Дин прожег взглядом телефон, борясь с желанием грохнуть им о стену… Проклятье, ну почему эти ублюдки так быстро вычисляют их слабое место?! Сэмми… Почему он всегда под ударом?
Подожди… Полминуты. Проверка. Напряженный взгляд. Ну же, ну!
Нет.
Телефон звонившего не определился.
***!
Аппарат врезался в стену и брызнул осколками пластмассы. Проклятье…
Дин быстро, собранно, без единого лишнего движения собрал вещи. Полторы минуты. После яростной вспышки руки двигались четко и стремительно. А мысли метались всполошенными птицами.
Проклятье, как же они так облажались? Оставили владения отца Грегори позади и успокоились. Расслабились. А ведь он должен был подумать, что неспроста милый городок Хэнсвилль до сих пор не привлек к себе внимания – наверняка с соседними городами у него были налажены неплохие связи… Наверняка соседи замазаны по уши… Твари!
Нет, Дин. Не твари. Он бы знал, что будет с Сэмом в гнезде вампиров. Он бы знал, если б Сэма утащил оборотень… Но ***! Монстров можно понять. А вот люди – чокнутые.
Перед глазами все плыло…
Голова кружилась, во рту вкус крови из закушенных губ. И вкус той гадости, которой его пичкали… Очень хотелось пить, но просить Сэм больше не будет. Ответ… известен. Ясен, как ремни, притягивающие его тело к стулу. Как боль в голове. Как тошнота, кипящая в горле.
Как глупо он попался…
— Ну, парень, поотвечаем на вопросы дальше или подождем твоего брата?
— Пошли вы … к черту…
Боль в затылке – кто-то схватил за волосы. На черта он отрастил такие… длинные… Сэм снова закусил губы, надеясь, что это хоть немного отрезвит – соображать в таком состоянии было почти… невозможно.
— Парень отвечай только то, о чем спрашивают, понял? А то я тебе…
— Зубы почисти, — автоматически среагировало подстегнутое сознание. Черт… Как голова… кружится…
— Чтооо?
— Я говорю… – Сэм остановился передохнуть, — говорю про тебя… Твое фото… украсит обложку журнала… «Неряха недели»…
— Заткни пасть! – тип яростно тряхнул его, и у лица, казалось, сам собой возник кулак. Крупный.
Сэм невольно закрыл глаза, чувствуя, что не успеет… Проклятье, потерять сознание сейчас – хуже не придумаешь.
Но занесенную руку перехватили.
— Не рукой, придурок, и не так! Прижизненные повреждения нам не нужны.
Дин оставил машину в чьем-то полузаброшенном саду.
— Прости, малышка, но вдвоем нас засекут. Ты подожди нас…
Полтора часа…
Его ладонь скользнула по рулю и стиснулась в кулак – Дин боролся с желанием броситься к «дому с решетками немедленно». Нет.
Правило Винчестеров – не соваться в пасть оборотню без разведки.
Он гнал как одержимый, и у него в запасе еще был целый час. Час и десять… нет, восемь минут. Держись, Сэмми.
Ты же умный, братишка.
Уболтай их как хочешь, говори, что хочешь, только не позволяй себя убить. Держись.
Мне нужно время, чтоб подстраховаться.
В спальне Тиффани Спенсер основное место занимала кровать.
Да, вот и лезь в окно к такой девушке… Не промахнешься.
Огромная кровать, в полкомнаты, старинная, с резной спинкой. Сэмми, наверно, сказал бы, к какой эпохе она относится. Но сейчас его нет рядом…
Мягкие игрушки устилали шкафчик, кресло и часть ковра… Дин осторожно перенес ногу через подоконник и опустил на пол…
И тут одна из игрушек под его ногой дернулась и собачка, которую он посчитал плюшевой, взвыла и залилась лаем!
С***!
Дин едва не упав, быстро шагнул вперед и увидел, как огромная фигура на постели подпрыгнула, охнула и уставилась на него широко открытыми глазами.
Сейчас будет вопль…
— Тиффани, не надо! – для убедительности Дин упал на колено и вытянул руки вперед, демонстрировать безоружность и мирные, черт их возьми, намерения! – Не кричи, ладно? Пожалуйста!
— Что вы тут … делаете? – девушка ошалело пыталась уразуметь невероятный факт: в ее спальне БЫЛ НАКОНЕЦ МУЖЧИНА!
— Слушай… Тиффани… – Дин переглотнул и выдохнул, — Слушай… Тебе очень надо замуж?
Голубые глаза Тиффани полезли на лоб:
— Ты… ты в своем уме? Ты что… ты… ты это ВСЕРЬЕЗ????
В хриплом со сна голосе девицы полыхнула такая надежда, что кажется, поцелуй отцу Грегори не понадобится…
Дин вздохнул:
— У меня нет выхода.
Дом с решетками на аллее Буков.
Так. Самый обычный. Деревянная двухэтажная коробка полузаброшенного вида. Милый домик. Вроде как.
Дин прицельно сузил глаза: на десять метров вокруг – ни куста, ни забора. Над входом камера. Нет, даже две. Шериф явно оборудовал домик по своим понятиям… Подобраться – без перспектив. Если только типы внутри не будут чем-то заняты. Ладно, будут.
Он бросил взгляд на циферблат – еще пятнадцать минут.
Но он не имеет права заставлять Сэма ждать дольше.
Кто знает, что там творится…
Держись, братишка.
Я иду.
— … поэтому… их тела надо засыпать солью и… сжигать… – услышал Сэм свой хриплый голос и снова с силой закусил губу, пытаясь остановиться. Господи! Молчи, же черт!
Но он не мог.
В ушах гулко шумела кровь, сердце колотилось где-то в горле… Перед глазами плясали пятна – то темные, то цветные. Он уже не чувствовал боли – ни от ремней, ни от пощечин, которыми его приводили в сознание… И он не мог остановиться. Сознание, подстегнутое неведомой химической гадостью, смело все защитные барьеры, и он отвечал, отвечал, отвечал на вопросы, которые задавали шериф и его помощник, не в силах остановиться!
Черт… Черт. Черт, черт!
— Ну, нам повезло, что вы не добрались до него. До отца Грегори. Нам бы это не понравилось.
— Ему бы тоже… не понравилось… что вы убиваете… Он же… против?
Шериф и помощник переглянулись – мутные и расплывчатые, как за стеклом, залитым водой.
-. Еще и спрашивает, глядите-ка!
— Парень, мы не убиваем. — шериф наклонился поближе, его лицо неожиданно стало почти четким, — Мы тебя и не тронули почти! Просто угостили коктейлем, так, по-дружески, понимаешь? А то, что вы с братом потом поедете кататься и слетите с обрыва – так мы-то тут при чем?
— Автокатастрофа? – прошептал Сэм, холодея… — Скотина…
— Заткнись. Так твой брат придет за тобой?
Брат! Дин… Одно имя, прозвучавшее в измотанном наркотиком сознании, как-то отрезвило. Отрезвило и как-то успокоило… Дин бы не сдался. Дин бы достал их своими приколами и насмешками и увел от темы… Дин бы…
— Не молчи, Сэм. Твой брат придет? Отвечай!
Дин бы нашел что сказать. А вот в его голову ничего не лезет… Ненавижу… наркотики…
— Он придет?
— Пошел ты…
— Ладно. Думаю, придет. А сколько еще таких, как ты? Сколько вас? Сколько?
Но он молчит. Сцепил зубы и молчит. Он не будет говорить о Дине. К черту! Не будет.
— Шеф, добавить ему?
Перед лицом снова возникает шприц. Сердце почти останавливается… Ты прав, Дин, люди – чокнутые…
— Нет, — голос шерифа звучит гулко и шумно, странным эхом раскатываясь по комнате. – С этого хватит. Залей ему бутылку и займемся вторым. Если не ошибаюсь, он явился.
Что? Дин… Нет!
В губы снова ткнулось холодное горлышко бутылки…
— А что тебе мешает сказать мне одно, а выйти и сделать по другому? — Дарик говорил так, словно объяснял очень маленькому ребенку: почему не стоит отвечать чужим дядям на улице. — Ты можешь несколько человек убить за считанные секунды. И мне тоже нужны гарантии. Потому что я тебе не верю.
Найт медленно вдохнул и выдохнул. Посмотрел на Дарика озадаченно, фактически возвращая ему «открыто-честный» взгляд. «Ну и что ты предлагаешь?» — читалось в его взгляде одновременно с: «Я бы уже это сделал, если бы это хоть как-то мне помогло. «
— Ты все рассказываешь: кто ты такой, почему сбежал, что планируешь делать. У меня нет детектора, но соврешь — я почувствую. И дашь мне доступ хозяина к своей системе, чтобы я мог тебя контролировать. Больше никому я ничего про тебя не скажу.
— А больше никому и не надо. Капитан и пилот, да? И что потом тебе помешает поделиться? Или отдать мне приказ о самоликвидации? Ах да… можно ведь еще просто копов вызвать и сдать меня на станции гашения. Или продать на черных торгах. Или хозяевам вернуть…. — На этой фразе Найта откровенно передернуло. — Ты сам сказал, что я почти как человек. … — медленно проговорил он. — Как ты думаешь, насколько другой человек, просто сильнее тебя, был бы честен с тобой, потому что у человека ты право управления потребовать не можешь и против любого, к примеру из бывших спецназовцев, у тебя шансов столько же, сколько и против меня. Что было бы, если бы на моем месте оказался человек? Что бы ты сделал? Тоже пытался бы договориться?
— Я это и делаю.
— Ты требуешь у меня право управления. Это не одно и то же.
— Да потому что я видел, как вас срывает. И на что способны такие как ты. А капитан и пилот — они … — Дарик замялся, подбирая подходящее слово, — они женщины и они моя команда.
— Хорошо им. — Найт криво усмехнулся. Поднял руку, где недоставало двух пальцев. — Знаешь, как это произошло? — спросил, пряча руку в карман комбеза. — Это сделал один из клиентов в борделе, куда меня продали после списания. А сделал это потому, что считал, что может.
Найт сглотнул, на щеках заходили желваки — воспоминания были противными. И даже сейчас от одних только мыслей вдоль позвоночника расползлись волны фантомной боли.
— Видел, как срывает? А как срывает людей ты не видел? А я видел. Очень похоже, особенно если у них есть оружие, особенно если они загнаны в угол и особенно, если считают, что им все дозволено. В чем разница? Сможешь мне пояснить? Честно, я бы хотел тебя понять. — Тон Найта, на этот раз, не был ни насмешливым ни язвительным, только бесконечно усталым. — А чего я добиваюсь… Знаешь, я просто хочу свалить туда, где вас нет…. Если такое место вообще существует…
— Хочешь, чтобы я стал читать проповеди на тему: все люди разные и не все плохие? Не дождешься, — с непонятно откуда возникшей злостью отрезал Дарик. — Только если хочешь знать есть и другое: каждый отвечает за себя и за тех, кто рядом с тобой. А мы тебе плохого не сделали, вот когда сделаем именно я, или кэп, или Эльга — вот тогда ты получишь право с нами расквитаться.
— Не хочу, — качнул головой Найт. — И… да, я понимаю. Но ведь и я вам ничего плохого не сделал… Могу отработать билет.. если разрешите. И просто уйду.
— Как мне тебе поверить?
— А мне тебе?
— Пат, — согласился Дарик. — Но у тебя есть детектор. И куча другой начинки. Если вдруг тебе что-то покажется, ты сможешь свернуть шеи всем. И они при этом не будут знать откуда и почему к ним пришла смерть.
Найт не ответил, задумчиво пытаясь сформулировать правильный ответ, но толковых вариантов не было ни в поведенческом анализаторе, ни в собственных мыслях.
— Хорошо, я их предупрежу… — Не найдя ничего «умнее», вздохнул. — Вообще… знаешь, скрывать от команды… близкие люди вроде бы и это как-то… нечестно, что ли… Они тебе потом верить не будут.
— Лучше чувствовать себя живым и обманутым, чем мертвым и осведомленным.
— Ну и запри меня тогда здесь или еще где нибудь. — Найт пожал плечами.
— Здесь техблок мало ли что. В грузовом — ценный груз, стоимость которого такова — что Мэриш сама убьет любого, кто его повредит. Есть каюты для экипажа. Всего 4. И все заняты. Больше мест нету, да и крепкие двери редкость.
— Право управления я тебе не дам. Хватит с меня… — Глаза Найта на мгновение полыхнули красным, хотя тут же погасли. И он дернул уголком рта.
Аргон
За следующим завтраком и собранием принц не появился. Когда Королю сообщили, что его сын с вчерашнего не выходил из своих покоев, и приказал принести обед к нему, старик сухо улыбнулся. Сын думал.
Кабинет принца зарос столбиками из книг, тут и там были разложены карты, а на столе, рядом с магическим шаром, лежала та самая книжка о кровном заклятии. Аргон прочитал ее еще несколько раз вдоль и поперек, пытаясь найти любые скрытые подвохи, чтобы его планы не провалились.
Ночью он так и не смог сомкнуть глаз. Возложенная на него воля отца и случайные обстоятельства, при которых он мог исполнить ее, но по-своему, вдруг открыла ему неожиданную свободу. Аргон знал – однажды ему пришлось бы взойти на трон отца так или иначе. Однако, вникать в вечную игру «добра со злом» и воевать со столицей – ему не хотелось. Это совсем другое, нежели править. Он несомненно не хотел терять все, что у него было, но жить по жестоким законам отца тоже не стал бы. А значит, после завоевания второй стороны Маадгарда все бы пошло наперекосяк. Даже если бы он смог удачно избавить мир от Энверде, то потом его мнение резко расходилось с видами отца на страну.
Но что если сделать все, абсолютно все по-своему? Принцу нужен был свой план.
Благо, инструмент для его выполнения – у него уже был.
Аргон никогда не думал о Терне как о ком-то, кто мог бы быть ему полезным. Но если вернуться к ритуалу, то чаще всего его использовали именно так – для эффективного достижения военных целей. И тот факт, что судьба связала его именно с этой девчонкой, сейчас был удивительно на руку.
Терна была чиста, как белый лист, на котором Аргон мог нарисовать все, что угодно. При этом, сила передалась ей сполна, и потенциал в девушке был огромным. Принц видел себя разумом их союза, и надеялся, что Терна сможет стать его оружием. Получше, чем проткнувший когда-то их сердца меч.
А уж если у девчонки получится – не важно, что именно! Узнать ценные сведенья, подсыпать Энверде яду, подставить и отправить на погибель, или лично снести ему голову. Если она хоть как-то приведет Аргона к победе, он впервые нагонит опережающие его ожидания отца. Он не просто не подведет его, он ошарашит, и это дало бы самому принцу время, чтобы повернуть все против отца. Вместо него, власть над Маадгардом может сразу оказаться в руках принца. Меньше крови, меньше войн, и конечно же – трон.
Все это могло бы состояться, и выглядело просто идеально, если бы не одно, но – на кону буквально была жизнь принца. Естественно, жизнь девушки тоже. Аргон уже понял, что даже обычная жизнь для любой девушки выглядит, как полоса препятствий, и не хотел себе представлять, сколько опасностей может ждать их обоих при исполнении подобного плана.
Тем более, учитывая, что в подробности замысла он не собирался ее посвящать.
Аргон долго думал над тем, как лучше всего заманить Терну в столь далекие края.
Он не планировал взваливать на нее задачу уничтожить короля второй половины страны, да и к чему такие надежды – она ведь просто девчонка? Принцу хватило бы узнать настроения народа, как выглядит власть Энверде и его отношение к подданным.
Но в то же время Аргон чувствовал, что вместе с магией в крови девушки проснулось что-то другое, пока еще смутно нащупывающееся. То, как хладнокровно она восприняла сожженного за живо разбойника, подсказывало принцу, что Терне надоело терпеть. Надоело быть самой слабой, надоело считать себя виноватой. Люди, доходящие до такой точки с запасом каких-либо душевных сил, обычно разворачиваются назад и полностью меняют свое поведение, выбирая вместо доброты – оправданную жестокость. Аргон понимал, что с большими способностями Терна получила свое право голоса. И скорее всего, хотела бы его выражать.
Он решил дать ей немного времени и тогда решить, каким способом заманить ее в это путешествие. Просто так уговорить ее на такой поход он не надеялся, не хотел применять ложь и заставлять срываться с обжитого места. Мог бы заставить – но тогда она была бы ничем не лучше обычного слуги, который бездумно подчиняется.
Вечером принц отправился в библиотеку. Он проходил по длинному коридору, по обе стороны которого висели огромные картины в золотых рамах. Почти никого из изображенных Аргон не видел в жизни, но о каждом и каждой слышал истории. Слухи бродили о царственных особах по дворцу, по улочкам города, от уст к устам, полушепотом.
Впереди был портрет короля Зердена, одного из близнецов, первого Темного короля. Он и его брат, Корас, в свое время и поделили страну. О Зердене ходило множество слухов, особенно на стороне светлой, и все из них были дурные. Ему приписывалось баловство самой черной магией, призыв духов и мертвых, магия на крови младенцев, врожденная жестокость и жажда славы. Аргон не понимал, как добродушная внешность, статная и благородная, может сочетаться с и историями, которые он слышал.
То ли дело отец принца – у него на каждой морщине был начертан список убитых им же людей. Злоба таилась в нем повсюду. Аргон заметил портрет отца на стене и поджал губы.
На холсте ему еще не было сорока, но Темный Король уже тогда слыл своей озлобленностью на все живое, а с годами становился только хуже. Примерно в это время родился сам Аргон. Он помнил, что равнодушный взгляд сопровождал его с самого первого дня.
В отличие от мужских, женские портреты на стенах были написаны воздушно и легко, без резких мазков. Здесь была Лора, супруга Зердена, и трое ее дочерей, сестры Темного Короля. Аргон много раз слышал, что с ними приключилось. Это была одна из тех страшных сказок на ночь, которые рассказывают ненавистным отпрыскам, чтобы те ночью не могли сомкнуть глаз. Принц услышал ее случайно, когда горничные делились байками о королевской семье, и потом слышал еще несколько раз.
Говорили, что девочки родились сразу после разделения страны, с разницей в два года, две из них были близняшками. После – родился отец Аргона. Однажды детей, всех вместе, отправили в маленький загородный домишко, с няньками, слугами, стражей.
Когда Корас узнал о путешествии маленьких детей, то подослал убийц – и оставил в живых только мальчика. Девочки были убиты на его глазах жестоко и кроваво.
Вероятно, сложно после этого не быть жестоким.
Аргон вздохнул, останавливаясь перед самым важным ему портретом. Он так часто проводил по позолоченным буквам рукой, когда проходил мимо, что почти стер надпись.
Норэя.
Аргон помнил ее, женщину, которая терпела и возможно, даже любила Темного Короля, и родила ему сына. Она всегда была весела и ее голос звучал в темных залах, как соловьиная песня. Аргон слышал его любом уголке – и бежал к матери, чтобы обнять ее.
Когда ее не стало, внезапно и страшно, он провел неделю, без еды и на коленях в ее усыпальнице. Тогда у него остался только отец, совсем не скорбящий по жене, и тишина каменного дворца.
С портрета золотоволосая Норэя смотрела с нежностью, и принцу казалось, что она улыбается ему. Аргон улыбался ей в ответ и прятал глаза. Ему казалось, что он вырос совсем не таким, каким хотела бы его видеть мать.
Когда он проходил в этом коридоре, то каждый раз одна и та же мысль терзала его изнутри. Он не знал ни одной живой женщины рода, и думал о том, какое проклятие методично сводила их всех в могилу.
Если бы он чуть лучше знал своего отца и свою собственную страну, если бы ему было бы интересно узнать ее историю и происхождение, то мысли бы привели его к удивительному заключению – сейчас единственной женщиной, носящей силу их древнего рода, была Терна.
Но даже сейчас принц буднично спустился по лестнице, перебирая в уме книги, которые теперь следовало бы передать его подружке.
Отыскав нужные три тома, с более серьезной магией, Аргон попытался заглянуть в мысли девушки. Он редко это делал – честно говоря, в них не было ничего интересного. Но если пытаться использовать ее в своих целях – то нужно было не терять ее из виду.
В разгар вечера Терна носилась по таверне с подносами, иногда успевая закусить хлебом. Она разливала душистое пиво, резала мясо, разламывала на порции ароматный хлеб. Работа ей нравилась, но еще больше ей нравился момент, когда ее отпускали отдыхать, с подносом оставшейся от ужина снеди. Она убегала с ним наверх, в свою маленькую комнату, которая сейчас стояла заперта.
Аргон решил перенестись сразу туда. Ждать позднего вечера ему было лень, чтобы отдать книги лично, к тому же, на вечер у него было запланировано свидание.
Маленькое пространство сразу ужаснуло его своей сжатостью и запахом. В комнатке было чисто, но того факта, что она находилась сразу над залом, где каждый день отдыхало минимум сорок пьяных мужчин, а окна комнатки – выходили на грязный рынок, это не уменьшало. Специфический городской запах сразу ударил принцу в нос, и он поморщился.
В комнате Терны так и не прибавилось никаких вещей, кроме тех, что у нее изначально были. Кровать заправлена залатанной простынкой, маленькая подушка, набитая пухом, на стуле, который заодно выполнял роль прикроватной тумбы – сумка с всем скарбом девушки. Аргон не удержался и заглянул в нее из любопытства – но там не было ничего особенно ценного.
В прочем, не просто так – и магические книги, и кошель с деньгами Терна хранила в своем тайничке за шкафом. Аргон повертел в руках новые книги для нее и сунул их под покрывало, предварительно подложив между ними маленькую записку. Оглянувшись на удручающий вид из окна, он растворился в воздухе, вернувшись к себе в замок.
Когда Терна вернулась с работы с подносом с хлебом, квасом и остатками мяса на косточке, она сразу заметила топорщащееся покрывало. Ее ждали три новые книги. Терна разложила их перед собой, чтобы рассмотреть, и нашла записку, которая буквально выпала ей на колени.
«Нам нужно встретиться. Я хочу посмотреть, чему ты научилась».
Перл страдальчески морщится. Я догадываюсь, что он завел разговор про дребедень, чтобы потянуть время, не приступать к главному.
— Он не сразу постучал, с минуту медлил, видимо решимости набирался. Я даже помочь хотел, но он только головой мотнул. Мол, я сам. И постучал. Дверь долго не открывали. Он снова постучал. Шорох, в дверном проеме я заметил женщину. Видно, служанку. В годах уже. Она его увидела, ахнула, что-то забормотала. Я-то из деликатности близко не подходил. Потому слов не разобрал. Но догадался, что та за хозяйкой отправилась.
— И что хозяйка?
— Пришла. Сначала тоже через окошко смотрела, будто глазам не верила. А потом все же дверь приоткрыла. Высокая, худая старуха, лицо с кулак, желтое. Слышу, говорит ей что-то, и так тихо, почти умоляюще. Я все же поближе подошел, чтоб слышать. Она — ему : «Нет у тебя дочери. И не приходи сюда больше». Он – ей: «Где она?» Старуха в ответ: «Расплачивается за грехи своей матери. Твоя дочь умерла». Он к двери подался, попытался войти. Но старуха створку захлопнула. Он, конечно, снова за молоток. Стучит. Но она уже дверь не открыла. Через дверное окошко прошипела: «Нет у тебя дочери, прелюбодей. Она на кладбище, рядом со своей распутной матерью. Убирайся!» И все. Больше ничего не сказала. Тогда парень повернулся и пошел прочь. Я за ним. Он шел быстро, не оглядываясь, как видно плохо понимал куда. К счастью, в сторону реки. В горячке мог бы и в другую сторону пойти. Но никуда не свернул. Так и дошел до моста. Я за ним почти бегом. Из виду боялся потерять. А как до моста дошли, так его и накрыло… Сначала он был как солдат в бою, которому руку оторвет, а он боли не чувствует, воюет, только кровь хлещет… А как кровь кончится, тут он и падает замертво. Парень видно не осознал сразу, в разум не взял, вот и бежал со всех ног, боли не чувствовал. А у Нового моста у него колени подогнулись. Я его потом на себе волок. Он сознание не потерял, только его будто паралич разбил, руки ноги не слушаются. Я думал его вином напоить, чтоб захмелел. С вином-то оно полегче, сам знаю. Да где ж его возьмешь? У Люксембургского сада опять прохлады вдохнул и в себя пришел. Идти смог. Мы тут со знахарем его отпаивать стали, а он не пьет, проглотить не может. Судорогой горло сдавило. И главное, молчит. Обругал бы нас, чертыхнулся, а он нет… Смотрит на нас и молчит. И вроде как даже улыбается. Глаза веселые, бешеные. Страшные глаза. Как дальше случилось, я и не понял. У Липпо на книгах нож этот лежал. Наш знахарь у книготорговца был, три фолианта принес, и нож сверху положил, чтобы листы разрезать. Забыл, видать, про нож. А парень к ножу, ловко так… Как вода меж пальцев просочился, и — хвать. Мы с Липпо и глазом моргнуть не успели. А он уже нож занес и в горло себе метит. Липпо его по руке ударил. Нож плечо задел и кожу разрезал. Так он опять за свое… Липпо нож отнять попытался, так ему досталось… Я, наконец, очнулся. На помощь бросился. Схватили мы его, стали нож отнимать. А он в горячке сильный, отбивается… Если б не болезнь, не справились бы мы с ним. Он обезумел, кричит: «Не хочу больше! Не хочу!» Тут Лючия прибежала, увидела это побоище… Липпо ей крикнул, что у него в кабинете бутылка темного стекла, и чтоб жидкостью она на кусок полотна брызнула. Парень не то кричит, не то стонет… Мы его, наконец, скрутили, набросили на него покрывало. Липпо его за руки держит, а Лючия эту тряпку со снадобьем к лицу прижала. Парень еще с минуту бился, а потом повис у нас на руках, будто сломался. Мы его на кровать положили, он еще некоторое время пометался и затих. Заснул. Липпо сказал, что это пары опиума подействовали. Он заснул, а мы тут сидим, пошевелиться не можем, будто сами этих паров надышались. Не знаю, как знахарь, а я все смех его слышу, или плач… не поймешь.
Перл замолкает, вертит головой в тесном вороте сорочке, слепо, беспомощно ищет узел на шнурке. Лоб его блестит от испарины. Он вдруг тихо произносит:
— Неправильно все это.
— Что неправильно?
— Да все! Жизнь… Смерть… Какого черта! Каналья…
Перл срывается и пробегает мимо. Я слышу, как он с проклятьем грузно топочет вниз по лестнице. Я сползаю вниз по косяку и сажусь, обхватив колени руками. Где-то под лестницей валяется, плетеным донышком вверх, корзина с подарками.
Перл прав. Это неправильно. Несправедливо. Невзирая на все нелепицы, несуразицы и жестокости этого мира, тайно я всегда верила в неведомый промысел.
Пусть план Господень не виден сразу, пусть внешне его разводы черны, ключи потеряны, но истинный сюжет всегда верен.
Господь рассудит. Праведник будет вознагражден, добродетель восторжествует, а грешник будет гореть в аду. На том держится мир. Правосудие Господне – вот его движущая сила. Я верила в это и моя уверенность никогда не подвергалась столь длительной и серьезной осаде.
Я переживала сомнения, как легкие вылазки, но мой бастион веры всегда был крепок. И вот я уничтожена. До камней, до фундамента. Одним коротким разрушительным натиском. Уничтожена. Опрокинута. Растоптана.
Оказывается, я служила ложной истине, верила в идола, а не в Бога. А Бог, тот самый милостивый мироустроитель, миродержатель, вселенский законовед, вовсе не тот, за кого себя выдает. Не жестокий ли Он насмешник, холодный естествоиспытатель, который забавляется с нами, живыми, как с гладкокрылыми жуками, которых запустил в банку?
И справедливость Его не разукрашенный ли бурдюк, который внезапно лопнул?
Я чувствую смертельное, жгучее разочарование. Я обманута и ограблена. Мнила себя соперницей смерти, утешительницей, дарующей счастье, мечтала любить и даровать любовь. А на деле бессильна и ничего не могу исправить.
Не могу помочь. Я даже приблизиться к нему не решаюсь. Мне страшно. Я боюсь заглянуть ему в лицо. А если он откроет глаза? Если спросит? Что я ему скажу?
Подняться на ноги я не в силах, пересекаю комнату ползком. Будто, если я стану меньше ростом, то и вина моя станет меньше. Я знаю, что он в беспамятстве, и меня не видит, но голову поднять не решаюсь.
Собираюсь с духом.
Геро вздрагивает всем телом, ресницы трепещут, в уголках рта я вижу подавленный опиумом крик, который теперь свелся к горловой судороге. Обездвижено только тело, а душа, запертая в нем, бьется, смертельно раненая. Она мечется, и тело сотрясает дрожь. Что же будет, если действие опиума пройдет? Попробует ли он убить себя снова?
Страшнее другое. Глянет своими синими глазами, в которых вновь пепелище, и скажет: «Ты обманула меня, Жанет. Ты обещала мне, что горя и боли больше не будет, что все будет по-другому, что я буду свободен и счастлив. И что же? Ничего не изменилось. Вот боль, которая вновь разрывает мне сердце, и вот горе, что не дает дышать. Ты уговорила меня жить. Зачем? Там, за чертой, мне было так хорошо, я уже ничего не чувствовал, я умер. И ничего не знал о смерти дочери. А ты вернула меня, выманила своими сказками, своими песнями, зачаровала, как глупую доверчивую птицу. И я поверил. Поверил, что это действительно возможно. Поверил, что могу быть счастлив, могу быть свободен, что дни мои могут быть полны радости, а ночи любви. Поверил. И с верой преодолел смерть. Отверг посулы смерти и поверил твоим. А ты меня обманула. Ты еще хуже, чем твоя сестра. Герцогиня Ангулемская была, по крайней мере, всегда честна со мной. Я был для нее вещью, она и обращалась со мной, как с вещью. Платила золотом за мое тело и не трогала душу. А тебе понадобилась душа… И ты, как бродячий шарлатан, как заклинатель, играла на флейте, чтобы выманить душу из могильного убежища и вновь заключить ее в истерзанное тело. Ты не скупилась, плела нити своих баллад, расхваливала свой товар. И я попался. Я выжил. Выжил! Теперь умираю вновь. Так смотри же на плоды трудов своих. Смотри! Ты это сделала!»
Ничего подобного он мне не скажет. И винить не будет. Но мне и собственных словесных фантазий довольно. Ибо я действительно чувствую себя виноватой. Я бы могла позаботиться о девочке раньше, могла бы разузнать, побывать в том доме, оставить соглядатая… эх…
И вновь подкатывает ярость. Какая бессмысленная, неоправданная жестокость судьбы. Если без воли Отца нашего небесного не шевельнется и лист, то как же Он мог допустить такое?
Неужели на то Его воля? Я так сжимаю кулаки, что ногти вонзаются в ладони. Только бы не закричать. Самое время залезть на крышу и орать Ему в небо. Вдруг услышит.
Если, конечно, не оглох от лицемерных псалмов и песнопений. Ты, наш Отец, Благодетель, Вседержитель, Спаситель, что же Ты делаешь?
Ты дурной бог, если наказываешь тех, кто виноват только верой своей, кто молил Тебя о спасении и уповал на Тебя в минуты горестей. Ты терзаешь тех, кто следует по пути любви и дерзает мечтать. Ты разбиваешь сердца тоской, безверием истощаешь души. Зачем? Чего Ты добиваешься?
Почему те, кто живет в пороке, грешит, не знают утрат и поражений, а кто хранит сердце незапятнанным, истекают кровью? Почему страдают невинные? В чем виновата была маленькая девочка, которую Ты лишил жизни? А в чем виноват ее отец? В том, что любил? Надеялся? Мечтал быть счастливым? Неужели в этом состоит его грех?
Он же никому не причинил зла. Он верил Тебе. Такой веры, как у него, Ты не найдешь в сердце самого Папы.
Ты послал на землю эту прекрасную душу и, беспомощную, оставил погибать. Ты бросил на мостовую небесный цветок и теперь безучастно наблюдаешь, как грубые башмаки и колеса увечат и ломают хрупкие лепестки. Зачем? В чем он, Твой великий замысел, Твой вселенский план? Открой мне.
Или Ты посылаешь в этот мир лучших, чтобы они искупали грехи тех, кто давно погиб? Посылаешь любящих и невинных на крест, дабы холодные и равнодушные могли жить? Остроумно, ничего не скажешь. Очень по-родительски.
Говорят, Ты нас слышишь, наши мысли, подвижки наших сердец, знаешь наше будущее, наши сомнения и пороки, тогда знаешь Ты и то, что я намерена сделать.
Я не отступлю. Я не оставлю его, не покину. Пусть Ты разрушил его жизнь во имя искупления или каприза, пусть даже лишил его рассудка, я все равно буду здесь.
Меня Ты не изгонишь, не лишишь жизни как маленькую девочку, ибо я, к счастью, умею сражаться, я смогу себя защитить. Я поднимаюсь с колен, обретая силы действовать. Я здесь, чтобы разделить его участь, пройти сквозь жизнь и отсрочить смерть.
И Ты меня не запугаешь. Сейчас я несколько раз вдохну и поднимусь.
Я нужна ему. Мое присутствие, моя сила. Мое слово, что разомкнет пугающую, звенящую пустоту. А мое лицо будет единственным, что покажется ему знакомым, прореха в тумане горестной слепоты.
Только бы он удержался, только бы сохранил рассудок. У меня из головы не идут слова Перла. «Глаза веселые, бешеные. Страшные глаза». Дурной знак.
Его разум мог расколоться, треснуть, как поврежденное зеркало, обратить мир в уродливую, несуразную гримасу, над которой он так страшно смеялся.
Господи, Геро, только не это! Только не это! Я знаю, что значит для тебя это известие. Крушение всех надежд. Возможно, ты выжил только ради дочери.
А мои баллады и песни — это иллюзия, которой я себя утешаю. Если так, то боль твоя безмерна. И выдержать эту боль, не разлететься на тысячу обломков, сохранить мужество осознания, задача не из легких. Возможно, за пеленой безумия, раствориться для тебя было бы проще. Если не смерть тела, то смерть души.
Я все-таки исполняю свое намерение. Для начала я избавлю его от неестественной позы изломанности.
Осторожно высвобождаю прижатый локоть и укладываю Геро удобней, чтобы он более не напоминал самоубийцу у подножия башни.
Подсовываю под голову подушку, а ноги укрываю плащом. Следует найти что-нибудь потеплее. После такого потрясения ему непременно будет холодно.
От движения, что я вынуждаю его совершить, Геро тихо стонет, будто и в самом деле его кости сломаны. Я расстегиваю его сорочку и пытаюсь разглядеть рану, которую он себе нанес.
К счастью, ничего серьезного. Царапина. Нож скользнул вдоль ключицы и оставил неглубокий порез. Но… еще одна рана и еще один шрам.
Ему было так больно, что он пытался остановить эту боль при помощи стального лезвия, болью еще более жгучей, оглушающей.
Снова приступ бессилия, от которого хочется кричать и горстями швырять проклятья в небо. Никчемная. Никчемная. Ничего не могу. Сгусток легкомыслия и тщеславия.
Жила пустой, бесполезной жизнью. Мнила себя существом важным, особенным, с королевским могуществом в жилах, с божественным отблеском в судьбе. Избранница фортуны. Бессильная кукла. Марионетка.
Такая же, как те, что Геро мастерил для своей дочери. Что же мне теперь делать? Что делать?
— Жанет…
— Я здесь, милый.
Геро смотрит на меня из-под влажных, отяжелевших ресниц. За окном уже стемнело. Я зажгла свечи и бросила в камин розоватую, березовую плашку. В начале апреля ночи еще прохладные.
— Жанет, моя девочка… она умерла…
Он судорожно вдыхает, и от усилия у него дергается горло. Само слово будто глоток неразбавленной желчи. Я накрываю его руку своей.
— Я знаю, милый. Уже знаю.
— Жанет, почему? Почему?..
Повелитель демонов раздражённо рыкнул и стеганул по своим ногам хвостом с заострённым трёхгранным концом. Частичная трансформация от волнения поглотила его тело, лицо его сейчас напоминало уродливую маску. Коричневая чешуя струилась по лицу, покрывая щёки, нос, лоб. Постепенно она закрыла даже веки, оставляя только ярко-красные, полыхающие раздражением и нетерпением, глаза. Чёрные волосы до бёдер, собранные в тугую, замысловатую косу, и украшенные кучей драгоценностей и цепочек, указывали на его солидный статус и место главы одного из самых могущественных кланов. Да, собственно, именно благодаря своему клану он сейчас является Повелителем всехдемонов.
Но нервничал он отнюдь не из-за этого. Сегодня ему предстояло пройти один не слишком приятный ритуал, а точнее снять одно вредное проклятие. И дело даже не в нём, а в том, что для снятия проклятия нужно еще раз жениться. Да не абы на ком, а на призванной из другого мира супруге.
Мысль о привлечении в свой гарем ещё одного существа была, как ни странно, приятной. Он любил новизну и необычные ощущения, но ещё больше любил вызывать их у других.
— Все готово, мой Повелитель, — перед ним склонился в очень низком поклоне личный слуга.
— Ну, так чего мы ждем?! — громовой рык пронизал собой зал сборов, и слуга упал ниц.
Был он одним из слабых демонов. Не низший, просто слабый в магии. Зато этот слуга имел кучу иных достоинств. Не брезгливый, не болтливый, всегда скромно одетый и стоящий позади Повелителя, всего смысла своей никчёмной жизни. Вот и сейчас паренек с коричневыми волосами, в которых просвечивали золотистые пряди, медленно и раболепно поднялся и посеменил задом наперёд к выходу, чтобы, не дай Бог, Повелитель не разгневался ещё больше.
Грозный Повелитель, именуемый Аркал, быстрыми рваными шагами поспешил в Зал Вызова. Он шёл по богато украшенным коридорам и галереям, не глядя ни на драгоценности, свисавшие с каждой шторы и картины, ни на великолепные барельефы, где изображены его доблестные предшественники, ни на прекрасных дам и кавалеров, что склоняли головы и спины перед своим господином, в угодливых поклонах.
Всё это его нисколько не интересовало. Только одна цель — Зал Вызова — маячила перед глазами высокопоставленного демона. Его слуга, Крезет, семенил позади, в положенных этикетом пяти шагах слева от Владыки, и тихонько бормотал себе под нос:
— Волосы взял… кровь невинной взял… зуб змеи взял… мел? Ох, — он порылся в карманах своего серо-коричневого камзола и облегчённо выдохнул, ускоряя шаг. — Уф, взял!
Зал Вызова во дворце Повелителя демонов представлял собой огромное пространство, сверху до низу украшенное пентаграммами, символами, магическими знаками и всем тем, что было частью необходимых ритуалов.
Повелитель скрипнул зубами. Спешил он не зря. У него осталось две недели жизни. Если он не поторопится с вызовом супруги, то умрёт гораздо быстрее. В найденном свитке о проклятии было ясно сказано — он должен найти супругу из иного мира и сочетаться с ним браком до определённого срока, в противном случае ему грозит неминуемая смерть и никакая магия, никакие ритуалы, целители и травы его не спасут.
Он припомнил, с каким удовольствием разорвал на части проклявшую его демоницу. Слишком уж та курица зажралась, слишком заигралась в любовницу Повелителя демонов. Стала самоуверенной, думала, что неприкосновенна. А когда он нашел себе молодого и красивого, а главное — умного любовника, тут же мадам превратилась в дикую стерву и прокляла его. Не поленилась же просидеть почти месяц в дворцовой библиотеке! Нашла это редкое и чрезвычайно сложное проклятие. Но ничего, он тоже не пальцем делан, его верный слуга отыскал способ снять магическое воздействие.
— Мой Повелитель! — в глубоком поклоне, позволяющем прекрасно рассмотреть внушительное декольте, склонилась хозяйка этих чертогов.
Черноволосая, с коричневой кожей и заострёнными ушами, Заклинательница носила традиционный наряд — короткое платье с рукавами до локтей, узкие, но удобные штаны, тонкие сандалии, приглушающие её легкие шаги. Женщина не была молодой, и, когда она подняла взгляд больших ярко-зеленых глаз, стало видно, как она стара. В глазах светилась мудрость не веков, а тысячелетий.
— Начинай! — нетерпеливый рык мужчины нисколько её не поколебал. Демоница взяла у слуги с почтением протянутые ей ингредиенты в шкатулке и с поклоном удалилась подготавливаться к ритуалу.
Повелитель едва удержал свой хвост, чтобы не выбивать им ритмичные удары и не попортить магические знаки на стенах. За это Заклинательница забросала бы его прошениями о дорогостоящем ремонте, а в свете последних событий он не мог себе позволить такие траты. Маги и заклинатели говорили, что скоро истончится грань миров, а значит можно будет открыть портал в соседний мир эльфов и от души пощипать безбедно живущих там ушастиков. А на усовершенствование армии (действительно сильной армии, а не регулярных отрядов) нужны большие деньги.
Демон любовно огладил рукоять своего массивного меча, созданного специально под его руку и с целым сборником специфических заклинаний, влитых прямо в металл в процессе ковки. Уж что-что, а оружие делать демоны умели. Их оружейники порой переплёвывали мифических гномов, живших здесь ещё в незапамятные времена и оставивших после себя множество интересных артефактов.
Они прождали примерно с полчаса, прежде чем вернулась Заклинательница и принесла большой сосуд, в котором плескалось то, что в итоге получилось из смеси редких и дорогостоящих ингредиентов. Чего стоило найти только кровь невинной! Да здесь невинности лишались еще в детстве из любопытства или благодаря старшим родственникам.
Женщина неспешно прошлась по Залу, определила нужный рисунок — сложную пентаграмму с множеством данных, и спроэцировала её на пол. Оставшиеся рисунки словно сдвинулись и переместились на стены и потолок. Заклинательница смочила тонкую кисть в чёрной жидкости сосуда и принялась осторожно обводить смесью пентаграмму.
Пока всё это происходило, слуга Повелителя тихо сидел на корточках в углу, не рискуя раздражать и без того злого Господина или мешать вопросами Заклинательнице. Он следил за точными и уверенными движениями женщины, которая знала своё дело. Ни одна капля волшебного состава не пролилась мимо, ни одна линия не легла криво. Древняя демоница уже так набила руку, что, вероятно, могла нарисовать все эти знаки с закрытыми глазами.
Когда пентаграмма была готова, Заклинательница разогнулась и вложила кисть в наполовину опустевший сосуд. На молчаливый вопрос Повелителя ответила:
— Если что-то пойдет не так, мы сможем повторить ритуал.
Аркал только кивнул, не желая попросту сотрясать воздух. Сейчас от него уже не зависело ничего, и именно это обстоятельство всё больше и больше бесило демона. Он окончательно утратил человеческий облик: на голове проросли длинные острые рога, слегка закруглённые в середине, на спине немилосердно чесались крылья под ритуальным, богато расшитым и украшенным плащом. Красная ткань начала действовать на нервы.
Демоница жестом активировала пентаграмму и произнесла заклинание. Слова древнего магического языка сотрясли зал, пентаграмма засветилась ровным синим цветом, медленно замерцала. Женщина подняла руки, усиливая заклинание. Линии засветились ещё ярче и поднялись на высоту среднего демонического роста, образуя призрачные стены.
В центре пентаграммы медленно замерцала туманная фигура, постепенно сгущаясь. Повелитель демонов заворожённо смотрел на это действо, ведь сейчас, именно в этот миг, решались все его проблемы на текущий день. В дальнейшем, возможно, на всю его долгую жизнь.
Поклонницам тёмного фэнтези посвящается
…И ещё одно слово заклятья произнесено. Теперь Диана ощутила запах. Неприятный, едкий — сера? Запершило в горле, глаза начали слезиться.
Следующее слово. Начерченная на деревянных досках пола пентаграмма из чёрной становится тёмно-багряной, как остывающие угли. Не остывающие — набирающие жар, готовые воспламениться! Захотелось немедля выскочить из круга, прервать ритуал, — и будь, что будет!
Следующее. Сколько их осталось? Три? Над головой зашуршало. Нечто огромное, невидимое во мраке, царящем под сводами зала, двинулось вниз. Не останавливаться!
Слово! Громко хлопнули крылья. И будто повинуясь этому звуку, факелы погасли. Все, одновременно. Кто-то из девчонок сдавленно ойкнул, шарахнулся в сторону. Нет, бежать поздно. Некуда бежать. Непроглядный мрак зажал их со всех сторон, и только огненная пентаграмма…
— Лебедева, так мы на дискотеку идём или как?
Лена досадливо обернулась к сидящей на подоконнике подруге.
— Анжела, ну подожди минутку! Тут такое!
— Да никуда твоя книжка не денется. Завтра дочитаешь, — Костикова выпустила колечко дыма к открытой форточке.
Вообще-то курить в комнате не полагалось. Не из-за дурацкого распоряжения коменданта общежития, просто так совпало, что обе жительницы тридцать шестой оказались некурящими. Лишь для Анжелы Костиковой делалось исключение, как для давней школьной подруги. Единственной настоящей подруги Лены в Градске, куда девчонки приехали поступать год назад. Куда их привезли Анжелкины родители, если быть до конца точной. Дочь «поступили» в торговый, Лебедева стала студенткой ГИПиМа — Градского института психологии и менеджмента.
— А, ничего ты не понимаешь! — Лена с сожалением захлопнула книжку, запоминая номер страницы и абзац, — закладок, тем более загнутых уголков, она не признавала. — Я же на самом интересном месте! Если Диана сумеет провести ритуа…
Она запнулась на полуслове — дверь комнаты приоткрылась. Татьяна Варламова, соседка и одногруппница, вернулась из душа. Полудетский халатик в синий горошек, на голове — тюрбан из полотенца, в руках — пакет со стиранным бельём. Сморщилась, уловив запах табачного дыма, но не возмутилась. Она всегда и со всеми старалась быть доброжелательной, дружелюбной. Или казаться таковой. Лену это раздражало — не могла понять, что собой представляет Варламова в действительности. Почти год прожили в одной комнате, а ни о чём, кроме институтских дел, не разговаривали.
— Добрый вечер, Анжелика.
— Превед, медвед. С лёгким паром.
— Спасибо.
Варламова двинулась было к своему углу, но Костикова остановила:
— Танюха, вот ты деревенская, знать должна. Скажи: колдовство и правда бывает?
Варламова напряглась.
— Ты почему спрашиваешь?
— Да Ленка всё книжки про магию да колдовство читает. А мне интересно — выдумки это или нет?
Татьяна улыбнулась, села на койку, принялась перебирать содержимое пакета.
— Конечно выдумки. Что в тех книжках написано — чушь полнейшая. На самом деле всё не так.
Лена едва не задохнулась от возмущения. Выпалила, обращаясь к Костиковой:
— Ну ты нашла у кого спросить! Она в своей деревне и слова такого не слышала — «фэнтези»! — И уже Варламовой: — Что ты в этом понимаешь, чтобы судить — «так-не-так»? Наверное, бабушкиных сказок в детстве наслушалась?
В тёмно-карих глазах Варламовой блеснул недобрый огонёк.
— Угадала. Только не сказок, а быличек. Знаешь разницу? Моя бабушка — исконная ведунья, к твоему сведению.
Лена презрительно фыркнула:
— Кто б сомневался! А дедушка, случаем, не леший? Фамильное сходство за километр видно.
Последняя фраза произнесена была исключительно из злости. Скуластенькая темноволосая Татьяна хоть и не числилась писаной красавицей, но обзывать её уродиной было, по крайней мере, несправедливо.
Укол достиг цели. Варламова набычилась, сжала тонкие губы. Но достойного ответа не нашла. Лена усмехнулась, праздную маленькую победу… но тут лучшая подруга всё испортила.
— Танюха, так у тебя бабка — ведьма?! Что ж ты молчала! А ты сама колдовать умеешь? Хоть немножко?
— Нет, — буркнула Варламова. — В роду только одна ведунья бывает.
— Ну хоть что-то? Гадать, например? — Костикова бросила окурок в стакан, служивший импровизированной пепельницей, соскочила с подоконника, бесцеремонно плюхнулась на койку рядом с Варламовой. Та отодвинулась, нехотя кивнула:
— Судьбу читать нетрудно, но… ты уверена, что оно тебе надо?
— Ещё бы! — Анжела сунула ей руку ладонью вверх. — Читай!
Лена плюнула мысленно. И смотреть на этих двоих не хотелось, до того противно. И не слушала бы, будь такая возможность. Она включила громче радиоприёмник, отгородилась дверцей шкафа и начала переодеваться.
— …как зовут парня, с которым я встречаюсь?– пробивались сквозь музыку слова из противоположного угла комнаты. — … ух ты, правильно. А как приворот сделать, знаешь? А бабка твоя? А болезни она лечит? А если «закажут» кого? Ну, в смысле…
— …на себе не показывай, сбудется…
Лена захлопнула дверцу шкафа, разгладила майку на животе, стараясь, чтобы тот выглядел плоским. В очередной раз позавидовала Костиковой, высокой, стройной, вдобавок блондинке.
— Хватит ерундой заниматься! — она подошла к «гадальщицам». Пора было брать инициативу в свои руки. — Анжела, ты что, не понимаешь, она тебе лапшу на уши вешает. Варламова, кто это видел? Кто подтвердит «чудеса» твоей бабули?
— Вся деревня. К бабушке даже из других областей приезжают.
Говорила Татьяна вполголоса, но в глазах её явно светился вызов. Что ж, придётся сбить спесь с деревенщины. Игра становилась забавной.
Ехидно улыбнувшись, Лебедева поинтересовалась:
— Значит, и мы можем какие-нибудь чудеса заказать? Сколько стоит? Прайс у твоей бабули имеется?
Такого поворота Варламова не ожидала. Помолчала, кивнула неуверенно.
— В принципе, можете. А цена — смотря что закажете. Напишите на бумажке, я на каникулы поеду, отвезу бабушке, узнаю.
— Нет, так не годится. Я сама посмотреть хочу, как твоя бабуля «колдует». Ты послезавтра ехать собираешься? Вот и мы с тобой прокатаемся.
Она уверена была, что Варламова пойдёт на попятный. Но та согласилась:
— Как хотите.
Анжела недоверчиво уставилась на подругу.
— Ленка, ты чё, серьёзно? Она ж хрен знает в какой глуши живёт!
— Ничего, мы туда и обратно. Хочу «исконно-чухонское колдовство» посмотреть. Так сказать, фольклорная экспедиция. Записываешься?
Варламова планировала ехать в плацкартном, но Анжела объявила такой способ путешествия неприемлемым. Потому предварительно купленный билетик сдали, а взамен приобрели три купейных. Ехать предстояло долго, и против того, чтобы сделать дорогу комфортной, никто не возражал. Тем более что поездку оплачивала Костикова. Даже с Татьяны денег не взяла, лишь подмигнула: «скажешь бабке, чтобы скидку сделала».
Лена надеялась, что четвёртое место останется свободным. Но ближе к вечеру, в Моложаеве, в купе заглянул дебелый краснолицый парень в бежевой джинсовой рубахе и вельветовых брюках. Вернее, дядька лет за тридцать пять.
— О, цветник! Как мне повезло. Добрый день, девоньки!
Володя, — так потребовал называть себя новый знакомец, хотя был почти вдвое старше каждой из попутчиц, — шумно радовался всему подряд. Что в вагоне работает кондиционер, что поезд идёт без опоздания, что повезло со спутницами, — хотя в чём именно проявилось везение, Лена не поняла. Однако радуется человек, и пусть радуется. К тому же хорошее настроение Володи проявлялось вполне материально: едва устроившись, попутчик предложил поужинать в ресторане.
Ходить в рестораны с людьми, которых полчаса назад увидела впервые в жизни, и знакомство с которыми дольше суток не продлится, в привычки Лены не входило. Но сейчас был случай особый. Во-первых, приглашали не в «настоящий», а в вагон-ресторан, во-вторых, мужчина был один, а их трое. Поэтому отнекивалась она не очень активно. Вечер в ресторане, а затем в купе, куда Володя захватил вторую бутылку коньяка, шоколад и фрукты, прошёл быстро и весело. Попутчик оказался человеком чрезвычайно общительным. То ли действительно поколесил по свету, то ли привирал, но рассказывал интересно и захватывающе. Вторая бутылка опустела незаметно. Володя сбегал за третьей, хотя Лена и предупреждала, что это излишне.
Вагон спал, мирно посапывая, похрапывая, похрюкивая, и только в четвёртом купе продолжался праздник невесть по какому поводу. Но рано или поздно всё заканчивается, и даже Володин запас историй иссяк. Теперь он надолго замолкал, таращась на выпуклости попутчиц. В конце концов Костикова это заметила. И попыталась оживить разговор:
— Володя, а ты когда-нибудь настоящих ведьм видел?
— Ну… было дело. В Хакасию однажды ездил, к товарищу. Так у них в деревне ведьма жила. Настоящая баба-яга. Страшная, ужас. Если ночью встретишь…
Варламова громко фыркнула, заставив рассказчика умолкнуть.
— Враньё! К вашему сведению, Владимир, уродливых ведуний не бывает. Разве что тяжело больная. Но тогда вы её и не увидели бы. Посторонних в дом к больной ведунье не пустят.
Разговор как-то сразу перестал быть шутейным, слишком серьёзный голос был у Варламовой. Володя к такому переходу оказался не готов. Минуту назад девчонки внимали его рассказам, открыв рты, и вдруг — обломали, что называется. Спросил, кривя губы в усмешке:
— Разве ведьмы болеют? Они же заговорами любую болячку лечат. Или сапожник без сапог? Хе-хе… Себя саму слабо вылечить?
— Да, лекарство от любой болезни найдётся. Но не всякая ведунья не всякое лекарство принять согласится, — Варламова посмотрела попутчику прямо в глаза.
Володя стушевался. Взглянул на циферблат часов, принялся шарить по карманам в поисках сигарет.
— Нда… Засиделись мы, третий час натикало. Схожу перекурю, и будем спать укладываться. Кажется, Ленуся была права, — третью бутылку нам не добить.
— Меня подожди! — встрепенулась Костикова — А то чё-то поезд дёргает сильно, упасть можно.
Володя услужливо подхватил, помогая встать, повёл к дальнему тамбуру.
— Могли бы и мусор с собой захватить… — буркнула Варламова, когда дверь купе захлопнулась. — Лена, стелиться давай. Ты на какой полке спать будешь? Внизу, вверху?
— Без разницы, — не открывая глаз прошептала Лебедева. Происходящее вокруг обтекало её, не задевая.
— Понятно. Давай я тебе постелю.
Утро для Лены началось поздно. Могло бы и совсем не начаться, незаметно обернувшись вечером, если бы не Володя:
— Ну всё, девчонки, пора прощаться. Подвигал я, через пять минут моя станция. Счастливо доехать! Спасибо за приятную компанию!
Лена разлепила глаза. Как раз вовремя, чтобы вяло помахать рукой выходящему из купе попутчику.
— Я провожу! — Костикова кинулась следом.
Поезд дёрнулся, замедляя ход. И в висках дёрнулось. Больно. Лена не удержала стон. Тотчас с верхней полки свесилась голова Варламовой:
— Очень плохо? Голова болит?
Лена кивнула, признавая очевидное. С коньяком явный перебор получился.
Варламова соскочила вниз, присела рядом. Правой рукой несильно сжала ладонь одногруппницы, левую опустила ей на макушку. Скомандовала:
— Закрой глаза и расслабься.
Возражать силы не было, Лена подчинилась. И удивительно — в самом деле полегчало! А когда поезд вновь тронулся и Костикова вернулась в купе, от боли и вовсе одни воспоминания остались.
— Вы тут что, заговорами лечитесь? — Анжела плюхнулась на скомканную постель.
— Нет. Наложением рук.
— А, понятно, — она вытянулась во весь свой немалый рост, забросила руки под голову. И неожиданно заявила: — Володя этот классный мужичок. Весёлый и не жадный. Мне такие нравятся. Умеют зарабатывать, умеют тратить. Я б за такого замуж вышла.
— Он женат, — напомнила Варламова.
— Жена — не стена. Эх, если б он градский был, можно бы знакомство и продолжить. А то всего один разочек успели, не распробовала.
Лена удивлённо уставилась на неё:
— Это когда же — «успели»?!
— Ночью в тамбуре, пока вы дрыхли.
— Фу!
— Не «фу», а прикольно. Ловить момент надо, пока молодая. Это ты у нас одна ненормальная. Девятнадцать лет скоро стукнет, а до сих пор в девочках ходишь. Принца, что ли, ждёшь?
Больше в их купе никто не подсаживался. Потому второй вечер прошёл тихо, за чтением журналов, болтовнёй, игрой в «дурака». И спать улеглись пораньше.
Но заснуть Лена не успела. В окошко забарабанили громко и настойчиво.
— А? Что такое? — подскочила на своём диванчике Анжела.
Лебедева тоже приподняла голову, отдёрнула занавеску, стараясь разглядеть в темноте безымянного полустанка, что случилось. Кто-то стоял вплотную к вагону, стучал по стеклу вытянутой вверх, сжатой в сухой кулачок рукой.
А в следующую минуту Варламова сиганула с верхней полки, опрометью выскочила из купе, даже дверь за собой захлопнуть не потрудилась. Стук прекратился. Ещё минута, и поезд тронулся. Проплыли мимо тусклые фонари на столбах, и состав окунулся в кромешную тьму ночи.
Лена подождала, окликнула Костикову:
— Анжела! Варламова не возвращается. Что если она от поезда отстала?
— Ой, Ленка, спи. На горшке твоя Варламова сидит.
Недовольно бормоча, Костикова перевернулась на другой бок, готовая снова уснуть. Но Лена последовать примеру подруги не могла. Отсутствие Варламовой затягивалось, объяснять его физиологическими потребностями становилось всё трудней.
Не выдержав, она вышла из купе. Решила — нужно сказать проводнице. Пусть вызывает начальника поезда, телефонируют на станцию… А чёрт, это же не станция была, так, платформа какая-то. И чего только останавливались на ней?
Тревожить проводницу не понадобилось, Варламова стояла в тамбуре, уткнувшись носом в стекло двери. Босиком на холодном железном полу.
— Таня, что случилось?
Девушка резко обернулась. На секунду Лене показалось, что в тёмно-карих глазах вспыхнул ужас. Но лишь на секунду.
Татьяна облизнула сухие губы.
— Планы меняются, нельзя вам со мной ехать. Скоро Узловая, там выйдете, дождётесь утра, возьмёте билеты на обратный…
— Подожди, подожди! Ты толком расскажи, что случилось? Кто это стучал?
— Это… так, ко мне. Бабушка заболела.
Она опустила глаза, разглядывая пальцы на босых ступнях. Лена нахмурилась.
— Серьёзно заболела? Что с ней?
Вместо ответа Варламова опять уставилась в окно. Лена разозлилась.
— Не хочешь, чтобы мы к тебе в деревню ехали? Бабушке в глаза будет стыдно смотреть, да? Признайся, что наврала про колдовство! Если признаешься, тогда так и быть, сойдём в Узловой.
Татьяна резко обернулась.
— Кто сказал, что я не хочу? Надеялась — может, ты передумала. Но если настаиваешь — так тому и быть! И в деревню попадёшь, и бабушку увидишь. И «колдовство», — она улыбнулась. Оторвавшись, наконец, от двери, шагнула к спутнице: — Спать пошли, завтра трудный день предстоит. Для всех.
Заснула Лена быстро. Как проехали Узловую, не видела.
— Вставайте, вставайте! Быстрее, подъезжаем!
Варламова металась по купе, тормошила спутниц. Лена нехотя открыла глаза, задрала голову, вглядываясь в серый сумрак.
— А сколько время?
— Без десяти шесть! Через десять-двенадцать минут будем в Болотном.
— Вот чёрт!
Лебедева рывком села, отдёрнула занавеску на окне. Оказывается, давно рассвело, а сумрак стоит из-за стены тёмного густого леса, подступившего к полотну железной дороги. Да из-за непроглядно-густого тумана.
— А проводница где? — Анжела выбралась из-под одеяла, — Почему не разбудила?
— Спит, забыла о нас. От Узловой станций не было, а в Болотном люди нечасто выходят.
— Сучка, — Костикова добавила и другой эпитет, нелитературный. Сунула ноги в кроссовки, поднялась, намереваясь идти. — Поссать хоть надо. И умыться.
— Потерпи до станции.
Переодеться, собрать сумки и выскочить в тамбур они еле успели. Лес расступился, открывая домишки посёлка, и поезд начал тормозить.
— Ой, а дверь кто откроет? — опомнилась Лена.
Варламова метнулась в глубь вагона, притащила проводницу. Точно, проспала — кажется, та и глаза не открывала, высаживая пассажиров.
Вокзал, невзрачный одноэтажный домишко, притулился на краю покрытой древним, разбитым вдрызг асфальтом площади. Рядом — магазинчик с двумя вывесками: голубой «Продукты» и грязно-розовой «Промтовары-Культтовары». Здесь же поссовет, клуб и школа — все местные достопримечательности. От площади разбегались улицы, застроенные одноэтажными кирпичными и деревянными домиками. А по другую сторону от вокзала, за рельсами, начинался лес. И дальше, за домами, стоял лес. Лес был везде, постепенно выступал из поднимающегося тумана, делался темнее, гуще. Полновластный хозяин здесь, заставляющий человека вспомнить, как тот мал и ничтожен…
— Где тут сортир? — вопрос Костиковой выдернул Лену из мрачноватой сказки. Ёжась от утренней свежести, она огляделась по сторонам, заставила себя улыбнуться.
— Зачем она тебя? Кустиков полно.
— Заехали, блин…
— Анжелика, потерпи ещё немного! — взмолилась Варламова. — Нас ждут уже!
За углом поссовета их в самом деле поджидал видавший виды «уазик». Из распахнувшейся дверцы высунулся водитель — плечистый парень в клетчатой рубахе с закатанными рукавами. Широкое, скуластое лицо расплылось в улыбке.
— Привет честной компании!
— Доброе утро! — Варламова принялась знакомить: — Это Лена и Анжелика. А это Кузьма, мой двоюродный дядя.
— Дядя? — недоверчиво переспросила Костикова, разглядывая парня. Он был старше племянницы лет на шесть-семь, не больше. — Дядя Кузя, что ли?
— Ага, — кивнул парень и протянул свою громадную ладонь. — Будем знакомы.
— Превед, дядя Кузя. А я — Ангел.
Костикова бесцеремонно забралась на сиденье рядом с водителем, предоставив спутницам размещаться сзади. Татьяна не возражала, а Лена и подавно.
Двигатель завёлся с первого раза, будто не допотопному «уазику» принадлежал, а новенькой иномарке. Кузьма на площадь выруливать не стал, развернулся и по накатанной колее, тянущейся вокруг школьного дворика, выехал из посёлка. Несколько раз пассажиркам пришлось подпрыгнуть на кочках, а затем колея слилась с убегающей в лес грунтовкой.
Места и правда были дремучие. Первый же поворот — и об оставшемся позади посёлке уже ничего не напоминало. Деревья теснились вдоль дороги, переплетались кронами, нависали зелёным сводом. Лена вдруг представила, что так же выглядело всё и сто лет назад, и тысячу. Разве что «уазиков» тогда не было.
По требованию Костиковой они остановились у высоких густых зарослей лещины. Видеть, как растёт это лакомство, Лебедевой раньше не приходилось, потому не удержалась, подошла поближе, потрогала маленькие зелёные горошины. Беседу оставшихся у машины Кузьмы и Татьяны она слушала вполуха.
— Ты вовремя приехала.
— Так плохо?
— А то сама не знаешь. Она же тебя звала. Что решила?
— Я ей лекарство привезла.
— Угу, я так и догадался. Не жалко?
— А что, отговаривать будешь?..
— Ва-а-а-а!!!
Бешеный визг Костиковой заставил Лену дёрнуться. А секунду спустя и сама Анжела вылетела на дорогу, сминая орешник.
— Там… там… змея, здоровенная!
Растопыренных рук, чтобы показать длину, ей явно не хватало, потому старалась компенсировать выпученными глазами. Но аборигены встретили известие равнодушно. Варламова кивнула на полуспущенные бриджи:
— Никак за причинное место укусила?
— Не, не укусила… Я убежать успела. Она…
— Хорошо. Тогда застёгивай штаны, и поехали дальше.
Проснулась Велена, наверное, так же, как и заснула. То есть с гудящей головой и желанием убить что-то мерзкое, визгливо воющее. Ибо даже волкодлак сие делал весьма мелодично! Вот и получилось, что встала она, а точнее грохнулась на пол, взвыл разбуженный кот, упавший вместе с ее ногой и не нашедший ничего умнее, чем впиться в конечность всеми когтями. А первым, что она увидела, убрав с лица выбившиеся из косы волосы, было, собственно, уже далеко не раннее утро и пялящийся на нее в полном шоке волкодлак.
Причина побудки повизгивала во сне на лавке. У стола суетилась ведьма, вымешивая тесто на хлеб.
— Ну что, с добрым утром, — буркнула Марья, от души сдавливая ни в чем не повинное тесто. — Дурочку не трожь, сейчас кошмаров насмотрится и перехочет всяких идиотов пичкать приворотным зельем. Я вестника ее мамаше послала, надеюсь, догадается, что девчонка у ведьмы, а не утопла в болоте. Ой, бабы дуры…
— А что стряслось то? — малость ошарашенно выдохнула Велена, косясь на это недоразумение и, отложив на печку меч, принялась расплетать косу одной рукой и рыться в сумке другой. Нет, с одной стороны, ладно, люди реально творят глупости… Да уж. Расческа была найдена, Тишка благополучно заткнулся и сам отстал от ее ноги. — Это из-за ее воплей о любви мне бордель снился?
— О да, они тут на пару с Вовчиком выли, — хрюкнула в белый от муки кулак Марья. — Такой концерт мне был посреди ночи, что решила больше не ложиться. Вот, думаю, испеку свежего хлеба, возьмем гостинцы и пойдем лешего задабривать… Хоть какая-то польза.
Ведьма ловко подняла вымешанное тесто и засунула в широкий горшок, больше напоминающий очень высокую миску. Сунула это добро в печь и пригласительно махнула рукой:
— Пойдемте умываться, заодно освежимся и проветримся.
— О, отличная идея! — улыбнулась воительница, вновь глянув на нарушителей спокойствия. А затем подобрала свою седую гриву и, как была в соломенных тапках и простоволосая, вымелась на улицу. Не забыв забрать с собой меч, а то ещё проснется девчонка, потянется к оружию и ее тааак долбанет защитным плетением, что ручку придется по локоть ампутировать… — Надеюсь, лесная нечисть у вас разумная?
— Кто как, — ведьма взяла с собой полотенце. — А я надеюсь, у вас голые ведьмы не вызывают никаких плохих ассоциаций? Поскольку хочется нормально выкупаться, а в доме девчонка деревенская… такой пурги потом наплетет своим приятельницам…
— Мне — нет. А девка и так обязательно наплетет небылиц. Про ручного волка так точно ляпнет, — фыркнула Велена, ища взглядом, где это им придется мыться. — Мне бы космы вымыть, а то не дай боже в поте провоняются, меня же тогда любая паскуда за версту учует… — она подергала себя за белую прядь. Распущенные волосы оказались почти до копчика, но смотрелись излишне чуждо даже на фоне городских барышень. А вообще, в купании на улице лично Велена ничего плохого не видела. Главным тут было не простыть по новой!
— Волосы вымыть можно, вот только в холодной воде я бы не рекомендовала. Я сейчас.
Марья взяла ведро и набрала из колодца воды, понесла за дом. Там стояла довольно приличная деревянная бадья.
— Я тут летом купаюсь, — пояснила ведьма. — Могу и в холодной, а для вас нагрею.
На это Велена лишь кивнула и, вернувшись в дом, взяла с собой пару листов и принялась на коленке сочинять отчёт, лишь время от времени, бросая взоры на ведьму.
Марья шустро набрала половину бадьи, быстро бегая туда-сюда, ополоснулась и прополоскала волосы. Потом уже, когда будет достаточно времени, устроит себе опять релакс с масками, а пока что удовольствуется тем, что есть. Шустро обтерлась полотенцем, оделась и вычерпала из бадьи грязную воду. Теперь предстояло натаскать воды в дом, нагреть и тогда уже купать гостью.
В доме тем временем проснулась Яра, поморгала мутными глазами на снующую от колодца к печи ведьму, непонимающе уставилась на прилегшего рядом кота.
— Теть Марь, а как я у вас оказалась?
— Не помнишь, что ли? Ты ж вчера посреди ночи пришла приворотное зелье просить, — буркнула ведьма, попутно доставая готовый зарумянившийся хлеб и запихивая в печь большой казан с водой.
— Не помню… — покаянно развела руками девчонка.
— Тогда иди домой, дитя, по тебе родители убиваются. Еще решат, что ты в болоте утонула… — возиться с глупой влюбленной дурехой у Марьи не было никакого желания. Сама она этот дурацкий возраст переросла и теперь относилась к влюбленности, как к чему-то смешному и грустному одновременно. Помнится, когда-то и она мечтала про рыцаря в красивых блестящих доспехах… реальность этого самого рыцаря подкинула.
Ведьма Райла, ее наставница, лечила одного убогого. Рыцарь имел те самые доспехи, только не блестящие, а забрызганные грязью и кровью. У него был большой меч и запоясный кинжал. Ну, а еще он был светловолос, как герой баллад. На этом его сходство с прекрасным образом заканчивалось. Рыцарь матерился, пил и едва не ударил наставницу кулаком в железной перчатке по голове. В отместку наставница не дала ему отвара, ослабляющего боль, и вправляла сломанную руку на живую. Так романтический идеал и развеялся…
Сама Велена в рыцарском образе разочаровалась, когда один такой пришел в бордель мадам Рошель и заказал себе девчонку, которая была на три года моложе десятилетней Велены. Впрочем, о таких вещах сейчас было думать глупо и не ко времени. Сейчас она, не глядя на возящуюся с водой ведьму, ваяла отчёт, стараясь не мешаться.
Наконец, набегавшись с водой и наполнив бадью, Марья оставила гостью купаться, заодно подав мыльный корень для мытья головы, и ушла в дом собираться. Но первым делом проверила волкодлака, осмотрела хорошо так вылизанную и поджившую рану, смазала мазью и наказала не вылизывать, пока мазь не впитается. Зверь смотрел слишком умными желтыми глазами, будто понимая, о чем именно идет речь. Думалось, что вылизывать не будет.
Оставив в покое волкодлака, ведьма собрала в сумку нехитрый скарб — половину испеченного хлеба, перелитый в маленький горшочек с крышечкой мед, купленные для такого случая пестрые бусы в дар лешему и кикиморам. Разговор обещал быть трудным, значит, лесных жителей стоит задобрить, чтобы не обиделись на самые странные и, возможно, на неприятные вопросы.
Вымылась Велена быстро, на месте переоделась в вычищенные встроенной магией за ночь доспехи, решив все же пойти в лес с хоть какой защитой на случай непредвиденного. С одной стороны, надо бы дать ведьме арбалет со спец болтами, но с другой… Она ещё не в курсе корявости ведьминых рук. А получить болт в задницу, как в самую большую цель своего тела, удовольствие сомнительное! Пусть и броня, но все же.
К походу в лес косу она заплела на тяп-ляп, так, чтоб волосы не болтались, и то ладно. За спину закинула небольшой двухзарядный арбалет, на пояс чехол с метательными ножами-рыбками, а на свободной от арбалета стороне устроился меч. Да… Прямо брать и на плакат «Вот что бабы без мужика творят!»
Выдворив девчонку домой, Марья наскоро соорудила бутерброды для завтрака перед дорогой, выпнула дремлющую Машку за огород, благо там имелся достаточной крепости колышек на всякий случай, и щедро насыпала курам зерна. Коту и волкодлаку достался вчерашний суп, поскольку готовить что-то специально было уже некогда. Дел было достаточно много, но и не помочь следовательнице было нельзя. Кто знает, какой ужас творился вчера в сгущающейся темноте. Такой, что испугал даже волкодлака. Пусть довольно юного, но все же…
— Вроде бы все, — ведьма окинула придирчивым взглядом свое хозяйство и защелкнула на двери в дом внушительный замок. Кот пролезет в любую дырку, волкодлак, похоже, будет проветриваться на улице, а всем остальным в дом не надобно.
На калитке тоже появился замок, ведьма хмыкнула и черкнула записку: «Неприемный день». Вдруг кто сообразит прочесть, в чем она сильно сомневалась. В конце концов сообразят, что закрыто и их тут никто не ждет. Ну, а если кто полезет с другой стороны… Машка на страже не дремлет.
— У вас оружие при себе есть? Хоть обереги какие? А то кто знает, что за бред по лесу шатается, — с опаской проговорила уже полностью собравшаяся следовательница, которая остаток времени поджидала Марью снаружи.
Все же день обещал быть весёлым.
— Увы, много меньше, чем у вас, — ведьма ткнула себя за пазуху. — Так, кое-что, заживляющее ранки и порезы. Я, как-то знаете ли, не планировала идти на военные действия, — женщина издала смущенный смешок. — Вообще ничего не планировала. Ну порошки кое-какие вонючие есть, если что, можно кинуть кому-то в морду. Мазь вот хорошая, заживляющая, — она хлопнула себя по сумке. — А вообще, давайте просто поговорим с лешим. А туда, — ведьма мотнула головой в сторону леса, — пусть лезут профессионалы.
— К сожалению, туда… — женщина указала в сторону леса с таким видом, будто обозначала куда менее приличный маршрут, -…туда идти придется мне. И да, я тоже вовсе не намерена вести боевые действия. Сами подумайте, вчера вечером они едва не замахнулись на вашу территорию. Что им помешает схватить вас в уже почти охваченном их силой лесу? — воительница выдохнула, прикрывая волосами кончики ушей, и, вновь оглянув ведьму, вынула из-за ворота куртки небольшой волнистый кинжал в тряпичных ножнах. — Держите, если что, вам хватит наговориться и пустить кровь, чтоб никому ничего не хотелось. А теперь пойдем навестим лесного владыку!
— Спасибо, — ведьма покрутила в руках кинжал, не имея ни малейшего понятия, куда его пристроить, и решила, наконец, прикрепить к поясу. — Пойдемте, тут не так далеко, как кажется. А все же подмога вам не помешает. Ведь в лесу пропадают именно одиночки, а вас послали одну. На войну должен идти крепкий мужчина, а послали женщину, хранительницу очага. Мне кажется, или вас просто хотели красиво убить чужими руками?
— Скорее им плевать, — усмехнулась Велена. — Раскрою дело — это уйдет в рейтинг гильдии. Сдохну — скажут, давно пора. У меня с орденом отношения особые. Не будь у меня такого процента выполненных заданий — я бы уже болталась на виселице, а то и на каторге, — просто продолжила она свою мысль и замолкла.
Лес встретил гостей достаточно приветливо. Никаких особых признаков творящегося вчера непотребства ведьма не замечала. Деревья, как деревья, зеленые; птички летают и щебечут; еще кое-где попадаются цветущие кусты из поздних сортов… Она задумчиво перешагнула ручеек, некую границу между ее личным участком и, собственно, лесом. Ничего нового и необычного. По краям тонкой, едва видимой тропинки то тут, то там мелькали ярко-желтые одуванчики. Над очередным цветущим кустом гудели пчелы. Идиллия. Но ведь вчера все было не так.
До поляны, которую она условно называла приемной лешего, добираться было примерно полчаса бодрым шагом. Здесь тоже все было, как обычно. Небольшая прогалина между деревьями, теряющаяся в лесу. Пройдешь — не заметишь. Но для ведьмы найти ее не составляло труда. Больно уж часто она сюда приходила просто на поговорить.
Женщина достала из сумки хлеб, мед, маленькую булькающую фляжку и поставила все в центре поляны.
— Друг мой… леший… — несколько неуверенно начала Марья традиционный обряд. Пристальный взгляд следовательницы сбивал с толку и заставлял волноваться. Ведь то, что она сейчас показывает, не видел еще ни один человек. — Прими мой скромный дар и… выйди на поговорить… не смотри, что рядом человек. Не бойся, мы не причиним зла.
Тонкая загорелая рука огладила шелковую траву поляны. Тишина. Ни звука, ни шелеста, ни шороха. Марья застыла в ожидании, напряженно вслушиваясь. Неужели? Да быть такого не может. Леший ведь был всегда!
Наконец, спустя долгие минуты ожидания, когда ведьма уже хотела возвращаться обратно, зашевелились кусты. Из них медленно вышел, скрипя деревянными суставами, большой, заросший опятами пень. И открыл огромные зеленые, чуть светящиеся глаза.
— Звала, Марьюшка?
Ведьма кивнула.
Велена нерешительно покосилась на молчащую Марью и выйдя немного вперёд уважительно поклонилась.
— Приветствую вас, уважаемый владыка леса. Не по праздному делу явилась. Тьма в вашем лесу властвует, — протянула она, легко переходя на старинный слог, который так любят магические существа. — Нужна ваша помощь в этом деле.
Леший вздрогнул и потянулся руками-сучьями к фляжке. Ловко открутил крышку, распахнул посреди совершенно ровного ствола беззубый рот и вылил ее содержимое внутрь.
— Да уж, тьмы вчера было много. Никак одаренный кто умер… примите, боги, его душу, — сейчас леший напоминал старика, горюющего о давно позабытом родственнике. — Страшно нынче стало, девочки, страшно. Зверье разбежалось, удержать не смог. Паника такая была, думал — пожар… Недоброе там что-то, настолько недоброе, что не советовал бы я вам туда соваться…
На этих словах, Велена лишь грустно улыбнулась. Как будто бы у нее выбор есть. Эта работа — ее приговор! В буквальном смысле.
Ходячий пенек шустро передвинулся по поляне и сграбастал своими лапами хлеб с медом, задумчиво пожевал краюху.
— Я ведь за болото не могу… не мое там царствие… вот до болота — все мое, часть болота с водяным делим. Что повыше — мое, что пониже — его. А за болотом… будто отрезало. Раньше там тоже лес был, хороший лес, бор… А сейчас не чувствую я его, хоть убей, не чувствую.
А вот теперь, бывалая в делах о магических преступлениях следовательница замерла. Не по женски широкие плечи окаменели.
Марья тихонько присела на корточки, достала еще кусок хлеба, подала лешему.
— Что же с этим делать, друг, скажи? Может водяной знает чуть больше?
— Спросить можно, — покивал леший, принимая угощение. — Только он уже два дня не отзывается…
— Скажите, пожалуйста, вы знаете, когда у вас в лесу тьма поселилась? Были предчувствия аль знамения? — осторожно принялась расспрашивать воительница, оглядывая встревоженно на хранителя леса. Да, это не та огроменная буйная орясина, которая бесновалась в Вергемском лесу! Тот был выше самой Велены в два раза и настолько же шире в обхвате. А этот нет. Он вообще, похоже, не блудил людей и не питал ими лес… На редкость добрый дух. — Мне очень нужно знать, сколько на самом деле пропало здесь людей. Я уверена, пятерых путников мало для того, что было вчера. — Велена говорила мягко, но уверенно. Именно это им действительно нужно было знать. А леший не мог не знать, сколько людей было в его лесу. Он даже сейчас должен знать повидово, сколько в этом лесу каких животных, растений и других разумных тварей. И если не назовет… Дело плохо настолько, что придется либо требовать от гильдии подкрепление и продлить свою кабалу на полгода, либо… Справиться самой. Так же, как и всегда.
— Девять, — хмуро буркнул леший, сгребая все свои руки-ветки в единый кокон, будто складывая руки на груди и отгораживаясь. — Пятеро сами пришли отсюда, с вашей стороны, мужчины все были. Четверых… трех девчонок и парня… привезли с той стороны. Ехали по краю уже моего леса, не думали, что я это замечу. Или знали и не посчитали нужным скрыться. Лошади у них странные, дикие какие-то, не отзываются…
— Лошади часом не мертвые были? — с подозрением вопросила Велена, осознавая, что все плохо. Действительно плохо. Но не настолько, насколько могло бы быть. Вот если бы их было тринадцать… Можно было бы бежать в серебряный орден! И получить ещё год срока. — Если нет, то они могли быть околдованы. И… Марья, тот человек, который волкодлака ранил, ушел в лес или в деревню? И далее, нам срочно нужно к водяному. Если что пойдет не так, вам придется бежать домой так, будто к вам сватается вся королевская гвардия!
— Лошади не отзывались, но мертвечиной от них не тянуло, — леший изобразил ветвями невнятное колыхание, видимо, означающее пожатие плечами. — Началось же все недели три назад, думаю… Тогда перестал отвечать бор, но мне туда хода нет. Там другой леший обитал, местный. А тот… человек ушел, но, боюсь, не далеко. Так что учитывайте возможного десятого.
И Велена учитывала. А также понимала, что счёт пошел. На срочную и скорую работу. Главное, как можно скорее отправить отчёты в город. И главное, чтоб клятый эльф их прочел!
— Дорогой леший, проведи нас, пожалуйста, к болоту! — попросилась Марья, прекрасно понимая, что если они пойдут пешкодралом, то доберутся до болота в лучшем случае к вечеру, а то и к ночи. Ночевать же в таких условиях, да еще и непонятно с каким врагом под боком было не лучшей идеей. Пусть рыцари геройствуют и красиво роняют головы в тину, а простая ведьма желает жить и здравствовать как можно дольше.
— От чего ж не провести? Проведу, — леший заколыхался из стороны в сторону и под ногами у девушек появилась ровненькая светлая тропинка, ведущая куда-то в кусты. — И проведу, и подожду пока светло… А вот после заката, простите, покину вас.
— Значит, надо управиться до заката, — констатировала ведьма и решительно шагнула на волшебную тропу.
Велена шагнула следом, так, будто сзади кто мог выскочить. Следовало как можно скорее встретиться с водяным.
Если он ещё жив.
В школе.
Латышев стащил у буфетчицы самоучитель ведьмы, изучает сидя на подоконнике.
В живом уголке под лампой стоит огромное яйцо, больше страусиного. Феликс с Аллочкой его разглядывают.
Феликс:
— Муляж?
Аллочка:
— Да нет, Павлик в лесу нашел. Правдоруб сказал, что живое, греем вот, вдруг кто вылупится.
Рядом с Правдорубом Феликс ляпнул что-то про деда — и неожиданно для самого себя ляпнул ПРАВДУ. Испугался, сбежал. Доложил папе, к Правдорубу стал приглядываться.
***
смена кадра
***
В школе. Урок физры.
Дядя Степа:
— Сегодня бежим кросс.
Начинается дождь.
Дядя Степа:
— В спортзал!
Гром, молния.
Дядя Степа (вздыхая):
— Ладно, черт с вами, пусть будет футбол.
Мгновенно чистое небо и солнце.
***
смена кадра
***
В школе.
Урок физики — первое знакомство с Физиком. Феликс понимает, что тот пафосный идиот, косящий под Снейпа — обнаруживает, что на ноуте тот играет в пасьянс косынку.
***
смена кадра
***
Кабинет Бобера.
Часы на стене, стрелки крутятся, почти полдня прошло, печеньки, пицца, коньяк.
Джоан:
— Ой, рабочий день заканчивается, я вас так долго задержала…
Бобер:
— Да, ведь у вас было ко мне какое-то дело? Вы хотели оформить приглашение? На кого?
Джоан:
— А? Не помню. Нет, вы знаете, уже не нужно.
После ее ухода Бобер сминает в шарик газету брачных объявлений, бросает ее в корзину для бумаг и с блаженной улыбкой откидывается на кресле.
Бобер:
— Ах, какая женщина! Сандал и вишня! Не женщина, а просто мечта…
***
смена кадра
***
В школе.
После уроков Вовочка идет домой к Феликсу, тот пытается его разговорить, но Вовочка отвечает односложно. Обыскивают комнату АС, когда та ушла в магазин, обнаруживают подборку газетных вырезок времен ВОВ (про снайпера Шурочку Фрогс) и старинные фотографии, а в шкафу — скелет в полковничьем мундире с кучей наград. Решают проследить ночью.
Спорят — сколько лет АС и ведьма ли она? Что может ведьма делать ночью на кладбище? Страшилки про пожирание покойников. И что будем делать, когда поймаем.
Феликс весь вечер с разных сторон пытался раскрутить Вовочку на умный разговор, устал, заснул. Вовочка его будит.
Вовочка:
— Вставай, пора. Она пошла на кладбище.
Феликс:
— Что, правда что ли?!
Следят до кладбища и на нем — ночь, луна, вой собаки, странные огоньки. АС семенит между могилами, к некоторым наклоняется, что-то делает. Вдруг пропадает. Впереди над одной из могил разливается голубоватое мерцание, тоже пропадает.
Вовочка вдруг перестает бояться, зевает.
Вовочка:
— Фигня, она просто в гости пошла.
Феликс:
— К кому в гости?!
Вовочка:
— Да к родителям Алеши, конечно, к кому же еще?
Феликс:
— А они что, здесь живут?
Вовочка:
— Нет. Они здесь не-живут. Они здесь обитают.
Феликс:
— На кладбище?
Вовочка:
— Ну а где же им еще обитать, если они здесь похоронены?
Феликс:
— И Алеша с ними?
Вовочка:
— Ну да. А кому в детдом охота, лучше с родаками, пусть даже они и…
Феликс:
— Так Алеша что — тоже?
Вовочка:
— Да кто ж его знает. А тебя что — это парит?
Спотыкаются о тело Хельги.
Феликс:
— Тут труп!
Вовочка:
— Да не, это просто Хельга.
Феликс:
— Как, снова?
Вовочка:
— Ну да. А тебя парит?
Феликс:
— Значит, утром…
Вовочка:
— То было утром. А значит давно и неправда. Во многой мудрости много печали, и кому это знать, как не Феликсу, тем более ежели он не просто железный, а из нержавейки.
Феликс (замерев):
— Это ты про что сейчас?
Вовочка (задумчиво и совсем другим голосом):
— Про то, что есть многое на свете, друг мой Феликс, что и не снилось нашим мудрецам.
Феликс:
— Вовочка, ты чего?
Вовочка:
— Вовочка спит давно, он хороший мальчик. Да и вам, молодой человек, пора баиньки…
Полная луна, у Вовочки нехорошая улыбочка и глаза словно вспыхивают. Вой собаки.
Собирались не то чтобы долго, но муторно. Под предлогом приведения себя родимой в порядок сбежала к Шеату, обрядила и его в лучших традициях серебряных драконов… Думаю, он мог бы и сам сделать эти все костюмы и рубашки, но хотел чтоб я покорячилась…
Итак, два белоснежных, мать их итить, костюма разных размеров. Кремовые ботинки и серые детские ботиночки. Две перламутровые рубашки… У меня от этой белизны аж в глазах зарябило. Чтоб разбавить этот ужас портного и прачки, создаю себе вишневое платье с серебряной стежкой по подолу в виде цветов. Удобные балетки самое то. Волосы… а пущай так висят, они все равно сами укладываются, как им заблагорассудится.
Из комнаты вышла я с клоном, Теашем. Шеат появится попозже, чтоб добить нашего демиурга окончательно. Заодно и последняя проверка ему будет. Доверяй, но проверяй… Малой специально наступил мне на подол, привлекая внимание.
— А там сладкое будет?
— Будет.
— А мясо?
— Будет.
— А апельсины?
— Будут. Все, пошли, не то опоздаем и ничего не будет.
Дракончик понятливо вцепился в руку тонкими коготками. Натертый мазью от возгорания вроде переполоха наделать не должен…
Тэвлин вышел в классическом костюме серо-синего цвета уже без всяких обозначений. Типа уже не на службе, но еще не определился, к кому он присоединяется. Ненужные очки убрал в подаренный мною еще в первый день футляр. Непонятно покосился на клона, но ничего не сказал. Теаш в свою очередь дернул того за штанину (куда достал) и указал на пустой пояс.
— Нет оружия!
— Не порядок, — качаю головой. Празднество серьезное, случиться может все, что угодно. Оружие должно быть. У самой кинжал в лифе, только тшшш, это на случай, если в меня прилетит гадость одна, блокирующая возможности плазмы.
В руках завертелось серебристое облачко. Новый посох был чуть массивнее, тяжелее и сразу видно – для боя. Такой не спутаешь с красивой безделушкой. Внизу шип, появляющийся после нажатия одной руны на боку. Вверху – острый набалдашник, больше похожий на наконечник копья, который появляется таким же образом от другой руны. По нему идут канавки для ядов. Яды Зера позже наваяет, мне не до них.
— Все всё взяли?
После утвердительных кивков даю команду Шеату и сама открываю портал, держа этих красавцев за руки.
***
Храм Старый. Старый действительно, с большой буквы. Настолько древнего строения я не видела никогда. Дракон замер истуканом, задрав голову.
— Ого! – и он прав. Там есть на что посмотреть. Серо-коричневый камень вырезан так точно, что до сих пор видно все барельефы, все сцены из жизни то ли богов, то ли демиургов. Крыши считай не видно в облаках, зато внизу ярко-зеленая травяная дорожка и по ней предстоит идти всем гостям и…
Стоп! Из порталов все идут и идут гости. Наша Викуся уже с внушительным животом и в обнимку с Заром. Демиурги, которых четверо, новобрачные, маги из Шаалы, драконята наши, маги из Кэрлэна, маги из Тьяры, в основном вампиры, маги из Синтэлы, ученые и прочие уважаемые граждане из Приюта… Дьявольская хрень! Да нас же здесь всех можно гопануть одним пинком, особо не запариваясь! Здесь и сейчас мы все – цель, мишень, просто легкая добыча.
И я делаю то, что должна сделать. Зову Шеата, отдаю ему посох-подарок, говорю, даже если отрублюсь, чтобы он подарил посох поженившимся. Они будущие главы клана, эта вещь должна быть у них по любому.
Краем глаза замечаю Тэвлина с отвисшей челюстью, тихо бубнящего себе под нос: «Как все просто! А я не догадался!». Но сейчас совсем не до него. Я собираю всю энергию, какая у меня только есть. Предупреждаю драконов и отрубаю пуповины-энергетические каналы, чтобы их не ударило моим откатом. Отрубаю капельницы-нити для детишек демиургов. Очухаюсь – все верну на места. Забираю с себя всю защиту, перекидаю на драконов и Тэвлина, сейчас это самые уязвимые существа… А после все собранное вбухиваю в огромный щит, как только последний приглашенный гость ступает на травянистую дорожку…
Широкая прозрачная пленка окутывает Храм, прихрамовые территории, поднимается вверх и окружает все это место. Сила хлещет потоком, но я не держу ее, наоборот, выливаю все. Пленка утолщается и утолщается, превращается в практически непробиваемый купол. Я считаю. Два метра ширины. Три. Четыре… Четыре с половиной. Становится трудно стоять, но я могу еще… Пять… Вот теперь все.
Тихо сползаю на траву, пока гости недоуменно крутят головами. Щит шириной пять метров – пока мой предел. Но это не простой щит. Пусть хоть демиурги головами долбятся, хоть сверхом пробивают, хоть ядерную ракету кидают, а свадьбе – быть!
— Шэни! – оба дракона бросили замешкавшегося демиурга и рванули ко мне. Свадьба началась – из Храма раздался мелодичный звон и открылись массивные створки ворот. Разглядеть дальнейшее за тушками драконов не получилось.
Мне сунули воду, помогли встать, попутно порвав платье (так и знала, что оно обоим не понравится), оттащили сразу к столам. Не смотря на возмущение некоторых гостей, видимо не сообразивших, что происходит (людей скорее всего), усадили и принялись методично пичкать с обеих сторон. И большой и мелкий драконы синхронно по очереди тащили всякие вкусняшки. И я им очень благодарна.
Преодолев ступор, к нам присоединился Тэвлин, заявивший, что свадьба как свадьба, вон им кольца выпали со Священного дерева и все. А пропустить такое зрелище как откармливание меня драконами он никак не может… Драконы переглянулись и подсунули ему миску побольше. Шеат заявил, что не может доверять голодному и худому демиургу, Тэвлин огрызнулся – чья б мычала, сам тощий, и пошло-поехало…
Самое интересное, что словесная перепалка перешла в спор, кто больше съест. Поскольку готовили здесь на совесть (понятия не имею, кто, но еда вкусная), то соревнование было отменным. Но мне сразу весь настолько огромный резерв не добрать, потому я ломала голову, как по-быстрому восстановиться, не прилагая усилий.
Идея пришла откуда не ждали. Мысль простая – если Шеат мое сокровище и принадлежит мне, я – его сокровище и принадлежу ему, Теаш наше общее сокровище и принадлежит обоим, а мы – ему, то почему бы не устроить энергетический обмен? Что-то типа совмещающихся сосудов, у которых уровень жидкости везде станет одинаковым… Попытка не пытка, нечто подобное мы уже пару раз пробовали, но тогда у меня был полный резерв и никаких особых изменений я не заметила.
Идея пошла на ура. Но ее исполнение пришлось ненадолго отложить для вручения подарков. Чета демиургов, будущие основатели клана Воронов замерли на постаменте, к ним следовало подойти и подарить подарки. Ну а раз мы тут нестандартные, то у нас один подарок от всех… Раз уж Тэвлин за компанию тут, то и от него тоже.
Я скривилась, поднимаясь, и попыталась вспомнить, как зовут невесту. Не преуспела, матюгнулась, попросила Шеата как самого прожженного толкать речь. Хоть убейте, проблема с именами.
Кое-как доковыляла. Поспать бы. Залепила прорехи на платье, чтоб не пугать гостей, уцепилась одной рукой за Шеата, другой – за Тэвлина, за платье вцепился Теаш, как самый мелкий. В левой руке старший дракон нес посох…
Всю церемониальную речь я благополучно пропустила, рассматривая новобрачных. Ниче так подобрались. Ворон — демиург, покоцанный драконом смерти, с вечно не заживающим лицом, в шикарном черном фраке, и невеста (как-там-её-бляяяя???)… Короче дама такая худая, высокая, лицо а-ля строгая бухгалтерша, платье в обтяжку, но фигуру скрадывает. И стоит с таким видом, будто ревизию у меня делает, а не на собственной свадьбе. Не хватает только папки с документами и самопишущего пера.
Впрочем, оно и понятно. Фиктивный брак ради клана, возможность основать свой собственный клан в своей собственной вселенной, послать всех в интимное путешествие и жить по своим законам. Дама и решилась… Даром, что жених страшный, как смерть. Хотя не отталкивающий. Вот глава их Совета красавец редкостный, но такая скотина… Так что морда лица не показатель. Но могла бы и платье не серое одеть… Хоть бы уж золотистое, раз не белое. А в сером как мышь… Ладно, пора посох давать.
Посох был принят благосклонно (еще бы! Такой артефакт на дороге не валяется), нас благополучно поблагодарили и отпустили восвояси, чем мы и воспользовались, смывшись в сторонку, чтобы без посторонних глаз провести слияние.
Выбранный угол за кустами подходил идеально. Я обняла правой рукой Шеата за плечи, под левую руку вклинился клон, сбоку к Шеату выпросился демиург, мол, я и так с вами, дайте и в этом поучаствовать. Да на здоровье…
Слитая в свободный центр нашего тесного круга энергия забурлила. Что-то было не так, но что именно, я пока не поняла. Внесла свою лепту несколькими каплями. И тут началось… Сверкающий серебристый с голубыми линиями поток превратился в смерч, вращающийся внутри круга. Смерч разросся и поглотил нас всех целиком. Ощущения… Даже не знаю, как сказать… Как будто в тебя вливают холодную родниковую воду после нескольких суток в пустыне.
Силы прибыло раза в два больше, чем было потрачено на создание щита. Я с усилием разомкнула круг, отпуская драконов. Стоящий рядом демиург потрясенно хлопал глазами. Кстати на счет глаз – они у него светились синим огнем. Я обернулась к драконам – их глаза светились ярко-зеленым. Значит мои сейчас сияют фиолетовым. Перекушали, однако… наверное появление демиурга так сильно повлияло.
— Никогда бы не подумал… — потрясенно шепчет Тэвлин, рассматривая собственные руки. – Столько силы…
— То ли еще будет! – подбодрил его Шеат и легонько потянул меня за руку. – Пора купол сворачивать.
— Разве уже отпраздновали? – я совсем потеряла счет времени.
— Ждут только нас, — развел руками дракон.
Смотрели на нашу четверку с подозрением, но никто ничего не сказал. Действительно, выглядели мы немного… некультурно*. Платье многострадальное совсем обтрепалось в подоле, рубашки парней были словно кошкой подраны, волосы у всех растрепаны. Нехилый смерчик получился, однако…
Я развеяла купол и тут же открыла портал для тех, кто не мог этого сделать сам. В частности, для граждан Приюта. Сзади под ногами пригрелся Теаш, дорывая серебряную стежку на платье…
Предстояло еще очень многое сделать…
— Здравствуйте… — улыбается Марина. — Кофе хоти… хочешь?
— Пожалуй.
Лёш непонятно почему бросает на нее благодарный взгляд, а мама смотрит так, будто хвалит. А щеки заливает краской от пристального взгляда, уже не такого чужого. Вот не надо на нее смотреть, как на… как… в общем, так не надо! И Маринка срывается на кухню за обещанным кофе.
А за спиной все звучат голоса.
— Садись, — тихо говорит отец. — Отдохни.
— Я сейчас принесу что-нибудь поесть, — мягко выговаривает мама. — Ты… что ты будешь?
— Феерично, — шепчет трио в аквариуме.
— Зовите меня Вадим, — хрипло выдыхает мужчина. И совсем ненадолго, на секунду всего, закрывает глаза.
Все-таки это была не яхта. Прояснившееся после наркотиков сознание отметило полное отсутствие качки, зато почуяло то особенное давление на виски, которое ощущаешь лишь под землей…
Это не Уровни, там техники нет…
А вот бесцеремонность — вполне демонская. Одежду отобрали. На запястья, шею и щиколотки нацепили какую-то дрянь типа браслетов. На поясе тоже. Цепей нет, но такое ощущение, что они этим типам не нужны.
И взгляды же…
Сам Дим такой взгляд специально вырабатывал, даже альтер эго подключал. А эти были окутаны аурой властного высокомерия. Еще одна Ложа. Человеческая. Было бы даже забавно, если бы не черные кристаллы, перехватывающие каждый вздох.
И не притаившийся «холодок».
И не тающий барьер.
Ну что же, нaдo производить впечатление.
15 следующую секунду люди вдруг увидели, как по бледным губам пленного мага прозмеилась холодная улыбка, а плечи надменно распрямились.
— Вы пригласили меня в гости, люди. Оригинальным способом, правда. Но так и быть, я вас выслушаю.
Есть.
На первый взгляд в этой замороженной кучке высокомерных бе-эре не было главных… и на второй тоже. Слишком бесстрастны на вид, слишком поднаторели в искусстве скрывать мысли и носить маски. Слишком привыкли сохранять статус-кво…
Но сейчас — косой взгляд, раздраженно вздернутая бровь — определить главного удалось влет. Вот этот. И еще, пожалуй, вон тот, крайний справа. Если постараться, можно даже фамилии вспомнить. Не кто-нибудь. Миллиардеры. Финансовые столпы мира. Это не президенты, не «короли на час». Президенты приходят и уходят, а деньги продолжают править. Порой поколениями. Порой и забывая, что, в сущности, они такие же люди — просто с большим количеством денег и власти.
Можно без конца воевать с Уровнями, можно считать демонов темными и злобными тварями, но ведь Вторую мировую начали люди. Пятьдесят четыре миллиона погибших, девяносто миллионов раненых, двадцать восемь миллионов инвалидов. Лагеря. Газовые камеры. Братские могилы — тысячами. И все это развязали не столько Гитлер и его помощники, а солидные господа в дорогих костюмах. Просто для того, чтобы добавить еще несколько миллиардов к банковским счетам.
Можно защищать людей от подземья и темных, но мальчишки и девчонки все равно травятся наркотиками, и каждый год сто двадцать тысяч человек гробятся на этом. А наркотики никто остановить не может — ни полиция, ни медики. Не могут… и смогут ли? Ведь кто-то из этих, кто сейчас рассматривает меня, как новую техническую диковину, наживается на этом. Вот прямо сейчас… и пока это приносит деньги, наркодрянь не остановишь.
А сейчас им нужен еще один источник дохода?
Магия?
Маг.
«Тва-а-а-ари… — почти нежно звучит внутренний голос. — Ну что ж, вы меня сами позвали. Жалобы и претензии не принимаются».
«Подожди».
«Чего? Они сами виноваты. Око за око…»
«Подожди!»
«Ладно. Только не пожалей потом…»
В голове еще смутно после наркотиков, но перед Ложей — демонской ли, человеческой — не до слабостей.
И Дим удерживает на губах злую улыбку, пока она не прирастает к лицу. Поиграем, люди? Поигра-аем…
Но не факт, что вам понравится игра.
А они, между прочим, молчат… что-то долго молчат, а потом неожиданно выходят.
Дим щурится вслед. Что, вот просто — посмотрели и ушли? Не тот случай.
— Тряхните его.
— Сэр?
— Без ущерба. Просто чтобы понял свое положение.
— Есть, сэр…
Когда браслеты вдруг потяжелели — сразу после негромкого, еле слышного гудения, — Дим уже был готов к какой-нибудь пакости. Ложа не могла бы оставить вызов безнаказанным. Эти тоже. А он не может показаться слабым. Вызов должен быть. Расстановка ролей.. классика.
— Вам стоит быть повежливей.
***! П-п-р-реисподняя…
Тяжесть выламывает руки, пригибает к полу, валит… валит… почти на колени. Новая волна тошноты и выматывающей слабости, мать их так, эти черные кристаллы… мать их так, эти заморочки людских бездарей…
Когда тошнотная темная слабость уплывает, серое марево перед глазами тает, открывая комнату с какого-то нового ракурса.
А… он просто висит, а не стоит. Не ракурс, Дим. На выдвижной металлической платформе, на тех самых браслетах. Магнитные они, что ли?
К черту, мне не до их характеристик. Так, это уже все или ценному улову для вразумления приготовлено что-то еще?
Ничего не поймешь. Прозрачные стенки комнаты потемнели. Теперь засечь наблюдателей можно только по ощущению чужого взгляда на коже. Ладно. Любуйтесь.
Медленно, аккуратно — никакого перенапряжения, никакой слабости — опутать телекинезом браслет на правой руке.
Как же тошно от черных кристаллов…
Теперь на левой…
Из кристаллов не вырваться, но внутри-то…
И медленно, легко, напоказ отнять запястья от стальной плиты и сложить руки на груди.
— Прежде чем вы решитесь на что-то непоправимое, — в его усмешке все та же злость, — предлагаю подумать о перспективах. В частности, о Несебре. О том, что будет, когда серые придут в ваши дома. Вы уверены, что ваши убежища защищены от телепортов?
Новая пауза. Запястья вновь дергает в стороны, бьет о сталь. Сухой щелчок.
Боль…
Не кричать! Не… не… кричать…
А над Севастополем текла ночь. Темнота кутала улицы и пляжи, иногда отступая перед рекламными огнями и свето- скульптурами, прохладным ветерком остужала нагретый за день асфальт, сочувственно укрывала от чужих глаз влюбленные парочки…
Ночь дарила сон и спокойствие…
Почти всем.
Но где-то высоко над морем парил в воздушных потоках сильф, сердито размышляя, не устроить ли человеческим метеорологам очередной розыгрыш и вместо предсказанной жары побаловать город нежданным дождиком. Ну а человеческим предсказателям погоды, соответственно, сотворить пакость.
Но лихорадочно трудились в своей студии энерговампиры и Координатор Даихи, так что заглянувший в комнату Страж протер глаза и пробормотал что-то про конец света. А один из обнаглевших вампиров поднял голову и сказал, что конец света наступит персонально для Стража в кратчайшие сроки, если он сейчас же не принесет для установки кристаллы такого-то и такого-то вида…
Но устраивали в семье Соловьевых очередное переселение народов, перераспределяя жильцов по комнатам: все отчетливо понимали, что альтер-Дима не стоит селить в комнату нынешнего… И Ян с Игорем, не сговариваясь, уступили свою и даже успели там прибрать. Но кактусы забрать не успели. Поэтому, когда в доме затих наконец шум и Дим уселся на подоконник, его рука наткнулась сразу на два горшка с Яновыми любимыми питомцами. Но у бывшего Темного Повелителя все ругательства застревают в горле, как только на кактусах начинают набухать первые бутоны. Ах да. Координаторы. Маги жизни… он теперь тоже. И он снова садится на подоконник и смотрит, смотрит, смотрит — вверх, туда, где люди видят звезды… А он — ненавистные цветные сполохи. Алекс… как ты там… один?
Но кусала губы девушка-феникс:
— Лёш… ты должен знать. Лиз сбежала…
Но сидела на опустевшей на ночь вышке ведьма-гадательница и перебирала вероятности будущего. Днем это трудней, днем в гадание вторгаются мысли тысяч людей, их желания… а сейчас можно отстраниться и просто смотреть…
Вот эта линия… черная, короткая… для нее короткая. Обрывающаяся через четыре месяца и восемь дней в мертвой хватке серых рук и жадном рычании…
Эта потоньше, вероятности меньше… невеселая. Она начинается здесь и сейчас… потом картинка двух сражающихся людей, похожих, как близнецы. Только один постарше. Он пытается не убивать соперника, остановить, удержать. И гибнет сам. Падает рядом с мертвым темноволосым парнем, совсем молодым. А над Севастополем поднимается стая драконов. И город тонет в дыму и жаре…
А вот еще один вариант. Севастополь останется на месте. А вот полмира — к черту, и с неба все сыплет и сыплет радиоактивный снег. Кто из людей надумал попробовать ударить по серым захватчикам ядерным оружием, можно узнать, но роли это особой не сыграет…
А вот эта линия — почти нить. Хотя еще два дня назад она была куда ярче и ближе. Здесь все на месте, все хорошо. Дай-имоны скованы, барьер снят, и снята осточертевшая конспирация с магомира. Странно, почему же она отошла в маловероятное™?
Боль обрывается быстро.
Кажется, там, за зеркальной панелью, пока еще не определились, что с ним делать.
Я подскажу…
— А еще предлагаю подумать, — Дим стряхивает с рук браслеты и мягко приземляется на пол, точно продолжая ненароком прерванную беседу, — что магов, в принципе, здесь ничего не держит. Кроме такой эфемерной вещи, как… — он оглянулся на все еще гудящую платформу и спокойно к ней прислонился, — как, скажем, верность родному дому. Долгу… Но если люди продолжат так целенаправленно нас… — быстрый взгляд на валяющиеся на полу браслеты, — выживать, нам есть куда уйти. В Сопределье не один безлюдный мир. А вам?
И угроза и пряник в одном флаконе. Классическая ситуация для психолога — переубедить группу людей. Просто-таки студенческая задачка.
Первое — «отзеркалить движения». Дим не осьминог, четверых сразу не потянуть, но главного, как смог, так и отзеркалил. Второе — намекнуть на общность целей. Тоже сделано. А дальше хорошо бы на этих типов посмотреть подольше и…
Дверь открылась.
Типы вплыли.
— Поговорим?
— Как — сбежала? — У вымотанного Лёша, кажется, уже не осталось сил на удивление. — Когда?
Лина потерла глаза, борясь с желанием посмотреть в зеркало. Вроде чувствуешь, что все на месте, в норме, но тянет еще раз убедиться.
— Четыре часа назад.
Она попросила о встрече. Дьявол и преисподняя, она попросила о встрече. Сначала просто так, потом сказала, что у нее есть сведения, важные для клана.. и для мужа дочери. Она говорила правду… возможно. А потом…
Феникс беспокойно «курлыкнул», погладил хозяйку крылом. Чует… Ничего, птичка, прорвемся.
Не трогать лицо. Лёш ведь догадается, а ему и так… Не стоит еще и этим тревожить.
— Лина? Что с тобой?
Догадался.
— Лина… — Теплые руки мягко охватывают лицо, бережно, нежно проводят большими пальцами по щекам, по скулам. — Лина, ты… ты плачешь?
Плачет? Наверное. Наверное…
— Из-за Лиз… — Лёш уже не спрашивал. Он просто чувствовал все: как в горле катается колючий ком, от которого каждое слово — будто глоток кипятка, как жжет глаза уже не от «кислотки», а просто… Как сердце заходится от обиды. Мама-мама…
— Да.
— Было ведь еще что-то? Ну, кроме побега.
— Ага.
— Лина…
Любой выносливости когда-то приходит конец. Как и стойкости. И Лина просто прячет лицо на плече мужа. Молча. Будто греясь. Будто…
— Она плеснула мне в лицо «кислоткой», — наконец вырывается будто само собой. И руки Лёша замирают на ее плечах. — Не знаю, кто ухитрился ей передать. Кто-то в клане… из охраны. Вывела из строя. И ушла, построив телепорт на моей крови.
Лиз ушла. И кто бы сомневался, что она сделает все, чтобы посчитаться. И пусть магии в ней не осталось, но связи-то по-прежнему при ней. И немало информации. И доступ к тайникам, ее личным. Помощницы… И напакостить она может сильно. Проклятье, проклятье, проклятье!
— Что такое «кислотка»? — мягко спрашивает Лёш.
Ох… Хочется или разрыдаться, или рассмеяться. Лина выбирает второе. Нет, не выбирает, потому что смех наверняка получится с примесью истерики. Лёш, ты… ты все-таки ангел. Неотмирный. Ему про угрозу, а он…
А он по-прежнему не выпускает ее из объятий. И кажется, от теплых ладоней по телу разливается покой и энергия. И унимается боль. Та, в сердце…
— Яд… — наконец выдыхает Лина. — Живет на одном Уровне такая пакость — ядовитые червяки. По действию и правда похоже на кислоту.
— Обожгло? — Он бережно поворачивает ее лицо к свету.
Не то слово. Ее снова леденит запоздалым знобким ужасом, который накрывает уже после. Ты уже чувствуешь, что обошлось, выжила, уже знаешь, что еще поживешь — день или неделю, сколько судьба отпустит… Но освободившийся от напряга мозг выдает картинки, как могло быть, если бы не обошлось. И как было…
Как корчилась на полу, ничего не видя, как хрипела, ощупью пытаясь ударить ту, что резала руку, добывая кровь. Или хоть себя, чтобы умереть скорей, чтобы Лиз не успела достроить телепорт, а тело не слушалось, и ножи не шли… И она не могла, ничего не могла сделать, только проклинать свою тупую самоуверенность, дурость свою. И тот момент, когда она решила, что Лиз больше не опасна.
Замерла, почувствовав у груди колышек.
— Ты отравила мне всю жизнь, — сквозь сумасшедший шум в ушах доносится голос бывшей главы. — С момента рождения… С первой минуты… с первого взгляда… когда я поняла, что ты — как он, что от тебя будут только неприятности. И так и было, слышишь? И не избавиться никак, и дурь не выбить. Анна не давала, следила, будто коршун. И Стефания… Ненавижу. Как же я тебя ненавижу…
Голос звучит и звучит, и в какой-то миг реальность уплывает. И девушке кажется, что это не яд… не яд сводит с ума болью и слепотой. Это он, голос, жжет…
— Живи, — прорывается в жгучую темноту. — Живи… пока я с тобой не рассчитаюсь.
— Как же… — Лёш будто разучился говорить: хрипловатый голос обрывается даже не на полуслове — на вздохе. И только ладонь на щеке — похолодевшая — как бы договаривает за него. Ведет по коже, будто ищет невидимые шрамы.
Он про лицо? Ну да, сейчас-то оно целое, ни шрама на нем, ни ожогов. И снова нет сил объяснить — слова будто намертво застревают в горле. Потому что еще миг — и она точно разревется. Глава клана… соплячка.
— Лина?
Ох, ладно. Лина решается на неловкое пожатие плеч:
— Как… Умерла — воскресла. Самый быстрый способ вылечиться.
Лёш несколько секунд молчит. Только пальцы на плече… показалось или они дрожат?
Но проверить не успевает — руки стискивают ее так, словно она падает с обрыва, и спасти можно только так — вцепившись намертво, до белизны пальцев, до хруста…
— Господи, какое счастье, что ты феникс, — еле слышно выдыхает муж. — Лина, Лина…
Не показалось. И тает в его тепле видение пещеры, и память о боли, и горечь от материнской ненависти.
— Лёш, теперь надо быть поосторожней. Ну, вам. Она может попробовать достать вас. Людмилу. Тебя. Марину. Понимаешь?
— Понимаю. А мы попробуем достать ее. И поглядим, кто первый.
В тепло, идущее от его пальцев, на миг влилось совсем иное — злость, почти ярость. Угроза. Девушка торопливо вскинула голову, но непривычные эмоции уже ушли, пропали, скованные барьером.
— Лёш!
— Что? — В зеленых глазах спокойная уверенность. — Все будет хорошо. Поверь.
И остается только поверить.
— Точнее?
— Информация о параллельных мирах действительно так важна именно сейчас? — Дим не изменил тона — нейтрального, почти доброжелательного. Никакого противоборства, оно только обострит ситуацию. Я и вы — цивилизованные люди, оба «над миром», у нас общие цели, а то, что я голый в клетке, — это недоразумение, и оно временное. У нас общие цели.
Вы мне нужны, твари.
Спокойней.
— Расскажи, о чем просят. По-хорошему.
Черноглазый тип непонятной национальности (про себя Дим окрестил его Кабаном) на приемы не ловился. Пер танком, не заморачиваясь вежливостью. Такие никогда не признают — и не желают признавать правил социума. Они способны скопировать следование этикету, как стадные животные, но лишь на время, пока это выгодно. А потом можно снова улечься в болото и хрюкать. Вот и сейчас. Кабан желал знать про магию и новые миры, причем немедленно и полностью, вынь да положь на блюдечко, а пока он прет вперед и угрожает, остальные, этакая человеческая «Ложа», присматриваются и оценивают.
— Обещаю, что, если мы договоримся, я не только расскажу о каждом известном нам мире, — Дим уперся взглядом в темные глаза Кабана, — но и устрою экскурсию в подходящий!
Не стоит угрожать мне. Только от меня зависит, где ты окажешься…
— А… как вы сказали… демоны? Демоны могут проникать в параллельные миры?
Просчитываете варианты? Просчитываете, можно ли задействовать другие силы? Ну-ну.
— К сожалению или к счастью, демоны не обладают подобными способностями. Как и большинство магов. В мире всего несколько десятков тех, кто в силах сотворить портал. Или пробой.
— А вы?
— При должных условиях — да.
— Каких? — Это главный. Какой же он скупой на слова и на движения. Почти не читается.
— Первое — отсутствие клетки, — стыло усмехается Дим.
— Но-но… — начинает Кабан.
— Второе — позволение Совета на нарушение целостности барьера.
— Какого еще Совета? — Кабан, похоже, чувствует, что его обманули. Не так-то это просто, как ты представлял, — поймать мага, заставить его пробить портал и потом собирать бонусы. Все сложнее.
— Барьера? — негромко интересуется «главный».
— Разумеется. Именно благодаря барьеру здесь не летают Змеи Горынычи и не ползают Саиссы. Кстати, и дай-имоны до сих пор не ищут себе «мясо» только поэтому — из-за барьера.
— Так-так… и кого же нам благодарить за барьер?
— Совет. И немного — меня. В барьере часть моей энергии.
— Вы хотите сказать, что ваша… скажем, смерть… ослабит барьер?
Дим с интересом смотрит на автора вопроса — третьего члена «Ложи». Это его первый вопрос. Меткий.
— Да. Именно это я хочу сказать.
Пауза.
Долгая. Вопросы явно не кончились, но отчего-то задавать их не спешат. Молча смотрят…
— Что ж, похоже, назрела необходимость в перерыве… — медленно проговорил главный. — Отложим разговор до вечера. У вас есть какие-то пожелания?
Чтобы вы убрали свою клетку к дьяволу!
— Особых нет. В рамках гостеприимства — на ваше усмотрение.
— Еду вам принесут. Одежду тоже. Кстати, можно передать весточку вашим близким, анонимно. Не желаете?
— Спасибо. Нет.
— Любопытно.
— Безусловно.
— То, что он наговорил… Насколько этому можно верить?
— Мы проверим все, что поддается проверке. Лично я не сомневаюсь, что это окажется близким к истине.
— Кстати, почему вы не спросили его обо всем, что запланировано?
— А он не дал. Направлял разговор он, а не мы. Если вы заметили.
— И что? Он теперь так и будет нами вертеть?
— Нет. Просто стоит поискать рычаг давления.