— Вот всё, что я помню, теперь я раскрыт перед Вами, как книга, — резюмировал Джет, закончив рассказ на описании заражённой лучевой болезнью прекрасной незнакомки. – Потом я пришёл в себя от холода и голода в этой тайге, шёл, жевал кору и пил талую воду… Да Вы это и сами знаете. Лоб парня горел, на ввалившихся щеках играл лихорадочный румянец, глаза воспалённо блестели. Он снова был близок к одному из загадочных приступов, над объяснением природы которых вся медицинская часть Комплекса безрезультатно билась уже третий день. Приступы не реагировали ни на какие препараты, а только час от часу становились продолжительнее. В конце концов Лютенвальд решил, что, как только продолжительность перевалит за час, тянуть дальше будет бессмысленно. Останется последнее средство – Ячейка. Лютенвальд даже заранее определил для Джета сыворотку. Геном Bombus. Модификатор по генному образцу каменного шмеля.
— Я прошу Вашей помощи, Учитель. Я не могу сам, не понимаю, как, я запутался во всех этих временах и пространствах. Но её нужно спасти. Ту девушку. Я люблю её, но я обрёк её на смерть, лучевая болезнь неизлечима, если я сам не выведу радиацию из её организма. Мы должны найти тот Портал. Маячок… У меня остался только маячок, но он намертво связан с моей Силой – той, которая для неё – просто лучевая болезнь… Надо найти… Там, в тайге… Где солнце… Прямо под Солнцем…
Глаза Джета закатились, голос перешёл в шёпот, слова стали нечёткими и бессвязными. Начался пресловутый приступ. Санитары – ксилокопы уложили бредящего Джета на каталку, дежурный врач уже настраивал реанимационную камеру…
— Нет. Это бессмысленно, доктор. Спасибо, дальше – я сам. Лютенвальд решительно остановил санитаров. — В Инкубатор.
Лютенвальд сам настроил параметры ячейки, перевёл рамку на разогрев и нажал клавишу сигнала общего сбора. Инкубатор разогревался сорок минут – ровно столько, сколько продолжался последний приступ. Через десять минут всё население Комплекса находилось возле ближайших доступных экранов.
— Панове, — сказал Лютенвальд в большой микрофон, выдвинувшийся из пульта, — друзья мои, верные соратники и ученики. Все вы знаете о нашем единственном на данный момент пациенте Джете, выходце из Гермополиса, родственного нашему комплекса, построенного в Канаде Збенешем, Сотом Двенадцатым. Сегодня, сейчас с Джетом случился критический приступ неизвестной, не поддающейся нашим исследованиям болезни. Никто не знает, какой приступ станет для Джета последним – возможно, сегодняшний. Я решил рискнуть, ибо риск это средство последней надежды. Джет будет помещён в Инкубатор, в ячейку с генным модификатором каменного шмеля. Но Джет – уже мутант, к тому же, не известного нам природного типа. Для стабилизации жизненных процессов во время нахождения в ячейке и в момент выхода из неё ему необходим дублёр, который одновременно с ним опустится в соседнюю ячейку, связанную с ячейкой Джета по принципу сообщающихся сосудов. Одновременно и тому, и другому будет произведено переливание крови по малому контуру и введена протовакцина. Перерождение пройдёт экспресс-методом, при интенсивном катализирующем воздействии. Время нахождения в ячейке – двести сорок часов. На выходе из ячейки у Джета появится генетический «близнец», связанный с Джетом по принципу «Общий ритм сердца». Пока бьётся сердце одного – другой, фактически, бессмертен, и наоборот. Теперь дело — за вами. Нужен доброволец. Итак, кто согласен опуститься в ячейку, чтобы через десять дней обрести генетического двойника?
-Я. –голос прозвучал, практически, без паузы. Говоривший знал, о чём попросит профессор, задолго до окончания монолога. К экрану шагнул Ромэ – цыган, весёлый, умный, пронырливый студент-генетик, почти всё свободное время проводивший вместе с Джетом в библиотеке, где они читали и шумно обсуждали фантастику, за шахматами или у теннисного стола. Лютенвальд спрятал улыбку среди морщин. Он изначально не сомневался в том, кто вызовется добровольцем.
Подготовку дублёра закончили за пол-часа. Ещё через восемь минут над двумя соседними гексагонами с шипением пневмозажимов закрылись шестигранные крышки.
На следующий день профессор осмотрел имеющийся в гараже автопарк и приказал расконсервировать и подготовить «Лось» — компактный двухмостовый грузовой вездеход с фургоном, предназначавшийся когда-то для передвижных медицинских, исследовательских и командных пунктов. Любили эту машину так же геологи, зоологи, картографы, егеря и прочие топтатели непроторенных троп. В классе средних колёсных вездеходов «Лось» не знал себе равных. Когда машина была очищена от смазки, проверена и готова к эксплуатации, Лютенвальд собственноручно оборудовал в фургоне небольшую темпоральную лабораторию, перенеся и установив там, фактически, всё оборудование из лаборатории темпоральных исследований кафедры вероятностного деления прямых и обратных временных потоков. Здесь были хроноскоп, аналоговый хронограф, темпоральный делитель, хроноспектрограф, синхронный и асинхронный хронометры, электронный кварково-нейтринный делитель векторного потока и мощный компьютер со специальным набором программ для обработки и анализа данных. С помощью такого набора можно было отслеживать и наблюдать, практически, любые темпоральные аномалии, и даже удерживать, или, наоборот, отклонять небольшие временные потоки, оказывая влияние на образование пространственно-темпоральных ниш, (хроноклазмов), и развитие вероятностных сценариев. Лютенвальд прилаживал и закреплял приборы, раскладывал по шкафам необходимые для работы расходные материалы и вспоминал о весёлой белокурой Ирэнэ из тысячелетнего прошлого – своей единственной по-настоящему любимой девушке, с которой у него, увы, так ничего и не сложилось, по странной прихоти мельника Курта, его спасителя и учителя, кому Лютенвальд был обязан своим становлением и дорОгой, не кончающейся вот уже тысячу лет. ДорОгой, на которой ему было суждено испытать всё, кроме любви. И, хотя профессор никогда не жаловался и не роптал на свою жизнь, повторять этот путь и эти ошибки он не пожелал бы никому. «Раз уж я не смог спасти и уберечь любви собственной – так, может, смогу помочь сделать это тому несчастному доброму парню, который лежит сейчас в ячейке Рамки, и, вероятно, видит во сне девушку с белой прядью в волосах – отважную летающую амазонку из своего первого настоящего, головокружительного приключения», так думал профессор Лебош Лютенвальд, обросший легендами в конце двадцать девятого века сильнее, чем в дремучем девятнадцатом обрастал ими алхимик и чернокнижник Лышко, мельник с Лютенвальдской мельницы.
*********
Когда срок Перерождения закончился и крышки гексагонов были открыты, профессора ожидал сюрприз. Свежеперерождённые двойники оказались не просто «генетическими братьями», но «братьями – близнецами». У Ромэ и Джета произошло совмещение памяти. Двойники знали друг о друге всё в буквальном смысле слова, и могли общаться между собой, не прибегая ни к звуковой речи, ни к жестикулярной сигнализации. У них открылась способность к взаимной телепатической связи. Насколько далеко будет работать эта связь, Лютенвальд не знал, но в пределах Комплекса таких расстояний, на которых она бы не работала, не оказалось.
Была, однако, и печальная новость. Джет, хоть и выглядел помолодевшим, и держался бодрячком, не излечился от своей странной болезни, каким-то образом связанной с утратой ядерной составляющей энергетической структуры его уникального организма. Впервые за всю историю экспериментов с Перерождением прохождение цикла коконовой терапии не дало стопроцентно положительного результата. Ну, хоть приступы не повторялись, и то хорошо. Остальное, видимо, предстоит выяснить, когда отыщется «заражённая» джетовской энергетикой девушка. Эти поиски представлялись профессору отдельной «песней». С момента появления Джета прошло три недели. Ещё несколько дней он блуждал по тайге перед тем, как попасть в «Time of Fate». Итого – почти месяц… Как течёт время в мире девушки? Сколько прошло в нём дней? (Месяцев? Лет?) Возможно, и девушки этой там давно уже нет в живых… Хотя, нет. То, что она жива, гарантирует факт ощущения Джетом маячка, связанного с перешедшей на девушку энергией. Пока маячок не «погас» — можно не сомневаться, что она жива. Что ж, есть маячок – значит, по крайней мере, есть точное направление на мир. Вести поиски в пределах одного мира несказанно легче, нежели вести их во всех подпространствах и вероятностях Кристалла…
…Не журчит вода. Не гремят, не крутятся жернова. Не мелет мельница. Тревожная тишина разлилась кругом. СтоИт у окна старый Мельник, глядит на ворота. Который день слышатся ему во дворе лёгкие, невесомые шаги. Певунью ждёт Мельник. Погибель свою ждёт.
*******
Отправление наметили на двенадцатое мая. Фургон снарядили заранее. Под диваном расположили кейс переносного медблока, загрузили запас консервов, круп, муки, сухарей, соли, сахара и прочих кулинарных излишеств, закачали полные баки воды для кухни и душевой, заправили газ, бензин и дизтопливо для отопителя. Долгих прощаний профессор не любил, да и не долгих тоже. Никаких не любил. Потому, передав последние наказы юристу, он просто кликнул подготовившихся ещё с вечера дублёров – «близнецов», усадил их в фургон, нажал кнопку грузовой подъёмной платформы, на которой стояла машина, и забрался в кабину. Через три минуты платформа подняла грузовик во внутреннее пространство одного из бетонных строений бутафорского поселения «Три Медведя». Лютенвальд вытянул обогатитель, повернул ключ, мотор сделал с десяток холостых оборотов и загудел, прогреваясь… Через пол-часа грузовик, добросовестно меся всеми четырьмя колёсами талую землю, не спеша пробирался на юго-запад по угадываемым среди поросли и жухлой прошлогодней травы колеям. В фургоне Джет впился взглядом в экранчик компьютера хроноскопа, плавно перемещая ползуны ручной настройки. Автоматике он не доверял.
Проездив весь день по размокшим лесным просекам, тропинкам и просто так, безо всяких ориентиров, лишь бы между ёлок не застрять, и так ничего и не обнаружив, решили сменить тактику: разметили лес на квадраты, и стали обследовать один за одним, по степени вероятности нахождения там точки выхода. Визуально места Джет не помнил, более-менее ориентироваться начал только на второй день, по началу же двигался на «автопилоте», полагаясь исключительно на интуицию.
Квадраты тоже принесли мало успеха, только в одном из последних Джет, кажется, обнаружил некоторые запомнившиеся ориентиры. Решили поспать, чтобы с утра с новыми силами начать поиски. Остановили машину на небольшой поляне, поужинали, улеглись, разложив спальные мешки.
Джету не спалось. Тускло горела желтоватая дежурная лампочка, мерно тарахтел генератор, раскалённая печь заставляла расстёгивать молнию спальника и просто укрываться им, как одеялом. Дизельный отопитель не включали: экономили топливо. Солярки больше может и не найтись, а дров в тайге – сами понимаете… Джет лежал и думал о Перерождении, о своём новоявленном двойнике… Ну и, конечно, о девушке. Жаль, так и не расслышал тогда её имени… Постепенно зрительные нервы стали отключаться. Джет понемногу начинал засыпать. Вдруг в его тело словно вонзились десятки тончайших холодных игл. Сон мгновенно исчез, глаза переключились в ночной режим – ещё одна способность, подаренная Инкубатором… Пустяк, а приятно… Джет откинул спальник и сел. Рядом завозился, проснулся Ромэ. Протёр глаза, посмотрел на Джета… И наскоро свернул спальник. Оба брызнули в лица по пригоршне воды и молча гуськом выскользнули из фургона. Фонарь Джету был не нужен, а Ромэ ориентировался по импульсам двойника…
Хлопнула входная дверь, и профессор окончательно проснулся от того, что его довольно настойчиво трясли за плечо. Откинув спальник, обнаружил, что над ним стоял запыхавшийся Джет.
— Учитель, проснитесь. Я… Мы нашли. То самое место. Идти туда надо срочно, там, на той стороне, что-то не так, можно опоздать…
Двигатель машины уже работал, фары горели. Лютенвальд не заставил повторять дважды. Сел, открыл шкаф-пенал, разложил и включил компьютер хроноскопа.
— Глушите генератор, пойдём на аккумуляторе, а у точки отключим и его, и всю аппаратуру: согласно теории, электроника в портале может повести себя не адекватно. Джет, иди в кабину, вам лучше держаться рядом. Я прослежу за аппаратурой. Всё, вперёд.
Джет выскочил, закрыл дверь фургона, почти одновременно хлопнула дверца кабины. Мотор рыкнул, машина дёрнулась и поползла вперёд. Грузовики Ромэ до этого водил не часто… Через несколько минут петляний, переваливаний через кочки и продирания через мелкий подлесок грузовик остановился. Запищала внутренняя связь, голос Джета сказал: «Приехали! Точка выхода – прямо перед нами!» Лютенвальд и сам видел, что портал находится рядом. Это был «стихийный» прокол в пространстве-времени, оставшийся после прохода значительной физической массы. Такие проколы могут удерживаться до полутора месяцев, в зависимости от концентрации энергий в месте, на которое пришёлся разлом, от дальности «прыжка», от фактической массы прошедшего через разлом тела и ещё от нескольких менее значимых факторов. Этот прокол был уже довольно слаб, ему оставалось жить считанные дни, если не часы. Лютенвальд выключил хроноскоп, прошёл к панели управления энергоблоком, отключил центральный рубильник питания и отключил аккумулятор от преобразователя. Энергосистема фургона изолирована. Всё готово к «прыжку». Лютенвальд нажал кнопку связи: «Всё готово. Трогаем!», и отключил питание селектора. «Лось» взревел мотором, вздрогнул и пополз в разлом. Чувство реальности и все привычные ориентиры – верх, низ, стороны, направления – растворились в сером матовом небытие. Лютенвальд почему-то вспомнил занимательный парадокс, открытый неким учёным прошлого тысячелетия, по фамилии Шрёдингер. В предложенном им опыте некий абстрактный Кот помещался в ящик вместе с ампулой яда и устройством, которое срабатывало в пятидесяти случаев из ста, разбивая при этом ампулу. Для внешнего наблюдателя на момент окончания опыта вероятность обнаружить в ящике кота живым либо же мёртвым делилась ровно пополам. А поскольку реальность не отделима от сознания, и реально лишь то, что мы осознаём, получалось, что для наблюдателя в этот момент кот в ящике был с равным успехом как живым, так и мёртвым, то есть, теоретически, с точки зрения реальности, создаваемой сознанием наблюдателя, кот находился либо в промежуточном состоянии, либо – одновременно в двух. Лютенвальду представилось, что с точки зрения сознания любого теоретического наблюдателя, оставшегося в их родном мире, фургон был сейчас таким «ящиком», портал – «ампулой», способной с равной вероятностью сотворить с ними всё, что угодно, а сами они – «котами»… Песчинки, безвозвратно затерявшиеся в необозримой пустыне Времени, безумные отшельники на его обитаемых и необитаемых островах. Робинзоны Шрёдингера.
Ощущение полёта внутри самого себя сменилось невесомостью, только почему-то при этом вернулись понятия «верха» и «низа». Лютенвальд прошествовал к двери, совершенно не чувствуя собственного веса, повернул ручку. Серое ровно светящееся ничто залило открывшийся проём. Машина висела в пустоте и одновременно стояла на какой-то невидимой тверди; поодаль серая бесплотность слегка структурировалась, образуя подобие стены. То тут, то там в ней возникали более светлые области – прямоугольники, овалы, круги. «Двери», — подумал профессор. Одна из таких «дверей» имела форму вертикального ромба и стабильно мерцала неподалёку, не исчезая и не перемещаясь. Из кабины выскочил Джет, и тут же, не шагая, оказался возле ромбической двери. От него в центр ромба протянулся лохматый синий луч. Тело мутанта начало окутываться ярко светящейся ультрамариновой дымкой. Джет наклонился к «двери», словно пытаясь разглядеть что-то на той стороне, и вдруг с низким, словно замедленная магнитная запись, криком: «НЕЕЕЕЕТ!!!» на английском языке, резко отклонился назад, вытянув руки, словно бы схватившись ими за энергетический шнур. Ромэ в одно мгновение оказался позади Джета и, казалось, начал игру в детскую народную сказку про репку, которую гуськом вытаскивали обитатели деревенского дома, включая собаку, кошку и мышь. Не раздумывая, Лютенвальд шагнул-переместился к близнецам и принял на себя роль внучки. Все вместе они постепенно отступали-перемещались к фургону, вытягивая через портал то, что находилось на другой стороне шнура, и что в первый промежуток взгляда увидел там Джет. Вдруг усилие сопротивления резко увеличилось, шнур стал истончаться. Джет уже сиял, как подсвеченный изнутри рождественский ледяной истукан, и, по-видимому, старательно подпитывал шнур, не давая ему прерваться. Наконец, пробив мутную мембрану, из серого ромбического облака показалась взлохмаченная женская голова с широкой белой прядью посреди густой тёмной шевелюры, и в Тоннель Межвеменья, вцепившись друг в друга, ввалилась процессия, словно вырванная из детского приключенческого мультика. Девушка с белой прядью, затянутая в пафосный зелёно-жёлтый облегающий комбинезон, по всей видимости, была без сознания. На её спине, всадив в ткань когти всех четырёх лап, висел жирный пушистый бело-рыжий кот. За ноги девушки мёртвой хваткой держалась ещё одна особа прекрасного пола, в не менее пафосном одеянии, только не жёлто-зелёном, а красно-оранжевом. В эту вцепилась ещё одна, в каком-то немыслимом не то охотничьем, не то пиратском костюме. И, наконец, компостируя зубами её одежду, последним шедевральным аккордом цепочку замыкал великолепный экземпляр уссурийского таёжного тигра, оранжевые полосы на его теле, казалось, светились так, что соперничали в яркости с ореолом вокруг тела Джета… Лютенвальд отрешённо залюбовался роскошным зверем, и боковым зрением заметил, что фургон стоит и одновременно перемещается, заваливается набок, стробоскопическими рывками сползая к клубящейся киселеобразной стенке Тоннеля… Профессор попытался закричать, но голос изменил ему, из горла вырвался только хрип и пара гулких нечленораздельных звуков… Тогда Лютенвальд что есть силы наподдал ногой по мягкому месту Ромэ и одновременно дёрнул его на себя, разворачивая лицом к грузовику. Близнец понял всё, потянул, и одновременно с ним на себя всю процессию рванул обретший, наконец, свою прежнюю силу Джет. Прыгнув-переместившись, они оказались у входа в фургон, и Лютенвальд, схватившись за поручень, втащил внутрь сначала себя, затем, одного за другим, дублёров-близнецов. Остальное доделал Джет, буквально зашвырнул в фургон девушек и кота. Тигр, огрызнувшись, сам прыгнул внутрь. Захлопнув фургон, Джет материализовался в кабине. Ромбическая «дверь» бесследно растворилась в плавном бесконечном течении стены. Фургон, всё больше кренясь и погружаясь колёсами в волнующееся дымчатое ничто, медленно вплыл в раскрывшуюся чёрную пустоту Слепого Портала. В следующую вспышку Вечности никакого намёка на присутствие уже не было. Тоннель Межвременья снова был недвижен, спокоен и пуст.