Через два часа я прилежно плела волосы. Нет, не мои. Велиса подкатилась. Мол, помоги ей прическу наладить. Я ее чуть не послала, но подумала и решила придержать нервы. Че с нее возьмешь, кроме губернаторской помощи?
Правда с расстройства я ей такое на башке накрутила, что жуть смотреть. Пришлось переделывать, а то секьюрити офигели и чуть не пальнули по хозяйке из луков… Авангард не всем идет, ага.
Постепенно я увлеклась. Помогало отодвинуть мысли про… ну ясно про чего. Про кого. Он там, значит, всяким колдунам попадается, а я тут за него нервничай! Он там себе сидит в подземелье и отдыхает, а я себе морщинки зарабатывай! Так… Не думать, не думать… так же можно с ума сой… э… депресняк получить. Отвлечься. А мы вот сейчас эту прядочку поднимем… И заколочкой зачарованной уложим…
Вот так…
А теперь вот это, на лбу — и сразу личико заиграло, и глазки виднее стали… Да не ерзай ты! Ну, все, можешь смотреть в зеркало.
Велиса смотрела долго. Даже потрогала отражение….
— Хороша?
— Да, но…
— Что?
— А я хотела как у тебя. Косу, — высказалось это чудо.
Ё!
Я таки послала ее… и на шамана по привычке оглянулась…. Ну, через плечо. Все так делали, привыкли уже… мол, если у того выплеск, то лучше помалкивать, а то потом пожалеешь…
А Рика-то нет…
И тут я все-таки разревелась.
— Александраааааааааа-а-а-а!
— Что?
— Осторожнее, умоляю! У вас на спине наследница земель семейства Брюкке… и я!
— И я! — заорал главный секьюрити, вцепившись мне в гребень, как девчонка в суперскую шмотку…
«Наследница», которая Велиса, молчала. Она как обычно, плавно повалилась в обморок, как только начался весь этот бардак… Какой? Ой, ма-ать! Твою калорию, вот этот!
Я нырнула вниз. Пассажиры снова устроили шоу «Кто кого переорет»
— Леди Александра, да поосторожнее!
Мимо шеи снова что-то свистнуло.
— Им скажи!
— Но…
— Держись!
Город Рованиеми устроил нам торжественную встречу — с теми самыми баллистами, чтоб им со стенки упасть… Твою ж косметичку, поаккуратней, пассажиров зацепите!
Ой-е…
Ослепли они там на стенах, что ли…
Ну не могли мы еще полтора-два дня до города пешедралом ползти! Времени не было! Так что я уговорила Велису приказать охране доставить ее в город срочно, вот прям сегодня же! Тогда, мол, я ей такой макияж сотворю, что жених до брачной ночи не дотерпит… Велиса нажала так, что секьюрити ко мне приполз уже через пятнадцать минут, мол, не согласится ли госпожа доставить другую госпожу в город на своей спине… И его, он для безопасности будет…
Госпожа согласилась…
И вот, нате вам!
Точно, ослепли, идиоты! Я все сделала, как сказали! Даже тряпку в зубах зажала, в знак мира, как Гаэли велел…
Приветливый ты городок, Рованиеми, чтоб твои мостики фэйри намазались!
Красивый городок, прям из сказки, мостики висят, как в … ой, мать! Попали… По боку… Под… под крыло… В глазах колечки закружились… Ой, мамочка… больно…
Я завалилась набок, город почему-то оказался сверху…
— Александра, держись! Держись, девочка, в сторону, в сторону!
— А-а-а-а!
— Вииииииииииииииии! — заорал третий голос, пока небо и земля пару раз жутко поменялись местами…
Велиса очнулась.
— Вииииииииииии!
Вовремя она очнулась… Уши в момент заложило, но визг как-то удивительно быстро прочистил мозги, и я сумела как-то притормозить над черными и красными крышами… И даже вверх как-то поднялась, хоть одно крыло плохо слушалось… Стенка города с черными линейками баллист оказалась совсем близко… Еще раз, и…
— Виииии! Уроды! Кфыты идиотские! Придурки! Все жениху расскажу, *** вас по **** всеми ***!
Старик тоже пытался что-то кричать, и капитан охраны Поланнеке тоже… но переорать Велису не смог бы даже хор Надежды Бабкиной в полном составе!
— Мой жених вам такое устроит, вы ***, ***** и ***! — верещала эта родственница пожарной сирены, — Вы у меня до конца жизни за кфытами ходить будете, уроды безголовые! Кха-кха…
— Леди Велиса?! — ахнули со стенки.
— Леди Велиса, — вклинился дед, — Осторожнее…
Но дело было сделано. Баллисты перестали стрелять.
— Главное — держитесь вежливо. Спокойно и уверенно, леди Александра, без ваших штучек и непонятных словечек… Вы поняли?
— Дед, да отвянь ты! Я и так вся на нервах!
Лягух сразу сдулся. Как будто он это самое — ну резиновое… Сами знаете, что.
— Вот. Это я и имел в виду! Леди Александра, ну проявите хоть немного почтения к составу ковена! Поймите, от них зависит… зависит… ну, многое!
Твою ж косметичку. Эх, вот жаба давит…
— Ладно.
— Что ладно? — вздохнул дедок.
— Помолчу я… Немножко. Только скорей!
— Сейчас пойдем. Повторите, что вы должны сказать?
Ой, блин… Прям как перед экзаменами… Я напряглась:
— Я, Александра из рода Морозовых, прошу разрешения людей и по… чего?
— …и покровительства закона…
— И покровительства закона, — повторила я.
— Дабы летать над землями людей…
— Чтобы летать над землями людей…. — как будто караоке пою.
— Я принимаю «Закон для Крылатых» и обязуюсь ему следовать.
— и…
— Что — и?
— Ну Александра, вспомните!
У-у-у!
Слу-у-ушайте, ну нельзя так с моими мозгами. Я с утра с ума схожу из-за Рика, потом Велисе сотворила боевую раскраску и причесон (тоже, я вам скажу, не для слабых нервов), потом мчалась в этот Рованиеми с тремя пассажирами на спине и еще схлопотала в бок из тех самых баллист, про которые Гаэли толковал. Потом послушала разгон, который Велиса устроила стражникам за обстрел ее особы. А теперь, после всего, мне еще и экзамен сдавать!
Нет, я сдавала экзамены… раньше. Пару раз… нет, не в колледже. Подумаешь, колледж. Там лысику или мымре веер зелененьких бумажек покажешь, так они тебе сразу плюсики к «отлично» рисуют. По вождению сдавала. Ну а че, в тусовке самая крутизна самим на своих тачках прикатывать, а я пролетаю. Прикатываю с водилой как полный отстой. Как маленькая! Нет, тачки у меня были. Папа семь штук прикатил — на каждый день недели, но я только две выбрала. Одну такую черную, красивую-красивую, я в ней смотрелась круче некуда, а одну золотистую, она к моим волосам очень шла. Была еще белая, под вечернее платье, но в ней я еще не каталась, случая не было.
Так вот, тачки были… Я водить не умею. Нет, я, в общем-то, умею. Просто эти серые из ГАИ со мной не соглашаются. Я им про корочки… ну, права, в смысле, а они мне про красный свет и тормозной след. Я пять раз экзамен сдавала! Но все компьютеры в этом ГАИ какие-то ненормальные! Такое спрашивают… Банки консервные, чтоб им самим в зеркало заднего вида только машины видеть! Потом на практике пробовала. Раза три. Инструктор, зараза, все больше и больше запрашивал, и каждый раз проверял у новой машины, как там подушка безопасности — есть или нет… После третьей поездки вообще смылся из города — сказал, что лучше тореадором пойдет работать, быков дрессировать. Ну не козел? Так и не получила я права… Папа с чего-то на сторону ментов стал и сказал, что не все на свете можно купить, а если и можно, то не надо. И второго водителя мне подсунул вместе с тачками…
Ладно, не о том я, не о том…
Давай, Саша, напряги мозги! Тебе нужна эта метка! Нужна! Часики тикают, у Рика времени мало… Мало, и остается все меньше. Так что… Что там было про земли людей? Ща мы все выучим!
Ой, блин, какой тут запах! Жабу варили или цветочек какой-нить попался гадостный? У папиного партнера, Боречки, была оранжерея с самым крупным цветочком мира — какой-то там арнольди. Так тот арнольди четыре метра в ширину и от него даже крокодилы шарахаются, которые тухлятину обожают — такой вот аромат. Мимо шустро пробежали два паренька, бормоча что-то о том, как им влетит за убежавшее зелье. А, ну я так и думала.
Студенты – они и у магов студенты. И покажите мне такого, кто не ошибался ни разу. Где-то стукнула дверь, и запах сначала припустил еще сильней, а потом его как отрезало. Во дают волшебники… А дом вроде ничего. В этом Рованиеми все дома — как из музея, красивые такие… а этот — не очень большой, но я б от такого не отказалась. Крыша с цветной плиткой, окна как в «Ромео и Джульетте», пол мраморными дольками.
Так, опять не то… Саш, на Рике сосредоточься!
Пусть тут хоть пивом пахнет, хоть луком, хоть той арнольдей… Плевать.
Я снова одернула платье и глянула в зеркало. Такое мне идет — скромненько так, но со вкусом — синяя юбка, кофточка под жилетик… бус не хватает. Ничего, Рик купит. Как не купит? Да куда он денется… Я его вытащу, и точка.
Так, что я там сказать должна… Счас ведь позовут и спросят.
Я… из рода Морозовых… Обещаю… принимаю… обязуюсь слушать своего снаряда…
— Леди Александра!
— А? — я вздрогнула. Дед подпрыгнул:
— Александра… девочка, ну сосредоточься же ты наконец!
— А че?
— Не снаряда! Патрона! Пат-ро-на! Руководителя! Опекуна! Но не снаряд!
Он бы наверно еще чего сказал, наверно, но прямо сквозь дверь высунулась змеиная голова, проквакала, что ковен приглашает мастера Гаэли. Лягух глянул на меня, попросил быть умницей… и исчез за дверью. Я осталась одна.
Шур-шур-шур… цок-цок-цок…
Коридор был пустой и гулкий, я слышала каждый шорох своей юбки, каждый стук каблучков.
И заводилась все сильней — тишина давила на нервы покруче тяжелого рока. И не только тишина. В ушах просто часики тикали — тик-так, тик-так… еще минутка… еще… Из-за двери — ни звука, я уж и ухо к ней прижимала — ни фига. На стенке тихо, без треска, горел факел со странным таким огнем — в полосочку. Вылитый цветик-семицветик, только на сквозняке колышется, точно румбу отплясывает…
А Рик где-то у дикого колдуна сидит, и что там с ним будет без лекарства — неизвестно. И вообще… что-то мне кажется, этот дикий утащил шамана не для того, чтобы вручить ему букетик или телку подарить…
Черт-черт-черт, ну долго еще?
Времени нет всякие любезности хрюкать! Мне надо быстренько сказать что положено, потом смотаться к драконам и Рика искать!
Так… а что положено?
Я уставилась на стенку… Блин, опять все из головы вылетело! Так, стоп, Саш, не гони кфытов, спокуха, щас-щас… Не ругаться, успокоиться…
И слова всплыли сами…
Я, Александра из рода Морозовых, прошу разрешения людей и покровительства закона. Чтобы летать над землями людей и получить права подданного королевства.
Так… что там дальше?
Досказать мне не дали — по двери прошли волны, и вежливый голосок пригласил «леди Александру» войти…
Комната была светлая и круглая. И высокая — прям хоть вмуровывай в стенки бутылки и устраивай разминку… Из стен чуть выступали колонны, уходящие куда-то под самый потолок, между ними — красивые окна стрелочками.
Под одним окном за столом сидели восемь человек. Две женщины, шесть мужчин. И мастер Гаэли рядом сидит, лапки переплести пытается. Не получается, перепонки мешают… Нервничает. Спокуха. Я тоже в стрессе… Бутылки из мыслей испарились, и губы сразу пересохли. Во смотрят же…
— Леди Александра?
Ой, блин. Поздороваться ж надо… Как там…
— Я приветствую почетный ковен… Ой, почтенный.
Гаэли зажмурился и уронил голову на руки. Ну чего он, все ж правильно! Одно только слово спутала. А чего они такие похожие…
— Добро пожаловать, леди Александра, — наконец сказал мужчина в белоснежной рубашке, — Меня зовут Кристаннеке. Ковен открывает вам двери и просит о доверии.
А?
А, помню… Надо встать в такой узорчик на полу и сказать спасибо. Встала.
— Спасибо. Как насчет метки?
Стало тихо. Я прищурилась. Так-так, чет мне тишина не нравится.
— Мы решим этот вопрос, — проговорила женщина в темном хала… э… мантии. — Но сначала ответьте на несколько вопросов.
Ой-е… Времени-то!
— А это долго?
Ну что я вам скажу… Жлобы они в этом самом ковене! Тут так и хочется сорваться с тормозов, каждая минута на счету, а они вопросиками достают. Правда ли, что я иномирянка, да как мир называется, да есть ли там магия… да как я смогла в дракона превратиться, при такой-то разнице в массе тела… И почему такой странный механизм активации второй ипостаси… Нет, ну я откуда знаю? Потом еще расспрашивали, как я представляю себе жизнь в человеческом обществе. Я отбарабанила то, что мне Рик говорил — про работу и все такое.
Вроде сговорились.
Нет, рыжей ведьме (чтоб ей китайской краской для волос намазаться!) обязательно надо было поинтересоваться, не было ли у меня в роду полиморфов. Нет? А ведьм? А магов? А… И так без конца.
У меня уже и зубы заострились…
Потом она заткнулась, и в разговор дедок влез, вылитый маг из мультика — даже звездочки на мантии блестели.
А клан Крылатых меня признает за птенца своей стаи? А-а, Дебрэ принял? Отлично. А кто мой поручитель? Мастер Гаэли, вы и правда ручаетесь за эту девушку? Ах, ваш молодой подопечный… Тот самый? Многообещающий был студиозус, как же он сил лишился? Ах, сложная история… Да, мы понимаем, что каждая минута на счету, конечно. Да, разумеется, можете рассчитывать на помощь в поисках, Ковен своих не оставляет… А принимаю ли я соглашение о поручениях для Ковена?
Что-что?
Вот же… Ковену, оказывается, драконья помощь нужна. Часто. Так вот соглашение принять — значит подписаться на бесплатную работу… Да *** с ними, не жалко! Сколько поручений?
— Десять. Это обычное соглашение…
Гаэли с чего-то опять зажмурился. Ну он-то с чего? Это я тут скоро по стенкам забегаю! Часики тикают…
— Леди Александра, вы согласны?
Куда ж я денусь…
— На десять поручений? Согласна.
Ковен заулыбался…
— Отлично. Приносите Клятву.
Сердце подпрыгнуло. Наконец-то! Как там…
— Я, Александра из рода Морозовых… ой… а что дальше-то… Я ж помнила!
Нервы-нервы…
Ковен попытался меня успокоить, но толку. Деду пришлось подсказывать, а он и сам нервничал не меньше меня. Так что клятву мы принесли с третьей попытки. В первом варианте мы, кажется, пообещали убивать всех подряд, и Ковен чуть инсульт не хватил. Во втором клялись выполнять поручения и все такое… почти правильно сказали все… Даже до последнего кусочка добрались:
— обязуюсь слушать своего….
— обязуюсь слушать своего… — повторила я, как попугай сорок шестого размера…
— … снаряда! — подсказал дед.
И тут же рот лапками зажал! Ну вот. А еще меня учил…
Пришлось начать все сначала.
С третьей попытки все получилось, и ковен облегченно завздыхал.
— Очень хорошо. Аура странноватая, но в целом хорошая, силы потом проверим, когда найдем вашего патрона. Королевский двор дополнительно запросим о подданстве…
— Есть у кого-то замечания и дополнения? Нет? Тогда приступим к смене облика, чтоб наложить ме… Только не здесь!
Раньше нельзя было сказать?
Поздно…
Кое-что проясняется
— Что-то не так? – Лёш, ожидавший ее на входе в парк, перестал улыбаться, — Лина…
Не так, Лёш…
Очень не так.
Понимаешь ли, клан принял на тебя заказ… и я приняла… и я не представляю, что теперь делать… а у меня, кажется, не поднимется на тебя рука. А такого клан не прощает. Не так, Лёш, все не так…
— Лина… Я могу помочь?
Пом… помочь?
Лина невольно усмехнулась, оценив абсурдность ситуации – жертва предлагает помощь своей потенциальной убийце. И это как-то помогло собраться.
— Нет. Не обращай внимания, это… семейные проблемы. А кстати… как ты узнал? На мне вроде не написано.
— Э-э… — Лёш вдруг заметно смутился, и даже щеки заалели, — Э.. видишь ли, ты кое-что обо мне не знаешь..
Да? Очень интересно… Можно поподробней?
Лина вопросительно вскинула брови, и юноша смутился еще больше.
— Видишь ли, тогда… ну, в пещере, помнишь, когда ты меня… спасла, я тогда сказал, что ведьмак… но не сказал, в чем моя магия… В общем, я эмпат. Могу слушать чужие чувства.
Ах вот что… Тогда понят… стоп!
— А передавать?
Лёш отвел глаза.
— Это не разрешается. Только в экстренных случаях.
А вчера? Вчера какая была экстренность? Ты же… это из-за тебя у меня вчера все тормоза полетели?! Ах ты ведьмак…эмпатический! Лина задохнулась от острой вспышки гнева. Никто не смеет вторгаться в ее чувства! У нее нет ни своих желаний, ни своих… да у нее и вещей-то своих почти нет! Но ее чувства… даже мать не могла влезть туда со своими обысками!
— Не сердись, — виновато проговорил Лёш, не пытаясь ее коснуться, — Я просто…
— Что?
— Я просто не сдержался. Обычно я держу свои способности под контролем. Только на концерте даю волю, делюсь со слушателями, понимаешь?.. И то понемногу, осторожно, незаметно. Сдерживаться — это трудно, но обычно получается. Нас тренируют… А увидел тебя – не сдержался. Ты.. за эти годы в Школе всю библиотеку перевернул, искал – ты же ничего про себя не рассказала. Так жалел, что даже волоска не взял на память, может, призвать бы получилось.
Призвать? Искал?…
Это.. это правда?
А Лёш вдруг взял ее руки в свои. Бережно-бережно, словно они были сотканы из тончайшей золотой паутинки и могли смяться даже просто от порыва ветра.
— Ты… Мне даже не снилось, что однажды ты просто придешь ко мне на концерт.
Наверное, Лёш и сейчас был выбит из своего «контроля». Наверно… Или дело в прикосновении? Может быть… Но феникс ощутила под неловкостью и смущением такую смесь чувств, что горло перехватило.
Нежность, доверие, радость…
Надежда, что все будет хорошо.
Твердое намерение оберегать и защищать…
Лёш… Ох, Лёш…
Лина закрыла глаза и сама шагнула вперед, убирая последнюю дистанцию. Прижалась лицом к груди и закрыла глаза. Пусть будет как будет. Я не стану думать, что случится потом. Важно то, что сейчас. Обними меня?..
Вы когда-нибудь плыли по звездному небу? Так, чтоб звездный полог переливался над головой и стлался под ноги?
Так, чтоб мир казался ласковой бесконечностью, весь – только для тебя одной? Когда шелест волн кажется самой прекрасной на свете музыкой, а на дорожке из лунных бликов хочется танцевать?
Хочется… чтобы увидел тот, кто сотворил для тебя такое чудо.
Маленькая яхта скользила по гладкому заливу, над головой мягко светился белизной парус, а в глазах Лёша, почти черных в ночной темноте, едва уловимо сквозят золотые искры…
«Тебе нравится?»
«Да…»
«Я рад…»
И мягкое тепло, окутывающее сердце искристым облаком, подтверждает – он правда рад. Настолько, что опять не может удержаться. Ну и пусть…
«И я… Хорошо бы этот вечер не кончался…»
— Вы опоздали, — голос клиента был холоден и бесцветен, и угадывалась в нем сдержанная злость, а еще – трусость. Пакость мелочная. Лина едва удержалась от того, чтоб поморщиться. После такого вечера подземный мир казался особенно мерзким. А уж этот… клиент… как мать могла с ним связаться? Даже под скрывающей мантией он воспринимался как нечто редкостно противное. Как скользкий таракан или гадостная тварюшка с нижних уровней, лимоза.. белесая безглазая тварь… ядовитая.
Так… Спокойней. Не время сравнения подбирать.
— Я занималась вашим поручением. Обеспечила доступ к заказу.
Клиент оживился:
— Правда? У тебя получилось?
— Да. Вы определились с выбором? – собственный голос кажется чужим. Зря она сюда пришла. При сомнениях и прочем феникс должен сразу направляться в клан, повиниться и отказаться от заказа. И ждать суда.
Клиент споро закивал:
— Да… да, определился! Мне сказали, такое можно. Ты притащишь его сюда. Уже когда магию отберешь… Парализованным. Так ведь можно?
«Мы просто убиваем, — хотела сказать феникс, — Мы не практикуем пытки…»
Но почему-то кивнула.
— Так вот. Притащишь сюда, чтоб я видел.
— Что видел?
Голос звучал как бы со стороны, и почему-то руки сами сжимались в кулаки. И не хватало воздуха.. Что… что с ней? Вернуться в клан?… Но тогда заказ просто передадут другой. Просто передадут другой… И к Лёшу снова придет девушка в кожаном жилете. Другая девушка…
Что ж такое… Тяжко, душно, муторно… Ладони закололо…
— … по частям, — донесся до нее голос клиента…
— Что?
— Сначала руки и ноги… потом ушки и все такое… а напоследок глаза.
Ладони снова кольнуло.
— Что? – переспросила она, надеясь ослышаться.
— Вы обещали, что исполните любое мое пожелание! – взъерепенился клиент, — Так? Я желаю именно так – через расчленение! Надо подумать, кого пригласить на зрелище.
Зрелище – отдалось во взбаламученном сознании. Зрелище… Лёш? Нежная улыбка, светлая радость, тепло, которое согрело даже ее… Сюда, в грязную пещеру, в лапы этого?!
Зрелище?
Разъяренный феникс плеснул огнем.
Зрелище?!
В глазах потемнело. И что-то хрупнуло под ее руками…
Оранжевый с алым… Черный. Оранжевый.. алый… черный… Лина точно плыла по огненному озеру – яркому… светлому… клокочущему золотыми родниками…
Она купалась в огненных струях, таяла и возрождалась обновленной…бежала по ало-золотым огнистым облакам… набирала полные ладони пламени, и оно льнуло и ластилось к рукам, как ласковый щенок.
..и старалась не оглядываться на черные столбы… холодные и острые, они то тут, то там сталагмитами поднимались со дна и точно решетками отгораживали озеро. От них веяло льдом… смертью… Не хочу.
А со дна уже росли новые. Пока маленькие и острые сосульки, они вырастут… вырастут… И тогда она окончательно потеряет Огонь.
Я не хочу!
Не хочу, не хочу, к дьяволу, убирайтесь!
Она толкнула ближайший «сталагмит», обжегший диким холодом, злой ненавистью, и перед глазами замелькали-пронеслись картинки-осколки… прошлое.
..в тот день она увидела дождь… Не просто увидела, а поняла, что маленькие светлые капли, которые только притворяются холодными, на самом деле отплясывают веселый звенящий танец. Танец лета. Она забыла про скучные дротики, они ведь мертвые и злые, они подождут. А ей куда важнее было другое – стать вот такой же капелькой… веселой, звенящей, легкой! Закружиться в солнечных струйках, затанцевать, заскользить по мокрой плитке тротуара… А потом пришла мама и очень рассердилась. Очень…
..Лина прижала к щекам ладони, заново переживая те пощечины…а в сознание уже проталкивалась острыми колючками-льдинками новая картинка.
Семнадцать. Восемнадцать.. Девятнадцать… Как же она ненавидит цифры! Не те, что почти поет мисс Родригес в школе танцев, а те, которые мучают нескончаемыми отжиманиями… километрами бега… от которых дрожь бьет и темнеет в глазах.
— Плохо! – по плечам словно плещет струйка кипятка, и руки невольно подламываются… — Плохо, Лина. Где твоя сосредоточенность? Все сначала.
Я ненавижу… цифры…
И еще, еще…
День, когда, светясь от счастья, она прилетела из Школы танцев к бабушке, торопясь поделиться своей победой на конкурсе… и нарвалась на мать, которая ледяным голосом приказала готовиться к посвящению.
Когда принесла домой щенка…
Когда в первый раз убила… и пришла домой со сломанной рукой… он был колдун, и не из последних, а страховки не было… и нарвалась на разбор ошибок вместо помощи.
Так и вырастали они – маленькие сосульки из ненависти…Ненависти, посеянной чужим холодом. Мама, зачем?..
Я не хочу. Я больше не хочу. Не смейте больше меня трогать, это моя жизнь! Моя!
Огненный вихрь…
Не хочу!
Клубящееся пламя, неистовый жар. И столб черного льда тает и плавится… оплывает… и нет его, нет, нет…
Каждый стук в дверь — днем ли, ночью — заставлял Жмура вздрагивать. Он почти не сомневался, что это вернулся Есеня, хотя сам понимал, что надежды его тщетны. Идея уйти в Кобруч и поселиться там овладевала Жмуром все сильней. Это стало бы спасением ото всех бед, обретением потерянного равновесия. Он скучал и по Надёже с дочерьми, но за них сердце у него не болело; о сыне же он горевал, будто с ним на самом деле случилось непоправимое. И только стуки в окно — редкие и случайные — возвращали Жмуру надежду. Впрочем, чтобы тут же ее отобрать.
Жмур не умел вести хозяйства, и дом быстро пришел в запустение. Он не готовил себе и ел в основном хлеб с молоком, изредка покупая мясо. Теперь он копил деньги на отъезд в Кобруч: половину отсылал Надёже, тратил жалкие медяки, а остальное откладывал.
В кузне было пусто, невыносимо пусто. Чертежи, которыми Есеня изрисовывал пол, давно затоптали. И хотя помощи в ковке от сына было маловато, но Жмур угрюмо, с ненавистью к себе, думал, что он теперь «однорукий кузнец». Да и качество заготовок сразу стало хуже — без Есени Жмур портил их одну за одной. И откуда мальчик знал, когда надо выдергивать железо из огня? Нет, наверное, не так уж были и плохи изделия Жмура, но раньше ни один мастер в городе не мог сравниться с их кузней по качеству железа. Оружия Жмур теперь не ковал: благородный Мудрослов ни разу не появился у него с тех пор, как узнал об отливках.
Как-то осенью, когда Жмур обедал, в одиночестве сидя за столом и надеясь покончить с едой как можно скорее, в окно к нему постучали. В это время ни молочница, ни булочник обычно не приходили, и Жмур бросился к калитке: неужто Есеня? Дурачок, зачем же он ходит по городу среди бела дня?
Это был не Есеня. К удивлению Жмура, у калитки стояла Чаруша, подружка Цветы, девочка, которую Жмур прочил сыну в жены.
— Здравствуйте, дяденька Жмур, — сказала она немного испуганно, — меня к вам батя прислал.
— Заходи, — Жмур пожал плечами и проводил ее в дом. — Дело у твоего отца какое?
— Нет, он мне велел у вас прибраться и еды вам сготовить. Вы же один живете, кто же за вами ухаживает?
Сначала Жмур хотел отказаться, но потом подумал, что принять помощь от невесты сына не так уж и зазорно. И потом… Ему мучительно хотелось с кем-нибудь поговорить. Внутри у него что-то ныло и зудело, словно зуб у ребенка, который никак не может прорезаться, пробить дорогу наружу.
Девочка тут же принялась за уборку (а за месяц отсутствия Надёжи работы накопилось много), и Жмур с удовольствием смотрел, как споро у нее это выходит. Замечательную невесту он нашел Есене! Долго выбирал, присматривал: чтоб на лицо была хорошенькой, чтоб фигурой не обделена, и аккуратная, и работящая, и сноровистая. Такая, чтоб этот волчонок не смог сопротивляться. Жмур подозревал, что женить парня придется силой, но все же надеялся на мирный исход дела. Ведь какая девка! Кровь с молоком, посмотришь — не наглядишься. И ростом небольшая — будет на мужа снизу вверх смотреть, и здоровая, крепкая — детей нарожает. Да разве от такой невесты можно отказаться? А главное, Есеня ей приглянулся, Жмур видел, как она на него смотрит. С восхищением смотрит. Да что еще для счастья надо?
И тут как обухом по голове его ударила мысль: а захочет ли теперь Смеян отдать дочь за Есеню? Раньше этот брак был Смеяну приятен: как же, дочь кожемяки да в семью кузнеца! Жмур на девку смотрел, а не на приданое. Смеян, хоть и кожемяка, а человек работящий, порядочный. И семья у него хорошая. А что денег много не накопил, так с девкой жить, не с деньгами.
А теперь? За разбойника дочь замуж отдавать? И ведь не скажешь Смеяну, что они уедут в Кобруч и будут жить там лучше, чем жили здесь. Не объяснишь, что все закончится, рано или поздно.
— А что, батька твой еще не передумал тебя за Есеню отдавать? — спросил Жмур.
— Мама возражает очень, говорит, что батя меня несчастной хочет сделать. А батя сказал, что его слово тверже камня. Обещал Жмуру дочь — и пока Есеня жив, он своего слова назад не заберет.
— Ну а ты? Еще не передумала?
— Что вы, дяденька Жмур! Есеня же вернется! Ну и что, что он с разбойниками жил, я тоже с ним к разбойникам уйду, если надо будет. Им ведь надо стирать и готовить, правда?
Жмур кивнул. Глупая! Она и не представляет, о чем говорит! Ведь девочка совсем, еще и пятнадцати нету.
— Только, мне кажется, Есеня на мне жениться не хочет, — она вздохнула, как взрослая. Наверное, так вздыхала ее мать.
— Чего это ты решила? Да кто ж от такой, как ты, откажется-то? И потом, мое слово тоже тверже камня. Как отец скажет, так он и сделает.
Жмур подумал, что тут он, конечно, перехватил. Кто его, волчонка, знает? Если взъерепенится , ни за что не переломишь.
— Нет, я так не хочу… — улыбнулась Чаруша. — Зачем же его несчастным на всю жизнь делать.
— Да не будет он всю жизнь несчастным, не бойся. Он если жениться и не захочет, то только чтобы мне назло сделать. Он такой… Его голыми руками не возьмешь, — Жмур и сам не заметил, что в его словах промелькнула гордость.
— Дяденька Жмур, а расскажите мне про него, а?
— Да что про него рассказывать? Шалопай он непутевый, — Жмур спохватился. — Нет, дельный парень, конечно, и добрый. Добрый — это очень важно, чтоб жалел тебя, детишек жалел. Сестренок он любил знаешь как? Никому в обиду не давал. Даже мне. Как-то девки разбаловались, маленькие были. Клене лет семь, а Цвете — девять. Со стола горшок со щами уронили, прямо перед обедом. Хорошо, не обожглись. За ними, вообще-то, мать смотрела, я редко совался. Но тут так разозлился: ведь говорила мать — уймитесь, уймитесь! Ну, побежал в конюшню, схватил вожжи. Щас, думаю, будет вам! Девки испугались, в спальне спрятались. А этот — мелкий такой был, как клоп. Одиннадцать ему только что исполнилось, едва до пояса мне доставал. Встал перед дверью и говорит: не дам сестренок, они маленькие! Я его с дороги одним ударом отбросил — очень я злился. Дверь распахнул: девки в углу сидят, ревут. Есеня меня догнал и на вожжах повис. Вцепился — не оторвать. Я и так его, и так: и подбросил, и об пол шмякнул — не отпускает. Пока с ним разбирался, вся злость на девок прошла. Мамка тем временем щи убрала, вроде как и не случилось ничего. Тогда-то я только сердился на него: ну куда суется? А сейчас думаю — ведь отважный какой! Я его пальцем раздавить мог, как муху. Я злюсь когда, и голову потерять могу, и силы своей не чувствую. Страшно ему, наверное, было… Маленький ведь.
Жмур почувствовал, как в груди снова что-то шевельнулось — как нарыв, который хочется прорвать.
— Он очень смелый, я знаю, — тихо-тихо сказала Чаруша.
— Нет, хлопот с ним, конечно, много было, не стану врать. Шебутной, ни минуты на месте не сидел. Как-то девчонкам волосы спутал: они спали на одной кровати тогда, а он косичку им заплел, одну на двоих. Они не понимают, что случилось, и встать толком не могут, а он хохочет-заливается. И лягушек им в кровать подсовывал, и пауков. Маленьких только не обижал никогда, Весняну с Веселиной, жалел их, носы подтирал. На плечах таскал. Девчонкам весело, смеются…
Жмур вздохнул. Совсем недавно в доме играли дети. Шумно было. Смеялись, озоровали. Ну как же так вышло?
— С улицы приходил вечно грязный, оборванный, с синяками. Спросишь, почему опять рубаху изорвал, отвечает: захотел и изорвал. Никогда не оправдывался, даже если и виноват не был, никогда! Я о его приключениях уж потом узнавал, от соседей. А жаловались на него сколько? Недели не проходило, чтоб кто-нибудь не являлся: то стекло разбил, то тележку опрокинул, то в лужу прыгнул да облил грязью с ног до головы! И ведь чего приходили-то? Денег приходили просить! А я его и не спрашивал никогда, что на самом деле вышло. Однажды дело было, пришел булочник, да не наш, а с соседней улицы. Твой парень, говорит, в моего сыночка камнями кидался, чуть голову ему не пробил. Дело серьезное — к стражникам, говорит, пойду, где это видано, чтоб детей средь бела дня убивали? Пришлось откупиться — а что делать? Рассердился я здорово: разбойник ведь растет! Думал, до вечера не явится, как обычно, так нет, сразу пришел и Цвету привел. Цвета, зареванная вся, к матери побежала. Сколько лет-то ему было? Десять, наверное. Кидал, спрашиваю, в сына булочника камнями? Кидал, говорит. Губы сложил, как обычно, и в небо уставился. Вроде как все равно ему! А у самого коленки трясутся — знает, волчонок, что щас по первое число получит. Я уж и за вожжи взялся, как тут Цвета прибегает: не бей братика, он не виноват! Плачет, дрожит вся. Ну, стал выяснять. Оказалось, сын булочника — здоровенный лоб семнадцатилетний. Цвете в воскресенье глиняную кошку купили на базаре, дорогую, большую, так он тележкой ее переехал. Много ли игрушке надо? Разлетелась, лишь голова цела осталась. Переехал, да еще и посмеялся над девчонкой. Что мой парень против такого здорового лба мог сделать? Только камнем кинуть. И ведь ни слова же мне не сказал! Объяснил бы, так и так — сестру защищал. Нет! Гордый больно! Я Цвету за руку взял, с битой кошкой вместе, и к булочнику пошел. Деньги обратно забрал, да с него за кошку денег вытребовал. А сколько слез было с этой кошкой! Уж согласились новую купить, а Цвете все не так: у той усики были гуще, и ушки выше, и хвостик длинней! Пришлось отдать соседу-гончару клеить! До сих пор где-то эта кошка валяется. Из кусочков склеенная.
С тех пор Чаруша приходила часто — прибиралась, покупала продукты, готовила, чинила одежду. А главное — слушала воспоминания Жмура. Слушала затаив дыхание, запоминала каждое слово, словно ничего важнее в жизни у нее никогда не было. От этих воспоминаний Жмур будто просыпался, и смесь сладости и горькой тоски бередила его сердце. Он словно заново проживал те дни, с их мелкими злоключениями и радостями; он смотрел на себя со стороны, иногда мучаясь от собственной несправедливости, иногда не желая замечать ничего дурного или неприятного. Постепенно дети стали представляться ему замечательными — и девочки, и тем более сын. Он забыл, какими они порой казались докучными, сколько злости вызывали их шалости, которые далеко не всегда были невинными. Теперь в наглых выходках сына он видел сильный характер и волю, в его озорных проделках — веселый нрав, в лени — способности к размышлениям и желание достичь большего, чем предназначено ему судьбой. Капризы дочерей превратились в кокетство молоденьких красавиц, которым скоро выходить замуж, а их маленькие детские проказы перестали пугать и настораживать — со временем это пройдет.
Некоторых историй Жмур Чаруше не рассказывал, но они всплывали в памяти и мучили его. Он не умел их понять, не знал, как к ним относиться.
Когда Есене исполнилось восемь лет, Жмур начал учить его читать. Он и девочек выучил читать, хотя Надёжа робко протестовала.
— У меня все дети будут грамотными, — сказал на это Жмур весьма категорично, пусть и не мог объяснить толком, зачем ему это нужно. Просто хотелось. Когда-то отец заставил его выучиться грамоте, и Жмур был ему за это благодарен. Благородный Мудрослов часто давал Жмуру наставления, написанные на бумаге, да и на чертежах всегда оставлял пояснения.
С девочками было легко: и Цвета, и Клена слушали отца, раскрыв рот и запоминая каждое слово. Наверное, обе они старались, поэтому и учеба давалась им легко, без загвоздок и раздоров. Впрочем, Жмура невероятно тяготили эти занятия, и, если бы не покладистый характер дочерей, он бы и с ними быстро выходил из себя. С Есеней же каждый урок превращался в скандал.
Когда Жмур, достав азбуку из сундука, поворачивался, чтобы позвать сына, то частенько оказывалось, что тот уже исчез, испарился — сбежал. И, наверное, Жмур не сильно расстраивался: для него занятия с Есеней были невыносимы. Казалось пыткой вбивать в его башку, как складывать буквы в слоги, а потом в слова, повторять по двадцать раз одно и то же безо всякого толку!
Иногда улизнуть мальчишке не удавалось, и стоило Жмуру только достать азбуку и указать Есене пальцем на кухонный стол, тот сразу становился каким-то сникшим — сутулился и шел в кухню, спотыкаясь и шаркая. Тогда он боялся протестовать в открытую, был слишком мал, и, наверное, протест его выражался в полном непонимании того, что вдалбливал в него Жмур.
— Ну? — спрашивал Жмур, ткнув пальцем в какое-нибудь слово. — Читай!
— Добро, есть, люди… — уныло тянул Есеня.
— Ну? Что ты их перечисляешь? Добро и есть — что будет?
— Не знаю… — сын начинал упрямо поджимать губы.
— Я сто раз повторял, как это ты не знаешь? Ну, быстро вспоминай! Добро и есть!
— Я не помню! — Есеня недовольно поднимал глаза к потолку.
Жмур не сомневался, что мальчишка все отлично помнит, просто нарочно над ним издевается.
— Быстро, я сказал!
Сын угрюмо молчал, и по его лицу не было заметно, чтобы он что-то пытался вспомнить. Крепкий подзатыльник иногда помогал.
— Ну, «де»! — рычал Есеня.
— Ладно, дальше… — устало и злобно требовал Жмур, — люди и он.
— Лю.
— Почему «лю»?
— Ну ведь люди же…
— Люди и он! — Жмур со злостью тыкал пальцем Есене в лоб. — Люди и он!
— А… ну, «ло».
— И что вышло?
— «Ло» и вышло, — Есеня отворачивался и с тоской смотрел в окно.
— В книгу смотри! «Де» и «ло». Что получается?
— Дело́, — сопел Есеня, делая ударение на последний слог.
— Да не «дело́», а «де́ло», бестолочь! Де́ло! Дальше!
— Чего дальше-то? — Есеня снова отворачивался к окну.
— Следующее слово! Я сказал, в книгу смотри, а не по сторонам! — Жмур хватал его за волосы и тыкал носом в азбуку.
Сын глотал слезы и непослушным голосом продолжал:
— Добро, он, рцы, он…
— Куда? Добро и он, — Жмур хватался за голову: это невозможно! Он издевается! Он нарочно прикидывается дурачком, чтобы вывести отца из себя!
Есеня вздыхал и хлюпал носом.
— Ну? Добро и он!
— До?.. — неуверенно выдавливал сын.
— Да, до, дальше!
— Что дальше?
— Рцы и он. Ну?
— Не помню…
Бывало, Жмур так здорово бил парня по затылку, что тот влетал лицом в стол, и у него из носа текла кровь. Наверное, именно этого волчонок и добивался, потому что Надёжа, обнимая ненаглядного сыночка, прикладывала ему лед к переносице и заставляла запрокидывать голову — какое после этого чтение! А Жмур — с больной головой — уходил в кузню и выливал злость в удары молотом по заготовке.
Счет мальчишка освоил сам. Если Жмур оставлял его одного над азбукой, тот немедленно залезал в ее конец, где десяток страниц посвящался арифметике, и вместо того, чтобы читать то, что велено, разбирался с плюсами, минусами и таблицей умножения. Просто чтобы досадить отцу — в этом можно было не сомневаться.
Жмур вспоминал свое раздражение и думал теперь, что если бы обходился с сыном помягче, обучение грамоте не стало бы для мальчика столь мучительным. Может, он плохо объяснял? Может, стоило превратить это в забаву, какой для него стала арифметика? А может, надо было заплатить за это кому-нибудь более спокойному и упорному, Жидяте, например? Жидята, несмотря на едкость, очень терпимо относился к людям, и особенно к детям. Наверное потому, что не имел своих.
Они уедут в Кобруч, и все наладится. Все станет лучше, чем прежде.
В начале ноября уже стояла настоящая зима, морозная и снежная, и Жмур думал: как теперь Есене живется в лесу? Успели вольные люди построить землянки? Ведь холода начались неожиданно… Как они приняли его мальчика? И как он, с его характером, смог с ними ужиться?
— Знаешь, — говорил Жмур Чаруше, — волнуюсь я. Он ведь такой, чуть что не по его — сразу в бутылку лезет. А вольные люди цацкаться не станут, не батька с мамкой. Что если плохо ему там живется?
— Я тоже боюсь, — Чаруша всегда вздыхала, как взрослая. — Ведь вольные люди со стражей дерутся. Вдруг его ранят? Или убьют?
— Никто его, малолетнего, в драку не пустит, конечно. А вот если он не приживется, если обижать его будут, он ведь уйдет. Это не в городе — побегал денек-другой и вернулся. А ну как побоится домой идти? Куда ему еще податься? Замерзнет в лесу, от голода умрет…
Но однажды в доме Жмура появился Жидята и развеял его страхи. Пришел днем, как раз когда Чаруша собиралась уходить. Жмур ее не отпустил.
— Принес поклон тебе от сына, — Жидята улыбнулся. — Полоз ко мне приходил. Ставь самовар, буду рассказывать.
Поклон! Вот как уважительно к отцу-то… Жмур сглотнул набежавшее волнение и радость. Может, понял наконец волчонок?
— Прижился твой оболтус, не переживай, — начал Жидята, усаживаясь за стол. — Полоз сказал, любят его вольные люди. Рубец особенно. И Хлыст со Щербой, он у них в шалаше жил. Гожа его как родного сыночка обихаживала. Месяц назад заболел — не выдержал на дожде без крыши над головой.
— Сильно заболел? — Чаруша прикрыла рот рукой.
— Да все уж прошло, здоровей нас будет.
Жмур вслушивался в знакомые имена и не мог поверить. Та жизнь, давно похороненная, исчезнувшая, жизнь, полная огня и красок… Жизнь, которая столько лет представлялась ему непонятной и ненужной! И его сын там, вместо него, словно двадцати лет и не было, словно мальчик появился на свет только для того, чтобы свершить несбывшееся, заменить Жмура, стать на его место. Или повторить судьбу отца?
Жидята рассказывал долго — наверняка Полоз столько наговорить не успел. Но Жмур верил. Как он мог сомневаться? Конечно, вольные люди должны были полюбить его волчонка — веселого, доброго мальчика, — как же могло быть иначе? И в обиду он себя никому не давал, и там не даст!
— Теперь Полоз его с собой взял, в Урдию они пошли. Проходили мимо дома, Полоз ко мне и заглянул. Через месяц должны вернуться.