когда в эггрегориальный мир перестают верить, он схлопывается и становится недостижим.
Лина приподнялась на локте и посмотрела на своего спутника.
Странно…Она уже видела Алексея удивленным и рассерженным. И спящим. От зрелища «Алексей в растерянности» ей хотелось немедленно схватиться за кристаллы голограммы — заснять и оставить на память. А в последнюю неделю в нем часто просыпался Алексей Сокол, и если его не удавалось «отвлечь», то от расспросов, догадок и советов можно было на стенку лезть. Правда, злиться на него долго невозможно. Да и советы, если честно, были очень и очень дельными.
А уж вид «Алекс влюбленный» с его неповторимой улыбкой моментально выбивал ее из равновесия, превращая сердце в ту самую радостную бабочку. И хотелось… ну ясно, чего.
А теперь вот, новая разновидность! Как назвать, интересно? Наверно, «Алекс дурачится». Зрелище, надо сказать, завораживающее…
Ну, сначала они купались… Алексей учил ее нырять. Потом ныряние как-то само собой забылось… Ну, когда каждый успех отмечается поцелуем… и неудача тоже… Да ну его, это купание! Есть занятия поинтересней…
Потом ее подопечный строил домик из песка(!), комментируя свои действия ну в очень ехидной манере… Последний час Алексей и вовсе дурачился и хохотал, как мальчишка. Заметив ее грустноватый вид, подсел рядышком и рассказал несколько историй, которые рассмешили бы даже ледяную статую.
Потом было заплетание волос… С заплетенными ею коротенькими косичками вид у парня был… она хохотала до слез, пока Алексей вертелся, пытаясь себя рассмотреть, и строил «обиженные» рожицы. Только потом юный нахал каким-то подозрительно невинным тоном заявил, что у него в общем, вид ничего, а вот если она на себя посмотрит… И ахнув, Лина принялась выплетать из волос водоросли… Алексей не терял времени даром, и где он их подобрал, осталось загадкой. И почему она этого не почувствовала — тоже…
Подбил ее (ее!) сыграть в «На что похожа тучка» и вот уже минут двадцать они валялись на песке и рассматривали лохматые, растрепанные ветром, золотисто-белые облака…
Алексей беззаботно заложил руки за голову, спокойно впитывая рокот волн и солнечный свет — Лина опять пожалела, что под рукой нет кристаллов. Голограмму бы сделать! Удивительно красивый кадр. Просто морской эльф (а такие бывают?).
Только .как же непривычно видеть его таким! Спокойным. Словно нет на свете Вадима, демонов… Словно не будет этого «приема».
— Алексей… тебе что, совсем не страшно?
Юноша вздохнул, провел рукой по ее волосам, помедлил — и вдруг прижал к себе, бережно, сильно. Она опустила голову ему на плечо, и услышала звук, ставший для нее родным: биение сердца… Ровный, частый стук.
Лина закрыла глаза, наслаждаясь теплом его рук. Согреваясь.
— Страшно, — признался юноша наконец, — Еще как!
— И мне тоже… За тебя.
— За тебя еще больше. Если он поймет, что ты не на его стороне… Если я тебя выдам… Если он поймет, что я тебя люблю… Мне представить страшно, что он сотворит!
Лина замигала. Подождите, дайте понять, верните время!
Это что ж такое она сейчас услышала?!
— Что-что?
— А что? — Алексей озорно улыбнулся, и солнце засияло в два раза ярче!
— Повтори! — потребовала девушка.
— Что? Что мне страшно? — поддразнило ее зеленоглазое несчастье.
— Нет… Повтори вот это, что ты меня любишь…Ты никогда не говорил.
— Ой, а я это сказал? — «испугался» Алексей. — А меня за это не прирежут?!
— Алексей! — феникс шлепнула его по плечу. — Ох, доберусь я до тебя! Ножика испугался?
Юноша фыркнул и посмотрел на нее с теми самыми теплыми огоньками. О-ой…
— Ножика — нет. Я привык… Помнишь, ты меня тогда допрашивала… «Все-все сделаешь?» Когда ты нож достала, я даже успокоился… Подумаешь, еще один любитель боли…
— Прости…
— Не за что… — усмехнулся Алексей. — А вот когда ты на следующее утро приказала раздеваться…
— Трусишка! — сквозь перехваченное горло протолкнула девушка.
— Грозный феникс!
— Нахал!
— Ведьма!
— Алекс…
— Что? — нежно спросил он
— Я тоже… тебя люблю.
Вот и сказала. А ведь клялась, что промолчит.
Алексей не ответил… Сначала не ответил…
Зато от его поцелуя вмиг закружилась голова и загорелись губы…
И только потом, совсем-совсем потом, она услышала как его шепот шевельнул прядку волос возле уха:
— Я знаю… Я никогда не устану говорить тебе спасибо. Люблю тебя…
Когда Лина закончила рассказ, в комнате повисла неловкая тишина.
— Ясно… — кивнул наконец Алексей с недоброй улыбкой. — Значит, воспитывать меня решил. Хорошо. Ладно. Отлично, пусть попробует!
— Он не просто «попробует», Алекс, этот прием уже в среду! Через три дня!
— И что?
— Ты уверен, что сможешь?
— А что, у нас есть выбор? — Алексей внимательно рассматривал собственные запястья, — Притворяться чокнутым — противно, не то слово, но другие варианты похуже будут. Бежать в никуда мы не можем, на тебе чары «вызова», верно? На мне теперь тоже. Сразу после захвата наложили. Зная Вадима… Откуда угодно притянет, а защиту от них еще найти надо. Умирать я тоже пока раздумал, но если из-за меня убьют еще хоть кого-то…
Вот это называется — разложить по полочкам. Быстро он все просчитал.
— Чего тут не понять… Шансов никаких, а теперь, когда Он вычислил, чем на тебя давить …
Юноша искоса глянул в ее сторону… И Лине остро захотелось немедленно провалиться сквозь камень пола. Свой собственный опыт «укрощения строптивого» помнился очень даже живо.
Хотя Алексей смотрел без обиды. Скорее, с иронией.
— Именно. Он знает. Кажется, малышек пора пристроить в хорошие руки. На всякий случай.
На всякий случай?! Лина ощутила новый приступ паники:
— Алекс…
— Не смотри на меня так! — Алексей уткнулся лицом в ладони. — Я выдержу. Вадим получит своего чокнутого братца для воспитания.
Он опустил руки и улыбнулся почти весело:
— Тупого и тихого, как… надгробие!
— Не переиграй, — Лина с тоской смотрела в его решительные глаза, — Вадим не отличается спокойным нравом.
— Я в курсе, — усмехнулся ее подопечный одними губами, — Дим и раньше…
— Раньше он не сжигал на месте тех, кто вывел его из терпения.
— Ясно. Ничего.
Пока Лина раздумывала, что бы сказать такого… утешительного, тишина в комнате сгустилась до давящей…
Алексей повертел в руках пульт от телевизора. Лина еле успела остановить.
— Не надо, не включай!
— А что?
Что? Все просто. Сейчас по всем каналам время новостей.
А она их уже слушала… Два часа назад.
Вчера вспыхнули волнения в городе Инносенс, в Южной Каролине. Полиция, не сумев успокоить людей, напуганных поправками к закону об Отборе, обратилась в столицу… Идиоты!
Вечером город накрыл непроницаемый фиолетово-синий купол.
Постучав по барьеру, пометавшись вдоль непроницаемой несокрушимой стены, притихшие горожане попрятались по домам. Некоторые собрались на площади, кто-то затеял подкоп — все под неусыпным оком следящих зондов. Кто-то пытался спуститься в люки — наверное, хотел уйти по подземным коммуникациям. Но покинуть обреченный город было уже невозможно.
Сегодня утром на опустевших улицах материализовался карательный отряд. Демонский…
— Мы можем своими глазами наблюдать за наказанием преступников, — орал в камеру корреспондент «Новостей», пытаясь перекрыть страшные крики гибнущих людей.
Наблюдали…
В баре, где она ждала одного колдуна (еще одна несбывшаяся надежда на связь с Лигой), затихли даже оборотни…Объектив видоискателя захватывал то скорченные окровавленные тела, то фигуры людей — бегущие… горящие…
От сцен неприкрытого, дикого насилия к горлу подступала тошнота. Так нельзя с людьми! Ни с кем нельзя…
— Вечером в город войдут вампиры, — жизнерадостно вещал корреспондент, старательно глядя только в камеру… — Нам удалось взять интервью у их полномочного эмиссара. Госпожа Таннель, поделитесь с нашими зрителями планами на вечер!…
Алексей не должен это видеть!
— Знаешь, давай лучше пойдем отсюда, — попросила она, — Мне не по себе… Отвлечемся.
— Идет, — без колебаний согласился Алексей, отложив пульт (охх!) и протянул ей руку .
Поймав ее ладонь, прижал к своей щеке, закрыл глаза…
— Сейчас.
Лина материализовалась в » детской», с трудом сдерживая панику. Машинально улыбнулась детишкам…
Подопечный обернулся .
— Что случилось?
— Прощайся, нам пора.
Она переждала и прощание, и телепорт, показавшиеся бесконечно длинными.
— Что случилось?
— Лучше сядь.
Алексей, не на шутку встревоженный, присел на краешек кресла.
— Что?
— Алексей, меня сейчас вызывал Вадим. Он передумал…
В ы з о в Вадима застал ее в момент одного важного разговора. тупикового разговора, если честно… Ощутив, как ее «дернуло» в астрал, феникс успела только рявкнуть от досады прямо в удивленные глаза собеседника…
… И оказалась в спальне Повелителя миров. Спальне?! Че-е-рт!
После мгновения непонимания и секунды паники девушка нашла взглядом высокую фигуру в черном. Сидящий вразвалочку Вадим был полностью одет… Ох… Хотя это еще ничего не значит.
Лина с улыбкой склонила голову:
— Милорд.
— Вадим.
Преисподняя! Еще один доверительный разговор?!
Ей после первого нервы пришлось коньяком лечить. Первый раз в жизни.
А теперь что?!
На лице, впрочем, эти мысли никак не отразились…Она лишь на миг задержала дыхание, переключаясь на другой режим… Готово. Лина-феникс, доверенное лицо Избранного Владыки, польщенно улыбалась в ответ на доверие своего хозяина.
Не слишком радостно, не переборщи.
— Да, Вадим?
— Сядь, — у ног, померцав роем темных искр, возникло второе кресло…
— Милорд?
— Сядь. И…расслабься. Не на параде.
Совсем странно…
— Как там твой подопечный?
Что ж, если Повелитель настаивает на свободном обращении… Лина спокойно пожала плечами.
— Как всегда. Тихий. Послушный. Листает книжки. Строит домики из песка на пляже.
— Ты водишь его на пляж? — похоже, Повелитель об этом не знал. Зеленовато-серые глаза сузились, — И давно?
— С тех пор, как врачи посоветовали прогулки, — Лина, усмехнувшись, закатила глаза, — Покой, тишина, прогулки, никаких «травмирующих факторов», (это так, на всякий случай, чтобы напомнить Вадиму о… ясно о чем) Я себя ощущаю просто ангелом. Или няней. Давно у меня не было такой спокойной работы!
— Скоро это изменится, — обронил Повелитель, не сводя с нее непроницаемо-пристального, какого-то тигриного взгляда.
Изменится?… Знакомый темный ужас вцепился в горло тупыми когтями. Спокойнее… Он сказал: изменится.
— Ты даешь мне другое поручение? — Лина разочарованно подняла брови. — А мне даже начало нравиться…
Она шла напролом. Если это правда, если Алексея передают кому-то другому… ну тогда ей плевать на конспирацию, на свои планы, на… — они исчезнут сегодня же вечером. Куда угодно… Он исчезнет. Или…
— Нравиться? Это интересно…
Нет, она ошиблась насчет взгляда… Куда там бедным тиграм! Вадим смотрит по… по-драконьи. Холодновато-предвкушающий взгляд, затягивающий. Точно как у дракона. Голодного. Лина, не отвлекайся… от-ве-чай.
— Ну, знаешь, так легко получить награду… Кстати, спасибо, Вадим, я ее уже опробовала! Здорово! И … если честно… я уже стала привыкать, с каким почтением ко мне относятся теперь во Дворце. Хотя и размяться после этого курорта будет очень неплохо!
Вадим медленно кивнул…
— Ясно. Тогда тебе будет приятно знать, что твой статус пока не меняется.
Он выставил ладонь, останавливая ее «протест».
-Я знаю, как ты хороша в своем деле, Лина, но убийцу найти легко. А вот такой человек, который способен терпеть моего братца и не свернуть ему шею — редкость. Он еще не пытался тебя разозлить?
— Нет, а он это умеет?
— В нормальном виде — да.
— Ну, до нормального ему еще не меньше года… А то и двух.
— Вот именно об этом я и хочу поговорить, — Вадим уверенным жестом свел вместе
кончики пальцев. Нахмурился…-Я не планировал того, что произошло, но настырный братец в итоге перестал быть такой занозой… Из него получилось то ли домашнее животное, то ли комнатное растение. Тихое и беспроблемное. — в голос молодого Хозяина мира вплелась нотка злости, — Какое-то время мне казалось, что так даже лучше… Сейчас — нет. Мне не хочется прождать год-полтора и снова столкнуться с проблемой Алексея Сокола. Прежнего Алексея. За эти два года он со своей Лигой изрядно меня достал.
И что теперь?
Лина понимающе кивнула:
— Так ты все-таки склоняешься к варианту «обработки»?
Соловьев-старший усмехнулся:
— Не терпится избавиться? Что-то мой милый братик совсем перестал нравиться дамам… Зоя вон тоже рвется поработать плеткой.
— Не то чтоб я напрашивалась…
— Потерпи. Награда того стоит, поверь.
— Спасибо, Вадим, — Лина удивленно покосилась на внезапно возникший в руке бокал с золотистым напитком и, отпив, изобразила что-то вроде салюта, — Здорово. Так в чем мои новые задачи?
— Ничего особо нового. Раз или два в неделю приводить его ко мне. Если он действительно ничего не помнит… Я думаю, стоит попробовать приручить его. Приучить к себе. Воспитать заново.
Девушка оценила замысел. И впрямь… Могло сработать.
— Красиво! Милорд, прекрасная идея!
— Это хорошо, что тебе нравится. Ты будешь осуществлять контроль над ситуацией. Защиту своего объекта, если понадобится.
В последнее время немало демонов перешли на ночной образ жизни, так что жизнь и смерть кипели в Севастополе постоянно, и найти , что тебе нужно, можно было в любое время суток. Лине потребовался на это всего лишь час. И то потому, что она использовала «порошок забвения», чтобы ее неожиданный интерес не привлек внимания. Собеседники феникса остались в полной убежденности , что она приходила за оружием. А один из ночных собеседников мог спокойно поклясться, что вообще никогда ее не видел.
Нужное жилище — вот оно. Лина просканировала помещение на наличие объекта… Объект был дома, и подавив свирепую радость, девушка «шагнула» вперед… Телепорт.
Оказавшись внутри, феникс немедленно активировала защиту от магических сюрпризов сторожевых заклятий. Стоила она недешево, но себя оправдывала. Вот и сейчас — неведомая магическая пакость испарилась без звука и даже без вспышки, соприкоснувшись с полем защитного амулета.
Довольно необычное жилище. Пышное бело-золотое убранство больше подошло бы какой-нибудь изнеженной демонеске. Слишком много занавесочек и зеркал, подушечек всяких. Даже кружавчиков. Феникс вспомнила голые каменно-холодные стены камеры, в которой месяц продержали Алекса… стены, где единственным «украшением» была выставка пыточных инструментов, и полыхнувшая ненависть моментально вызвала к жизни Феникса. Она давно не убивала, и пробужденный голод по чужой силе , ненавистный и знакомый, сейчас ей поможет…Убийца ее глазами осмотрела комнату.
Объект спал. Широкая постель — затруднит контакт — повысить скорость…
Перенос не требуется — на полу мягкий ковер — погасит все звуки…
В долю секунды она оказалась рядом . И ладонь голодного феникса легла на грудь спящего, жадно впитывая чужое тепло… Контакт! Горячая вспышка, ладонь точно прикипает к телу колдуна, мгновенно парализовав жертву сумасшедшей болью…
По комнате между ковриков и занавесей заметался дикий крик ужаса и боли. Кричи… Никто не услышит.
Лина невольно поморщилась: текущая к ней сила была на редкость отвратной. Ну, она и так знала, что перед ней мерзавец. Гадость. Ну придется потерпеть. Еще чуть-чуть… еще… Все!
Лина с облегчением разорвала контакт, заменив для гарантии собственную руку на кинжал у горла жертвы. Крик затих. Колдун — уже бывший — дико воззрился на незваную гостью.
— Ты кто? Я тебя…
— Привет, Деймос.
Он, видимо, попытался воспользоваться своими силами, еще не понимая, что они утрачены. Лина злорадно наблюдала за тем как меняется его лицо — от непонимания к ужасу.
— Не получится, Деймос. Спорим?
— Что тебе надо? Кто ты?
— Феникс.
— Ты… Ты отобрала мои силы?
— Ага.
— Что тебе надо?! — в голосе бывшего колдуна слышалась паника.
Лина легонько, самую чуточку усилила нажим лезвия. Кинжал еще пачкать…
— Деймос… А ты никогда не думал, что у тех, кого ты мучаешь, есть родные или друзья? Которые не могут смириться с этим. Которые захотят отомстить.
— Я никогда не трогал фениксов!
— А разве я говорила, что он феникс?
— Подожди! Я… Я тебя знаю! Ты Лина! Та, которой Повелитель поручил своего. Так ты о нем? О Алексее? Соколе? Я не виноват, что мальчишка сошел с ума! Я не знал, что он сломается на детях!
— Виноват, — Лина говорила короткими рублеными фразами, как всегда на задании, — Вадим — сволочь. Но до говорящих мертвецов он бы не додумался. Пришла пора платить.
— Подожди! Я слуга Повелителя!
— Ты мертвец.
Белый лед, который помогал ей убивать не думая, уже растаял, это уже была она, Лина, и это было противно — убивать вопящую от ужаса тварь, когда-то именующую себя мастером иллюзионных пыток. Но по крайней мере, этот Алексея больше никогда не тронет. И она не ангел — она ничего прощать не собирается!
Лина вжала бывшего колдуна лицом в подушку и рубанула по шее ребром ладони.
Стивен Сьют.
Подонок, любящий бить тех, кто не может ответить, и делящий всех людей на умных мерзавцев и дураков, которым стать мерзавцами просто не хватает ума.
Стивен Сьют.
Вечно влипающий в неприятности и срывающий зло на других, не умеющий и не желающий сдерживаться. Однажды по пьяни он избил Джеймса так, что тому пришлось восстанавливаться более двух недель.
Стивен Сьют…
Мелкий мошенник, считающий себя если не акулой, то хотя бы щукой преступного мира, но на деле не тянущий даже на карася. Это Джеймс был везунчиком, а не он! Он же всегда был неудачником, ему вечно и во всем не везло!
Как же так получилось, что он — выжил?..
Стивен Сьют.
Сто двадцать девятая строчка седьмого списка. Состояние «без существенных повреждений». Столько куда более достойных людей размазано в кровавую пыль по орбите Нереиды, а этот подонок отделался даже без повреждений.
Джеймс невидяще смотрел мимо виртуального экрана в кабинете начальника управления полиции. А он ведь не собирался сегодня пользоваться любезным разрешением Глеба Ржаного, но словно потянуло что-то. Захотелось проверить еще раз списки выживших. На всякий случай, чтобы убедиться…
Вот и проверил.
Встречаться с ним нельзя, это понятно. Он сразу же опознает сбежавшее оборудование, измененная внешность не поможет, он ведь сам велел ее изменить. А даже если и засомневается — достаточно будет спросить. Ему — достаточно. Невозможно соврать хозяину, игнорируя прямой приказ.
И все.
Конец всему. Свободе, надеждам, планам. Жизни. Вряд ли даже такой дурак, как Сьют, поверит, что успешно прикидывался человеком киборг всего лишь благодаря заложенной программе. Наверняка заподозрит. Пусть и не сразу.
Но самое паршивое даже не это.
Самое паршивое то, что, если этому подонку будет надо, — Джеймс снова начнет убивать. Любого, кого хозяин прикажет.
Например, ту старушку, что дала ему спортивный костюм и кофе. Ну мало ли, вдруг она чем-то помешает планам Сьюта. Или ее внука. Или Степана — несмотря на всю его силу, до DEX’а ему далеко. Или Пабло, которому и в голову не приходит использовать нейрохлыст по назначению — даже против откровенной сволочи. Или Глеба, хорошего командира и, наверное, друга, не умеющего бросать своих.
Или синеглазую телохранительницу…
Ты вроде как хотел помогать этим людям, защищать от опасностей и все такое? Ну так теперь самая большая опасность для них на этой планете — это ты. Ты сейчас как бомба с глюкнувшим таймером и можешь рвануть в любую секунду. И самая большая польза, которую ты еще можешь принести этим людям, — быть от них как можно дальше.
Бежать.
Единственный выход. И чем быстрее — тем лучше. Флайер капитана припаркован на крыше, до утра не хватятся. Найти подходящего туриста, украсть документы, опять изменить внешность и пальчики…
Скрипнула дверь. Джеймс обернулся.
— Хорошо, что ты здесь. — Глеб быстро прошел к столу, начал набирать на селекторе номер. Сбился, начал с начала. Был он хмур сильнее обычного и… нет, не мрачен, скорее — сосредоточен и собран. — Надо выдернуть остальных и сообщить смежникам. У нас ЧП.
***
Древний поэт, который сказал о несовместимости гения и злодейства, наверное, имел в виду, что гениям просто не приходит в голову задуматься о том, к каким последствиям могут привести конечные результаты их гениальности. Или же что думают они об этом как-то альтернативно.
Изобретатель динамита Альфред Нобель (тот самый, чьим именем названа премия мира), например, был уверен, что его детище положит конец войнам. Кто захочет воевать, увидев, к каким чудовищным разрушениям может теперь привести один-единственный выстрел одной-единственной пушки?! Позже теми же самыми соображениями руководствовались и изобретатели как отравляющих газов, так и ядерного оружия.
Впрочем, настолько возвышенные материи вряд ли волновали Ксанти Ункари, поскольку он изначально собирался продать свое детище тому, кто больше заплатит. А самой щедрой на проведенном им по инфранету тайном аукционе оказалась некая террористическая организация.
Ксанти Ункари был непризнанным гением, изгнанным из нескольких НИИ на разных планетах за скандальность характера и авантюризм. Некоторым зданиям лабораторий, в которых он работал над своим проектом супертоплива, при этом даже удалось уцелеть. Супертопливо разработать он так и не сумел, зато добился кое-чего другого.
Его изобретение было бомбой и в прямом и в переносном смысле — крохотной, чудовищно разрушительной и не фиксируемой ни одним современным сканером. Не излучающей ни в одном диапазоне и совершенно безопасной — до получения особого сигнала.
Заряд размером с горошину, способный полностью уничтожить крупный город, можно было сунуть в рот или даже проглотить безо всякого вреда для организма. Пищеварительные ферменты не могли растворить защитную капсулу. А главное — ни один таможенный сканер, ни один полицейский детектор ничего не выявит. Не оружие, а мечта!
Два опытных образца этой самой мечты Ункари с доверенным лаборантом как раз и везли на злополучном «Марко Поло» для демонстрации покупателям. Один из образцов собирался украсть Сьют, чтобы потом продать — возможно даже, тем же самым террористам, но уже самостоятельно. Но его опередили конкуренты, менее удачливые в аукционе и решившие взять бесплатно то, что им не продали задешево.
Во время нападения лаборант был убит, ученому удалось бежать и благополучно покинуть борт атакованного судна в одной из спаскапсул. Очевидно, про иглу со снотворным он тоже знал, потому что умудрился остаться в бодрствующем состоянии. Когда капсула удалилась от корабля на достаточное расстояние, Ункари дистанционно активировал оставшееся у убитого лаборанта (и так и не найденное нападавшими) взрывное устройство, нимало не заботясь о том, что на лайнере оставалось еще довольно много народа. Он не собирался отдавать свое изобретение кому-либо за просто так.
На Нереиде Ункари продолжил попытки связаться с заинтересованными в его изобретении людьми и вышел на Супермена, который за небольшую комиссию согласился по своим каналам найти заказчиков и быть посредником в переговорах.
Супермен не стал сообщать Ункари, что представители стороны заказчиков на него вышли днем ранее и тоже пообещали награду за организацию встречи с ученым. Он всегда считал собственное благо наивысшим приоритетом и никогда не отказывался от возможности его удвоить.
Этими же соображениями он руководствовался и после ареста: желая выхлопотать себе послабление активным сотрудничеством с полицией, начал сдавать всех подряд.
Супермен не знал, где остановились как сам Ункари, так и представители противоположной стороны — не знал даже, в Столице ли они. За террористом следить он побоялся, слишком уж обещающей у того была ухмылочка, а ученый то ли что заподозрил, то ли просто на всякий случай пробежался по нескольким торгово-развлекательным центрам, в одном из которых его благополучно и потеряли.
Ункари собирался продемонстрировать свое устройство в деле, подорвав одну из платформ по выбору заказчика. Какую именно, Супермен не знал, как и то, доставлена ли мини-бомба на выбранную платформу уже, или же ученый собирается сделать это на глазах у покупателя.
Зато он знал, где и когда произойдет встреча заинтересованных сторон.
***
— Все всё поняли? — Глеб обвел тяжелым взглядом оторопевших констеблей. — У нас осталось меньше пяти часов. Какие будут предложения?
После короткой ошеломленной паузы Рита и Пабло заговорили вместе, и даже Степан что-то высказал — правда, коротко и непечатно. Глеб молчал.
Джеймс тоже.
— Скорее всего это «Тритоний блюз» или «Южная»… — Невидимка вроде бы говорит негромко, к тому же не отрываясь от перебора вирт-окон, но его услышали все. — Если, конечно, исходить из их желания вылететь пораньше, «чтобы солнце в глаза не било». Но я бы не стал исключать и «Третью волну», она тоже подходит по направлению, хотя и расположена дальше.
— Не выход, — говорит Степан.
Джеймс понимает, о чем он, и мысленно соглашается: да, не выход. И дело даже не в том, что у Нереиды просто не хватит транспорта, так еще и некуда. Единственный большой город на материке — Столица, а ее по-хорошему тоже надо эвакуировать, поскольку приливной волной от такого взрыва ее если и не смоет полностью, то порушит изрядно.
Нет, это не выход.
Ученого с его бомбой надо брать на месте встречи, причем брать тихо и аккуратно, с улыбочками и расшаркиваниями, усыпляя бдительность обещаниями исполнить все его требования. И глушить намертво только в тот момент, когда будешь стопроцентно уверен, что он не успеет нажать свою кнопку или что у него там. И значит, выбора нет.
Люди так не смогут.
Джеймс дождался, когда во всеобщем растерянном галдеже снова возникла пауза, и тихо сказал:
— Нам пора. Если мы, конечно, хотим прийти первыми.
***
У гранаты с сорванной чекой, если такая граната разумна, все же остается право последнего выбора: в какую сторону ей рвануть.
— Первый, это седьмой. У нас все тихо.
— Седьмой, это первый. Принято. Отбой.
Летом светает рано. Звезды выцвели, когда они еще только занимали позиции. Хорошо быть инструктором из Центра: с тобой не спорят даже начальники управления полиции или командиры отряда МЧС.
Вот только времени до часа Х оставалось все меньше, а никто из высоких договаривающихся сторон до сих пор так и не появился…
Круглосуточное кафе-автомат в старом порту было окружено кольцом эмчеэсовцев. Доставленного под конвоем Супермена посадили клевать носом над чашкой кофе и вирт-фоном так, чтобы его хорошо было видно с улицы сквозь большое панорамное окно. Все три конвоира (Степан и два спецназовца, таких же габаритных и немногословных) тоже остались внутри изображать охранников. Предполагалось, что именно они и будут осуществлять захват преступного ученого, как только он войдет.
Джеймса с Ритой («Я должна быть рядом с вами, я ваш телохранитель или где?!») вежливо выдворили в беседку метрах в десяти от входа. Если лежать на скамейках и не шевелиться, беседка кажется пустой и насквозь просматриваемой, в такой вроде бы невозможно спрятаться. Удачная позиция. Джеймс не возражал, поскольку и его планам дислокация соответствовала идеально.
Он не собирался позволить ученому войти в кафе.
Все вроде бы было продумано и сделано как надо. Предусмотрено. Просчитано. Откуда же тогда эта все усиливающаяся сосущая пустота в желудке и ощущение, что они упускают что-то важное?
Он упускает…
Заглянуть в зал кафе из беседки не получалось, окна были под неудобным углом и далековато. Зато хорошо просматривалась ведущая ко входу дорожка, гостеприимно приоткрытая дверь и неоновая вывеска над ней. Первая буква названия мигала асинхронно, не в такт с другими, но Рита сказала, что это не сбой, а традиция. Хмурясь, Джеймс разглядывал эту бракованную букву. Ощущение неправильности происходящего нарастало.
До времени Х оставалось двадцать пять минут, когда он спросил шепотом:
— А почему — «Жемчужина»?
Рита поняла правильно, хихикнула (тоже почти беззвучно), зашептала доверчиво:
— «Гонсаем» он раньше был, еще при прежнем владельце. Культовое место, здесь художники собирались, музыканты, прочие неформалы. С других планет прилетали. А потом, когда владелец поменялся и название поменял, на набережной другой «Гонсай» открыли, туда туристов водят. Только все знают, что настоящий — этот.
Джеймс закрыл глаза.
Ну да. Секрет полишинеля секретен не потому, что его тщательно оберегают от посторонних, а потому, что никому и в голову не приходит, что кто-то может не знать таких элементарных вещей. Все местные знают…
Только вот в том-то и дело, что и Ункари, и покупатель — не местные.
— На набережной… а точнее?
— Да тут недалеко, чуть больше двух кварталов. Вы должны помнить, мы вчера мимо проходили, когда от парка шли.
Джеймс помнил. Бегом — меньше минуты. Четыре — если поддерживать легенду. Все-таки он везунчик. Вовремя спросил.
— Первый, это третий. Я проверю фальшивого тезку, пока есть время.
Вот так. Спокойно, почти равнодушно, как о не очень важном.
Секундная пауза. Треск помех. И — облегченное:
— Третий, это первый. Принято. Отбой.
Хорошо, что человеческий фактор работает в обе стороны. Глеб Ржаной наверняка себе голову сломал, прикидывая, как бы ненавязчиво удалить ценного инопланетного кадра подальше от места боевой операции, где он может поймать случайный выстрел, но при этом не оскорбить его излишней заботой. А тут такой удобный повод! Как не воспользоваться?
***
— И даже не пытайтесь от меня убежать: у меня золотой значок по спортивному двенадцатиборью!
— Ну что вы, Рита. Я и не пытаюсь.
Это было правдой: пытаться надо было раньше. Не успел. Теперь остается только оглушить осторожненько в самый последний момент, чтобы сейчас не терять времени на бесполезные споры. И так придется потратить лишние четыре минуты, соблюдая человеческую скорость перемещения.
— Вот и не пытайтесь!
Хотя с Ритой везенье и не сработало, но во всем остальном он везунчик. Он аж процессор перегрел, варианты просчитывая, как бы надежно и вовремя вырубить ученого (то есть однозначно задействуя имплантаты по полной), но при этом не запалиться на глазах у половины полиции Нереиды. И пришел к выводу, что не получится. И даже смирился с тем, что отсюда придется бежать, хотя и очень не хотелось.
И вдруг — такая удача!
Ни лишних свидетелей, ни путающихся под ногами полицейских или спасателей, таких неповоротливых и уязвимых. А один он справится, и не с таким справлялся, он все ж таки Bond, элитный супершпион, скорость его реакций на порядок выше, чем у тупого армейского пушечного мяса, пусть даже и кибермодифицированного.
Синеглазого констебля, что так старательно пыхтит рядом, лучше уронить где-нибудь уже у самого кафе, чтобы потом не возвращаться далеко. Обе заинтересованные стороны уже наверняка внутри, это ведь только полные идиоты приходят на подобные встречи не заранее…
Джеймс остановился резко, словно налетел на стену. И отпрыгнул назад, заодно дернув обратно за угол и уже выскочившую было вперед Риту. Осторожно выглянул.
Человек, с самодовольной ухмылочкой бодро поднимавшийся по ступенькам к гостеприимно приоткрытой двери, над которой горела неоном вывеска «Гонсай» (тот же самый шрифт, что и у «Жемчужины», и точно так же не в такт мигает первая буква), их не заметил. Взбежал, не оглянувшись, прошел внутрь. Дверь так и осталась приоткрытой.
— А почему мы остановились? — спросила Рита жарким шепотом, словно их могли услышать на расстоянии в двадцать три с половиной метра.
— Потому что я знаю этого человека. И его присутствие все меняет.
— Мы ошибались? Они встречаются здесь, да? Это Ункари?
— Мы ошибались. Это не Ункари. Это Стивен Сьют. — И это сильно снижает шансы погеройствовать в одиночку. Джеймс тронул ногтем кнопку вызова. — Первый, это третий, как слышите?
Шипение. Треск помех. И тишина..
— Здесь всегда проблемы со связью… — сказала Рита таким виноватым тоном, словно сама была причиной возникновения этих проблем.
Правильно. А чего ты ждал? Уж если судьба решает обломать того, кто считал себя везунчиком, то делает это по полной и без вариантов. Люди сказали бы, что выхода нет. Люди всегда называют безвыходной ситуацию, простой и естественный выход из которой им не нравится. Но ты-то ведь не человек…
Почему с ним пошла именно синеглазая девушка с солнечной улыбкой? Телохранитель — не объяснение, могли любого другого назначить, того же Пабло, к примеру. И было бы намного проще. Наверное…
Впрочем, все это не важно. Важно, что она — констебль.
— Рита, вы мне доверяете?
— Конечно.
Она отвечает сразу же, не задумываясь. Хотя и немного растерянно.
Глубокий вдох. Улыбка — самая мягкая и открытая из всего имеющегося арсенала. Голос тоже помягче, пусть работает интонация. Bond’ы умеют очаровывать и внушать доверие, они для того и созданы.
— Сделаете то, о чем я вас попрошу? Не задавая лишних вопросов, на них нет времени.
Она отшатывается. Хмурится, но неуверенно кивает. Адреналин. Почему у нее такие глаза? Ты ведь совсем не хотел пугать! Наоборот. Улыбку — еще отчаянней, еще яростней. Руки — к груди, открытыми ладонями вперед (видишь, я безоружен!). Вся невербалика по максимуму, ну должно же что-то сработать. Жаль, что нет времени на долгие постепенные уговоры. Совсем нет времени…
— Я киборг. Сьют — мой хозяин. Он бандит. Скорее всего, выдает себя за потенциального покупателя бомбы, но вряд ли будет именно покупать. Я его знаю. Скорее — попытается забрать силой или обманом. Я не смогу его задержать. Более того: если он прикажет — я вынужден буду подчиниться и стану ему помогать. Но у полицейского жетона приоритет над хозяйским приказом. Возьмите меня под жетон, Рита.
Она молчит. Глаза огромные, кажутся почти черными на побелевшем лице. Интересно, кого она так испугалась? Киборга? Или психа-инструктора, окончательно сбрендившего с утра пораньше? Впрочем, нет, не интересно. Совсем. Время уходит…
— Время уходит, Рита… Пожалуйста!
Решительная девочка: перепугана до полусмерти, но кивает. Осторожно тянется к нагрудному кармашку за жетоном. Правильно: с психами лучше не спорить. И слова нужные не забыла, вообще хорошо.
— Молодец. А теперь приказывай.
— Что?
— Пойти туда и разобраться по ситуации.
Она повторяет. Отлично. Хорошо, что можно смотреть на жетон, потому что смотреть в ее глаза невозможно.
— Спасибо, Рита. Вам надо остаться здесь: охранять выход.
Улыбаться. Ну да. Держать хорошую мину при плохой игре. Словно ты вовсе и не догадываешься, что она и сама за тобой не пойдет — теперь. Впрочем, неважно.
Боевой режим. Воздух сразу становится горячим и густым. Гравий дорожки не скрипит под ногами — скрипеть он будет далеко за спиной. То, что DEX’ы берут грубой силой, Bond’ам приходится наверстывать скоростью. Вот и наверстываем.
Звуки дробятся. Двенадцать шагов по пустой набережной, восемь ступенек вверх. Полсекунды на анализ ситуации и рекогносцировку. Позволить воздуху снова стать жидким, а звукам слиться в слова и даже знакомый голос:
— Придурок! Что ты на…
Анализ завершен.
Девять объектов. Восемь из них вооружены. Нейтрализация по жесткому типу, вариант: частичная зачистка. Алгоритм построен. Приступить?
Конечно.
Сначала — двое тех, что у двери. У них тяжелые лучевые винтовки армейского образца, запрещенные для использования вне армии. Прекрасно. Будем правильным копом, винтовки вам не нужны. Нет, пожалуй, не будем: тот, что слева, не успевает разжать пальцы, рывок слишком быстр. Обе его кисти ломаются с отчетливым сухим хрустом, зато винтовку можно и не трогать. У того, что был справа, поворотом тяжелого приклада раздроблены кадык и пальцы обеих рук, по его поводу тоже можно более не беспокоиться. Обратным движением голову левого об косяк, по черному дереву розовато-серые брызги.
Зря ты тянулся за бластером, дядя. Вот и нечем тебе больше тянуться. А вставать на пути у идущего к цели Bond’а для здоровья тем более не полезно. На таких скоростях можно легко перерезать горло листком промокашки, не то что меню, а деревянные ножки опрокинутого стула вспарывают плоть и тонкую рубашку не хуже кинжалов, квадратными червями выдавливаясь из груди и живота, по белой ткани расползается красное пятно, ноги подергиваются, рот распахнут в беззвучном крике.
DEX’ы любят пробивать кулаками грудные клетки или голыми руками рвать тела на довольно мелкие части, чтобы все вокруг в кровавых ошметках. Грубые они, эти DEX’ы.
Воздух жжется и больно царапает горло, но черная коробочка уже не в руках тощего плюгаша в очках и с черной, прилизанной набок через залысину челочкой. Она у Джеймса в руках.
Можно позволить воздуху снова стать воздухом, а не густым обжигающим киселем, сквозь который приходится продираться и тебе самому, и раздробленным звукам.
— …делал?!
Трое обезоруженных, но относительно невредимых бандитов распластываются по стенкам, словно хотят просочиться наружу прямо сквозь кирпичи. На их лицах постепенно проступает одинаковое выражение. Нужное выражение. Правильное.
— А я предупреждал! — Плюгаш заходится визгливым хихиканьем.
Его и Сьюта, которого плюгаш разглядывает с детским непосредственным интересом, разделяет стол. Сьют с ужасом смотрит на маленький шарик вроде лесного ореха, который держит большим и указательным пальцами правой руки. Потом с проклятьем отбрасывает его в угол. Словно это что-то может решить.
Только это не так. Основная проблема сейчас в руках у Джеймса.
И она тикает.
Черная коробочка размером с ладонь. Десять кнопок с цифрами. Экран с таймером. Четыре минуты тридцать две секунды. Тридцать одна. Тридцать…
Сьют переводит взгляд на Джеймса. Глаза у него безумные.
— Этот придурок активировал!..
Можно подумать, и без него непонятно.
Корпус запаянный. Внутри сложная электроника. При попытке вскрытия замкнется вот это реле и будет послан сигнал…
Отставить попытку вскрытия.
— Код, сука! — Сьют перегибается через столик и хватает плюгаша за жидкие волосенки. Бьет лицом о столешницу — раз, другой. — Говори, тварь! Ну?!
Плюгаш хихикает. Под разбитым носом его вздувается кровавый пузырь.
Джеймс видит все это словно со стороны, как и себя тоже. Его пальцы живут самостоятельной жизнью, стремительно перебирая варианты. Он уже подсчитал и знает, что за оставшиеся четыре минуты сумеет проверить не более тридцати процентов. Это на семьдесят процентов меньше оптимума.
Но это на тридцать процентов больше, чем если не пробовать вообще.
— Сука! Сука! Сука! — кричит Сьют, брызжа слюной.
Плюгаш более не хихикает, захлебывается кровью, давясь осколками зубов. Раскаленные кнопки жгут пальцы. Один из бандитов медленно движется вдоль стены, не отрывая взгляда от Джеймса. Доходит до двери. Осторожно пятясь, выскальзывает наружу. У него есть оружие. Запасное, в заднем кармане. Там, за громко хлопнувшей дверью — Рита.
А тут — кнопки.
Может быть, он бросится в другую сторону. Или она не успеет. Или…
Он ее убьет. Более чем вероятно.
Это неважно. Если тридцать процентов окажутся не той третью, будет уже не важно. Больно. Кнопки плавятся.
Хруст и щелканье под пальцами продирают до позвоночника. На бесконечно долгую долю секунды Джеймсу кажется, что пульт не выдержал нагрузки и что вот сейчас…
«Отмена активации».
Цифр на экранчике больше нет. Только буквы.
Вот тебе и тридцать процентов! А ведь еще более двух минут оставалось. Джеймс, ты действительно везунчик.
Рита…
На таких скоростях трудно быть аккуратным. Дверная ручка остается в руке. Хорошо, что дверь открывается наружу. Плохо, что у нее такие хлипкие петли.
Конечно же, она не стала ждать за углом. Да Джеймс не особо на это и надеялся. И, конечно же, она успела. Чтобы обладательница золотого значка по двенадцатиборью — и не успела?!
Не смешно.
Джеймс осторожно поставил сорванную дверь на ступеньки и оперся о косяк, чувствуя, как по лицу расплывается облегченная улыбка. Бандит удрал не так чтобы далеко — шагов на пять, как раз до тротуара, на который его и уложили мордой вниз и с руками на затылке. Как положено.
Стояла констебль Флавье тоже правильно — в двух шагах, чтобы задержанный не мог дотянуться. И держала распластанного по тротуару бандита на прицеле обоих бластеров — своего служебного и трофейного, свежеотобранного.
Может быть, в курсах айкидо или этом их двенадцатиборье действительно что-то есть?..
***
— А сейчас, Джеймс, ты проводишь меня до черного выхода — и мы уйдем.
У Сьюта было достаточно времени, чтобы сложить два и два. А у Джеймса — чтобы впервые в жизни позавидовать DEX’ам.
Доведенные до срыва, те размазывают своих ненавистных хозяев тонким фаршиком по стенам и потолку, развешивают кишки гирляндами от люстры и до карниза или занимаются другим каким обновлением дизайна в своей грубой манере. Bond’ы — натуры более тонкие, и прошивка у них тоже куда деликатнее. Гибкая такая прошивка. Она не ломается от чрезмерной нагрузки, гнется — и только. Bond, даже на всю голову сорванный, не может причинить вреда своему хозяину. Как бы ему ни хотелось.
А хотелось…
«Эх, рабство мое проклятое…»
Может быть, поначалу при виде Джеймса Сьют подумал о своем соседе по космолету, ну а что в форме… ну коп позорный, бывает, дело житейское. А может быть, он и вообще тогда ни о чем не подумал. У него тогда было о чем подумать и помимо.
Однако жесткий вариант зачистки доступен только киборгу. Скорость. Сила. Ну и поплавленные кнопочки, опять же.
А киборг, похожий на соседа по космолету, — дело совсем другое…
Пока плюгавому Ункари оказывали первую медицинскую помощь, Сьют успел это сообразить. И успокоиться. И духом воспрянуть. И даже ухмылочка его вечная, мерзкая — и та успела вернуться на свое привычное место.
Ах, какое же удовольствие — скрутить кукиш прямо в эту ухмылочку! И сказать этак ласково:
— Права управления принадлежат полиции Нереиды.
Пожалуй, ничуть не меньшее, чем развесить кишки на люстре…
Маг с диким энтузиазмом бросился на дракониц, и даже, подпрыгнув, умудрился ухватиться за гребень, но безуспешно — сполз по гладкому боку. Тут же попробовал снова, и опять… Драконица, повернув голову, ехидно наблюдала за попытками.
— А теперь слазь, — приказала она, когда запыхавшийся парень наконец-то забрался ей на спину и бессильно улегся животом на пластины гребня. Взгляд мага был такой, что нищие, клянчащие пропитание у главных ворот, обзавидовались бы.
Маг несколько раз моргнул, закусил губу, аж кровь выступила и, перекинув ногу через гребень, скатился по крылу на землю. Медленно и печально побрел к пещере, спотыкаясь на каждом шагу, словно даже не видел, куда шагает.
— Ноги быстрее переставляй, а то долго ждать не буду, — крикнула вслед драконица. — И без веревки не возвращайся.
— Принесу, не сложно, а зачем? — Маг остановился, оглянулся.
— Потому что я не коник — и если ты на лошадке покатаешься без седла, то, падая, себе чего-нибудь переломаешь. А если с меня слетишь в процессе, то переломаешь себе все… — О том, что привязанного седока сбросить сложнее, если что-то пойдет не так, драконица предпочла не говорить. И не думать.
Маг, поняв, что его не обманывают, рванул в пещеру, аж пыль взвилась. Драконица хорошо помнила все вещи и предметы, что лежали у нее в сокровищнице — приличной веревки там не было. Но маг вернулся быстро и при этом тащил в руках нечто длинное и скрученное из ремней и ремешков от рыцарских доспехов. Причем старательно выбрал именно те, что посвежее и покрепче, а не истлевшие. На удивление ловко связал из этой вереницы удушающую петлю и попытался набросить ее на драконицу. Повеситься или повесить себе на шею человека драконица не планировала, поэтому дернула головой, уклоняясь. Маг азартно раскрутил веревку и попытался снова заарканить драконицу — та отскочила. После третьего броска предупредительно дыхнула огоньком. Маг остановился, отдышался — ему-то пришлось побегать и попрыгать вокруг, а не просто отодвигаться или уворачиваться.
— Ты же сама велела привязаться! — возмущенно высказал маг.
— Между привязаться ко мне и меня придушить есть существенная разница. — Драконица подцепила когтем петлю, разорвала, улеглась и стала распоряжаться. — В моих ощущениях, например. Сделай накид под брюхо и обвод перед передними лапами. Да пополам и конец выпусти. А теперь посередке пропусти снизу, затяни и сувай, вытаскивай. Хорошо. Еще раз! Засунь получше, и закрепи и подергайся. Ну как, хорошо? Не жмет? Отлично. Теперь сзади давай так же: сунул, вынул, закрепил, пропустил, повторил. Все, молодец! Теперь петли накидные для своих ног и полетели.
Маг быстро взбежал на спину драконице по подставленному крылу, как по дощатым мосткам, сел, уютно устроившись между пластин гребня, пропустил ноги в петельные стремена и покрепче вцепился в обвязку вокруг драконьей шеи.
— Летим? — неуверенно поинтересовался маг.
— Ты как с матерью разговариваешь?!
Стыдно.
Господи, стыдно-то как!
Взрослый человек, профессиональный психолог, мать, в конце-то концов — и вдруг такое… Сама себе поражаюсь, как вспомню — оторопь берёт. И что на меня нашло? Умопомрачение просто какое-то! Взрослый человек, профессионал… извините, об этом я, кажется, уже говорила.
Вообще-то обычно я на неё не кричу. Да и ни на кого другого тоже. Никогда. Не кричала, в смысле. Раньше. Глупое и никчёмное это занятие, ведь криком никогда ничего никому невозможно доказать, крик априори свидетельствует о том, что никаких иных доказательств собственной правоты у тебя просто нет. Разговор на повышенных тонах изначально неконструктивен, он никогда не приводит к договоренности и компромиссу, он система с обратной связью: каждый старается перекричать оппонента и прибавляет громкости, вызывая тем самым аналогичную ответную реакцию. Когда один начинает кричать — остальные тоже переходят на крик, а когда кричат все — никто ничего не слышит. Просто не может услышать — ничего. Кроме собственного крика.
Крик — оружие слабого, последняя возможность уже проигравшего оповестить мир о своём существовании — хотя бы вот так, горестным воплем в пустоту, раз уж иначе не получилось. Чуточку подпортить победителю удовольствие — хотя бы за счёт терзаемых громкими звуками барабанных перепонок. Безнадёжная попытка напугать. К тому же в животном мире крик в высокой тональности — сигнал о капитуляции, сдающаяся на милость победившего соперника собака всегда верещит, громко и мерзко, тоже ведь кричит по-своему.
Крик — верный признак того, что ты уже сдался, хотя сам, возможно, пока ещё этого и не понимаешь. А я никогда не сдавалась, не в моём характере. Так чего же я буду кричать? Глупо. Тем более что доча и поводов-то особых никогда не давала. Даже когда мелкая была. А уж взрослые люди всегда и обо всём могут договориться и без использования повышенных тонов, в этом я уверена. Ну, почти всегда и почти обо всём. Но если уж по какой причине спокойно прийти к компромиссу не получилось — крик тут тем более не поможет, слабость нигде и никогда не может помочь, а крик — он всегда от слабости. Сильные не кричат. А я всегда считала себя сильной. Ну, во всяком случае — достаточно сильной, чтобы не хвататься за оружие слабых даже тогда, когда ситуация кажется безвыходной.
Похоже, я заблуждалась.
А самое забавное, что я даже не помню, чем же она меня так выбесила и выбила из колеи. Совсем не помню. Как отрезало. Застряла лишь занозой в памяти собственная предельная растерянность, практически полная беспомощность — очень непривычное ощущение, и не сказать что приятное.
Вроде поначалу разговор шел как всегда — я пыталась узнать о важном: зачёты, сессия, проблемы на новой работе… она недавно перешла в новый филиал и как-то обмолвилась, что там с коллегами не всё гладко, но стоило мне попытаться разузнать подробности — замкнулась и сразу же перевела разговор в шуточки и подначки. Вот и в этот раз точно так же всё и было, о серьёзном из неё же ни слова не вытянуть! Со школы ещё, даже о всех перипетиях её первой школьной любви я узнавала лишь от соседки, чья дочка училась с моей в параллель.
Вот и в этот раз всё так же было: вместо того, чтобы нормально ответить, как один взрослый человек другому взрослому человеку, перевела разговор на пустяки и начала нести полную чушь о дурной наследственности и скверном воспитании. Вроде бы и шуточки, и не всерьёз — но с этакой кривой усмешечкой, вроде как провоцируя — ну поспорь, поспорь, но мы-то с тобою знаем… Что же она такого конкретно сказала-то? Кажется, что-то о пользе рекламы противозачаточных средств. В том смысле, что вот смотрела бы ты, мамуля, эти ролики — и не имела бы нынче никаких проблем и забот…
Ерунда, согласна.
А вот ведь взбесило так, что аж в глазах потемнело. Сорвалась.
Стыдно, да.
Какое у неё лицо сделалось после этого моего окрика… мне не то что стыдно — страшно стало. Она отшатнулась сначала, а потом вдруг хмыкнула почти беззлобно и улыбнулась. Открыто так — я никогда не видела, чтобы она вот так улыбалась.
— А, это ты! — Голос её был… ну да, дружеским и чуть ли не сочувственным. — А я-то чуть было не удивилась. Но куда там! Моя опять свалила, да? Типичненько. Коронный способ решения любой проблемы — свалить от неё как можно дальше и как можно быстрее. Или сделать вид, что никакой проблемы вовсе нет. И как ты её только терпишь?!
Она приняла меня за Вовика.
И тут я совершила нечто настолько странное, что до сих пор нахожусь от содеянного в состоянии некоторой оторопи и так и не могу до конца даже самой себе объяснить побудительные мотивации. Взрослый разумный человек, профессиональный психолог, мать, в конце-то концов! А повела себя как ребёнок ясельного возраста, спрятавший лицо под панамкой и уверенный, что теперь его никто не видит.
Вместо того, чтобы объяснить доче её ошибку и таки попытаться поговорить с ней как взрослый со взрослым, я сама опустилась до её уровня. Нет, даже хуже — я опустилась куда ниже, радостно присвоив брошенную мне по ошибке маску. Отказалась принимать на себя ответственность. Спряталась. Струсила, по большому счёту.
Я не стала ничего объяснять.
В своё оправдание могу сказать разве что, что поначалу это не было таким уж осознанным поступком. Я промолчала просто потому, что была ошарашена и сбита с толку. Признаю, это крайне слабое оправдание. И сомнительное. Ибо дальше я пала окончательно и бесповоротно, и тут уже невозможно списать на оторопь.
Я подыграла.
Расставила ноги пошире, оттопырила большими пальцами карманы, выпятила нижнюю губу сковородником — это были уже вполне осознанные действия, сколько раз видела эти ужимки в зеркале и мысленно хихикала: тоже мне, настоящее мачо! Да, конечно, я была в панике, но это тоже слабое оправдание. К тому же всего перечисленного ранее мне показалось мало, и я даже попыталась плюнуть длинно и смачно, через свёрнутый в трубочку язык — сколько раз наблюдала, как хомячок тренируется, когда наивно полагает, что его никто не видит!
Вышло на удивление ловко.
Но куда удивительнее было то, что это вдруг страшно меня обрадовало! Вместо того, чтобы вызвать новый приступ самокопания и угрызений совести — взрослая женщина, неприлично, даже детей ругают, глупость же несусветная и главное — зачем?!
— Классно навострячился! — оценила доча.
И эта глупая похвала совершенно никчёмному и бесполезному умению почему-то тоже доставила мне истинное удовольствие. Сравнимое, пожалуй, разве что с удовольствием от решения сложных математических задач или конструктивно-аналитических головоломок. Да нет, зачем лукавить — куда большее. Чистое такое, яркое, ошеломляющее, почти… ну да. Почти детское.
А ещё, обмирая от ужаса внутри и нагловато ухмыляясь снаружи (надеюсь, достаточно убедительно), я подумала, что этим надо воспользоваться. В смысле — себе во благо.
Меня доча давно уже не слушает, я для неё замшелый родитель, чего таких слушать, а вот сверстник… ну или почти сверстник, жаль, конечно, что Вовик младше неё на целых три года, младшие тоже не авторитет, по себе помню, но всё же ближе, всё же почти свой, всё же со мною она давно не вела себя настолько открыто…
— Зря ты так, — сказала я нейтрально, но с легким осуждением, старательно огрубляя голос. — Она… это, ну… Она хорошая. И вообще… родителей того… слушаться надо, вот!
— Ой, вот только не надо по новой начинать! — сморщилась доча, словно лимон разжевала. — Ты меня и в прошлый раз достал уже! Пошли лучше попрыгаем.
Я плюнула ещё раз. Наверное, от нахлынувшей паники — какой такой прошлый раз?! Они что — встречаются? Без меня?! Как часто? Когда? Насколько давно? И чем это может грозить малолетнему обалдую и моей слишком влюбчивой девочке?! Он же младше! Младше на целых три года!!! Для меня даже год всегда был принципиален, младше — до свидания, даже если и был интерес — терялся мгновенно! Но доча… Ведь если вспомнить, то её первая любовь был младше на целых восемь месяцев! А восемь месяцев для первоклассников — разрыв куда более существенный, чем три года для почти взрослой почти двадцатилетки…
Ужас какой.
Наверное, от паники у меня дёргались губы — во всяком случае, в этот раз получилось хуже, и я… хм… ну да, я заржала. Тоже, наверное, от паники.Самым натуральным образом, просто смехом это назвать было бы трудно, скорее — гыгыканье или ржач, само собою как-то так получилось, даже не ожидала. Не копировала! Вообще не слышала, чтобы Вовик так смеялся. Однако доча не удивилась совсем, сказала только своё коронное: « Ха!» и добавила:
— А я зато лучше прыгаю! Спорим, опять выиграю?
И мы пошли прыгать. Хотя я понятия не имела, что означает это «попрыгаем» и чем это может грозить моему оболтусу и ей самой. Классики? Резиночки? Тарзанка? Мост через речку? Обледенелые крыши высоток или вагонов движущегося поезда? В этот безумный день я была готова ожидать чего угодно!
Всё оказалось намного проще — всего лишь невысокий бордюрчик в парке вокруг замерзшего фонтана. В чашу нагребли снега со всех окрестных аллей, он высился огромным сугробом — и это именно в него и надо было прыгать, стараясь оставить как можно более чёткий отпечаток собственного тела и не нарушить его, выбираясь. И доча, конечно же, выиграла. Моё внимание куда больше занимало отслеживание взглядов и интонаций — любит? Не любит? Вот она меня пихнула локтем в бок — это что-то значит? Вот помочь попросила, руку дать — это что? Просто просьба — или?.. Смотрит ли она на меня (на него!!!) хотя бы изредка тем же восторженно-обалделым взглядом, которым смотрела на последнего бойфренда? Тот мальчик обошёлся нам в шестимесячную депрессию, не хотелось бы….
Да нет, вроде взгляды нормальные, вон и подначивает, и язвит, и вообще ведёт себя как обычно. Вернее — совсем не как обычно, но не в ту сторону, так она дурачилась разве что в младшей школе. Но нет тех самых обмираний, которых я так боялась увидеть. Может быть, я зря испугалась? Может быть, дружба между мужчиной и женщиной возможна — ну хотя бы пока они еще очень молоды и сами толком не понимают, чего хотят?
А потом, когда мы, устав пихаться и деланно скандалить над оцениванием того или иного отпечатка и размолотив несчастный сугроб в мелкую пыль, в которой уже невозможно было оставить никаких вразумительных оттисков, приходили в себя на обледенелой скамейке, доча сказала вдруг чуть ли не с завистью:
— Повезло ей с тобой…
И я вдруг с кристальной ясностью поняла, что никакого не бойфренда ищет в Вовике моя такая до ужаса самостоятельная и взрослая девочка. И уж тем более не друга.
Папу она ищет!
Ну или кого-то, кого можно было бы примерить на эту роль.
В Вовике.
Ага-ага.
В некрасивом трусоватом оболтусе, который к тому же ещё и младше её на три года — она пытается отыскать для себя образец мужественности, эталон поведенческой матрицы такого самца, с которым — не страшно, с которым можно просто быть рядом, с которым как за каменной стеной…
Похоже, я чего-то очень сильно не понимаю в психологии современных девушек.