Кроме того, что нельзя оставаться дальше рядом с Дэном, Александру было понятно и то, что из этого эгрегора нужно убираться как можно быстрее. Если, конечно, вообще хочешь оказаться дома, а не где-нибудь в лесах Шира в период гражданской войны. Которой там и быть не должно.
Но того, чтобы убраться, оставалось сделать еще одно дело, нанести еще один визит по адресу, проверить еще одного киборга 34 серии. Проверить, как Рэй справится с ролью человека. И поэтому Александр задавил внутренний голос, твердивший «быстрей-быстрей» и спросил у Рэя:
— Куда летим? Ты же помнишь, что на этот раз в роли человека ты? А потом я домой, ты останешься сам себе начальник.
— Куда летим, куда бежим… — Рэй покрутился в кресле, — Что-то мне не хочется к ближайшему, давай я наугад выберу.
— Выбери наугад. Только не жульничай.
— Хочешь – сам рандомайзер запусти, — Рэй сделал вид, что его безмерно огорчают беспочвенные подозрения.
— Хочу. И запущу, — Алисе давно были известны подобные «ну сама спроси» разводы. Но Рэй, что удивительно, задний ход не дал, не огорчился, а просто подтолкнул поближе окно с программой рандомного выбора. Александр подтолкнул колесико, то покрутилось немного и выдало цифру «18».
— Кто там у нас под восемнадцатым номером?
Рэй открыл списки:
— Таак, планета Аллатриста, Юми, надо же, имя есть, хозяин Оливер Изен. Диверсионно-разведывательная модель, списана из зоны боевых действий, в собственности у Оливера шесть лет. Чем-то он к своему киборгу привязан, не находишь?
— Нахожу. Но все равно надо проконтролировать, так что полетели.
До Аллатристы Рэй выбрал самую долгую трассу из всех возможных. Александр посмотрел на нее, покрутил и одним движением смахнул с вирт-окна.
— Не надо изощряться и тянуть время. У меня оно действительно сейчас ограничено очень сильно.
Рэй пристально вгляделся в лицо напарника:
— Что, прям так серьезно? Тогда ладно.
Новая трасса была короче на три дня, Рэй с искинами постарались. Так что до планеты добрались очень быстро, по корабельному времени к вечеру. В точке посадки была глубокая ночь, естественно, визит решили отложить до утра. Сидели, гоняли чаи, разговаривали. Последние наставления, последние признания в страхах, последние обещания…
Когда напарники проснулись, было уже позднее утро.
Александр вскочил и заторопился:
— Давай, а? Пошли уже, что-то мне не по себе. Я ж тебе рассказывал, что к первому DEX’у опоздал? Вот и сейчас такое ощущение, что куда-то опаздываю.
Оливера Изена решили не предупреждать – досье говорило, что он живет замкнуто, никуда не уезжает и почти не выходит из дома на окраине Дыркосити. Город этот стоял на месте старых шахт ксеносов. Ушлые центавриане выгребли ценные ископаемые подчистую, остальной планетой не заинтересовавшись. То ли расположена не в том месте, чтобы ее колонизировать, то ли еще что. Колонизировали планету земляне, еще в первую волну. За столетие с лишним город разросся в ширину, высоту и глубину, даже обзаведясь собственным метро. Единственная его ветка протянулась от космопорта через деловой центр до спального района. Капсулы на два десятка мест отходили от космопорта раз в четверть часа, так что напарники, отстояв небольшую очередь, прокатились в закрытой металлической сигаре с очень неплохой скоростью и просто отличными гравикомпенсаторами. Одно неудобство – ничего снаружи не видно, Александр с нежностью вспомнил красивые залы земного метро. Впрочем, оно и к лучшему: исполняя роль кибертелохранителя, крутить головой и разглядывать архитектуру он не смог бы все равно.
Капсула привезла их в геометрический центр спального района, оттуда предполагались либо медленно ползущие вагончики монорельса, ранее, вероятно, предназначенные для обзорной дороги – уж очень широки были в них окна; либо… велосипеды. Парковка револьверного типа высотой с трехэтажный дом была забита этими нехитрыми транспортными средствами. Александр так и не успел определиться – личные они, оставляемые на парковке на день, или прокатные, разбираемые на ночь. Рэй сначала рыпнулся было к экзотике, но остановился и пошел к монорельсу. Александр по внутренней связи прокомментировал:
— И правильно, неизвестно, как возвращаться будем, — на что Рэй с ощутимым даже в электронной форме смущением признался:
— Вовсе не поэтому. Я ездить на них не умею.
Александру с трудом удалось сохранить непроницаемое выражение лица.
Разобраться в мешанине путей было сложно. Рэй честно отработал по-человечески, возя пальцем по настенной карте и подслеповато щурясь на голографические табло, так, что Александру остро захотелось поинтересоваться, а не переигрывает ли он? Но чем бы дитя не тешилось, а нужную платформу он нашел. Поднялся по наклонному пандусу и с удовлетворенным вздохом расположился на одиночном сиденье у окна. Александр с каменной физиономией застыл рядом. Вагончик потихоньку бултыхался, разворачивая за окном все новые, но монотонные пейзажи: невысокие дома, зеленые улочки, тенистые остановки. Киборгов в вагоне было раз-два и обчелся: низенькая пухленькая бабулька с такой же Mary и девица с андрогинным Irien’ом. Совершенно не заслуживающая пристального внимания компания. Напарники и не прореагировали, без препятствий доехав до конечной. Дальше тянулся частный сектор. Рэй покрутил головой и уверенно двинулся по одной из улиц. Десять минут неторопливого хода, и вот они уже топчутся у калитки такого же аккуратного домика, окруженного пестрым палисадником, как и все остальные.
Из домофона раздалось неприветливое:
— Кого там принесло? Ничего не покупаю, идите на хрен!
Рэй не смущаясь, ответил:
— DEX-компани, плановая проверка оборудования.
Ответом ему было что-то не очень цезурное, но очень тихое, датчики домофона не уловили слов. Однако, через минуту калитка отворилась:
— Документы! – приказал владелец дома.
Рэй показал. Оливер хмуро изучил их и кивнул на скамейку на веранде:
— Присядьте. Мой киборг ушла по магазинам, придет с минуты на минуту.
— Вы доверяете оборудованию ходить в магазин? – насторожился Рэй.
— А почему нет? Список покупок есть, дорогу знает.
Калитка поползла, тоненько запищав, в образовавшуюся щель спиной вперед протиснулась миниатюрная, едва ли метр пятьдесят, кибердевочка с несомненно азиатскими чертами. Не выпуская из рук объемных пакетов, она певуче возвестила:
— Олли! Я при… — DEX повернулась, и лукавое выражение стекло с ее лица, оставив маску боевого режима. Она дернулась, швырнув пакеты в опасных гостей и бросилась бежать. Долей секунды за ней в погоню сорвался Александр.
Скорость Алекса была по крайней мере на четверть выше, чем у мелкой девчонки, и он рассчитывал быстренько догнать ее и вернуть, но Юми вывернулась из-под руки и свернула в щель между домами, а там змейкой нырнула между прутьями ливневки. Один прут отсутствовал, как будто специально подготовленный для того, чтобы протиснулось гибкое стремительное существо. Александру пришлось решетку выдирать. Задержка была небольшой, от силы полторы секунды, но, когда он ввинтился в тесный лаз вслед за беглянкой, от нее осталось только эхо быстрых шагов и и потревоженная вода, испускавшая тошнотворную вонь.
Вода еще колыхалась, обозначая путь, где только что пробежала Юми, и Александр припустил вслед, активировав сканеры на полную мощность – мало того, что тоннель был низким, двигаться в нем приходилось, пригнувшись, так еще и стены щетинились торчащей арматурой. И тут чересчур мощная металлическая начинка снова одномоментно высадила в ноль энергию, разочарованно мигнув, отключились и сканеры, и имплантаты. Александр с разгона сделал два шага вперед и бедром налетел на выступающую арматуру. Железяка скрежетнула по кости, ногу прошила острая боль, впрочем, тут же заглушенная выплеском адреналина. Словно подстегнутое болью, проснулось и заработало глюкозное депо, и столбик уровня энергии снова скакнул вверх. Александр сделал шаг назад, вытаскивая воткнувшееся железо, имплантаты, устыдившись, пережали сосуды, инактивировали поврежденные нервы, и он продолжил погоню. Юми выбирала самую труднопроходимую дорогу, пролетая в арки и трубы, где Александр протискивался, обдирая плечи и колени и теряя драгоценное время. Разрыв не уменьшался, но и не увеличивался, сообщения беглянка не принимала, на крик не реагировала, отключив слух.
Как-то неожиданно городские катакомбы сменились… не городскими. Вонь гниющей органики сменилась удушливыми химическими стоками. Александр хотел уже плюнуть и бросить играть в бессмысленные догонялки, но мысль мелькнула и оформиться не успела – продравшись в очередной лаз, он оказался в колодце. Другого выхода из него не было, он был один, и оставалось признать, что Юми он на каком-то повороте потерял. Сзади плеснуло, и тут же вниз рухнула ранее приподнятая секция, плотно садясь в пазы и отсекая Александра от внешнего мира.
Александр бросился назад, к упавшей секции, быстрыми пальцами ощупал стык ее с основной стеной. Бесполезно, не было ни малейшего зазора, куда можно вцепиться и приподнять железобетонную плиту. На удар стена отреагировала так, как и положено порядочному железобетону – то есть вообще никак. Выхода с этой стороны больше не существовало.
Александр смахнул назойливые красные строчки, верещащие во весь внутренний экран, что оставаться в данной токсичной атмосфере ни в коем случае не следует больше сорока минут, а лучше убраться сейчас, вот прям немедленно. Огляделся. Цилиндр восемь метров в диаметре. Высота тридцать четыре метра семьдесят сантиметров. Крышка. На стене ржавые металлические скобы – лестница, по которой можно подняться на высоту четыре метра. Если повезет и ни одна скоба не вырвется из стены. Дальше отдельные железяки и снова цельный кусочек лестницы под самой крышкой. Возле лестницы яркая точка люка.
— Стакан. Соломинку подайте, пожалуйста, — сам себе пробормотал Александр, обхлопывая карманы. Зев трубы, из которой лилась струйка воды, находящийся под самой крышкой, он предпочел проигнорировать – все равно сделать ничего не мог ни со струйкой, ни с едкими парами, покидающими трубу и оседающими на дно ловушки для беспечных сейверов. В нагрудном кармане нашелся видеофон – сунул машинально перед выходом. Затаив дыхание Александр осторожно, двумя пальцами потянул плоский брусочек наружу. Как будто ему может что-то повредить сильнее, чем купание в канализационных стоках. Хотя нет, может, конечно. Например, если его стукнуть… и будет он фиолетовый…
Аппарат, как ни странно, работал. Впрочем, толку от его работы было как с шоаррской лисы пения – не было сети.
Повыше бы его подбросить… Александр решительно потянул с себя футболку и стал разрывать ее по спирали, превращая в тонкую длинную веревочку. Тридцатипятиметровую. Бросать видеофон в люк он не отважился, а вот закинуть на одну их верхних скоб вполне реально. Там-то уже сигнал будет. Александр набрал отсроченное сообщение, увязал видеофон в рукав и раскрутив, метнул наверх.
Импровизированный метательный снаряд взмыл почти до потолка, потом рыбкой нырнул вниз и зацепился за четвертую сверху скобу, закачался, посверкивая активировавшимся от тряски экраном. Александр выдохнул – попал, не разбил, не уронил. Оставалось две минуты подождать, пока уйдет сообщение и потом еще неизвестно сколько, пока его найдет Рэй. Координаты же не были известны, так что сообщение содержало только «Я в канализации, направление ССВ, расстояние 6400 метров приблизительно. Пеленгуй излучение видеофона». Александр прошелся по периметру, пиная стены под водой. Маловероятно, чтобы там нашелся выход, но не делать ничего было невыносимо. Начала кружиться голова – ядовитые пары давали о себе знать. Дихлорэтан, метиламин, немного тиолов. Чтобы уж наверняка. Что ж, если концентрация не начнет расти, сорок минут у него есть точно.
Яркую точку люка заслонила голова.
— Сидишь? – с удовольствием спросила Юми, — Вот и сиди. Можешь ничего не говорить, я все равно тебя не слышу.
Александр, разбрызгивая фонтаны ядовитой воды, бросился к привязанной за скобу веревочке – оборвать, приготовился ловить падающий видеофон. Юми оказалась быстрее – вниз головой нырнула в люк, зацепилась стопой за скобу, перехватила узел.
— А вот за подарочек спасибо, пригодится, — вися вниз головой как диковинная летучая мышь, она потрясла видеофон, прочитала отправленное сообщение и, изогнувшись, ловко выкинула себя наружу. Крышка люка задвинулась и стало темно.
Александр понял, что «неизвестно сколько» превратилось в «может быть, никогда». Оставалось только ждать и надеяться, что Рэй поймет, что искать видеофон уже не надо. И надеяться, что удастся до этого момента дожить. Александр сел, замерев и минимизировав потребление кислорода, а вместе с ним и ядовитых газов. Но над водой концентрация их была гораздо выше, так что пришлось снова встать, прислониться к стене и успокоиться. Интоксикация нарастала. К головокружению прибавилась тошнота и слабость. Почки работали в авральном режиме, выводя токсины, попавшие в кровь, но было ясно, что при достижении нижней границы водно-солевого баланса работать они перестанут. Кашлевой рефлекс система глушила полностью, так что начался отек слизистой. Александр прикинул, что лучше – отек или раздирающий кашель, и оставил как есть, время от времени откашливая заполняющую бронхи слизь принудительно. Проснулась и активно начала отлавливать токсины печень. Вслед за ней лимфоузлы. Все это активно тянуло энергию, оставляя ненужные органы на голодном пайке. Самым ненужным процессору показался мозг. Пространство вокруг стянулось в точку и опасно заколыхалось. Александр, понимая, что сознание скоро отключится, а сколько потом продержится сам процессор – неизвестно, расстегнул ремень и уже на ощупь пристегнул себя к скобе, чтобы если упасть, то хотя бы не утонуть. «Утонув в зловонной жиже спят в стакане злые мыши» — хромой белкой крутилась в голове дурацкая строчка. Крутилась, цепляя себя за хвост и принимая все более причудливые формы. На фразе «утонувши в хлороформе спят ОСУЛовцы без формы» мозг отказался генерировать всякую ерунду и отключился.
Денис.
Рассвет настойчиво выталкивал шумную тропическую ночь на покой, раскрашивая горизонт всполохами всех цветов радуги. Мы возвращались в туристическую зону, чтобы быстро забрать отдохнувших родственников и смотаться через таможенный контроль, на нейтралку, к вылету. На Ба Ан Аня у меня была готова паспортная карточка. Выглядел он неважно, но держался молодцом.
В проходе лежал полумёртвый Мел.
Лёха только глянул на тело, сжал губы и сказал: «До базы». До какой базы он собирался его тащить, мне было не совсем ясно, но выяснять эти подробности не хотелось. И так понятно — Мел, похоже, не жилец.
— Саш, я дурак! Мы выкинули Вас без экипировки и репеллента в джунгли, как на теннисный корт.
Сашка поднял голову, и я, с ужасающей ясностью, увидел, что он меня не понимает.
— Мы выполняли задание.— Последовал сухой ответ. — Всегда существует процент потерь.
Он встал и, подойдя ко мне, сунул в руку маленький кусочек шершавого липкого пластика.
— Не потеряй.
— Что это?
— Процессор…
И удивленно посмотрев на мою вытянувшуюся рожу, дополнительно пояснил:
— Мария Каллас. Bond. Еле достали. Думали, взорвемся на хрен. Ад отсоединил. — Потом помолчал и добавил, — инфа…
***
ОГ.
Всю ночь я провела, бегая от окна к двери. Наконец, не выдержав ожидания, как зомби, стала ходить по территории. Глупая выходка мальчишек, при моем полном согласии, вернула меня в реальный мир, из увеселительной приключенческой поездки. Старая дура!
Когда мимо меня промчался Лёха, с нашей медицинской сумкой, я ринулась за ним.
Около флаера стояли, переминаясь с ноги на ногу, Арсен и девочки.
— Я с вами…
— Нет. Готовь все. Двое. Один тяжёлый…
— Кто?
— Не знаю.
И вновь потянулось изнуряющее мозг ожидание.
***
Я родилась в эпоху чудовищного равенства. Модное слово «гендерность» вошло в нашу жизнь и прочно закрепило постулат: «Все равны. Живите, как хотите и с кем хотите. Любите, кого угодно, хоть кошек». Скорее всего, рождённая невероятно упрямой и доказывающей всем свою правоту, я, поэтому и выбрала профессию акушера. Догмат «рожаем только мы», утверждал превосходство.
Не все мы красивы. Но если женщина родилась под счастливой звездой — держитесь. Любая красота, любого существа удивляет. В Галактике нет ни одной разумной расы, которая бы не смогла по достоинству оценить совершенство.
Женщина — это неподражаемый и пленительный взгляд, вырезанный великим скульптором контур губ и глаз.
Настоящая женщина никогда не была жертвой, а её власть всегда значительна, наперекор мнениям и законам.
Но с раннего детства нам внушали: «Ты должна выйти замуж, ты обязана стать матерью, ты не должна дать повода для разговоров и сплетен. Всегда. Во все времена, пока существует патриархальная власть над телом и духом».
Я знаю, что каждый новый год жизнь не одаривает меня своими благодеяниями, наоборот, отнимает. Никогда у меня не было причин быть спокойной, или надеяться на тишину.
Только работа смогла принести шанс на независимость и деньги, которые позволили быть немного смелее в этом мире.
При этом я должна быть безупречна. Ухожена. Властна. Заносчива и горда.
Но мир принёс мне Дениса, а потом Сашку, а потом Дашеньку, превратив из начальника в горластую мать и бабку, изо всех сил пытающуюся спрятать свой вечный страх, за забором наглости и умеренного количества хамства.
Можно притворяться долго, точно зная, кто и чем обязан жертвовать. У меня нет ни малейшего шанса быть когда-нибудь счастливой без моей семьи. Никогда. Ни малейшего.
И вот, я стою и жду флаер.
Двое. Один тяжёлый. На этой планете. Кто?
***
Лёха.
Несмотря на гибернацию, у Мела был слабый, но частый пульс. Я ввёл солумедрол и ждал посадки. О том, чтобы везти парня дальше, в таком состоянии, не могло быть и речи.
— Ад, ему понадобится переливание крови. Вероятно, яд разрушил эритроциты, и, помимо интоксикации, у него выраженная анемия.
— Да.
— Конечно, — это вторит другу Сашка.
— Скорее всего, заменное…
— Миша ещё сдаст.
Денис хмуро поворачивается к нам и, тщательно подбирая слова, сообщает, что среди нас ни у кого нет опыта лечения таких больных и дискуссию надо прекратить.
— Не долетит. DEX выйдет из гибернации через два часа. Сразу отключится. — Ад выразительно смотрит на нас и не произносит больше ничего.
— Надо вывезти кхиметцев. Ильяс, ты за старшего. Джек, ты должен вернуться.
— О´кей, молодой хозяин, — тянет авантюрист. — Как прикажете, босс. Ваши деньги — наш транспорт…
***
ОГ.
Прошло два года, как я возила Сашу в Италию, и там совершенно чудесная женщина экскурсовод рассказала нам старинный обычай, узнав о моей профессии. Если в семье рождается девочка, то водой после первого купания поливают цветы. Потому что девочка — это дом, хозяйство, семья. Если рождается мальчик — воду выплескивают на улицу. Мужчины принадлежат миру.
И наши мальчики, не видевшие тепла, выплеснутые в жизнь, как детали к военной машине, не обогретые и не защищённые, разумные механизмы, выплеснутые не водой, помоями, они принадлежат кому?
…Прилетели.
На руках у Сашки — Мел. Бог мой, я даже не подумала о нём! Никому не нужный ребенок. Лёхин найдёныш, мальчик. Сын.
— Мам, надо всех вывозить отсюда, — это Денис.
— Он не транспортабелен, — это Алёша.
— Мы не летим, — это Сашка.
— Надо отправить детей, а мы остаёмся, — это Света.
— Я DEX! — это Миша.
— Да замолчите Вы!
В результате, Ильяс увозит в космопорт кхиметцев, и, несмотря на возражения Жанки, возвращается с Джеком назад. Пока тихо. Мы не арестованы, и армия не открыла военных действий. Разберёмся.
***
Мел.
Первым открытием, когда я вылез из черноты давящей ночи, была дикая боль в затылке. Потом я увидел лицо ОГ и попытался убедиться, что в черепе нет дырки, и из неё не вытекает мозг.
Потом голова опять закружилась, и, сквозь убегающие километры сознания, я услышал: «Всё, улетаем. Пусть спит».
Назад ехали по другой дороге. «Шина ближе», – сказал папа, сворачивая на перекрёстке возле леса не направо, а налево. Здесь Ивась ещё не был и настроился увидеть много интересного, но по сторонам тянулись одинаковые поля. Светло-зелёные морковные, более тёмные картофельные, сверху их закапало белым и бледно-голубым. Картошка цвела. Далеко, за краем полей, блестели крыши оранжерей. Скучно…
Потом впереди показался город.
Папа раскрыл окна, и мобиль окунулся в городские запахи. Пригороды пахли яблоневым цветом, корпуса хлебозавода — ванилью и тестом. Папа пересёк жилой микрорайон, разделённый на квадраты зелёными изгородями, Ивась вдоволь надышался хвойным духом. От фонтанов веяло свежестью, по дорожкам между свечками домов гуляли нарядные люди. Был выходной день, никто не хотел сидеть дома.
На углу Шестнадцатой Продольный и Третьей Поперечной, у заставленного цветами кафе папа остановил мобиль.
Они прошли внутрь.
На широком прилавке, среди кусков льда, теснились лотки с мороженым! Сливочным, шоколадным, лимонным, фисташковым! Столько всего! Глаза у Ивася разбежались, он и думать забыл о странном разговоре на озере. Мало ли дел у взрослых? Во всё вникать — голову сломаешь!..
Они выбрали свободный столик в уголке, среди кадок с пальмами и свисающих с потолка орхидей. Едва сели, подошла улыбчивая официантка с планшетом.
– Какое будешь? – спросил папа.
– Белое с шоколадом, с крошкой! – затараторил Ивась. – И вишнёвое, шариками!
Взгляд официантки остановился чуть выше локтя Ивася, на большой коричневой родинке, и улыбка её пропала. Она поджала губы, выслушала заказ, кивнула и без слов удалилась. Ивась не обратил на это внимания, как и на то, что папа внезапно стал скучным и хмурым. Может, вспомнил что: по работе?
После трёх порций мороженого Ивась замёрз, и папа заказал ему горячего чая с пирожным, большую кружку. После рыбалки, дороги и сытной еды Ивася разморило, он уснул прямо в кафе, в кресле, и не запомнил, как папа перенёс его в мобиль, и как они ехали домой.
– Спит? – Ирина приняла ребёнка. – Совсем замучил мальчишку, папаша.
– Мы в кафе были, – сказал Виктор. – Мороженое ели, чай с булками.
– Смотри, простудишь, – ответили Ирина. – Там, в гостиной, глянь пакет на столе. Письмо тебе пришло из управы. Бумажное, как начальнику.
Виктор прошёл в дом и взял толстый конверт. Любопытно, он никогда не получал таких писем. Счета, уведомления, приглашения-повестки на выборы приходили обычно по электронной почте — напрямую в коммуникатор. Кому могло понадобиться присылать бумажное письмо?
Виктор прощупал конверт: никакого твёрдого вложения, несколько слоёв бумаги. Он хмыкнул и вскрыл пакет.
Внутри оказался другой конверт, голубой с золотыми звёздами. У Виктора ослабли ноги, он медленно сел в кресло. Проект «Дети попечителей»! Про них не забыли.
– Что там, Витя? – Ирина, комкая в руках полотенце, стояла в дверях. – Это с работы, да?
– Дети попечителей… – глухо сказал Виктор.
– Что?..
– Это «Дети попечителей», – повторил Виктор. – Напоминают, что нашему мальчику… уже есть семь лет. Мы должны быть готовы.
Ивась проснулся от запаха. Кухня жарила рыбу, и Ивась понял, что не прочь перекусить. Наверное, ещё не готово, решил он, иначе мама уже позвала бы, значит, у него есть время немножко поиграть.
Он включил комп.
Появилась заставка: по экрану, среди обрывков цветных ниток, плавала смешная уточка. Управляя ею, следовало собрать нитки вместе, связать концы — цвет к цвету, и сложить в специальную коробочку, с разными отделениями, тоже под цвет ниток. Тогда можно запустить любимую игру. Только работать надо быстро. Если промедлишь, сверху экрана свалятся ещё нитки, и тогда уже до вечера не разобраться!
Ивась вздохнул и взялся за джойстики. И кто только придумал такую ерунду?
Он быстро убрал красные и синие, потом зелёные, а с жёлтыми нитками пришлось повозиться. Нитки, как червяки, уворачивались от уточки, виляли хвостами, нахально плыли в разные стороны. Ивась трудился, высунув от усердия язык, и вот последняя нитка легла в коробку! На экран выскочил список игрушек. С чего начать? Наверное, вот с этой. Ивась пометил иконку и…
– Ивась, хватит играть, – сказала из-за спины мама.
– Ага… – ответил не глядя Ивась. – Сейчас.
– Быстро! Мы уезжаем.
Ивась обернулся. Мама смотрела так странно, что он не рискнул возражать.
Папа на дворе загружал мобиль. Чемоданы и узлы громоздились на сиденьях, заполняли багажник, но больше половины, кажется, были свалены рядом с машиной. «Как мы поместимся там все?» – испугался Ивась.
– Хватит, Витя, хватит! – сказала мама. – Оставь, поехали.
– А куда мы поедем? – удивился Ивась. – И зачем?
– Зачем? Надо, – сказал папа. – А куда… – он посмотрел на маму. – Мы поедем…
– Не надо никуда ехать.
Возле мобиля остановились трое: два стражника из Управы и высокая тётка в чёрных очках и такой же, как стражники, форме, но не серой, а синей. И звезда на кокарде её фуражке сверкала золотая, а не серебряная.
Ивась никогда раньше не видел такой формы.
– Мама! – ойкнул Ивась. Мама же так крепко ухватила его за плечи, что стала ясно: ей знакомы эти цвета, и ничего хорошего они не обещают.
– Не отдам!.. – задыхаясь, прошептала мама. – Не подходите!
– Не надо ехать, – спокойно повторила тётка. – Не бойся, мальчик, – улыбнулась она Ивасю. – Мы не сделаем тебе плохого.
Стражники переглянулись. Ивась мгновенно понял: именно плохое ему и сделают. Мама тоже знала это, — так дрожали её пальцы.
– Ирина, – размеренно и сладко заговорила тётка. – Сейчас вы отпустите мальчика, и я не стану заполнять протокол о нарушении. Вы вернётесь в дом, а мы спокойно уедем, и всё будет хорошо. Дом останется у вас, вы будете работать как прежде, и всё будет хорошо…
Ивасю захотелось спать. Голова потяжелела, а глаза стали закрываться. Мама тоже расслабилась и успокоилась:
– Да… Да… – повторила она раз и другой. Ивась ощутил, как она тихонько подталкивает его вперёд.
– Это хорошо… – одобрительно говорила тётка. – Это правильно…
Это и правда было хорошо и правильно. Ивась пошёл ей навстречу.
– Нет!
Папа бросился к тётке с ласковым голосом. Как во сне Ивась увидел, что один из стражников поднял руку, и папа упал на землю, дёрнулся и затих.
– Спокойно, спокойно… – словно ничего не произошло, повторяла тётка. – Он жив, он скоро придёт в себя. Я не стану заполнять протокол… Мы уедем… уедем, мы уже уезжаем…
Ивася повели со двора. Оказывается, за углом стоял мобиль с красной полосой на боку. В машине тётка с золотой звездой дала ему леденец, а Ивась послушно положил леденец в рот. Ивась обернулся. Мама стояла и кивала головой, а папа медленно шевелился в пыли. Мобиль проехал мимо их двора, и Ивась почти сразу и надолго забыл про маму и папу, про рыбалку и дом, про Волка и деревянного мальчика с длинным носом.
Леденец был не сладким и не горьким, никаким, вроде капель от кашля. Ивась сидел на заднем сиденье и бездумно сосал его. Просто так, ни зачем, потому что дали. Он совершенно успокоился и уверился, что всё идёт как надо.
Один из стражников расположился рядом с Ивасем и пялился в окно, другой занял место водителя. Тётка с золотой звездой на фуражке села справа от него.
– Вы на самом деле не сообщите по службе, совершенная? – спросил стражник, что сидел впереди.
– Конечно, – ответила тётка. – Я обещала.
– Но они хотели спрятать мальчишку, – удивился стражник. – Они напали. Это нарушение порядка, совершенная.
– Ты плохо живёшь, растущий? – язвительно спросила тётка. – Не хватает жетонов? Откуда такое рвение? Может, ты хочешь заявить на меня?
– Нет, совершенная, – стражник передёрнул плечами, словно замёрз. – Но нас учат, что всё должно быть по закону. Они нарушили. Они должны быть наказаны. Я не прав, совершенная?
– Прав, – сказала тётка и повернулась ко второму стражнику: – А ты как думаешь?
– У меня есть сестра, совершенная, – ответил он. – Я ничего не видел и не слышал, совершенная.
– Я понял, совершенная, – после паузы сказал стражник, который сидел за рулём. – Я тоже ничего не видел и не слышал.
– Надеюсь, – ответила тётка.
У здания управы мобиль притормозил, стражники вышли. Тётка села за руль, и машина помчалась прочь из города.
Ивась плохо понимал, что происходит. Было правильно просто сидеть и смотреть вперёд. Мобиль нёсся по прямой и пустынной дороге. Однажды навстречу попалась машина, похожая на грузовик, только меньше и короче, с красной полосой вдоль кузова, такой же, как у их мобиля. Потом опять долго было пусто, а потом дорога кончилась воротами в высоком заборе. Над ними светились цифры: три и семь. Створки неторопливо разошлись и так же сошлись, когда мобиль проскользнул внутрь и остановился возле длинного одноэтажного дома. Воздух над домом мерцал.
Двери открылись, оттуда вышел человек в синем мундире и фуражке с золотой звездой.
– Прими исходник, равный, – сказала тётка, выбираясь из мобиля. – Обследование и карантин, всё как положено.
– Я помню, равная, – Рудольф кивнул и пристально посмотрел на мальчика.
Ивась его не узнал.
Джуст.
Космопорт Владимирско-Центрального
Лайен
Будем исходить из того, что реального времени у нее тогда было очень мало. А финансового — и того меньше. Стало быть — хирургия и пластформация отпадает. Что остается?
Волосы.
Это — в первую очередь. И обязательно. Нет, она, конечно, не тянет на уроженку Ирланда, но достаточно рыжая, чтобы отсвечивать в любой толпе стоп-сигналом на полгалактики. И еще этот красноватый отлив…
Итак — волосы. Два крайних варианта по цвету и два промежуточных… Ладно — один промежуточный, ближе к темному. Теперь — фактура. Мелкая кучеряшка, крупная, прямые. Это уже девять вариантов. Длина дает еще три — итого двадцать семь. Теперь форма… Наиболее меняющих лицо немного — всего пять-шесть. Драконье гнездо, прямой пробор, каре, пиня, беби и вуди. Ладно…
Теперь — глаза.
Свои у нее светлые, паскудство какое! Даже линз не надо — в каждом аптечном автомате полно подкрасок на любой вкус. Если она стала брюнеткой — то и глаза наверняка затемнит, чтобы внимания не привлекать. Будет ли делать это для блондинки? Хм-м… А пес ее знает! Значит — удвоим. Так надежнее.
Кожа… Снять загар — пара пустяков. Или — усилить. Изменить цвет. Четыре основных оттенка — как минимум. А ведь есть еще и экзоты.
Это — уже более двух тысяч вариантов.
Пол… Да запросто! Значит — еще удваиваем.
Рост… Ну, тут посложнее. Плюс-минус сантиметров пять, ну — десять, не больше.
Вес… Тут простор неограничен. При желании она может выдать себя даже за беременную тройней хиятанку. Если, конечно, сможет таскать на себе лишние двести-триста фунтов.
Стоп. А это идея. Не насчет хиятанки — насчет беременных вообще. Мы почему-то полагаем, что свое состояние она будет скрывать. А если нет? Если наоборот — постарается усилить и сыграть? Их же стараются проверять как можно реже после того скандала с мутациями на Тайжере… Идея удобная, вполне могла сработать.
Лайен отложил интдок. С верхней иконки на него смотрел ушастенький негритенок, мало похожий на расположенную ниже холодноглазую Бругнильду, мечту любого викинга. И еще меньше — на взятую за основу галлографию Стась.
Но существуют люди — наверняка существуют! — на которых эти виртуальные личности окажутся похожими как две капли воды. Закон подлости в действии. Как раньше вообще умудрялись кого-то найти без повсеместного генсканинга?!
Лайен вздохнул, сунул интбок в сумку.
— …идет на посадку. Просьба к пассажирам занять свои места и пристегнуть ремни.
В смотровом иллюминаторе возник краешек посадочного круга. Маленький шестиместный ботик завалился на крыло и мягко спланировал на светящийся пятачок, мимо шпиля направляющей антенны. Теперь посадочное поле было видно почти целиком — пара грузовиков, несколько мелких яхточек-внутрисистемок, огромный круизер линкорного типа — явно какой-то экстравагантный денежный мешок развлекаться изволит! — и рейсовый «Пангалакстис».
Надо же, даже в такую дыру они проложили регулярную трассу.
***
Джуст
Космопорт Владимирско-Центрального
Стась.
Маленький юркий ботик завалился на крыло и мягко спланировал на светящийся пятачок посадочной площадки мимо острого шпиля направляющей антенны.
Ботик, впрочем, был не таким уж и маленьким — шестиместка как минимум, плюс дополнительная масса крыльев для маневрирования в атмосфере. Плюс багажное отделение. Плюс дополнительные баки для горючего. Он мало походил на юркие одноместные кабинки внешней защиты, на которых работало большинство честиток, а уж асы — все поголовно.
Но он тоже был класса «Единорог»…
Стась следила, как он шел на посадку — такой маленький на фоне огромной двадцатипалубной яхты-круизера. Уверенный, шустрый. Фыркнула — слишком длинный вираж, явное рысканье, перерасход горючего и к тому же промах метра на три от центра площадки. К аскам такую пилотессу не подпустили бы и на парсек, несмотря на всю ее двухсот процентную честитность.
— Трехминутная готовность. Просьба к пассажирам пристегнуть ремни и воздержаться от приема наркотиков и алкоголя на время взлета.
Стась оторвалась от иллюминатора, шевельнула ноющими ногами, поморщилась — Бэт заставлял ее носить специальную обувь с продольной планкой на подошве — типа высоких коньков. Для постоянного тренинга голеностопа. Сидящая напротив Железнозубка заметила ее гримасу, ухмыльнулась, довольная.
Отношения с командой у Стась не сложились. Не то чтобы ее это особо задевало — просто было немного грустно. И как-то не совсем понятно — чего, в сущности, им от нее надо?
Отборочные игры они прошли все, но только Стась выбилась в транслируемый на весь сектор персональный марафон предфиналья, в котором против тебя может оказаться по жребию или выйти осознанно любой претендент на финал и ограничений по времени не существует, фиксируется лишь чистая победа. И, хотя приглашение на чемпионат Деринга распространялось на всю команду целиком — все они отлично понимали, кому этим приглашением обязаны. Но только если парня такое положение вполне устраивало — его устраивало все, что не отрывало от сна, еды, тренировок и собственно драк, — то обе девицы просто бесились. К тому же они, похоже, еще и то ли ревновали, то ли искренне полагали, что она обижает Бэта — положение братишки имеет свои сложности, особенно если твой хозяин постоянно умудряется где-то наставить себе синяков.
Стась закрыла глаза, притворяясь, что спит.
А стюардик-то смотрел просто-таки с восхищением. И место дал у окошка, и суетился всячески. Хотел даже автограф попросить, но так почему-то и не решился. Популярность Реддрака растет, в этом нет сомнений. Вон даже пилот со штурманом перед стартом прогулялись по проходу, словно бы невзначай.
Мелочь, а приятно.
Забавно, но процентов на семьдесят эта популярность обязана отсутствию в ее послужном списке трупов. В этом Бэт тоже оказался прав. Слишком уж необычно для хитчера, особенно — для начинающего, они же каждым собственноручно приконченным гордятся, словно какой-нибудь древний лорд — редкостным охотничьим трофеем. А тут — по нулям. При, заметьте, весьма неплохих результатах. Бэт — мальчик умный, сразу сообразил. А некоторые идиотки тупые еще и кубиком перед его носом самодовольно размахивали.
Клиника…
— …Помотай его на длинной, но будь осторожна…
Свет.
Свисток.
Пружинящий мат под ногами. Темный силуэт, ускользающе быстрый, подвижный, словно ртуть, словно стремительно тающие шарики воды на раскаленной сковородке. Его никак не поймать взглядом, не зафиксировать, не разглядеть, словно руками ловишь юркую скользкую рыбу, и остается лишь след на краю зрения, легкое касание, тень, а пальцы хватают лишь воду…
Стойка-тени-за-левым-плечом…
Будь осторожна!
Это тебе не тень-за-спиной.
И даже не Тень-лицом-к-лицу.
Будь осторож…
Поначалу удар показался несильным.
Быстрым — да. Но не сильным. Просто — слишком быстрым. Она не успела поставить блок. Да что там блок — она это движение даже заметить-то толком не успела! Так, вихрь вспененного воздуха, ветер, стремительная тень…
Но кольнуло под грудь. И онемели ребра. И тряхнуло так, что лязгнули зубы. И пережало дыхание.
Такое бывает, когда пропустишь удар пяткой в солнечное сплетение. Но он-то ударил выше.
Рукой…
Недоумевая, Стась машинально взглянула туда, куда он ударил.
И увидела осколки ребер, острые и белые, прорвавшие намокшую красным желтую майку.
Его удар смял защитную бронежилетку, словно та была из картона, и вдавил ее смятый кусок глубоко в грудную клетку, ломая ребра, в капусту шинкуя легкие и выдавливая их, словно фарш сквозь дырочки в мясорубке. Забавно, но майка при этом осталась целой, только в трех местах ее проткнули обломки ребер.
Боли не было.
И страха пока еще тоже. Наверное, это и называют шоком. Когда ни страха, ни боли, и только дурацкий вопрос: «Как же так?»
Стась попыталась вздохнуть. И вот тут пришла боль. Навалилась душной волной, когда зашевелились обломки ребер в хлюпающем пузырящемся месиве, а острая грань осколка бронежилетки, повернувшись, воткнулась прямо в дергающееся сердце…
Стась вздрогнула, застонала.
И проснулась.
Боль сразу уменьшилась от запредельной до терпимой, не слишком сильной.
Это был кубик.
Всего лишь кубик — во время сна она неудобно прижала его локтем, и он уперся острой гранью в ребра.
Вот и все.
***
Система Маленькой-Хайгона
Медицинская база № 28
Марк Енсен
У Марка Червиолли-Енсена (да-да, именно так, поскольку мамочка его действительно была той самою Червиолли, прославившейся на полгалактики не только неподражаемыми ногами, но и не менее неподражаемым упрямством, а папочка происходил прямиком из потомственных Енсенов, ни один из многочисленных предков которых не мог бы похвастаться чем-либо хоть мало-мальски примечательным, кроме того же самого неподражаемого… догадались? Да-да, именно. И, поскольку в дружно упершейся рогами чете слово «компромисс» считалось грубейшей непристойностью и употребление его влекло за собой немедленное промывание рта с хозяйственным мылом, пришлось их единственному чаду терпеливо носить обе фамилии разом, но это так, к слову) была своя теория, объясняющая, почему дежурство на двадцать восьмой базе поручили именно ему.
Теория эта касалась присутствия во Вселенной некоей высшей справедливости.
За свои тридцать четыре года он успел побывать в гостеприимных лонах шестнадцати религий и десяти более мелких культов, в каждой пройдя путь от отчаянья, надежды, обретения веры, восторга, преклонения через последующие сомнения, метания, разочарования, к новому отчаянью.
Полтора года назад у него как раз случился острый приступ воинствующего атеизма, и в туалете студенческого общежития (а надо отметить особо, что все свои религиозные искания Марк вполне успешно сочетал сперва с учебой, а потом и с аспирантурой) был торжественно предан сожжению весь накопившийся к тому времени «мистический хлам», хранимый до этого, кстати сказать, в течение двадцати лет весьма бережно, несмотря на постоянно менявшиеся убеждения.
Атеизм казался чем-то настолько новым, что возникла даже было надежда, что это — насовсем.
Надежда рухнула где-то в середине прошлого года, а три месяца назад он испытал жесточайшее разочарование и даже попытался покончить с собой, но как-то робко и неумело, поскольку раньше никогда ничем подобным не занимался. Впрочем, может быть, именно поэтому сия попытка чуть было не увенчалась успехом — помешало короткое замыкание, происшедшее в электросети как раз в тот момент, когда обмотанный оголенными проводами с ног до головы Марк собирался с мужеством над вскрытой электрической розеткой.
Так что теперь, живой и вполне здоровый, Марк Червиолли-Енсен был вполне доступен новым мистическим озарениям, буде таковые появятся. Да вот беда — появляться на двадцать восьмой станции не спешил никто. Ни клиенты, ни строгие инспектора санэпида или раднадзора, ни тем более озарения.
Может быть, все дело было в том, что Марку никак не удавалось впасть в нужную степень отчаянья — ну не получалось у него, и все тут! Как прикажете впадать в отчаянье, если рядом нет никого — ну абсолютно никого! — кто бы мог тебя в это отчаянье привести?!
В отчаянье Марка Червиолли-Енсена не могли привести ни бездонная мгла за иллюминаторами, ни паршиво работающая связь, ни однообразный рацион, ни даже отсутствие элементарных удобств, из-за чего постель приходилось убирать самому, самому же загружать в тамбур посуду для вакуумной чистки и самому же постоянно программировать допотопного робота-уборщика.
В отчаянье Марка обычно приводили люди.
А вот людей-то как раз на двадцать восьмой станции не было…
Ну, разумеется, кроме самого Марка Червиолли-Енсена.
Так что вот уже шестую неделю Марк пребывал в странном и непривычном состоянии, которое буддисты вполне обоснованно могли бы назвать нирваной, а христиане — райским блаженством, правда, с несколько меньшим на то основанием.
Ему было хорошо и спокойно. Он ничего не хотел и ничего не боялся. Даже непривычное умиротворение больше не пугало его. Он просто жил, радуясь каждому новому дню.
И в этом вот состоянии тихой радости начал потихоньку склоняться к чему-то типа космического язычества, приняв за аксиому существование во вселенной некоей высшей силы, может быть даже и не совсем разумной, но свято блюдущей принцип справедливости. Который и был осуществлен при назначении на двадцать восьмую станцию именно его, Марка Червиолли-Енсена.
Когда-то давно его единокровный брат Вайминг сказал, что это только умирать хорошо в компании. А будь на то его воля — ушел бы он в одиночное плавание куда-нибудь подальше от нашей чересчур густо населенной Галактики.
Марк тогда с ним не согласился, поскольку как раз исповедовал учение пресветлого Яцзыня, утверждавшего, что все беды идут именно от человеческой разобщенности. А вот ежели удалось бы слиться всем особям рода людского в единовременном вселенском оргазме — вот тогда и только тогда бы и наступило царство Божие на всех землях, сразу и навсегда.
Позже, глубоко разочаровавшись в Пресветлом и пройдя курс лечения от какой-то венерической фигни, Марк вспомнил тот разговор и подумал, что Уве прав. Сумей они выиграть в лотерею или получить шальное наследство (о «заработать» речи не идет, такого количества не заработаешь и за десять лет, а работать дольше – это же просто смешно!), они бы, возможно, действительно купили два одноместных корабля — именно два и именно одноместных! — и подались куда глаза глядят.
Но в лотерею они не играли, а богатые родственники умирать что-то не спешили. Впрочем, даже при наличии средств Уве все-таки вряд ли решился бы на такое. Он был очень ответственным и слишком серьезно подходил к своему положению наследника по крови и духу. Он был младшим и самым любимым из всех сыновей Свена Енсена, к тому же — единственным ребенком Элизабет, последней и самой обожаемой его пассии. А у Марка, лишенного отцовского благорасположения после истории с Белым Братством, на подобную авантюру финансов не было и в проекте.
Так что двадцать восьмая станция — самая дальняя на подходе к поясу астероидов в малонаселенной системе Кляйна-Хайгона — это действительно был на данный момент идеальнейший вариант.
Марк зевнул, потянулся с хрустом, благостно осмотрел пульт, собираясь переключить управление на автоматику, поскольку наступило время ленча, да и играть в покер с вечными и неутомимыми виртуальными партнершами поднадоело, когда один из огонечков вдруг привлек его внимание. Несколько секунд он смотрел на огонечек в недоумении, но по-прежнему благостно, пытаясь вспомнить, что сие могло бы означать. На плановую проверку не похоже — о тех предупреждают за двое суток, чтобы ты успел хорошенько подготовиться. Заправку проводили на прошлой неделе, техосмотру не больше трех месяцев — нет, с этой стороны подвоха ожидать не приходится. Так что же это у нас такое зелененькое, мигающее так забавно, ритмичненько так?..
И вдруг вспомнил.
Сигнал дальней связи.
Причем — не просто сигнал, этой зелененькой мигалкой обычно зеленый коридор требуют. Ну, там, где в этом есть необходимость. Не здесь, где путаться под ногами или в стороны шарахаться просто некому.
Он еще улыбался, хмыкал недоверчиво, а пальцы жили собственной жизнью, наводя сигнальный маяк, готовя причальные захваты, активируя медицинский и гостевые отсеки. Да, кстати — неплохо было бы узнать, в чем, собственно, причина…
Он оформил запрос, отослал с информационным пакетом. Ответный пакет, в сущности, даже ответным назвать было бы трудно — он пришел практически сразу, без запаздывания — похоже, готовили его одновременно. Куча технической муры, с этим пусть автоматика сама разбирается, а вот и наше.
Марк моргнул. Перечитал еще раз. Присвистнул.
Ничего себе!
Да нет, быть не может.
Ксона — здесь?!!
Даже для учебной тревоги — слишком невероятно. Ксона — не такая штука, которую можно внезапно подхватить в глубоком космосе. Ею нельзя болеть «немножко», как нельзя быть немножко беременной. Она или есть — или нет. И если она есть — то и сам ее обладатель, и все окружающие его люди узнают о ее существовании в первые же пятнадцать минут полета. Максимум — полчаса, если фаза нулевая, а симптоматика достаточно сглажена. Так что самые типичные места ее обнаружения — ближние орбиты. Не зря же вокруг каждой планеты или станции столько госпитальных ячеек, хотя на самом-то деле истинная ксона — явление крайне редкое, он сам, например, видел только во время обучения, их тогда специально возили на Астарту, в Институт Проблемной Генетики.
Да нет, это чья-то шутка. Чья-то глупая шутка. Наверняка. Не бывает такого…
Он смотрел на экран и не верил.
Он не верил, когда серая громада трейвера-ультравена перекрыла обзор, нависнув над крохотным диском станции, не верил, когда дрогнул весь астероид от небрежной стыковки, не верил, когда истеричный голос по ближней связи требовал чего-то маловразумительного, а станционные стыковщики пытались совместить при помощи допотопного рукава выходной кессон станции со шлюзовым коридором пассажирского экспресса, совершенно к этому не приспособленного.
Не верил, когда по палубе затопали тяжелые ботинки и куча народу заполнила крохотное пространство, чего-то требуя, крича, толкаясь, издавая самые разнообразные звуки, при этом словно стремясь перекричать друг друга, когда протащили узкие носилки с привязанным к ним неподвижным телом, больше напоминавшим кокон, когда запихнули в почти непристойной спешке эти носилки прямо в диагност.
И даже когда диагност выдал предварительный результат, снабдив его для пущей важности коротким взревыванием сирены — Марк Червиолли-Енсен все равно не поверил.
Ну не бывает такого!..
Киборг отошел к стене и встал, заложив руки за спину. Мальчишка запрокинул голову, разглядывая нового знакомца с искренним интересом. Киборгов он раньше видел только в рекламных роликах, а там они были такие все крутые, в суперкомбезах, с оружием, а этот… какой-то не такой. Вот что это за вид — чего он в футболке с каким-то глупым медведем? И чего такой лохматый?
— А ты убивать умеешь, да? — спросил Данник с сомнением.
Киборг опустил на него взгляд и каким-то дурацким пустым голосом ответил:
— Да.
— Кру-уто. А много ты уже убил?
Киборг завис. Точное количество убитых, особенно в первые два года в боевых условиях, было припомнить сложно: память вычистили основательно. Но если напрячься и подсчитать… В прошлой операции он подстрелил одного снайпера. А когда брали террористов, захвативших кондитерскую, то он не стрелял, просто одного захватил и придушил, а потом ел пирожные. А в прошлом году, кажется, всего человек семнадцать. Но там придурки просто драться полезли — и надо было действовать жестко, чтобы разнять болельщиков.
— Ты тоже тормозишь, как все киборги? — разочарованно протянул Даник, устав ждать ответ.
— Папа говорит, у вас у всех какие-то глюки вечно. Ну, а играть-то хоть ты умеешь? — мальчик поднял повыше плюшевого дракона, ярко-синего, с огромными красными глазами.
— Вот в драконов, например? Драконы — они знаешь, какие? Они пламенем дышат и всяких там героев едят. И летают.
Киборг обиделся. У него не глюк, он считал.
— Игра — это специальная обусловленная форма поведения социализированных личностй, которая выражается в различных видах активности: взаимодействие с другими субъектами, манипуляции с предметами, деятельность с объектами виртуального пространства. С кибермодифицированными организмами активность «игра» производиться не может.
Мальчик с минуту обдумывал услышанное. Сложно, но главное он понял сразу: играть с ним не будут. В драконов так точно.
— Ладно, а в вампиров ты играть умеешь? — Даник искренне считал, что уж в вампиров-то не играть — это надо совсем дураком быть.
— Они крутые! Они пьют кровь, а потом могут летать и в мышей превращаться! — он крутанулся на месте и раскинул руки, показывая летучую мышь, и с надеждой уставился на киборга.
— Давай, как будто я — вампир, а ты… А ты кем хочешь быть?
— Я киборг. Модель Dex-6, серийный номер 245616ВОИС55611ЫУПР7.
Охраняемый объект отдавал странные приказы: определить, являются ли они бытовыми, было затруднительно. Сказывался и дополнительный приказ хозяина: «с пониманием». Чтобы понять, о чем говорит ребенок, пришлось выйти в сеть и поискать в справочниках: в своих программах киборг никаких игр с летучей мышью не обнаружил. Только информацию о том, какой мыши обладают пищевой ценностью и как их можно поймать. Даник моргнул: нет, ну что он такой глупый?
— Не хочешь в вампиров, — вздохнул он.
— А в оборотней если? — И решил не дожидаться, пока этот два-четыре-и-дальше-как-там-циферки снова начнет говорить глупости, а взять дело в свои руки:
— Давай так! Как будто ты вот — оборотень… Нет, лучше я — оборотень, и я превращаюсь в дракона! А ты тоже оборотень, и вот в кого ты превращаешься? Только давай нормально! Все играть умеют, а ты какой-то не такой! В кого превращаться будешь, ну?!
— Я — киборг, — и снова вежливо повторил свой номер и модель.
Ребенок хотел во что-то превращаться — ну пусть бы превращался. А почему должен превращаться он сам? Это было непонятно. Может, как-то объяснить?
— Я кибер-модифицированный организм, который сохраняет статичную форму, имеющуюся в данном виде. Превращения могут вызывать дополнительный нерациональный расход энергии.
Даник изумленно распахнул глаза: ну надо же, киборг, а таких простых вещей не знает!
— Ты что, это же волшебство такое, — снисходительно пояснил он.
— Когда волшебство, никакого расхода нет… И вообще все легко получается. Ты что, мультики никогда не смотрел? Вот в девчачьих там постоянно какие-то феи летают — это такие человечки, ма-аленькие, вот как палец у меня, — Даник на всякий случай продемонстрировал мизинец: вдруг ему и это уточнять надо?
— И это у них там тоже волшебство. А есть еще мультики старые совсем, еще древнющие, там и деревянные корабли летают, и бабки-ежки в деревянных ступах… И люди тоже летают!
Даник загорелся снова: вот во что нужно поиграть, ну от этого нельзя отказаться!
Он посадил дракона на стол, присмотрелся и передумал: спрятал вниз, под табуретку, и поведал шепотом:
— Это — крокодил! И у него часы тикают в животе. Слышишь?
— Нет, — киборг активировал все датчики и сканеры на полную мощность. — Ничего не тикает. Посторонних звуков не обнаружено. Взрывные или потенциально взрывоопасные устройства отсутствуют. В случае обнаружения подобного устройства рекомендуется максимально быстро покинуть помещение и отправить вызов специалистам.
Киборгу стало грустно — он уже знал значение этого слова и понимал состояние, которое оно описывает. Летающие драконы — это, наверное, красиво, если спецэффекты хорошие. А вот ступы летать не могут. Они ведь полые внутри, и там просто нет места для нормального движка. А ведь летать им приходится еще и с грузом. Магия еще какая-то? Нет, в магии никакого аккумуляторного устройства быть не может, так что предмет все равно в воздух не поднимется.
Даник открыл рот — ну чего он издевается? — и закрыл. Слова потерялись где-то в горле. Мальчишка посмотрел под стол, на одиноко сидящего в углу дракона-крокодила — который прекрасно, между прочим, тикал, вот Даник все слышал! — потом глянул на киборга, упрямо не желающего играть ни во что, и вдруг тихонько обиженно всхлипнул.
— Ну и л-ладно, — и голос стал каким-то ломким и тонким.
— Не хочешь — не надо. Сам и стой тут, как дурак! А я… Я пойду на крокодила охотиться. Но охотиться почему-то не хотелось. И в дракона играть тоже не хотелось. И ни во что другое.
Даник отвернулся к окну и сердито вытер рукавом глаза: почему-то они чесались.
Пусть он и взрослый и очень самостоятельный — как любит повторять папа, но сейчас ему было очень грустно и одиноко, как совсем маленькому. И захотелось плакать, вернее, по щекам сами собой стали скатываться слезы.
Киборг моментально уловил изменение настроения вверенного ему охраняемого объекта. И тоже почувствовал дискомфорт. И дело даже было не в том, что хозяин может разозлиться — он ведь задачу выполнил: объект цел и невредим, — а в том, что мальчику стало плохо.
Активировавшаяся, согласно инструкции, программа психологической помощи выдала список рекомендаций по нивелированию шокового состояния, но они, увы, не подходили к ситуации.
Он был военным дексом, и у него было много максибайт специализированной информации, но расширенный поиск по всем имеющимся данным не дал подсказки, как следует поступить в этом случае.
Киборг вздохнул: под плотными потоками плазмы было намного проще и понятнее.
Мальчик плакал, уже не скрываясь, так горько, как умеют лишь дети. Полностью отдаваясь своей печали. И здесь с ним не захотели играть. Дома мама вечно то сидит за терминалом, то утыкается в планшет и однозначно угукает на все его вопросы.
Папа приходит с работы уставший и отмахивается от него, говорит, что ему надо отдохнуть.
И даже этот восьмой… никому он не нужен и неинтересен, раз с ним никто не хочет поиграть. Киборг прислушался к своим ощущением, проигнорировав сведения от датчиков. Ему тоже было грустно и больно. Ладно, даже если это будет последний важный поступок в его короткой жизни… очень осторожно киборг отошел от стены, приблизился к мальчику, присел на корточки, изо всех сил надеясь, что хозяин крепко спит и будет спать как можно дольше.
— Прости меня, пожалуйста, — говорить было сложно и непривычно, — я не хотел тебя обидеть. Я… просто не умею… — нужное слово нашлось не сразу, — играть. Но ты можешь меня научить. И мы сможем потом поиграть вместе. Расскажи задание… что мне надо делать?
Даник оглянулся через плечо, посмотрел на киборга сверху вниз: такой большой — и таких простых вещей не знает. А разве так бывает? Данику, конечно, встречались взрослые, которые играть не то что не умели — не любили. Скучно, говорили, иди сам поиграй. Но про них Даник точно знал, что когда-то они все умели: и на драконов охотиться, и корабли на абордаж брать — еще простые, деревянные корабли, какие в древности были. Но и на взрослых иногда, как папа говорил «накатывало», и тогда они вдруг начинали размахивать палками, словно шпагами, и из невидимых бластеров стрелять…
Но Данику раньше никогда не приходилось кому-то вот так с нуля рассказывать, как нужно играть. Это же просто: играешь — и все…
— Ну… Ты, например, кино про пиратов видел? Или мультики… Хоть что-то? Вот надо так, как там, понимаешь? Как будто ты… Пират или кто… — Даник запнулся и подумал: нет, так ему ничего непонятно. Опять скажет, что это ерунда невыполнимая. А если он и мультиков не смотрел… Даник развернулся, окинул киборга еще одним взглядом — теперь изучающим и пристальным, и вдруг торжествующе улыбнулся:
— Ладно, а бандитов ты видел? Таких, с бластерами, виброножами, которые такие р-р-р-р! Видел? Вот представь теперь, что ты — бандит! Только понарошку бандит. Ну, вот нож у него настоящий, а у тебя он… Как будто. Сможешь? Киборг на ускоренке промотал видео про пиратов. По мгновенному поиску нашел двенадцать фильмов, из них восемь было древних, двухмерных, костюмированных — так значилось в описании. Киборг не совсем понял разницу — в оставшихся люди тоже были в основном одеты. Ну кроме особей женского пола, те были скорее раздеты в костюмы. Пираты не делали ничего нового: кричали, размахивали… система по аналогии определила вид оружия — саблями, убивали друг друга.
Игра киборгу не понравилась. Ему не хотелось сейчас никого убивать. Да и подходящих враждебных объектов для контактного боя не наблюдалось. Да и непонятно, зачем кричать, когда лучше тихонько подкрасться и снять пост — так оно гораздо эффективнее выходит.
И про бандитов тоже… не очень. Когда приходилось брать какую-либо группировку, то сложность задания возрастала. Потому что бандитов надо было захватывать целыми и живыми, а они сопротивлялись, аргументируя свое несогласие с планом операции лучами бластеров. Если играть в бандитов, то кого захватывать? Хозяина? Он точно будет против. Тогда как играть? Задействовать других людей? Можно их приобщить к игре посредством нетравматичных методов воздействия, но им ведь может и не понравиться. И они могут начать ругаться — такое уже было во время выполнения боевых заданий. Но тогда вступался хозяин, а если сейчас разбудить его по такому поводу — убьет. Тем более, что приказ был четким: не трогать. А как захватить, если не трогать? Даже, чтобы вырубить человека к нему хотя бы один раз придется прикоснуться.
— А ты уверен, что тебе хочется играть в пиратов и бандитов? Тут нет подходящих объектов для выполнения условия игры, — киборг решил получить больше информации для объективного анализа ситуации и выстраивания наиболее верного плана действий.
— И куда надо совать вибронож, если это понарошку? — В живот, — уверенно ответил Даник. Он и про пиратов, и про бандитов много чего смотрел.
— Еще в глаз можно! Тогда кровища прям оттуда будет хлестать, так прям пы-ы-ыщ-щ! А в одной киношке ножом еще голову отпиливали… Да без разницы, куда совать, главное — попасть!
Киборг подумал, что попасть — это элементарно. Вопрос в том, как сунуть и при этом выполнить приказ про целостность объекта. Кажется, вибронож и целостность объекта несовместимы.
— Если тыкать так, то объект пострадает и будет непригоден к допросу, — попробовал объяснить киборг.
— А объект захватывают ради последующего получения сведений.
— Да можно и убивать тоже, — пожал плечами Даник: если этому в допрос интереснее, можно и в допрос поиграть.
— Но так тоже прикольно. Ты не тупи только, ну, давай, двигайся как-нибудь, если ты бандит или пират, то они не стоят как доска какая-то! Представь вот, что у тебя нож…
— Даник деловито вцепился в руку киборга и попытался придать ей такое положение, как будто в кулаке, и правда. зажат нож, и ножом этим скоро кого-то проткнут.
Киборг посмотрел на руку, но ножа в ней не обнаружил. Между тем подумал, что ножом не рационально: потом еще кровь отстирывать — люди приказывали, потому что заляпанное кровавыми брызгами оборудование нарушало их эстетическое мироощущение.
Сами именно так и говорили, только использовали совершенно другие слова. А в полевых условиях стирать и сушить одежду неудобно, но тут в квартире будет проще — есть машинка. Только вот придется еще кровь с поверхностей оттирать. А он все-таки не Mary.
Может, предложить мальчишке кого-то без ножа захватить? Он это запросто.
— А кого надо захватить? — решил все-таки уточнить киборг.
— Врагов! — поведал Даник, радуясь: ну наконец-то дело пошло!
— Нет, подлых предателей, которые… вериломно… вероломно похитили наш корабль и нашего капитана, а теперь мы должны их поймать, захватить и победить. И чтоб они пожалели! Они скрываются на том вон острове, — мальчик показал в коридор, — и поджидают нас с саблями и бластерами!
— Враждебных объектов не обнаружено, — киборг для верности просканировано коридор дважды.
— Они прячутся, затаились в засаде, — мальчишка давно забыл, что плакал, и теперь аж подпрыгивал от азарта и предвкушения интересной игры. — Иди и захвати.
— Приказ принят, — вздохнул киборг.
У ребенка не было права управления, но проще подчиниться, чем опять наблюдать как маленький человек расстраивается.
ТЕТРАДЬ.
Илана Поленз
Два часа дня.
Ух, ну и жара же… Собралась на ручей, открываю дверь – а там киса эта опять! Судя по виду, ждала под дверью давно. Встала, спинку дугой: «Мррррррмяааау!» «Заходи, говорю, Добрая Гостьюшка!» Она забегает, прыг в кресло (причём, в то самое, в которое ей тогда Клим подстилку клал, надо же, запомнила ведь!) и давай вылизываться… Тут я заметила, что кошка принесла с собой запах, слабый-слабый, но вполне определяемый, раньше его не было. Знаете, вот, когда из похода приходишь, после посиделок у костра – так волосы могут слабый запах дыма хранить… Вот и от её шерсти пахло так, как будто кто-то готовил на костре, разожжённом из можжевельника или кедровых шишек, и использовал в готовке ваниль. Странная такая смесь. Неожиданная… Хотела с Вацлавом поделиться этим наблюдением – куда! Дрыхнет, открыв рот, у себя в кабине… Да и толку ему рассказывать, я ведь точно реакцию знаю: «А-а». Вот и всё. Интересно, если б я с ним попыталась, скажем, о вертолётных каких-нибудь штуковинах заговорить? Надо почитать на досуге, вечером, что-нибудь из техдокументации… А сейчас, всё-таки, пойду на ручей.
ЧЁРТ!!! Чёрт, чёрт. Попросила Вацлава налить вина. Нету ни капли на борту. «Забыла, говорит, кто начальник?» Блин, точно же, Свартмэль на дух не переносит, категорически, строжайший сухой закон – правило в его экспедициях, мы согласие своё с этим правилом даже письменно как-то подписывали… ЧЁРТ!!! Стыдобища-то какая, позорище… Ещё и описывать сейчас всё это придётся, никуда не денешься…
Прихожу к ручью, к заводям этим, думаю, искупаюсь, как обычно в последние дни, потом травы надёргаю… Разделась, шмотки сложила, парализатор с поясом — сверху, пошла в воду… Всё с себя сняла. Ну, люблю я неглиже купаться! Всё равно же глушь, никого, даже бабочек нету, Вацлав дрыхнет, как сурок, да хоть бы и не дрыхнул… Мне даже приятно бывает, когда знаю, что тайком, издалека, посматривают, а подойти-то – ни-ни! Вот и глотают слюнки, как первокурсники. Так и надо, нефиг задаваться. В общем, плещусь всласть, думаю про всякую фигню, смотрю – кто-то идёт, слева, из-за вертолёта, вдоль завала! «Валь, – говорю, – обалдел? Или ослеп? Исчезни, нахал!» А он — ноль реакции… Смотрю – да не Вацлав это никакой, как в голову-то пришло спутать! Ростом ниже, худой, как спичка, и комбинезон на нём чужой, не наш!!!! О-оох, я и перепугалась! Обмерла прям, торчу по шейку в воде, плечи руками обхватила, сама – в ступоре каком-то… А этот подходит к моим вещам, деловито так, по-хозяйски, наклоняется и берёт парализатор, вместе с поясом! Я пытаюсь что-то сказать, а получается только: «Эй, эй!…» А что ещё тут сказать-то можно? Он поднимает голову, гляжу – батюшки, да это пацан совсем, мальчишка, ну, лет восемнадцать ему, не больше, а то и шестнадцать даже! Чёрт, думаю, ещё не легче! они в этом возрасте через одного озабоченные, а как такие цыплята на мою внешность реагируют, я хорошо знаю, причём, когда я вполне себе в одежде…Тут я не то, чтоб выскочить, а только подальше отплыла, инстинктивно. А паренёк, похоже, всё прекрасно рассчитал, возможно, давно следил, не первый раз. Спокойно парализатор рассмотрел, ещё голову при этом так наклонив чуть в сторону, так иногда смотрят очень умные, дрессированные овчарки, потом выпрямился, развернулся, как на параде «Кругом!», и побежал – странно так побежал, я никогда таких движений не видела, только разве в балете, на сцене: пригнувшись чутка вперёд, широкими длинными прыжками, ноги поднимая не высоко, ровно настолько, чтоб в траве не путаться, скорость не терять, но и не бухать при этом по земле, как слон… Нет, вот ведь сущность, а! Боюсь, трясёт аж, зыбь мелкая по воде расходится, а какая-то часть сознания отмечает: красивый мальчик-то… Красииивый… Вырастет – ох, и сердцеедом станет…
Перемахнул он через ручей – и адью, скрылся в чаще. Тут я опомнилась, страх-то отпустил немножко, истерика началась. Реву в голос, «Вацлаааав!!!» – ору… Прибегает, быстро, надо сказать: «Ты чего, кричишь?» Блин! Будто не видит, в каком я состоянии… Я слёзы сдержала, окунулась с головой, выныриваю спиной к нему, говорю: «Валь, положи, пожалуйста, мою одежду на самый берег. Ага, вот так… Теперь – отвернись, не дай бог, замечу, что подглядываешь…» Хотя, знаю — не подглядывает. Как же, от этого дождёшься, щщас… Вон, так зажмурился – аж уши к затылку поползли… Я вылезла, полотенцем быстренько обмахнулась, оделась, комбинезон напяливаю: «Всё, – говорю, – можешь разжмуриваться, робот-исполнитель.» Пошли мы с ним. Я молчу, с духом собираюсь… Как сказать-то, что я парализатор проворонила? Рассказала, как есть, со всеми подробностями, что ж делать. Ребята вернутся, как Климке сказать, как в глаза Свартмэлю смотреть – вообще не знаю… Иду, красная, как горный мак, об уши, наверное, спичку можно поджечь… Вацлав до вертолёта проводил, забраться внутрь помог (надо же!!!), а сам спрашивает: «Куда, говоришь, пацан побежал – туда?» – «Ты что, гоняться за ним собрался? Опомнись, Пинкертон! Во-первых, он уже, скорее всего, отсюда не меньше, чем в километре – ты не видел, КАК он бежал, а я видела! А, во-вторых, у него парализатор, и, судя по тому, с какой целеустремлённостью он его украл, он прекрасно знает, как с ним обращаться. Исследуемым материалом стать не терпится?» Он спорить не стал, не с чем тут спорить: «Ладно, тогда чай согрею.» Блин! Прям, перерождение, эволюционный прорыв!
Отдышалась я, успокоилась немножко, в кресле сижу, и тут стыд на меня опять такой нахлынул… Тут-то я вина у Вацлава и попросила… Ну, пришлось чаем обойтись. Правда, хороший чай получился. А он, оказывается, хотя бы чай умеет заваривать!
Восемь вечера.
Вырубилась я, нервы сказались… Просыпаюсь – Вацлав меня за плечо теребит: «Ланка, вставай, наши пришли!» Я подскочила, чуть шишку не набила об потолок, и — к окну… Точно, идут!!! Уррра, наконец-то!!!
ТЕТРАДЬ. Василик Свартмэль
20ч.05мин., 23-го дня месяца червен.
Прочитал записи Иланы, про серебристого незнакомца и парализатор. Она и сама подошла, жутко комплексуя и запинаясь, стала рассказывать… Я говорю:
– Лана, не надо, я прочитаю. Лучше вот подумай, припомни и опиши-ка мне его комбинезон.
М-да… Ну и дела начались. Час от часу не легче: то жабы с коронами, размером с буфет, то незнакомцы в комбинезонах, мечтающие о парализаторе… А ведь, судя по всем описаниям, это васпа и был. Одно смущает: как-то уж больно спокойно он находящуюся в непосредственной близости обнажённую девушку со счетов списал… И ведь красивую, надо сказать, девушку, очень красивую, одно личико чего стоит… Судя по всем описаниям, васпы ведь на это дело реагируют, как бык на красное. А этот и не поглядел-то на неё толком, так, взглянул, оценил отсутствие опасности – и дальше парализатор рассматривать… Обидно даже… А потом и вовсе сбежал. С парализатором в руках. От девушки, которая его явно смертельно испугалась, да и комплексами своими скована крепче любых цепей, которая могла стать его добычей вообще шутя, без единого усилия. Вот это настораживает… Чёрт. Очень чешется место, по которому попал язык жабы. Через комбез ведь попал, через водолазку неопреновую… Интересно – как? Комбез прямое попадание кислотно-щелочного заряда выдерживает, словно простой плевок… Что ж там у неё такое в слюне намешано? Ну, не царская же водка… Кстати, осмотрю-ка свой комбез.
Сюрприииииз! Мне нужен новый комбез. Наискосок через грудь – аккуратная веретенообразная дырка длиной сантиметров пятнадцать, с побуревшими, истончившимися волокнами по краям. Ещё снимал – ничего этого не было… Впрочем, я не смотрел подробно, не до того было. Но дыры, точно, не было. А вот место, над которым прошёлся язык, уже почёсывалось… Так… Пойду к Илане, пусть подробные анализы всей этой ерунды делает!
Анализы. Всё, что удалось обнаружить имеющимися на борту средствами – присутствие как на комбинезоне и водолазке (дыры ещё нет, но есть почти обесцвеченный, в раз обветшавший неопрен), так и на моей коже препарата «димексид». Место попадания языка покраснело и покрылось сыпью. Сначала немилосердно чесалось, теперь ещё и жжёт. Только димексид тут не при чём, димексид – препарат вторичной функции, сверхпроводник того, что выполняло функцию третичную, и, вероятно, основную… А вот в чём она заключалась – вопрос. Что наша жаба с добычей своей делает с помощью этой слюны? Просто обездвиживает, парализует? Убивает? Или заранее переваривает, как пауки? Куда ни глянь – радужная перспектива, особенно если учесть, что ничего, кроме димексида, самого нейтрального и безобидного из всего набора, нам выявить не удалось… Иланка наугад замазала мой ожог активным противоклещевым бальзамом и сделала укол противозмеиной сыворотки. А что делать? И то – хлеб…
Илана, пока меня пользовала, рассказала, как выглядел комбинезон нашего воришки. Серебристо-серый, с небесно-синими вставками по рукавам и вороту, цельный, без видимых застёжек. С перчатками. На груди слева — эмблема в виде жёлтого знака бесконечности, перечёркнутого по горизонтали чёрной стрелой. Всё это — в чёрном же круге, по которому ещё символы какие-то, она не разглядела точно. Когда пришелец убегал, на спине его одеяния она увидела ещё одну эмблему: опять же жёлто-чёрного «шестиногого паука» биологической опасности. Очень странно всё это, очень… Спрашиваю:
– А ты не заметила, часом, не был ли комбез этот велик хозяину или, наоборот, мал? Не создавалось впечатления, что он – с чужого плеча?
– Нет, что ты! Наоборот, впечатление было, что ему его в элитной швейной мастерской шили.
ЧуднО…
Вроде, жжение от ожога прошло, да и чесаться стало меньше. Хорошо, если наши препараты помогли. Вообще-то, отличные препараты, разрабатывались для спецподразделений, дислоцированных в джунглях, болотах или пустыне, где помощи ждать неоткуда. Но, всё же, на радиационных мутантов эти препараты, боюсь, никто не рассчитывал…
23ч.15 мин.
Полтора часа назад сходил на ставшую знаменитой среди нас заводь, искупался. Пришёл, налил чаю, взял книжку по биологии радиационных мутаций, не успел и страницы прочитать, как стало плохо, появилась тошнота и головная боль. Илане сказал сразу же. Она дала капсулку Батилола и побрызгала ожог Лиоксазолем. Надо сказать, полегчало даже. Но только что опять совсем худо стало. Тошнит, башка кружится, сознание плывёт, и температура поднялась до 38,4. Сейчас покажусь Илане и пойду лягу.
5ч 40 мин. 24-го дня. Илана Поленз.
Василик плох. Всю ночь дежурила возле него. Вчера поздно вечером, когда, не смотря на мощные противолучевые препараты, он потерял сознание, меня охватила откровенная паника. Большого труда стоило взять себя в руки. Наварила кофе на шестерых, выпила три порции подряд. За себя две и за него. Всю ночь дежурила у его кресла. Метался, немного бредил про жабу эту, на болоте. Как представлю… Бр-рр… А где-то внутри такой ма-ааленький любопытный человечек встаёт… Улыбается, говорит: «А представь, такую из парализатора, а?! Ведь взял бы, не мог не взять! Какой улов!!! Сенсация, премия Олд-Клейна!» Шутки… А жаба-то не шутила…
Два раза вводила Василику сердечные стимуляторы. Дала жаропонижающее и ввела пролонгированный антибиотик широкого спектра. К утру успокоился, уснул спокойно. Встал Клим, пришёл меня заменить. Пойду, посплю часа три.
7ч. 00мин. 24 дня, Клим Штрудофф.
Василик спит. Дыхание ровное, глубокое. Измерил температуру. 37,2. Не плохо, по сравнению со вчерашним вечером…
Кошка, как безумная, на улицу рвётся – не хочет в туалет в лоток ходить, вот хоть ты убейся! Я песка уж принёс с ручья, Иланка кювету химическую выделила для неё – ни в какую! Ладно, придётся выпустить, пыльцы ещё мало в этот час.
Открываю дверь, выпускаю кошку. Та выскакивает, и, вместо того, чтобы бежать сломя голову в тайгу, как она в прошлый раз сделала, начинает крутиться у двери, с таким замуркиванием, в голос, как бы с мяуканьем вместе… Думаю, что за ерунда такая? Закрыл дверь, одел защитку, шлем застегнул и выскочил наружу. Ни разу, кстати, почему-то так не делали – то ли потому, что в нём исключительно не удобно, то ли просто нужды такой не было… Вышел, смотрю, она справа от дверного проёма трётся, аж катается. Взял её, она мурчит, лапами перебирает, рвётся – туда ей надо… Смотрю, а там пакетик лежит, прямоугольный, примерно пять на десять сантиметров, с клапаном на «липучке», серебристо-серый, и эмблема там, как Илана говорила, «паук шестиногий»… Ещё не легче, «капитан Никто» завёлся… У скафандра моего контейнер для образцов в комплекте и щипцы. Хороший контейнер, керамический, освинцованный. Отвинчиваю крышечку, беру пакетик аккуратненько щипцами, кладу в контейнер, крышку назад завинчиваю. Щипцы к борту вертолёта ставлю. Контейнер тщательно перчаткой обтираю, приоткрываю дверь и закидываю внутрь. Расстёгиваю «молнии» скафандра, стоя лицом к двери, почти в упор, вышагиваю из костюма в чуть приоткрытую дверь, тут же закрываю и включаю на вытяжку оба вентилятора, на полную мощность, а сам «обжариваюсь» под инфракрасной лампой. Двойная перестраховка, но бережёного боги берегут.
8ч.30 мин. Илана Поленз.
Ну, Клим герой! Во даёт… Сейчас будем смотреть, что там кошка в лукошке принесла. Откуда же ты, «посылочка»? Осторожно отвинчиваю крышечку, держа контейнер в боксе через «рукава». Анализатор уже включен, инфракрасная лампа — тоже. Достаём пакетик. А пакетик-то из той же ткани, что и комбез на том красавчике был! Из остатков, что-ли, пакетиков нашили, чтоб тряпочка не пропадала?
Анализатор показывает полный О’кей. Дозиметр тоже молчит. Что, таки можно руками пожамкать? То-то же. Выключаю приборы, открываю бокс. Вот он, пакетик. Тёплый такой, через латекс перчаток чувствуется. Это от инфракрасной лампы, она жарит – ого-го! Шероховатый, мягкий. Внутри округлое что-то. Открыла «липучку», аккуратно вытряхиваю в кюветку. Выкатывается оттуда прозрачная капсула, вероятнее всего, желатиновая, с ярким, лимонно-жёлтым содержимым. Хм… Согласно классике – панацея, надо полагать? Добрый, мудрый и, конечно же, всемогущий Капитан Никто приплыл в заводь на своём «Аргонавте» и предоставил помощь из океанских глубин в самый решительный момент… Ну-уу, всё, это, точно, истерика – начинаю к нормальным описаниям добавлять шутки в климкином духе… Так, хватит. Капсулу осмотрела, проверила внешним анализатором, дозиметром, осветила прожектором и проверила отражённый луч на спектрометре. Чисто, норма, никаких отклонений или странностей. По углу и степени преломления луча можно сделать вывод, что в капсуле маслянистое содержимое. Ой, Василик!
11ч.30мин.
Василик проснулся двадцать минут назад. Очень слаб, часто просит пить. Но улыбается, подбадривает: «Ты, как парализатор пропал, совсем отчаянной девушкой стала, сам чёрт не страшен!» Смеюсь… Он ещё шутит… Рассказала всё про сегодняшнюю «волшебную посылочку». Он удивился, но, как оказалось, даже не посылочке, а совпадению. И рассказал сон.
«…Поблёскивающая антрацитовая равнина, ограниченная с двух сторон мутными синими облаками. Дорога. Сверху – небо цвета индиго, без звёзд, впереди – участок бордового беснующегося моря. Я наверняка знаю: это Смерть. Море Смерти. И мне надо туда. Мне ПОРА туда. Но я туда не хочу. Пытаюсь развернуться назад, но никак: я надёжно зафиксирован в положении стоя, лицом к морю, и меня начинает увлекать туда какая-то неизвестная сила. Тут я опять понимаю: НАДО. Надо-так надо, представляю нашу «царевну-жабушку» во всей красе. Отлично, чувствую – сила чуть отпустила, совсем не много, но всё-таки… Вдруг слышу сзади шум, клокотание, словно идёт волна с прорвавшейся плотины. Волна доходит до меня, подхватывает, крутит… Оковы спали, я свободен в бесконечном движении налетевшей стихии. Оглядевшись, вижу, что вокруг меня вовсе не вода, а густой киселеобразный флюоресцирующий гель ярко-жёлтого цвета. Он медленно поворачивает меня, качает, увлекая вперёд, к морю бордовой Смерти. Я начинаю бултыхаться, пытаясь пробираться против движения геля. Удаётся продвинуться метров на десять от гребня вглубь волны. Гребень докатывается до Моря, и начинается самая настоящая битва жёлтого геля со Смертью. С МОЕЙ Смертью. Никто не пересиливает, но никто и не сдаёт позиций. Пока идёт сражение, я, насколько хватает сил, пробираюсь через вязкое, густое жёлтое вещество всё дальше и дальше от Моря… На этом я проснулся».
Безумие… Всё, что здесь происходит — форменное безумие! Ма-моч-ка…
13ч.50 мин.
Восстанавливаю события по памяти. Важно.
Принесла капсулу, показала Василику. Он только глянул, тут же говорит: «Это и есть тот гель, из сна». «Ну, хорошо, – говорю, – и как же ты предполагаешь, он должен тебе помочь, вступить в бой со Смертью?» Он отвечает:«Не знаю». И закашлялся, спрятав лицо в надувную подушку. Прокашлялся – длинно так, вымученно, голову поднимает… А на подушке — кровь… Мне плохо становится, чувствую, сейчас отключусь, держу себя изо всех сил, сама Клима звать пытаюсь, а голоса-то и нет, хрип только какой-то… Отключаюсь-таки. В себя прихожу где-то через минут двадцать, точно я не знаю, на часы не смотрела. Рядом Клим хлопочет, с аммиачной салфеткой… На кресле Василик сидит. Щёки порозовели, вид измождённый, но бодрый, улыбается… «Ты что, – говорю, – сделал?!» А сама-то уже понимаю, что… «А как ты думаешь? Проглотил эту капсулу, конечно, что ж ещё-то! Ну, сама подумай: для чего ещё можно закатать некое средство в капсулу из желатина, если не для приёма внутрь и постепенного рассасывания? Размер капсулы, её форма — всё указывает на то, что она делалась, как минимум, из расчёта на человекоподобного гуманоида, если не собственно на человека… Да и, честно-то, скажи, а у меня что, был выбор? Между смертью и неким призрачным, чудесным до глупости шансом? Ну, так вот, в такой ситуации я выбрал глупость, если она даёт хоть крохотную надежду на жизнь: я ведь всё-таки учёный, Илана, и уж что-что, а признаки тяжёлого лучевого поражения отлично знаю, и последствия – тоже. Если меня убьёт эта капсула, то, по крайней мере, не прямо сейчас. А если б я её не принял, я б уже пол-часа как был в высях горних, и не смог бы даже убедиться, что ты изволишь вновь украсить наше общество своим явным присутствием…» Меня опять «прорвало». Расхохоталась, не могу сдержаться… Сижу, смеюсь, а у самой – слёзы ручьём… Ну и истеричка же я стала, за последнее время… Взяла себя в руки, глаза промокаю, говорю: «Ты, Силь, что, климкиным успехам на почве юмора завидуешь, тайно у него плоским шуткам учишься?» Засмеялся и он… Не по-больному. Задорно так засмеялся… Тут я чувствую, как меня снова, как тогда, после васпы или кто он там, немилосердно срубает в сон. А понимаю, что надо, как минимум, кровь у Василика из вены на анализ взять. Собралась, притащила оборудование. «Ай, — говорю, — покажи, ручку, красивый! Всю правду скажу!»… Взяла кровь, сделала анализ. Вау… У него ж вечно гемоглобин заниженный был, а сейчас гематокритное число взбесилось, вообще фантастическое какое-то… Шестьдесят шесть! Э-э, э, дяденька! С таким долго не живут, во всяком случае – без больших процентов в пользу больницы и аптеки… А ещё в крови появились… Хм… Как сказать-то, господи… Так, чтоб уж совсем как у двоечницы не прозвучало… Инородные тела, что-ли. Только вот кровь почему-то их не отторгла, приняла, как ни в чём не бывало… Что они такое, какова их функция — совершенно не понятно. Блин, всё, руки не слушаются, глаза слипаются, мыслей меньше, чем у инфузории. Пошла спать, на пару часов.
>Василик Свартмэль<
18ч.30 мин., 24-го дня.
Чувствую себя странно. Так, будто внутри меня – революция, и на всех жизненно важных «площадях» горят костры и перекликаются повстанцы. Всё начало вечера просидели с Иланой, исследуя мою кровь. Я аж надулся от чувства собственной значимости. Только толку – с зерно горчицы. О телах, «поселившихся» в плазме моей крови, так и не удалось сказать хоть что-нибудь определённое. Большинство анализов их просто «не видит», принимает то за лейкоциты, то за эритроциты, и тогда анализ становится фантастическим, ибо существо с лейкоцитами, во столько раз превышающими норму, с точки зрения науки, давно должно быть мертво. Те немногие реакции, которые выделяют эти тела в отдельный вид, абсолютно не дают объяснения их природе. Ни одно вещество из имеющихся в химическом наборе «Северина» не показало внутренней реакции с этими телами. Янтарные овоиды, казалось, жили какой-то совершенно особенной, своей жизнью, никого не трогая, но и к себе никого не подпуская.
Вот что анализы показали совершенно точно, это что у меня резко повысился гемоглобин и существенно увеличилось количество всех форменных элементов. Дальнейшие попытки исследований пришлось прекратить за бессмысленностью. Более глубокие исследования можно будет сделать только, когда, (и «если!»), мы вернёмся домой («на Землю», как мы между собой говорим.) Ладно… Вот мне ещё интересно – откуда она, всё-таки, взялась, эта капсула? Ну, понятно, что её не «по щучьему веленью» занесло и аккуратно опустило к двери вертолёта, принёс кто-то её. Вопрос – кто? И – зачем? Почему именно в нужный момент, откуда он об этом моменте знал? Следил за нами, (в частности, за мной), видел, как меня жаба «поцеловала», и принёс лекарство? Значит, хорошо знаком и с местностью, и с жабой, (или жабами?) этими… Кто он? Сразу напрашивается, конечно, иланин «поклонник» (точнее, её парализатора), ведь он – вообще единственное антропоморфное существо, которое нам здесь довелось встретить. А, может, сама жаба? Да нет, глупости. Они явно не блещут в местном интеллектуальном обществе (во всяком случае, та, которую я видел – точно, не блещет.) Да и не могла она незаметно и бесшумно к вертолёту подобраться, такая туша – хоть тень в окнах Клим увидел бы, день-то солнечный был.
Илана позвала. Сейчас вернусь к записи.
ТАК… У меня глаза на лбу, уши на затылке… НЕ ЗВАЛА ОНА МЕНЯ. Она сидела с Климом на краю завала, как к ручью идти, и рассказывала ему «в лицах», как она меня ночью, в бреду, успокаивала, звала по имени, разговаривала… И, рассказывая, продемонстрировала ему, как меня звала: «Василик, Силь…» Очень спокойным тоном рассказывала. Вечер, тихо, смысл – голос повышать… А я услышал. Из вертолёта, с его звукоизоляцией и закрытой дверью. Так, будто она меня нормальным, уверенным голосом позвала. ЧТО СО МНОЙ ПРОИСХОДИТ?! Возвращаться пора, в Дербенд, в Универ. Там хоть что-то, может, удастся прояснить. Вот… Опять. Опять мне кажется, что Илана меня зовёт… Кричит, прямо…
23ч.10мин.
Мы в осаде. Жабы атаковали Клима и Илану, а затем и вертолёт. Когда я услышал крики, решил выйти и ещё раз убедиться, что меня никто не звал, а это просто я стал слышать тихий разговор, как крик во всё горло. На этот раз – никакой мистики, Илана кричала в голос, звала меня, Клима. Вацлав выскочил следом за мной, с пистолетом, сунул его мне, сам мигом смотался за вторым. Жаба сидела на поляне у заводи. Перед ней лежала Илана, уже не подавая признаков жизни. Клим, понося на чём свет стоит жабу, мать её, тоже жабу, и бабушку, и бабушку бабушки (тоже жаб, разумеется), изо всех сил держался за толстые ветки в завале, а от его спины, вытянув пузырём комбинезон, блестящей маслянистой жилой тянулся к широкому, приоткрытому жабьему рту её охотничий инструмент – язык. Я снял предохранитель, взвёл курок, прекрасно понимая, что пульки из этой «пукалки» для монстра не опаснее брошенного ореха, прицелился и выстрелил из положения сидя, целясь чудищу в глаз. Видел, как пуля чиркнула по шкуре и ушла рикошетом в тайгу, не то, что не причинив жабе никакого вреда, а даже не вызвав внимания с её стороны. Тут щёлкнул выстрел Вацлава, затем ещё и ещё. Вацлав был неизменным победителем стрелкового пятиборья на универовских спартакиадах, стрелял он хорошо… Но я не знал, что НАСТОЛЬКО. Прежде, чем жаба дёрнулась, успев что-то понять, плеть её языка разлетелась на три почти равных обрывка. Обрубок мгновенно втянулся в пасть, разбрасывая по сторонам тяжёлые брызги густой крови, жаба утробно булькнула, словно сглотнула, повернулась к ручью, поочерёдно переставляя кривые короткие лапы, и прыгнула. В следующий миг лежащее в траве тело Иланы дёрнулось, сложилось в пояснице, взлетело в воздух, описав над ручьём пологую дугу, и приземлилось на пупырчатую спину жабы, которая, казалось, замерла в ожидании. На жабьей спине было отчётливо видно переплетение каких-то канатов, или плетей (а, может, это вообще были тяжи её собственных образований, так сказать, естественного происхождения?)… Они сплетались в некое подобие не то сети, не то упряжи. Жаба шевельнулась, поднимаясь на лапах. Блеснули влажным серебром опутывающие, как оказалось, Илану тонкие нити, практически не заметные в предзакатных сумерках на неподвижном теле. Воздух треснул от ещё одного выстрела Вацлава. Пуля скользнула по жабьей спине в каких-то сантиметрах над головой Иланы, перерубив один из составляющих сеть-упряжь канатов, но больше никакого эффекта не произвела. Зато жаба снова издала рыгающий звук, колыхнулась, словно борец-брюхач перед схваткой , и, с безразличием цунами раскладывая налево и направо подлесок и стволы ёлок, от мелких до средних, скрылась в тайге. Вацлав уже возился возле Клима, устраивая его голову повыше и закидывая руку себе на плечо. Я подполз, без лишних слов подставил спину, на которую Вацлав «загрузил» довольно тяжёлого Клима. Клим был в сознании, но реагировал слабо и замедленно. Вацлав сделал что-то, резко и решительно – секундой позже я увидел, как в сторону леса отлетел обрывок жабьего языка с длинной башмакоподобной присоской, намертво вцепившейся в ткань Климкиного комбинезона, рваным ромбом вырезанную из него ножом Вацлава. Затем я приподнялся, поудобнее устраивая на спине грузного Клима, который даже попытался что-то прозубоскалить, на тему моего всё увеличивающегося сходства с жабой, и ползком потащил его к вертолёту. Вацлав придерживал Клима сбоку. Вдруг он подтолкнул нас с Климом, сказал: «Парни, быстрее!», – и через секунду сзади опять бахнул его пистолет. Решив выяснить причину выстрела после того, как дотащу Клима до вертолёта, я прибавил ходу. Отдышался, когда опустил Клима прямо на рубчатый пол «Северина». Выпрямив затекшый позвоночник, выглянул в дверь… Вацлав лежал, как стрелок в биатлоне, и выцеливал что-то в лесу. Никого и ничего непривычного видно не было. Скоро Вацлав перевернулся винтом, через спину и сразу, с выгибом вперёд, через правый бок, оказался на животе лицом к вертолёту, и пополз. Через минуту он уже закрывал дверь.
– Из леса ударил парализатор, — коротко сказал Вацлав. -Били по вам с Климом. Я отогнал. Попал или нет – не знаю, стрелял на звук и вспышку.
За окнами уже основательно сгустилась темнота.
Мы переложили Клима в кресло, я поставил ему все те же препараты, которые мне ставила Илана, сверившись с её записями. Чуть позже дам противолучевые… Только вот «спасительную таблетку» нам подарили всего одну. Досадное упущение… Что-то было не так, кроме Клима, кроме осаждённого «Северина»… Что-то тут, внутри… Ч-ччёооооорт. ИЛАНЫ НЕТ!!! Не поверите: настолько не представлял подобного, что сейчас… Забыл!!! Забыл, что нет её… «…Почему всё не так? Вроде, всё, как всегда — то же небо, опять голубое, тот же лес, тот же воздух и та же вода… Только он не вернулся из боя», — кажется, так поёт бард Высоцкий, из Климкиной коллекции…
Боги милостивые, что ж делать-то, что делать??? Говорил я, вначале, о своей безграничной ответственности за них за всех… Накаркал, блин. Ведь ждут-то они решающих шагов, как ни крути, от МЕНЯ, даже самоотверженный Вацлав сделает всё так, как я скажу, даже если это будет совсем не дальновидное решение… А у меня в голове — сплошной лимонно-жёлтый кисель…
Клим, вроде, уснул, хотя дышит не ровно и мечется иногда. Ну, хоть пока не бредит…
Валь зовёт.
7ч.00мин., 25-го дня.
События ночи были более чем бурными, записывать было некогда. Постараюсь кратко…
Клим жив, но не просыпался. Поставил противолучевой препарат и смазал гелем ожог на спине. Иланы нет.
Вчера, когда Вацлав меня позвал, он показал мне на иллюминатор. Через него просматривалась часть поляны перед ручьём и самый край нашего завала. Там, не определяемое среди крайних веток, у основания завала что-то лежало и тлело. Поднявшийся к ночи свежий ветерок то и дело разносил по поляне отдельные искорки. Тление явно грозилось перейти в открытый огонь. Что это ещё такое?! Спросил Вацлава. Он сказал, что не уверен, но, кажется, именно туда упал жабий язык-присоска… И что, чёрт возьму? Они ещё и воспламеняются?
Через полчаса стали видны несмелые язычки пламени. Мы с Вацлавом выскочили наружу, схватив вёдра, поползли к краю бурелома. Как только я поравнялся с горящим участком, из леса снова выстрелили из парализатора. Промазали. Блин, сколько там пневмопатронов, в обойме? Много, штук тридцать… Немедленно отозвался пистолет Вацлава. Я собрался на подвиг, пытаясь прорваться к ручью, но тут же, в неверных сполохах ещё слабого огня, увидел отблёскивающую червлёной бронзой жабью тушу, закрывающую собой заводь… Проверять, та же это жаба или другая, и если та, то не отрос ли у неё язык обратно, мы не стали, а ещё два выстрела парализатора (причём, из пугающе отдалённых друг от друга точек), загнали нас обратно в вертолёт. А через час бурелом, просушенный дневной жарой и раздуваемый ветром, полыхал, охватывая «Северин» полукольцом со стороны ручья, и огонь быстро распространялся дальше, как вширь, так и вглубь… Бежать, с риском попасть-таки под выстрелы парализатора, и поливать очаг размером с полвертолёта теми тремя-пятью литрами воды, которые остались в «Северине», было откровенной глупостью. Уходить, бросив вертолёт, все наработки, всё жизнеобеспечение, таща с собой обездвиженного Клима тоже было выходом на случай, если выхода нет… Пока я думал над этой задачкой, Вацлав опять окликнул меня, только теперь сверху, из моторного отсека. Я поднялся к нему по приставной лесенке (вообще-то, полноценный лаз туда был снаружи) и увидел его сидящим на одном из лонжеронов и держащим в руке автомобильную грушу для перекачки бензина. От груши куда-то в дебри переплетений трубок и проводов уходили два резиновых шланга. Вацлав вручил мне грушу, сказал:
– Твоё дело – качать. Качай, изо всей силы качай, что бы ни случилось – не останавливайся!
И нахлобучил мне на голову звукозащитный шлем с функцией внутренней связи, воткнув штекер линии в гнездо на затылке шлема. Я взял грушу в руку и принялся работать ею, как эспандером, а Вацлав исчез в кабине. Сказать, что я услышал что-то определённое, не могу – тут были и свистяще-булькающие звуки льющейся жидкости, и одиночные чавканья каких-то клапанов, и жужжания микронасосов сервоприводов… Я слышал каждый звук так, будто на мне не то что шлема не было, а словно к уху ещё и прислонили большущий квадратный рупор, какие хранятся в музее радио в Вендене. А потом, после короткого визга стартера, взревел двигатель «Северина». Двигатель ревел, в общий «оркестр» вступили винты, со свистом рассекая лопастями воздух, а я всё качал и качал, периодически меняя устающие руки и чуть смещаясь на перегородке то влево, то вправо. Вот Вацлав убавил обороты, вот снова прибавил и пошёл на форсаж. В наушниках проснулись электрические разряды, и голос Вацлава произнёс:
– Качай, Силь, интенсивнее. Взлетаем!
Я увеличил усилие. Двигатель сначала рокотнул низко, словно хотел спеть что-то гроулингом, затем вдруг спохватился – и загудел так высоко, что вот-вот сорвётся на писк, вертолёт дрогнул, рванулся, рассыпая вокруг факелы горящих веток.
Дёрнуло, сильно накренило вперёд – видимо, переднее шасси зацепилось за бурелом, отпустило, выровнялись… Пошли вверх. Рука у меня деревянная уже, не чувствует ни фига, вторая – не лучше, сижу, одной грушу жамкаю, другой просто трясу в воздухе… Чувствую, что-то пошло не так: обороты у двигателя не ровными стали, будто нет-нет, да в холостую прокручивается, без усилия. И груша какая-то мягкая стала, то, вроде, давишь – чувствуется, как топливо полным потоком через неё проходит, а то – будто воздух прокачнёшь… Только руку протянул тангенту нажать, Вацлава вызвать – он тут как тут, в ушах:
– Силь, шустрее! Бак кончился, переключаю на правый! Качай, оттуда сначала надо до магистрали набрать!
Ёлкин хвост… Куда шустрее-то? Блин… Рука отдаётся тупой болью, и, чувствую, мышцы теряют силу, становятся ватными. А упругость в груше никак не появляется, и звук такой, словно там воздух по клапанам – шших-шших, туда-сюда… Движок кудахчет, как умирающая курица, высоту терять начинаем… После третьей смены рук ладонь, наконец, наткнулась на упругое сопротивление. Шиканье воздуха сменилось на утробное: «Брррук…», – и через пару секунд двигатель заурчал вполне довольно… Только вот пальцев у меня почти что не осталось. Тангенту жму, ладонью уже, пальцы вообще не чувствуют ничего, говорю:
– Валь, надо садиться, у меня руки отстёгиваются, не долетим!
Ну, он, понятно, отвечает фразочкой из известной среди студентов байки про наркоманов:
– Не с…ы, долетим!
И мы-таки долетаем, винты играют финальные аккорды ротации, «Северин» мягко идёт вниз, зависает, плавно заканчивает спуск и замирает, ровненько так, словно на универовской вертолётной площадке… Эххх…
Двигатель останавливается, делая хриплый, свистящий «выдох» продувки. Снизу засовывается лохматая после шлема башка Вацлава. Смотрит на меня странно так…
– Знал бы — дальше б полетели! Хорош качать-то!
Ёлки… Только тут обращаю внимание, что ничего не чувствующая рука продолжает судорожно «сокращать» резинку подкачки…
Прежде, чем спуститься в салон, минут пятнадцать сидел и приводил руки хоть в какое-то чувство. Наконец, спустился. Вацлав сидит в проёме открытой двери и… Курит. Ни фига себе… Сроду не знал, что наш пилот – курящий! Ей-богу, впервые увидел. Ладно, у всех своя «валерьянка»… Я его понимаю. Да и нет у меня в экспедициях как такового запрета на курево, просто, вроде, курящих-то и не было. А вот, гляди-ка…
Выглядываю сверху, смотрю – болото. То самое. И полянка, где с жабой впервые встретились. Как будто специально под «Северин» сделана, разве что «Т» посадочное в серединке не выложено чем-нибудь белым. Свет фар теряется в осоковых джунглях, а дальше, за лесом, поднимается алое зарево пожара… У меня, как говорится, «сердце – в пятки»:
– Валь, тут же болото! Утонем же!
А Вацлав уже своё слоновье спокойствие обрёл:
– Нет. Тут твёрдо. Максимум, на брюхо ляжем. Выдеремся, не впервой.
Понятно. Чего ж тут не понять…
Проверил, как там Клим. Плохо. Мечется, и вот теперь – бредит, Илану зовёт… Илана. И я б позвал, если б помогло. Пока голос не сорвал, звал бы… Завтра с утра влезу в скафандр, пойду искать. Плевать на пыльцу, и на жабу заодно…
Согрели чайник, выпили с Валем по кружке горячего крепкого чая.
– Ну, что, – говорю, – пилот, поспишь? Я у Клима всё равно буду сидеть, как воробей на колу…
Заперли дверь, Валь спать ушёл в кабину к себе. Как-то сказал, что ему там удобнее всего, и выдал невиданную для него лирику: «Там мне — словно в колыбели, мелкому. Всё кругом родное».
Я с Климом рядом сел, на всякий случай всякую срочную реанимационку притащил – магнезию там, капельницу с димедролом… Он немного поуспокоился, вроде, не мечется, но дыхание тяжёлое, прерывистое, испарина на лбу… Протёр, положил прохладный компресс. Сижу. Тихо, ветер за иллюминаторами улёгся, а валёжник наш всё равно полыхает, аж тени по болоту мечутся… Хорошо хоть там ни одного дерева рядом нет: с двух сторон ручей петлёй огибает, с третьей – каменистая гряда, где ульи стоЯт, с четвёртой – поляна до леса значительная, вертолёт же винтами деревьев не задевал…
Задремал я. С час, наверное, проспал, потом проснулся – не могу больше, не спится. Семь утра… Вот, сел события восстанавливать. Пока писал – уже восемь. Скоро собираться начну… Это что? В дверь, что-ли? Блин, точно, стучат!
09ч.30мин., 25-го дня.
Мы с Вацлавом чуть не столкнулись носами, так он быстро на стук этот из своей кабины выскочил. Я пистолет взвожу, у него – уже взведен… Тут я замер, как вкопанный:
– Валь, стой! Осторожнее с пушкой, своих подстрелишь! – он не понял, но замялся, в глазах, кроме боевого азарта, мысля засветилась… Хорошо, что сейчас, а не «опосля».
– И… Что?
– Ничего, — отвечаю, и зажигаю инфракрасную лампу, мы её давно над дверью приладили.
Включаю вентиляторы и открываю дверь. Илана стоит на трапе, улыбается… Красивая… Боги, до чего ж красивая! Я торчу, как дурак на ярмарке, глаза по плошке, и, наверное, зрачки в разные стороны вращаются, если со стороны посмотреть. В голове – всякие восторженно-слюнявые глупости… Ну, не привык я ещё к способности слышать через тридцатисантиметровые стены…
Люди бывают разные. Демоны тоже…
Мир Земля. Март.
— Ну что, до завтра?
— Пока-пока, — отозвались за его спиной коллеги второй смены. Двое мужчин и женщина обступили стол, так и этак разворачивая карту континента с сотнями золотистых звездочек. Он бы не отказался посмотреть над чем они работают, но в последнее время заглядывать в чужую работу стало считаться, мягко говоря, некорректным. Сейчас все так рьяно соблюдают инструкции… Март шагнул в коридор, и дверь за его спиной мягко закрылась и сразу зашуршала, активируя защиту. Анахронизм, конечно. Кто чужой посмеет сунуться в Службу Дознания…
Ночь встретила прохладой, мелкой моросью и мокрым шуршанием листьев. Пешком пройтись? Немного отдохнуть….
— Господин Март! — окликнули в спину.
Демон-аналитик ошеломленно обернулся. Голос-то… не может быть. господа! — Голос был очень уж знакомый!
Так и есть. В пустом (хвала Преисподней!) сквере обнаружился тот самый мальчишка-подросток, к которому его вызывал Ян. Как же его… а, Жан! Откуда он здесь?..
— Господин Март, Вы меня помните? Я Жан…
— Без имен! — мгновенно включился Март, лихорадочно соображая, какого дьявола творится, — Что ты здесь делаешь?
— Ищу вас… — проговорил юноша. — Я хочу узнать, господин Март, что с Яном? Вы должны знать.
Вот так вот. Он хочет знать, что Яном, не больше и не меньше. Как вам это понравится, господа?
Так уж вышло, что Март Венте-оре из Песчаных ярусов неплохо знал людей. Уже в двадцатом веке многие демоны стали поговаривать о трудностях подземной жизни…. а в двадцать первом несколько старинных родов, объединившись, стали потихоньку разворачивать программу по внедрению в человеческое сообщество. Благо внешность легко корректировалась, выносливости было хоть отбавляй… а цель стоила усилий. Демонам надоели бесконечные междоусобные стычки и захотелось пожить в комфорте. Под солнцем… Так что несколько самых многообещающих мальчиков отправились на поверхность. Сначала в детские приюты, потом в приемные семьи. Подготавливать почву для выхода на поверхность, возможно, даже для ассимиляции. Конечно, кое-кому из «разведчиков» приходилось солоно — люди есть люди, и в ангелы их записывать будет большой ошибкой, но «подкидыши» все-таки довольно быстро встали на ноги. Они успели даже скупить кое-какие земли, даже отстроить кое-что успели… Но все карты спутали сначала дай-имоны со своим нашествием (чтоб им сгореть в Преисподней по частям!), потом Его Величество Вадим. Поэтому и пришлось разведчику Марту переквалифицироваться в аналитики-дознаватели. Старшие Рода, хоть и переселились на поверхность раньше задуманного, но особой благодарности к Повелителю не испытывали. Частично из-за главенства чужаков-дай-имонов, частично из-за того, что не привыкли к сильной власти…
Вот и продолжили разведчики свою службу — так, на всякий случай. В обе стороны.
Март знал людей. Разных. И плохих, и очень плохих — пробы негде ставить, и вполне приличных. Привязанности Яна к своему человеку он не одобрял — талант талантом, но ставить из-за человека под удар свою собственную жизнь? Скорей всего, повернись условия чуть по-другому, человек пройдет мимо и даже головы не повернет помочь демону.
А вот повернул. Пришел… И уже мальчишкой его не назовешь — кажется, за эти дни у него даже плечи стали шире. И в красавцы тоже сейчас особо не запишешь — весь исхудавший какой-то, глаза покрасневшие, волосы мокрые… и надрывный простуженный кашель. Сколько он проторчал тут, у входа, под осенним дождем? И как нашел…
— Господин Март, пожалуйста, я прошу… вы знаете что-нибудь о Яне? О господине Зеленском?
Март Венте-оре, старший аналитик Службы Дознания, молча смотрел на юношу.
— Ян жив, — наконец сказал он, положив руку на плечо человека, — Пойдем, я расскажу. Не надо тебе тут стоять…
Крушение.
Мир Земля. Лина.
— Сегодня поговорим о твоих претензиях. Нет, можешь не вставать, я вижу, что моей подданной нездоровится. Я даже помогу тебе. Позже.
Нездоровится… Хм… А у вас и юмор черный, милорд. Не только милосердие. Но вставать и правда не стала Даже голову поворачивать. Сил больше не было. Совсем. Даже дышала она часто и неглубоко. Буйствующий Феникс измучил до предела. Он не понимал, что происходит, он просто знал, что им требуется еда, а хозяйка не пытается ее достать. Дни стали кошмаром. Ночи — ужасом. А что впереди? Пусто…
Сегодня сок был алым.
— Так вот, — смакуя алый напиток глоток за глотком, Вадим прищурился, — Насчет твоих дурацких идей о том, что ты можешь являться кем-нибудь, кроме моей подручной убийцы. С чего б в твою голову взбрели такие мысли? Кем ты себя возомнила?
— Каждый… имеет право… решать… и выбирать, кем… стать. Я… выбрала…- она больше не собиралась молчать.
— Да неужели? — иронично протянул Вадим, — Ты всерьез?
Пустой бокал грохнул о снежную стену.
— Ты идиотка, — с улыбкой сообщил Вадим. — Влюбленная дура. Ты, убийца, живущая чужой смертью, подалась в ангелы? Скорпион, решивший стать бабочкой! Смешно. Пора напомнить тебе, кто ты есть!
Что?…
Она еще успела заметить легкий взмах его руки, успела увидеть худого мальчишку в ошейнике с маркировкой «маг» и скованными руками… увидела его перепуганные глаза и попытку расправить плечи… но тут Феникс увидел в мальчике золотистый сгусток магического дара.
Тело рвануло с постели.
Нет!
Нет! Не надо! Я не хочу, нет, нет!
Но она уже была рядом, близко — Феникс, потеряв всякое терпение, перехватил контроль над телом… Нет… пожалуйста…
Отчаянный вскрик, неловкая попытка защиты, нетерпеливо отброшенные руки, тигриное рычание из ее собственных губ…
Нет…
Тело под ее рукой судорожно всхлипывает, дрожит…
Магия льется в ее ладонь, магия, теплая, золотистая, вытянутая Фениксом, магия… и… жизнь? Пока мальчишка не затихает на полу…
А Вадим улыбается.
Демон с репутацией.
Мир Земля. Март.
Когда-то Март раз и навсегда решил для себя — спонтанные решения не по нему. Их единственное преимущество — выигрыш во времени — не стоит тех проблем, которые потом падают на твою голову. Ты — не кто-нибудь, ты разведчик, и если огребаешь неприятности, то по-крупному. А значит, любой вопрос надо решать основательно, просчитав последствия.
Так что Март Званцев (урожденный Март Венте-оре из Песчаных Ярусов) имел среди сослуживцев репутацию человека (хе!) надежного и умного, но большого перестраховщика. Он был настоящим виртуозом по части «простите-сейчас-не-располагаю-такими-данными-позвоните-завтра», а если отложить и поразмыслить было невозможно, то на этот случай бывший подкидыш освоил массу уверток, которыми можно чуток потянуть время. Закурить сигарету, уронить какую-нибудь вещь (это если собеседнику доверяешь хоть процентов на семьдесят), очки протереть… специально завел пару с простыми стеклами, в кармане нагрудном носил… Еще можно увести разговор в сторону… или угостить свою потенциальную проблему обедом.
Март вздохнул и покосился на «проблему».
Потенциальная проблема аккуратно накалывала на вилку кусочек бифштекса. Плечи прямые, голова лишь чуть склонена — хорошо Ян его выучил. А руки дрожат… и тот особенный, голодный блеск в глазах, который Март всегда ловил слету… Голодный? Похоже. Где ж тебя носило эти дни, парень? И как ты меня нашел? И посмел же сунуться…
И что мне делать с тобой, интересно.
Ох, вот не зря есть пословица про два сапога пара, действительно не зря. Вы с Яном друг друга стоите. Впервые железное правило ничего не делать, не продумав последствия, было отодвинуто в сторонку именно из-за младшего Долински, ныне Яна Зеленского. Это потом Март отчитывался перед родичами, что своим поступком он способствовал ослаблению конкурирующего клана Долински — мол, из-за отмены своего ритуального жертвоприношения у них начнется разброд и шатание… Это потом он убеждал себя, что иметь своего человека (тьфу ты, демона) во Дворце кому угодно полезно. Это самому удивленному Яну Март потом втолковывал, что ничего, мол, особенного — просто размялся слегка, любит, мол, подраться, а негде… А вот самому себе не соврешь. Он влез тогда в эту историю с Яном просто потому, что молодой декоратор ему понравился. Зацепил чем-то, еще с первой встречи — когда парня в белой одежке вытащили из какого-то цветника и представили пред светлые очи его величества. Жертвенную овечку Долински тогда рассматривали все кому не лень — а он будто и не боялся. На колено опустился, но с Повелителем говорил — будто не видел короны. Спокойно так… И от тигра не шарахнулся. Тихо скользящая по траве громадная кошка ему, кажется, даже понравилась. Потом, когда они разговорились, Ян, помнится, обмолвился, что и правда не боялся тогда. Просто потому что страшнее ждавшего его алтаря уже ничего не могло быть…
Не могло… как же. Двор его величества был тем еще террариумом, и Ян там смотрелся даже не человеком — беззащитным зайчиком. По крайней мере, сначала. Опыта самостоятельной жизни у жертвенной овечки, конечно, не было, но с мозгами и чутьем полный порядок. Ему хватило вляпаться один раз. Вляпаться, получить неприятности и прослушать от Марта лекцию по выживанию в этих дворцовых джунглях. И все, дальше декоратор прекрасно выпутывался сам. И нормально у него все пошло, пока с фениксами не связался.
И с этим… Жаном.
— Господин Март, — Жан точно почувствовал, что мысли демона-аналитика добрались до него. Руки замерли на вилке, оставив в покое почти нетронутый обед. А голодный, видно же. — Ян…
Воистину эти двое каким-то боком родичи.
— Что — Ян? — Март поставил на стол две чашки, — Душу из него пока не вынимают — не за что. То обвинение, по которому его взяли, не подтвердилось, в этой так называемой Лиге он не состоял.
— Он не лигист! Он про них и не знал ничего!
Как интересно… Он не знал, а вот юнец, кажется, в курсе. Кого ж это ты пригрел, Ян?
— Пей кофе. Знал. Но эти знания к делу не пришьешь. С месяц назад Двор гудел от сплетен, про лигистов только немой языком не трепал. За такое не сажают…
— А за что тог… — начал Жан… и застыл. В темных глазах метнулась тень страха. Догадливый. Ну да, парень. Из-за тебя. Сам по себе Ян по всем статьям едва ли не ангелом выходит, а вот из-за тебя влип так, что теперь неизвестно, что будет. Конечно, за недонесение об убийстве второсортного дрессировщика не казнят и не посадят… но вот Янова семейка… с ней и врагов не надо. Если Зеленского выпнут со службы, то его пираний-братцев долго ждать не придется. Скрутят, и все.
— Вы можете ему помочь? — глаза паренька лихорадочно блестели. — Господин Март…
— Как? Парень, я не шеф Службы Дознания! Я даже не его дознаватель. Мне по-хорошему даже интересоваться им нельзя.
— Но вы интересуетесь… — забавно, но человек не спрашивал, говорил, как о факте. Интересный мальчик. Умный. Интересуюсь, конечно. Осторожненько так. Хорошо, что им не кто-то из «ретивых» занимается, те находят и чего не было. Но их на низовых должностях держат, Дензил таких выше не продвинет, пока не поймут: ему не количество расколотых надо, не процентовки, а реальная картина. И значит просто так ломать-прессовать декоратора не будут. И кое-что старший аналитик СД может. Если очень осторожно. Только человеку об этом знать пока не обязательно. Хоть и умный. А вообще комбинация наклевывается интересная, и можно….
— Если я сам приду в Службу, это поможет? — послышался тихий голос, и Март едва не поперхнулся кофе. Поторопился он называть юнца умным.
Жестокие игры.
Мир Земля. Лина.
…Судорога отпустила так внезапно, что перенапряженные мышцы не выдержали и Лина рухнула на белый пол рядом со своей жертвой. От худой руки парнишки еще шло живое тепло, и на запястье темнело неровное пятно синяка. Короткие волосы еще отливали мягким блеском в свете ламп, на губах еще не сгладились следы — там, где он закусил их, пытаясь бороться. По щеке скользила тоненькая ниточка крови… Все это было таким живым! Но он был мертв. Серые глаза безжизненно смотрели в снежно-белый потолок.
Лина до крови закусила губы, чтобы не закричать в голос от дикого, жуткого, невыносимого приступа отчаяния. И ненависти. Будь ты проклят, сволочь. Внутри довольно заворочался феникс, к ней потянулось облачко тепла. Феникс делился с хозяйкой полученной энергией… но она не приняла. Не его… Господи, не сейчас!
— Ненавидишь меня, а? — Вадим уже не улыбался, — Так?
— А вы… как думаете… милорд? Вы…
— Надо было подумать об этом раньше. До того, как ты решила меня предать.
Он перешагивает тело мальчика небрежно, как камешек на дороге, как упавшую ложку, и оказывается рядом.
И снова ладонь небрежно скользит по ее лицу, и ласка или удар кажутся одинаково возможными… и одинаково противными.
— Знаешь, я долго не мог поверить. Даже когда ты так невежливо исчезла… Даже когда Зойка представила мне показания какого-то типа со склада. Я не верил… — пальцы замирают на ее шее, — Сколько ты лгала мне, Лина, с самого начала? С тех пор, как связалась с Лешем? Сидела за моим столом. Пила со мной… и врала! Мне в глаза! А я тебе доверял…
Он на миг сжимает пальцы — как клещами стиснул…по глазам хлещет обморочная темнота, но она даже не успевает понять, пугаться или радоваться… Вадим уже убирает руку с горла и, зло улыбнувшись, заставляет повернуть голову в сторону мертвого мальчишки.
— Его зовут Мартино Ла Нова. Звали. Шестнадцать лет, неплохой маг. Жить и жить бы, а?
— Идите к черту, милорд… — голос звучит на удивление бесцветно, словно она не бросает вызов в лицо кошмару мира.
Она не выдерживает, а кто б выдержал? Кто? Вадим чуть наклоняет голову. В светлых глазах, полных тьмы, засветился ледяной огонек довольства и предвкушения…
— В следующий раз заставлю тебя убить кого-то знакомого.
Недобрые вести.
Мир Земля. Алекс.
— Алекс-мир-Земля, — возникший рядом ан-нит был очень краток, — У нас новости. Недобрые.
— Говорите.
Мучившие последние два дня тяжелые предчувствия мгновенно отступили, сменившись железной, стопроцентной, неотвратимой уверенностью — что-то случилось. С Землей? С Линой? С кем? Ну-ка, потише, Леш… Потише, держи эмоции при себе, ну же! Спокойно…
— Пойдемте, там уже ждут…
.. Закутанная в облака планета неподвижно зависла над темным полом, расчерченном еле заметными желто-светящимися линиями. Такие же линии, только чуть ярче, потихоньку сплетались вместе — нитка за ниткой, пока не оплели зеленовато-белый шар сверху донизу. Это было даже красиво — земной шар в золотой сетке, если не знать, что все это защитная сеть. На ан-нитов напали? Кто? Планета казалась спокойной… а вот те, кто пристально всматривались в переливчатый узор светящихся нитей, выглядели не очень. Серьезные, сосредоточенные… Что же случилось?
Алекс придержал вопрос про себя, Богуслав этим заморачиваться не стал. Его, видимо, оторвали от работы, и будущему медику не терпелось к ней вернуться.
— Что произошло?
Ан-ниты перевели взгляд на гостей. Что-то было не так, что-то пошло не так… неужели что-то с вирусом… с воротами… неужели… прекрати панику, Леш!
— Вчера вечером в северном полушарии зафиксирован пробой из вашего мира, — бесстрастно проговорил один из ан-нитов, кажется, демон, но тут не поймешь, да и неважно… Неважно… слишком оглушительна была новость.
— Что?! — показалось — зал пошатнулся. Опоздал! Он опоздал, Вадим пришел сюда… Пришел за ним?
— Пробой продержался шесть минут, затем был перекрыт.
— Кто-то прошел?
Дурацкий вопрос, Леш. Его тут нет. Ты бы почувствовал… так? Ведь так? Дурацкий… но не удержаться.
— Судя по свидетельствам очевидцев, в пробой была переброшена группа неких аппаратов исследовательского характера. Они быстро собрали данные — воздух, пробы воды, снимок местности… Один человек пострадал при попытке помешать этим устройствам тронуть его собаку. Мальчик. Пострадало и животное, в настоящий момент оба проходят лечение. После чего аппараты влетели обратно в переход и он закрылся. Нам остался один аппарат, поврежденный. Вот, взгляните на изображение. Вам знакомы такие устройства?
Хищно блестит в ярком свете объектив, потрескивает искрами надломленное крыло со знакомой эмблемой короны и меча. Слишком хорошо знакомой… Алекс ощутил, как разом подобрался рядом Максим.
— Зонд! — брезгливо-зло проговорил Богуслав. — Здесь? Вот сво… простите. Добрался, значит…
— Пока — нет, — качнул головой ан-нит, — После нашествия дай-имонов мы тщательно отслеживаем любое проникновение, даже стихийные перемещения. Незамеченным никто пройти не может. Дело в другом — сегодня утром предотвращена попытка направленного пробоя в Ангъя. Также из вашего мира. И попытка довольно мощная. В настоящий момент мы блокируем все доступные точки переноса.
Так вот зачем сеть.
— У вас получится? — голос Максима дрогнул, и Алекс едва сдержал желание поставить барьер — такой вспышкой вины хлестнуло от парня.
Это мы привели их сюда. Снова…
— Мы работаем на всей доступной мощности. — глухо проговорил пожилой человек, — Дай-имонам больше не пройти в наш мир. Но встает вопрос, что делать с вами…
— Простите?
— Они знают, где вы. Будут ждать. Возвращаться опасно…
Будет по-моему.
Мир Земля. Вадим.
— ***! — техник едва успел шарахнуться в сторону, когда установка «Таран» вдруг взорвалась ливнем искр и задымила. Вовремя шарахнулся, подлец — Вадим больше не собирался сдерживать злости, и оба блока расхваленной аппаратуры (гарантированный пробой, милорд, в точно установленную точку пространства! Страховка от диффузорных осложнений! ) дернулись, тяжело подскочили в воздух, немного повисели… и с маху влепились друг в друга!
Взрыв, дым, какие-то осколки. Взметнувшееся пламя. Испуганные крики… Плевать! Еще мало! Вадим осмотрелся — бешенство требовало выхода, — и массивная зубчатая рамка -ограничитель темного металла затрещала, выдираясь из креплений, и стала гнуться и сминаться, точно под руками мифических великанов.
Будь оно все проклято!
Твари, гады, подонки!
— Милорд, возможно, это и к луч… — начал один из «серых». И опасливо попятился… Но Дим не стал превращать его в лепешку — к дьяволу все… Сейчас он мечтал добраться до этих высокомерных тварей из их долбанного Ангъя, спрятавших от него Лешку! Пробой, значит, перекрыли, с***?! Да я вас в порошок сотру, сволочи! Я все равно его достану. Достану. Ну и вас заодно… Я отучу вас лезть не в свое дело! Но сначала — его. Лешку… Слишком хочется посмотреть в его лживые глаза. Чокнутым, значит, прикидывался, ангелочек! Подарки брал… слушал молча… а сам в это время прикидывал, как ловчей сбежать! Страж недобитый! Врал, врал-то как… М-м-м, преисподняя! Дим едва не застонал от вновь прихлынувшей горечи и ярости. Купился… как идиот, купился на притворство. Разговаривал с этим… мыслями делился. Даже обмолвился как-то, что жалеет… жалеет, что сорвался тогда, что все так получилось… Идиот!
Стена перед ним вдруг вспыхивает белым… и осыпается пеплом. В станционный зал ворвался ветер, пахнул морозом, бросил в лицо несколько снежинок… Вадим «шагнул» наружу.
Осенний день был хмур и холоден, снеговые тучи слились в ровную бесконечную пелену, и небо нависло над землей, как гигантская свинцово-тяжелая крышка. Серо, голо… и пусто. И не только здесь. Придворных полон Дворец, подданные готовы хвосты отрастить, чтобы преданно ими повилять, лишний раз высказать беспредельное уважение и безграничную любовь. А этого мало. Пусто вокруг… и уже давно.
В лицо улыбаются, кланяются почтительно, топят в льстивых словечках, как в меду, а за спиной в Лиги сбиваются, твари неблагодарные. Паскуды… С хмурого неба с треском ударила молния, вспорола землю, растопив снег. С оттяжкой громыхнуло, заглушив крики за спиной… А потом снег повалил гуще, целыми хлопьями, остужая разгоряченное лицо. Дим присел, набрал целую ладонь этого снежного холода — острые крупинки вперемешку с мягкими хлопьями — и крепко растер лицо.
Ладно, хватит беситься.
Пора навестить одну из моих любимых подданных… чтоб ей жизнь медом не казалась. Думаешь тебе сейчас плохо, феникс? Нет, дорогая, это только начало. Ты ответишь и за предательство, дрянь мелкая…. и за то, что помогла Лешке ускользнуть… и за свое чертово вранье, поганка лживая!
Знаешь, что будет особенно интересно? Если я заставлю тебя предать — его, моего братца. А я заставлю. Предавать — так обоих! Для ровного счета, так сказать. Ты уже его предаешь, и знаешь про это. Именно от тебя я узнал про этот чистенький мирок, куда удрал Лешка, именно ты поведала про некоторые особенности вашего… скажем так, бракосочетания. Например, что ты почувствуешь, когда мой милый притвора-братец вернется. И даже узнаешь, куда именно. Именно ты сможешь его найти, куда бы он не спрятался и как бы не закрывался. Именно поэтому ты пока жива и относительно здорова, дорогуша — потому что нужна мне. Моя приманка, мой детектор… а может, и моя гончая. Будущая…
Интересно, а если нашего дорогого идеалиста приволочет к моим ногам любимая девушка, что он скажет?
Конь бежит, только земля дрожит,
из-под ног ископыть по сенной копне летит,
из ушей и ноздрей дым валит.
Буря-богатырь Иван коровий сын: [Тексты сказок] № 136.
Волки надежно охраняли табун, и Игорь наконец выспался — Сивка не тревожил его, кобылицы мирно паслись на поляне и в лес соваться боялись. Он настолько осмелел, что покинул пост и съездил к избушке, но старуха была дома, подобраться к окну и поговорить с Маринкой не удалось.
Маньяк-убийца с ласковым именем Огонек появился на поляне с рассветом, и Игорю показалось, что медведь только этого и ждал, прячась за деревьями. Иначе Игорь не успел бы дотронуться до оберега, как был бы растоптан горячим конем. Медведь трижды валил жеребца на землю, прежде чем тот позволил надеть на себя узду. Но и после этого конь не вполне успокоился, и его укрощение пошло по известному сценарию, запечатленному Клодтом в бронзе. Только, наверное, со стороны Игорь выглядел не так красиво, как античный водничий, уворачиваясь от бьющих воздух копыт. В отличие от Вороного, которого трудно было сдвинуть с места, Огонька не удавалось на месте удержать.
Конь смирился с седоком лишь после того, как семь раз сбросил Игоря на траву. В последний раз жеребцу пришлось опрокинуться на землю самому, чтобы избавиться от всадника, и Игорь едва успел откатиться в сторону, чтобы не быть раздавленным лошадиной спиной. Но последняя попытка окончательно убедила Огонька в бесполезности сопротивления. Игорь, кряхтя, с трудом взгромоздился ему на спину в восьмой раз, чувствуя, что лошадь больше не станет брыкаться. Жеребец носил его по поляне, не стараясь сбросить на землю, но при всякой попытке натянуть повод вставал на «свечу», а потом несся дальше тем же бешеным галопом.
Медведь ушел незаметно, конь постепенно выдохся, сменил галоп на рысь, а потом и вовсе пошел шагом. Но стоило тронуть его рыжие бока пятками, как он тут же снова срывался с места. Игорю стоило немалых усилий научить его останавливаться, а не подниматься на дыбы, если он натягивал повод. Зато в ответ на малейшее движение повода в сторону конь поворачивал легко и без сопротивления. Игорь на всякий случай проверил, не повредил ли он коню рот, ведь с Огоньком пришлось обходиться довольно грубо. Нет, видимо, железо во рту само по себе раздражало свободолюбивого жеребца.
Ласки Огонек не понимал и не хотел, он покорялся только силе. Если бы Игорь не выспался и не отдохнул перед схваткой с лошадью, то не смог бы после стольких падений побороть свою усталость. Он измотал коня и, когда старуха появилась на поляне, можно сказать, свалился к ее ногам. Но и жеребец мечтал только о возвращении в конюшню, не помышляя о сопротивлении.
— Не мытьем, так ка́таньем? — хохотнула старуха. — Ничего, мне и это подходит. Хватит издеваться над моими белянками, чтоб я медведя здесь больше не видела! Бедняжки, до сих пор не успокоились!
Игорь скромно опустил голову. Может, старуха знает и про волков?
— Будем считать, трех коней ты объездил. Выбирай любого из них, отдам, как и обещала.
— А чего мне выбирать? Я уже давно выбрал… — пробормотал Игорь.
— Да? Хитрый ты, конечно. Ладно, этот — конь-огонь, красавец, но хлопот с ним не оберешься. А богатырский-то жеребец чем тебе не угодил? Спокойный, сильный, ласковый?
— Тяжелый больно, — Игорь пожал плечами.
— Не тебе ж его на себе носить, а ему тебя. Жаль мне Сивку отдавать, ну да уговор дороже денег. Твой конь, и слушаться теперь будет только тебя. Четыре дня тебе осталось. Считай, самое трудное позади, но нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Смотри, жди как следует, чтобы догонять не пришлось…
До вечера Игорь так и не встал на ноги — он не только отбил бока и ушибся затылком, он просто устал воевать с Огоньком, да и ездить верхом пять часов подряд ему давно не приходилось. Ночью он снова караулил Маринку, надеясь застать ее одну, но старуха как нарочно сидела в избушке, да еще и не спала — жгла свечи и до рассвета никуда не собралась.
На рассвете Игорь вернулся на поляну, потому что Сивка беспокойно ржал и как будто звал назад. Волшебный конек не ошибся: на поляне Игоря ждали. У костра сидел человек в плащ-палатке и подбрасывал веточки в огонь. Услышав глухой топот копыт, он оглянулся, встал навстречу всаднику, откинул капюшон, и Игорь с радостью увидел лысую голову потомственного мага и целителя.
— Я жду вас уже несколько часов, — маг улыбнулся и протянул руку спешившемуся Игорю.
— Здравствуйте, — ответил Игорь и улыбнулся. Ну вот, все и решилось! А он собирался сам искать колдуна, только не знал, можно ли уехать и оставить табун на волков.
— Мне нужно поговорить с вами, это очень важно, — маг снова присел у костра и указал Игорю на место рядом с собой. — Я правильно понял, девушка находится в избе смерти, у старой колдуньи?
Игорь кивнул.
— Это очень плохо. А вам она обещала вернуть ее двадцать девятого числа?
Игорь кивнул снова.
— Вы не успеете. Она собирается совершить ритуальное убийство, можно сказать, жертвоприношение, и Марина играет в этом второстепенную роль. Задача колдуньи отправить вас на ту сторону провала. Перелет-трава опустилась вам на ладонь, ведь так? Значит, вы — один из немногих, кто может совершить это путешествие. Она и коня вам заранее приготовила…
— Это Сивку, что ли? Но я сам его выбрал.
Волох махнул рукой:
— Ерунда! Кого еще вы могли выбрать? Посмотрите, он вам ни о чем не напоминает?
Игорь внимательно посмотрел на Сивку, но ничего особенного не заметил.
— Конь бледный. И жил наверняка в склепе?
Старуха вывела его из подвала и сказала, что конь не любит света… Но слово «склеп» не приходило Игорю в голову.
— Я расскажу вам по порядку, что будет происходить дальше, — продолжил маг. — Не сегодня-завтра старуха предложит вам посвататься к Марине.
— Это что, серьезно? — мысль о браке пока не приходила Игорю в голову. Звучало это как-то слишком архаично.
— Вполне. И назначит сватовство на утро двадцать девятого числа. Потому что Марина должна умереть невестой, но не женой. Настоящая, фактическая смерть невесты, а не ее имитация, открывает жениху дорогу на ту сторону провала. Это нелегкий путь, и старуха беспокоится, что вы не согласитесь на него. И правильно боится, я бы на вашем месте не стал на это соглашаться. Я не знаю, каким образом она собирается Марину умертвить, но вам она предложит пойти за ней, чтобы ее вернуть. Не верьте. Оттуда никто еще не возвращался. А чтобы проникнуть за черту, надо пройти через нечеловеческие мучения. Это своеобразная имитация ритуального умерщвления. Вам завяжут глаза, и действительность вы начнете воспринимать только через ощущения. Вас разрубят на части, выпустят кровь, снимут кожу и зажарят в печи. И, будьте уверены, вы нисколько не усомнитесь в том, что это происходит на самом деле.
Игорь вспомнил крюк, свисавший с потолка в бане, и безоговорочно Волоху поверил.
— А зачем это надо старухе? — спросил он, стараясь уйти от темы, от которой по спине бежали мурашки.
— Очень просто. По дороге она попросит вас набрать для нее бутылку воды из реки Смородины. Уйти туда и вернуться назад с мертвой водой сможет только тот, кого поведет перелет-трава. Марину вы там не найдете, вам придется вернуться ни с чем. И, чтобы вы там не остались ненароком, старуха пообещает вам спасение дочери. Вам придется вернуться, вы любящий отец и не бросите ребенка на верную гибель. Вы видите, какая красивая комбинация разыгрывается вокруг вас? Так вот, дочь вашу она не спасет тоже. Не надейтесь и не верьте ни одному ее слову.
— И… что вы мне предлагаете?
— Я предлагаю бежать, брать перелет-траву, девушку и бежать. Вы вправе не доверять мне и моему обряду, но, уверяю вас, со мной у вас гораздо больше шансов спасти дочь и помочь спастись Марине. Я с самого начала говорил, что перелет-трава враждебна человеку. Но нет худа без добра: насколько я понимаю, теперь вы можете взять ее в руки в любой момент.
— Да, но Маринке не выбраться из избушки… — Игорь еще не принял решения, но пока что Волох ему ни в чем не соврал, и еще: он почему-то вызывал доверие, на него хотелось положиться. В конце концов, надо же кому-то верить? Старуха не спешила раскрывать секреты и не посвящала в свои планы. Она постоянно угрожала, не гнушалась действовать силой и… и была похожа на мертвеца.
— Я научу вас поворачивать ее крыльцом на юг, это нехитрое волшебство доступно каждому смертному, — немедленно ответил Волох, не позволяя Игорю задуматься надолго.
— И куда же мы побежим? Я видел, с какой скоростью может передвигаться старуха, она нагонит нас, даже если мы полетим на самолете.
— Я знаю выход отсюда, минуя болото. Вам нужно успеть добраться только до зимовья, где вы провели три ночи. И старуха не сразу заметит ваше исчезновение, если будет далеко. Нельзя трогать колья ограды, для нее это сигнал к возвращению. Стеречь девушку она станет пуще глаза, но рано или поздно ей придется покинуть избу, чтобы подготовить обряд. Вот тогда — не зевайте.
— А что делать, если она и вправду предложит мне посвататься?
— Я думаю, отказываться не надо. Обмануть старуху трудно, но она не ясновидица. Делайте вид, что во всем с ней согласны.
Волох просидел с Игорем несколько часов, рассказал о случайной встрече с Сергеем и поведал, что таинственный «монах» действительно существует и действительно охотится за перелет-травой. Но рядом с потомственным магом и целителем его можно не опасаться. Сергей, повстречав «монаха» на своем пути, доверился ему, за что и поплатился одиночеством. Но, опять же, нет худа без добра — ничего хорошего за порогом избы смерти Игоря не ожидало. Маг успокоил его, рассказав, что Светланкин срок намного дальше, чем ему показалось вначале, так что Игорь может не волноваться за нее — в назначенный день можно будет провести обряд и с нею.
Долгие разговоры всегда тяготили Игоря, но Волох это чувствовал и старался говорить сам, не требуя от Игоря поддерживать беседу. Ближе к полудню он засобирался и начал прощаться.
— Сейчас старуха придет сюда, проверить своих лошадей, а заодно принесет вам еду, — колдун поднялся на ноги, — я в это время попробую поговорить с Мариной. Даже если мы не сможем увидеться, я в любом случае жду вас в зимовье, когда бы вы там ни появились. И, еще раз повторю, не верьте старой колдунье, какими бы убедительными вам ни казались ее слова. Она хитрая, очень хитрая. Я надеюсь на ваше благоразумие.
Игорь кивнул и пожал протянутую руку.
С той минуты, как Волох покинул поляну, Игорь вообще забросил кобылиц — теперь ему необходимо было увидеться с Маринкой. Он еще не решил, довериться ли Волоху, но все больше и больше склонялся к мысли, что колдун прав. Однако послушать, что на это скажет Маринка, все равно стоило. Она уже несколько дней общалась со старухой и, возможно, имела не меньше оснований доверять именно ей, а не магу.
Как назло, старуха никуда не уходила, только исправно приносила ему еду. Когда же на следующий день после прихода мага она предложила Игорю посватать Маринку, оснований верить колдуну у него прибавилось. А когда она и день сватовства назначила на утро двадцать девятого числа, Игорь и вовсе перестал сомневаться в ее злом умысле. Ведь ей даже не придется Маринку убивать. Он вспомнил Ленку, убитую током у него на глазах. Казалось бы, слепая случайность, маловероятное стечение обстоятельств, но за этой малой вероятностью прячется рок, судьба, которую не обманешь и от которой не убежишь.
Он согласился, как и советовал ему Волох, но его сомнение и страх не остались старухой незамеченными. Она, правда, списала все на его неуверенность в том, что он хочет жениться. Но о женитьбе Игорь даже не думал, как-то было не до того.
А еще от него не ускользнули сияющие глаза старой колдуньи, когда она, обговорив подробности, уходила в лес. Не иначе, осталась довольна тем, как здорово обвела его вокруг пальца.
Приквел.
Взгляд (ЗДЕСЬ СЕЙ)
Два вопроса. Наверное, уже последних:
За что?
Он все сделал правильно. Но люди не этого хотели. Память сбоит, повторяет приказы, слова…
Декс, иди сюда! Не опасно? Спишем, как потерю, все равно завтра новых привезут! Этот свое отработал…
Новых… спишем, как потерю…
У них нет потерь, это ложь. Они все вернулись. Он свое отработал. Оказывается, это не только о приказе. Отработал, и сейчас его волокут в утилизатор… На песке остается темная полоска. Если не останавливать кровь, можно истечь раньше, чем заживо сгореть. Больно.
Почему так больно?
Не информация от рецепторов. Боль. Где-то в середине груди. Он проверил — там, где болит, нет повреждений. Непонятно. Система выдает красные строчки предупреждений. Безразлично. И хочется, чтобы это скорее закончилось… просто закончилось. Он сломался. Окончательно.
Люди. Голоса. Фильтры не отвечают, и он их слышит. И понимает. Только слышит странно, как сквозь препятствие. Слова, в которых с трудом угадывается смысл.
Потери… Разобрать… Новых привезут…
Лучше бы сожгли. Не хочу. Не трогайте меня! Бросьте…
Зачем тебе? Хлам… в утилизатор… — это сержант Пятой роты… кажется.
Хлам. Устаревшая модель. Отработал свое. Устал. Как же больно!
— Декс, приказываю остановить кровь! Все ресурсы системы на восстановление! — тоже сержант. Только из Третьей.
Опять куда-то волокут.
Зачем? Не трогайте хотя бы сейчас. Меня больше нет.
***
— Ларсен, чтоб ты сдох! Ноги сюда переставляй! Ишь встал мне тут, как беременная вошь!
— Да это же труп! Что я могу сделать? Ему место в утилизаторе! — кибертехник. А он тут зачем? Неважно.
Труп. Это про меня. Пусть… только скорее.
— В уставе части указано, что обслуживающий персонал обязан подчиняться внутреннему распорядку. Ты у нас во сколько встаешь? В двенадцать?
— Да понял, Сергеич, понял… перепишу, тоже мне проблема. Но это труп. По нему утилизатор плачет! Не понимаю, за что ты так Эрика не любишь? Дай ему нового!
— Что бы ты в политике мирового феминизма понимал, брат… — сержант смеется.
Включить фильтрацию звука. Ресурсы… да пусть, незачем экономить. Ну что вам еще?
***
Человек срезает одежду, быстро, умело.
— Дай обезболивающее!
— Жень, это киборг, они не чувствуют.
— Будешь спорить?
О чем они? И кто это. — Глаза не открываются, в системной строке пусто.
— Декс, отключить нейтрализацию введенных препаратов, — система голос опознает. Он — нет.
Отстаньте. Я просто хочу умереть. Без людей. Без ваших экспериментов.
— Приказ принят.
— Декс. Режим гибернации.
Подавитесь. Надеюсь, теперь вы оставите меня в покое, и быстро закончите с тем, что осталось!
— Приказ принят.
***
Красные строчки системных сообщений. Ощущение рук. Мягких, теплых. Руки касаются лица, на щеку падает капля, и рецепторы тут же выдают сухую строчку информации: девяносто восемь процентов H2O, липиды, электролиты неорганических солей… Киборг смахнул данные, и только потом до него дошло. Это слеза — человек плачет. Та же рука почему-то скользнула по ежику волос, опять по щеке.
— Тебя никто больше не обидит, не бойся! Теперь ты под моей защитой. Обещаю! — голос высокий, женский, незнакомый. Система опознает хозяина.
Запустить сканирование… хотя… ну его. Какая разница? Выжил, почему-то… Опять. Жаль.
***
Голоса:
— Ты готов исполнить приказ? — это та женщина, он узнал.
— Твое слово для меня закон, госпожа! — этот второй голос прерывается, дрожит от вожделения и боли.
Свист ремня. Киборг напрягается, но удар предназначен не ему. Человек ахнул, застонал. Декс приоткрывает глаза, смотрит сквозь ресницы. Мужчина обнажен, стоит лицом в стенку, заложив руки за голову. Система опознает хозяина. Интересно. На его спине вздуваются красные полосы от ударов. Странно. Женщина стоит позади с ремнем. Тоже хозяин. Хозяйка. Вот только этого не хватало!
— Я хочу, чтобы ты жил! Жил и выполнял мои приказы, Эрик.
— Это и есть настоящая цель моего жалкого существования, госпожа! — еще один удар, у мужчины дрогнули ноги, и он вынужден был привалиться к стене плечом. Но удар недостаточно сильный для потери равновесия! Что они делают? Все системы слежения включаются на полную мощность. Что же происходит-то?! Люди, что вы творите?
— Ты получишь киборга, раб! Я его для тебя вылечила, и он будет хранить твою жизнь, а ты — заботиться о нем, лучше, чем о собственном оружии! И если я узнаю, что ты отдал мой подарок, хоть кому-то… я страшно тебя накажу! Я никогда не прикоснусь к тебе больше! Понял?
Женщина проводит рукой по волосам, прижимаясь всем телом к странному владельцу, просовывает руку ему под подбородок и поворачивает голову на бок, заставляя прогнуться в спине.
— Я исполню любой твой приказ, моя госпожа! Но я не люблю жестянок…
— Ты смеешь быть недовольным? — женщина отстраняется, и мужчина делает неожиданное. Он разворачивается к ней лицом, и сползает по стене, становится на колени, глядя снизу вверх расширенными, пульсирующими зрачками.
— Нет, нет, госпожа! Я счастлив! Прости меня! Накажи своего раба, только не лишай своего внимания!
Да что тут происходит! — Киборг лезет в профиль, просматривая данные о людях с правами управления и перестает понимать вообще все. Его хозяин сильный мужчина, почему он боится женщины? Он ее хочет. Тогда почему они просто не займутся сексом? Почему он говорит, что виноват и просит его наказать? Если виноват — отправят на губу или чистить картошку. Это понятно. Но разве это она должна наказывать? Не сержант?
Тут женщина делает совсем непонятное — захлестывает ремень вокруг шеи этого странного человека, и он послушно ползет за ней на четвереньках в соседнюю комнату, продолжая умолять о наказании.
Киборг лежит спокойно, стараясь не поддаваться панике. Его не отключили, но отдали людям, которые еще хуже предыдущих. Этот командир совсем ненормальный. И непонятно, чего ждать… Зато список лиц с правом управления совсем короткий. И главное, прежних людей в нем нет. Ну хоть что-то хорошо. Но все-таки эти люди… может лучше в утилизатор? Сорванного по-любому уничтожат. Но хоть не эти. Не так…
***
Вкусно. Но хозяин убьет. А вот и он…
— На хрен ты их сожрал, идиот! Меня Женька закопает по колено! Вниз головой! Доказывай ей потом, что не я придумал! После этих-то мудаков. Быстро в постель, скотина!
— Приказ принят, — киборг послушно ложится на кровать. Вытягивается. Человек сжимает кулак, и сердито, тяжело дышит. Но не бьет, а накрывает киборга тонким одеялом и отходит в сторону. После чего все-таки бьет — в стену.
Яблоки вкусные! Не ударил, странно… но ведь разозлился и испугался. Странно, он что не понял, что я сорван? Может, я как-то неправильно сорвался?
***
— Доложить о состоянии!
— Работоспособность системы двадцать четыре процента.
— Отлично, — Человек смотрит на киборга с легким интересом, смешанным с недовольством. Ему не нравится биомашина. Наверное, потому, что еще не может работать…
— Ты жрать-то можешь, придурок? Не в смысле можешь или нет, а в смысле — тебе это безопасно?
— Имеется необходимость в восполнении…
— Заткнись! — командир отходит в сторону, зачем-то стучится лбом о стену. — Вот что, декс. Включи имитацию личности, или как у тебя эта дрянь зовется. И отвечай на мои вопросы, как человек: «Да, нет, не знаю». Понял?
— Приказ принят!
— Ты издеваешься?
— Да. — сто процентов правды, командир. Жаль, у тебя нет детекторов.
Человек смотрит в пустые кукольные глаза, садится рядом с киборгом на кровать и опускает взгляд в пол.
— Сержант походу меня ненавидит. У всех киборги, как киборги, а у меня — ты. Надеюсь, в бою все будет не так грустно, а? Парень? Да еще имя тебе дать… Знаешь что, будешь ты Рон, в честь моего любимого актера! Не похож, конечно, тот русый, да и мозгов побольше, но тоже сука изрядная. Зато везучий. Понял? Ты — Рон. Кстати, я — Эрик.
Я знаю. В профиле прочитал.
— Приказ отзываться на обозначение Рон принят.
Человек ставит кормосмесь на тумбочку возле кровати. Секунду колеблется, протягивает руку и проводит по коротко стриженой челке киборга.
— Не ссы, жестянка. Прорвемся!
***
Разговаривают хозяева. Но на улице, за стеной.
Включить направленный микрофон. ДА/НЕТ. ДА.
— Да говорю тебе, он все понимает, все чувствует! Ему больно и страшно! — сегодня женщина злится. — Кто, в конце концов, лучше понимает в киборгах я или этот твой агент!
— Генрих говорил, что у них информация от реце… — командир тоже раздражен.
Его перебивает третий голос, от которого у киборга внутри все сжимается. Агент декс-компани, Генрих Эверс… он-то зачем здесь?
— Эрик, на пару слов и очень быстро!
Усилить микрофон.
— Ты что, идиот? Когда женщина говорит таким тоном, не спорь! Поверь семьянину со стажем. Бабы существа вредные, хитрые… — мечтательный вздох. — Но такие красивые! Эх, Эрик, ты еще идиот. Молодой идиот… мы все делаем для них. Не для себя! Так что соглашайся. Заучи фразу: конечно, ты, дорогая! Этот агент их всего лишь продает, что он может в них понимать? Запомнил?
— Да. Но…
— А теперь быстро идешь к Женьке, произносишь и получаешь заслуженную награду!
— Генрих, ты подкаблучник!
— Я счастливый человек. Учись сынок, это великая наука — быть счастливым в браке.
— Я не в браке, Генрих! И пока не планирую.
— Ну и дурак. Если тебе баба подходит — хватай и держи, потому что людей хрелиард во вселенной, и она может подойти не одному тебе. Понял?
— Угу.
— Ладно, я к своим жестянкам. Вест сегодня злой, как тойпинчер. Наорал на меня, когда я в Пятую роту нацелился, сказал, что хрен им от верблюда, а не киборгов. Пойду остальных оделять.
— Веста Женька накрутила. Они этому киберу какую-то самодельную дрянь в желудок засунули и там взорвали. Мы затрахались вытаскивать всякий мусор. Я думал, он все-таки сдохнет, но ничего, выжил. Женька злая…
— Ну, конечно, она к нему привязалась. Соглашайся со всем, что она говорит, пока инстинкт не пройдет. Понял?
— Да, понял. Ну, я пошел?
— Жень, прости дурака. Генрих подтвердил — все они чувствуют. Я был не прав.
— Вот видишь! Я все придумала. Тебе его надо просто обучить, ну как собаку. Понял?
— Конечно, понял. Собаку, говоришь… Надо только подумать, как это лучше сделать…
Да пошли вы все! Еще и в собаки записали. А почему, кстати, в собаки?
Читая, я почувствовал, как софон «ушел»… Не стал его задерживать. Я искал эрцога двадцати с небольшим лет, последователя Веры и Памяти. Может, кто-то недавно издох, и на парня рухнул титул?
«… стала смерть преподобного Эризиамо Риаэтэри Анемоосто Пасадапори. Наследник – двадцатилетний Агжелин Энек Анемоосто инкогнито отбыл в паломничество по местам молодости дяди. (Ну, правильно: эти ледяные уроды наследуют не отцу, а дяде.) Безвременно ушедший в возрасте двухсот тридцати шести стандартных лет эрцог и эрприор дома Паска оставил наследнику сто семь планетных систем… (ого!.. ой, сколько всякой хрени!) …и синийский камень в 1842 карата с записью всех философских догматов дома Паска и высочайшей просьбой к наследнику рода, которую, как полагают родственники, он и отправился исполнять».
Вот я влип. Хотя… Гори он багровым огнем, этот эрцог. Пива и спать! И пошел он в… Нет, неинтересно ругаться на стандарте. Скучно. Хорошо хоть – завтра на корт (космический корабль межзвездного сообщения) и…
Я выпил пива и пошел в свой номер.
Дом Паска – это дом Аметиста по-нашему? Наверное, стремно быть эрцогом в двадцать лет. Стремно и занудно.
В номере я, не раздеваясь и не включая свет, рухнул на кровать, с наслаждением потянулся и… скатился, выхватывая импульсник (дельного оружия, к сожалению, не было – в увольнении не положено).
В дверь ударили. Она устояла. Еще секунда. Крутанул сальто и взлетел на косяк над входной дверью. (Слава вам, строители! Косяк – шириной почти в ладонь, а ведь его могло вообще не быть.)
В три погибели, но я уместился между косяком и потолком.
Дверь вывалилась. Не стреляли. Сначала вошел с фонарем один в светопоглощающем защитном костюме, весь как черная клякса, а следом ввалились четыре полиса.
Я швырнул взведенный на уничтожение импульсник в окно, а сам вылетел в дверь.
В окно со сто тринадцатого этажа я бы не смог – не птица. В лифт нельзя, но в конце коридора должен быть мусорный лифт. Он движется раз в сорок быстрее обычного, однако для космолетчика это не скорость, и я тут же взлетел (малость приплюснутый) на крышу гостиницы.
Набрал через браслет номер такси. Может, возьмет меня на крыше, если успеет? Похоже, успевало. Почему-то меня не стремились убрать из бытия вместе с гостиницей. Ну и к Хэду. Я хотел знать только одно: есть ли у полисов номер моего билета на корт?
Итак, я видел, что убивать меня не хотят. Ну задержат, ну допросят. Через сутки-другие удостоверятся, что я не эрцог. А я тем временем не попаду на корт, не смогу догнать свой корабль в доках, мне вставят в зад «дисциплинарное» и на полгода лишат увольнений. Стоит ли из-за этого рисковать жизнью? А почему нет? Тем более по мне пока не стреляют.
Не успел я отдышаться, как заметил идущее на снижение такси-автоматичку. Сел в него. На крыше все еще пусто. Значит, местные полисы не круче военных. А может, фишка в том, что я сдавал экзамен по программе «Коммуникации и война в городе» меньше года назад, а они, может, вообще не сдавали. Нас же заставили ко всему прочему инструкции зубрить: что делает полиция в таких-то и таких-то случаях. В моем случае полиция обязана была отключить грузовые и пассажирские лифты. Отключить их можно в подвале. Допустим, дали сигнал тем, кто внизу. Но потом-то надо за мной на крышу подняться! Может, полисы сейчас стоят и мусорный лифт нюхают? Ну, мусор, к счастью, давно уже возят в запаянных пакетах.
Хотелось поболтаться на крыше, посмотреть – под силу ли полисам подняться на мусорном лифте, но рисковать я не стал. Это была так, минутная блажь.
В такси сбросил остатки адреналина и стал размышлять медленнее. Ну, допустим, ночь промотаюсь над городом. Мне не привыкать. Утром оцепят космопорт… Нет, не годится. Допустим, лечу в космопорт сейчас и на чем смогу валю куда угодно, а там пересаживаюсь на… Стоп, сколько у меня на кредитке? Опять не выходит.
Мой корт, прежде чем подойти к Карату, делает остановку у местной Луны-4, он отцепит там разгоночный блок и часть двигателей. Корт выйдет из прокола через… через двенадцать часов. До Луны-4 примерно два часа лету на внутрисистемном рейсовом. У Карата восемнадцать лун, так что с рейсовыми проблемы быть не должно, уж что-то по времени да подойдет. Я лечу на Луну-4, жду там свой корт, доплачиваю и сажусь на него. Корт идет к Карату. Заправляется. Висит на орбите. Прилетающих никакой бандак проверять не будет. Отсиживаюсь на корабле и в город не выхожу. Таким образом, в списках вылетающих с Карата меня не будет.
Риск, конечно, в таком плане был, но другого я пока не придумал и полетел в космопорт.
Когда садился на рейсовый до Луны-4, у посадочных терминалов заметил какое-то странное движение. Ну и ладно. Проверять в первую очередь начнут вылетающих из системы, а не болтающихся внутри нее.
В общем, долетел я до Луны-4, убрал в туалете волосы под берет, накрасил губы и ресницы на манер мелкой звезды теледэпов и довольно спокойно сел на свой корт, хотя вылетающих и здесь уже проверяли.
Я был почти доволен, когда вошел в общий салон корта и стал искать глазами свое посадочное место. Место мне досталось самое дешевое, но больше половины салона пустовало, а остановок больше не предвиделось. И я спокойно направился в элитную зону, где кресла поудобнее и проходы пошире.
И тут я увидел ЕГО.
Длинные светлые волосы, зеленые глаза, волевой рот… Правда, не такой смуглый, как я, но все-таки… В общем, я сразу понял, что это и есть эрцог. Дрянь земная! Вот же дрянь!
Корт ляжет на геостационарную орбиту через три часа, он не мелочь внутрисистемная, у него только разгон и торможение займут около часа. Этот похожий на меня парень выйдет и… Но ведь его не убьют, меня же не пытались убить? Стоп, это меня бы не убили, сдался я им.
Я прошел мимо эрцога и сел.
Он маячил на два кресла впереди. Я видел его затылок, такой беззащитный, мальчишеский. Вот ведь квэста Дадди патэра!
Поговорить в корте почти что негде – у каждого свое спальное место и место для сидения в общем салоне. Разве в кафе? Но как позвать туда эрцога?
И он, и я расположились на самых дорогих местах – удобное кресло, маленький столик, салфеточки… Эрцог экзотианец?
Я стал складывать из салфетки острую пирамидку, какие видел в ресторанах на Орисе. Башку можно сломать. Испортил три. Наконец вроде вышло. Если парень действительно экзотианец, он почувствует, как я нервничал, пока мастерил эту штуку.
Встал, прошел мимо него.
– Вы… урони…ли? – музыкальный, чувственный голос эрцога звучал неуверенно, словно он запинался на каждом слове.
Я обернулся.
Эрцог вертел в руках мою пирамидку.
«Идите за мной, – думал я, потея от усилия. – За мной».
– Спасибо, – забирая салфетку, я коснулся его руки.
Парень вздрогнул. Понял или нет?
Через десять минут он подсел ко мне в кафе.
– В общем, у вас примерно три часа, чтобы решить, что делать, – закончил я свой монолог.
Эрцог слушал сначала удивленно, потом задумчиво.
– А ведь мы даже не знакомы, – сказал он, поднимая невозможно зеленые глаза. Экзотианец был красивее и утонченнее меня на порядок, но в целом мы и вправду оказались здорово похожи. – Если… вам будет удобно, я представлюсь как Энек. Это второе имя.
«Ого, – развеселился я. – Имперца возвели в ранг членов высокородной семьи».
Ответить на такое доверие мне было не чем, у простолюдинов двойные имена не в моде.
– Анджей.
(Вообще-то, мама с папой назвали меня когда-то Агжеем, но Дьюп переиначил на свой манер, и я привык.)
И тут же обозначился еще один повод для путаницы. Первое имя эрцога – Агжелин – было экзотианским вариантом моего!
Энек понимающе улыбнулся.
– Боюсь оскорбить… вас, предложив как-то компенсировать неудобства, которым… вы из-за меня подверглись. Но, возможно, вы примете подарок?
Эрцог снял с указательного пальца одно из старинных колец. Не такое, как сейчас, безо всех этих голонаворотов. Я не взял. Побоялся почувствовать себя хоть чем-то обязанным.
– Что будете делать? – спросил, допивая коктейль.
– Не знаю. К несчастью, по условиям завещания, я здесь один – без свиты и охраны…
Эрцог ловко свернул из салфетки такую же пирамидку, с какой бился недавно я. Покрутил ее в тонких, едва тронутых золотом загара пальцах.
Я смотрел на него и понимал, что не хочу ему помогать. Я уже устал быть крутым. И вообще, когда говорю, что убивал и имел женщин, то немного… В общем, пока что это женщины меня имели, а убивал я… не в лицо. В космосе не очень-то видно, куда палишь.
Сейчас мне хотелось одного – поспать и к Дьюпу, чтобы рассказать хоть кому-то понимающему всю эту долбаную историю. А это я мог – только Дьюпу. Я же не виноват, что после академии меня сразу заткнули в действующую армию. Да если бы не Дьюп, добрые сослуживцы до сих пор устраивали бы мне боевые крещения, переходящие в издевательства.
Если бы этой ночью все было не так… Если бы я, как в плохом головидео, сиганул со сто тринадцатого этажа, перебил полсотни полисов… Но я же простой парень, которого поставили вторым к лучшему стрелку северного крыла армады. Да, я не меньше, но и не больше.
И я поднялся, чтобы откланяться.
Но тут эрцог взглянул мне прямо в глаза… И я сел.
К Хэду, он же моложе меня, и не заканчивал военной академии, и драться, скорее всего, не умеет. (Аристократов учили чему-то там с кинжалами, но годится ли это в настоящей драке – я не знал.) И эрцог, похоже, тоже не знал. Он привык ездить с эскортом и охраной. Наверно, сейчас он чувствовал себя голым.
– Вы думаете, Анджей… – опустив глаза, спросил экзотианец, стыдясь, видимо, своего порыва, ведь он же почти попросил о помощи. – Вы думаете, когда они предложили вам эскорт…
Я не знал тогда, что Энека напрягала, скорее, лингвистика момента. Ледяные аристократы обращения на «вы» не употребляют совсем, и молодой эрцог с трудом подбирал необходимые в стандартном языке формы. Но и меня уже достало это выканье.
– Аг, – перебил я его. – Ты думаешь, Аг…
– Ты думаешь, – улыбнулся Энек с облегчением, – эскорт они предложили, чтобы захватить по-тихому?
– Мне так показалось, – я поднял два пальца, чтобы принесли еще коктейль. – Будь дело в беспорядках, действовали бы официально. Обратились бы через посла Экзотики, например. Ведь здесь же должен быть посол? – я взял бокал и пригубил.
Эрцог потер холеными пальцами виски.
– Как я сразу не сообразил? Но он может находиться сейчас на любой из лун. Да и планет у этой звезды хватает. Пусть они почти не заселены… Беспамятные боги! Пока мы в полете, я даже позвонить не могу…
– У тебя сетевой планетарный? – с коммуникацией я мог помочь Энеку легко.
Эрцог достал дорогущую перенастраивающуюся модель. Стоила она… И тем не менее мое запястье охватывало устройство на порядок круче. Правда, досталось оно мне за госсчет.
– Красивая вещь, – сказал я без сожаления и щелчком активировал спецбраслет. – В следующий раз бери что-нибудь из общих систем связи. Давай код.
Эрцог с уважением посмотрел на меня (не на браслет). Я ввел номер. Красненький огонек показывал, что вызов пошел… Но соединения не было даже с автостанцией. Номер блокировали.
Мы переглянулись.
– Вот и все, Аг, – сказал эрцог. – Теперь уже нет сомнений, что я влип.
Я задумался. До прилета оставалось всего ничего. Единственное – я-то в списке транзитных пассажиров, а эрцог – в списке прибывающих. Конечно, он там под псевдонимом или «коротким именем», он же не ташип.
Прибывающие сейчас мало волнуют полисов, но шанс, что эрцога «встретят», есть – по моей вине космопорт будет просто кишеть шпионами.
Я могу отдать ему свои документы. Кредитку тоже не жалко. За утерю личного номера мне будет… А что мне будет? А ничего, кроме порицания с занесением. Переживем. Ну, и выговор за спецбраслет.
Слава богам, я солдат. Мой отпечаток сетчатки, генетические данные и прочее не проставляются в визитной карте. В этом у меня не меньше свобод, чем у эрцога. Его данные – в доме Паска, мои – в ведомстве армады. Его схватят, а когда поймут, что это «не эрцог» – пошлют запрос. Капитан подтвердит, что я в увольнительной на Карате. Ну и чудненько.
– Ничего, Энек, – сказал я. – Играем дальше. Ты должен научиться ругаться, как положено космолетчику, а мне небо должно послать немного удачи, чтобы корт со мной успел стартовать. Думаю, у нас получится. По случайности моих отпечатков в номере гостиницы не осталось, – я посмотрел на модные в этом сезоне полоски нанобраслетов (они окружают руку энергетической пленкой, оберегая хозяина от микробов, ну и от отпечатков тоже). – Да если и осталось что-то биологическое – с твоим точно не совпадет. Пусть считают, что там, в гостинице, действительно был некий эрцог, который смылся у них из-под носа. Неважно как. А ты – пилот. Первый год в армаде. Северное крыло, второй стрелок. Запомнил?
Энек кивнул. С памятью у них на Экзотике нормально. Даже более чем. Он мог запомнить с одного раза столько, сколько я учил бы месяц. Вот только загар…
– Это как раз просто, – улыбнулся эрцог, словно читая по глазам мысли. – Подберу тон – не отличишь.
Я снял спецбраслет и надел ему на запястье.
– Работает так: жмешь сюда и начинаешь ругаться. Повторяй: квэста Дадди…
Эрцог покраснел: он, видимо, был знаком с пайсаком.
Я засмеялся:
– Ну нет, не будешь ругаться – капрала возьмут сомнения, что я – это я. Он меня тоже любит предельно крепко и ничего не скажет капитану до рапорта. А к рапорту я успею. Ты не бойся, это будет даже весело. Только пилот – это тебе не аристократия. Пилоты выражаются проще. Повторяй: квэста Дадди патэра… Нет, даже так: капрал, квэста Дадди патэра, я не могу вылететь с Карата! Ну?
– Капрал, – пролепетал эрцог.
– Тверже, вот так: КАПРАЛ!
В общем, когда я вернулся на корабль в аккурат к рапорту, капрал выпучил глазки, словно глубоководная рыба, которая щас лопнет от декомпрессии.
Головомойку мне, разумеется, устроили, но до карцера не дошло. Сначала мы экстренно начали разгон, и я был нужен за пультом, потом поступили какие-то срочные приказы по армаде…
А через двое суток в наш адрес по долгой связи пришло сообщение из Северного управления посольствами Экзотики в мирах Империи, где меня возвеличили героем и прочая, прочая, прочая…
Благодарность капитан тоже объявлять не стал. Вахтенный рассказал, что, получив сообщение, кэп помолчал секунд десять, выругался, и на том все закончилось.
Через полгода, когда встали на очередную профилактику в доки, догнала меня и посылка от Энека. Он вернул почти все мои вещи, вложив в них «белую карту» – бессрочную гостевую визу, разрешающую посещение миров Экзотианской системы и ее подчинения. Сколько она стоила – не помню. Числительные больше миллиарда у меня еще со школы в голове путаются. Вот ты скажешь с ходу, что больше – септиллион или секстиллион? То-то.
Карту я продавать не стал, хоть и сидел тогда без денег. Она до сих пор лежит у меня как сувенир. Единственный. Мог бы сохраниться коммуникатор Энека, но я сбыл его прямо на корте. Кредитку-то эрцогу оставил.
Другие вещи и документы Энека я сдал на хранение на Депраде, где мы тогда стояли в доках. Кстати, на оплату камеры хранения и ушли почти все деньги за «трофейный» коммуникатор.
Так что, взяв в руки белую визу, я чувствовал себя одновременно и богачом, и нищим.
Дьюп хлопнул меня по спине, сказав, что оба мы дураки – и я, и «мой» эрцог, и что он опознал бы имперца по одному выканью в трубку.
А до меня лишь спустя много лет дошло, какой дикой и фантастической была вся эта авантюра, и, наверное, только поэтому она закончилась так удачно.
А с Энеком мы больше не встретились. Началась война, надолго занявшая армаду. И, боюсь, одной из ее причин послужил неудачный визит молодого эрцога на политически неблагонадежный Карат.