В этот раз Себастьяна окружал прозрачный тропический лес, пятерня какого-то огромного листа ткнулась в морду, мешая рассмотреть окружающее пространство. Аманда нашлась вдалеке — она плыла по воде на мелкой острой льдине. Безликое существо пряталось намного ближе — за прозрачным толстым стволом дерева. Его руки чиркали камень о камень, брызгая вокруг снопами искр — задуманное явно не получалось. Личина совсем размазалась, вместо лица показывая ровное бежевое пятно, контуры тела были сильно размыты, но стало абсолютно ясно, что это мужчина.
— Вот что кроется за матриархатом, — начал диалог Редвел. — Не правда ли, сложно направлять целую толпу глупых сектанток, чтобы они делали то, что тебе нужно?
— …
— Ты ведь в курсе, что выйти отсюда у тебя не получится без нашей помощи? Так что придется поговорить. — Себастьян медленно подходил, махнув Аманде оставаться на безопасной дистанции.
— Что тебя интересует? — голос был магически изменен, но даже сейчас проскальзывали нотки грустной усталости. Удивительным было, что его артефакты еще работают — видимо, это очень сильный маг.
— А что ты можешь рассказать? — вопрос вышел неуместным, но Себастьяна отвлек быстрый ручей, в который он упал, неожиданно запнувшись о камень.
— Я могу многое рассказать, — невесело усмехнулся безликий. — Мог бы научить, как вернуть себе человеческий облик, мог бы, но не хочу. Мог бы рассказать о том, что грозит академии в ближайшее время, но это может помешать моим планам. Мог бы сказать, кого тебе стоит опасаться больше всех. В конце концов, мог бы сказать, кто я. Не веришь? Да-да! Все, что нужно тебе так близко, вот только добиться этого ты не сможешь.
Редвел, уже подошедший к безликому, понимал, что совершает ошибку, но так велик был соблазн, такой безнаказанной казалась безопасность гровиафана… Он рассек воздух резким ударом, алые брызги полетели и окрасили прозрачные листья и стволы.
— Продолжай-продолжай, — спокойно произнес безликий, — тебе это приносит удовлетворение? Да, можно еще и так. К сожалению, у меня всего две ноги, но костей, как известно, больше двухсот. Тактика хорошая. И, главное, жизни не грозит, и нет перезагрузки, верно?
— Можно сколько угодно играть, но ты всего лишь человек, и ты начнешь говорить! — Редвел старался не смотреть на большой камень в своих лапах, переставший быть прозрачным. Кровь стекала тяжелыми сгустками и шлепалась вниз.
— А еще я могу рассказать про Элейн, — сказал безликий. — Как я переманил ее, что она о тебе думала… Можно было, конечно, не убивать ее тогда, но как велик был соблазн сделать тебе больно. Практически, как у тебя сейчас.
— Ты просто человек, и я заставлю тебя говорить! — инспектор был ослеплен собственной яростью, не замечая, как кричит ему и машет Аманда, пытаясь подплыть поближе. Скользкая большая льдина имела острые края, девушка пыталась гребсти руками, и ранила их. А спрыгнуть не представлялось возможным. Вода была слишком холодной и грозила практически мгновенными судорогами.
— А почему ты так уверен, что я человек? — ухмыльнулся безликий, отплевываясь на багровую землю вокруг? Личина оставалась чистого бежевого цвета, позволяя только догадываться, каким лицо выглядит после острых когтей. — Наверное, так было бы проще, да? Просто человек, которого можно убить и забыть о том, что натворил однажды… А не бессмертная сущность, которая будет помнить твой поступок намного дольше, чем жив ты сам. Не правда ли.
— Кто ты? — Редвел остановился, будто пораженный своей догадкой. — И как такой бессмертной сущности мог повредить я. Ведь ты говоришь о прошлом?
— Меня зовут Норной, потому, что я плету нити судеб. И мои руки здесь тоже, наконец-то, развязаны. Я мечтал это сделать так давно!
Неизвестно откуда появилась нить, больше похожая на струну, она стала затягиваться на горле лиса, не то душа его, не то раня. Видя это, Аманда рванулась со своей льдины, и вода вокруг окрасилась алым. Ледяное море берегло в своих водах множество острых осколков. Безликий ухмыльнулся и закашлялся кровью.
— Условия выполнены, — все объекты близки к смерти, система прекращает работу. — раздавшийся магический голос слушать было уже некому.
19 ОКТЯБРЯ *
Так и знал, что сорока будет ругаться, когда увидит анкету Рыболова. А что я могу сделать?
Гитарист и вовсе отказался заполнять, он вообще передумал участвовать в конкурсе красоты для пугал. Заявил, что он и так само совершенство. Не, каково? Присвоить самому себе титул «Самый красивый гитарист на свете». Даже песню сочинил.
Мой шест –
Позвоночник,
Чугун-голова.
Боятся меня
И мышь, и сова.
Но будьте спокойны,
Я страшно прекрасен.
Я страшно, ужасно,
Совсем не опасен.
С Гитаристом все понятно.
— А это что за кирпич? Сорока, ты откуда это взяла?
— Это не кирпич, это анкета Мавры Кирилловны и Павла Афанасьевича. — У сороки от усталости дрожали крылья.
— Страниц пятьсот будет. — Я честно удивился.— Когда только успели? Вдвоем всю ночь строчили?
— Всю жизнь писали, всю свою биографию заготовили. Так понесем или выбирать будем?
— Что выбирать?
— События для их анкеты.
— Недели три уйдет.
— Да ты что! Конкурс через неделю, а у меня еще семь дачных поселков, два совхоза, двадцать три безанкетных пугала.
Значит, конкурс состоится двадцать седьмого октября? А у меня штаны рваные, рубаха выцветшая. Переодеться бы поприличнее, а то заявлюсь, как босяк, пугало бесхозное.
Инопланетянка подсказала, что надо сходить в магазин для пугал.
Оказывается, такой существует. Именно в нем Инопланетянка купила новое платье из зеленой противотуманной фольги. Специально прилетела за ним с другой планеты и потерялась. А все из-за неправильного ветра этой планеты: он дует туда, куда ему вздумается. Угожила (хотела сказать угодила) в ветренную ловушку! — жалуется Инопланетянка. — Ветер запутал ленты моего флажка, а без него я не могу найти свой космический центр передвижения.
Опять двадцать пять! Иногда она меня раздражает своим космическим центром. Так и хочется дать по ее ведерному лбу, чтобы там все встало на свои места. Вот как ей объяснить, что она пугало! Пугало! Пугало! И нет никакого космического корабля, нет мужа, пятерых детей. Есть только грязное дачное поле, резкий холодный ветер, невоспитанные наглые вороны. Не помню, писал я или нет, как я ненавижу ворон. Если писал, то сори (зачеркнуто) извините…
***
20 ОКТЯБРЯ *
— Эй, вы, — постучал я по горшку, — с первым снегом вас.
— И не проси, — пискнула мышь.
— Выходите!
— Холодно.
— Ладно. Я пошутил.
Мышь выглянула в красном платке, в зеленом вязаном платье. В лапах она держала спицы и довязывала тонкий пояс к платью
Синяя ворона смеялась так громко, что со всех яблонь опали последние листья.
— Ой, посмотрите на нее. Вырядилась, как кукла.
Мышь не смутилась, потянула нитку на себя.
— Мама еще весной спицы и пряжу на день рождения подарила.
Значит, день рождения у мыши весной? И соловей родился весной, и ежик, и ворон, и я. Почти все, кого я знаю, родились весной. Интересно, а кто-нибудь из пугал родился в октябре? Ну, просто так, хотя бы для прикола. Вот ходит же лиса по зимней стуже, еноты носятся, волки шныряют. Вот взяло бы и родилось зимнее пугало. Круто. Надо как-нибудь деда Пантелея надоумить. Скучно осенью, ни цветов, ни ягод, ни дней рождений. Только владыка зима барствует, приносит снега и долгие студеные ночи.
Что там происходит? Переполох какой-то.
— Что случилось?— кричу синей вороне.
Она лишь крылом отмахнулась.
— Ох, мышь. Расмеши-ла…
Мышь висела вверх тормашками и тихо кружила на зеленой нитке, которая тянулась от подола ее платья через мой рукав к глиняному горшку.
— Тебе помочь?
— Сама.
Мышь, барахтая лапами, норовила ухватиться за нить. Не получалось. От каждого ее движения нить лишь удлинялась, вязаный подол платья терял ряд за рядом. А мышь…
Да, да! Мышь опускалась в раскрытую пасть лисы. Тут уж мне пришлось вмешаться.
Кыш! Кыш!
Лиса, одарив меня глубокой непримиримой ненавистью (повторяюсь), спряталась в кусты.
Когда весь подол платья распустился, мышь больно упала на землю.
От платья остались только рукава. Это очень расстроило серую.
— Обещала маме, что к осени обязательно свяжу себе платье. Эх, подарил бы мне волшебник сказочный порошок. Я бы посыпала на пряжу и вот — вуа-ля! платье готово.
Я тоже размечтался, что на свой день рождения получаю мешочек с золотым волшебным порошком. Я сразу начинаю ходить, улыбаться, плакать от радости. Честно говоря, я уже научился многому: говорить, писать, немного и недалеко ходить. И все ради Инопланетянки. Только ей не говорите. Мне бы какую-нибудь обувку. Очень сложно научиться ходить, если наступать не на что.
— Там на опушке леса воробья ветром сбило. Мокнет под дождем. А если ночью мороз? — села мне на нос сорока.
— Тащи его сюда, — говорю. — Пусть в моем горшке отлежится.
— Не помешает?
— Нет.
У меня вообще однажды целая стая снегирей жила. Красивые все-таки это птицы. Я ими любовался. Вообще я всех птиц люблю, кроме ворон, конечно. Однажды мимо меня пролетали аисты. Я так им понравился, что они остались. Решили свить гнездо на моей голове, но дед Пантелей прогнал. Вам, говорит, здесь опасно и птенцам опасно. Голова у Василия маленькая и неустойчивая. Еще лиса бродит и волк заходит. Аисты улетели. Лучше бы вороны улетели, от них только гадость на мою голову.
Эх, пришел бы волшебник, не к месту размечтался я.
***
21 ОКТЯБРЯ *
Пора бы уже собираться в путь-дорогу. Голова моя пустая (зачеркнуто)(зря зачеркнул), я ведь даже не спросил у сороки, где состоится праздник. Может, это за тридевять земель. К примеру, Дед Пантелей туда не ходок.
— Недалеко, — ответил за сороку соловей и тут же уточнил. — Это мне недалеко. Пять минут, два дачных поселка, три деревни, и я там. А вот вам… Даже не знаю… Думаю, за день дойдете.
Быстро темнеет. Над рекой поднимается туман. Туман — это плохо, от него промокает одежда и долго киснет (зачеркнуто) не сохнет. В лесу свистят синицы: «цити-цити…». Свистят непривычно для осени долго и утомительно. Надо спросить у синей вороны, вдруг это к непогоде? Где-то жалостливо скрипнула калитка. Чужой пришел? Может, просто от ветра?
— Не скучай! — клюнул меня в нос соловей и упорхнул.
— Э-э-э, подожди, я с тобой, — помчалась за соловьем мышь. Но разве птицу догонишь?
Через пустую улицу метнулась тень.
Над туманными огородами смутными пятнами стояли пустые яблони. Тихий всплеск, и на зеленой крыше дома громыхнуло кровельное железо. Что ж такое? Вроде улица пуста. Сквозь штакетник покосившегося забора вылезла малина, будто и ей любопытно узнать, что происходит на улице. Ничего не происходит. Везде уныние и запустение, кучи из гниющей картофельной ботвы, капустных листьев, брошенная детская тележка. Дед Пантелей в этом году припозднился: капусту не собрал, кур оставил, кота не забрал. Уж не заболел ли?
Из глубины хрустких капустных листьев вытянулись две грязные мохнатые лапы, затем вынырнула голова и ощерилась желтыми клыками.
Я узнал лису, и мне это не понравилось.
— Ты чего здесь? — спросил я.
Лиса меня не услышала. Лишь широко зевнула и, дрогнув ушами, прислушалась. То ли увидела, то ли услышала, но точно определила, где мышь. Сначала мышь запищала тонко, потом жалобно-пронзительно.
Неужели поймала?
— А ну, отдай! — Ухватил лису за хвост, потянул назад. Она взвилась от неожиданности. Выпустив мышь из пасти, изогнулась, впилась зубами в мою руку. Так и висела, пока я полоскал ее в воздухе. Пришлось ударить о ствол яблони.
Упала на спину, поднялась. Перед тем, как пропасть под забором, оглянулась. Глаза, переполненные гневом, испепеляли. Последним под забором потянулся и пропал хвост с белым концом. Махом стемнело, словно лиса прихватила остатки дневного света с собой.
Мышь уже сидела в горшке и дрожала так, что моя голова ходила ходуном.
«Э-э-э! Поаккуратней. Так и без головы остаться можно!» – придержал я горшок.
И тут мышь заплакала. Громко, с подвыванием. Никогда такого не слышал.
— Смотри, какая кругом красота, — придумал я, чтобы как-то успокоить мышь, хотя кругом было темно, неуютно и скучно.
Мышь не откликнулась, но реветь перестала. Хоть так. Мимо кто-то пронесся мягкими прыжками. Может кот, а может и не кот, в темноте не разобрать.
«О, мяукает!»
Резкое мяуканье прервалось шипением.
Вторая тень была крупной, тяжелой и бесшумной.
«А это точно лиса!»
Мышь вылупилась из горшка. Она отчаянно трусила, и это было видно по испуганным глазам.
— У меня от вида лисы в сердце случаются газы, — честно призналась она.
— Бродяжья твоя душа. Чего тебе дома не сидится? Вечно носит на ночь глядя.
— Докатились, — взвизгнула мышь, уперев лапы в бока. — Папа воспитывал, мама воспитывала, теперь и ты взялся. Я свободная мышь, понятно?
— Понятно. Не понятно, как ты лису проворонила.
— Не проворонила, а изучала, как взлетает ворона! — трагично воскликнула она.
— И как?
— Что как? — Мышь замерла, словно стала железным памятником.
— Расскажи, как взлетает ворона? — Мне стало интересно.
— Сложно, — удивлённо развела она лапами. — Делает шаг, еще шаг, потом приседает, метёт хвостом вправо, влево и взлетает. — Мышь даже показала, и чуть не свалилась с моего носа, на котором показывала как взлетает ворона. — Я так испугалась. Так испугалась.
— И что здесь страшного?
— Когда я наблюдала за вороной, за мной наблюдала лиса. Вот! Куда мир катится?
Про «мир» я, честно говоря, не понял, но записал.
Жил-был Иван-вдовий сын с мамой вдвоём, на окраине большого города – свой дом, большой и тёплый, за ним сад и огород, и кур две сотни, своя банька за огородом.
Неплохо жил, работал тестировщиком в городском филиале DEX-компани, зарплату получал вовремя, иногда бывали и премии, работа нравилась.
Иван очень добросовестно доверенные ему биомашины проверял на прочность, живучесть, регенерацию, чтобы они в жёстких условиях эксплуатации себя хорошо показали, а также проводил выявление брака – но никого не направлял на утилизацию, всегда находил возможность не прошедшего тестирование киборга куда-нибудь продать или в хорошие руки пристроить, так умудрялся результаты тестов улучшать – лучшим работником месяца стал! – убытку от него меньше было, чем от других.
Вот его хитрым и считали. А он – совершенно искренне считал себя просто очень сознательным и ответственным работником – ударником капиталистического труда!
Послали однажды Ивана в командировку в далёкий провинциальный город, где сорванный киборг вдруг появился.
Поехал один – «Командировка лёгкая, сам справлюсь!» — и не взял киборга, хоть и предлагали, а только глушилку и бластер. Утратил бдительность. Сел во флайер и полетел – с утра пораньше, взял с собой термос с чаем и корзинку с пирожками. Мама как чувствовала – полсотни пирожков заранее испекла и в термос-корзинку упаковала.
Летит это он, летит – а сам думу думает: «И что это за киборг? И как он сорвался? И с чего бы это?»
Тестировали всегда вовремя и по инструкции – ничего лишнего. Все думы передумал, пока летел – и не заметил, как время обеда наступило.
Приземлился на полянке, достал термос с чаем и корзинку с пирожками – сидит обедает, никого не трогает, природой любуется.
И выходят вдруг из кустов к нему страшные и злые разбойники, машут бластерами, ограбить хотят, не дают даже пообедать толком – совсем невоспитанные. Голодные, наверно. Бородатые и неумытые.
Иван поздоровался культурно и спросил:
— Вы чьи будете? По делу пришли или так просто? А пирожков не дам, самому надо, я в командировке!
— Не нужны нам твои пирожки с капустой! Мы злые страшные разбойники из дикого леса. Будем тебя грабить. И резать. Двоих уже поймали только что, но их резать не будем, они тощие и костлявые, ты третий и упитанный, пойдём с нами.
Связали Ивана и потащили в тёмную–претёмную пещеру, кинули к двум уже сидящим там пойманным, забрали и глушилку, и бластер, и жетон сотрудника DEX-компани забрали тоже. А корзинку с пирожками не забрали – хоть занят, пока ест – не кричит.
Сел в уголок Иван, думу думает, и пирожок ест. Потом осмотрелся – и видит – лежат на земле двое, тощие и грязные, молча лежат и не двигаются. Предложил им Иван по пирожку – не отказались, но и «спасибо» не сказали.Невоспитанные.
А в темноте не распознал Иван в них киборгов, а те признаваться не захотели – его узнали потому что. Разделил Иван пирожки на две части – и отдал бедолагам, думая, что они люди. Сознательный такой.
А киборги такой заботы от тестировщика не ожидая, все его пирожки съели, и не подавились — но отодвинулись от Ивана подальше, потому какпещера большая и тёмная, места много, а что у него на уме, кто знает?
Даже и в голову Ивану не пришло, что эти два парня – сбежавшие из армии киборги, полчаса назад попавшие к разбойникам, из огня – да в полымя! Там было хреново – а и здесь ненамного лучше! А куда ни беги – везде дексисты!
Даже вон разбойники первого встречного поймали – и тот дексистом оказался! Разбойники хоть костей поглодать дали, и не тренируются – им незачем, и так сильные, стрелами уток бьют на лету, бластеры есть – но незаряженные, нечем зарядить.
Сказка, повествующая о хитром Иване-дексисте, страшных злых разбойниках, не давших ему пообедать, голодных беглых из армии киборгах – пойманных на сгущёнку, неразумном ликвидаторе и организации колхоза при ОЗК.
Просто сказка! – то, чего не может быть в реальности, но помечтать не вредно!)
Платье выбрала из коллекции Виолы Боннэм, дизайнера с Геральдики, платье строгое, из черной тафты, классического фасона. Руки обнажены. Одно плечо проглядывает в узкий вырез, декольте нет, ткань под горло, но спина свободна до талии. Ассиметричный подол, мелькающее в разрезе колено. Не мрачновато ли для праздника жизни?
Ордынцев ждал в холле отеля. Застыв, оглядел ее, словно опекун, чья воспитанница выходит в свет.
— Ты уверена?
— Ордынцев, ты мне не отец. Если не вернусь, расстреляешь их логово из пушек.
— Полномочия даешь?
— С радостью. Но я вернусь, вот увидишь.
Управляющий отеля выразил свое восхищение. Две незнакомые постоялицы в усеянных блестками платьях неприязненно таращились из угла. Послышался гул снижающегося тяжелого флайера. Через минуту в холл шагнул Бозгурд. Элегантный. Самоуверенный.
— О, демоны космоса, Корделия, ты ослепительна! — Заметил Ордынцева. — Нет, майор, вам с нами не по пути. Вы останетесь здесь. Корделия поедет со мной.
— Я буду следовать на расстоянии, — холодно уведомил его Сергей. — Согласно инструкции. В противном случае госпожа Трастамара никуда не поедет.
На лице Бозгурда сквозь фальшивую любезность мимолетно проступил волчий оскал. Но он тут же засмеялся.
— Корделия, неужели ты меня боишься?
— Не тебя, Найджел, инструкции. Мой начальник безопасности всегда неукоснительно ей следует. Если я осмелюсь не подчиниться, он посадит меня под домашний арест.
Бозгурд перевел взгляд с нее на бывшего майора. У того рука небрежно коснулась кобуры.
— Ну так и быть! Если вы такие пугливые, то следуйте своим инструкциям. Но с условием. Твой майор, бывший, останется снаружи. Пусть ждет за воротами. Это вилла моего… моего близкого друга. Сегодня там вечеринка. Актеры, политики. Одним словом, знаменитости. Твоему легавому там нечего делать.
— Мы будем ждать снаружи, — согласился Ордынцев.
Бозгурд галантно предложил даме руку и повел к своему флайеру, огромному, темному, в серебристых разводах, с эмблемой «DEX-company». Аналог земного Роллс-Ройса. Престижная неповоротливость. Обивка из натурального шелка, сиденья из кожи ягнят лемурийского буйвола. Когда киборг-телохранитель задвинул дверцу, Бозгурд заговорил совсем другим тоном.
— Надеюсь, ты не забыла, Корделия, что я вынужден соблюдать конфиденциальность. Эти секреты, грязные секреты, как ты выразилась, не мои, они принадлежат корпорации. На входе тебе придется пройти через сканнер.
Корделия бросила на него презрительный взгляд.
— Так обыщи меня.
— Я бы с удовольствием. Если позволишь…
— У меня нет встроенных камер. Может быть, хочешь лично обследовать это колье? Его сделали в 16-м веке. Тогда о «жучках» слыхом не слыхивали, разве что блохи пользовались популярностью.
— Я не шучу, — жестко ответил Бозгурд.
— Я тоже, — в тон ему ответила Корделия.
Вилла Анатолия Волкова представляла собой нечто среднее между ультрасовременным арочно-стеклянным трендом и мотивами пламенеющей готики. Из беспорядочного на вид нагромождения стекла и металла к небу вздымались три заостренные башни, грозные, как баллистические ракеты. Корделия оценила их размер и насмешливо спросила:
— У твоего друга комплексы?
— Что? — не понял Бозгурд.
Она взглядом указала на башни. У Бозгурда дернулась щека.
— Это не комплексы. Это дурновкусие.
Подал руку даме и повел к парадному входу. Дом был ярко освещен. В окнах, на открытых балконах мелькали гости. Слышался пьяный смех. Звучала музыка. Что-то из тюремной или пиратской лирики. Парковка забита флайерами самых дорогих и престижных моделей. На входе стояли два DEX’а. У одного в руке портативный сканер. Корделия, насмешничая, вскинула руки и с деланной покорностью завела их за голову.
— Это излишне, Корделия, — нахмурился Бозгурд.
— О нет, Найджел, я хочу, чтобы ты не сомневался в моей лояльности и покорности. Я же дала слово. Никакой шпионской аппаратуры.
Сканер на колье не отреагировал. Видимо, был запрограммирован на поиск передающих и записывающих устройств.
— У меня ничего нет, — сказала Корделия киборгу, хотя ее никто не спрашивал.
— Искренность 96%, — механически констатировал DEX.
— Я и не сомневался, — проворчал Бозгурд.
Он снова взял ее под руку и повел в переполненную гостиную. Там было шумно, душно и натужно весело. Гости уже изрядно в подпитии.
— Вот черт, братец… — послышался нетрезвый, мужской голос. — Наконец-то!
К ним подскочил мужчина лет тридцати, по сложению в чем-то неуловимо схожий с Бозгурдом, такой же коренастый, широкоплечий и клыкастый. Бозгурд взглянул на него с придушенной яростью. Тот икнул и переменился в лице.
— Мистер Бозгурд, рад вас видеть! Добро пожаловать. А ваша дама… не имею чести.
— Это Корделия Трастамара, — почти угрожающе, с той же глубинной клокочущей яростью представил ее владелец «DEX-company». — Она почтила нас своим визитом. И я надеюсь… Я очень надеюсь, что она не будет разочарована.
Корделия благоразумно сделала вид, что не заметила разыгравшейся пантомимы. Хозяин дома назвал Бозгурда братцем… Значит, братец. Занятно, очень занятно.
— Корделия, это Анатолий Волков, наш директор по маркетингу. Мой… хороший друг.
Корделия чуть склонила голову и милостиво протянула руку с тем самым старинным перстнем. Перстень тут же возымел свое магическое действие. Анатолий снова икнул и завороженно уставился на драгоценность. Затем опомнился и церемонно поднес руку дамы к губам. Поцеловал старательно, влажно, даже причмокнул. Она усмехнулась, а Бозгурд поморщился.
— Такая честь! Такая честь! Сама Корделия Трастамара в моем доме, — бормотал Анатолий с пьяным радушием, разглядывая перстень.
Корделия отняла руку. Она испытывала неодолимое желание воспользоваться салфеткой, будто вляпалась в чей-то плевок. Роль салфетки неожиданно сыграл Бозгурд — подставил ей локоть, играя в галантного джентльмена, и Корделия мстительно этим воспользовалась. Анатолий все еще таращился на нее с пьяным восхищением.
— Не смущай даму, братец, — насмешливо посоветовал «джентльмен».
Тот сразу отступил.
— Вы… тут… располагайтесь, господин… Бозгурд. Чувствуйте себя как дома… и вы, мадам, сударыня, мэм…
— Гости заждались, — еще суше перебил его Найджел. Когда сконфуженный хозяин ретировался, заметил, — всегда отличался редким идиотизмом…
— А ты давно его знаешь?
— Увы… — но тут же спохватился. — Приходилось… встречаться. Родители наши вели кое-какие дела. Вот и поручили… присматривать. Да черт с ним! Я слово свое сдержал, к делу этого бездельника приставил.
— И делу прибыльному, — как бы невзначай заметила дама, сударыня и мадам. — Далеко не каждому бездельнику с хроническим идиотизмом так везет. Чтобы и покровитель, щедрый, великодушный, и должность не последняя.
Бозгурд хохотнул. Он вел ее через переполненный зал, не обращая внимания на сыпавшиеся приветствия.
— Завидуешь? Могу и тебя пристроить. Хочешь престижную должность?
— Да мне как бы и своей хватает.
— Ты о своем холдинге? Да это же мелочь, игрушка. Масштабы не те.
— «Жаль, королевство маловато, развернуться негде», — тихо проговорила Корделия.
— Это ты к чему?
— Да так, вспомнился один персонаж. Ты куда меня ведешь?
— Есть тут тихое местечко. Мы ведь тогда не договорили. А там нам никто не помешает.
— Все еще надеешься отыскать у меня шпионские цацки?
— А на кой они тебе? Ты же не воевать со мной вздумала?
— Нет, — честно ответила Корделия, — не вижу в том необходимости. Сам убьешься.
Бозгурд как раз приоткрыл дверь в смежную с гостиной комнату. Услышав сказанное, он остановился.
— Не понял.
Корделия ответила самой безмятежной улыбкой.
— Найджел, держать даму в дверях невежливо.
Он опомнился и пропустил ее вперед. Едва она вошла, захлопнул дверь и приложил палец к сенсору. Тот загорелся красным. Гостья огляделась. Классическая переговорная. Или допросная. Окон нет. Хорошая звукоизоляция. Дверь с сенсором, реагирующим на отпечаток пальца. Квадратный стол в середине. Четыре жестких стула. В углу, правда, полукруглый диван с крошечным кофейным столиком. На стеклянной поверхности — бутылка вина и два бокала. Корделия покосилась на этот неуклюжий атрибут соблазнения. Как же ты предсказуем, Бозгурд!
Не дожидаясь приглашения, расположилась на диване и взяла бокал. Бозгурд вынул пробку и наполнил хрупкую посудину на четверть. Корделия повертела бокал, изучила напиток сначала вдохом, затем крошечным глотком, полюбовалась цветом, оценила вязкость и послевкусие. Затем спросила:
— Будешь угрожать или соблазнять?
Бозгурд хмыкнул. Тоже налил вина и сразу выпил. Сел не на диван, как предполагалось, а развернул к собеседнице один из стульев.
— Ни то, ни другое.
— Правильно. Со мной это не сработает. Есть, правда, вариант меня изнасиловать. Как того требует твое мужское самолюбие. Но в этом случае тебе придется меня убить. Готов?
— Да космос с тобой, Корделия! Разве я похож на злодея?
— Еще как похож. Тебе осталось выяснить у меня, где живет бабушка.
Бозгурд сначала в недоумении приподнял брови, а затем расхохотался.
— Все-таки я в тебе не ошибся! Ты удивительная женщина.
— Есть немного. Что остается бедной Красной Шапочке? Вариантов нет. Съедят. Чего ты хочешь, Найджел? Вот я здесь, на Новой Вероне, прилетела по первому твоему зову. А ты меня бордосским потчуешь и саспенс нагоняешь. Говори уже. Понимаю, реклама не более чем предлог. Ты хочешь чего-то большего? Чего?
Бозгурд многообещающе улыбнулся. Корделия погрозила пальцем.
— Только без матримониальных поползновений. Тема закрыта.
— Да понял я, понял. Не дурак. Твое «нет» означает «нет», без иносказаний и оттенков. Не в моих правилах навязывать свое общество даме. Предложение есть, но… другое.
— Снова разумные киборги?
— В некотором роде. Корпорация намерена запустить еще одну линейку. «Совершенство». Ты же знаешь, что означает аббревиатура DEX?
— Знаю. Developing excellence. На пути к совершенству. Или к превосходству.
— Именно. На пути. Но путь, в конце концов, пройден. И остается… совершенство.
— Разумные киборги?
— Люди, Корделия, люди. Но с преимуществами киборгов. Скорость, сила, регенерация. Представляешь себе такую армию? Нет, это уже не безмозглые куклы, которым требуются точные приказы, не пушечное мясо, которое бросают на прорыв, чтобы закидать трупами противника. Это универсальные, неуязвимые солдаты. Им не нужны программы, они мыслят самостоятельно. Сами принимают решения, сами проводят операции, сами разгребают последствия. Не идут тупо вперед, а проводят рекогносцировку, делают расчеты, совершают маневры, добывают разведданные.
— У вас же для этого есть Bond’ы. В моей службе безопасности есть один. Он тем самым и занимается. Шпионит, подслушивает, собирает разведданные. Ордынцев повсюду его с собой таскает. В чем разница?
Бозгурд фыркнул.
— Bond’ы наиболее близки к «Совершенству». У них прокаченная программа имитации личности и более совершенный процессор. Но они не люди. Ты же можешь отличить своего Bond’а от человека, не так ли?
— Могу. Но я знаю, что он киборг. Хотя… Ты прав, через какое-то время все остальные тоже догадываются.
— Вот видишь! А с теми, из новой линейки, не догадаются. Они будут обладать креативностью людей, их творческим подходом, эмоциональным спектром, иррациональной логикой и даже… чувствами. Они смогут любить, ненавидеть, завидовать, ревновать…
— Зачем, Бозгурд? — тихо спросила Корделия. — Земля страдает от перенаселения. Человечество плодится в геометрической прогрессии. Зачем добавлять к этой ненасытной расползающейся массе еще и тех, кто создан искусственно? Неужели среди сорока миллиардов хомо сапиенс не найдется пары сотен талантливых шпионов или отмороженных вояк? Насколько мне известно, армия Федерации никогда не испытывала недостатка в добровольцах.
— Мы вовсе не намерены пополнять своими новыми киборгами армию Федерации. Военным хватит наемников и безмозглых DEX‘ов. Если в армии и появятся киборги линейки «Совершенство», то среди штабных офицеров. Командующий дивизией, округом, флотом. Возможно, военный губернатор.
— Министр, член Совета Федерации, Президент, — тихо добавила Корделия.
Бозгурд усмехнулся.
— Я никогда не сомневался в твоей сообразительности, Кора.
Она вздрогнула. Ее так не называли более пятнадцати лет.
— Ты расставишь по всем ключевым позициям этих своих, совершенных. Возможно, даже устроишь несколько подмен, устраняя неугодных. Не так уж и трудно вырастить киборга с определенным генокодом. Закачать всю необходимую информацию, дать пару месяцев на адаптацию, изучение привычек, ближнего круга. А потом… подменить. Лихо.
Владелец «DEX-company» самодовольно хмыкнул.
— Ну, как тебе план? Хочешь поучаствовать?
— А как ты намерен их контролировать? Если даже рядовые «шестерки» выходят из повиновения и убивают своих хозяев, то как ты намерен заставить подчиняться этих, обладающих полноценным разумом?
Он улыбнулся еще более самодовольно.
— Есть средства. У них будет скрытый блок подчинения. Они даже сами знать об этом не будут. Да и первоначальные подсознательные установки, которые они получат, едва лишь обретут сознание, направят все их последующие действия в нужное нам русло. Ты же знаешь, что нет ничего проще запрограммировать того, чей мозг девственно чист. Это же по сути будут младенцы. Опытный психолог внушит им все что угодно.
— Ну да, например, что ты Господь Бог.
Бозгурд гыгыкнул.
— А что, я бы не отказался.
— Вы потому и уничтожаете «шестерок», чтобы никому в голову не пришло, что поблизости может оказаться разумный киборг?
— Естественно. И у нас почти получилось. Сомнительная партия ликвидирована. За редким исключением… Есть с десяток чокнутых, кто предпочитает помалкивать о разумности своих кукол. С одним таким я даже встречался… Коллега, можно сказать. Бывший космодесантник. Вышел на пенсию, затем от скуки обзавелся старым транспортником. И возит на своей посудине сорванного киборга. Этот киборг у него за навигатора.
— И ты… ему это позволил?
— А он мне не мешает. Сидит тихо. Помалкивает. Киборг оформлен как оборудование и боевая единица с ограниченными возможностями. И навигатора они каждый месяц нового нанимают. Все честь по чести. Я же сказал, пока молчат, я их не трону. Как и всех прочих, у кого в качестве оборудования сорванные киборги. А вот если заговорят…
Корделия повертела бокал.
— Слушай, Найджел, а ты не боишься, что я тебя сдам?
— Мы же с тобой договорились. У тебя нет доказательств.
— Да, сейчас нет. Но я могу затеять расследование. Вот, например, ты упомянул одно имя. Как его… ах да, Гибульский. А почему бы мне не натравить на этого Гибульского свою службу безопасности? Или бригаду любознательных журналистов? Они ох как любят сенсации.
— Это будет несколько затруднительно, как для службы безопасности так и для журналистов, — усмехнулся Бозгурд. — Александр Гибульский погиб. Несчастный случай.
— Ах, вот почему ты такой храбрый. Свидетель погиб. И как вовремя!
Бозгурд развел руками.
— Увы, невосполнимая потеря для нашей компании. Трагическая случайность. Ты же знаешь, человек смертен…
— «… это было бы еще полбеды. Плохо, что он иногда внезапно смертен…» — глухо добавила Корделия.
Собеседник вновь уставился на нее с недоумением.
— Извини, Найджел, дурная привычка. Следы былой начитанности. Никак не избавлюсь. Ты что-то сказал?
— Я с тобой согласился, человек внезапно смертен. Вот только что строил планы, вел расследование, собирал улики, задавал вопросы и вдруг — бац! — ограбление. Или пожар. Или неполадки в прыжковом двигателе. Или… Да мало ли что может случиться! Космос полон опасных неожиданностей.
Бозгурд не улыбался. Голос утратил светскую любезность.
— Ты же не хочешь, чтобы с твоими любознательными журналистами что-то случилось? Работа у них опасная, в движении, по горячим точкам. Я вот слышал, что одна твоя бригада уже попала под обстрел у Гаммы Стрельца. Три военных корвета взяли в клещи пиратский крейсер. Ну и твои на катере сунулись. Ноги-то унесли?
Корделия молчала. Глаза Бозгурда холодно, хищно светились. Казалось, он сейчас облизнется. Она стиснула бокал. За себя она не боялась. Бозгурд мог сколько угодно расписывать ей мастерство своих наемных убийц. Ее уже убивали. Но Бозгурд угрожал не ей. Он угрожал тем, за кого она несла ответственность, их семьям, их детям. Конечно, эти люди всего лишь на нее работали, с большинством из них она даже не была знакома. Но, подписывая контракт, они становились частью некого целого, клеточками информационного организма, который она выращивала и пестовала, как ребенка, а Бозгурд только что пообещал отрезать этому ребенку уши.
— Ты все-таки угрожаешь.
— Как и ты мне. Ты пригрозила расследованием, я вынужден защищаться. Давай все же поговорим как деловые, разумные люди. Я предлагаю тебе взаимовыгодное партнерство, и ради этого партнерства я готов поступиться кое-какими секретами. Собственно, я уже это сделал. Но и ты должна мне кое-что пообещать. Никаких журналистских расследований. Мой предшественник, этот бесхребетный слизняк, позволил информации о срывах стать достоянием общественности. Репортажи шли по всем новостным каналам. Акции компании обвалились. Я такой оплошности не допущу. Я буду действовать решительно. И меня не остановит даже такая удивительная женщина, как ты, Красная Шапочка.
— А если я не пожелаю заключать с тобой сделку? Вот не найду я ее для себя приемлемой! Что тогда? Тоже будешь действовать решительно?
Бозгурд откинулся на спинку стула.
— Опять я злодей! Я не злодей, Корделия, я бизнесмен. Я всего лишь предостерегаю тебя от необдуманных действий, от шантажа, мести, публичных заявлений, жалоб в галаполицию, излишнего любопытства и прочих сопутствующих телодвижений. Но выбора я тебя не лишаю. Таких, как ты, нельзя загонять в угол. Я предлагаю тебе войти в долю, стать моим партнером, союзником. Ты мне содействуешь, я щедро плачу, хочешь — киборгами, хочешь — деньгами. И, само собой, то мое обещание. Не нравится, расходимся каждый при своем.
— Почему я, Бозгурд? Есть другие холдинги, другие новостные каналы. Вот там, за стенкой, найдется с дюжину инвесторов. Они охотно примут твое предложение, не задавая вопросов.
Бозгурд в свою очередь повертел бокал.
— А я их всех уже купил. С ними просто. И… неинтересно. К тому же, они предадут меня при первой возможности. Ты тут свою начитанность поминала. Кто сказал, что предательство дело времени?
— Ришелье, Арман дю Плесси.
— А он… кто?
— Министр короля Людовика XIII. Франция, 17-й век.
— Умный мужик был. Я с ним полностью согласен. Все мои так называемые партнеры потенциальные предатели. А вот если союзником будешь ты… Ты пойдешь до конца.
— Ты мне льстишь, Найджел. Или оскорбляешь. Еще не решила. Но я тебя понимаю. Пожалуй, я бы на твоем месте поступила бы точно так же. В смысле, решительно. Так ты покажешь мне киборга? Как ты его назвал? «Совершенство»?
— Экстренное собрание Совета Ветеранов Больше-Озерского Лесопромышленного комбината объявляю открытым!
Собравшиеся в зале пенсионеры недоуменно замерли. Собрание! Да ещё и экстренное! Пожар, что ли?
ЛПК давно разорился, лес вырублен и вывезен, в Совете Ветеранов три десятка пенсионеров, в основном женщины старше шестидесяти пяти лет – бухгалтера, экономисты, технологи, мужчин всего трое – бывший главный инженер, бывший главный механик и бывший личный водитель бывшего директора, — и вдруг такая срочность! И с чего бы это?
Председатель посмотрел на собравшихся пенсионеров – пришли почти все приглашенные — и продолжил:
— Про нас вспомнили наши спонсоры – совет директоров Беломорской мебельной фабрики. Они увидели по головидению репортаж о нашей группе здоровья «Калинушка» — и решили нам помочь. Нас приглашают в трёхдневную поездку в город мебельщиков и деревопереработчиков, красивейший город нашего региона — Беломорск! У самого Белого моря — чистый воздух, чайки, свежесть и экскурсии по морю и сосновому бору! Китов посмотрим – они как раз приплывают в это время года!
— Что, мы леса не видели? – и удивление и непонимание сразу.
И шум голосов – все сразу:
— Да хоть бы на юг!
— Куда? В Беломорск? Да вы охренели? Мы там были… вроде бы… год или два назад…
— Бесплатно? Едем!!!
Шум в зале нарастал, бесплатно ехать хотелось – но на юг! И так живем на севере – и ехать ещё севернее? Ну нет! Но бесплатно же!
— Гостиница на берегу морского залива, все удобства, пешие прогулки… Сосновый бор… Свежий воздух… Прогулки на большом катере – белых китов смотреть! Нам выделен флайеробус на четырнадцать мест – кто-то едет, а кто-то не едет. И в качестве бонуса – четыре киборга – DEX для охраны, два – модели Irien для сопровождения, у них имитация личности хорошая, и один Mary – медик… Киборги уже здесь – только что доставили с курьером.
Шум в зале нарастал! Всего четырнадцать мест! – из них четыре для киборгов – значит, поедет всего десять человек, а их почти втрое больше! И бесплатно! Бесплатно ехать хотели все – но на север не хотел никто! И уж если ехать – то всем! Или не ехать – тоже всем!
— Где это здесь? Покажите-ка!
На сцену поднялись и встали рядом со столом председателя четыре киборга: девушка-DEX-6, девушка и парень — оба Irien`ы — и парень — Mary, одетые в комбинезоны с логотипами, высокие, молодые и красивые – но явно бывшие в эксплуатации и далеко не новые. И вид у них какой-то… очень уж заморенный…
В зале затихло. Пенсионеры живьём видели киборгов, но не часто: в лесу были на работе гражданские «пятёрки», которые шли в комплекте с лесозаготовительной техникой по принципу трактор плюс водитель – но они и жили, и работали в лесопунктах, — да у директора был телохранитель – но и директора того давно нет, уехал… после того, как распродал всё имущество разорившегося комбината. Здание бывшей конторы продано и превращено в торговый центр, но образовавшемуся Совету Ветеранов всё-таки оставлены помещения — один кабинет и актовый зал.
А тут – мало того, что DEX – девушка, так еще и два Irien`а! – эти-то зачем? Возраст собравшихся более, чем солидный – лучше бы еще пару Mary прислали… Видимо, генеральный директор мебельной фабрики просто купил на распродаже первых, попавшихся… подешевле.
Наиболее активные пенсионерки подошли поближе:
— Что ж тощие-то такие? Голодные, наверно!
— Иди сюда, милая, пирожок дам!.. – участницы группы здоровья, собиравшиеся по два-три раза в неделю, занимались не столько пробежками по набережной, сколько чаепитиями после них, и уже собирали на стол принесённую из дома выпечку и чайник уже был включен, и банки с вареньем открыты.
— А почему путёвка бесплатная?
— С чего такая щедрость на самом деле?
Киборги внешне спокойно смотрели на шумящую толпу пенсионеров, сканируя: двадцать шесть человек, возраст от шестидесяти двух до восьмидесяти четырёх лет, полный набор болезней соответственно возрасту – сердечно-сосудистые, артриты, ревматизм, радикулит, проблемы со зрением и со слухом, и кто из них будет их хозяевами, и чего можно ожидать от таких хозяев – совершенно не понятно, и потому — страшно.
А пирожка хотелось! — и даже очень – а какой запах! И не только пирожок – любая еда! – лишь бы дали! И побольше! И поскорее! Отключить слюноотделение!
— Спокойствие! Тишина в зале! Их только что привезли! Вместе с рекламным баннером, который будет приклеен к нашему флайеробусу. Бесплатное отрабатывать надо! Рекламировать будем продукцию наших спонсоров, вроде как их мебель – самая мебельная мебель на планете! Самая деревянная из деревянных, самая натуральная… – ну и тому подобное.
Пенсионеры смотрят на стоящих киборгов – тощих, в потёртых комбезах, в берцах – наверняка без носков, а на дворе октябрь, и День работника лесного хозяйства как раз через неделю – раньше хоть в сентябре отмечали, и зачем перенесли? — и шапок у них нет, и ехать то ли не хочется, то ли бесплатно…
— А давайте поездку деньгами возьмём, и разделим! На равные части разделим – и ребят этих накормим-приоденем-обустроим… и нам никому не обидно! А на китов и по видео посмотрим!
— А действительно! Будто и съездим, а сами дома останемся! Многие из нас в Беломорске уже бывали!
— В командировках! – главный бухгалтер и экономисты с отчетами ездили туда с завидной регулярностью, когда работали – два или три раза в год, не меньше.
— А так можно?
Шум в зале не затихал. Председатель, глядя на киборгов и видя их состояние – задумался на минуту и принял решение:
— Хорошо! Берем спонсорскую поездку деньгами, делим на четыре равные части – на эти деньги будем содержать и кормить этих ребят.
— Когда в последний раз ели? – спросил у всех по очереди киборгов председатель – и почему-то не удивился ответу – от восьми до пятнадцати дней – и разрешил подойти к накрытому столу пить горячий чай с сахаром и есть то, что принесено – творожники, пирожки с капустой и варенье.
Ненадолго задумался и обратился к притихшим пенсионерам:
— Тогда такой вопрос! Кто возьмёт к себе домой помощника? За прокорм и одежду. У кого дети-внуки далеко и нужна помощь по дому прямо сразу? И есть свободная комната для проживания – именно комната!? Пусть хоть сейчас поживут по-человечески!
Лес рук в тишине – все готовы взять, пакеты с пирожками, взятыми на предполагаемое чаепитие, раскрыты и уже собрано и проводится само чаепитие – берите, ребята! – у большинства дети и внуки далеко — у всех работа или учёба — а у самих уже силы не те, что в молодости.
По работе почти всем приходилось общаться с киборгами – хоть и с «пятёрками» — и все знали, что обращаться с ними надо по-хорошему и кормить досыта, чтобы они могли нормально работать, а не лежать с включенной регенерацией после полученных травм от несоблюдения норм безопасности при работе в лесу.
Хоть и техника – а всё же почти люди.
Председатель выбрал четырёх пенсионеров – тех, кто живет один, но свободная комната в квартире есть – распределил киборгов и передал права управления.
И пошел звонить спонсору – договариваться о замене поездки на деньги.
Собственником киборгов оставался Совет Ветеранов — и председатель был прописан у всех киборгов основным хозяином, чтобы при необходимости защитить киборгов от появляющихся у стариков в гостях излишне активных внуков, и – при необходимости – использовать для помощи другим пенсионерам.
А пенсионеры повели домой – после стихийного чаепития с пирожками — так неожиданно свалившуюся на них спонсорскую помощь, думая, что сделать в первую очередь – накормить как следует, отмыть или переодеть. Или всё это делать одновременно.
Примечание: фото моё
А потом Айвену было плохо. Уже не в душе — на диване, он даже не запомнил толком, как они туда перебрались. Как-то просто и естественно, словно так оно с самого начала и подразумевалось. И они долго вертелись, голые и скользкие после душа, и поначалу это тоже было смешно. А потом — не очень. И чем дальше — тем больше не смешно. И была черная зависть по нарастающей — до перехваченного горла, до темноты в глазах, до болезненных сухих спазмов внизу живота, не приносящих ни малейшего облегчения, а только еще сильнее скручивающих в узел внутренности.
Потому что у Бая все получилось. Причем дважды! А Айвен словил самый настоящий сухостой, мучительный и позорный, и это самое «обязательно, но только после вас!» не получалось никак, хоть тресни, хоть разорвись, хоть вой, хоть на стенку лезь, никак, никак, никак, и было больно, горячо и тошно до слез, и стыдно, и уже совсем не смешно. И боль нарастала, а разрядки все не было, и Бай гладил его и удерживал, успокаивая и уговаривая, что тише, тише, сейчас все будет хорошо, но хорошо не было…
А потом Бай сделал… что-то. И все случилось — почти сразу же. Мгновенно, невыносимо долго, пронзительно, остро и ярко настолько, что Айвен чуть не потерял сознание, да что там, кажется, даже и потерял, во всяком случае себя так потерял точно, перестав соображать: кто он, что он и где, полностью растворившись в судорогах почти нестерпимого наслаждения, и длилось это целую вечность…
Айвен судорожно вздохнул, передернув плечами. Даже сейчас, даже от одного только воспоминания, а все равно кожу стянуло щекотными мурашками и от кончиков пальцев до самого горла прокатилась волна теплой дрожи, ничего общего не имеющая с тошнотой. Даже если бы мозг Айвена и сумел каким-то чудом забыть — тело слишком хорошо помнило, <i>как</i> ему было вчера.
Хорошо было. Слишком.
Впрочем, сам Айвен помнил тоже.
А еще он отлично помнил, как потом рыдал у Бая на плече, заливая того слезами и соплями. И ладно бы если бы только рыдал, ну мало ли на что пробьет по пьяни да от облегчения? Если бы. Он ведь совсем расклеился. Обслюнявил всего. Лез с признаниями идиотскими. Клялся в вечной любви.
Раз пять, кажется. Или даже шесть…
Наверное, к тому моменту медовуха окончательно разъела его мозги, иначе чем объяснить такое позорище?
На пустой улице Сэм остановился.
Лицо лизнул жаркий воздух полудня. И такой же жар поднимался изнутри. Пополам с леденящим холодом…
Он машинально шагал по горячему асфальту – привычной пружинистой походкой, за которую ему прозвище хотели поменять на Гепарда…. И выработанный самоконтроль позволил удержать привычное замкнутое выражение на лице… «я-спокоен-но-лучше-не-лезь-если-не-хочешь-нарваться». Все как обычно… как обычно… держи себя под контролем, Тир! Все как обычно…
Внутри бушевала буря.
Молодняк давно догадывался, что с этим наказанием что-то не так… Когда мальчишкам стукнуло по четырнадцать, и Наставник на одном из отчетов объявил о новом наказании, все замерли. В лагере была строго лимитированная система наказаний. Десятка, как называли ее между собой. Через единичку, двойку и так далее все прошли по много раз… Но уже пятерку переносили с трудом… а после восьмерки можно было и не выжить. Девятка почти верный смертный приговор, а десятка – казнь.
Так что от № 11, по логике, ждали чего-то запредельного, и на первого наказанного, Лиса, которого увел к себе Наставник, смотрели как на покойника. Оказалось — ничего такого…
Ну больно, так всего несколько минут, дыба же длится часами… Ну противно, так приятных наказаний не бывает. Просто нелогично.
К тому же назначалась эта кара тоже нелогично – иногда просто на пустом месте придирались, иногда… непонятно. Сэм дернул плечом. Он, конечно, не спорил (себе дороже), но каждый несправедливый приговор помнил. А тут два раза – и ни за что. Он все гадал – почему…
А это, оказывается, вот что.
Наставник просто хотел… хотел…
Проклятье, они ведь догадывались. Догадывались. Сначала эта нелогичность… потом поручения-выходы в человеческий мир… Там ведь предлагали… .«Эй, малыш, как насчет переспать? Заработаешь пятьдесят долларов! Ну что стоишь? Не хочешь перепихнуться?» И лапающие руки, которые он аккуратно сломал. Рик еще смеялся, что люди идиоты, ну какая польза от того, что поспишь рядом? Сэм не смеялся – ему не давало покоя странное ощущение похожести… Но неужели у людей тоже есть таблетки?… Для секса.
И эти воскресные «развлечения», которые Наставник разрешил десятке лучших… Сэм невольно сделал глубокий вдох – успокоиться…
…Их было десять – пять девочек и пять мальчиков, и была гордость, за то, что он в числе лучших, и были таблетки на черном блюдечке, и гибкое тело у него на коленях, руки, обвивающие его шею…жар, поднимающийся из глубин…слепо бродящие по телу ладони…
Он не помнил, как вжал ее в диван, а вот стоны – помнил… и как обнимала, хватаясь за его плечи, точно тонущая… и самоконтроль смело, начисто…
Гладкая кожа, горячая, нежная… какие они, оказывается, нежные, девочки… она вся навстречу раскрывается, как… как… ох, что ж это, что ж это такое, что… Сэм задыхается, скользя в горячую глубину… стон рвется с губ сам, стон-вздох… это… это что? Разве может быть так хорошо?…
Разве...
Сэм вздрогнул, запнувшись о порог, с усилием отвлекшись от награды Наставника за успешное обучение. Ему надо забрать вещи охотника… Дина… его вещи из класса. Черт, зачем он вспомнил про эту награду… Таблетки начали действовать, а ему еще надо было подумать. Стоп. Спокойней, Тир…
Спокойней.
Наказание №11… случайно или нет на следующей «награде» оказался какой-то журнал, где парни… не с девочками, а друг с другом? Как же это назвать-то… не «переспали» же. Ладно, лежали… И когда девочки устали, то… ну под кайфом, если честно, было все равно, кого… Или все-таки это просто привиделось?
Черт, черт, черт! Не о том думаешь, Сэм… то есть Тир.
Теперь понятно, что наставник просто хотел секса. Да спокойней же… Хотел секса, вот и попользовался… все ясно. Пакость, конечно, но все пережили. Довольно спокойно. Даже те, которых часто «наказывали». Почему Наставник уверен, что если он… как же назвать правильно…если он заставит Дина на секс, почему так уверен, что это сломает упрямого пленника? Дин не слабый…
Так что?
Может, это запрещено у людей? Так нет же… Или это запрещено у родственников?
Стоп.
Наставник знает, что они братья?
Может быть…
Только он не знает, что это знает Сэм.
А значит… подозревать-то может? Будет слежка? Или подслушка? Ему придется заставить Дина.
Притворяешься, Тир?
Придется?
Ведь тебе… ХОЧЕТСЯ.
Таблетки действовали стремительно. Сэм ускорял и ускорял шаги. Так что прикрепленный шпион (юноша засек его еще у домика Наставника) заметно отставал.
«Пленник твой, и на всю ночь, делай что хочешь,» — прозвучал в ушах поощряющий голос…Соблазнительный такой.
Что хочешь…
А Дин красивый… Сэм закусил губу, стиснул изо всех сил ремень сумки пленного, даже глаза прикрыл, стремясь сдержать, отогнать дикое возбуждение, пропитавшее каждую клетку тела…
Не помогало.
Красивый…
И стоило вспомнить, как тогда гладил его… ох… да спокойней же…
Держать контроль. Держать. На улице он должен быть спокоен. Правило. И Сэм шел, не бежал, хотя его почти трясло – двойная доза с ума сводила. Пересохшие губы, бешено бьющееся сердце…и …
Дверь стукнула о стену – он это едва заметил.
Дин, пружинисто отжавшийся от кровати на руках, замер… и медленно встал.
Сумка отправилась под кровать, юноша с усилием перевел дыхание. Только не сорваться. Только спокойнее.
Казалось, что его сейчас держит пружина. Тугая пружина, натянутая до предела. И если Дин хоть улыбнется…
Он не улыбнулся.
Испытующий взгляд зеленых глаз прошелся по Сэму как терка. Он, кажется, понял, что что-то не так… но навскидку такое точно не определишь…
— Ты что-то рано, — проговорил он, и Сэм каким-то уголком сознания обрадовался, что у охотника хватило ума не звать его по имени… Если услышит наблюдатель — не поймет, но когда он передаст Наставнику, то… Наставник наверняка имена знает.
Не давать ему разговаривать!
— Послушай…
— Заткнись! – рявкнул Сэм. Адское пламя, охххх… – Марш на стол. Живо!
Охотник посмотрел на него.
— Ладно, как скажешь, — наконец проговорил он, шагнув к столу, — Но потом давай поговорим?
Замолчи…
Дин несколько раз глубоко вздохнул, пока Сэм фиксировал ручные и ножные кандалы… и лег как привык, на спину… Но молчал. Он привык, они привыкли… Что я делаю?…. А если…
Перед глазами все плыло.
Сэм старался не касаться кожи, сосредоточиться на щелчках металла – один… два… четыре… Но когда коснулся запястья – его точно током тряхнуло. Если б не выработанное годами муштры самообладание, если б не привычка сдерживаться, он бы… он бы сразу…
А если Дин сам не против?
Там, в журнале… ведь парни не выглядели наказанными. Что он знает о людях? Может, они…может, он…
Пламя ада!
Я не знаю… Я с ума схожу… Дин…
Дин молчал, пока Сэм снимал рубашку – он и раньше иногда раздевался, чтоб кровью не забрызгаться. И когда штаны содрал, путаясь в ремне и штанинах…. но когда стал стягивать мягкие шорты, которые всем выдавали вместо белья и задел ладонью, и охнул…. Тогда парень отвел взгляд от потолка, увидел – зеленые глаза расширились.
— Нет… – прошептал он еле слышно, — Сэмми, нет… Не надо…
Он все еще был Тиром, питомцем Азазеля.
Тиром, которому поручили сломать пленного, а у него не получилось. Не получалось… И может быть, это двинуло его руку вперед и заставило провести ладонью по обнаженной груди… потом по животу… оскалило зубы в злой усмешке. Умеешь просить, значит?
— Ты мой. На эти полдня, на всю ночь. – голос погромче, Тир… – И я сделаю с тобой, что захочу! Понял?!
Что я говорю? Что я делаю?... Что я… Жаркий туман кружит голову, туманит сознание, жжет и мучает – прижаться бы… прижаться… я больше не могу… Ткань шортов кажется грубой по сравнению с кожей, мешает… к черту! Материя с треском рвется по швам, перевозбужденный Сэмнетерпеливо отодвигает мешающий обрывок, приникает… поближе… всем телом. Хорошо… Как хорошо…
— Нет! – Дин впервые пробует вырваться из наручников, по запястью скользит алая ленточка… – Нет! Сэм…— по губам хлещет ладонь, обрывая на полуслове.
— Заткнись! – нельзя по имени, нельзя… это он помнит… помнит… а больше помнить ничего не хочется, ничего, кроме этого…
Ладонь сама скользит по его телу, пробует мускулы, отбрасывает обрывки ткани… не вырывайся…Сопротивление… разжигает еще сильней.
— Сэмми… Сэмми, пожалуйста… – шепчет Дин, замерев, — Сэмми, нет, нельзя, нет, нет, нет… Сэм…мы же братья.
Братья.
Это слово как-то пробилось сквозь горячий туман. Братья… Братья Винчестеры… Брат.
Дин.
Страх и боль в голосе Дина, он совсем тихий, голос, как… как в детстве… Господи!
Что я делаю? Что я…
Сэм замирает. До крови закусывает губу, сильнее, сильнее, сильнее, до соленого вкуса в рту… бьет по краю стола кулаком, еще, еще, еще… пока боль не помогает разогнать жаркий туман в голове… Тише… Тише… Спокойней. Так…
Он почти лежит на Дине, и кто из них дрожит – непонятно… Нет. Нельзя… Я… нельзя. Я не буду. Не Дина… Нет.
Он опускает голову на плечо брата, тихонько всхлипывая от боли в руках, в прикушенной губе, и там… там… Вздыхает, пытаясь успокоиться… ну хоть немножко… немножко… настолько, чтоб вспомнить о подслушивающем шпионе. Черт…
— Дин, кричи…
— Ч-что?
— Кричи, придурок! – шепчет он прямо в ухо, так что русые волосы щекочут губы… – Нас слушают сейчас…
Мгновенья жаркой тишины… Биенье сердца под его рукой. Тихое «спасибо»…
И крик, от которого Сэм подскочил, как электротока. Так охотник только раз кричал… Сэм невольно отступил… Дин поймал его взгляд и неожиданно подмигнул. А потом заорал еще пуще.
Оператор – или попросту пилот челнока – Ференц три семёрки шесть сидел в буфете космопорта. Странная вещь. Космопорт, пусть даже местного значения, это вершина человеческих достижений, это гордость и витрина, но кофе здесь подавали препоганый!
– Где вы берёте такую дрянь? – Ференц отставил недопитую чашку. – Каждый раз надеюсь на лучшее, и каждый раз зря!
– Не знаю, – передёрнула плечиками под прозрачной блузкой буфетчица Крошка Лу. – Начальству нравится.
На самом деле её звали Луиза-Анабелла, но для всех она была Крошка Лу. Миниатюрная блондиночка, весёлая и безотказная, большая выдумщица в постели. Кроме прочего, на неё было приятно смотреть. Это немного компенсировала Ференцу паршивый кофе.
– Так скучно. Нет никого… – Крошка Лу потянулась, выгнула спину, словно почувствовала, о чём задумался Ференц. – Развлечёмся?
– Извини, милая, – с искренним огорчением ответил оператор. – Меня могут сдёрнуть в любую секунду.
Больше всего на свете Ференц три семёрки шесть не любил опозданий. Челнок уже два часа стоял на эстакаде, стартовое окно кончалось, а транспорт с товаром ещё не прибыл! Это безобразие повторялось с удручающей регулярностью, Ференц даже привык, хотя и не переставал негодовать.
– О чём они вообще думают? – зло сказал он. – Так трудно привезти две коробки вовремя?
– Говорят, – загадочно понизила голос Крошка Лу, – это бандиты.
– Что?
– В окрестностях города завелась банда. Они нападают на транспорты, груз сжигают, а синих угоняют.
– Для чего? – не понял Ференц.
– Для пыток! – выдохнула Лу. – Животы вспарывают, кожу живьём сдирают, яйца парням отрезают, жарят и заставляют есть!
Крошка Лу раскраснелась, глаза её сверкали, она сжимала и разжимала кулачки, словно воочию видела всё, о чём рассказывала.
– Гадость какая, – пробормотал пилот. Буфетчица, несмотря на мерзостность нарисованной картины или, наоборот, благодаря ей, излучала такой мощный сексуальный заряд, что Ференц возбудился.
Крошка Лу выпорхнула из-за стойки и уселась ему на колени.
– А ты бы смог своё съесть? – зашептала она, прижимаясь к нему грудью и животом, покусывая ухо и громко дыша.
– Глупость какую болтаешь… – ответил Ференц. – Зачем я нужен тебе без них?
Битые попечители, где у неё застёжка?! А, вот она… Ференц нащупал скользкую висюльку и потянул. Блузка и юбка раскрылись как кокон, Крошка Лу осталась голенькая, мягонькая нежная молодая бабочка. Даже удобно на самом деле, слава попечителям!
– Всё успеем… – замурлыкала Лу, стягивая с него форменный китель. – Что ты…
– Три семёрки шесть! – голос диспетчера из селектора разорвал сладкий дурман. – На старт, десятиминутная готовность!
– Мы это потом, обязательно!.. – мгновенно трезвея, сказал Ференц. Чмокнул Крошку Лу в нос, заправил форму, надел пилотку и выбежал из буфета.
Диспетчер встретил его у челнока.
– Подвезли, что ждали? – спросил, подбегая, Ференц.
– Нет.
– К попечителям всю вашу контору! – выругался Ференц. – Я потерял кучу времени. Зачем?
– Постараемся освободить траекторию, – обнадёжил диспетчер.
Ференц только махнул рукой. Орбитальная станция попечителей, наверняка, ушла далеко вперёд. Придётся догонять.
Крошка, конечно, негодяйка, думал Ференц, влезая в ложемент. Возбуждение не схлынуло ещё, ремни в паху давили. Ференц завозился, устраиваясь. С ускорением шутки плохи, отрежет лишнее, словно бандиты из крошкиного рассказа! Ничего, дома ждёт Мария-Антуанетта с семизначным номером. Ференц усмехнулся: женины родители хотели как лучше, но не учли популярности древней королевы.
Загудела катапульта, челнок задрожал и поехал вверх по эстакаде. Скорость росла, и гул превратился в вой. Сам воздух, казалось, кричал от напряжения, и этот крик успокаивал. Трудился сложный, но человеческий механизм, трудился тяжело и надёжно. Устройства попечителей работали бесшумно и незаметно, и это пугало, как пугает всё непонятное.
Ускорение навалилось, лицо потекло вниз, к подбородку, в глазах потемнело. Потом кораблик со щелчком сорвался с катапульты и наступила невесомость. Верх и низ поменялись местами, челнок долгую секунду падал в тёмно-фиолетовое небо…
Вернулась тяжесть, с нею понятия верха и низа. Это заработали движки попечителей. Небо вокруг стремительно почернело, челнок вышел на орбиту.
Ферец взял пеленг. Он не ошибся, станция опередила его несколько градусов дуги и продолжала убегать. Компьютер развернул веер траекторий, Ференц выбрал самую быструю. Какой смысл экономить, если рабочее тело — вода? Челнок задрал нос и вышел на курс. Ференц включил автопилот и задумался.
Крошка Лу растормошила его, и Ференца потянуло к жене. До дрожи в пальцах, до отключения рассудка, до боли в промежности. Он был переполнен, он жаждал разрядки, с ней и только с ней! Бедная Крошка Лу…
Так бывало с ним изредка. Первый раз это случилось, когда они с Марией-Антуанеттой вернулись от врача. Первенцу сделали последнюю, уже взрослую прививку. От всего, как сказала врач, кроме простуды, от которой попечители не дали лекарства. Или из мелкой вредности, или не знали сами.
Пятилетний Вадик, отметавшись, уснул, и тогда их бросило друг к другу с неожиданной, обескураживающей силой. Это трудно было назвать просто страстью, это было полное слияние, растворение, поглощение. Чистая радость! Они потеряли ощущение времени, забыли, где кончается один и начинается другая.
Утром их разбудил удивлённый сын:
– Мама, папа, почему вы голые?
Как давно это было! Теперь у них четверо детей и такая же любовь. А Луиза-Анабелла… Это никак не касается их чувств, это просто секс, ведь он угоден попечителям.
Звезда прямо по курсу разгорелась и превратилась в крошечный диск. Диск вырос… Кусок пустыни висел в пространстве; рыжие дюны, обветренные скалы, песчаные смерчи под нездешним красным солнцем, лиловые кактусы с острейшими на вид полуметровыми иглами. Словно неведомый чертёжник обвёл километровым циркулем часть чужого мира, вырезал и перенёс сюда, на орбиту Земли.
Если верх диска имел протяжённость и объём, то у изнанки был только цвет, угольно-чёрный, непроницаемый, – и никакой толщины! Ференц пролетел однажды под станцией; этого эксперимента ему хватило. Будто висит над водой остров в океане, горы в дымке, белый песок пляжей и пальмы, а если нырнуть, то увидишь не дно, не уходящие в глубину береговые склоны, а прозрачную воду на много миль впереди…
Под пустыней ниже среза песка светили звёзды.
На подлёте Ференц заглушил двигатель и бросил управление. Невидимые руки подхватили челнок и мягко опустили на поверхность. Он прибыл.
Горячий ветер пах ванилью, косматая багровая звезда пряталась в облаках цвета соломы. Впереди в склоне дюны протаяла дверь, Ференц двинулся к ней, слушая скрип песка под каблуками. Возле двери он не выдержал и оглянулся: машина медленно растворялась в воздухе. Сначала стала прозрачной и исчезла обшивка, обнажила рёбра жёсткости и километры кабелей, утеплители и перегородки. Потом невидимый скальпель разделал рубку и трюм. Последней обнажилась силовая установка. Изящные хрустальные друзы и линзы; совершенно неуместно смотрелись рядом с ними земные патрубки, переходники и дюзы. Трепетная лань, тянущая бочку золотаря…
Ференц вздохнул, шагнул в дверь и попал в кабину лифта с прозрачными стенками, висящую высоко над пустыней. От скачка в небо, как обычно, закружилась голова. Лифт полетел вниз и Ференц, как обычно, не заметил, когда кабина пронзила песок.
Дверь вывела его в обычный земной офис. Мягкие кресла для посетителей, столик с кофе-машиной, окно с видом пустыни во всю стену, серверная стойка и кадка с пальмой. Напротив окна была дверь с блестящей ручкой, словно за ней и вправду находилось большое учреждение, где гудели голоса, сидели перед экранами взъерошенные клерки, торопились куда-то девчонки-курьерши в коротких юбочках и с планшетками под мышкой.
Здесь вместо клерка с компьютером висела в воздухе серая сфера.
– Документы на груз, пожалуйста, – попросил бесполый голос.
Сфера выпустила язык-панельку с углублением, Ференц сложил туда полученные у диспетчера электронные карточки, и панелька спряталась.
– Спасибо, – вежливо сказал голос. – Чай? Кофе? Сок?
– Пиво можно? – рискнул Ференц.
– Только безалкогольное, – строго ответил голос.
– Да, конечно, – сказал Ференц и уставился на кофе-машину. Он знал эту модель, обычная рабочая лошадка для приготовления эспрессо. Было интересно, откуда там возьмётся чай или сок. Тем более пиво.
Машина промолчала, а с потолка слетел поднос с запотевшим бокалом и тарелкой с сухариками.
– Спасибо, – смутился Ференц. – А кофе-машина зачем?
– Некоторые любят приготовить сами, даже кофе с собой приносят, – разъяснил голос. – У нас и печь специальная есть, для гурманов. Газ, уголь, песок и джезвы. Приправы на все вкусы. Хотите опробовать?
– Нет, спасибо, – сказал Ференц. – Я так спросил. Из интереса.
– Приятного отдыха, – произнёс голос. – Ваша машина будет готова через сорок минут.
– Спасибо, – ещё раз поблагодарил Ференц.
Пиво, хоть и безалкогольное, было холодным и вкусным. Ференц прихлёбывал его маленькими глотками и глазел в окно. Пустыню заслонил красный бархан. Выл ветер, поднимал в воздух струи песка. Гребень бархана на глазах вырос, стал круче и острее, потом обрушился лавиной, погребая под собой полоску каменистой пустоши. А ветер снова строил песчаный холм, чтобы потом обрушить его и сделать новый шаг.
Земля у подножия зашевелилась, выпустила нежно-розовый побег, второй, третий. Побеги потемнели, окрепли, вытянулись и скоро на пути песка встали лиловые заросли.
Прибежала серая, покрытая шипами ящерица, принялась глодать толстые мясистые стволы…
Зашипела дверь. Ференц обернулся и вскочил, чуть не уронив бокал.
Напротив, опираясь на спинку кресла, стоял огромный, размером с медведя, оливково-зелёный геккон. Длинные тонкие пальцы передних лап оканчивались когтями-ланцетами, в приоткрытой пасти шевелился узкий красный язык. Голову геккон склонил набок и рассматривал Ференца большим янтарным глазом с вертикальным зрачком.
Попечитель!
– Ференц три семёрки шестой, совершенный! – гаркнул пилот. Покраснел, поставил недопитое пиво на стол и вытянулся по стойке смирно.
Попечитель посмотрел на него другим глазом.
– Что ты делаешь здесь, людь Ференц? – спросил попечитель красивым баритоном. Губы и пасть его не двинулись, зато задрожал горловой мешок.
– Я оператор челнока, совершенный! Пилот… – доложил Ференц. – Привёз на станцию груз.
– Весь груз? – поинтересовался геккон.
– Нет, совершенный, – струхнул Ференц. – Недогруз.
– Почему?
– Не знаю, эээ… совершенный!
– Зови меня Бранч, – сказал попечитель.
– Не знаю, совершенный Бранч, – повторил Ференц. – Но ходят слухи, это бандиты.
– Зачем?
– Глупые слухи, совершенный Бранч!
– Я решу это сам, растущий людь Ференц, – строго сказал Бранч. – Рассказывай.
– Женщины говорят, бандиты ловят синих, чтобы их мучить.
– Синие это те, кто сопровождает груз? – спросил попечитель.
– Да, совершенный Бранч.
– Зачем, Ференц, бандитам мучить синих?
Пилот развёл руками:
– Глупые слухи, совершенный Бранч…
Попечитель молча разглядывал его, склоняя голову налево и направо, попеременно разными глазами. Змеиные зрачки пульсировали, то превращаясь в бочонок, то вытягиваясь в нитку.
– Хорошо, людь Ференц, – произнёс геккон и повернулся, чтобы уйти.
– Прошу прощения, совершенный… – обмирая от наглости, заговорил Ференц.
Попечитель по змеиному обернулся и замер.
– Что ещё?
– Я человек, совершенный Бранч, – сказал Ференц. – Люди, это когда нас больше одного.
Попечитель молчал. В кишках у Ференца родилась холодная скользкая волна, поползла вверх, а сердце зачастило и приготовилось упасть…
– Я запомню, человек Ференц, – сказал, наконец, попечитель и вышел.
Пилот сел – не держали ноги. Попечитель! Рассказать кому, не поверят… В горле пересохло, он схватил бокал и допил пиво, не чувствуя вкуса.
– Ваша машина готова, – сообщила станция. – Приятного возвращения!
Мария-Антуанетта встретила Ференца без настроения. Она ходила с платочком, то и дело вытирала покрасневшие глаза и нос.
– Что случилось? – забеспокоился пилот. – Ты плакала. С детьми что-то?
– Всё хорошо, они спят, – жена всхлипнула. – Я бродила по сети… Такой ужас!
Ференц выдохнул. С детьми всё в порядке, остальное неважно. А сеть… Мало ли что можно там увидеть? Он сел к жене, ткнулся носом под лопатку, – Мария-Антуанетта дома ходила с открытой спиной, по их давнему, хотя и негласному уговору, – вдохнул родной запах и сказал:
– Ладно, старуха, колись, чего там.
– Я смотреть не буду, – ответила жена, – первого раза хватило!
Запустила ролик и ушла, плотно прикрыв дверь.
Ференц посмотрел короткий фильм два раза, внимательно и не отрываясь, хотя его подташнивало. Мерзость какая…
Мария-Антуанетта смотрела в панорамное окно спальни. Город заливали огни. Центр с небоскрёбом Управы, экзотический цветок Оперы, расцвеченные всеми цветами радуги жилые районы, радиальные проспекты… Поодаль, над молодёжным парком, дрожало зарево ночного концерта.
– Вадик туда отправился?
Ференц встал рядом с женой, обнял её за талию.
– Да, обещал к часу быть.
– Правильно, – согласился Ференц, – пусть развлекается, когда ещё, как не в пятнадцать!
– Посмотрел? – Мария-Антуанетта развернулась и требовательно посмотрела ему в глаза.
– Да, – сказал Ференц. – Отвратительные враки!
– Но всё так реально… – произнесла жена. – Лес, дорога, это дерево! Разве можно так нарисовать? Кровь! Ведь они убили двух мальчишек! И то, что в чемоданах… Меня вырвало, когда я это увидела. Неужели это правда?
– Заечка, – Ференц поцеловал Марию-Антуанетту в ухо, – как это может быть правдой? Зачем попечителям такая гнусность?
– Не знаю, но… Как же загоны? Все знают про мясные загоны! Скажешь, и этого тоже нет?
– Есть, – сказал Ференц. – Попечители жёстки, они наказывают преступников! Ты слышала, чтобы в загон попал невинный человек? Зато дети гуляют вечерами, а Вадик ночью, – и мы за них не боимся, как раньше.
– Я не знаю, не знаю… – Мария-Антуанетта заплакала. – Это страшно!.. Кому это нужно, зачем?
– Злобные неудачники, – твёрдо сказал Ференц, – это они клевещут на синих, на попечителей! – он оживился. – Знаешь, Крошка Лу, ну ты помнишь, такая маленькая блондиночка, я вас знакомил, рассказала мне…
– Луиза? – жена нахмурилась. – Ты говорил с Анабеллой. И не только говорил, да? Ты сегодня пустой мешок, да?
– Мы не успели, – отмахнулся Ференц, – нас отвлекли. Это даже обидно, Марыська! Ты во мне сомневаешься? Когда я приходил домой без сил? Из-за Крошки Лу?! Её на меня не хватит. Кроме того, ты в сто тысяч миллионов раз лучше!
– Вот прямо в сто тысяч миллионов? – не поверила жена.
– Конечно! – Ференц прижал её к себе. – Кстати, я видел сегодня попечителя.
– Повезло… Какой он?
– Умный, – сказал Ференц. – Справедливый. Врут они всё, не верь! И знаешь что?
– Что?.. – Мария-Антуанетта положила ему руки на плечи.
– Хочу пятого, – прошептал Ференц в её огромные глаза. – Или сразу пятого и шестого… Давай заделаем двойню?
Платье упало на ковёр.
– Зачем тебе столько, пилот?..
– Они похожи на тебя, – ответил Ференц. – тебя не может быть мало, хочу видеть тебя, даже когда ты далеко.
– Но сейчас я рядом?..
– Да… – Ференц опустился на колени.
– Что ты делаешь, пилот? Ооо… что ты… делаешь!..
Я искал глазами Колина. Наконец нашел.
Если другие заложники жались в углу под присмотром двух слишком умытых и тонкоруких охранников в новеньких импульсных доспехах, вооруженных гэтами, из которых в этой диспозиции они могли стрелять исключительно друг в друга, то Дьюп лежал лицом вверх прямо между сидящими за импровизированным столом ?– куском пластика на искрошенном кирпичном полу. Во лбу командующего красовалась аккуратная круглая дырка, правый глаз и нижнюю часть лица залила кровь.
Я включил связь, (в такой близи террористам не отличить наши сигналы от собственных), вызвал Мериса и прошептал:
– Передай министру, что никто из террористов не уцелел. Оказали бешеное сопротивление и все такое.
Я не ощутил утраты или потрясения. Я вообще ничего не ощутил. Все давно отболело и умерло. Еще тогда, когда мы расстались с Дьюпом.
– Стой, не пори горячку, – зашипел в наушнике Мерис. Он не слышал криков или стрельбы и правильно оценил ситуацию. – Ты пульс-то щупал? Он ведь живучий.
– Какой там пульс. Дырка в голове.
Слова звучали так, будто с Мерисом говорил не я, а кто-то другой.
– Кровь течет? – уточнил генерал.
– Хэд ее знает, вроде нет. Отсюда плохо видно.
– А сына премьера среди террористов видел?
– Узкомордый такой, со сросшимися бровями? Видел.
– Если сможешь, хоть этого оставь.
– На развод, что ли? – без тени улыбки пошутил я. – Не могу. Я бы и заложников тут положил, да голову твою жалко.
– Ладно, – сдался Мерис, – придумаю что-нибудь. Когда начну тебя вызывать – не отвечай. И уходи быстро. С этого момента у тебя на все про все – полчаса.
И я понял, что он уже придумал. Давно придумал.
Подал парням сигнал переключить оружие на импульсный режим, а все остальное пока убрать. Чтобы было потише и без осколков, когда начнем освобождать заложников.
Импульсом не со всякого расстояния убьешь сразу. Но развлечений от него перед смертью достаточно. И пытать не придется. А заденет заложников – то и поделом. Воспитывать лучше надо было своих отпрысков. Если же это все-таки заговор старших с младшими, то старшим полезно посмотреть, как дети могут умирать долго.
Конечно, наши милые, умные террористы защищены от современного светочастотного оружия импульсными доспехами. Они просто еще не знают, что бывает, когда импульсный заряд сталкивается с импульсным доспехом. Они еще не жарились в доспехах заживо. Потому что импульсное оружие – это не модно. Какой дурак полезет к ним с таким? Вот я и полез. Я вообще люблю импульсники за непредсказуемость. Поставленные на полную мощность, они жарят человека как надо, а вот если мощность уменьшить, угадать результат труднее – одного выбросит из одежды, другой получит ожог, третий…
Щас, ребята, мы позабавимся. Первым делом у вас вылетит связь, а вторым – вылетите вы сами. Разве что кто-нибудь успеет сдаться. К несчастью, у моих бойцов – отличная реакция.
Нет, ты не думай, я делал так не потому, что не мог себя контролировать. Я просто был мертв. Уже очень давно – мертв.
Оставшихся в живых террористов выстроили вдоль стены. Одиннадцать молодых парней – сытых, избалованных, с хорошими прическами, ухоженными руками, с гонором. Они, похоже, только сейчас начинали понимать, что пленные нам не нужны, что не будет красивого суда и сгорающих от стыда папочек.
Завершить дело я оставил троих бойцов и сержанта Келли. Верные, хорошие парни. Двое, Сайл и Рос, держали террористов под прицелом, Неджел стоял на входе в туннель, Келли чуть в стороне наблюдал за всеми.
Я не торопился. Хотел сначала посмотреть на тех, кого собрался убить. Понять, отчего люди так мало ценят ЧУЖУЮ жизнь? Неужели дело не в воспитании и привычках – в крови? Мы, убийцы, все такие разные внешне…
Вот сын премьер-министра. Уже совсем не террорист – бледный, с посиневшими губами. Каково ему в шкуре заложника?
Вот молодой мерзавец, тоже явно из состоятельных. Как смотрит! Не понял пока, что он отсюда не выйдет. Открыл было рот. Наверное, думал, что меня пора покупать. Рос выстрелил ему под ноги. Разряд ушел в землю, предварительно вздувшись огненным шаром. Я не велел им раскрывать ртов. Я хотел всего лишь посмотреть на них перед смертью. Глупые мальчишки, заигравшиеся в экзотианцев. Зараза в крови своего мира. В этом мире так легко стать заразой.
Перевел оружие в домагнитный режим – пусть все будет быстро. Смерть мозга раньше смерти тела.
Вдруг глаза Келли, глядевшего мне за спину, округлились. Я знал, что сзади только Неджел, и он не из тех, кто корчит на посту рожи или встает на голову, но все-таки повернулся. Уж больно много удивления читалось во взгляде сержанта.
И было от чего.
Прямо на меня поднимался залитый кровью труп Дьюпа.
Он смотрел одним глазом и шарил левой рукой по кирпичам в поисках опоры. Под пальцами скользил край непромокаемого плаща, на который мы его уложили.
Я сам не понял, как успел подхватить тело командующего. Стал соображать, где же у нас аптечка. Аптечку я, похоже, «отпустил» вместе с теми, кто повел заложников. Вот ведь зараза. В следующий раз хоть что-то буду держать при себе. Как же он сидит, у него же дыра во лбу? У него там что, титановая пластина? Так пуля бы срикошетила и разворотила башку. А отверстие такое аккуратное, но без ожога.
И тут меня осенило. Это была не дырка от пули или чего-то типа, а дырка от кольца. Дьюпа, скорее всего, оглушили и вырвали с мясом кольцо. Типа развлекались, гады. Я рукавом стал стирать с его лица кровь, вспомнил про салфетки, что носил для Леса. Пригодились. Правда, сильно навести красоту мне не удалось, Дьюп отстранил мою руку и неразборчиво выругался. Наверно, боль мешала ему как следует оценить происходящее. Рука его была вялой, но теплой. Десять минут назад мне показалось, что он совершенно холодный и негибкий.
Я поскользнулся на чем-то… и понял, что это кольцо. Только не нормальное какое-то кольцо, а похожий на толстую таблетку контейнер с острыми краями. Видимо, кольцо служило только для маскировки.
Контейнер был вскрыт, по краям блестело липкое. Яд? Или наркотик, имитирующий действие яда? Зная Дьюпа, я мог предположить и то, и другое. Он вполне мог намеренно приучать организм к малым дозам яда. Он вообще много чего мог.
– Хэммэт тэ мае…
Я этого выражения не слышал. Понял только, что по-алайски.
Дьюп поморщился и, заваливаясь на меня всем телом, встал. Из-под правой ключицы толчками пошла кровь. Наверное, в него стреляли, чтобы удостовериться, что мертв. Яд в кольце мог содержать токсин, практически прекративший кровообращение, но сейчас кровообращение восстанавливалось, и с этим срочно нужно было что-то делать. Благо в руках я держал салфетки и буквально заткнул ими рану.
– Сержант, – лендслер выбрал взглядом Келли, безошибочно распознав, кто старший, хотя никаких знаков различия на моих бойцах сейчас не имелось. – Вон того, длинного, – он указал на министерского сына. – Того, что справа, и тощего – расстрелять.
Келли приподнял бровь. Я кивнул. В эту минуту я снова почувствовал себя стрелком-первогодкой, за которого еще мог кто-то что-то решать.
От разрядов на миг заложило уши, хотя, будь мы не в пещере, не почувствовали бы ничего.
Оставшиеся в живых террористы старались вжаться каждый в свой кусок стены.
Дьюп начал медленно оседать на пол, и я постарался усадить его поудобнее. Перевязочного материала – то есть дорогого натурального белья – лежало теперь вокруг предостаточно. Я наскоро перетянул рану.
– Что с остальными делать, лендслер? – спросил я тихо.
– Делай что хочешь, Анджей.
Дьюп сжал мою ладонь, и я понял, что он все это время знал обо мне. Беспамятные боги, кого мы с Мерисом надеялись обмануть?
– У нас двадцать минут, – сказал я. – Генерал велел уходить, если…
– Знаю, – перебил меня командующий. – Мы собирались при плохом исходе затопить эту нору.
Я понял, что «при плохом исходе» – означало вместе с нами. Мерис мог, для него приказ есть приказ. Значит, Дьюп не хотел, чтобы кое-кто отсюда вышел. И эти кое-кто, похоже, уже остывали на холодном сыром кирпиче.
Я выпрямился. Носилки для Дьюпа ребята соорудили, его тело мы собирались выносить при любом раскладе. Оставалось решить, что делать с террористами. Если оставить в живых, они наверняка подтвердят, что приказ отдавал лендслер. Значит, Дьюпу снова грозит что-то вроде дисквалификации. И решать надо мне, потому что Колин, по сути, пощадил мерзавцев, чтобы они там, глупые, ни думали.
Мы уложили Дьюпа на импровизированные носилки. Лендслер не возражал. Скорее всего, он находился в сознании только символически.
Нужно послать парней с носилками вперед, а самые грязные дела доделывать самому. И я сейчас тут все доделаю. Если…
Если должность может стоить человеческой жизни. Пусть даже жизнь эта пошлая и мелкая.
Я посмотрел на людей у стены. Нормально мальчишки в войну поиграли.
Хорошо, если бы нас дисквалифицировали вместе с Дьюпом. В конце концов, разве есть что-нибудь прекраснее абсолютно тупого положения пилота-стрелка, да пусть даже особиста, который сам ни за что не отвечает и не выбирает из того, из чего невозможно выбрать.
И я сказал совсем не то, что хотел:
– Проверь этот сброд еще раз, Келли, чтобы ни у кого – никакого подобия оружия, даже зубочисток. И гони их в большой проход. Через десять минут воду дадут, дерьмо раскиснет. А мы уже достаточно сегодня в дерьме накупались.
Келли ничего не спросил. Махнул парням и сказал им что-то по-лхасски. Это был его родной язык – редкий, полузабытый. На нем говорило-то всего две деревни. Видимо, из упрямства. Сержант Келли на стандарте выражался с акцентом, зато бойцов моих научил десятку фраз на своем полузабытом. Иногда нам это здорово помогало. Я понял «обыскать» и «быстро».
Парни начали работать, не выпуская стволов. Один заложник решил, что это конец, и самоустранился на пол. Колени подогнулись. Рос, увидев, что террорист в сознании, за шкирку и пинками поднял его.
– Ну-ка, вы! – обратился к пленникам Келли. – Жить хотите – валите отсюда!
Террористы жались к стене и не очень-то верили.
– Бегом, я сказал! – взревел сержант.
После такого крика не побежать было невозможно, но они не побежали. А жалко. Это тоже могло решить проблему. Но наши умные детки голов от страха не потеряли. Значит, широкий проход был-таки заминирован.
Пришлось нам гнать всю эту компанию в дыру, которую проделали сами.
Мы с Келли менялись – то он шел впереди, а я – подгонял, то наоборот. Нужно было торопиться, но Дьюп весил не так уж мало, да и террористы еле плелись.
От угла отделилась тень, и я узнал Обезьяну. Он махнул мне на развилку. Значит, ребята что-то выяснили. Не стал спрашивать, не до того. Только мы успели загнать в боковое ответвление тоннеля свое стадо, как вдалеке прогремела серия взрывов. Потолок задрожал, но в нашем углу выдержал. Значит, Мерис что-то взорвал, и вниз уже хлынула вода. Мы побежали быстрей. Обезьяна маячил впереди, и ориентироваться стало легче.
Под ногами захлюпало. Дороги я не знал – ведет она под уклон или как? И тут же мы уперлись в отвесную стену.
Среди моих бойцов было два бывших альпиниста, я их нарочно с собой взял. Вот на такой вот случай. Да и Обезьяна кое-чего стоил. Пока парни доставали снаряжение, он уже полез.
Кирпич здорово растрескался, высота – метра три, вода прибывала. Я прикидывал, как нам втащить наверх Дьюпа. Парни бросали кошки, но кирпич крошился, и зацепиться они никак не могли. Наконец Обезьяна влез, пользуясь не веревками, но своими уникальными руками, и крикнул сверху, что цепляться тут просто не за что – все давно сгнило или рассохлось. Ребята полезли так, вбивая в кирпич железные клинья, или выламывая подобия ступенек.
Вода залила колени. Дьюп с трудом встал и шарил по карманам. Наконец, разодрав подкладку, он выковырял что-то круглое, похожее на бусину. Его обыскивали, но сканер не возьмет стекло или алмаз, например.
– Платок у тебя есть? – спросил он.
Я достал высохшую гигиеническую салфетку.
– Вот это дело, – Дьюп завернул бусину в салфетку, сунул в рот и, судя по хрусту, раскусил.
Я крикнул, чтобы бросали веревки.
Террористы столпились у стены.
– А ну вперед, – Келли ткнул одного стволом.
Я перевел взгляд на Дьюпа. Тот вытирал углом салфетки лицо и весь как-то порозовел. Потом выпрямился, и стало видно, что двигается он теперь легче.
Значит, стимулятор.
Втроем – я, Келли и стимулятор – затащили-таки наверх Дьюпа.
И тут выяснилось, что половина наших ненужных друзей – на стену никак.
Вода уже доставала мне до груди, а рост у меня не маленький. Келли вообще стоял почти по горло в грязной вонючей жиже. Парни тащили сверху, мы с сержантом ругались и толкали снизу…
Как сам залез – не помню. Наверху мы с Келли рухнули на кирпич и пару минут позволили себе побыть в самой желанной в такой ситуации роли – трупов.
Все. Считай, дошли. А если что пойдет вкось, так теперь и навигацию можно запросить. Взрывчатку мы тоже не всю использовали. Выберемся как-нибудь.
Я поднялся и подошел к Дьюпу. Он уже почти не шатался. Надолго, интересно?
– Дай мне карту, – попросил он.
Я достал, сообразил, куда мы свернули. Стал показывать:
– Мы сейчас примерно вот тут. Можем в двух местах попытаться выйти. Нет, даже в трех, – я указал на помеченные Лесом проходы.
– Кто это тебя так подковал по местности? – Дьюп задумчиво разглядывал исчерченную по подсказкам Леса карту.
– Пацан один местный. Тут, как выяснилось, подростковые банды наркоту курят. Ну и лазят везде.
Дьюп подозвал Келли.
– Приведи мне двоих из той кучи.
Мокрые и умаявшиеся террористы сидели в углу, смирившись, видимо, со всем, что вообще может произойти.
– Лендслер двоим велел это… – сказал сержант Келли, мотнув головой в сторону Дьюпа. – Встали, в общем!
Парни не двигались. Тогда он вытащил одного за шиворот и поволок к нам. Второй поднялся сам. Надо же, герой нашелся.
– Садитесь рядом и смотрите на карту, – приказал Дьюп. – Мы сейчас уйдем вот в этот проход, правый. Вы пойдете налево, тут кладка самая старая, надеюсь, обрушений не будет. Выйдете у обрыва и обрывом же пройдете два километра до реки. Там отмоетесь. Вас тут никто не видел. Где вы были – ваше личное дело. По катакомбам шлялись, спайк курили. Ясно?
– Как это? – не понял тот, который подошел сам.
– Молча.
– Вам-то зачем это надо? – удивился парень.
Нам «это» было надо больше, чем им. За них папаши, вполне возможно, сегодня же внесли бы залог, а вот мы должны предъявить трупы, а не свидетелей собственного самоуправства. Но я промолчал. А Дьюп откинулся на стену, закрыл глаза и сказал:
– Считайте, что повезло.
И закашлялся.
И мы пошли по правому проходу, а они по левому. И у меня никогда еще не было так легко на душе.
P.S.
Прости, друг. Если ты смотрел новости, то знаешь, что я тебя обманул. Все было совсем не так. Дырка у Дьюпа была не на лбу, а в затылке, террористов вместе с заложниками я расстрелял лично. После чего лишился нашивок и прошел часть своего пути в штрафбате. И это правильно. Потому что я так и не научился стрелять в безоружных. И до сих пор те, в кого стрелял, стоят у меня перед глазами.
Я ни о чем не жалею. Но и не хочу никому рассказывать, что произошло на самом деле. Ведь это, согласись, была бы совсем другая история.