Восемь лет после этих событий я не возвращался к своим записям и не покидал Комплекса, пытаясь осмыслить, что же я сотворил и во что превратился сам за эти бесконечные столетия. Я избавил мир от монстра, а монстра – от пытки жизнью со страшным, неподъёмным грузом вины. Жизни с осознанием себя тем, кем он стал вместо обыкновенного человека, не способного поднимать стокилограммовые тяжести, побеждать в рукопашной схватке с медведем-шатуном и выживать после попадания горстью дроби из ружья, но способного любить, радоваться и мечтать, как все люди. И, как все люди, имеющего право на Счастье. Я избавил монстра от всего этого. А заодно – и от жизни. И от призрачного, почти нереализуемого права на Возвращение к себе-человеку. Почти не реализуемого. ПОЧТИ. Всё бы ладно. Только вот – это «Почти»… Кто давал мне власть перечеркнуть его? Я искал ответ на этот вопрос – в книгах, мыслях, снах. И не находил. Получалось, что нет у меня такой власти. И никогда не было. Я просто забрал жизнь другого существа – заблудшего, грешного, изменившегося… Но – живого. Я забрал у него то, что никогда ему не давал. Просто убил его. У-бил. Того, кто доверил мне все свои тайны, свою историю. Того, кто пришёл ко мне за помощью, как приходят к Богу. Я не нашёл для него лучшей помощи, нежели смерть. Не нашёл даже такой безделицы, как прощение. Чем же, после этого, я сам отличаюсь от таких, как он? Выходит, я – такой же моральный урод, такой же монстр, выползший из пропитанных тяжёлым запахом крови мрачных пещер языческого прошлого. Убийца, который сначала спускает курок, и только потом думает. Если думает вообще…
А время шло. И, как ему и положено, требовало оставить мёртвых – их мертвецам. А от живых требовало жизни: участия, действий, решений. Выбора стороны. И вот я снова отправился на Запад, в новый, возрождающийся из пепла мир.
Центральная часть европейской территории понемногу окультуривалась под дыханием своего славного прошлого. Строились города, оживали фабрики и заводы, ремонтировались старые и прокладывались новые железные дороги и автотрассы. Начинали работу учебные и научные заведения, больницы, магазины, банки. Возобновили вещание радио и телевидение, начинала возрождаться электронная Сеть. А западнее, там, где обосновался Игерийский Княжий Альянс, бушевала война. Там княжества, объединившиеся под железной рукой некоего Великого Князя, превращали в крошево и месиво тех, кто отказался добровольно склонить голову и войти в состав новой Игерийской Империи, предпочитая опасную свободу защищённой и сытой зависимости. Я увидел разношёрстные, плохо вооружённые отряды повстанцев и увидел противодействующую им армию – вымуштрованную, вышколенную, как на подбор, отлично вооружённую и экипированную. Стройные ряды тёмно-серых гимнастёрок рядовых, расцвеченные в строгом геометрическом порядке ржавчиной кирпично-коричневых кителей офицеров, напомнили мне картины так называемых «психических атак» элитных подразделений Вермахта в архаическом двадцатом веке. «Люди совершенно не изменились за последнюю тысячу лет»… И пусть прошло только шесть столетий – не думаю, что в людях что-либо изменится, когда минуют следующие четыре.
А потом я увидел, как падают, сражённые одиночными выстрелами, повстанцы, и как продолжают двигаться роты Империи , даже не спотыкаясь, под прямым автоматным и пулемётным огнём. И тогда я понял, что знаком с Великим Князем лично, и даже обязан ему жизнью. Мало того. Вечной жизнью. Стремительно наступающая армия была армией веспов. И создать её, кроме моего ученика и спасителя Збенеша, было некому.
Мы встретились через месяц, когда последние очаги повстанческого пожара были погашены, война окончена, и границы Игерской Империи определены. В роскошном, пугающем своими масштабами княжеском зАмке мне был оказан приём, достойный, пожалуй, даже не королей, а представителей дружественной инопланетной цивилизации. Збенеш, которого теперь звали Эдвард, (Великий князь Эдвард), давно искал и ждал меня. В перерывах между застольями он рассказывал мне о том, как жил все эти годы, показывал рисунки, фотографии, видеозаписи. Подобно мне, Збенеш вёл исследования в генной инженерии, только, в отличие от меня, работал не с геномом шершня, а с геномом обыкновенной осы. И, если я мечтал о создании сильных, выносливых рейнджеров – геологоразведчиков, картографов, космонавтов и прочих первопроходцев, то Збенеш мечтал о другом. Его воображением владели идеальная армия и мировое господство. Жёрнов сделал ещё один оборот. В ковш упало ещё одно звено из цепи моей жизни. Передо мной, развалившись в инкрустированном рубинами золотом кресле, сидел уже не мой ученик. Не Збенеш. То был Великий князь Эдвард. Человек, с которым я был абсолютно не знаком. Человек, потому что он мыслил, как человек, ставил перед собой цели, присущие человеку, и достигал их чисто человеческими средствами. Человек, который ни за что не стал бы тратить своё время и силы, чтобы спасти старого, немощного, умирающего мельника. И теперь с этим человеком нужно было быть осторожным.
Эдвард рассказал о том, как в конце двадцать второго века покинул Европу и перебрался в Канаду, как построил на её северных просторах Гермополис, подобный «Time of Fate», только, помимо подземных уровней, имеющий мощный надземный купол, по площади равный приличному городку. Именно там Эдвард пережил катастрофу. И именно там, в Гермополисе, появились на свет первые удачные весполюди. Долгое время срок их жизни был совсем коротким, как и у любых рабочих особей пчелиного семейства, потом Эдварду удалось несколько продлить их годы; но тут возникла новая проблема – неестественно высокая половая активность веспов и извращённая, садистская форма её проявления. Как и многие мутанты, веспы были бесплодны; но мужского либидо при этом никто не отменял. Эдвард пытался купировать влечение медикаментозно, пытался вводить препараты-блокираторы в первородный раствор; результатом была потеря не только сексуальной активности, но и большинства основных качеств, необходимых «воинам нового мира» — амбициозности, агрессивности, решительности. Пытался он производить на свет веспов-женщин. Получились амазонки с функцией секс-бомб в прямом смысле слова. Минимум раз в месяц каждая из них по своему усмотрению набирала себе целую группу партнёров, удовлетворялась с ними по очереди, и неизбежно убивала каждого партнёра – иногда с жестокостью, но чаще – просто чётко и по-деловому, как выбрасывают в мусорный контейнер использованную салфетку или остаток выкуренной сигареты. При попытке в любое другое время домогательств со стороны мужчин результат был тем же: безжалостное, молниеносное убийство. Женщины оказались чуть слабее, но настолько стремительнее и ловчее мужчин, что представили собой серьёзную проблему для целостности создаваемой армии. При этом сами они далеко не всегда беспрекословно подчинялись приказам, и по большей части делали, что хотели. В конце концов, всех их пришлось поголовно дезактивировать. Эдвард так и выразился: «Дезактивировать». Не «убить», не «уничтожить» — дезактивировать, выключить, как переставший показывать телевизор или начавший перевирать показания прибор. На данном этапе эту проблему кардинально решить так и не удалось, и пока особей, у которых либидо начинало совсем уж «зашкаливать», тоже «дезактивировали». Тем же способом, которым я убил Алекса.
А вот решение, как продлить короткий век весполюдей, было оригинальным, и мне оно даже понравилось. Для производства новых особей Эдвард набирал маленьких оборвышей – больных детей-сирот, находящихся в критической стадии болезни, либо же страдающих не совместимыми с нормальной полноценной жизнью нарушениями и пороками. Благо, такого «материала» в современном постапокалиптическом мире было множество – в любом заброшенном городе, в любых подвалах окраин, на любой свалке таких детей обитали тысячи. Весполюди, получившие иньекцию эликсира Перерождения и ушедшие в кокон в возрасте до десяти лет, выходили, как и все остальные, абсолютно здоровыми, но имели гораздо более гибкое сознание, значительно лучшую обучаемость, и проживали дольше взрослых прошедших перерождение особей на 15-20 лет. Я решил взять придуманный Эдвардом метод на вооружение.
Мы расстались на самой дружелюбной ноте, договорившись через некоторое время снова встретиться здесь же, на «нейтральной» территории. В гости ко мне Эдвард, слава Всевышнему, не просился; но ведь и сам не предлагал мне посетить свой Гермополис. Очевидно, нежелание случайно засветить распиханные по тамошним шкафам скелеты пересилило желание поискать таковые у меня. Но на всякий случай я прикинулся простачком, и обрисовал «Time of Fate» вовсе не как огромный и разносторонний исследовательский комплекс, а как скромную сеть лабораторий, замаскированных под поселение «Три медведя», и выживших-то, собственно, скорее благодаря затерянности в таёжной глуши, нежели хорошим защитным качествам. Про вертолёт соврал, что это, мол, шальная удача – нашли не разбитым на одном из брошенных военных аэродромов. (Правда, надо сказать, ни одной столь шикарной машины в его армии не было и в помине – обходились, в основном, вертушками развесистого и многоцелевого семейства «СИ», которые получили в довоенные времена широчайшее распространение и теперь найти такие целенькими на заброшенных аэродромах не составляло никакого труда. Я порадовался, что хватило ума не полететь на чём-нибудь потяжелее – на «Фрегате», скажем, или на «Громобое». Боюсь, против такого соблазна Эдвард мог бы и не устоять…) На прощанье я невзначай спросил его о планах относительно бывшей Центральной России. («Нет, разумеется, я не настаиваю, ты вправе сохранять свои планы в секрете!») Он рассмеялся и вполне охотно ответил, что глупостей Наполеона и Гитлера повторять не собирается, и с Удельскими кнесами будет в течение длительного времени поддерживать самые добрососедские и сотруднические отношения. «В конце концов, Удельские земли – такой замечательный, дешёвый экспериментальный и испытательный полигон, за происходящее на котором вдобавок придётся нести ещё и минимум ответственности!» — оптимистично закончил Эдвард. У меня по спине проскакало стадо цепких холодных мурашек. Я прошествовал к «Серому гусю», в твёрдой уверенности, что спокойного сна в ближайшие годы мне не видать, как довоенной Москвы.
Был разгар лета. Благостное, мягкое тепло разливалось вечерними волнами, и юго-западный ветер слегка шевелил метёлки луговой травы по краям посадочной площадки. Я закрыл дверь, сел в кресло и пристегнул крестообразный ремень. «Серый гусь», мягко заурчав, отделился от поверхности и стал стремительно набирать высоту, одновременно отклоняясь к востоку. В левый иллюминатор упрямо бился выползший откуда-то здоровый лохматый шмель. Бедняга. Сядем, надо будет обязательно поймать и выпустить. Вертолёт набрал расчётную высоту, и секундный момент невесомости сменился стремительным горизонтальным ускорением. Давяще цвиркнуло в ушах. На грани слышимости завыли турбины, сложился и втянулся в фюзеляж винт, и машина перешла в горизонтальный полёт. Я сидел и обдумывал всё, что видел и слышал в княжеском дворце Здварда. Веспы – воины, воспитываемые в техниках тибетских боевых монахов, перемешанных со стальной логикой и дисциплиной Вермахта. Игерийская Империя. Недвусмысленные намёки Князя на закулисное манипулирование менее искушёнными и опытными Удельскими кнесами. И – надёжный Гермополис, в глубоком «тылу», чистый, ничем не запятнанный и ни в чём не замешанный – отличный «санаторий для зализывания ран» на любой экстренный случай… Да, в уме, расчётливости и политической дальновидности Эдварду не откажешь… А вот идею с убогими беспризорниками надо перенять, как сам не догадался, решение ведь на поверхности лежало! Переутомлённый за этот день, я вытащил из-за сиденья коричневый суконный плед – кто ж запретит старику маленькие причуды! – накинул его на колени и решил немного поспать. Шмель низко, убаюкивающе жужжал на стекле. До дома оставалось ещё около двух часов лёту.
Проснулся, когда вертолёт уже погасил скорость, выпустил шасси, выбросил винт и начал спуск. Говорил ведь: спокойно теперь не уснёшь. Как в воду глядел. Снились маршируюшие с вытянутыми вперёд правыми руками колонны одинаковых, как пулемётные гильзы, веспов, и развевающиеся повсюду знамёна на пронзительном осеннем ветру – почему-то треугольные, в широкую вертикальную жёлто-чёрную полосу. Я расправил затекшие руки, покрутил головой и свернул на коленях сползший плед. За иллюминатором проплыли макушки сосен, по ветке метнулась испуганная гулом двигателя белка. Вертолёт максимально замедлился, завис на мгновение, затем мягко коснулся колёсами нагретого дневным солнцем металла площадки. Дождавшись, пока лопасти остановились, сложились и спрятались в корпус, я отстегнул ремни, встал, сунул плед за кресло и открыл дверь. Шмель возобновил героические атаки на иллюминатор. Я достал из кармана платок, сложил вдвое и накрыл насекомое, затем аккуратно собрал платок в кулак. Шмель возился в платке и возмущенно звенел. И тут меня осенило. Я замер с открытым ртом и зажатым в кулаке шмелем. ВЕСПЫ! Чёрт! На кой сдались мне эти веспы?! Чего я зациклился на осах и шершнях?! Идиот, старый тупоголовый идиот!!! Я сотни лет циклился на шершнях, агрессивных и хищных, совершенно забыв о том, что среди перепончатокрылых общественных насекомых полно других, геном которых гораздо более подходит для достижения моих целей – например, различные пчёлы, или вот хоть те же шмели!!! Шмель изловчился, отыскал край платка и совершенно справедливо тяпнул меня в основание мизинца. Я взвыл и разжал кулак. Насекомое сердито загудело крыльями, снялось с платка и грузно вылетело в дверной проём.
В скором времени Комплекс загудел, как встряхнутый улей. Нужно было проделать множество мелкой и крупной подготовительной работы, подчас нудной, рутинной и не дающей быстрых и видимых результатов. В «Time of Fate» катастрофически не хватало сотрудников, и было решено провести социальный эксперимент по набору новых кадров из молодого местного населения, для чего я построил в Колывани маленький филиал Комплекса, где свеженабранные «рекруты» проходили проверочный, («нулевой»), и первый циклы подготовки. Конечно, такое «рекрутирование» поначалу давало весьма непредсказуемые результаты, очень много народу отсеивалось на нулевом и первом циклах; но всё же это было лучше, чем ничего. Параллельно с подготовкой новых кадров я начал строительство в «Time of Fate» принципиально новой системы перерождения – коконовый инкубатор. Проще говоря, соты. Пустив под это дело одну из надолго теперь опустевших лабораторий дальних космических исследований, представлявшую собой длинную комнату, расположенную у внешней стены бункера и посему имеющую дугообразную форму, я подготовил внутреннюю систему генерации и поддержания микроклимата и заложил первые ячейки. Через какое-то время я вдруг почувствовал себя дурно – не то, чтобы чем-то заболевал, а просто общая усталость и разбитость, ощущение тяжести прожитых лет. Странно. Чувство это мне было хорошо знакомо, оно накатывало, когда я проживал после очередного «обновления», в среднем, пятьдесят – шестьдесят лет и пора было снова «отдохнуть» в коконе. Но сейчас от последнего «отдыха» я прожил всего-то восемнадцать лет… Тем не менее, не считаться с усталостью было нельзя, и мне пришлось забраться в кокон. Правда, в этот раз я ограничился всего десятью годами.
К выходу меня ждало несколько новостей. Из приятных были те, что или агитаторам как-то удалось приноровиться, или тренеры и преподаватели в колыванском филиале стали работать эффективнее, но за эти годы набор новых кадров дал очень хорошие результаты. Даже после всех стадий отсеивания штат Комплекса не только не уменьшился, а даже увеличился на целую треть. Второй отличной новостью был полностью законченный, подготовленный к приёму «личинок» инкубатор. Поглядев на него, я остался крайне доволен. Строившая инкубатор команда не просто качественно и добротно сделала свою работу, но подошла к ней с оптимизмом, и даже с некоторым чувством юмора. Вдоль всей внешней стены, ниже магистрали коммуникаций, шла изумрудная надпись красивым готическим шрифтом: «Умереть – или шагнуть за Предел!» Надпись как нельзя точнее подходила к духу предстоящих экспериментов. Не знаю, кто как, а я оценил. Дальше были ещё всякие мелочи, вроде весьма продуктивной добычи алмазов и пуска небольшого цеха по их огранке и шлифовке, (кстати, додумался и ввёл ноу-хау кто-то из новеньких, местный). А потом пришло время плохой вести. Пару месяцев назад за хребтом разразилась новая война. Удельские кнесы объединили свои армии и пошли на Игерию. Не все, конечно. Кто помудрее, покрутили пальцами у виска и остались в нейтралитете. Но всё равно, безумцев, собравшихся закидывать шапками регулярную армию веспов, набралось достаточно.
Сквозь сероватые линованные листки докладов и отчётов, сквозь мерцание экрана монитора я видел, как вибрирует, ускоряя вращение, чёрное от времени мельничное колесо, слышал, как победно гремит жёрнов и как гулко, торжествующе хохочет Жнец. Как бы ни оборачивался спор – он всё равно всегда остаётся в барыше.
«Мне безразлично, чем закончится эта стычка» — так я убеждал себя, снова и снова, притягиваемый, будто железо – магнитом, сводкой о начавшемся конфликте. «Это – не моя война»… Но чем больше убеждал, тем глубже понимал: не правда. Ещё какая моя. Ведь в ней участвует тот, кому я обязан всей своей бесконечной жизнью, каждым её годом, днём, часом. Причём, участвует не по своей воле и не в роли захватчика. Конечно, я понимал, что противопоставить агрессору, рядом с шикарной армией Великого князя Эдварда, мне просто некого, любая попытка помочь ему с моими силами покажется смехотворной. Но для совести это было плохое лекарство. Вдруг пришла мысль: а что, если подогнать к границам Игерской империи все три моих военных вертолёта – штурмовик «Серый гусь», тяжёлый бомбардировщик «Фрегат» и ракетоносец «Громобой»? Вряд-ли появление этой эскадрильи станет переломным моментом, но, думаю, всё же посодействует хотя бы частичному отрезвлению кнесов от завоевательского хмеля, а о конспирации перед Эдвардом можно больше не заботиться: на фоне общей проблемы наличие у меня этих вертолётов будет уже не так важно. И, потом, я ведь уже говорил – у него из авиации, практически, одни только «СИ». Даже через строй таких машин один только «Серый гусь» пройдёт без единого повреждения, при этом не оставив после себя в небе ни одной из них. Не станет он нарываться. Во всяком случае, не сейчас, не в такой обстановке.
На следующее утро «Фрегат» и «Громобой» были расконсервированы, и вместе с «Серым гусем» подготовлены к боевому вылету. Газовые турбины «Фрегата» разогревались, стержни двигателей «Серого гуся» и «Громобоя» ушли в камеры катализаторов. В девять часов эскадрилья поддержки поднялась в воздух. Я, как обычно, летел на «Сером гусе», а справа и слева, на чётко выдерживаемом расстоянии, держались «Фрегат» и «Громобой», и солнце холодно поблескивало на стволах аннигиляторных пушек и на боеголовках ракет. Всё-таки не напрасно мои старые пилоты, поколение за поколением, тщательно выкладывали мозаику знаний в головах молодых, дерзких, мечтающих о подвигах учеников, не зря часами непрерывно поглощали энергию авиасимуляторы и тренажёры! Команда пилотов, никогда не видевших неба из кабины крупнее, чем у «СИ-2», отлично показывала себя в дебюте за штурвалами грозных боевых рукотворных монстров.
Мы шли к границам Игерии на предельной высоте. Но опасаться, как оказалось, было некого: все возможные и не возможные силы были кинуты кнесами на передовую, и под нами проплывали, практически, пустующие города, осиротевшие фермы, пашни и пастбища. Никто из них даже не предположил, что с востока тем временем тоже запросто может появиться опасность, и кто знает, что окажется страшнее – она или потенциальные, но пока ещё никого из них не трогавщие веспы Эдварда. Так мы, совершенно никем не замеченные, свободно пролетели над наивной, безлюдной летней страной, и к вечеру оказались в тылу наступающей армии. Тут я воочию сумел убедиться не просто в близорукости, а в полной слепоте Удельских кнесов. Армия была похожа на бестолковое сборище оборванных бомжей. Да, собственно, им она и являлась. Видимо никто из тех, кто сумел хоть как-то устроиться в жизни нового мира, идти на эту самоубийственную авантюру не захотел, остались только те, кому нечего было терять и не на что надеяться. А здесь, в случае победы, им было, видимо, обещано очень не хилое вознаграждение, если они так уверенно топали подставлять свои глупые головы под весповские пули. Я дал команду снизиться и пройти над нестройными колоннами на бреющем. Когда эти горе-солдаты увидели вынырнувшего из облаков «Гуся», а за ним – неторопливо выползших винтокрылых монстров, утыканных различными стволами, контейнерами, турелями и прочей боевой атрибутикой, выдержанной в стиле последних довоенных космобоевиков, то несколько шеренг просто распались, сбились с шага и припустили бежать в произвольных направлениях, рефлекторно накрыв головы сжатыми сверху руками. Распустились и мгновенно увяли цветки выстрелов – офицеры стреляли по дезертирам, но эти выстрелы имели на бегущих такое же влияние, как на стадо мигрирующих бизонов – камешки из мальчишечьей рогатки. Тем не менее, одна из внутренних шеренг колонны относительно быстро сориентировалась, развернулась «кругом», опустилась в положение «с колена» и открыла огонь из всего, что нашлось в их убогом арсенале. Правда, было там, как в той шуточной песенке: «Всеразличные гранаты и от пушки два куска…» Броне вертолётов от всего этого вреда было не больше, чем если бы они просто обкидали нас дорожным щебнем. Для закрепления «психического эффекта» я приказал «Серому гусю» и «Громобою» дать залп свето-шумовыми гранатами. Чистая пиротехника, но не расстреливать же этот «бомжатник на выгуле» боевыми… Эффект от залпа превзошёл все ожидания. Ближайшие к местам разрывов шеренги покатились по земле, держась за глаза и уши, их вопли доносились до нас, перекрывая шум двигателей и проникая сквозь броню и внутреннюю обшивку. Ещё большая, чем в первую волну, толпа кинулась врассыпную, бросая оружие и амуницию. Теперь бежали и офицеры. На марше, вместо многотысячной армии, остались мелкие, разрозненные кучки сбившихся, как овцы в ураган, полностью деморализованных людей… И вот с этим кнесы собирались воевать против армии веспов?! Цирк какой-то бесплатный…
В полном недоумении я приказал набирать высоту и лететь к передовой. У меня возникали тягостные опасения, что в этой горе-интервенции всё совсем не так просто. И тут расцвели огненные лотосы воздушных разрывов. Били ракеты ПВО. Хорошо били. Выверено. Профессионально. А опасения-то были не напрасны. Вот теперь моим пилотам придётся действительно показать всё, чему они научились за годы занятий и тренировок.
После первого залпа был второй, оказавшийся более прицельным. У «Громобоя» была повреждена нижняя ракетная аппарель, «Фрегат» получил пробоину в правом топливном баке. К счастью, он оказался пустым – именно его, по счастливой случайности, пилот израсходовал первым. Пришлось активировать нижние силовые экраны. Гудящие голубоватые «тарелки» с синими прожилками разрядов скрыли вертолёты как от визуального наблюдения, так и от досягаемости всего, что легче «ФАУ-4». Оставалось надеяться, что такой экзотики в арсенале кнесов не водится. Так или иначе, после нескольких эффектных, но совершенно бесполезных взрывов на поверхностях защитных экранов обстрел был прекращён, и мы беспрепятственно пересекли линию фронта, которая находилась, собственно, на границе с Игерией. Пока небольшая рота быстрого реагирования, вооружённая, кроме всего прочего, активными силовыми щитами, шутя сдерживала героические бомжиные орды, ровные, стройные отряды веспов чётко, без сутолоки стягивались к месту вторжения. Но теперь я был твёрдо уверен: именно этого кнесы и ждали. Странно, что Эдвард сам не додумался. Я заметил, как в отдалении опустился тяжёлый польский «Орзет» с характерной стилизованной осой на борту. Из вертолёта в окружении эскорта веспов вышел Эдвард. Я приказал «Серому гусю» садиться, а «Фрегату» с «Громобоем» — барражировать район боевых действий. Через несколько минут мы поздоровались с Эдвардом. Великий Князь был весел, чтобы не сказать – «беспечен». На мои поспешные рассказы о серьёзной воздушной атаке и догадки о намерениях кнесов устроить ловушку Эдвард, широко улыбаясь, предупреждающе поднял руку, а потом указал на растягивающихся вдоль границы веспов. Среди размеренно движущихся колонн были видны ползущие небольшие броневички с установленными сверху пирамидально-параболическими антеннами. Передвижные горизонтальные щиты. Веспы, не останавливаясь, тем же ровным, размеренным шагом прошествовали дальше, вдоль границы, по широкой дуге обходя фронт, затем перестроились, разбившись на относительно небольшие группировки, отстояшие одна от другой метров на пятьсот. В центре каждой полз броневичок со щитом. Потом группировки, все, как единый организм, разом перешли на бег, и начали расходиться веерами, уходя в стороны и вглубь вражеской земли со скоростью около тридцати километров в час и сметая на своём пути всё живое. Броневики активировали щиты и пошли по осевой линии движения каждого веера… Через несколько часов контратака была закончена. Ракетные комплексы, приготовленные кнесами для прицельного расстрела веспов противотанковыми ракетами, так и не успели сделать ни одного выстрела, то сбиваемые с толку щитами-экранами, то из опасения расстрелять своих.
Позже Эдвард искренне поблагодарил за устроенное мной показательное авиашоу. С хорошей воздушной техникой у него действительно были серьёзные проблемы, и моя пафосная выходка оказалась как нельзя кстати. Отбитая атака оказалась четвёртой с начала объявления войны, и Эдвард очень надеялся, что последней. Все предыдущие прошли приблизительно с таким же результатом. Вторая была даже с применением агрессорами авиации – самолёта и десятка вертолётов семейства «СИ». Самолёт даже пришлось подбить: не в меру наглел. Подбили лёгким фугасом в хвостовую часть, дав возможность развернуться и, сбивая пламя ветром, дотянуть до своих. Два вертолёта сбросили бомбы, фейерверочно похлопавшие на искрящихся поверхностях энергощитов, и спешно ретировались. Остальные развернулись, не дойдя до точек сброса. Преследовать их не стали.
Я провёл в лагере Эдварда неделю. Мы отремонтировали полученные вертолётами повреждения; ещё дважды пришлось совершать «цирковые вылеты» к пытающимся передислоцироваться отрядам врага. В пятницу кнесы выкинули белый флаг, а в воскресенье подписали безоговорочную капитуляцию. В качестве контрибуции Великий князь потребовал исключительного права проведения в трёх любых выбранных лично им точках кнесовских земель закрытых научных исследований, инициируемых опять же им, Великим князем Игерийским Эдвардом. После недолгого совещания оная контрибуция была предоставлена Великому князю. Тогда Князь явил завидные милость и великодушие, и, предварив свои действия проникновенной речью, в которой выразил надежду на будущее благоразумие светлых кнесов Удельских, гарантирующее дальнейшее мирное сосуществование, торговлю и плодотворное сотрудничество соседствующих государств, преподнёс Светлому собранию заверенную личной гербовой печатью дарственную на земли, подответственные до сего момента Шуренской волостной заставе. Дарственная давалась отныне и навечно, с единственным условием: на принадлежащей теперь кнесам Шуренской земле и будет располагаться «краеугольный камень» — первая точка создания совместного закрытого исследовательского центра. На этом Великий князь Эдвард и избранный Светлым собранием Староста кнёсинг Верислав ударили по рукам, и конечно закатили совместный пир, символически приготовив его на поляне, ровно посередине рассеченной удельско-игерийской границей. А в начале следующего месяца на западной окраине густых шуренских лесов развернулось масштабное строительство Первого подземного шуренско-удельского закрытого научно-исследовательского комплекса.
Минуло ещё пять лет. Я плотно занялся новым этапом развития весповского эксперимента, получив, как и в случае с шершнями, при помощи промежуточного носителя сыворотку перерождения с элементами генома шмеля, (Bombus), и пчелы-плотника, (Xilocopa). Исходный материал нашёлся в изобилии на свалках и в заброшенных посёлках новосибирских окрестностей. Больных и увечных детей-беспризорников, дошедших до крайней стадии истощения, собирали, словно дождевых червей после ливня. В Комплексе их отмывали, купировали особо прогрессирующие воспалительные процессы, немного подкармливали, чтобы вывести из стадии истощения, вводили сыворотку и помещали в кокон. Сейчас у меня было девятеро Homo Bmbus, практически готовые к выходу из ячеек, и одиннадцать Homo Xilocopa, помещённые в коконы недавно. Двенадцатый кокон пока пустовал, но я надеялся занять его в ближайшее время, не нарушая извечный ритуал. Им предстояло провести в коконе на месяц больше, чем Homo Bombus, и впоследствии стать Новыми Двенадцатью, моими учениками и ближайшими помощниками. При выходе из кокона я дам «Первой дюжине» одинаковые имена с добавлением порядкового номера ячейки-соты: Сот Первый, Сот Второй, и так далее, до Сота Двенадцатого. Это будет первая, экспериментальная партия «доморощенных новичков». Последующим предстоит стать агентами – информаторами в крупных городах Удельских кнесов, а так же архитекторами и строителями: я не собирался сидеть, сложа руки, а был намерен принять самое деятельное участие в изысканиях Эдварда, стараясь плавно перевести его энергию в менее милитаризованное и воинственное русло. Тем более, что как раз на недостаток прилежных рабочих рук он мне жаловался уже три встречи подряд. Воинственные веспы очень неохотно соглашались строить то, что не касалось непосредственно казарм, тренировочных комплексов и военных баз, а строительством научных объектов с некоторых пор заниматься вообще отказывались наотрез, с каждым годом всё категоричнее считая подобные занятия баловством и напрасной потерей времени.
Если я вёл исследования в направлении развития жидконаполненного кокона, то Эдвард развивал линию кокона безжидкостного, который требовал значительно более тщательной предварительной подготовки материала и дополнительной обработки его после выхода из кокона. Так, если я ожидал на выходе из икубатора требующих общего образования и специализированного обучения, однако абсолютно полноценно сформированных мутантных особей, то мутация в «сухом» коконе была не полноценной, она, практиески, не затрагивала уровни сознания и психики. Эти области приходилось дорабатывать после выхода из кокона утилитарно, «вручную», то есть заниматься психотерапевтическим доформированием личности. Иначе человек приобретал, конечно, некоторые уникальные способности – получал идеальный иммунитет и обуславливаемое им «богатырское» здоровье, очень высокий уровень регенерации тканей, большую физическую силу, у многих открывались аномальные слуховые, зрительные и обонятельные способности; но чувствовать, ощущать он продолжал себя по-прежнему просто человеком, ни его психика, ни его ментальность не изменялись. В подавляющем большинстве случаев такие «недогибриды» заканчивали безобразным разгулом распространённых человеческих пороков, которые приводили своих носителей к «дезактивации». Вышедший из жидконаполненного кокона индивидуум сразу, с момента выхода осознавал себя НЕ-человеком, и тратить годы на кустарное реконструирование психики не приходилось. Однако, единоличное владение этим фундаментальным наблюдением давало мне слишком очевидные преимущества, и я пока не спешил делиться им с Великим князем.
Эдвард тоже не терял времени. Он повёл ещё одно интересное направление исследований, отчасти родственное моему жидкостному кокону, но использующее в качестве исходника не готовый природный генетический материал, а изначально синтезированные организмы, построенные на основе отдельно взятых клеток, причём, по большей части растительных. Он выращивал таким способом весьма любопытные экземпляры эмбрионов, и я надеялся на досуге тоже повозиться с такого рода биологическим конструктором. Правда, наделённых высокоорганизованным сознанием существ таким способом получить Эдварду не удавалось ещё ни разу, но зато – какой простор для выведения различных вспомогательных, транспортных, наблюдательных, курьерских, охранных существ! В стадии эмбриона эти синтеноиды, заключенные в гермокапсулы с физраствором и снабжаемые минимальным питанием и воздухом, могли храниться годы, а, возможно, десятилетия или даже века. Правда, для доформирования их во взрослую особь требовался пока что громоздкий и энергоёмкий аппарат – биоактиватор. Этот вопрос требовал детальной проработки, переосмысления и поиска принципиально новых решений. Пока возиться со всем этим мне было недосуг.
Мы занимались каждый – своим делом, периодически встречались в Шуренском комплексе, уже полностью отстроенном и функционирующем, делились теми достижениями, которые считали подходящими для огласки, и проводили некоторые совместные исследования. Я упорно продвигал идею смещения приоритетов «весповского конвейера» в сторону производства homo Bombus и homo Xilocopa. Самого Эдварда оба эти направления, казалось, весьма интересовали; а вот его напарницу, которую он мне представил на одной из предыдущих встреч, недвусмысленно отводя взгляд, мои изыскания не интересовали совершенно, а уж постоянные попытки внедрения этих направлений в ИХ с Эдвардом Институте её просто откровенно бесили. Напустив каменное выражение на своё странное, самобытное, безумно привлекательное своей не стандартной этнической красотой лицо, панна Орифия еле сдерживалась от того, чтобы каждый раз не награждать меня потоком каких-нибудь изысканных резкостей, секунду стояла, изящная, напряжённая, исполненная негодования, затем молча разворачивалась и стремительно удалялась, ступая с носка, словно балерина. Казалось, она двигалась по воздуху, вовсе не касаясь поверхностей, над которыми перемещалась. Я сильно подозревал, что Орифия – вовсе не её настоящее имя, уж больно оно не укладывалось ни в какие местные этнические каноны…
Тем временем Эдвард определил вторую «точку Х», причитающуюся ему согласно контрибутивному договору. По какой-то пока не освещаемой им прихоти она находилась далеко на Севере, в бывшей Архангельской области, названия которой в настоящее время никто пока даже не давал – такие там царили мрак, холод и запустение. Вот там-то, в северной части диких, заваленных снегом и буреломом лесов, да вдобавок – в пугающей близости от одной из ещё активных зон заражения, Эдвард развернул какое-то очередное головокружительное строительство, планы и предполагаемые результаты которого держал пока в тайне, хитро щурясь и всеми способами намекая на скорый сюрприз. Что ж, я не настаивал: таковы были негласно принятые нами правила игры. Я ограничился тем, что откомандировал ему троих разведчиков из первой экспериментальной партии Homo Bombus. Ему они могли сослужить отличную службу на подготовительном этапе, а что будут под шумок регулярно «делиться» всей добываемой информацией со мной – так это не такая уж высокая цена за профессиональные кадры! Ещё я пообещал Эдварду всю следующую партию Homo Xilocopa, архитекторов и строителей, уже безо всяких подвохов. Но нам обоим в очередной раз было убедительно продемонстрировано, кто предполагает, а кто располагает, присно, и ныне, и вовеки.
Беда грянула неожиданно, во всяком случае, для меня. Хотя, первые её несмелые ростки можно, (и нужно!), было заметить ещё тогда, когда веспы отказались подчиняться идти на строительство научных объектов.
19-го августа 2729-го года Эдвард вызвал меня по радио и передал, что в Шуренском комплексе серьёзное ЧП и он хотел бы срочно видеть меня там. «Желательно, со всеми тремя боевыми вертолётами в полном вооружении!», крикнул в микрофон Эдвард. Я понял, что дело действительно серьёзное, и немедленно отдал приказ готовить машины. И вот через семь с половиной часов вся троица уже садится на внешней площадке Шуренского комплекса. Я и эскорт — двое охранников, имеющих в качестве оружия плазменные аннигиляторы и силовые энергощиты — идём внутрь Комплекса.
Боже, какой кошмар! Содом и Гоморра. В комплексе бунт. Вышло из-под контроля всё последнее поколение веспов. Громят нижние уровни. Вооружаются. Разграбили знаменитую коллекцию автоматических пистолетов «Маузер» начала двадцатого века, гордость Эдварда. Эдвард здесь. Строим баррикады из чего попало. Веспы совершенно осатанели, неадекват – не то слово.
Уходим всё выше, веспы шутя занимают уровень за уровнем, убивая всё живое на своём пути.
Мы уже во вспомогательных уровнях. Кажется, это интернат для детей – «неофитов». Рядом – келья, в которой сжался мелкий мальчишка, судя по всему, с ДЦП. Лет семь на вид. Эдвард тоже здесь, забаррикадировались шкафами, ждём. Внизу – грохот, стрельба, крики, крики, крики.
Прорвали!
Эдвард ранен, разрывная граната! Это смертельно для его тела! Прохрипел: «Забери его! Теперь он — это я!!!», и кинулся в камеру с мальчишкой, там схватился за его голову и упал.
Осмотрел Эдварда, он мёртв, без сомнений!
Веспы! Уходим
***********************************************************************************
Запись прервана. Далее следует свежая приписка, сделанная совершенно другой рукой:
***********************************************************************************
Вот так. По-прежнему остаётся не понятно, как и зачем я оказался на борту вертолёта, сбитого забравшими меня васпами, (или вЕспами?) Но зато теперь я точно знаю, кто я. Я всё вспомнил. Ты вернул долг, и спас мою душу. Спасибо. Где бы ты ни был, я найду тебя, Учитель. Хотя бы для того, чтобы поблагодарить лично. Збенеш, он же – Сот Двенадцатый, Homo Xilocopa.