– Млад Мстиславич, проснись! Ну проснись же! – Ширяй тряс его за правое плечо, ушибленное копытом. Млад и рад был проснуться, ему снился нехороший сон, от которого он хотел избавиться и никак не мог.
– Млад Мстиславич! – канючил под ухом Ширяй. – Это очень важно! Проснись!
Млад долго и мучительно открывал глаза – Ширяй стоял над ним со свечой в руках, чуть не подпрыгивая от нетерпения.
– Что-то случилось? – Млад сел и опустил ноги на пол.
– Нет. Иди посмотри. Я кое-что понял!
– Ширяй, – Млад зевнул и потянулся, – это не могло подождать до утра?
– Конечно нет! И потом – уже почти утро. В Сычёвке коровы мычат и бабы просыпаются.
– Очень хорошо… – проворчал Млад. До рассвета часа три, не меньше…
Весь стол был завален свитками списков с тех бумаг, которые люди Родомила нашли в ямском дворе, – начертанных непонятной тайнописью, похожей на арабскую вязь. Человек двадцать писцов делали эти списки больше суток напролет. Конечно, в университете нашлись бы наставники, знавшие арабский не хуже Млада, но Вернигора вручил сундучок с бумагами и ему – на всякий случай. Свечи Ширяй расставил по всему столу, как будто читал все бумаги одновременно.
Млад, зевая, сел на край лавки.
– Ты что, их прочитал? – спросил он у Ширяя, все еще мечтая отправиться обратно в постель.
– Нет. Еще не прочитал. Но прочитаю. Я кое-что понял. Здесь три вида бумаг. Вот тот ворох – самый большой, это письма, там мы ничего не разберем. А вот здесь – совсем другое, – Ширяй кивнул на узкие полоски бумаги, свернутые свитками, – это что-то вроде записанных заговоров.
– С чего ты взял?
– А они начинаются с одних и тех же слов и похожими словами заканчиваются. И внутри много слов повторяется. Похоже на заклинание, заговор. Но и это еще не все. Вот здесь – одни сплошные числа. Только не арабские, – Ширяй развернул свиток и прижал его к столу чернильницей, придерживая локтем снизу. – Смотри. Это точно числа. И я знаю, какой знак какое число обозначает! Тут не трудно было…
– Молодец, – кивнул Млад. – Ты уверен?
– Да точно, Млад Мстиславич! Все сошлось! Тут цепочки чисел сложенные. И бумаг таких очень много. Они как будто рассчитывают что-то.
– Что они могут рассчитывать, по-твоему?
– Ты мне не поверишь… Я так думаю, но ты мне не поверишь, потому что мне нечем это доказать.
– Ты скажи, даже если я тебе не поверю.
– Это колдовство… Это настоящее колдовство, большое, – Ширяй испытующе глянул на учителя.
– Почему ты так думаешь?
– Мне кажется.
Млад почесал в затылке: Ширяй много читал, даже слишком много, пожалуй. А Млад, как никто другой, знал, что на самом деле означают слова «мне кажется» или «я чувствую».
– Поподробней, – ответил он ученику, взяв в руки свиток и каракули шаманенка на отдельном листе бумаги.
– Это было, как вспышка… Как будто кто-то ударил меня ладонями по ушам с двух сторон. Я не увидел, понимаешь, я вдруг стал это знать. Тогда я уже посчитал, какой знак какому числу соответствует. Посмотри, вот этот знак стоит в начале и в конце каждого заговора, соответствует числу двадцать два или четыре и означает смерть.
– Почему смерть? И почему двадцать два и четыре?
– Почему двадцать два – я не знаю, но вот это знак равенства, рядом две двойки. А два и два будет четыре. Это знак начала и конца. Он открывает заговор и закрывает его. Это знак перехода в другое состояние, а другое состояние – это смерть.
– Это ты мне говоришь? – улыбнулся Млад.
– Для тех, кто не может подниматься наверх, как мы, – это смерть, разве нет?
– Ну, может быть, назвать это именно переходом в другое состояние? Смерть – это крайность.
– Да? Посмотри. Здесь есть три заговора, – Ширяй выбрал из вороха один маленький свиток. – В начале стоит этот символ, а в конце – не стоит. Я думаю, это заговоры на смерть. Войти в другое состояние и не выйти.
– Знаешь, если бы эти люди могли составлять заговоры на смерть, им бы не пришлось стрелять из самострелов и метать ножи. Да и меня бы они давно уничтожили.
– Ты узко мыслишь, Млад Мстиславич, – Ширяй посмотрел на него сверху вниз. – Темный шаман, отправляясь вниз, вовсе не уверен, что вытащит на свет украденную душу. Но все равно ныряет за ней. Наши предки рисовали на стенах пещер убитых туров, но все равно отправлялись на охоту. Я думаю, колдовство не может убить человека, оно может только помочь в его убийстве. И человек – не козел на заклание, он будет сопротивляться. В каждом человеке есть сила, только у кого-то ее больше, а у кого-то – меньше. Тебя вообще колдовством убить нельзя. Я думаю, у всех шаманов очень велика воля к жизни.
– У Бориса воля к жизни была не меньше, уверяю тебя… – пробормотал Млад. – Наша с тобой воля к жизни проверена испытанием, только и всего. Она не сильней и не слабей, чем у других.
– Мы под защитой богов. Мы – избранные.
Млад вздохнул и улыбнулся:
– Мы проклятые, а не избранные. И богам нет до нас никакого дела. Нас защищают наши предки, как и всех остальных.
Родомил хотел поехать на вече. Он даже оделся и велел подогнать сани поближе к крыльцу. Млад не отговаривал его – бесполезно. Но до саней главный дознаватель не дошел: на ступенях открылась рана на бедре, кровь хлынула ручьем, заливая сапог и промочив не только кафтан, но и шубу. Млад перехватил ему ногу ремнем, стягивая рану, и послал за врачами.
– Они будут говорить об ополчении. Они обязательно начнут говорить об ополчении, – бормотал главный дознаватель, которого вернули в постель. – Бояре знают, что князь колеблется, они захотят, чтобы это стало вечевым решением, чтобы князь не смог передумать. Скажи им. Ты умеешь говорить, тебя послушают. Обратись к посаднице, она сделает так, что тебе дадут слово.
На этот раз на вече Млад ехал в санях под охраной четверых конных судебных приставов и всю дорогу испытывал неловкость. Волхвы не прибывают в Новгород с сопровождением, они приходят пешком. Впрочем, Млад и пешком никогда не приходил – обычно приезжал на лошади. Ну какой из него преемник Белояра? Если он и появиться на людях не умеет?
А между тем новгородцы его узнавали, показывали пальцами вслед, – наверное, ни у кого в окрестностях не было такого рыжего треуха – и замечали Млада издалека. Декан был прав, давно пора обзавестись шубой и сменить треух на хорошую шапку, приличествующую если не волхву, то наставнику университета.
Вечный колокол ударил ровно в полдень, когда Млад подъезжал к Великому мосту. День этот удивительно напоминал день прошлого веча, когда был убит Белояр: такой же сухой мороз, такое же яркое солнце, только снега побольше. Млад вспоминал Белояра с самого утра, словно дух его витал где-то рядом, и мысли возвращались и возвращались к смерти великого волхва.
Сани посадницы перехватили судебные приставы – Млад никогда бы не решился остановить эту женщину: удивительную, внушавшую уважение и даже трепет. Спина ее была прямой, а глаза сухими, когда она поднялась из саней навстречу Младу.
– Здравствуй, Млад Ветров, – сказала она первой, и Млад удивился тому, что она помнит его имя.
– И тебе здоровья, – кивнул Млад почтительно.
– Ты хочешь говорить на вече? – как Марибора догадалась об этом, Млад не понял. А он-то долго подбирал слова, с которых начать.
– Да. Я хочу говорить об ополчении. О том, что оно не должно уйти из Новгорода.
– Хорошо. Если ты скажешь об этом так же, как говорил со степени в прошлый раз, лучшего я и пожелать не могу. Я дам тебе знак, стой рядом со степенью так, чтобы видеть меня.
Уверенность Млада в том, что говорить он должен как в прошлый раз, несколько поколебалась за два прошедших дня, чувства притупились, и здравый смысл постепенно брал над ними верх: он не имеет права. Даже если его враги пользуются силой для достижения своих целей, это вовсе не означает, что он должен уподобиться им. Он снова вспомнил Белояра и его сомнения перед вечем – великий волхв не собирался использовать силу и все равно не знал, имеет ли право говорить как простой новгородец, пользуясь своим именем, своим положением в глазах Новгорода.
У Млада такого положения в Новгороде не было, никто бы не стал его слушать, начни он говорить от своего имени. А вече – не место для откровений волхвов.
И все же… Ополчение не должно уйти из Новгорода…
Он пристроился рядом со степенью, а судебные приставы окружили его с трех сторон: наверное, Родомил велел им не отходить от Млада ни на шаг. На вечевой площади он появился одним из первых и не сразу понял, что место, выбранное им, обычно занимают бояре. А когда оказался в окружении драгоценных шуб, высоких шапок и тяжелых посохов, отделанных золотом и самоцветными камнями, было поздно что-то менять. «Большие» люди смотрели на него с удивлением, презрением, осуждением и даже с угрозой. Но судебные приставы оставались равнодушными и уверенно кивали Младу: так и должно быть, волхвы выше бояр, что бы бояре об этом ни думали. Млад так не считал и проклинал себя за волчий полушубок, в котором впору ездить в лес за дровами.