Во время завтрака утром выяснилось, что все грузы загружены, контракты подписаны, так что можно лететь. Так что рабочий день начали с переселения. И если Александр и Дэлла собрали немного белья и зубные щетки, то торжественный выход Вениамина Игнатьевича ознаменовался появлением в дверях медотсека походной аптечки размером с хороший чемодан. Потом появился сам доктор, впихнул в руки опешившему Рэю свою ношу и, отдуваясь, попросил:
— Отнеси, пожалуйста, к вам на корабль, я тут еще кое-что захвачу.
Из каюты была выволочена и вручена Теодору объемная сумка, в которой что-то тихонько звякнуло. Окружающие предпочли не заметить подозрительных звуков, сам доктор, нимало не смущаясь, прокомментировал:
— Сувениры коллегам. Так сказать, из дальних странствий. Что-то я забыл… Аааа, конечно!
Последней из каюты появилась небольшая сумочка размером с портфель.
— Это личные вещи, свои трусы я понесу сам, — гордо отверг он робкие попытки Дэллы отобрать сумку, — теперь я готов, можно лететь.
На яхте Вениамин Игнатьевич категорически отказался лезть на подвесную полку, несмотря на заверения в ее надежности и готовых подсадить DEX’ов.
— Человеку в моих годах крайне неприлично лазить по потолку, уподобляясь молодым и стройным. Лучше покажите мне корабль.
Доктор прошелся по яхте, заглянул в холодильник, в душевую, уважительно поцокал при виде гасилки и в конце концов окопался на пассажирском сиденье флаера, разложив его до горизонтальной плоскости и потребовав принести плед.
— Вот тут я и буду обитать, вполне удобно. А вы как взлетите, дорогая, если не забудешь, принеси мне, пожалуйста, чаю, — обратился он к засмущавшейся Дэлле, — пряников, у вас, конечно, нет? Я так и думал. Там, в сумке сверху посмотри, пожалуйста, там на всех должно хватить.
С этим они и улетели.
Практически вслед за ними стартовал и «Космический Мозгоед».
Первый прыжок преодолели успешно, Теодор поставил корабль на автопилот и включил «Космобой», щедрым жестом пригласив составить ему компанию. Ни Дэн, открывший навигаторскую головоломку, ни Александр, ни тем более, Полина не соблазнились сверкающей заставкой, и в результате компанию Теодору составил Ланс. Александр посидел немного с Полиной на розовом диванчике, понаблюдал за стремительными точными движениями рук Дэна, почитал что-то тягомотное из корабельной библиотеки, замаялся от ничегонеделанья и решительно поднялся:
— А не приготовить ли мне чего-нибудь вкусного? Есть пожелания?
— Чего-нибудь сладенького, — с надеждой протянула Полина, Дэн подтвердил энергичным кивком.
— Что можно брать?
— Все, что найдешь в холодильнике и в кладовке. Пойдем, я тебе помогать буду.
Результатом раскопок стала мука, сахар, пачка «Румяночки», идентифицируемой как маргарин и контейнер мелких зеленых плодов, на которые Полина сморщила нос:
— Они же кислые!
— Да, но что это?
— Сливы. С маминой дачи. Они с нами уже полгода летают. Есть невозможно, а выкинуть жалко.
— Вот сейчас и долетаются! – Александр сунул контейнер в плиту на разогрев, через минуту достал, — вытаскивай косточки.
Пока Александр растирал маргарин с мукой, Полина выколупывала мелкие косточки и увлеченно трещала, рассказывая, как Тед учил Дэна печь блинчики. Вскоре к процессу подтянулся Дэн, рассудив, что тут интереснее, чем в головоломке, которая никуда не убежит. Увидев полную миску зеленовато-бурой комковатой массы, в которую превратились перемороженные, разогретые и расколупанные сливы, он вопросительно поднял бровь.
— Начинка, — коротко пояснил Александр и бухнул в неопрятное нечто ложку соды. Нечто обиделось, зашипело и, поменяв цвет на фиолетовый, полезло из миски, вероятно, дать в нос обидчику. Полина ойкнула и ложкой принялась запихивать беглянку обратно в миску, Александр пришел ей на помощь и утихомирил пену стаканом сахара. Начинка пошипела еще немного, все больше сникая и утихомирилась, видимо подобрев. Дэн с интересом наблюдал за происходящим, технология снижения кислотности была ему известна, но в применении к еде он видел ее в первый раз.
Александр попросил большой противень с бортиками, высыпал мучные крошки, придавил и вылил начинку сверху.
— Теперь в печку.
— И все? – удивилась Полина, — ни месить, ни катать, ни защипывать? Здорово! Дэнька, запоминай.
— Запомнил. С точностью до грамма. Но подозреваю, что точные пропорции не имеют смысла.
— Никакого. Строго как попало.
— Самые удобные рецепты. Ты где так научился?
— Когда у тебя двое детей и они притаскивают с прогулки всякую теоретически съедобную фигню, приучишься выкручиваться. Стремление «все в дом» надо развивать и поощрять.
Пирог вскоре закипел сверху, потом начал коричневеть и пахнуть. Александр вытащил противень и жестом фокусника вытряхнул спекшуюся сладость на большую разделочную доску.
На запах стянулись Тед и Ланс, и даже Станислав Федотович, только Михалыча пришлось вызванивать по комму, в машинное запах не проник.
Попили чай. Посмотрели кино. Потом снова попили чай.
Время тянулось невыносимо медленно.
И Александр даже обрадовался, когда поздно вечером Дэн постучался в его каюту, хоть какое-то разнообразие.
Вошедший навигатор присесть отказался, долго мялся возле двери, собираясь с духом, потом пробормотал:
— Что-то я себя не узнаю, — и уже твердо продолжил, — ты говорил, что твоя система не реагирует ни на полицейские жетоны, ни на DEX’истские, ни даже на блокатор. Это правда, или ты преувеличил?
— Правда, — Александр пока не понимал, куда Дэн клонит, но подтвердил.
— Ты можешь мне систему поменять? На твою, чтобы тоже ни на что не реагировала? Не хотелось бы подвести друзей в какой-нибудь серьезный момент.
— Нет, к сожалению. Ваши процессоры с ней несовместимы. Так бы я уже Рэю накатал.
— Тогда, — Дэн посмотрел в упор, — поменяй мне процессор. На ваш.
Александр осел на койку, а Алиса остро пожалела, что это тело не курит – пауза бы сейчас не помешала. Минуточек так на шестьсот. Но паузы не было, пришлось отвечать:
— Дэн… я не умею. Я не хирург.
Дэн обозначил усмешку:
— Не хирург бы не смог провести Рэю операцию после того, как в нем дыру выжгли. Он показывал, вполне профессиональная работа.
— Я программу себе установил, но там точно нет блока по нейрохирургии.
— Ну так найди, — Дэн не позволил сбить себя с толку, — я догадываюсь, что в нашем мире ее вообще нет. Но ты же все равно должен будешь привезти процессор оттуда, где ты живешь.
— В общем, да. Хорошо, завтра смотаюсь домой, спрошу, возможно ли такое в принципе.
— Зачем ждать до завтра? Я могу и передумать, а когда еще вам выпадет возможность провести такой уникальный эксперимент?
От такой наглости Александр чуть не потерял дар речи. Собрав слова в кучу, все-таки сказал:
— Это у вас с Рэем в генетике такая хитропопость?
— И не сомневайся.
— Ладно. Вот только что и как капитану сказать?
— Ничего не надо, я сам все скажу. Без тебя он выговорится и примет, а в присутствии как ни крути, чужого, может и запомнить надолго.
— Хорошо. Дай хоть оденусь, — Александр начал одеваться, но остановился, — Дэн, скажи, а ты мне что, уже доверяешь вот прям настолько?
— Нет, — взгляд был сама честность, — но это не мешает мне пользоваться твоими возможностями.
— Логично, — Александр снова продолжил впихиваться в джинсы, — но слегка обидно.
Дэн с показным равнодушием пожал плечами, мол, твои проблемы.
Александр оделся и вытащил из-под футболки хронду.
— Отойди, чтоб не зацепило. И вообще, мог бы заранее сказать, чтобы я с яхты сувениры домой забрал.
— То есть ты можешь и не вернуться?
— То есть да, могу и не вернуться. А могу и через пять минут назад прискакать. С эгрегорами настройка аппаратуры превращается в некое подобие беспроигрышной лотереи – попасть попадешь, вот только куда? Так что должен быть не позже чем через четыре дня, ну в крайнем случае, пять. Все, я пошел.
Александр сжал хронду в пальцах, раздавливая и мимоходом порадовавшись тому, что это тело позволяет не грызть скрипучий кислый металл. Зеленые завихрения хронопереноса скрыли каюту на «Мозгоеде» от его глаз, а, когда рассеялись, за стенкой кабины машины Времени оказался не привычный зал в подвале родного Института, а блеклая лаборантская чего-то там мозга. И оператор за пультом восседал совершенно незнакомый. И непристойным образом дрых. Практически на боевом посту.
Александр хищно усмехнулся – ну-ну, спи, пока можешь. Еще секунды три. Александр тихонько, чтобы не зашипела, не скрипнула, отжал дверь и скользнул за спину к спящему. Хотел было выдернуто кресло из-под него, но передумал – с силой DEX’а это могло быть небезопасным, поэтому кресло просто наклонил и аккуратно вывалил засоню на пол.
У засони оказалась отличная реакция – в падении он успел хлопнуть ладонью по кнопке аварийной тревоги и теперь алые всполохи и вой сигнализации надежно скрывали его возмущение. Александр поморщился, дотянулся до пульта, отключая тревогу. Стал слышен голос, хрипловатый со сна, моментами срывающийся в фальцет:
— Что вы себе позволяете?
— Даа? Что «я» себе позволяю? – Александр нехорошо прищурился, все-таки обязанность обучения новичков была общая, — Про себя и свою халатность ты не думал? А если прорыв? Я не беру в расчет теоретическую возможность проникновения иных форм жизни, но если просто человек? Завладел хрондой, принес пробирку с неизвестным науке вирусом, разбил, что, через три дня все человечество трупы? Этого ты добиваешься, заснув за пультом?
Дежурный оператор сморщился, будто собираясь заплакать, стало видно, насколько он еще юн. И правда, всхлипнул:
— Вы не можете допустить, чтобы вас… чтобы у вас хронду отобрали… Я специально сюда просился посмотреть, а вы…
Александр понял, что сейчас ему еще и утешать оператора придется. Сбежавшиеся на сигнал тревоги куратор Илья, Командор и еще полдюжины незнакомцев наблюдали процесс воспитания, не вмешиваясь.
Но утешаемого все-таки отобрали, очевидно, опасаясь если не за его жизнь, то за психическое здоровье, и этим освободили Александра для более важных вещей. Которые он и изложил в кабинете куратора.
Илья поскреб в коротко стриженом затылке:
— Дааа, ну и задачка. Нет, мы, конечно, предполагали, что развитие может пойти по данному пути, но посчитали его крайне неперспективным. Ладно, один раз можно и расстараться, тем более, для миродержащего героя. Но только один раз, это понятно? Не вздумай ставить такую деятельность на поток. Ладненько, мы тут пока подумаем-посчитаем, а вот тебя придется в хроностазе подержать. Чтобы расхождения потоков нивелировать.
— Я понял, — грустно вздохнул Александр, — и, если честно, уже домой хочу. В свое тело и к себе домой. Заколебалась я что-то. В принципе, там уже дело налажено, так что вероятность имеется, что скоро вернусь.
— Давай-давай, скинь из процессора, что привез, и в капсулу, не фони тут.
Александр подчинился: подсоединился к терминалу, скинул все накопленное. По окончанию процесса его уже ждал Командор:
— Я тебя отвезу. Никто ж не думал, что тут капсула хроностаза понадобится. Только прости, общаться не буду, сама понимаешь.
— Да понимаю, чего там. Хоть высплюсь, меня можно сказать, разлучили с любимым одеялом.
И весь полет Александр и правда проспал. Тем более в теле киборга заснуть по желанию проще простого – сам себе приказал, и готово.
Уже настраивая капсулу хроностаза, Командор, словно в пустоту, осуждающе обронил:
— А вот что возвращаться с половины плохая примета, кто-то забыл. Пусть тогда помнит хотя бы как от исполнения отвертеться.
— Вымыть голову, помню, — Александр вошел в капсулу хроностаза, командор закрыл за ним дверцу. И тут же открыл ее снова.
— Не понял, что случилось? – встревожился Александр, и тут заметил, что Командор уже в другой рубашке. Переодеться за доли секунды он не мог, значит, хроностаз закончился.
«Вот он какой, северный олень», — про себя подумала Алиса, в хроностазе она была впервые. Вслух же Александр спросил:
— И до чего додумались?
— Все в порядке. Сейчас вернемся, тебе программу загрузят, все расскажут, контейнер врУчат. А может быть, вручАт, — настроение у шефа было не в пример более приподнятое, чем секунду… а на самом деле сколько? назад.
— Сколько времени прошло?
— Не бери в голову, тебе это знать не надо. Полетели.
В институте мозга Александру действительно вручили контейнер с многолапчатым прибором внутри.
— Эти ваши хитро… эээ… мудрые центавриане придумали использовать для киборгских процессоров технологию молекулярной самосборки, прямо внутри черепа. Процесс, естественно, плохо контролируемый и может зайти не туда, поэтому для нас он не подходит. Поэтому же череп придется пилить. Вся программа у тебя есть, начиная от первого прикосновения скальпеля, заканчивая последней каплей регенерина. Во всех вариантах, куда может зайти операция. Только инструменты в нужной последовательности предварительно положи, чтобы программа не сбойнула. И еще одно. Обязательно. После того, как поставишь новый проц, пациенту необходимо находиться в неподвижности. Ничего не думать, не пользоваться процессором, желательно, не спать, не двигаться, не дышать. ИВЛ, внутривенное питание, все такое. Самостоятельное только сердцебиение. Сутки, а лучше двое. Но через сутки можно дышать и мигать. Не забудешь?
— Не забуду. И, пока не забыл, вот еще…
Александр вышел в коридор, прошел в туалетную комнату, с неодобрением осмотрел мелкую раковину, открутил старомодный кран и сунул голову под струю воды. Плеснул мыла из дозатора, символически почвакал в волосах пальцами и смыл. Вытирая голову нетканой салфеткой, мрачно порадовался, что мыло в этот раз не «Земляничное». Так, нейтральный хвойный запах. Вытереться до конца не получилось, и, роняя с концов волос набрякающие капли, Александр направился обратно – надо было забирать контейнер и возвращаться. Доделывать работу.
Но в коридоре его перехватили. Восточных кровей, крупная, не толстая, а какая-то вся мягко-уютная женщина подтолкнула к нему сумку на колесиках:
— Здравствуйте! Мы знаем, куда вы. И вот, гостинцев олухам собрали. Начальство в курсе, разрешило. Порядок знаем, никаких опознавательных маркеров. Вот письмо еще. Передайте, пожалуйста.
Александр покачал головой, но выглянувший из кабинета Илья скомандовал:
— Забирай, а то они не отвяжутся. Поклонницы!
Забрал, едва оторвав ее от пола, чтобы перенести через порог.
— Что они там напихали, кирпичи?
— Гостинцы, говорят. Мадам Деметрашвили три дня с боем выдирала превышение массы на сорок килограммов. Тащи, доля у тебя такая сегодня. А контейнер мне пока дай, я тебя провожу.
Возле кабины машины Времени дежурил все тот же новичок. На этот раз сосредоточенный, но втихаря нервничающий, словно от него зависело, как минимум, начало ядерной войны.
Стоять в кабине пришлось на одной ноге, опираясь коленом в стену противоположной – сумка не входила. Сработал переход – и вот он, «Мозгоед».
Пультогостиная.
Сидевшая на диванчике Полина с визгом «Алекс вернулся!» упала с диванчика, подскочила и повисла у него на шее. Через мгновение в пультогостиной собрались все. В процессе ощупывания и осматривания, он ли это, выяснилось, что не было его без малого две недели, что все уже думали, что его не будет, Рэй совсем загрустил, но привез Вениамина Игнатьевича, во как раз сегодня, Дэллу они надежно пристроили, и он пока еще никуда не улетел, и они стоят на планете, и тут много прекрасных зверюшек…
В общем, слишком много информации.
Примчался Рэй и молча стиснул в объятиях. Все притихли и слегка отступили, при этом Тед, сдавая назад, умудрился споткнуться о сумку и едва не рухнул.
— Что это? – с изумлением вытаращился он на баул посередине пультогостиной.
— Гостинцы. Фанаты передали. И письмо вот, — Александр протянул конверт.
— А, это Дэну, — схватившая конверт Полина передала письмо адресату.
Тот вытащил письмо.
«Дорогой Денечка! Ты символ вашей вселенной…»
Дэн с абсолютно без эмоциональным лицом прочитал послание, потом медленно скомкал лист в кулаке и поднял почти умоляющий взгляд на Александра:
— Можно я сделаю вид будто никогда этого не читал?
— Можно, с этим – можно, — Александр даже не пытался сдержать смех.
— Что там, что там? – Полина попыталась вытянуть листок за торчащий из кулака уголочек, но Тед оттащил ее за талию:
— Любопытной Варваре сама знаешь где нос оторвали!
— Ах, так! – завелась Полина, — Тогда, тогда… Вредному Теду на нос… на нос… — она скорчила задумчивую рожицу, пытаясь подобрать рифму.
Рэй громким шепотом подсказал:
— На нос намазали победу!
— Во, слышала, победу!
— Вот и ходи с намазанным носом, — надулась Полина. Записка от поклонниц была благополучно забыта.
Все переключились на гостинцы.
Да, действительно, правила поклонницы знали. Безликие пластиковые лоточки, целлофановые кулечки, офисные белые листки. Свертки, пакеты. Из раскрытой сумки поплыл такой сложносочиненный аромат кавказской кухни, специй, мяса и сладостей, что Котька и Сеня, унюхав, устроили истерику с требованиями дать им немедленно хоть кусочек, а то бедные котяточки помрут от истощения.
Пахлава, хинкали, сациви, лобио, чакапули… на каждом свертке ровным округлым почерком были написаны названия. Каждый сверток, сопровождаемый всеобщими воплями, и людскими, и кошачьими, препровождался на стол в кухне. Где-то в середине откопалась полуторалитровая пластиковая бутылка, по крышечку полная янтарной жидкости. Вениамин Игнатьевич прицельно выхватил бутылку из рук Теда, скрутил крышечку, принюхался, отхлебнул пару капель и возмутился:
— Варвары! Напиток богов, амброзию, можно сказать, и в пластик! Переливать, немедленно переливать! Стасик. Пойдем, ты мне поможешь.
— Виадук над действующей железнодорожной сортировкой обрушился в результате взрыва трех опор, повредив в общей сложности около двадцати восьми составов, преимущественно груженных строевым лесом. Официальная версия причины взрыва — самовозгорание цистерн с мазутом. Наш корреспондент, побывавший на месте происшествия, высказывает иную точку зрения.
Камера скользит по дымящимся обломкам виадука и поездов, корреспондент размахивает руками, поясняя свои слова.
— Официальная версия не лезет ни в какие ворота. Состав с мазутом стоял под виадуком поперек, а не вдоль, и взрыв повредить три опоры одновременно не мог. Перестрелка, предшествовавшая взрыву, явно указывает на действия бандформирований, наводнивших город. Сколько еще времени понадобится властям, чтобы добиться порядка и спокойствия? Ни для кого не секрет, что свою беспомощность власти прячут за благими намерениями не поднимать паники среди населения.
Мы сидели за столом, втроем вбивая в голову Первуне содержание букваря: дело для нас было новым, неосвоенным. Моргот кинул на стул полиэтиленовый пакет, прошел мимо телевизора и проворчал:
— Бараны. Мазут вообще не взрывается, ни вдоль, ни поперек.
— А почему, Моргот? — тут же спросил Первуня.
— Скорость горения низкая, — ответил Моргот и захлопнул дверь в каморку.
Первуня остался сидеть с открытым ртом: он был уверен, что все поймет, если хорошо подумает. Он очень серьезно относился к ответам Моргота. Нет, Моргот над ним не издевался, он просто не утруждал себя размышлениями о том, что может понять семилетний ребенок, а что еще нет.
Мы, конечно, тут же полезли в пакет и обнаружили в нем бананы, груши, виноград и йогурты. Моргот через некоторое время выглянул из каморки и спросил, нет ли у нас чистой тетради. А когда ее не нашлось, послал Силю в магазин.
Он просидел за столом целый день, до позднего вечера: что-то писал. Это было для нас новым — обычно Моргот читал, а писал очень редко. Ближе к ночи к нам пришел Макс, но Моргот не вышел из каморки, даже когда мы хором заорали: «Непобедимы!»
Первуня заглянул к нему и сказал:
— Моргот, к тебе пришел Макс.
— Я слышу, — только и ответил он, не поднимая головы.
Макс расположился за столом и словно не заметил отсутствия Моргота: поставил чайник, достал из сумки пирожки — его мама пекла пирожки, и он частенько нас угощал, — а потом выложил на стол целую стопку книг, старых, потрепанных.
Он успел выпить чаю и поболтать с нами о нашей жизни, когда Моргот наконец соизволил выйти к столу.
— Здорово, Морготище, — Макс улыбнулся ему радостно и хитро, гораздо приветливей, чем в прошлый раз.
— Пошел к черту, — почему-то ответил Моргот.
— Да ладно. Пирожка хочешь?
— Не надо думать, что меня интересует жратва в качестве поощрения. Гипогликемия прошла у меня в двадцать лет, — Моргот хмыкнул, сел за стол и откусил сразу половину пирожка с капустой.
— Рассказывай! — Макс налил ему в чашку заварки.
— Чайку попьем и пойдем прогуляемся.
— Да ну? — Макс окинул нас взглядом.
Моргот кивнул:
— Рука отваливается и башка трещит.
— Труженик, — Макс ему подмигнул.
— Пошел к черту.
Моргот хлебнул из чашки и тут же заинтересовался книгами, сложенными на краю стола, — перебрал, кивая, все по очереди, а потом позвал меня:
— Килька! Все эти книжки прочитать вслух, понятно? Даю по три дня на каждую. После этого — мне пересказать. Ты все понял?
— Конечно!
Моргот покупал нам книжки, но из всех только я один любил читать, ну, еще пытался приобщить к этому Бублика. Идея прочесть книжки вслух мне очень понравилась: мне было обидно, если я не мог поделиться прочитанным с остальными. Книжки мы тут же потащили в наш угол, на кровати, — Моргот все равно погнал бы нас в постель.
Они с Максом попили чаю, разговаривая ни о чем, а мы, взяв себе по штуке, лежали в кроватях и «читали»: все, кроме меня, рассматривали картинки. Это были детские книжки про войну, совсем старые, в одной на первой странице значился шестьдесят первый год.
Книжка неожиданно меня захватила, и когда все давно уснули, а Моргот с Максом ушли гулять, я все читал и не мог остановиться. Время летело незаметно, прошло не меньше часа, прежде чем я услышал на улице голос Моргота; я испугался и выключил бра — мои родители ругали меня, если я читал по ночам.
— И как, ты разобрался? — спросил Макс, в темноте натыкаясь на мусорное ведро у входа.
— Нет, Макс, — Моргот захлопнул дверь, — надо было лучше учиться. Нет, формулы знакомые, что-то, конечно, понятно… Но только какие-то детали. В общем, это не для моих мозгов. Это должен смотреть спец, физхимик. Давай еще чайку — что-то я весь день просидел, как дурак, даже пожрать забыл.
— Все переписал?
— Да. Надо бы сделать еще копии…
— Сделают, не беспокойся, — Макс сел за стол и включил лампу: Моргот любил уют, и над столом висела лампа в зеленом абажуре. Только зажигали ее редко, ночью.
— Как думаешь, стоит этим заниматься? — Моргот развалился на стуле, как всегда закинув ноги на табуретку.
— Крути эту девочку, секретаршу. Мне кажется, она очень многое может достать и узнать.
— Не уверен.
— Все равно крути. Если Кошев сделал снимки с чертежей — значит, у него есть чертежи, и эти чертежи, скорей всего, на заводе. Может быть, она найдет место, где находится цех.
— Я и так знаю: на юго-западной площадке.
— Считай, что не знаешь. Знаешь — это когда на плане площадки у тебя красным карандашом обведено место его нахождения. Конечно, забрать чертежи проще, чем вывезти цех, так что попробуй ее на это натолкнуть. А в «Оазис» не ходи больше: на самом деле прирежут в сортире ненароком. Они же не знают, что информация от тебя ушла.
— Если бы, кроме Кошева, о блокноте узнал кто повыше, я бы здесь не сидел. Мне кажется, он отдельно, а они — отдельно. Его первого прирежут в сортире, если узнают, что он все это записывал и хранил записи в бардачке. Заметь: из кабриолета их мог забрать любой прохожий.
— Вполне возможно, он только продавец, он всего лишь хочет сорвать куш. Это с его точки зрения куш, понимаешь? А для них стоимость акций завода — это крохи. Акции же вообще не котируются, они и десятой доли своей цены не стоят. То есть Кошеву — завод, а им — цех. Выгодно обеим сторонам. Таким образом, кстати, они получили здание Гражданпроекта: скупили акции по дешевке у работников, а самих работников потом уволили.
— Бараны, — проворчал Моргот, — эти твои работники.
— Ты слишком много от них хочешь.
— Знаешь, это не чесальщицы и не прядильщицы. Небось, восемьдесят процентов инженеров и двадцать — кандидатов в доктора.
— Моргот, ты вспомни, как нас убеждали в том, что открытое акционерное общество — более прогрессивная форма, чем закрытое. Ссылались на мировой опыт.
— Для того и убеждали. Кстати, об убеждениях. Скоро вы снова начнете воевать с миротворцами. И не с военной полицией, а с войсками.
— С чего ты взял? — удивился Макс.
— Я тебя никогда не обманывал. Они начали в СМИ говорить о бандформированиях, о том, что правительство не справляется. А раньше молчали, как будто нет никаких бандформирований. Они готовят почву для подключения войск.
— Эх, тебя бы в политические аналитики! — улыбнулся Макс.
— Только разбегусь, — фыркнул Моргот.
— Да ладно, Морготище… Я знал, что если ты за это возьмешься — будет толк! — Макс широко улыбнулся.
— За что, за политический анализ?
— Нет, за «Оазис». И видишь — получилось же!
Моргот не сомневался, что случайное везение в этом деле — его личная заслуга.
— Давай, давай, расхваливай, благодари… Поощряй, так сказать… — проворчал он.
— Ты считаешь, я не могу искренне порадоваться твоему успеху? Тем более в нашем общем деле? — Макс нагнул голову и посмотрел на Моргота с укоризной.
— Это не общее дело, Макс, а твое и твоих товарищей по Сопротивлению. Ты меня попросил — я взялся, хотя ничего не обещал.
— Ты можешь говорить все что угодно. Я тебе не верю. Ну признайся, ведь тебя зацепило… Ты же сам про деда этого говорил…
— Его зовут Игор Поспелов, — вдруг оборвал Моргот. — Там в тетрадке написано, в середине, между формул. Греческими буквами. Не пропустите при переписке.
Он сказал это неожиданно серьезно, я помню эти его слова. Тогда я не мог знать их смысла, но теперь понимаю: след человека на земле… Все, что осталось от старого ученого, — тетрадка с формулами. И так же как Моргот живет теперь в моей книге, так и Игор Поспелов остался жить в той тетрадке. Его имя там, написанное греческими буквами, — это его последний крик: «Непобедимы!».
Сейчас я думаю, что этого имени там писать не стоило: попади тетрадь в руки «покупателей», почерк Моргота сопоставили бы с именем ученого, из непонятных записей тетрадь превратилась бы в улику против него. Может быть, Моргот об этом не подумал. Но мне почему-то кажется — он знал, что делает.
Кто эта пожилая женщина, я понимаю не сразу. Она сидит в кресле, чуть прогибаясь в пояснице и приподняв голову, но не напрягается: эта аристократическая осанка — ее сущность, а не поза. У нее умные глаза и речь образованного человека. Но когда она переходит к сути разговора, мне кажется, что она безумна. Не глупа, а именно одержима. Мне с трудом удается скрыть растерянность и неловкость.
— Виталис в детстве был очаровательным ребенком, настоящим ангелочком. Его белые локоны, обрамлявшие лицо, — их совершенно невозможно было постричь! Все принимали его за девочку, такой он был хорошенький, и иногда я нарочно надевала на него платьице. Когда он был совсем маленький, конечно. Если его спрашивали, как его зовут, он всегда отвечал: «Виталис» — и обязательно добавлял: «Я мальчик». Меня это так умиляло!
Мне хочется спросить: не завязывала ли она ему бантиков на очаровательные белые локоны?
— Какой скандал мы пережили, когда он пошел в школу! Эта солдафонская привычка стричь всех под одну гребенку, в прямом смысле этого слова! Этим закостенелым ханжам было не понять, что Виталис отличается от сверстников, он тоньше, умней, красивей, в конце концов! И состричь его локоны — это варварство, настоящее варварство! Это изменило его образ! Вы, наверное, понимаете, насколько внешность влияет на образ мыслей. Кстати, волосы у него после этого не вились, и я никогда не прощу Лео, что он тогда встал на сторону учителей. Он почему-то считал, что над Виталисом будут смеяться сверстники! Мне многие говорили, что я неправа. Моя подруга — психотерапевт — убеждала меня в том, что при таком воспитании мальчик вырастет аутичным, не научится входить в контакт с людьми. Это она про Виталиса! — женщина улыбается победной улыбкой.
Я вежливо отвечаю ей тем же: мне страшно не только ей возражать, но и не соглашаться. Она в любую секунду прервет контакт со мной, если почувствует, как я отношусь к ее словам.
— Виталис был очень мирным и добрым по отношению к сверстникам. Он никогда не дрался, никогда! И ни у кого не возникало желания его обидеть, его все любили. Мы всегда поощряли в нем эту доброту, эту щедрость. Он мог быть уверен: если он отдаст кому-нибудь свою игрушку, мы немедленно купим ему новую. Лео хорошо зарабатывал, мы могли себе это позволить. В те времена, если вы знаете, деньги было легче получать, чем тратить, — лицо ее выражает некоторое презрение к «тем временам». — Я вспоминаю, с каким трудом мне удавалось доставать вечерние платья, по какому блату Лео покупал шубы, — а я могла носить только норку, на другой мех у меня аллергия. Я не говорю о повседневной одежде, которую брали лишь с рук или привозили из-за границы. Все это отнимало слишком много времени! Мне до сих пор жаль, что школьную форму отменили, лишь когда Виталис заканчивал университет: меня выводила из себя эта одинаковость, эта попытка заставить людей не выделяться, лишить их индивидуальности! Слава богу, я научила своего сына не поддаваться конформизму, не уподобляться серой массе. И это нисколько не мешало ему в жизни, только помогало. Я думаю, его достижения — это моя заслуга. Его способности и мое воспитание.
Я делаю непроницаемое лицо, мне хочется крикнуть: но он же предал своего отца! «Обошел на повороте», как говаривал Моргот. Неужели это можно считать достижением?
— Виталиса никто не считал целеустремленным, — продолжает она, не заметив моего волнения, — никто не верил в нашу близость, в доверительные отношения между нами. А между тем, мы были очень близки.
Она сочиняет. Вот теперь она выдает желаемое за действительное. Я не знаю Виталиса Кошева, но я вижу на ее лице: это ложь.
— Он советовался со мной, он очень ценил мое мнение, и как юриста, и как человека с большим жизненным опытом. В истории с продажей цеха, когда Лео поступил так глупо, Виталис прежде обсудил со мной все нюансы, связанные с правильным оформлением биржевых сделок, с законом об открытых акционерных обществах, с уставом завода. Лео плохо понимал, что такое капитал, что такое деловая хватка. Он так и не вырос из времен социализма, он был ретроградом, закостенелым в своих принципах, которые никого не интересуют, в своих убеждениях, которые расходятся с реальностью. Тратить девяносто процентов собственных доходов на ублюдков, работающих на заводе, только чтобы они не остались без работы! Я не против благотворительности, но все должно укладываться в пределы разумного! Он твердил мне, что завод ему не принадлежит! Вы видели такое когда-нибудь? Я тыкала его носом в бумаги, где черным по белому написано, что́ на заводе ему принадлежит, а что́ — нет! Лео совершенно не понимал, что деньги и мораль не совместимы между собой. Я не говорю, что человек дела должен быть аморальным. Но деньги морали не знают, для этого и придуман Закон. Все, что не нарушает закона и касается денег, не может быть аморальным. Иначе ты — не деловой человек.
Я не стану спорить с этим ее утверждением. Жизнь убедила меня в ее правоте. В том, что деловой человек должен быть аморален, и чем он аморальней, тем больших успехов он добьется в жизни. Впрочем, это мое личное мнение — мнение неудачника и слюнтяя, типичного рефлексирующего интеллигента.
Мне кажется, Моргот разделял эту мою точку зрения. А может быть, не осознавал, что его «неудачи» на деловом поприще — следствие рамок, наложенных на него в детстве. Ему казалось, он избавился от этих рамок, и род его занятий предполагал именно это. Но я думаю о ребенке, которого он довез до заправки, а не выбросил на обочину в лесу, как поступил бы почти каждый угонщик. Да, над моим мнением можно посмеяться: ах, Моргот — благородный герой! Нет, он не был благородным героем, разве что в моем детском восприятии. Он не хотел быть благородным героем, напротив, он хотел обладать той самой деловой хваткой и, как следствие, презирать мораль. И не мог. Он перешагнул через запрет на воровство, но не смог перешагнуть через остальные запреты. Грабь награбленное — не самый высокоморальный лозунг, но я знаю, что честным трудом заработать на машину стоимостью в скромный домишко на Средиземноморье в те времена было невозможно. Да, я ищу Морготу оправдания, хотя он считает, что в них не нуждается. Даже напротив: он всегда искал оправдания своим хорошим поступкам. Но когда он рассказывал мне о девочке в угнанной машине, ему и в голову не пришло, что нужно оправдываться: он не представлял, что можно было поступить по-другому, он этот поступок хорошим не посчитал.
Моргот позвонил Стасе на следующий день, ближе к концу рабочего дня. Она была слишком хорошо воспитана, чтобы предъявить какие-то претензии из-за его недельного отсутствия, и слишком искренна, чтобы скрыть радость. Он сказал, что уезжал, и она поверила — верней, посчитала, что его отсутствие связано со взрывом виадука. Моргот ее не разубеждал, но и не соглашался.
— Сегодня моя мама дома, — виновато сказала Стася — Моргот нисколько не стеснялся того, что ему некуда привести девушку: его подружки сами искали место для встреч, если таковое требовалось.
— Да ладно, можем куда-нибудь сходить, — когда у Моргота имелись деньги, ему нравилось ими швыряться, — я даже нашел подходящее место.
— Пожалуйста, чтобы не так дорого, как в «Оазисе»…
— Какая разница? — усмехнулся Моргот. — Куда хочу, туда и приглашаю девушек.
Ей это понравилось. Она могла говорить что угодно, но ей это понравилось. Моргот выбрал тихий маленький ресторанчик на набережной, довольно дорогой, но уютный. Всего пять столиков разделялись перегородками, создавая впечатление отдельных кабинетов перед открытыми окнами: туда заглядывали ветви цветущего жасмина. Ресторанчик на самом деле имел добрые традиции — и даже меню, в котором не указывались цены: Моргот успел добраться туда раньше Стаси и потребовал, чтобы его гостья не узнала о том, сколько стоит этот вечер. Впрочем, она не вчера родилась.
— Моргот, я не могу себе позволить подобных заведений, — сказала Стася, присаживаясь на край стула, обитого велюром.
— Расслабься, — ответил Моргот, — мне здесь нравится гораздо больше, чем в «Оазисе».
— Мне тоже здесь нравится, — вздохнула она, — но я буду чувствовать себя неловко.
— Только не надо… — поморщился Моргот. — Пока есть деньги, надо их тратить.
— На эти деньги можно купить что-нибудь полезное…
— Например? — Моргот поднял брови.
— Сапоги…
— У тебя нет сапог? Хочешь, пойдем и купим завтра же.
— Спасибо, не надо. Я… я чувствую себя продажной женщиной…
— С ума сошла? Перестань. Я ел твои бутерброды.
— Это неправда. Ты их не ел, ты только откусил один раз, — она улыбнулась, и в ее улыбке блеснула нежность, и любовь, и забота. Моргот поставил плюсик самому себе за умение вызывать подобные чувства.
Он совсем не любил ее, он даже не ощущал особенной симпатии. Отношения с ней требовали постоянного внимания, напряжения: ее принципиальность, представления о правильности утомляли Моргота, он скучал с ней. В постели он любил почти любую женщину, возможно потому, что умел сыграть любовь и желание, и верил в свою игру. Он и сейчас играл любовь и симпатию, но немного натянуто, не вполне вживаясь в роль. Потому что это была роль вложенная, роль, которую играл борец Сопротивления в попытке раздобыть нужные сведения. И Стася чувствовала это, но готова была этим довольствоваться. Наверное, ее личная жизнь до появления Моргота складывалась не очень удачно, и его это вовсе не удивляло.
— Все, — он обнял ее и притянул к себе, — прекрати. Что хочу, то и делаю. Заказывай не меньше трех блюд и десерт, понятно? Вино к ним я тебе выберу сам.
— Моргот, я не верю тебе… Ты… ты вовсе не любишь меня… ты пользуешься мной…
— Пользуйся и ты мной, — он пожал плечами, через ее хрупкую, костлявую спинку потянулся к меню, перелистнул страницу и прочитал: — Салат «Нежность». Очень тебе подходит, правда? Это с рыбкой. Далее: жаркое «Принц и нищий» — это про меня. Говядина, жаренная на углях, — тебе с кровью или без?
— Без… — пролепетала она.
— Очень хорошо, я тоже с кровью не люблю. Не хватает горячей закуски. О, «Лесные братья»! Это актуально. Грибной жюльен. И это никакие не шампиньоны, а настоящие красные грибы, посему и вино берем красное сухое.
— Я люблю сладкое… Или полусладкое…
— Это приличное место, здесь полусладкого не подают. Полусладкое — это не вино, а компот. А сладкое будем пить на десерт.
Она таяла от его объятий, плавилась, как воск, и ее спинка уже не казалась костлявой, а стала податливой и гуттаперчевой; Стася словно растворялась в нем, не прижималась, а прорастала, пускала корни. Моргот в очередной раз убедился, что и самые принципиальные из них хотят красивых ухаживаний, ресторанов, цветов, а вовсе не обшарпанных концертных залов и вернисажей. А впрочем, Стасе мог бы подойти и вернисаж — она же художница… Цветов он никогда не покупал из утилитарных соображений, считая это выброшенными деньгами, но женщины любили его и так.
— Ну давай, спрашивай, — вздохнула Стася, когда выпила два бокала вина: она хмелела удивительно быстро.
— Что ты думаешь, и спрошу, — шепнул он в ее острое звериное ушко. — Когда твоей мамы не будет дома?
Она рассмеялась:
— Только через две недели. Она неделями работает. Одна из трех — в ночную.
— Я не доживу. Поехали за город, а? Куда-нибудь на речной бережок. Комарики и костер, а?
— Мне же завтра на работу, — она смутилась и натурально покраснела. — Я знаю, что всем мужчинам нужно от нас именно это, но мне казалось, ты не такой.
— Я такой, — ответил Моргот. — И еще какой!
Похоже, представления о мужчинах она получила со слов бдительной матери.
— Ты врешь! — она засмеялась. — Разве тебе не нужно узнать, что происходит с акциями завода?
— Совершенно не интересуюсь заводом, — притворно фыркнул Моргот, чтобы она поняла, что это притворство.
— Ты оказался прав. Все покупатели акций — подставные.
Моргот в этом не сомневался и кивнул.
— Но я все равно не верю, что это делает Виталис, — сказала она строго, как будто хотела Моргота за что-то осудить.
— Не верь, — он пожал плечами. — Тогда почему ты не говоришь об этом «дяде Лео»?
— Ну кто я такая… — она вспыхнула. — И потом, мне придется сказать ему, что я смотрела реестр акционеров и ходила по этим адресам… Как будто я за ним шпионила.
— Ты не за ним шпионила, а для него, — Моргот легонько хлопнул ее по плечу. — Но мне все равно, скажешь ты ему об этом или нет. Это проблемы «дяди Лео», а не мои. Вот увидишь, когда число выкупленных акций превысит долю «дяди Лео» или дойдет до пятидесяти одного процента, тогда твой Виталис явится к папаше в кабинет и начнет разговаривать с ним совсем по-другому.
— Да нет же! У Виталиса нет своих денег! На что он может покупать акции?
— Понятия не имею! — фыркнул Моргот и добавил, сделав загадочное лицо: — Я всего лишь предсказываю будущее.
Она опустила плечи и задумалась.
— Перестань, — Моргот подтолкнул ее в бок.
— Я не знаю, сколько процентов продано подставным лицам. Акции же всегда в движении. Я не могу проверить всех.
— И не надо, — успокоил ее Моргот.
— Может быть, действительно надо сказать дяде Лео? Ну, что это подставные люди?
— Мне все равно, если честно.
— А ты бы сказал? — она подняла на него глаза.
— Я бы даже проверять адреса не пошел! — рассмеялся Моргот. Ей это не понравилось: ни его ответ, ни его смех.
Как странно, патологически странно была устроена мораль того времени! Когда человек делал нечто выходящее за рамки его прямых обязанностей, делал это искренне, переживая за свою работу, ничего не стоило его высмеять: Моргот выглядел здравомыслящим прагматиком, а Стася — дурочкой с идеалами. Он не сразу спохватился, что это — из другой роли: слишком привычной она для него была.
Глеб сварил себе кофе и, прихватив из библиотеки очередную книгу, на этот раз «Историю ОСУЛа», засел в оранжерее. Ему там нравился пряный запах цветущих растений и влажной земли, редкий и непривычный для человека города, а избыточный свет легко гасился очками. Книга была собрана так же, как и «Анатомия» на кольцах, при этом было заметно, что в нее несколько раз добавляли новых страниц в конце. Глеб углубился в чтение, краем сознания отметив шаги в гостиной и неугомонность Лотты. И оторвался от страниц только когда сверху еле слышно донесся звук заработавшего двигателя аэра. Несколько секунд и звук стал удаляться, по снегам с краю обзорного окна промелькнула тень. Тренькнул браслет-коммуникатор: пришло голосовое сообщение. Глеб прикоснулся к экрану, принимая.
— Надо срочно быть в другом месте, прилечу завтра.
И все, больше никаких объяснений. Глеба на секунду кольнула легкая обида, дескать, могла бы и с собой взять, но здравый смысл сказал, что она, как старшая, и вообще как отдельная личность, безусловно, имеет право на любые поступки без какого бы то ни было вмешательства со стороны. К тому же, и здесь найдется чем заняться. И вообще, может, у нее срочный вызов по работе… или свидание… в общем, это глубоко не твое дело, товарищ Слепой.
Глеб хмыкнул, одобряя логику здравого смысла и вновь вчитался в историю организации, в которой предстояло работать. Книга была собрана из разрозненных источников, выставленных в хронологическом порядке. Протоколы, наиболее важные отчеты, путевые заметки, очерки. Все разное по стилю, и такое разнообразие не давало заскучать, удерживало внимание. Но усталость все равно пересилила и Глеб, со слипающимися глазами, добрался до комнаты, несколько минут поторчал под горячими струями душа и упал на кровать. Лотта ночью ему не снилась. Не сказать, что Глеб по этому поводу очень расстроился, скорее, был даже рад, но осталось чувство некоторой пустоты и незавершенности, что он и осознал, когда проснулся.
Умываясь и завтракая, Глеб анализировал это чувство и понял, что незавершенность усугублялась тем, что в последние дни он был слишком часто бездумно предоставлен самому себе. Не нужно было спешить, куда-то рваться, в кого-то стрелять, выполняя задание Потапчука. Да, на базе всегда можно было найти себе дело: или развлечься, или освоить что-нибудь новое. Но эти дела были необязательны к исполнению, ему никто не приказывал, не ждал результатов. Делай, что хочешь. Каникулы.
Глеб слегка раздраженно побарабанил кончиками ногтей по цветной поверхности чайного столика. Раздражение шло на самого себя, расслабившегося и плывущего по течению. Наскоро прикинув для себя план «чем заняться в ближайшие три дня», сходил наверх, принес свой «Глок», разобрал и начал чистить. Привычные выверенные движения приносили уверенность в выбранных целях и планах.
Еле ощутимо дрогнули перекрытия – на крышу сел аэр. Сбежавшая на второй этаж Лотта перегнулась через перила:
— Глеб, чайничек поставь, пожалуйста, — и исчезла.
Глеб отложил пистолет и, поднимаясь, чтобы на кухне щелкнуть чайником, краем глаза заметил на лестнице движение чего-то очень большого. Надпочечники немедленно выплеснули в кровь такую дозу адреналина, что перед глазами побелело. По лестнице двигалась коробка. Нет, конечно, судя по обнимающим ее рукам с длинными костлявыми пальцами и мелькающим под коробкой ногам, двигалась не сама, но звуковых эффектов наличие человека ей не прибавляло. Глеб четко знал, что так тихо и ровно может двигаться только очень хорошо тренированный боец или спортсмен, да и то не практически вслепую по лестнице. Должны были быть учащенное дыхание, попытки выглянуть, увидеть ступеньки, но слышалось только шуршание картона о ткань. Эта нереальная парочка грузчик-коробка спустилась вниз и за картонным монстром обнаружился улыбчивый солнечно-рыжий, покрытый средиземноморским загаром парень с длинной на пол-лица челкой. Сверху свесилась Лотта:
— Николя, это в кладовку, банки налево, заморозку…
Парень, запрокинув голову, поднял на нее укоризненный взгляд светло-голубых глаз. Лотта спохватилась:
— В самом деле, что я тебе-то рассказываю? – и снова исчезла.
Николя прошел в кладовку, причем двери сами распахивались перед ним, аккуратно поставил коробку на пол. Глеб, пройдя вслед за ним, наконец-то включил чайник и тоже заглянул в кладовку. Судя по тому, как просели выпущенные из рук картонные стенки, коробка была далеко не пустая. Раскрыл ее и стал выставлять лежащие сверху банки на полки. Практически не смотря ни на свежие этикетки, ни на содержимое полок, ровно, как по линеечке, скупыми экономными движениями. Глеб слегка примирился с существованием акустического феномена и спросил:
— Помочь чем?
— Здесь я сам, — охотно отозвался феномен, — а можешь чайчику заварить? Мне полкружки с земляникой и сливками, Лотте, — секундная пауза, сопровождаемая задумчивым взглядом сквозь стены, — черного с мятой.
— Ага. – Глеб отстал от рыжего и пошел заваривать чай. Спустилась Лотта, помогла расставить кружки, досыпала сахара в сахарницу. Пришел Николя с пакетом миндального печенья, подтащил кресло к столику, сел, задумчиво посмотрел в сахарницу и небрежным движением перевернул ее над своей чашкой. Глеб поперхнулся глотком. Не то чтобы он возражал, но вот столько…Теперь понятно, почему просил полкружки.
Рыжий, выписывая затуманившимся взглядом геометрические узоры по периметру стен гостиной, с видимым удовольствием выцедил свой земляничный сироп, цапнул печенье, покрутил носом:
— Ладно, ладно, поделюсь, — отсыпал треть пакета на блюдце, встал одним плавным движением и двинулся прочь из гостиной, внимательно глядя куда-то вверх и похрустывая выпечкой.
Глеб перевел ошарашенный взгляд на Лотту:
— Это кто?
Лотта веселилась:
— Как бы тебе сказать? Это Николя. Аватара дяди Ко.
— Ага. Аватара… Дяди Ко… Искусственного интеллекта… Человек…
— Ну… Не совсем человек. Искусственно созданный геномодифицированный кибернетический организм.
— Как-то я дядю Ко немного не таким представлял. Постарше. И не таким…апельсиновым.
— Ну тут что досталось, то досталось. У меня другого тела не было, оно тут вообще все такое из себя уникальное, во Вселенной больше не повторяется, его для одной спецоперации делали.
— А почему его раньше тут не было?
— Потому что он тут не живет. Дядя Ко страшно любопытный, вот Николя и мотается по галактике. Глаза и уши и прочие органы привязанного к серверу ИИ. Сейчас, кажется, в Дальнем Поиске работает. Как хард переполняется, привозит сюда и сливает в основу. Ругаются при этом страшно.
— Кто?
— Дядя Ко и Николя. Со стороны посмотришь – типичный конфликт отцов и детей. Хотя на самом деле они просто две части одного целого. Один – умная и статичная часть, второй – ехидная и шилопопая.
— Ло, — на экране появился сам дядя Ко, — если этот паршивец опять застрянет в вентиляции, можно я его там и закрою?
— Он тебе начнет серенады петь противным голосом, сам же выпустишь, — Лотта ни на секунду не восприняла всерьез заявление «старшего поколения».
— Ну да, ну да…- и отключился.
Глеб уже хохотал:
— А сейчас он чем пошел заниматься?
— Коммуникации проверять, проводка где-то искрит. ИИ чувствует пробой, а понять, где – не может, вот и вызвал «сыночка». Это я за ним летала. Сегодня народ приедет, что-то им в лаборатории надо поковырять, они его обратно и отвезут.
— Сам не летает?
— Почему нет? Летает, но земная бюрократия не разрешает ему на аэре летать. Флаер – пожалуйста, за пределами атмосферы – сколько угодно, а вот в атмосфере – низззя. Сначала хотели с бюрократами пободаться, а потом плюнули и решили не создавать прецедентов. Ему и так неплохо.
Глеб с интересом слушал. Чем дальше он узнавал этот мир, тем фантастичнее он становился.
— У тебя есть на сегодня планы на как-нибудь подвигаться?
— Есть, но могут измениться, если будет альтернатива.
— Составишь мне компанию? Я в тир новую игрушку привезла, хочу протестировать, — Лотта с сомнением посмотрела на остатки печенья, сходила принесла себе кертианский плод, сочный и хрустящий, и вгрызлась в его оранжевый бок, — ты не забывай, жуй что мы приволокли.
— С большим удовольствием. И компанию составлю и жевать не забуду. А что за игрушка?
— Шуттер. В одной руке лучевое оружие, в другой парализующее, выскакивают всякие люди-нелюди, надо отличить мирное население от террористов и террористов из бластера пострелять, мирных парализовать чтоб под ногами не путались. Террористы при этом еще и отстреливаются и если сразу не замочишь – взрываются.
— Интересно. Когда?
— А вот прям сейчас, а то я лопну от любопытства.
Кабинет был мягко освещён лампами вечерней подсветки. Основной свет, при яркости которого можно было смело делать операции с использованием микроскопов, бездействовал. Шельма прохаживалась от панели «Церебро» до окна, скрестив руки на груди. Её лицо выражало задумчивость с примесью недовольства. Профессор сидел в дальнем углу, поставив гравикресло в пол-оборота к центру комнаты, и перебирал пальцами по подлокотнику. Положив на другую его ладонь свою, узкую и изящную, перед ним, прямо на передней панели кресла сидела Флэйм, его красавица-жена, по прежнему тоненькая и юная, но с заметным рельефом мышц на не прикрытом коротким топиком животе и сильных, загорелых руках. Чуть склонив голову набок, она внимательно слушала мужа, не забывая время от времени кивнуть в сторону будущей напарницы: мол, я помню о тебе, не теряю из поля восприятия.
— Девушки, я ничего не могу вам приказать. Не в данном случае. Дело слишком ответственное и слишком опасное. Анна, тебе в этом деле просто нет равных – без возможности откачать его Силу, заполучить мутанта живым шансов практически нет. Таня, ну а ты сама вызвалась сопровождать и страховать Анну… Хотя, признаться, лучшего напарника для неё среди наших и подобрать-то сложно. И всё же, я ещё раз предупреждаю вас обеих об очень высокой опасности, и прошу: подумайте хорошенько. Если ты откажешься, Анна, то я скорее откажусь от захвата мутанта, нежели стану приказывать тебе. Я не хочу потерять ни одну из вас. Но – не смогу, как бывает в рядовых случаях, немедленно и в полную силу прийти на помощь.
-Хм! – фыркнула Шельма, — а вот, можно подумать, не было случаев, когда Вы, Профессор, не могли прийти на помощь ни медленно, ни быстро – вообще никак! Ничего ведь, справлялись. Живы, как видите, и даже не то, чтоб на здоровье жалуемся… Только полкило вот лишних, за последние два месяца безделья – тренируйся хоть до уползания из Комнаты на четвереньках, а адреналина от хорошего, настоящего дела этим всё равно не заменишь!
Флэйм слегка улыбнулась, самым краешком рта. Из-под настроечного пульта «Церебро» выбрался лохматый толстый котяра, рыжий в крупных неправильных белых пятнах… Или, наоборот, белый – в рыжих… ну, корова, да и только. Запрыгнул на подлокотник кресла, запереступал мягкими венчиками лап, выгнул спину и затянул не по размеру тоненькое, заливистое: «Мррррмиииа-ааааааааууууу…..» Профессор улыбнулся и погладил бело-рыжего нахала. Кот потянулся всем телом, изо всех сил давая понять окружающему миру, что его не гладили последних лет пять или больше, а глаза Татьяны чуть сузились, вся она стала тоже чем-то похожа на гибкую насторожившуюся кошку, а сзади, на уровне шортиков в стиле «видимость приличия», выметнулся дымчатый призрачный хвост с заострённой кисточкой на конце, резко метнулся из стороны в сторону, (будь он материален – ей-богу, в борту кресла осталась бы заметная вмятина), и растаял в воздухе. Котяра уставился на это представление, и, не долго думая, решительно направился прямо к мутантке. Пространство снова огласило звонкое приветствие-требование-жалоба. Девушка заливисто рассмеялась, сразу как-то непринуждённо разрядив обстановку, и тоже стала гладить кота. От рокочущего мурлыканья, казалось, завибрировали и кресло, и пол, и даже монолит «Церебро». Кот пару раз покрутился туда-сюда под её рукой и вальяжно растянулся на «капоте» кресла. Не достигнув нескольких миллиметров до поверхности, тело кота стремительно и неуловимо изменилось, заклубилось, словно распадаясь на молекулы и атомы, и на жёлтую поверхность капота вместо кота осыпалась приличная куча мелкой чуть изжелта белой субстанции, больше всего напоминающей манную крупу. Тут засмеялся уже профессор.
— Четыре килограмма, ровно! Я взвешивал, — сквозь смех прокомментировал Ксавье.
Шельма замерла, словно в сценке флэш-моба, с расширенными глазами и слегка приоткрывшимся ртом, в котором явно застрял не заданный вопрос: «ЧТО ЭТО?!» Флэйм не показала такого явного удивления: она видела забавную метаморфозу зверька не впервые.
— Да не удивляйся так, Анна. Будто ты метаморфов не видела!
Шельма спохватилась, выровняла осанку.
— Нет, ну, видела, конечно, как не видеть… Но – чтоб вот такое… Кот – и вдруг… В кучу какой-то крупы… Такое – впервые, профессор, честное слово! Откуда у Вас это чудо природы?!
— Подарок от Дэстэни, после её неожиданного позавчерашнего посещения. Сказала, что каким-то одной ей понятным способом выторговала этого бандита у самого Смерти. Говорит, кот давно жил у того, всё никак не мог решить – то ли уже на Тот свет, наконец, податься, то ли остаться на этом… Не хватало мелочи: сущности, которая готова была бы «поручиться» за кота, оставив Смерти в залог эксклюзивное право на свою жизнь в любой момент, когда ему заблагорассудится это право реализовать. Ну, а Смерть жалел бедолагу, не отправлял на Тот свет в приказном порядке. Слабость у него к кошкам, видите ли. Вот и дождался, Дэстэни возьми, да поручись за кота чьей-то жизнью, кто, как она разглядела в ближайшем будущем, был гарантированно обречён в определённый день и час. А Смерти-то не жалко, да и знал, что кот давно вернуться к живым мечтает. Ну, и согласился. Да на прощанье ещё косой своей субатомной – шшших, срезал шерсть на хвосте, с самого кончика, прошептал что-то, так, что с горной вершины сошла печальная, задумчивая лавина. Не возьмусь объяснять механизм, мне с вами хватает исследований, как в деталях ваши способности работают, но результат вы только что видели: кот обрёл умение распадаться на атомы и переструктурировать их в гранулярно-гелеобразную форму… Проявляется в моменты экстаза – когда гладят, когда приятно, когда тепло, когда сыт… Возможно, проявится и при критическом раздражении – не знаю, не проверял. Правду ли рассказала ясновидящая, или приврала, но факт кота – на лицо.
Тем временем кот так же непринуждённо «собрал» себя обратно и мягко соскочил с кресла. Он получил требуемую порцию ласки, и теперь пылинка в углу интересовала его куда больше.
Потешившись над чуднЫм котом, вернулись к заданию. Дэстэни, собственно, затем и явилась, чтобы сообщить Чарльзу Ксавье о появлении в ближайшем обозримом будущем невиданного до сих пор мутанта, способного, говоря обобщённо, становиться в форс-мажорных обстоятельствах ходячей атомной бомбой. При этом, самому мутанту ничего не делается, наоборот, он только становится сильнее – радиация является для него скорее пищей, нежели смертельной опасностью. В довершение к такой жуткой картинке, мутант будет стихийным, совершенно не обученным и не способным ни управлять своей дьявольской силой, ни контролировать её, случись ей, не дай Бог, вырваться на свободу. Ко всему прочему, пророчица предупредила, что о перспективе появления этого сатанинского создания откуда-то уже прознали и Магнето, и даже Апокалипсис, и оба очень не против заполучить мутанта в своё распоряжение. Что уж они там с ним собираются делать, Дэстэни не распространялась, но явно не запитывать электросети приютов для обездоленных детишек, и Иксмэнам необходимо было перехватить мутанта до того, как на его след нападут враги. Если не хочется увидеть мир, стонущий под игом магнитовских мутантов, либо же… Либо же, в случае, если мутантом завладеет Апокалипсис, то вскоре никто уже не увидит никакого мира.
Для локализации мутанта необходимо оказаться в определённое время в определённой точке, указанной Дэстэни – единственной, для которой пророчица смогла, (или захотела), назвать точные координаты. Эти координаты доступны только в определённый, довольно короткий временной период, в который мутант по каким-то ведомым лишь его величеству Случаю причинам тоже будет находиться там. Или – его надо спровоцировать там оказаться. Попасть в указанную точку можно, только пройдя по касательной кольца, опоясывающего Ось Времени. Первый отрезок пути лежал туда.
На следующее утро девушки собрались в нелёгкий путь. Пылающие красно-оранжевые вставки на костюме Флэйм эффектно дополняли жёлто-зелёную гамму комбинезона Шельмы. Рюкзаки плотно, но не стесняя движений, лежали на спинах. Оружия у девушек не было, ибо они сами были весьма грозным оружием.
Девушки спустились в ангар, где Циклоп, поджидая, прогревал двигатели «Ястреба». Он должен был доставить их в область, где Ткань Мирозданья была максимально тонка, для осуществления перехода к Оси Времён. Поднялись на борт, уселись в кресла, застегнули ремни. Створка шлюза отошла в сторону, Циклоп вывел горизонтальные турбины на форсаж, и «Ястреб», на секунду зависнув, рванулся на волю, вдавив пассажирок в компенсационные подушки кресел троекратной перегрузкой.
К месту перехода прибыли в течение часа. «Ястреб» опустился на каменистый берег ручья, сбегающего с живописной горы, на склоне которой, в небольшой карстовой пещере, и располагалась Точка Портала. Шельма сняла с пояса и проверила «ключ». Приборчик включился, перемигнулся тремя цветами, от зелёного к фиолетовому, и тихонько загудел, как телефон, поставленный на вибросигнал. Девушка отключила и убрала прибор, и вместе с напарницей спустилась по трапу на широкий пляж. Циклоп вышел проводить путешественниц. Но достичь неприметной тропинки, серпантином вьющейся от подножья к пещерке, Иксмэны не успели. Из-за скалы, бросая на маленькую долину густую тень, величественно вышагнул Апокалипсис. Циклоп одновременно нажал кнопку экстренного вызова на переговорном устройстве и снял свои знаменитые солнцезащитные очки. Стрекочущую летнюю тишину раздробил гранитный смех безжалостного гиганта. Бой начался.
В эти мгновения двигатели гамбитовского самолёта уже рисковали взорваться от перенагрузки, а «боевые близняшки» едва могли дышать, вдавливаемые в синий мех отца, и Росомаха в соседнем кресле беззвучно крыл чёртово ускорение чем-то замысловатым и по-японски. Гроза предпочла добираться «своим ходом», сославшись на то, что она не килька, чтоб упаковываться шестой в трёхместную машину, особенно притом, что двое из пяти остальных – Зверь и Росомаха. Джина без долгих размышлений решила составить ей компанию.
Команду «Х» опередил Магнит. Спикировав на поле битвы так, что от плаща по воздуху протянулись визуально заметные треки, старый друг и верный враг профессора, к удивлению и облегчению Иксмэнов, без рассуждений выбрал их сторону «баррикад», сходу прикрыв девушек электромагнитным щитом от очередного удара смертоносного щупальца-бича. Видимо, заядлый человеконенавистник понимал, что в случае победы Апокалипсиса ему больше некого будет ни любить, ни ненавидеть. Срикошетив по неожиданной преграде, бич обратил в пыль и осколки внушительный валун у подножия скалы справа от защищающихся. Однако, второе щупальце успело обхватить за пояс Циклопа и отбросить его далеко на камни пляжа, чудом не размазав мутанта о борт их собственного самолёта. Тут поднялся резкий, холодный, порывистый ветер, со скоростью истребителей принеслись откуда-то рваные синие мешки облаков, и ударили первые молнии. В бой вступила подоспевшая Гроза, а рядом с «Ястребом» выскакивали на камни, выстраиваясь в боевой порядок, примчавшиеся по сигналу тревоги друзья.
Надо сказать, Апокалипсис тоже не рвался к лаврам крейсера «Варяг» или брига «Меркурий», и выступать «без ансамбля» не собирался. Откуда-то со стороны горных вершин, с эффектным левым креном совершив манёвр парного разворота, вышли на позицию атаки два Всадника, а из соседнего лесного распадка, как чёрт из табакерки, выскочил Злыдень. Всадники всегда атаковали грамотно, бесстрастно, с максимальной разрушительной эффективностью. Злыдню было всё равно, на ком отрываться – лишь бы выместить свою злобу. Ну, Злыдень, что сказать. Прозвища ведь, в отличие от имён, не «с потолка» берутся. В общем, великим стратегом его назвать было нельзя, но легче от этого не становилось: силы-то у него, как ни крути, было не меряно.
Магнит расширил энергощит и занялся Злыднем. Близняшки, переглянувшись, объединились, и с двух весьма точных, (регулярные тренировки – наше всё!), ударов буквально разнесли на атомы одного из всадников. Но другой, маневрируя с дьявольской ловкостью, как Очумелый Заяц после чаепития у Шляпника, успел чувствительно «укусить» Гамбита, промазавшего по скачущей мишени двумя пиковыми тузами сразу, (второй непринуждённо выхватив, разумеется, из рукава), и навязал сложный бой Джине, находившейся на заведомо не выгодной позиции. В результате Джина, сделав тройной кульбит, скорчилась за деревом, стараясь унять боль в повреждённом колене, а от самолёта Гамбита осталась груда искорёженных дымящихся обломков. Всадник, на полной скорости нёсшийся прямо на вертикальную скалу, ушёл в длинное кобрирование, сделал полупетлю с бочкой, как раз где-то на уровне пещеры, и, погасив таким образом ускорение, изготовился было для новой атаки, но тут воздух прорезала вертикальная двусторонняя вспышка, раздался короткий, нисходящего тона, свист, прервавшийся сухим трескучим хлопком разряда, и над горным склоном, сияя нестерпимой для глаз синевой, раскрылся узкий веретенообразный портал. Из него, разбрасывая медленно тающие в воздухе аспидно-чёрные ошмётки квазивещества структуры Коридора, вывалился странный летательный аппарат с пилотом, сидящим в седле и вцепившимся в рукоятки управления. Аппарат приподнятым носом ткнул опешившего, совершенно деморализованного Всадника в бок, перевернул, смял и проехался по нему, словно перегретый утюг по синтетике. БОльшая часть всадника вместе с его биомеханической лошадью просто аннигилировала, а немногочисленные останки осыпались на каменистую почву, словно бесформенный мусор из клюва грейфера на базе приёма вторичных ресурсов. Возмущённый неслыханной наглостью пришельца, Апокалипсис переключил внимание на него, и немедленно получил хороший лазерный заряд от очухавшегося Циклопа и полновесный прикуп из пиковой дамы и трефового туза – от Гамбита. Пришелец повёл себя странно, даже не подумал провести манёвр уклонения при совместной парной атаке, и в результате сам попал под удар Циклопа. Луч, на проходе зацепив летательный аппарат, больших разрушений не нанёс, но, похоже, повредил один из органов управления. Аппарат дёрнулся и стал заваливаться вправо. В это время из-за низкой гряды поливающих поле битвы проливным дождём облаков выскочила Гроза. Не разобравшись в позиции пришельца и приняв его за очередного сторонника Апокалипсиса, Гроза немедленно обрушила на него длинную развесистую молнию. Шельма сорвалась с места и понеслась к подруге, чтобы предупредить о непричастности пришельца, как минимум, к козням врагов, а пилот аппарата выхватил откуда-то смешное, напоминающее детский стреляющий целлулоидными шариками пистолет, орудие, с широким раструбом на стволе, и направил раструб на молнию. С различимым даже на земле чавканьем прибор бесследно поглотил разряд. Апокалипсис расхохотался и выкинул щупальце, явно намереваясь смахнуть аппарат, как надоедливую муху. Циклоп ударил лазерным лучом, близняшки зашвырнули следом ощетинившийся протуберанцами огненный шар размером с футбольный мяч, Татьяна изобразила гвардейский боевой огнемёт, на миг просто утопив нижнюю половину монстра в бушующем пламенном вихре, а гамбит «скинул с кона» полновесный бубновый флэш-рояль, разорвавшийся под ногами Апокалипсиса смертоносным пятиступенчатым фейерверком. Апокалипсис покачнулся. Щупальце опустилось на камни, поддерживая равновесие колосса. Во взгляде явственно читались озадаченность и удивление. От уровня его груди, сквозь клубящееся облако пыли, мусора и дыма, ударила ответная плазменная струя. В этот миг перед падающим аппаратом, в паре метров над поверхностью земли, снова раскрылась щель межпространственного портала. Пришелец как-то сумел немного выровнять машину, и она стала проваливаться в щель, унося седока из самого пекла чужой войны. Тут плазменный заряд Апокалипсиса достиг цели, и из хвостовой части почти скрывшегося в щели аппарата повалил густой столб жирного смолянистого дыма, который долго висел потом над местом ухода случайного, абсолютно безвинно пострадавшего гостя. Между его внезапным появлением и печальным исчезновением прошло не более двух минут…
Точка Отсчета ИК
Лайен.
—…Трос заканчивался у второго этажа северо-западной тамбурной зоны. Пехотинцы там были, шестеро, из них трое — на первом этаже, это же периферия, никто не ожидал… Она воспользовалась грузовым желобом, но к этому времени первый этаж был полностью блокирован. Очевидно, она поняла, что прорваться не сможет, и скрылась в санблоке.
Лайен замолчал. Каа с шипением втянула воздух, дернула морщинистой шеей. Еще раз. Опять зашипела. Лайен успел подумать об аптечке, прежде чем понял, что нулевая просто смеется.
— И, разумеется, среди бравых мальчиков не оказалось ни одной бравой девочки!.. — Каа опять зашипела. Вопрос если и был — то явно из разряда риторических, потому что какая же идиотка пойдет в простую пехоту, ежели в наличии имеется огромное количество разномастных амазонских корпусов?
— И, разумеется, когда через полчаса они-таки сумели прийти к консенсусу с синьками и допустили тех до сортира — там никто ничего не обнаружил. Так?
— Почти.
— О? И в чем я ошиблась?
— Им потребовалось сорок три минуты. И они обнаружили мембрану мусоросборника. Выдавленную.
— Мусоросборника? Это становится интересным. Дальше!
— Дальше — ничего. Проверили контейнера, прочесали тамошнюю помойку — пусто. Детектор зашкаливало, пока они догадались, пока уговорили синек отойти подальше… У нее было более полутора часов форы. Вполне достаточно времени, чтобы покинуть порт.
— Ошибаешься. Вполне достаточно времени, чтобы покинуть Базовую.
Лайен позволил себе осторожный смешок:
— Ну, это уж вы … — и осекся, наткнувшись на пронзительно-голубой взгляд.
Хреновое это дело — чувствовать себя бандерлогом.
****
Стенд
Надверхний уровень
Эльвель.
…Хочешь знать, почему я спалился? А зачем тебе это? Лишь затем, чтобы потом самому уберечь свои крылья? Впрочем, неважно. Я на Солнце смотрел. В упор. Не зная еще, что нельзя на него подолгу вот так… Впрочем, и это неважно. Если б и знал — ничего бы не изменилось. Разве можно, увидев его — отвернуться и больше уже никогда. Ну и что, что сгорел. Тоже неважно. Важно лишь то, что оно продолжает…
/Из Утренних песен Эльвеля, Для-Песни-Рожденного четвертого поколения, Стенд, наземная форма, время Первого Кризиса. Перевод подстрочный, адаптированный. Взято из Инфотеки, раздел «история», подраздел «Эпоха зарождения Ордена»\
— Это ты будешь той слабоумной дочерью рль, которая уверена, что сам Эльвель будет чистить ее лькис?
Женщина фыркнула в ответ, гордо опустила голову, но от более резких проявлений негодования воздержалась — здесь была все-таки территория этих зарвавшихся голоруких юнцов, и тонкие вбок-ветки опасно подрагивали под ногами.
К тому же — стоит ли связываться с закомплексованной мелюзгой, если вчера тебе так повезло? Не какой-нибудь безымянный-безбуквенный, а Сам Эльвель, чья безглазость вошла в легенды. Утра не проходит, чтобы кто-нибудь не начинал разрабатывать новую хитрую стратегию по его завлечению в собственную команду, да только что-то пока никому не удавалось даже и близко.
А тебе — повезло.
— Мы вчера с ним встречались на Площадке. До крови. Я выиграла.
Пауза была совсем крошечной, почти незаметной. И тут же Рентури зашипел презрительно, бесстыже скаля зубы и гримасничая вне досягаемости ее длинных рук — был он хотя и нагл беспредельно, но далеко не глуп. И зубы ничего так, хорошие такие зубки, и запястья чисто выбриты, красавчик, любая с первого же взгляда заценит и будет прикидывать — если и не о постоянном членстве, то хотя бы в качестве запасного. Впрочем, тебе-то что отвлекаться на чужие симпатичные зубки, когда вчера сам Эльвель…
— Хвалилась рль, что скиуса поймала!
Кто-то прыснул в кулак, кто-то рассмеялся более откровенно. Они были молодыми и глупыми и безоговорочно верили в непогрешимость своих капитанов, даже когда капитанами были керсы. А может быть — тем более, когда капитанами были керсы.
Впрочем, Эльвель не просто керс, каких много.
Эльвель – этот Эльвель.
Он один.
Женщине было даже немножко жалко их. Ослепленные собственной верой, они не заметили, как напряглись пальцы Рентури, как засветилась тревога в глубине его ехидно прищуренных глаз. Рентури был старше. И на собственном опыте знал, что такое поводок.
И еще он знал, что никогда не проигрывают лишь златоглазые…
— Это правда, — сказала она просто и даже немного грустно. Конечно, приятно иметь в запасных Самого Эльвеля. Но куда приятнее было бы, вступи он в ее команду добровольно.
Однако не зря прозвали его слепым, врийс забери его крылья и крылья его детей! Ладно, ветер с ней, с добровольностью. Притащить такую добычу пусть даже и на самом жестком поводке — тоже не рль чихнула.
Они уже не смеялись. И Рентури молчал, вцепившись потемневшими пальцами в верх-ветку и глядя куда-то поверх ее головы.
Она обернулась.
Он балансировал на самом кончике невероятно тонкой горизонтали — та подрагивала, прогибаясь, — каким-то чудом удерживаясь неподвижно, стоял безо всякой опоры, руки скрещены на груди, плащ перекинут через плечо. И был он близко.
Во всяком случае — гораздо ближе остальных…
Кто-то охнул. Кто-то сказал с отчаяньем: «Не может быть, нет, только не он!» Рентури перестал дышать. Голос Эльвеля – знаменитый бархатный голос Для-Песни-Рожденного — был вкрадчив и обманчиво мягок.
— Эйни-ю, и охота тебе на старости лет дурью маяться? Что скажут приличные капитаны, если увидят тебя в нашем обществе? Твоя репутация…
Она сощурилась. Сказала очень тихо — так, чтобы расслышал лишь он, да еще, пожалуй, Рентури:
— Поводок — штука тонкая. За него ведь и дернуть можно.
Ей хотелось быть великодушной — в разумных, конечно, пределах.
Он ответил еще тише — она скорее угадала, чем услышала:
— Не делай этого. Не стоит.
И ужаснулась на секунду — что же ты творишь?! Это же не просто штрафник — это Эльвель, живая легенда, нельзя с ним вот так…
Но — лишь на миг.
— Пойдешь ко мне?
Он шевельнулся и спросил вкрадчиво, развернув голос широко-полостным веером, чтобы услышали все:
— Капитаном?..
Такого не прощают. Даже живой легенде.
Она больше не сомневалась.
— Покажи руку. Левую, у локтя. — И, напрягая Голос, — Покажи руку. НУ?!
Надо же как-то ставить их на место, молодых и зарвавшихся до полного беспредела.
Эльвель улыбнулся — сладко так и нагло, как лишь он один умел. Крутанулся вокруг вбок-ветки, не меняя позы и удерживаясь лишь пальцами ног. На секунду показалось — сорвется, длинный плащ самым краешком почти задел ее по лицу.
Не сорвался. Завис вниз головой в прежней позе, не шевельнув ни одним лишним мускулом и даже не перестав улыбаться. И, продолжая улыбаться, вежливо проинформировал, куда именно и каким образом может Эйни-ю затолкать себе свои требования.
Тихо, внятно и очень-очень подробно, не забыв поигрывать веерными обертонами, чтобы слышали все.
Они были в восторге, молодые и наглые, даже Рентури что-то орал, хватая за плечи то одного, то другого. И в голосах их уже слышались нехорошие нотки. Предвкушающие такие. Она слышала — глухой услышит, не дурак если! — но испугаться так и не смогла. Слишком велика была растерянность.
— Я же предупреждал тебя вчера. — Он смотрел в сторону. И в голосе — ни торжества, ни злорадства. Только усталость. Добавил зачем-то:
— И сегодня просил… А теперь я — пас.
— Выбравший долю керса сознательно сам выбирает правила, штрафник не обязан… — Она улыбнулась криво. Это было уже на грани просьбы. И далеко за гранью того, на что она считала себя неспособной еще сегодня вечером. Страх — хороший учитель.
Он засмеялся.
— Сыграй я сейчас за тебя — и ты же первая потом будешь кричать, что вчера я все-таки проиграл. Что, не будешь? Вот то-то и оно…
Смех его был невеселым. Она молчала, глядя в упор. Он понял вопрос, который она так и не осмелилась задать. Дернул рукой. Ответил встречным:
— А разве это имеет значение?
Засмеялся.
Его плащ хранил запахи полдня, солнца и ветра. И еще чего-то такого, чему трудно подобрать название, только горечью сводит горло.
***
Стенд.
Верхний уровень
Рентури.
День догорал, славный пасмурный день, так и манивший к романическим прогулкам на грани ветра. На вышесреднем уже началась привычная вечерняя суета — запасные всегда просыпаются засветло и начинают всячески суетиться, повышенную активность демонстрируют в надежде запасными быть перестать. Для кадровых слишком рано, а самые нижние вообще встают не раньше полуночи.
Самое время порядочному орсу-штрафнику отправляться баиньки. А уж если он к тому же еще и злостный нарушитель в ранге керса…
— Вот ты где!
Рентури сцепил несколько вбок-веток в примитивном подобии сейта, развалился вальяжно, покачался. Перевернулся на живот.
— Почему ты ушел? У тебя же было право первой крови!
То, что Эльвель сидел, свернувшись в клубок, еще ничего не значило — он почти всегда так сидел, спина Для-Песни-Рожденного не способна выпрямляться до конца, она не для этого предназначена, и кто же виноват, что не вышло? Но вот то, что при этих словах Эльвеля передернуло, значить могло многое. В том числе и…
Рентури пригляделся внимательнее и со свистом втянул воздух сквозь зубы. Вечер вступал в свои права и было уже не настолько светло, чтобы не увидеть на левой руке Эльвеля, чуть повыше вириссы, свежий порез. Узкий двойной характерный такой порез, который ни с чем невозможно спутать.
След укуса.
Свеженький совсем.
— Что же ты молчал?!
Эльвель лизнул руку, глядя куда-то вдаль. Шевельнул ухом.
— А что об этом — петь, что ли?
Где-то внизу рль выводила первые жалобные такты. Рентури показалось, что он узнал мелодию.
— Конечно! Почему бы и не спеть о том, как Великий Эльвель обрывает поводок самой Эйни-ю? Была бы славная песня. Для усиления эффекта Эйни-ю можно сделать Арбитром…
— Брось. Не было никакого поводка.
Глаза Рентури сузились.
— И — давно?
— Что — давно?
— Давно у тебя… не бывает поводков?
Эльвель повернул голову. Глаза его были темно-серыми, почти черными, голос ровен и сух:
— Ты на что-то намекаешь, троекратный орс Рентури, удаленный из команды отца?
Он не оскорблял — просто обращался, как положено. Мог бы, кстати, и про безбуквенность добавить, и про неизвестную мать, в официоз и это входило…
Не добавил.
— Тебе показалось.
Рентури примирительно запрокинул голову.
В конце концов — зачем пытаться быть крылатее аврика? Глупо терять настоящих друзей из-за такой ерунды, и какая разница кто кого и когда укусил первым?
***
Базовая.
Бар «Триникси»
Экран.
Крохотная фигурка висела между небом и асфальтом в ореоле бегущих по разлаженному экрану радужных полос, хрустела конфетами и рассуждала о предназначении Божественной Зои.
Экран был большим, но старым, сменить бы, да вечно не хватает времени – в обоих смыслах этого слова. Бармен закончил протирать грязной тряпкой грязную стойку, оглядел полупустое помещение, презрительно сощурился.
Так, ничего особенного, шваль помоечная. На таких много не заработаешь, но, как говорится – минутка век бережет. Нормальный народ подтянется попозже, когда кончится смена в порту, а пока…
Зевнув, он выключил экран. Кинул тряпку на поднос. Обернулся.
Вздрогнул, наткнувшись на прозрачный холодный взгляд очень светлых глаз из-под натянутой на самые брови вязаной шапочки.
— Включи.
Оценил с профессиональной мгновенностью сильный загар и эту самую шапочку, в меру грязную и надвинутую почти что до самых глаз, чтобы уж наверняка закрыть виски. Ага, понятно… Тонкие пальцы с прозрачными ногтями, сведенные в точку зрачки. Тоже понятно.
Пожал плечами, щелкнул пультом.
Что он — законченный идиот, чтобы возражать явной отшибистке, да к тому же — из бывших?..
***
Еще одна смерть.
Мир Земля. Лина.
Кипящее золото… как оно жжет…
Оно везде.
Клокочущий поток, из которого не выплыть… не вырваться… Пламя! Больно… не подняться… не упасть… жар. Кругом только жар. Даже на губах — вкус огня. Безжалостного, жгучего. Этот огонь… совсем не такой… ох-х… ласковый.
Я… я умираю?
Не помню, не знаю, не понимаю. Слишком… больно…
Раскаленные до белизны огненные вихри рвутся на поверхность, пляшут вокруг, сжимая кольцо. Они все ближе. И не уйти от них… не уйти. Пламя, как больно!
Это расплата фениксов… за долгую жизнь — душа растворяется в Пламени, и не будет ее больше, никогда не будет…
— Лина!
Еще один огонь, еще один вихрь. Кто меня зовет?
— Лина!
Кто-то зовет. Кто-то протягивает руку… Не трогайте меня, не надо, я не хочу! Я ведь уже почти… я не могу снова…
Пусть все скорее… закончится. Алекс…
Дым — первое, что она почувствовала. Запах дыма. Едкого… От него першило в горле и очень хотелось пить. Где я? Здесь есть вода? Почему так темно? Куда делось сжигавшее ее пламя? Пить… Эй…
Но это «эй» не услышала даже она сама. Губы едва шевельнулись, а рук как будто вообще не было — лежали тяжелыми бесполезными бревнами. И не двигались. Не было и голоса…
Где я? Что со мной?
Дым…
Не выдержав, она закашлялась, и голоса появились. Правда, не ее, а чужие:
— Лина!
— Лина, тебе лучше? Открой глаза, если слышишь!
А они закрыты? Вот почему темно… Медленно-медленно, по миллиметру, поднимаются ресницы. И спешно закрываются — слишком много света.
— Лина! Преисподняя, мне же не показалось! Может, снова подпитать?
— Опять? А сама потом отсюда как выползать собираешься?
— Вас укушу, — мрачновато ответил первый голос. Анжелика… Анжелика? Феникс, подруга, сестра по клану… И Лора.
Не понимаю.
— Стоп. Мысли определенно появились! — оживилась телепатка Лора, и Лина ощутила мягкое, легче пушинки, касание к виску. — Она в сознании! О… дорогая, секунду…
К губам прижимается восхитительно холодный край жестяной кружки. Вода. Самое лучшее, самое прекрасное на свете. Прохлада хлынула в пересохший рот и горящее горло, как регенератор. Охладила, успокоила… и сразу появились силы открыть глаза и задать вопрос.
— Я… где? Что случилось?
Она помнила, что случилось — колышек красного дерева в грудь… удар, швырнувший ее с крыльца и разом погасивший звезды. Кипящее пламя, плавившее ее жизнь. Но почему она жива? Красное дерево убивает фениксов, без вариантов.
— Ты у нас. В Убежище Лиги, — мягко проворковала седая дама. — Все хорошо. Не нервничай, чары вызова уже сняли. У тебя они на порядок ниже, чем у Лёша, десяток магов справился. Хорошо почистили следы, ничего не осталось. Повелитель больше не сможет тебя даже почуять. Все хорошо…
Ах вот как. Теперь она узнала знакомые стены собственной комнаты-пещерки… правда, почему-то закопченные. Так и есть. Вон знакомый рисунок на стенке. И батарея всевозможных пузырьков — наследство Алекса. Остается два вопроса: как я попала сюда и почему по комнате слоями стелется дым, понемногу выбираясь в коридор сквозь открытую дверь.
И почему я все-таки жива. Это третий вопрос…
— А все-таки… что произошло?
Анжелика шумно выдохнула. Так, словно только что вышла из схватки с троллями. Лина невольно отметила, какой у подруги измотанный вид — до кругов под глазами. На щеке — что-то типа сажи, руки тоже перемазаны. В жизни не видела самоуверенную Анжелику в таком состоянии.
— Что случилось — это хороший вопрос, — медленно проговорила младшая феникс, почти падая на табурет. — Самой бы понять…
— Пока просто изложи.
Девушка мрачновато посмотрела на нее сквозь прищуренные ресницы. И усмехнулась бледными губами:
— Глава клана, — пробормотала она как бы про себя. — Ну хорошо.
Она дернула из волос длинную заколку, несколько раз тряхнула головой и прижалась спиной и затылком к прохладному граниту
— Я, видишь ли, ошивалась поблизости. У твоего дома. Ну, присмотреть решила за твоими убийцами. Непрофессионалы же. И мне сразу кое-что не понравилось, хоть вмешиваться не собиралась. Так что, я, можно сказать, все видела из первых рядов. Когда ты упала… словом, это меньше всего было похоже на инсценировку. Никогда не видела такого. Обычно от красного дерева мгновенная вспышка — и тело просто… ну ты знаешь. А тут… в общем, мне пришлось сбить зонд, когда ты начала гореть, и рвануть на помощь.
— Гореть?
— Да. Вид такой, словно это чертово дерево подействовало… только медленно. Ты просто… не знаю, в общем, я перенесла тебя сюда и вытащила эту гадость. Колышек. Хорошо сделан, кстати, правильно. Совсем чуть-чуть до сердца не дошел…
— Не понимаю, — на более длинные фразы сил пока не было.
— Ага. Я тоже в полной непонятке. Вот интересно: если колышек из красного дерева пропитать… ну, допустим, парализующим ядом… тем, который все замедляет, то может этот яд замедлить испепеление? Чисто теоретически?
— Не забивай… мне голову… теорией. Дальше.
Анжелика обиженно фыркнула:
— Дальше… Дальше, глава клана Феникс, вы спалили кровать. Собой.
Что?
— На дым набежало население всего коридора, так что конспирация по поводу вашего побега полетела… уточнить куда?
— Не язви, — вмешалась Лора. — Детка, я понимаю, что ты взволнована, но успокойтесь все же немного. Вот уж воистину горячие девушки — просто порох!
— Особенно одна, — тут же ответила не желавшая успокаиваться язва, — Пол и то оплавила. Я уже про одеяло не говорю…
Ах вот откуда дым… и копоть на лице Анжелики. Да и Лоры тоже. Но сейчас-то укрыта? Да… Значит — уже не горю.
— А нам пришлось удерживать кучу желающих вас потушить, глава клана. Представляете, водой. Жаль, что вы не видели это зрелище! Ну и конечно, самое интересное — снятие «вызова», когда снимающие поголовно кашляют, вытирают слезящиеся глаза и стараются не смотреть на… словом, не смотреть. Незабываемо!
Лина нахмурилась.
— Это нервы, — поспешила вмешаться всепонимающая телепатка, — Девочка очень перенервничала. И не только она…
Она выглянула в коридор и проговорила что-то вроде: «Все нормально, брысь отсюда». Послышался невнятный вопль, тут же перешедший в кашель, и несколько пар ног во всю скорость рванули по коридору — видимо, разносить новости.
А мы пока займемся ревизией своего состояния. Слабость… это понятно. Боль в груди — тоже ясно. Феникс… тихий, но живой, просто приторможенный — слишком много потратил на восстановление хозяйки.
Словом, терпимо. Встать встану… только не в ближайшие полчаса.
Лина шевельнула губами. Снова хотелось пить, но еще больше хотелось, чтобы своенравная подруга взяла себя в руки и рассказала про засаду, зонд и все остальное. Времени же нет совсем!
А подружка молчит и с ней что-то не так. Минутку… А что это?
— А почему на тебе моя одежда?
Вопрос был глупый. Просто идиотский. Совсем вы распустились, глава клана. Мама была бы в бешенстве. Лора спрятала улыбку, а Анжелика…. Судя по взгляду, Анжелика тоже не сочла вопрос достаточно умным. Или подходящим для главы клана. В широко раскрытых глазах просто светился ехидный отклик: «Это все, что тебя волнует?»
— Прошу прощения у госпожи Приближенной, что взяла ее одежду. Моя, видите ли, сгорела, когда я пыталась…
— Вас водой облить? — поинтересовалась Лора. — Лика, может быть, стоит немного помолчать, успокоиться, а потом нападать на ту, кого ты спасла? Лина, твоя подруга, хоть сейчас и срывается на язвительность, действительно спасла тебя. Принесла сюда и вылечила как-то по-своему. Наложением рук. А то мы просто не знали, что делать — к тебе даже подойти ближе, чем на метр, было невозможно, а уж лечить…
— Наложение рук… — повторила Лина… — Ясно. Поделилась… со мной… энергией?
— Поделилась? — младшая феникс как-то криво усмехнулась, — Я на тебя весь резерв грохнула. До искорки. Теперь даже ножи вызвать не могу. Так странно…
Странно? Лина совсем по-другому посмотрела на застывшую у стены фигурку. Напугана. Растеряна и напугана. Да уж… жуткое состояние собственной слабости и беспомощности. Потому и язвит. Все мы такие, фениксы, когда страшно… Страх под замок, колючки навыпуск.
— Анжелика… — надо было заставить ее взять эмоции под контроль. Надо, чтоб она внятно и четко изложила, что там было с этим неудачным (или слишком удачным) покушением. Надо было, в конце концов, отправить ее с оповещением по клану. Сообщить про готовность к побегу в любой момент. Кажется, все прошло не совсем так как надо, и он все еще в опасности. Надо было… Да когда она поступала, как надо? Анжелика сейчас… Странно было видеть дерзкую и самоуверенную Анжелику в таком виде. Она была похожа на растерянного ребенка — ребенка, который искренне не понимал, что случилось. — Спасибо. Я рада, что ты… «ошивалась рядом».
— Я просто не люблю лишней работы, — буркнула девчонка. — А Хранительница тут же спихнула бы освободившуюся должность на мои плечи.
Сил прибавилось как-то незаметно. Но ощутимо. Их хватило протянуть руку и взять кружку с водой. И подмигнуть Анжелике:
— Лентяйка…
— Еще какая! — Анжелика нерешительно улыбнулась дрогнувшими губами — почти жалобно, — А мой феникс до сих пор молчит — словно в коме…
— Детка, — встревожилась возвратившаяся телепат, — Что ты?
Теплая рука потянулась погладить по волосам, успокоить… и феникс не выдержала: по-девчоночьи всхлипнула и быстро растерла по щекам брызнувшие слезы
— Я просто… Я теперь даже перенестись не могу… А ведь меня Ян на бал пригласил.
Ну вот как тут удержишься? Несмотря на саднящую боль в груди, несмотря на сорванные планы, несмотря на полную неизвестность впереди, сквозь одуряющую слабость и тревогу… Лина ощутила, как пробивается смех. Преисподняя… Свидание! Может ли что-нибудь (ну хоть что-нибудь?) выбить из головы девушки мысль о свиданиях?
Бал.
Мир Земля.
Есть ли на свете более дурацкое зрелище, чем публика количеством около тысячи персон, рассевшаяся по берегу озера и сосредоточенно-озадаченно осматривающая это самое озеро?
Абсолютно пустая гладь воды — ни лодки, ни помоста, ни даже гейзера. Пусто. Только еле заметные ленты тянутся по темной поверхности с бликами-волнами. Но их совсем мало — лично Марианна засекла всего две ленточки, убегающие куда-то вперед, к закатному солнцу. Зачем и почему, гостям не объясняли. Разношерстная публика таращилась то на озеро, то на помосты и украшения соседей, то на пустую пока ложу Повелителя мира, то на застывшую на берегу фигуру декоратора… и тихие поначалу шепотки потихоньку становились все громче и злораднее.
— Стоит, как будто его василиск зачаровал…
— А лицо, господа… вы видите его лицо? Переживает.
— И недаром. Если он опять разочарует его величество, то на карьере можно ставить крест.
— Не только на карьере? Слыхали про его милую семейку? Они до сих пор живо интересуются своим сыночком. Меняй фамилию, не меняй, а из рода так просто не выпустят.
— Так ему и надо. Выскочка, и живет не по понятиям.
— Заигрался Ян, заигрался…
— Ну вы посмотрите, какая наглость. Заставлять нас сидеть и смотреть на пустое озеро! Какого ангела?
— Предлагаю пока любоваться на его нервную мордашку и представлять, что с ним сделает его величество…
— Кстати, насчет мордашки. Где этот его… из-за которого наш тихоня ввязался в дуэль?
— Да, посмотреть бы.
— И не только посмотреть…
Эти якобы шепотки становились все громче. И наверняка кое-что доносилось до демона-декоратора. Но тот невозмутимо стоял у края воды и не даже бровью не шевельнул. Пожалуй, Анжеликин демон стоит подружкиного внимания. Черт побери, ну куда девалась Анжелика? Лина ведь велела обеим торчать на празднике во избежание подозрений!
По разнаряженным этажам помостов вдруг покатился общий вздох. И все разом обернулись к центральной ложе. Там, очень темный на фоне золотисто-зеленой ткани занавесей, встал широкоплечий человек черной рубашке. Он подал руку молоденькой девушке переливчатом серебристом платье (а, ее высочество Зоя) и, махнув рукой подданным, опустился на приготовленный трон.
Прибыл Повелитель.
— А здесь совсем пусто-о, — капризно протянула Зойка, удивленно рассматривая обстановку. — Дим, он что, ничего не приготовил?
Вадим не ответил.
Поведение сестрицы наводило на подозрения. После истории с «подарочками» Дензил, как приказано, пригрузил Зойку работой, и та обозлилась настолько, что даже не попробовала строить свои умильные рожицы — ее способ выпрашивать прощение. Отработала всю неделю, не пикнув ни разу, и даже проблем никаких не натворила. Кто бы другой подумал — поняла что-то. Но он-то сестричку знал хорошо.
Сегодня Зайка упорно лепила из себя милого ребеночка — типа «ой-вспомни-какая-я-лапочка-и-какие-мы-были-в-детстве». Восемьдесят процентов за то, что она что-то натворила, двадцать — что хочет выпросить очередную дорогостоящую глупость. Тоже захотела себе летний дворец?
— Ди-им?
— Ешь конфеты, Зойка.
Сестра метнула сердитый взгляд и тут же улыбнулась, точно спохватившись. Точно, что-то вытворила. Ладно, с ней потом разберемся. А пока… посмотрим, что мне приготовил мой декоратор.
— Ян?
— Все готово, милорд, — отозвался голос в крохотном наушнике. Стоявший на берегу декоратор не шевельнулся.
Ожидаемо.
— Дензил?
— Все спокойно, милорд, — глава Службы Дознания отвечал в том числе и за безопасность на праздниках.
Тоже вполне ожидаемо.
— Начинайте.
Пора. Закатное солнце уже собрало все блики с темного зеркала воды. Ореол оранжево-алых облаков стремительно темнел. Пора…
Гулко ударил колокол. Поющим эхом отозвались еще три.
Публика затихла.
И Ян поднял голову. Озеро потемнело. Тихое, бесшумное и бездвижное, оно вдруг показалось пропастью. Погасли все осветительные приборы. Даже гирлянды на помостах.
И тут же вспыхнули золотом ограничительные линии.
Баммм… С новым ударом колокола с трех сторон материализовались искрящиеся лазер-панели.
В наступившей тишине мягко и нежно пропела скрипка…
Рядом с Яном возник юноша. Сотни камер сейчас видели его, миллионы экранов в разных уголках планеты. А он двигался свободно и легко. Приподняв на раскрытых ладонях небольшой футляр, он шагнул вперед… и перед ним в воздухе прорезалась золотая полоска — ступенька. Еще одна… еще. Жан поднимался по этой лесенке, не глядя на ступени — легко и быстро. Пока не оказался перед ложей Повелителя — лицом к лицу. Ящичек в его руках засветился… и мягко раскрылся. Луч снова выхватил из темноты декоратора. Ян поклонился.
— Ключ от Вашего нового Дворца, милорд.
К ученику Яна рванулись телохранители — Вадим остановил. Идиоты. Мальчишка улыбался так, что за убийцу его бы принял только полный дуб. Так что Вадим, поощрительно кивнув, поднял руку и пролеветировал в свою ладонь «ключ» — витой узорчатый стержень, словно вынырнувший из сказки для магов. Его величество довольно взвесил свой ключ на ладони. Ян молодец. Умеет… порадовать, скажем так.
Кивком он отпустил мальчишку и подбросил «Золотой ключик». А что? Отпразднуем! Как раньше! Как при Лешке…
Скоро я узнаю, где он…
А пока — празднуем! Яну награду, если дальше будет не хуже. Этому его ученичку тоже.
Зойка могла сколько угодно морщить нос. Этот ключ — только его. Дензил советовал сократить церемонию и ограничить трансляцию. Плевать.
Он хочет этот праздник.
Один взмах, один короткий жест — и в небо рванулись салюты. Они расцветили черноту в сотни красок и оттенков, они кружили вихрями, осыпались дождями и громадными снежинками, они проливались ожившим огнем… и невозможно было смотреть и говорить что-то кроме «а-ах…»они зажигали всех. И зажгли. А сами — угасли…
Когда осыпалась последняя рубиновая искра, на миг снова стало тихо и темно. Но только на миг. Дрожащий, стеклянно-поющий, печальный звук всколыхнул озеро. По золотистым линиям прошла волна, плеснули русалочьи руки, проплыли волосы, промерцали чешуйки… запрокинулись к небу сотни отрешенно-прекрасных лиц. И снова запели скрипки.
Тихо, проникновенно, ласково. Нежно, буйно, страстно!
И кто же это сказал, что водные холодны… Водные русалки не просто плавали. Они танцевали в воде, как самый лучший, самый потрясающий синхронный балет — с кипением воды, с кольцом сверкающих водяных брызг… с непостижимой красотой. Вдруг разом, на середине мелодии, скрипки затихли — и тут же слитный плеск тысячи ладоней взметнул вверх дробящееся на сотни радуг облако.
.. И словно соткал это — остров с зелеными травами… в золотом кольце песчаных пляжей и… это он, это Дворец? Такой маленький?
Гости успели только молча изумиться.
Русалки ушли под воду, но на острове вдруг стал сгущаться туман. Жемчужно-белый, нежно мерцающий… и рассыпался на десятки сильфов с их плащами-облаками.. Начинался новый балет — воздушный. Вихревой…
И над замком вырос второй этаж. Протаял из невидимости? Ян, ну ты и фокусник…
Третий «соткала» стая феечек — будто искрами осыпала.
Последней выросла башенка. Стройное, гордое, изумительно красивое здание нового Дворца замерцало огнями, окуталось фонтанами. И приветливо распахнуло двери.
Музыка стихла.
Праздник удался.
Декоратор Ян в очередной раз прошел по тонкому канату, обманув и не обманув ожидания Повелителя и его многочисленных гостей. Была пышность и торжественность — не было официоза, который Повелитель едва терпел… Были зрелища, от которых замирало дыхание — и ни капли крови, ни одного боя, чтобы потешить глаз серых советников. Была удивительная красота… И ни минуты скуки.
Уже завершился осмотр Дворца и Вадим, усмехнувшись, велел Яну встать на колено и получить награду…
Уже разочарованно поморщились Вассо из протектората Юг-1 и Деннис Шеффилд, примерявшие на себя звания архитектора и декоратора Его Величества — ведь мог же этот мальчишка ошибиться, в конце концов. Ведь немыслимо тащить две работы сразу, господа…
Уже Жан, бессильно присев на скамью за павильончиком управлением спецэффектами, закрыл лицо руками. Позади. Все позади… Все получилось. И можно смахнуть слезы, ведь никто не увидит. Можно…
Уже господа из охраны довольно вежливо вытащили мальчишку из его убежища и поставили перед Его Величеством. И тот, оглядев парнишку с ног до головы, и отдает приказ одному из секретарей. Через восемь секунд на браслет Жана намертво прикрепляются две сигнальные полоски: первая, меняющая его статус «собственности» на временный. И вторая, черная, гарантирующая полную неприкосновенность юноши для любого, кроме как по личному приказу Повелителя.
Уже закипели танцы — на песке, на вовремя развернутом «полу», а для кое-кого — прямо на воде…
Уже посыпались из набежавшей «тучки» подарки-сюрпризы для гостей, уже гости завертели головами, ожидая угощения…
Уже Повелитель, отмахнувшись от сестры, пробовал предложенные блюда, поднесенные лично главным поваром.
И никто не обратил внимания на то, как глава Службы Дознания на мгновения отвел глаза от разноцветной толпы и вслушался в сообщение вживленного «наушника». И нахмурился…