— Понимаешь, есть что-то большее, чем совесть, — человек неуверенно потянулся, подхватил стоящую на столике фляжку с огненным коктейлем, поднес к губам, но пить не стал. Взболтнул содержимое, поднес к уху, помолчал. Сейчас мужчина даже не видел, что творилось в комнате, он невидяще уставился в окно. Настоящее, не вирт-экран с подстройкой погоды под настроение как в городах-муравейниках. С настоящим серым дождем, которому не по силам смыть копоть с души. — Только вот это большее так внутренности печет, что хочется просто разодрать ногтями грудь и чтобы все это дерьмо вытекало прямо с кровью. И так, чтоб аж лужа на полу. Понимаешь?
Он не понимал и не хотел это понимать, просто слушал. Он давно привык к этого сухому и хриплому голосу, к непонятным словам и нелогичным умозаключениям, к которым приходил человек. Он умел ждать, долго и терпеливо, пока человек наговорится — тому нужен был именно такой собеседник: молчаливый и послушный, готовый кивать, пока одно настроение у человека сменится другим — и бесполезно гадать, то ли он начнет глушить спиртным нежеланные слезы, то ли станет беситься. А еще он умел понимать самого человека, именно то, что тому хотелось, а не то что он говорил вслух.
— И знаешь, Карелианская книга… там сказано, подари прощение себе, ибо это высший дар, который принесет облегчение, — мужчина прикусил губу, сильно, слизнул выступившую капельку крови, — но простить — значит, принять. А я вот не хочу принимать, не хочу прощать, не хочу помнить. Но только оно само меня не отпускает.
В этот раз глоток человек сделал, жадно прижал горлышко фляжки к губам. Подержал пойло во рту, прежде чем проглотить. Вытянул руку, прищурившись, посмотрел на приметно дрожащие пальцы.
— Пить станешь?
— Нет, — ему было нетрудно, просто и его согласие, и его отказ ровным счетом ничего не значили. Человек все равно рассердится, у него для злости свой повод найдется. И не один.
Темнело быстро, по углам комнаты уже сгустились черные тени, и еще этот серый дождь за окном. И поскрипывание кресла. И невыносимая тоска человека, от которой он не мог и даже не пытался избавиться.
— Презираешь меня? — безразлично спросил человек.
— Нет, — также равнодушно в ответ. У него нет права на эмоции, да и желания их показывать нет. Хватило только одного раза…
— Нельзя быть правильным, от правильности… тошнит, словно плывешь по речке дерьма. И уверен, что дышишь и шевелишься только пока плывешь, захочешь выбраться — тут же на дно затянут. И это правильно, таким как я не надо плавать. Пусть затягивает.
Фляжка опустела, но человек не пьянел. Накрученные нервы и взвинченное до предела адреналиновой нормы состояние гасили реакцию организма на алкоголь. А человек продолжал изводить и доводить сам себя, медленно и целенаправленно, чтобы потом, как отпустит, мгновенно взорваться и слететь в бездонную пропасть слепого и невменяемого бешенства.
Человек мог пить по несколько дней, и бредить в пьяном угаре, но не плакать, а говорить очень трезво и логично, и рассматривать стену или окно стекленеющими глазами. А мог отхлебнуть пару раз из фляжки, чуть опереться локтем на ручку кресла и сверлить глазами тяжело, как будто придавливая к полу взглядом, и мрачно, пока он сам не приносил нужную вещь.
…Первый раз, когда хозяин так пошел вразнос, было непонятно. Потому что даже на военке человек никогда себе такого не позволял, всегда держал себя в руках, не срывался. А тут несколько дней просто лежал, отвернувшись к стене, и отмалчивался на все вопросы, а потом швырнул в свою женщину подносом с чаем и лекарствами, засадил кулаком в стену, разбив костяшки в кровь и позвал его… Это даже не было похоже на отработку ударов, как на тренировках бойцов на оборудовании. Человек просто бил в слепой ярости, даже не осознавая куда попадают удары. А он стоял на коленях, выполняя команду, — ему не привыкать к боли, к побоям, к тому что на него люди могут выплескивать свои эмоции, пережитый страх. На военке после боевых операций бойцы тоже так делали — особенно хреново было тем киборгам, которые получали сильные ранения. Их не выхаживали — отдавали на разрядку солдатам, а останки другие киберы, которым чуть больше повезло, сами относили в утилизатор. Тогда, в тот первый раз человек прекратил избиение только тогда, когда он свалился — с кровати хозяин не мог дотянуться до пола, хотя и старался и сам едва не упал.
Он тогда валялся рядом с кроватью, включив регенерацию. А человек устало откинулся на подушку и лежал молча и неподвижно несколько часов. Потом долго рассматривал свои кулаки, с запекшейся кровавой коркой. И медленно, неловко цедя по слову, попытался объяснить свой поступок. Даже прощения попросил, и поблагодарил. И снова стал извиняться, криво и неуверенно. Тогда ему казалось, что ничего страшного не произошло. Да, побои, несколько сломанных костей — но это не страшно — за неделю все заживет полностью. Энергии достаточно и можно на регенерации не экономить. И снова все будет по-прежнему. Но да, сорвался человек, утратил над собой контроль, но это было впервые… а потом у человека был второй срыв, и третий… Он перестал их считать и не хотел хранить в органической памяти. Даже из цифровой стал удалять, как только приходил в себя. Но все равно этот виноватый взгляд человека и то, как он отводит глаза в сторону, когда бормочет: “прости, но я не могу больше, постой…”.
А потом человек перестал смущаться и стесняться. Просто подзывал, приказывал опуститься на колени и бил, выплескивая на него свою боль и ненависть. И каждый новый удар словно бы перечеркивал то, что было с ними обоими там, на военке. И однажды он с удивлением осознал, что больше как будто и не помнит, как закрывал этого человека, как человек тащил его раненого десять километров до базы и как потом стрелял из бластера по своим же, пусть и заряд был на минимуме, но ведь жал на курок и глаза горели бешенством, и дуло было направлено на своих же… его хозяин был первым человеком в части, кто вступился за кибера. С ним тогда не стали развлекаться, он отлеживался почти двенадцать дней, и снова ходил в рейды, выполнял свою работу…
Сейчас он тоже выполнял свою работу — только не боевую, ему пытались инсталлировать пакет мэри — сиделку. Но утилиты поставились плохо. Он потом удалил эту программу, а делать все необходимое для хозяина научился сам, просматривал обучающие ролики из курса для людей. Хозяин не знал об этом, точно также как не знал, что он уже давно действует не только подчиняясь программе, но и может идти наперекор командам процессора….
Он подчинялся, это было привычное и понятное действие, которое можно было выполнять не думая. Вот и сейчас он просто подал человеку хлыст. Девайсы в доме появились после того, как человек сломал об него обе руки — неудачно ударил. Он никогда не отстранялся и не поворачивался, чтобы спустить удар по касательной. Просто человек слишком разошелся и ударил сверху вниз под ребра один раз и тут же второй. И даже не заметил взорвавшейся в руке боли. А когда осознал, то саданул и правой ему по ключице, если бы он сдвинулся на три миллиметра, подставляясь, то перелом был бы у него. Но он только стоял. И человек на полтора месяца оказался в фиксационных повязках. Женщина возила его хозяина четыре раза на регенерационные процедуры, но все равно махать кулаками человек не мог, однако быстро нашел замену.
Снять байку, опуститься на колени. С недавних пор хозяину стало нравиться смотреть как на его теле вспухают полосы от ударов, как рвется кожа, и стекает кровь. Человек даже специально до конца релаксации — так теперь называлось избиение — запрещал пережимать раны. Просто стоять и терпеть, и включить фильтрацию звуков, чтобы не слышать что выкрикивает его человек. Хотя он все и так мог прочитать по губам. Только вот никто не виноват, что тогда их разведгруппа попала в засаду, что человек на волне адреналина выскочил из укрытия и пошел вперед, поливая плазмой уже мертвого врага. Что человека подстрелили как раз в тот момент, когда его киборг выполнял боевую задачу, поставленную командиром группы. И что, когда он нашел своего человека умирающим и закинув за спину на спецобвязку, чтобы освободить руки для боя, их продолжали методично расстреливать с трех сторон. Он по связи получил приказ уходить… И случайно так вышло, что его раненый хозяин стал для него живым щитом. Те заряды, что должны были прошить кибера, достались человеку, которого он нес на спине.
Человек выжил вопреки прогнозам врачей, но что-то человеческое в нем умерло. Причем умерло не сразу, а долго и мучительно, месяц за месяцем, пока хозяин переживал одну операцию за другой, безразлично проходил процедуры реабилитации и продолжал по-прежнему оставаться тенью от себя прежнего. После последнего цикла лечения прошло уже полгода, но с каждым месяцем, вернее даже с каждой неделей становилось только хуже. И от этого человек злился еще больше. Замкнутый круг — он слышал это выражение в галовизоре, и определение было очень точным. Чтобы вырваться им из этого персонального ада, надо чтобы человек захотел вернуться к нормальной жизни, захотел встать и жить. Или наоборот, захотел жить и встать на ноги. Он слышал и записал тот разговор доктора и Эниры.
— Вы можете объявить сбор средств на операцию, но по факту тут сейчас не в деньгах дело. Фактически у него все склеено уже, просто не функционирует, а чтобы все нервы и суставы заработали, надо очень сильно хотеть и много заниматься. А ему все равно.
— Я понимаю доктор, простите.
Первый месяц после того, как они стали жить в этом домике на отшибе, Энира много времени проводила с Юрисом, старалась выполнять все предписания медиков. Но чем больше хозяин мрачнел, злился и ругался, тем безразличнее становилась к нему женщина. Последние три месяца она вообще перестала заходить в комнату к его хозяину. Все назначения выполнял и контролировал он, и все чаще — еще и за это — превращался в боксерскую грушу.
— Декс, повернись, — Юрис еще был под свои “приступом”, говорил коротко и зло, даже не говорил, а хрипел горлом.
Киборг развернулся, послушно подставляясь под очередной удар. Хлыст прошелся по лицу. Глаза он закрывать не стал — да и бил хозяин наискось: скула, губы, щека. Конец стегающей части больно рванул шею. Он не понимал, зачем во время порки хозяину видеть его лицо? Он ведь все равно будет стоять, как каменный, сковав имплантами органику, чтобы не выдать себя ни единым движением, он даже моргать не будет. И не имеет никакого значения, что он при этом чувствует. И да, ему больно, и это не информация с рецепторов, а именно боль, которая рвет и раздирает органику. И, наверное, если бы он реагировал, то хозяину было бы интереснее размахивать хлыстом, но такого удовольствия он человеку не собирается доставлять. Хотя и видно, как злится человек, когда видит его стеклянные глаза и абсолютно безэмоциональное лицо, и как стегает, желая причинить еще больше боли.
Обычно человек уставал минут через двадцать, иногда, если сильно злился мог стегать по полчаса. Заканчивалось все одинаково — он бросал хлыст в него и приказывал “вон пошел”. Подобрать сброшенную одежду, подняться, подойти к двери, оглянуться на хозяина… Оценить как человек безразлично рассматривает потолок и, кажется, вообще ничего не видит, даже того, что киборг ведет себя не по программе. Пусть этот парализованный человек даже внешне почти перестал быть похожим на самого себя, на того прежнего хозяина, каким он был на военке, который готов был убить за раненого кибера, который всегда был за справедливость, который был по-настоящему честным и искренним… а сейчас он злой, раздраженный и все ненавидит, и особенно сильно ненавидит самого себя за беспомощность, за отказавшие ноги, за склеенный и неработающий позвоночник… Но только за одно то, каким этот человек был раньше — он готов на все что угодно. Надо хозяину — пусть бьет, только эта разрядка почему-то помогает ему все меньше и меньше. Придумает человек что-то еще — пусть делает. Все равно другого хозяина у него не будет, да и не нужен ему другой хозяин, даже если тот будет добрым и заботливым.
Декс осторожно прикрыл дверь, бесшумно прошел узкий коридор. У него здесь была своя комнатка, маленькая, по размеру как минималистичная гардеробная или скромная кладовка у рачительной хозяйки. Но там стояла нормальная, для кибера так даже удобная, кровать и были спрятанные за панелью полки для личных вещей. Правда личных вещей почти не было. Только немного одежды, и то потому что поначалу, когда хозяин выходил из себя, то принимался бить сразу, забыв приказать раздеться. И от этого страдала одежда — кровь то еще можно было отстирать на специальном режиме в стиральной машинке, а вот порванные хлыстом шмотки зашивать киборг не умел. Когда он одел такую отстиранную, но разорванную вещь, хозяин побледнел и долго орал, задохнулся, поперхнулся словами и избил костылем. Костыли принесла Энира, выполняя рекомендацию врача — пусть попробует встать и хоть пару секунд постоять. Вставать хозяин не стал, зато нашел для пластиковых палок другое применение. Киборг тогда понял, что хозяину не понравилась испорченная вещь и прописал себе алгоритм — обязательно раздеваться, прежде чем стать на колени и приготовиться терпеть. И только спустя два месяца по нескольким оброненным человеком фразам сообразил — человек тогда стыдился своего гнева. Сейчас уже стыда не было, а байки с длинными рукавами хорошо закрывали синяки. Вот только в этот раз человек нанес несколько ударов по лицу — интересно, когда он появится перед человеком, получит ли снова за нарушение эстетичности внешнего вида или хозяин просто недовольно отвернется?
Кровь уже не шла, и киборг, натянув байку, улегся на кровать. По спине досталось сильнее, но лежать это не мешало. Боль, когда нет рядом хозяина намного легче трактовать как информацию от рецепторов. А если достать из тайника под подушкой старый военный комбез хозяина, и уткнуться в него лицом, то можно даже почувствовать почти выветрившийся запах плазмы, жженого пластика и смерти. И от этих привычных запахов становилось спокойнее.
Толком отлежаться ему не дали — хозяйка вызвала по внутренней связи. Декс подчинился. Когда они вернулись и хозяин лежал в госпитале, то первое что он сделал — передал своей девушке права управления, чтобы она позаботилась о его киборге. Хотя человеку достаточно было просто сказать. Какая разница слово или приказ, команда или права управления первого доступа, елси он может по своей воле блокировать любое вербальное обращение? Просто он знает сам, что будет подчиняться, не женщине, но хозяину, чтобы тот ни приказал — даже если отдаст команду “умри!”.
Энира сидела в большом мягком кресле, закутавшись в плед. Она сама толком не могла бы объяснить, почему до сих пор здесь и что она вообще забыла в этом захудалом городке, где ее клуб для женщин был почти центром цивилизации и даже приносил приличную, по меркам местных аборигенов, прибыль. Юрис упорно считал, что ее привлекают его деньги. Но это было глупо. Почти вся компенсация, выплачиваемая одноразово, тогда ушла на его лечение, и реабилитационные программы. Остаток плюс военная пенсия, повышенная с учетом ранения, улетела на покупку этого домика. Теперь же большинство бытовых расходов оплачивала она. С денег, что приходили на счет Юриса по-прежнему покупались для него лекарства, большую часть которых упрямец отправлял в утилизатор; иногда оплачивалась доставка еды и услуги домработницы. На содержание дома и бытовой ремонт тратилась она. А еще на кибера, который успешно заменил сиделку и сносил выходки Юриса. И, пожалуй, хорошо, что он был дексом — мэрька бы давно поломалась, а боевой киборг — он намного прочнее…
— Какой процент повреждений?
— Двадцать три с половиной, — декс застыл по стойке смирно.
Энира подождала пару минут, потом встала, не выпутываясь из пледа, подошла к кибер-парню, легко провела рукой по свежим шрамам на лице.
— Снова в оборудование превратился? Расслабься. Мне скучно.
Хозяйке действительно было скучно, хотя она много работала и даже занималась домом. Но при этом у нее оставалось много времени на то, чтобы наблюдать за киборгом. О том, что он разумный, она узнала на четвертый месяц проживания под одной крышей. А до этого было сто двадцать два дня изматывающего слишком пристального взгляда, идиотских вопросов с публичного теста с рассылки производителей, и множество глупых заданий, чтобы его проверить.
— Как я должен развеселить госпожу?
Первый раз произошел два с половиной месяца назад. Хозяин выпил больше обычного, но не опьянел, чтобы уснуть. Наоборот, был трезвый, собранный и злой. О чем разговаривали люди — он не слушал, активировал фильтр, хотя и так знал наизусть почти каждое из произнесенных слов и их порядок. Женщина и мужчина уже обсуждали это много раз: лечение Юриса, финансы, бессмысленность и бесперспективность такого образа жизни. Хозяин кричал, что он никого здесь не держит. А хозяйка тогда в ответ заорала о том, что ей всего двадцать девять лет и она не монашка, что у нее тоже есть свои собственные желания. И она хочет нормальную семью, ребенка, уважение к себе, а не только дом-работа-галофильм-выяснение отношений. А еще хозяйка тогда заявила, что она нормальная женщина и ей важна нормальная и полноценная сексуальная жизнь, а не то безобразие, что у нее было до этого: пять лет видеться по неделе-две раз в полгода, когда Юрис приезжал в увольнительные или отпуск, и несколько месяцев, когда не было вообще ничего, кроме нервотрепки, больниц, реанимаций. И тогда хозяин позвал его и отдал приказ…
Он подчинился. Скрутить женщину, несмотря на ее вопли и угрозы и раздеть было легко, передать управление процессору и выполнять алгоритм возвратно-поступательных движений тоже. Но вот видеть ее лицо, застывший в глазах ужас и беспомощность — было противно. Он старался не причинять ей боли, активировал датчики, чтобы улавливать и анализировать состояние хозяйки. Но, наверное тогда все равно делал что-то не так. А еще хозяин командовал “быстрее, резче, насаживай по полной!”. И при этом трясся, словно безумный, и прикусывал губы до крови, и впивался руками в подлокотники своего кресла так, что аж до хруста пальцев.
После того раза Энира перестала заходить к Юрису, и хозяин, выждав три дня, приказал ему каждый вечер приводить хозяйку в комнату и повторять половой акт. И он снова подчинился приказу. Он встречал ее в прихожей, хватал в охапку, относил к хозяину, бросал на кровать, прижимал руками, не позволяя шевельнуться, раздевал, почти срывая одежду. И… выполнял приказ хозяина. Намного позже он узнал, что есть слово, описывающее то, что он творил по приказу человека с женщиной — изнасилование. Насилие… на военке бойцы поступали так с киборгами и там это называлось развлечением. Он не видел в этом ничего особенно, просто функция, которую он мог выполнять для человека. Точно также как защищать, спасать, так же и удовлетворять, давать возможность психологической разрядки. И для кого-то такой разрядкой будет помахать кулаками, а для других совершить телодвижения полового акта. Какой смысл в это вкладывают люди — он не понимал, только ощущал, как концентрируется в комнате хозяина ненависть и боль. Причем и женщина, и мужчина испатывали это чувства одинаково сильно — даже без сканера было видно.
Через неделю женщина перестала сопротивляться — да, все равно бесполезно человеку противостоять киборгу, но до этого момента она хотя бы ощущалась живой, когда кричала и пыталась его ударить. А теперь казалось пустой и мертвой оболочкой, с пустым и мертвым взглядом, с равнодушным выражением лица. Она была похожа на куклу, которая даже дергалась механически от оказываемого на нее воздействия. А еще через две недели она сама пришла в комнату Юриса и стала раздеваться, слишком аккуратно складывая на стул кофту и джинсы.
— Я готова, — мертвый голос, мертвые глаза, и презрительная усталость. — Давай, приказывай своему дексу меня трахнуть.
— Ну, если ты этого хочешь…
Это было похоже на вызов. Женщина стала приходить сама каждый вечер, раздевалась, ложилась, демонстративно раздвигала ноги. Хозяин отдавал приказ, в котором было три слова: “заеби эту суку!”. Он выполнял команду, а человек смотрел, бледный от бешенства, с расширившимися на всю радужку зрачками. И женщина куклой лежала под ним, лишь рефлекторно реагируя на то, что он с ней делал. Когда он закончил, женщина так же равнодушно поднялась, собрала свою одежду, глянула на Юриса и улыбнулась так, словно перед ней была какая-нибудь мерзость. И хозяин тогда обмяк, выдохнул и выдавил из себя: “ты выиграла…”.
Он не знал, что люди могут играть в боль, играя заставлять друг друга страдать. Оказывается могут. Он не понимал, что происходит между его хозяевами и почему после акта с киборгом женщина включает дикую безумную музыку на всю мощность колонок и замирает, стискивая виски ладонями. А хозяин перебирается на кровать, утыкается лицом в подушку, прикусывает ее зубами и стонет, хрипло, надрывно и глухо. Но если люди способны так мучить друг друга, то как же они тогда могут поступить с киборгом? Этот вопрос мелькнул в его голове только один раз — потому что на него был ответ — ему безразлично, что надумает сделать с ним хозяин. Он для себя решил, другого человека у него не будет…
— Так как мне развлечь госпожу? — повторил киборг.
— Не знаю, подумай сам, — без тени кокетства ответила Энира, — сделай массаж.
— Как прикажет госпожа.
…Женщине не нравилось, когда он ее называл хозяйкой. Прямо она этого не говорила, но хмурилась каждый раз. И он нашел подобающий аналог в базе. Против такого обращения хозяйка не возражала. Массаж к тому времени он уже умел делать лечебный — освоил сам по видеоурокам. Хозяйка была терпеливой и подсказывала, что ему следует делать и как. Попутно он и сам нашел подходящий курс и на ускоренке просматривал как надо ставить руки, нажимать, поглаживать, разминать. Она приказывала, он делал. Он не понимал чем, но эта женщина была важна для его хозяина, а значит, если нужна разрядка — то ему это не трудно, быть для нее вещью, которую можно ударить, к которой можно прижаться, с которой можно удовлетворить потребности организма. Ириеновские утилиты для дексов на него почему-то не ставились, но за пару ночей он просмотрел весь выложенный в открытом доступе софт с подробной презентацией возможностей. Повторить было несложно.
Женщина смотрела с интересом, и губы даже чуть искривила в легкой усмешке. Ей было забавно наблюдать за стараниями кибер-парня. Тем более, что он почти ничем не отличался от обычного парня, разве только что немного странный, молчаливый, не понимающий многих простых вещей, но зато умеющий услужить именно так, как этого хочется в данный момент.
Она его не боялась. Даже тогда, когда спросила напрямую после того, как долго присматривалась к этому странному существу. Декс был не киборгом и не человеком, а просто органично сочетал в себе и человеческую, и кибернетическую составляющую. А еще он напрочь не знал, что такое смущение, ничего и никого не стеснялся, а шрамы от хлыста выглядели так возбуждающе. И ей нравилось проводить пальцем вдоль вспухшей полосы или рассеченной кожи. Ей нравилось сильное тело киборга, и даже та нечеловеческая сила, которая вроде бы не была незаметна на первый взгляд, но таилась внутри. А еще то, как безэмоционально, но чутко он реагировал на все, даже невысказанные ее желания. И, если откровенно, то рядом с Юрисом ее уже больше ничего не держало — те чувства, что разгорелись когда-то в далекой юности давно погасли и даже тот пепел давно превратился в прах. Но если уйти от… мужа-немужа, партнера — даже непонятно кто они теперь друг другу? — то киборга он не отдаст. Сдохнет, но с любимой игрушкой ни за что не расстанется, даже если она ему нового, не юзаного купит….
Декс медленно стал расстегивать пуговицы на тонкой блузке — хозяйка, вернувшись с работы, еще не успела переодеться. Осторожно стянул одежду за рукава. Женщина любила такие стилизованные вещи, и в шкафу у нее было много рубашек и другой одежды с пуговицами, и даже у хозяина были рубашки аналогичной цветовой гаммы. Наверное, они когда одевались так в одинаковые рубашки, то очень красиво смотрелись вместе. Он даже сделал две такие визуализации, где его хозяева были в небесно-голубых и светло-серых рубашках — потому что их совместных фотографий не нашел, хотя и старался.
Массаж киборг делал превосходно, движения одновременно были сильными и легкими, как будто декс ласкал ей спину, своими прикосновениями снимая усталость и накопившийся негатив.
— Разденься, — Энира перевернулась на бок, посмотрела на кибер-парня из-под полуопущенных ресниц. Хорош, как есть хорош и эти плавные движения, и эта его гибкость, и расписанное длинными старыми и свежими шрамами тело. — Иди ко мне.
Ей нравилось, как он послушно выполняет все ее указания, но иногда хотелось чуть больше напора и силы, чтобы резко, глубоко, как испытание самой себе. И вот в такие моменты тактичность киборга даже раздражала. А на пощечины он не реагировал, он их просто принимал как данность и даже после вежливо поинтересовался на ушибла ли она руку. Этого кибер-парня невозможно было разозлить, и он не баловал ее эмоциями. Зато одинаково спокойно принимал любое ее эмоциональное состояние и настроение. Его можно было вызвать ночью и приказать принести стакан горячего молока, приказать лечь рядом, приказать обнять, приказать заняться сексом. Киборг ложился, приносил, обнимал, трахал. Этакий эталон мужчины, идеал… с одним единственным недостатком — он был оборудованием, пусть и разумным.
— Ты сам умеешь думать? — Энира прервала поцелуй, с трудом отстранившись от кибер-парня.
— Да, госпожа, — киборг замер, выжидательно глядя в лицо женщине.
— О чем ты думаешь, только… не останавливайся…
— Хозяин.. ему сейчас плохо, — декс просканировал женщину и чуть изменил темп и глубину проникновения. То, как он двигался совершенно не мешало ему думать, анализировать и говорить об этом.
— Нашел… время.. о нем… он урод… тебя… ах… избил… снова… а-ах…
— Он мой хозяин, это надо для него, мне не сложно потерпеть, — спокойно ответил декс.
С другими мужчинами у нее такого не было, чтобы буквально за считанные минуты волна сильнейшего оргазма сменялась абсолютным безразличием и дикой усталостью, когда даже дышать не хочется, потому что лень. И каждый вдох и выдох кажутся лишними и ненужными.
— Пошел вон.
Декс также послушно соскальзывает с кровати, подбирает свои вещи, и без единого звука скрывается за дверью. Так будет лучше, и неважно, что она изначально хотела уснуть в кольце сильных и надежных рук. Можно просто полежать, не засыпая, чтобы потом встать и провести возле окна очередную бесконечно длинную ночь.
Юрис не спал. Глухая ночная тишина помогала еще лучше слышать звуки дома. И он вслушивался, до звона в ушах, до оглушающего биения пульса, отдающегося в висках, до стиснутых в кулаки онемевших пальцев. И, кажется, он действительно слышал даже скрип кровати, хотя водный матрас по факту скрипеть не может. Каким-то шестым чувством он уловил почти бесшумное движение по коридору и рывком дотянулся до кнопки вызова.
— Подойди, срочно, — прозвучал отрывистый голос хозяина и киборг повиновался. Вошел как был в комнату, сделал три шага, замер ожидая дальнейших приказаний.
Юрис пультом включил освещение, выругался и приглушил яркость ламп. Сегодня он точно перестарался — уже прошло почти три часа, а раны на киборге даже не затянулись. И снова откуда-то из живота поднялась волна неконтролируемой ярости, от которой сдавило в горло и потемнело в глазах. Несколько мучительно долгих минут ему потребовалось только на то, чтобы отдышаться.
— Ты помнишь, как развлекались с тобой солдаты на военке? — резко спросил хозяин и, дождавшись утвердительного кивка, приказал: — сейчас ты это должен повторить со мной.
Киборг вздрогнул, он еще не слышал, чтобы хозяин говорил таким голосом, да и сам приказ был… странным. У него не хватало знаний или опыта человеческих отношений, но он видел как реагировал его хозяин на такое развлечение там в армии, и даже помнил, как его человек разбил лицо одному бойцу который развлекался с дексом чересчур активно, даже ножом ставил автографы на спине оборудования. А то, что сейчас приказал сделать — это было за гранью.. допустимого для его человека.
— Хозяин… — он не понимал что следует сказать, и даже, впервые в жизни, отважился говорить сам, игнорируя процессор, который уже настойчиво посылал импульс имплантатам к действию. — Требуется уточнение…
— Врешь! — Юрис припечатал кулаком подушку. — Никакое уточнение тебе не надо, ты все прекрасно понял. Возьми и сделай. Так надо, — и заметив конвульсивные подергивания киборга, веско и четко проговорил: — Декс с идентификационным кодом Арти, это прямой выраженный приказ. Сделай так, как делали с тобой в армии солдаты.
Тело сдвинулось против его воли, он больше не мог сопротивляться. Мог только отстраненно наблюдать как двигались его руки, сорвав с человека пижаму, как приподняли хозяина, как резко и жестко он насадил человека на поднявшийся орган, как с механической точностью двигались бедра. Человек сжался, обвисая безвольной тряпкой в руках киберкуклы. Сканеры, настроенные на хозяина, взвыли от зашкаливающего уровня боли, которую испытывал человек. Но хозяин не издал ни единого звука.
Юрис молчал. Просто ненависть к самому себе у человека была намного сильнее того, что он сейчас испытывал, и, кажется, он нашел еще одно наказание. Только еще и сам не знал, кого сильнее он хотел наказать таким способом.