Странная штука — иногда спать хочется настолько сильно, что уснуть никак не получается. И остается только лежать с закрытыми глазами и считать овец. Прыгающих через забор. Одна за другой. А лучше слонов, слонов смешнее.
И прислушиваться к ровному дыханию лежащего рядом. Слишком ровному.
И это обидно. Ясно ведь, почему Байерли тоже не спит.
В ночном полумраке некоторые вещи видятся яснее и отчетливее, чем днем или даже при ярком электрическом свете. Хотя, казалось бы, все должно быть с точностью наоборот, но…
— Ты и правда боишься?
Шепотом, еле слышно. Сам, мол, решай. Можешь и дальше притворяться спящим и старательно ровно дышать. А можешь ответить.
— Ты это… о чем?
Слишком быстро, слишком весело, слишком небрежно.
Айвен открыл глаза.
Ночью все выглядит совершенно иначе. Игра теней, отражения отражений.
Лицо у Байерли было странно напряженным, в полумраке запавшие глаза казались почти черными. Он лежал на боку неподвижно — кажется, так ни разу и не шевельнулся с того времени, как Айвен лег рядом (ну относительно рядом, на расстоянии вытянутой руки или даже больше, диван довольно широкий).
— Это не была глупая шутка, да? Не просто твои обычные подколки. Ты на самом деле меня боишься. Потому и не спишь?
Полуулыбка-полуоскал, легкий намек на фырканье:
— Ну… я мог бы ответить, что ты тоже не спишь. Хотя вроде бы очень хотел. Тоже боишься?
Слишком неуверенно, почти вопросительно (или — просительно?). Полутень привычного Байерли. Байерли дневного.
Но все равно обидно. Очень.
— Не смешно, Бай. Мы с тобой столько лет знакомы… Мне казалось, что ты меня хорошо знаешь. Даже как-то обидно…
Ночь. Странное время, великий провокатор.
— Неужели за все эти годы ты так и не понял? Что я никогда… Как бы я ни был пьян… как бы ты ни был пьян! Обдолбан, обкурен, накачан какой-нибудь дрянью, неважно… Я никогда не воспользуюсь этим. Даже если ты сам будешь ко мне приставать… Никогда, понимаешь?..
Взгляд у Байерли странный. То ли сочувственный, то ли… сожалеющий? И улыбка тоже какая-то странноватая. Тень тени, отражение отражений, тусклый полумрак. Ведь не будет же Байерли действительно так долго и пристально его разглядывать, словно видит впервые? Просто неверная игра теней. Просто молчание.
Нет. Уже нет.
— Думаешь, я не знаю?
Голос у Байерли тоже какой-то странный. И это уже на игру ночных теней не спишешь.
*
Айвен уже почти засыпал, когда Байерли вдруг спросил, тихо и равнодушно, как о чем-то совсем неважном:
— Что они тебе сказали?
Забавно, но даже в полусонном состоянии Айвен сразу безошибочно понял, кто такие эти «они». Может быть, как раз из-за полусна и ночи, когда некоторые вещи понимаешь без лишних обоснований, просто понимаешь, и все. Или из-за интонации вот этой, старательно равнодушной.
Он не поверит. Он умный и чует ложь, а Айвен совсем не умеет врать…
— Ничего.
Он не поверит. Конечно же, не поверит.
— Врешь.
— Вру, — покорно согласился Айвен и зевнул. Добавил миролюбиво: — А тебе что, так приятно будет лишний раз услышать, что ты придурок?
— А точнее? — Голос спокойный, замороженный. Мертвый голос.
Айвен зевнул еще раз и глаза все-таки открыл. Байерли смотрел пристально, в упор. Лицо как маска, глаза подозрительно сощурены. Вот он и не шутит больше. Вот он и всерьез, очень всерьез. И не поверит он тоже без шуток, какие уж тут шутки.
— А точнее — полный придурок! — Айвен понял, что злится. На чертова Бая с его профессиональной подозрительностью и болезненной гордостью, но куда больше — на самого себя за неумение врать, когда это бывает надо ну просто до зарезу. Злился он не так чтобы сильно, на сильно просто не хватало сил, но тоже очень всерьез. — Полный, Бай!
— Я серьезно.
А ведь он очень хочет поверить. Иначе бы давно психанул…
— А я что, по-твоему, шучу, что ли?! Придурок и есть. Тебе чертовски повезло, что нож прошел по касательной и рана чистая, а если бы нет? Да и с плечом… Мог бы вообще без руки остаться со своей дурацкой секретностью!
Взгляд в упор. Подозрительный, напряженный до полного отсутствия выражения.
— И… все?
— А тебе мало?!! Это же не просто вывих, у тебя там две связки порваны. Порваны, ты это понимаешь?! Тебе полгода восстанавливаться! А потом еще разрабатывать… Или сустав все время так и будет выскакивать, ты этого хочешь?
После небольшой паузы Байерли наконец длинно вдохнул. И выдохнул так же длинно. Отвел взгляд и вроде бы слегка расслабился. Ухмыльнулся даже, проворчал:
— И нечего на меня орать, я не глухой. — Еще раз вздохнул, уже ровнее. Закрыл глаза, откидываясь на подушку. Голос у него тоже немного ожил, в нем проступили сварливые интонации: — И давай спать, в конце-то концов, сколько можно…