Бегать взад-вперед по улицам, спрашивая встречных-поперечных: «не видали ли они парня в домашних тапочках» было пределом скудоумия, но ничего другого не оставалось. Зато после двадцати минут гонки я понял, что драконы — это хитрые и коварные твари, которые могли бесстрашных рыцарей не только освежевать, но и загонять до полусмерти, чтобы несчастный драконоборец сам выполз из своего консервного доспеха и взмолился о персональном усекновении.
Не знаю, насколько эти гады выносливые, но я откровенно запыхался, измучился и проклял всю их мифологическую сущность раз пятьдесят. Но, с другой стороны, пусть и огнедышащие, пусть и мифические, пусть и мощные, но вот хилые люди выжили, а эти все напрочь перемерли. Так что у меня имеются неплохие, хотя и призрачные, шансы найти последнего из драконов в трехмиллионном городе. И даже есть в запасе варианты, например подождать пока этот гад сам себя выдаст, вляпавшись в какое-нибудь происшествие, и тут я такой гордый прихожу и вытаскиваю это недоразумение из беды. Припомнив, как я вылетал из окна родного общежития, мне как-то перехотелось строить из себя героя и защитника для сирых и убогих дракончиков. Но гребанная совесть настойчиво напоминала о себе унылым бурчанием желудка, причем в этих отзвуках, доносящихся через пуховик, даже слышался мотив: «мы в ответе за тех, кто нас чуть не сожрал».
Чтобы найти дракона надо, наверное, мыслить как дракон, чувствовать себя драконом, и хотеть жрать, как давно некормленный плюющийся огнем гад. Вот с последним аспектом все было более-менее понятно, да и половинка капустного пирожка на сытый миротворческий лад никак не настраивала. А вот с «мыслить и чувствовать» как быть? Я попробовал принюхаться — раз-другой втянул носом побольше воздуха, и понял, что начинаю мерзнуть уже не только снаружи, но и внутри. Да и в носу, кажется, стали расти сталактиты и сталагмиты от замерзающего на лету дыхания. Растерев заледеневший нос рукавом куртки, я решил попробовать подойти к поискам с другой стороны. Дрэг же хотел девственницу — не знаю, что и как он там собирался с ней делать, но раз желал — то можно его на этом и подловить. Устроить, так сказать, ловушку и подождать, покуда зверь забредет в расставленные для него сети. Вот только как найти девственницу в густонаселенном городе, и кто мне может гарантировать, что дракон припрется именно за этой, а не отобедает какой-нибудь более доступной красоткой?
Оставалось только или бесцельно слоняться по улицам в надежде, что раз уж сволочная судьба подкинула мне этот подарочек, так и второй раз я на дракона наткнусь. Или действительно целенаправленно ходить по городу, искать скопления девственниц и, на всякий случай, выкрикивать имя дракона — гад же говорил, что может услышать призыв, я же все-таки ему не хухер-мухер, а защитник.
— Дрэг? — на пробу не слишком громко позвал я и замер, ожидая результата хоть какого-нибудь. — Др-э-э-ээ-эг!!!Да вернись ко мне, сволочь!
Скорее всего от холода и всех пережитых треволнений, мой голос сорвался на визгливый фальцет, так что на меня после обращения «сволочь» разом обернулось четверо спешащих по своим делам мужиков. А выгуливающийся в свое удовольствие вдоль кустиков кобель, даже не завершив ритуал, оперативно на трех лапах подскакал к своей хозяйке, продолжая на бегу задирать четвертую. Так что пришлось быстренько свернуть в первую попавшуюся арку, а потом еще в одну подворотню, чтобы меня не догнали разгневанные граждане жаждущие разъяснить мне правила хорошего уличного тона.
Обратно на проспект я выйти не рискнул, решив сократить дорогу через дворы — какая разница где искать дракона, если я все равно не представляю, куда он провалился. А дворами как-то спокойнее, и не так ветром задувает.
— Дрэг? Вернись, все прощу! — фальшиво пообещал, уже не веря в успех данной затеи. Да тут от визга и воплей прогуливающих школу из-за сильного мороза пацанов, сигналов машин и матов водителей, вынужденных ползти с поистине черепашьей скоростью и прочих городских звуков даже сам себя не слышишь — куда уж до дракона докричаться. А если орать во весь голос, то можно или горло сорвать, или злобных городских духов вызвать, которые не поленятся доставить горлопана либо в участок, либо в больничку. Второе даже более вероятно, если я начну им объяснять, чье имя я выкрикиваю.
К четырем часам полностью стемнело, а промерз я до абсолютного посинения и всепроникающего промерзания еще к обеду, но чисто на тупом упрямстве еще полтора часа шатался по оживленным и малолюдным местам. И только в начале пятого не то чтобы сдался, просто осознал, что если не найду место где можно согреться и поесть горячего, то меня, скорее всего, переодевать будут в морге, а там точно не тепло. Обзвонить пяток друзей на тему — можно ли к тебе завалиться, — не проблема, но только при условии, что телефон исправно работает, а не отключен за неуплату. Интернета, впрочем не было тоже, да и зарядки почти не осталось. Пришлось лихорадочно искать ближайший халявный вай-фай, чтобы хоть кому-нибудь написать. А то так есть хочется, что готов звенеть всеми обледеневшими конечностями о том, что даже переночевать негде. Но как и всегда бывает у традиционных неудачников я звонил и писал в неподходящее время: у одного дома вирус, у другого гости, которые хуже вируса, у третьего родаки свалили на отдых и он тоже использует жилплощадь и свободное время для отдыха, у четвертой свадьба, на которую меня между жалобами как замоталась и сплетнями о тех, кто еще не и уже почти да, пригласили, у пятой — еще хуже: она порвала отношения с парнем и теперь хоронит свои девичьи надежды, мечты и три потраченных впустую года. А я, пожалуй, все же еще не настолько замерз, чтобы покорно выслушивать душеизлияния на тему «все мужики… » и утирать весь вечер сопли и слезы, вместо того чтобы поваляться в горячей ванне и забиться под теплое одеялко. Так что хотя Кэтти о своей проблеме я даже не заикнулся, торопливо распрощался и печально пролистал список — больше друзей и подружек, у которых бы нашелся свободный диванчик на пару дней, не было. Оставалась только верная Лапуля.
— Привет, Лялька, ты дома? — разведка показала, что Лапуля была на даче, а ее родители в городской квартире. Все-таки хорошо иметь две локации, хотя бы ради того, чтобы пореже пересекаться с родней. Хотя у Лапулиных-старших был иной аргумент: надо же кому-то присматривать за домом, пока старшее поколение находится в городе. И, в принципе, все приятели Лапули с этим соглашались и помогали бедной девочке в столь трудной и ответственной миссии. — Тогда я через часик приеду. Прости, Ляль, купить ничего не смогу, на мели… вернее под мелью. А что, кроме супа, ничего нет? Да я ради тарелки борща готов все подвиги армагеддона повторить!
И первым из них было добраться из ебеней, в кои я забрел, до дачи, которая также была в опемира, до заветного домика с баней и супом практически ничего не доходило, кроме такси и собственных ног. Еще летом, впрочем весной и осенью тоже, можно воспользоваться великом, но не по сугробам же педали крутить. Так что самым оптимальным вариантом было топать на кольцевую и ловить попутку, если не до самого дачного кооперативчика, то хотя бы до Угла или поворота на Голубое, откуда можно дойти через поле. И самое обидное, что от автостанции, куда можно доехать городским автобусом, до дачи всего минут пятнадцать быстрым шагом через лес и свалку, но морозной ночью становится пионером-первопроходцем не было ни желания, ни возможностей.
То ли мой внешний вид доверия не внушал, то ли зубодробительный стук водителей распугивал, но за полчаса на мою поднятую руку никто не остановился. Наоборот, подъезжая к моей замерзающей фигуре, давили педаль газа. Если такими темпами я проторчу на обочине еще четверть часа, то, несмотря на прыжки и махи руками для сугреву, я превращусь в ледяную скульптуру и буду до весны стоять на краю дороги, как памятники одинокому путнику.
— Мне к Бабенке, — с трудом проклацал я в приоткрывшееся окошко.
Сердобольный водила вопросительно принюхался, и я сбивчиво принялся объяснять, что не к той бабенке, которая женщина, а в ту, которая дачи. Очевидно я с таким жаром отрицал любые намеки на гендерные стереотипы и свои возможности на сексуальном поприще, что мужик горестно завздыхал, гостеприимно распахнул двери своего москвича — у меня не вышло, только ручка оторвалась от натуги, — забрал ручку, сунул ее куда-то в дверь и пришлепнул кулаком для надежности. Довез он меня до ворот кооператива, и даже про деньги не напомнил, лишь напоследок сочувственно прошептал «ты бы полечился, парень».
Лялька не то чтобы меня ждала, просто морозная погодка способствовала побольше дров закинуть в печку, сварить кастрюльку клюквенного морса на меду и завалиться на диван под пуховый плед с романтическим сериальчиком. Достучался я до нее с третьей попытки, причем она не испугалась неожиданного стука в окошко, как все приличные девушки, а недружелюбно продемонстрировала увесистый топор-колун, намекая незадачливым гостям, что им тут не рады. И лишь когда разобралась, кто тарабанит, радушно махнула топорищем в сторону двери.
Вопреки давно укоренившейся традиции обниматься со мной Лапуля не стала, фыркнув, что я с мороза. Зато тут же разыскала на антресолях батину телогрею и валенки, уточнила «разогревать ли борщ» и ушла на кухню. Я же настолько окоченел, что никак не мог расстегнуть непослушными пальцами замок пуховика, да и шнуровка ботинок с обычной завязкой превратилась в смертельный узел, который даже зубами, если бы дотянулся, то не разгрыз бы.
— Иди ешь, — позвала Лялька и снова закопалась в свой пледик.
— Радость моя, после всего того, что было между нами… — простонал я, не переставая выбивать зубами барабанную дробь.
Лялька рассмеялась: между нами была, в основном, гора немытой посуды после вечеринок и посиделок, потому что Лапуля не дружила с алкоголем, а он, соответственно, с ней. И из великого человеколюбия Лялька обычно принималась за уборку последствий застолья. Еще между нами было множество ночевок, когда приходилось спать иногда на разных диванчиках, а порой и в обнимку, если спальных мест не хватало. И, наверное, множество деликатных просьб, с которыми ни у меня, ни у нее не получалось пойти к другим товарищам. Как-то я, например, попросил ее помочь мне с одним противным экзаменом. Она и спасла меня от него, причем весьма оригинальным способом: ворвалась в аудиторию, когда я страдал над билетом, бросилась обниматься со мной и с преподавателем, и между сумбурными поцелуями радостно орала, что у меня родился сын. Препод на волне всеобщего ликования поздравил и меня, и, заодно, Ляльку, которая представилась моей законной женой. А на вопрос прифигевшего препода пояснила, что сына мне родила любовница, которую по случаю появления наследника тоже принимают в клан семьи. Она бы наплела еще с три короба, когда Ляльку несло на волне фантазии, то спасаться было поздно, но нас благословили и отпустили на все стороны. В общем, с экзамена с приличными оценками мы ушли вдесятером — со всеми близкими и дальними «родственниками», сообразившими примазаться к данному событию. Я же помогал Ляльке отвадить назойливого ухажера, которого ей сосватала подруга ее мамы. Причем боксом, в отличие от того парня я не занимался, и как мужчина ничего тому бугаю противопоставить не мог. Так что меня общими усилиями переодели в девчачьи шмотки и я изображал Лялькину подругу, причем настолько близкую, что мы целовались и обнимались почти взасос. Бугай оказался джентльменом и слезную просьбу «никому не слова» выполнил: мамам о нестандартных вкусах Ляльки ничего не донес, правда и сам после того представления шарахался от нее, как кот от пылесоса. Зато потом Лялька им прикрывалась перед родителями: на свидание с приличным мальчиком ее отпускали, в отличие от гонок в грязи, роллердрома или тира. А бугай покорно создавал алиби и лишь изредка грустно интересовался не изменились ли половые пристрастия Лялькиной подруги. Очевидно, что у меня талант перевоплощения, раз изображаемая мной блондинка сразила мужественные мечты боксера одним нокаутом.
— Помоги мне, — жалостливо проныл я, и с воодушевлением выслушал Лялькин комментарий по поводу того, что мужики совсем обнаглели: мало того что покорми, подай, так еще подержи и раздень.
Борщ был отменным, а валенкам на неделе зимней моды я бы безоговорочно присудил первое место — мои ноги отогрелись первыми. И хотя и было жутко больно, но я искренне радовался, что болят все пальцы — значит, ни одного не отморозил. Потом был горячий травяной чай с малиновым джемом, дележка пледа — в итоге не то чтобы победила женская солидарность, просто Лялька пихалась круче. И сонное существование под душещипательную мелодраму. И вот кстати зря мужики бабские сериалы недолюбливают — под них так хорошо думается. Вот только думы у меня были скорбные и скрыть от проницательной Ляльки, что у меня проблемы не вышло.
— Хорошо, я расскажу, — после получасовой битвы за обладание тайны, капитулировал я. — Но только не надо сразу кидаться щупать мне лоб и звонить в психушку.
Если бы я знала ответ! Если бы возможно было, с помощью холодного, трезвого разума, сложить все известные понятия и категории в ясную схему, объяснить все нелепости и несправедливости этого мира.
— Почему она? Почему не я? Ведь это я грешник… Я во всем виноват!
— В чем же ты виноват?
Спрашиваю как можно мягче, чтобы вовлечь его в разговор. Пусть тяжкий, бессмысленный, но это позволит ему излить скорбь, избавиться от нее, как от дурной застоявшейся крови.
— Во всем! – придушенно, с хрипом отвечает он. – Я во всем виноват. Вокруг меня смерть. Все, кто был со мной, все, кого я любил, и кто любил меня, все мертвы. Отец Мартин вырастил меня как сына. Подобрал голодного, грязного мальчишку, полумертвого от лихорадки, одного из тысяч таких же сирот. Он мог бы отдать меня в приют, на попечение равнодушных монахов, но он этого не сделал. Углядел во мне что-то особенное, проблеск разума, особую Господню милость. И чем я ему отплатил? Что с ним сталось? Его затоптали лошади! Колеса тащили его по мостовой, как дохлого пса! А все потому, что он пытался меня защитить… Мадлен, бедняжка, тоже любила меня. Она ушла из родительского дома, пренебрегла своим долгом дочери, чтобы стать моей женой, чтобы разделить со мной все тяготы пути, стать матерью моих детей. Она пожертвовала всем. А что же я? Я убил ее. Убил своей слабостью, своей похотью. И своего сына я тоже убил. Иногда я слышу его плач… во тьме… Он родился мертвым, не сделал ни единого вздоха. А теперь Мария… О Господи, и она… Она тоже, за мои грехи…
Геро закрывает лицо руками. И тихо стонет. Я не отвечаю. Нет смысла спрашивать его, за какие такие грехи его наказывает Бог, и даже не его, а маленькую невинную девочку.
Бессмысленно так же объяснять, что вины его в смерти отца Мартина и Мадлен нет, и если уж искать виновного, то на эту роль больше подходит Клотильда, герцогиня Ангулемская.
А уж в смерти дочери он и вовсе не виноват. Здесь скорее трагическая случайность, стечение обстоятельств. Но разве он услышит? Поймет? Он глух и слеп. И ничего не чувствует, кроме боли.
Геро внезапно подается ко мне. Глаза его теперь сверкают. Вероятно, такими их видел Перл. Бешеные глаза.
— Уходи, Жанет, — говорит он твердо и сухо.
Лицо угрожающе спокойное. Только эти страшные глаза, и уголок рта чуть подергивается.
– Уходи сейчас же. Беги. Оставь меня.
Я в растерянности.
— Куда ты меня гонишь? Почему?
— Уходи от меня. Держись от меня подальше! Забудь. Я проклят! Все, кто приближается ко мне, умирают! Разве ты не видишь? Не понимаешь? Тебе грозит опасность!
Он замечает стоящего в дверях Липпо.
— Вам всем грозит опасность. Всем! Потому что вы были добры ко мне, и я… я к вам привязан. Но это и есть опасность. Вы должны оставить меня, бежать от меня, как от зачумленного. Потому что со мной смерть.
Взгляд его сверкающих глаз останавливается на перевязанной руке Липпо.
— Вот, вот, я уже нанес удар, я уже пролил кровь друга! Вы же видите, я опасен!
Липпо пожимает плечами.
— Мне не привыкать получать удары от тех, кто нуждается в помощи. К тому же, я готов рискнуть.
Геро отшатывается и переводит молящий взгляд на меня, безмолвно, страстно призывая к благоразумию. Но и тут его ждет разочарование. Потому что я поддерживаю Липпо.
— Я тоже готова.
— Вы не понимаете! – в отчаянии шепчет Геро – Вы погибнете. Я не хочу, чтобы вы… чтобы из-за меня, те, кого я люблю…
Последнее слово он произносит почти беззвучно, я читаю его по бледным, искусанным губам. Взгляд его тускнеет, как захлебнувшаяся воском свеча, но тут же зло и решительно вспыхивает.
— Тогда я уйду сам! Я сам!
— Куда?
Я и Липпо задаем этот вопрос одновременно.
— Какая разница! Подальше отсюда, от вас, всех, безрассудных. Если вам не дороги ваши жизни, то они дороги мне.
Геро отшвыривает плащ, которым я его укрыла и резво спрыгивает с кровати. Со стороны это выглядит почти непринужденно и даже грациозно, но сделать он успевает только два шага. Будто захваченный невидимым арканом, он бессильно закидывает голову и медленно заваливается на бок. Мы с Липпо бросаемся к нему, чтобы поддержать.
— Опиум, — кратко поясняет итальянец – У него все плывет перед глазами. И ноги как ватные.
Геро хватается за нас подобно утопающему. На лице – недоумение.
— Темно, темно… — бормочет он – Ничего не вижу. Почему темно?
— Дурнота сейчас пройдет — говорит Липпо. – Вдохни-ка вот это.
Он подносит к лицу Геро какой-то флакон, и от резкого пряного запаха тот вздрагивает. Я помогаю ему сесть и опереться спиной о резной столбик кровати. Взгляд Геро проясняется, и глаза у него уже не бешеные, а влажные и печальные.
— Почему? – снова спрашивает он – Почему, Жанет? Я хотел только, чтобы мои дети были живы, хотел, чтобы они видели солнце, встречали рассвет… Большего я не просил. Я хотел только жить, только любить… и ничего не просил… Разве это так много, Жанет? Разве так много?
— Не знаю, милый, я бы все на свете отдала, чтобы ответить тебе на этот вопрос, души бы не пожалела. Но я не знаю…
Геро все еще ждет ответа. А я глажу его по лицу, по бледному измученному лицу, словно руками хочу собрать с этого лица печаль, скатать ее в тугой комок и навеки похоронить, замуровать в стену.
Силы после короткой вспышки вновь его оставляют. Геро утыкается лбом в мое плечо. И по телу его пробегает дрожь. Это, наконец, пришли слезы.
Он рыдает глухо, с каким-то тайным усилием, будто нарушает давным-давно наложенный запрет, срывая оковы и замки, позволяя скорби излиться, как загустевшему яду.
— Плачь, милый, плачь. Это хорошо, что ты плачешь. Твоя душа омоет себя слезами и обретет силы. Если ты можешь плакать, то это значит, что ты жив, а если жив, то справишься и сможешь все начать сначала. Жизнь полна горечи и утрат, но в ней есть и любовь. А с любовью нам ничего не страшно.
Два часа спустя я, Липпо и Перл сидим на кухне за поздним ужином. Перед нами кусок рыбного пирога, ломти сыра, листья салата и бутылка кьянти.
Лючия осталась наверху, рядом с Геро. Нам удалось заставить его поесть. Липпо осмотрел рану на ключице, а затем уговорил расстаться с окровавленной сорочкой.
Лючия поставила на огонь медный котел, а затем, уже в закипающую воду, бросила несколько веточек вербены. Геро безропотно позволил себе умыть, ощутив даже некоторое облегчение, когда вода, разнежив тело, унесла с собой толику печали.
Теперь он спал наверху. А мне было не до сна. Несмотря на то, что день был тяжелый, как увесистый булыжник, брошенный меткой рукой варвара, уснуть я не могла.
Я подавлена, Перл молчалив, а Липпо задумчив. Шумно вздохнув, шут тянет к себе блюдо с пирогом. Отламывает кусок и запихивает в рот.
— Здесь что-то не так, — не удосужившись прожевать, бормочет он.
— О чем вещать изволите, господин шут? – спрашиваю рассеянно.
Передо мной тоже тарелка с пирогом, но он почти не тронут, я отковырнула самый краешек двузубой вилкой.
— Да вся эта история – Перл продолжает жевать – Я имею в виду, вся эта история с девочкой. Как-то уж все быстро случилось. Бездоказательно. Старуха сказала, что девочка умерла. А кто это видел? Кто присутствовал? И от чего умерла? Что сказал врач? И был ли врач?
— Дурак прав — добавляет Липпо.
— Думаешь, старуха сказала неправду? – спрашиваю я безо всякого интереса. И продолжаю ковырять пирог. – Зачем?
— Как это зачем? Сама подумай. Пораскинь мозгами. Парень дочку увел? Увел. Дочка умерла? Умерла. Старуха осталась без дочери. А тут внучка. Живет у нее, вроде как дочку заменяет. В старости надежда, как никак утешение. Родная кровь. А тут зятек… явился. Как снег на голову. Тот самый, что дочку сгубил. Теперь на внучку нацелился, увести задумал. И увести, заметь, неизвестно куда. Да и видок у зятя, как у беглеца из преисподней. Липпо ему свой камзол одолжил. Ты ж видала! Пугало в поле и то краше!
— Одолжил бы свой, — огрызается Липпо – С ленточками. И бубенцами.
— Помалкивай, знахарь. Не о том речь. Ты свои зелья смешиваешь и полагаешь, что лохмотья твои на все случаи жизни сгодятся. Подкладку на плаще смени!
— У меня слишком мало времени, чтобы думать о таких пустяках, — защищается Липпо – Это был мой лучший камзол, совсем еще новый.
— Ага, во времена Карла Великого. То-то старуха чуть в обморок не грохнулась. Подумала, что к ней сам Лазарь после воскрешения явился, причем сразу из пещеры.
— Послушайте-ка, вы, господин дурак! – закипает Липпо – Не перекладывайте с больной головы на здоровую. Вы там были, что ж вы не вмешались? Теперь сидите тут и обвиняете мой невинный камзол! А где был ваш острый ум и длинный язык?
— Хватит, — прерываю я их – Нашли время… Повтори-ка еще раз, Перл, что сказала старуха?
— Сказала, что девочка умерла, и больше ничего. Не назвала ни дня смерти, ни причины.
— А парень так сразу и поверил? – сомневается Липпо – Не задал ни единого вопроса? Я бы поинтересовался причиной. Если причина – болезнь, то какая, как протекала, как долго длилась, каковы симптомы, был ли жар…
Перл морщится.
— Тебе бы только в чужих кишках копаться, коновал. А действительно, почему он ничего не спросил? Сразу прочь кинулся. Старуха закрыла дверь. Ну и что? Попросил бы меня, я бы выломал дверь. Или устроил пожар. Или еще что-нибудь.
— В том, что Геро ничего не спросил, а поверил сразу, как раз нет ничего удивительного — говорю я – Он ждал несчастья. Бессознательно, не отдавая себе в том отчета. Он не верил, что встретится с дочерью.
— Почему? – дружно спрашивают лекарь и шут.
— Да потому что он с самого начала не верил в возможность счастливой развязки. И в то, что достоин счастья, тоже не верил. Геро полагает себя виновным в смерти приемного отца, жены, новорожденного сына, называет себя грешником, а грешник, само собой, должен быть наказан. Грешник не может быть любим, грешник не может быть прощен, грешник должен гореть в аду.
— Ты, что же, твое высочество, хочешь сказать, что он заранее знал о смерти дочери? Он что, ясновидящий?
— Нет, я вовсе не то хочу сказать. О смерти дочери он ничего не знал и страстно мечтал ее увидеть. Ибо девочка это единственное, что у него осталось. Однако, вина его столь велика, вернее, он думает, что вина велика, что саму возможность счастья он в глубине души отвергает. Он будто заранее вынес себе обвинительный приговор. «Я недостоин быть рядом с дочерью, потому что я виновен и должен понести наказание». И как только старуха произносит, что девочка умерла, ее слова звучат, как неоспоримое доказательство приговора, который он себе вынес, поэтому он верит сразу и окончательно. Поэтому не задает ни единого вопроса.
— Хм, мудрено как-то. Ты, твое высочество, палку не перегибаешь? Кстати, а это правда?
— Что именно?
— В том, что он виноват в смерти приемного отца и жены?
Липпо возводит глаза к закопченному потолку.
— Sciocco! (Болван)
— Конечно же нет, Перл! Это трагическая случайность, стечение обстоятельств. Ну, это как если бы ты затеял строительство, а с лесов свалился рабочий. Был бы ты виноват в его смерти?
— Если так рассуждать, то мы все в чем-то виноваты, — задумчиво произносит лекарь – Каждый из нас может послужить косвенной причиной некого события, повлекшего за собой чью-то смерть или увечье. Ты строишь корабль, отправляешь его с грузом на Мальту, корабль захватывают корсары, часть экипажа гибнет, а часть попадает в рабство. Кто в этом виноват? Капитан? Ветер? Судьба? Если этот корабль ваш, то по логике этого парня вы уже должны уйти в монастырь и предаться самобичеванию. А ваш отец, славный король Генрих? Скольких он отправил на тот свет… И католиков, и гугенотов. Казнил маршала Бирона. Должен был не вылезать из исповедальни и не расставаться с власяницей, подобно своему предшественнику.
— Вот и я о том же. Только мы, присутствующие здесь, шут, лекарь и я, плод королевских опочивален, люди здравомыслящие. И не принимаем на свой счет трагедию последствий. Такова жизнь. Любое наше движение, любой шаг оказывают воздействие, изменяет чьи-то судьбы. А действия других людей, в свою очередь, вносят поправки в наши собственные несчастья. Это неизбежно. Мы не можем оставаться в неподвижности и бездействии. Всегда что-то происходит. Жизнь, смерть… Кто-то рождается, кто-то умирает, что-то разрушается, что-то возникает, и цепь эта бесконечна. Непростительным может быть только обдуманное преступление, а грехом – целенаправленное зло. Но если все случается помимо нашей воли, даже вопреки ей, то стоит ли себя винить? На эту всемирную скорбь сердца не хватит.
— А есть еще Господь с сатаной, на которых всегда можно все свалить, — подсказывает Перл, прожевывая рыбий плавник.
— Что мы по большей части и делаем, — подхватываю я – Мы, благоразумные и толстокожие. Но Геро этого не понимает. Потому что у него, в отличии от нас, кожи как будто вовсе нет. Он все чувствует. Он не может отгородиться, защитить себя. Он все принимает к сердцу. И страдает, винит себя.
Черной начал выходить из избушки недели через две, но был еще слишком слаб, чтобы догонять отступившие от Цитадели войска. А стоило вернуться поскорей – договор с первым легатом заключал капитан, и хитрым храмовникам теперь ничего не стоило облапошить его бригаду.
Раны не гнили, не воспалялись, миновала его и грудная горячка, обычная в таких случаях. И можно было списать все на крепкое здоровье, хороший уход и сытную еду, но Черной в глубине души подозревал, что кроется в шепоте Нежинки какая-то добрая волшебная сила.
А еще его неотвязно преследовал страх: ему казалось, что из лесу в нее кто-то целится. Он не находил себе места, когда она уходила в деревню – всегда ранним утром, к первой дойке. Когда Черной начал вставать, она перестала запирать избушку снаружи, он сам задвигал засов. Тревога не давала ему уснуть, и с каждым днем он выходил ее встречать все раньше и раньше: всматривался в темноту, прислушивался и держался за рукоять ножа.
В то утро – верней, в глухую зимнюю ночь, за несколько часов до рассвета – горела яркая луна и лес был неподвижен и тих как никогда. Чуял ли Черной присутствие чего-то страшного? Наверное. Потому что вышел из избушки раньше обычного, так скоро Нежинка вернуться не могла. Он думал дойти до самой деревни – никто не увидел бы его на опушке леса, зимой в этот час поднимаются только бабы, и те заняты скотиной.
А ближе к краю леса он услышал шум ветра – и странно это было, и страшно, в такую тихую ночь ветра быть не могло… Тревога едва не стала паникой, Черной бегом бросился вперед – только колдун может поднять ветер в такую погоду, только колдун! И домушка его тут, рядом, на холмике… Один Предвечный знает, чем Черной думал в ту минуту, но точно не головой. А ведь думал: то ли о Нежинке, беззащитной перед воплощенным Злом, то ли о вбитом с детства страхе, то ли о славном подвиге, коим всегда считалось убийство колдуна… А может, о золоте, которое храмовники обещали за головы злодеев.
Выскочив на опушку, он сразу увидел белый вихрь – кокон, окутавший колдуна, – в каких-то десяти от себя шагах. Миг – и будет поздно, вихрь сорвется и понесется вперед, сея разрушение и смерть. Черной видел такие вихри, срывавшиеся со стен Цитадели, и разили они страшней стрел и кипящей смолы. Он метнул нож в середину воющего снежного кокона, привычное движение не запоздало, только отдалось тянущей болью в ране под правой ключицей. Вихрь это не остановило, но полетел он не в Черного и не в сторону деревеньки, а юзом пошел по полю, наметая на него снег. Пелена вокруг колдуна рассеялась, Черной, выхватив второй нож, готов был схватиться с ним, неуверенный, что вслепую убил его одним ударом, но вместо колдуна увидел Нежинку в одной рубахе и босиком. И кровь, что сочилась сквозь пальцы, зажавшие рану на плече. В свете луны кровь блестела и казалась черной…
Она смотрела на него испуганно! Как зверек из силка…
– Ты… зачем? – выговорила она.
Нож едва не выскользнул из пальцев, и Черной заткнул его за пояс. Вот как… Колдунья… А он-то и в самом деле глупец – мог бы давно догадаться. А еще подумать, что на землях Цитадели не боятся колдунов, а привечают. И вряд ли бы их тут любили, если бы они рушили деревни и губили посевы. Он забыл, что находится на земле, продавшейся Злу…
Наверное, Черной стоял и думал слишком долго. Нежинка не шелохнулась, но задрожала – от холода ли? И по щекам ее беззвучно полились слезы.
Он никогда не оправдывался, не считал нужным, да и не умел. Он никогда не чувствовал себя виноватым. И теперь тоже не чувствовал, но почему-то боялся взглянуть ей в глаза.
– Я дурак… Я не в тебя… – пробормотал он.
Она разревелась, одной рукой продолжая зажимать рану, а другой размазывая по лицу слезы. И Черной понял – от облегчения. От радости. Что он не продал ее голову храмовникам.
Но поняли прислужники Зла, что им не убить Черного ни стрелой, ни топором, ни саблей, ибо узрели спасение, что Предвечный соделал ему, и весьма устрашились. И намерились они тогда одолеть его колдовством и чародейством, дабы отвратить его от Добра ко Злу. В то время жила одна злая колдунья, и она была стара и безобразна. Но силы Зла дали ей свойство превращаться в распрекрасную деву, за то что она им служила, и сия колдунья явилась Черному в обличье девы, и опоила его из чары приворотной водой, и пропала.
В последние несколько дней им удалось отбить у итальянских добровольцев вот этот «максим», столь желанную добычу, да еще разжиться ящиком гранат – тогда, в последний раз, они сумели продвинуться вперед, захватить еще трофеев. Пока подоспевшие фалангисты не поставили минометы – быстро пристрелявшись, они вынудили отряд вернуться на исходную, потеряв почти семерых за полчаса боя. А затем потеснили еще дальше. Отряд, прежде занимавший гору Монжуик, постепенно спускался к морю, отступая медленно, но верно, шаг за шагом оставляя все больше территории неприятелю. Теперь последний спуск с окраин Старого города к северной части порта, через пляжную Барселонету. Если подземелья там разрушены, им придется выбираться наружу и проходить район поверху, а ведь его несколько недель утюжили итальянцы, рассчитывая высадить десант. Но отчего-то не вышло, может, собрать группу не смогли – фашисты, они те еще вояки, – а может трения с Франко помешали. Всем известно, дуче собирался присвоить Испанию себе, только на этом основании влез в войну и отправлял войска и помощь каудильо. А может, Италия решила выйти из игры, ограничившись островами. В любом случае, если эта часть города и была обитаемой, то лишь беженцами, не сумевшими выбраться и по сю пору из Барселоны.
Оба выдохнули, поглядели друг на друга – снова без слов. Пистолеро вернулся к ящику с взрывчаткой, крякнув, забросил на плечи, Айгнер попер и дальше пулемет за собой.
– Куда теперь? – спросил Нандо у каталонца. Тот снова повернул карту, но пожал плечами.
– Да все едино. И там, и там могут быть завалы после бомбежек. Рискнем двинуться прямым спуском.
– Пулемет может не пройти, – произнес Арндт, подходя. – Я и так только с помощью Микеля его протащил.
– Тогда длинной. Интересно, – вдруг словно про себя произнес каталонец, – а как там канатная дорога? Она ведь начиналась из-под земли и потом неожиданно вырываясь на свет, вела к горе… как ее…
– Монжуик, – холодно отчеканил Нандо. И прибавил: – Так что выбираешь?
– Длинную. Если Барселонета так сильно разгромлена, как говорят, придется высунуть нос наружу.
– Если все равно, проще короткой. И перебежками, – заметил Лулу, доселе упорно молчавший.
– С пулеметом? – спросил у него баск. Тот хмыкнул.
Некоторое время они еще спорили, потом спохватились. Решили двинуться длинной, мало что. Но и долгая дорога оказалась усыпана обвалившейся кладкой, Микелю приходилось то и дело помогать товарищу. В итоге он на время отдал ящик Лулу, и вместе с немцем тащил пулемет на руках. Исагирре едва волок взрывчатку – ведь, на нем еще висели мешки с патронами. Наконец, молодой человек выдохся окончательно и запротестовал.
Как раз в этот момент коридор снова разветвился. Рафа без разговоров повел всех в более узкий, но не заваленный тоннель. Нандо последовал за ним. А затем неожиданно поинтересовался:
– Ты часто бывал в Барселоне? – но тот покачал головой в ответ.
– Редко и давно. Ребенком, да, выбирались весной или осенью, когда у моря не так жарко. Мы же в горах, на самом севере провинции жили. Я мечтал стать летчиком, – вдруг добавил он. – И знаешь почему? На горе… как ее, ну где Христос на соборе стоит, как памятник Ленину.
– Тибидабо.
– Именно. Какое-то детское название.
– Евангельское, – встрял студент, отягощенный не только и не столько патронами. – Из евангелия от Матфея: «tibi omnia dabo», то есть, «тебе все даю»…
– Понял. Все названия тут библейские, хоть ты что. Молимся мертвецу, что одному, что другому. И памятники однообразные ставим, – скривился каталонец. Но тут же продолжил: – На ней, кроме храма, еще аттракционы построили. Качели-карусели, это ладно, но там есть самолет с видом. Садишься на площадке, и потом он прокручивается над пропастью. Все визжат, кричат, даже взрослые. Помню, как же я ликовал, когда самолет отрывался от земли и уходил в полет. Почти настоящий. Я тогда и сказал родителям: вот увидите, буду летчиком. Мне шесть лет тогда исполнилось, кажется.
Тропинка достаточно быстро вывела их почти на другой край леса. Вильнула, огибая огромный, покрытый мхом валун, немного попетляла между валунами поменьше и вдруг оборвалась у заболоченного озерца.
— На этом пока все, — где-то в глубине леса бухнул леший. — Разбирайтесь пока светло.
Велена озадаченно осмотрелась. Тропа как тропа. Речушка, затянутая ряской, но вроде как рыба там все равно водиться должна. Скучный пасторальный пейзаж. Только… Силы водяного не чувствуется почти. Словно он в спячку впал.
— Что будем делать, Марья? Вы сможете и водяного позвать?
— Попробую, — пожала плечами женщина. — Но не факт, что получится. Он или очень далеко… или уже не существует. Водяного будто бы и нет.
Ведьма прошлась по берегу, легко коснулась кончиками пальцев небольшой лужицы с водой, задумчиво посмотрела на ряску. Потом, пересилив себя и отбросив тяжелые думы, вынула из сумки вторую фляжку и часть настойки выплеснула в воду.
— Приди, друг мой, поговорить очень нужно. У меня есть немного вкусностей… — пара сырых куриных яиц легла на небольшой островок травы рядом с лужицей. — Не бойся человека, человек не враг. А враг у нас другой…
Долгое время не было никакой реакции. А затем, когда Велена уже была готова начать высказывать ведьме свои соболезнования, по водице пошли круги и появилась… маленькая девичья ладошка, а следом за ней и сама девушка по грудь. Сизая кожа, чёрные губы, волосы-водоросли, словно единые с окружающей её водой. Русалка-топлячка, подвид болотный.
— Марьюшка! Явилась! Горе у нас великое, батюшка занемог. Не отвечает, словно нет нас… — заговорила топлячка, глядя на ведьму с искренней горечью.
А Велена напряженно замерла. Закусила губу и не знала даже, как относиться к словам русалки. Похоже, захватчики решили не убивать духа, а подчинить. А раз он перестал откликаться на зов лешего, это началось ещё два дня назад…
— Да что ж такое делается-то? — всплеснула руками ведьма, чуть наклоняясь к русалке. — Леший трясется в своем углу, водяной пропал, люди пропадают, счет на десяток пошел… Может ты чего видела или слышала, вода ведь есть и за болотом?
— То страх великий! — содрогнулась топлячка, обхватив себя за плечи тоненькими ручками. А затем дернулась, глянув на Велену, и погрузилась обратно в болото по шею, хотя та, собственно, ничего не делала. — Явился человек страшный! Темный-темный, на том краю леса деревья листву сбрасывают, страх великий по земле стелется! Все зверье с той стороны леса уходит. Сюда бежит… В болотах топнет! — речь топлячки была беспорядочна, сумбурна и едва понятна. Правда, Велена, к её сожалению, поняла многое.
— Скажи-ка, дитя, сколько их, тьму несущих? — осторожно попросила она, и топлячка, покосившись на Марью… принялась озадаченно считать собственные пальцы.
— Один! Страшный-страшный! С ним чужеземцы… Они в наше болотце лили варево жгучее. Плохо всем. Больно, страшно, жжется! — если бы Велена не знала, что у русалок атрофированы слезные железы, подумала бы, что болотная кроха сейчас всерьёз расплачется…
— Некромант с слугами или рабами, возможно с учениками. Но сам слишком силён и не понять, — подытожила Велена. — Спустить бы на него святых рыцарей, но они хрен почешутся ради такого захолустья!
— Да уж, сюда ходят совсем другие рыцари… — грустно протянула Марья и достала из сумки ярко-красные бусы, подала топлячке. — Держи, дитя, пусть хоть они немного скрасят этот кошмар…
— Спасибо, Марьюшка! — благодарно пискнула русалка, принимая подношение, и внезапно… извлекла из воды маленький кулон на серебристой цепочке, с камнем-капелькой чернильного цвета. — Держите, сие мне удалось… найти в вещах захватчика окаянного. Очень он сиречь обозлился, до сих пор ищет, может оно ценность для него великая… — проговорила девчушка, а Велена ошарашенно присвистнула. Осознавая теперь, с чем имеет дело. Гильдейский знак…
— Поздравляю, Марья… Мы имеем дело с цитадельским некромантом. Судя по руне на камне — наш гость изгнанный адепт, не прошедший посвящение на мастера. И ему, судя по всему, приглянулся твой лесок. Либо он решил тут все сожрать… Либо строит собственную цитадель, — на последнем воительница криво улыбнулась, а топлячка перепуганного погрузилась в воду по самую макушку.
— Однако, здравствуйте, — выдохнула ведьма. Нет, она, конечно, знала, что где-то там существуют некроманты и даже проводят свои черные ритуалы. Но чтоб вот так, прямо под носом, не страшась никого и ничего… Это было уже как-то слишком.
— Спасибо огромное за то, что нам рассказала… — вздохнула Велена, беря амулет в палатку и тут же отправляя в полотняный мешочек для доказательств. — Марья, нам нужно опросить остальных разумных обитателей и бежать обратно. Сумерки уже не за горами.
— Пойдем дальше, — Марье ничего не оставалось, как указать рукой на небольшие заросли боярышника слева от озерца с водой. — Там иногда можно увидеть кикимор. Но не факт, что они появятся прямо сейчас, больно уж все напуганы… И… толку от этого всего? — ведьма рассеянно потеребила полу рубахи. — Что мы сделаем некроманту-то?
— Я-то сделаю, — как-то невесело улыбнулась Велена. — Но не сейчас и не в таком состоянии. Впрочем, показания тоже нужны, мне необходимо отправить в город отчёты. Либо они возьмутся за разум и пришлют подкрепление, либо заставят работать самостоятельно, — воительница вновь скривилась, от души показывая свое отношение к ситуации. Да уж. Работать с застарелыми и запущенными болячками — это полная каторга!
Марья настороженно подошла к кустам, слегка тронула ветки. Тихо. Слишком тихо в обычно живом, веселом лесу. Умолкли птицы. Что ж, пора заканчивать это безобразие. Она осторожно сдвинула ветки одного куста левой рукой, будто что-то там увидела. А правой резко схватила, казалось, пустоту.
— Не боись, поговорить надо. Русалочку нашу ты точно слыхала, — пустота в руке зашевелилась и на землю опустилась зеленокожая девица с темными, засаленными волосами. Скривила довольно страшненькое, искореженное вертикальными морщинами лицо.
— До меня уже все рассказали, — буркнула кикимора, морщась от того, что ее так запросто поймали. Раньше это было игрой, что-то вроде пряток. Сейчас — жизненной необходимостью. И она проиграла.
— А если бусы дам? — хитро прищурилась Марья и запустила руку в сумку. Кикимора повела желтыми совиными глазами вслед за ее рукой.
— Ну… если бусы, то… что ж… Спрашивайте, — кивнула лесная нечисть и будто невзначай отступила на шаг, поправляя зеленое одеяние, напоминающее балахон из листьев.
— Ты видела чужаков? Или может знаешь тех, кто видел? Мне нужно хотя бы приблизительное количество нарушителей лесного покоя, — спокойно заговорила Велена, поправляя волосы. — Пожалуйста, расскажи все, что знаешь об этом, — говорила воительница уже легко, спокойно и деловито. Да, непривычно было брать свидетельские показания у нечисти, и родной шеф их обычно ставил ниже показаний деревенских дурачков, но… Это было в самом деле важно, а шеф… Он не боец, он — политик.
— Чужаков было много, — кикимора покрутила перед глазами ладони с растопыренными пальцами. — Два деревенских дурака точно были, мы с сестрами их морочили… зря, плохо вышло… — она покаянно опустила голову. — Трое сами перлись, сначала один, потом двое вместе. И шли будто по указке, прямо, почти не сворачивая, нас не заметили, лешему на руку наступили…
Лесная нечисть прикрыла глаза и продолжила:
— Остальные с той стороны были. Не нашенские, совсем чужие… Своим ходом не шли, нас не видели. Последний дурак ушел туда, — кикимора махнула рукой в сторону болотных глубин, — утром. Сегодня. Ночью сидел под деревом, мы его попугали маленько перед тем… Думали, догадается уйти в деревню или хоть дальше в наш лес, а он… пошел, как и те, первые… как привязанный. Дурак, что с него взять. Нельзя туда ходить и вы не ходите!
Кикимора сцапала когтистой лапкой сине-голубые бусы и будто растворилась в кустах. Марья задумчиво куснула губу.
— Хрень какая-то назревает не детская. Тем более, сами они туда идут. Не ловят наших, не бьют, не тащат… — ведьма вздохнула и посмотрела на небо. Отметила опустившееся довольно низко солнце. Незаметно и день прошел, а дома ничего не сделано. С лесной нечистью всегда так — выйдешь поутру, вернешься вечером, а то и ночью. Куда время пропадает — неведомо.
— Значит мы имеем уже десять трупов, — обманчиво спокойно проговорила Велена и тяжко вздохнула. — Нам нужно уходить, надо найти лешего, — все так же без малейшей эмоции проговорила Велена и вдруг, принюхавшись, замерла. Зов! Их приняли за очередных скрывшихся в лес придурков.
— Бежим отсюда, быстро! — рявкнула она, силясь найти след лешего. Она не готова! Совершенно не готова! И даже если ей повезет и она справится… Вероятность процентов пять, то шеф впаяет ей нарушение, и пошелестит она на каторгу…
Марья потерла ноющий живот. Ее что-то капитально беспокоило, в душе поселилось ощущение чуждости, по спине пробежался неприятный холодок. Женщина чуть вздрогнула от выкрика следовательницы и направилась обратно, к едва заметной тропе. Леший должен их ждать где-то здесь. Если не испугался рассказов о некроманте и не сбежал. С него станется, ведь собственная шкура всегда дороже шкуры чужой, как бы все рыцари ни бахвалились героизмом и спасением невинных. Да и леший не рыцарь, это лесной хранитель, ему позволительно спасать в первую очередь себя, как олицетворение леса…
Но нет, волшебная тропинка вильнула и повела за какие-то колючие кусты, подальше от чуждого болота и обитавших за ним некромантов. Сам леший показываться не собирался, ну да от него не сильно и требовалось. Свое обещание лесной хранитель сдержал честно — до заката они успевали…
Женщина обернулась и протянула руку Велене.
— Лучше держаться вместе. Случись что, одна другую удержит… от необдуманных поступков.
Велена с кивком осторожно сжала чужую ладонь. Такое впечатление, словно стоило это сделать, как в уши ударил звук далёких шагов. И они побежали.
Следовательница понимала, что убийца не должен их достать на тропе лешего. Но все равно силилась сбежать как можно быстрее. Причин было несколько. Но главным было то, что нужно было убрать подальше от возможных отступников местную хранительницу. Да, когда они наконец вырвались на опушку леса, Велена всерьез облегчённо выдохнула. Легкие отчаянно ныли.
— Вы как, Марья? Осилите такую же пробежку до вашего дома? — хрипло вопросила она, спокойно задумываясь о том, что следствие получается, мягко говоря, корявым, и если шеф кого и пришлет, то это будет соглядатай. Который будет тупо за ней наблюдать на предмет нарушаемых законов.
— Вполне, — чуть отдышалась ведьма, рассматривая сгущающиеся сумерки. До дома оставалось не так уж много. Вчерашнего непонятного чувства страха пока не было, но все нервы женщины были натянуты как струны. — Спасибо, леший! — крикнула она в лесную темноту и побежала к дому. Вряд ли бы кто-то сунулся в дом ведьмы без спросу, но имеющиеся замки остановили бы разве что только деревенский люд.
Бежалось легко. Привычная к нагрузкам ведьма только начала уставать, но дом был уже совсем рядом. Да уж, давненько она не бегала как юная девчонка, отвыкла. Иначе не затормозила бы на повороте, немного снижая скорость и давая себе передышку. Когда-то Марья бегала по лесу как олененок, но те времена прошли лет десять назад…
Внезапно по лесу прокатился смех. Нет, не смех. Хихиканье, мерзкое такое, тихое… И продирающее.
— Это не пугалки кикимор… — воительница со вздохом извлекла из-за пазухи прозрачную склянку и, глядя ведьме в глаза, четко проговорила. — Сейчас мы опять побежим, советую закрыть уши, — тихо проговорила она и с размаху шарахнула склянку об ближайшее дерево. Замерцало зелёным, а затем алым. Смех словно заглох, будто невидимого хохотуна накрыли многими слоями плотной ткани… А потом Велена подхватила ведьму под руку и они опять бежали. Прямо ко двору ведьминого дома. Осталось только забрать ещё кота и козу…
Непонятное явление пугало. Марья отбросила дикие мысли и рванула дверной замок. Отлично. За дверью оскалился нервный волкодлак. Видимо целый день он занимал себя обходом и пометкой территории, судя по резкому животному запаху. На пороге дома ведьма споткнулась о тушку зайца — добыча была принесена в дом. Ишь, заботится, наверное, косой забрел во двор, тут-то ему и смерть настала. Но почему не съел? Хищник же, одним старым супом сыт не будет…
Женщина растерянно осмотрела собственный двор. Из-за дома раздавалось гневное меканье возмущенной Машки. Правильно, ее уже давно следовало подоить, но… когда бы всем этим заниматься, если грозит непонятно что?
Ведьма распахнула дверь, на ходу подхватив задушенного зайца, и быстро вбежала в свою спальню. Рывком отбросила коврик-половичок, отодвинула доски и зашарила пальцами в пустоте. Так, вот оно! Сундучок, обитый железом, раскрылся после нажатий на нужные выступы. Марья наощупь, не глядя, достала нужную книгу. Никогда не думала, что это может пригодиться в ее захолустье, но поди ж ты…
Эта книга досталась ей, как все остальное, в наследство. И в ней было кое-что… очень мощное. Марья не знала, хватит ли у нее сил после целого дня на ногах и с пустым желудком, но решила, что хуже уже не будет. И распахнула книгу на первой попавшейся странице. Так было всегда — волшебная книга давала ответы на вопросы и подсказывала нужные заклинания, стоило только захотеть.
В этот раз ей выпал здоровенный заговор. Ведьма поднесла книгу ближе к свечке и принялась быстро, но четко и достаточно громко проговаривать слова, записанные давным давно на старом, почти забытом языке. Пламя свечи опасно замерцало, леденящий душу страх прошелся мурашками по спине и застыл холодным комком напротив сердца. На улице завыл волкодлак, где-то в доме шипел кот… Рядом послышались шаги следовательницы, но все это уже не занимало ведьму. Все ее силы были сконцентрированы только на том, чтобы дочитать заклятье и отогнать нечисть, посягнувшую на ее дом. Ее лес. Ее жизнь.
Капля крови сорвалась с носа и растеклась по странице… еще одна и еще. Слабеющие руки ведьмы дрожали, но голос оставался сильным и уверенным. Она чуть покачнулась и прислонилась боком к стене. Книга впитывала кровь как дань, проявляя новые строки. Последняя строка была написана уже красными чернилами. Нет… ее кровью…
Что-то будто растеклось по дому, заполнило его, заняло двор, вытекло наружу, понеслось по лесу, превращаясь в тонкий, но прочный щит. Разом прекратился вой и шипение, воцарилась идеальная, ровная тишина. Колкий страх, внушаемый чуждым существом, пропал, будто и не было его. Марья покачнулась и сползла по стене, роняя кровавые капли на пол. Они, кажется, отбились…
— Чтоб мне огра трахнуть… — ошалело выдохнула Велена, влетевшая в комнату при первых звуках древнего ведьминого заговора, и только под конец она смогла сорваться с места и подхватить ведьму за плечи, не теряя времени подала белый, вышитый по краям платок, — утереть кровь с лица.
— Ты сума сошла, идиотка?! — рявкнула она, резко забыв про приличия и перевела дух, пытаясь унять жжение в груди. — Так, героиня, пошли быстро на кухню, чтоб мне тебя на руках нести не пришлось!.. Или тебя на кровать уложить?
Британия стереотипно встретила Лэнса дождем. Дождь заливал летное поле, джипы, солдат в рефлектиновом камуфляже и агента Икс. Тот накинул на голову промокший капюшон: зонтики, видимо, для слабаков и отстающих в развитии видов.
Солдаты ЮНИТа обступили место посадки, стоя в позе «вольно», на их лицах застыло профессиональное безразличие. Их не впечатлил даже Боб, который помахал на прощание Лэнсу щупальцем и поднял магнитоплан в воздух. При необходимости Лэнс мог вызвать его обратно, и он бы тут же вернулся. Штаб-сержант попросил документы.
— Агент Роджер С. Уайатт, ФБР, — повторил он, проверив диппаспорт и заглянув в идентификационную карту, потом жестом опытного крупье вытащил другую, которую держал в руке до того. — Доктор Хауэлл Дженкинс, Торчвудский институт. Можете проходить. Добро пожаловать в Британию, агент Уайатт.
Икс, брезгливо протянув руку, забрал свою карточку. Торчвуд? Он работает на обе организации сразу? Второе объясняло бы его психологические проблемы, если не воспринимать их всерьез. Лэнс окоротил себя и улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка получилась искренней. Икс не обратил на это внимания.
Они прошли блок-пост. Костюм ЛвЧ, конечно, не промокал, но вода все равно намочила волосы, струйками текла по лицу.
Икс звякнул ключами. Вызывающе огромный черный внедорожник с надписью на крыле «Торчвуд», пискнув, щелкнул дверными замками. Лэнс с облегчением забрался внутрь. Опасение внушала только манера Икса водить, но в Кардиффе по-другому не выйдет — разве что взять автомобиль напрокат.
— Гаутама приказал забрать тебя в Нью-Йорк. Ты нужен там, — сказал Лэнс, когда Икс завел мотор. Он нащупал в кармане карбонизатор, хотя немедленно применять его не собирался. Достаточно отъехать подальше, ну и дождаться остановки, учитывая сверхбыструю езду Икса.
— Это не так. Пока ты находился над Атлантическим океаном, власти трех государств объявили войну, — ответил Икс и тронулся с места. Внедорожником он управлял менее уверенно, чем «фордом» организации, тем более, лобовое стекло заливало дождем, и Лэнс сжался на сидении, крепко держась за ручку двери. На дорогу смотреть не хотелось.
— Войну? Индонезии?
— Да. — Икс захихикал, рывком бросая внедорожник на обочину и обратно на проезжую часть. — Они собираются применить ядерное оружие! Для усмирения!
— Ужасный идиотизм, — выдохнул Лэнс.
Икс шевельнул бровями.
— Действительно, — сказал он совершенно другим, холодным тоном. — Это приведет только лишь к цепной реакции, массовой бомбардировке и радиоактивному заражению всей планеты, не к усмирению воюющих сторон. Хорошо, что ты это понимаешь.
— Тогда ты тем более должен вернуться, — твердо ответил Лэнс.
— Нет. Приоритеты изменились. Мы должны прекратить эту войну. Вместе. Торчвуд и Люди в черном.
Икс лихо свернул, и за окном, залитым каплями дождя, показалось море — темно-синее, с мелкими, злыми волнами. Внедорожник набрал скорость: хорошо еще, что здесь машин намного меньше, чем в Нью-Йорке. Впереди, над крышами домов, показалось знакомое по фотографиям (Лэнс пробежался по сети перед поездкой) здание Миллениум-центра, но тут Икс снова повернул, швырнул внедорожник в тупик и остановился.
Лэнс выбрался из машины и замер. В нескольких футах от бампера на брусчатке стояла собака-робот: металлическая, с антеннами вместо хвоста и ушей, на вид устаревшая лет на пятьдесят. Лэнс, не ожидая ничего хорошего, сжал в кармане карбонизатор, но собака не стала атаковать, а завиляла антенной и сказала высоким механическим голосом:
— Тебя ожидают в Хабе, хозяин!
— Окей, — сказал Икс, захлопывая дверь, и покосился на Лэнса. Взгляд его оставался все таким же презрительным, но в нем, по сравнению с первой встречей, поубавилось насмешки и прибавилось решимости. Возможно, это хороший знак.
Собака, развернувшись с едва слышным гудением, покатилась в сторону узкого переулка.
— Я проведу тебя к главному входу, — сказал Икс и указал рукой туда, куда поехала собака. — Площадь Роальда Даля. Водяная башня. Запоминай, — и пошагал сам следом за собакой, мимо пустующих столиков «Старбакса» и какого-то восточного ресторана. Дождь закончился, и сквозь тучи несмело выглянуло солнце.
Лэнс не собирался изображать туриста, но посмотреть достопримечательности всегда полезно. Он все никак не мог осмыслить то, что сказал ему Икс — о войне, о ядерном ударе. Это казалось страшным сном. Фальшивкой. Психика изо всех сил отгораживалась от информации, которая могла нарушить представления о безопасности. Лэнс прекрасно понимал причину. Это означало, что мир никогда не останется прежним. Если вообще останется.
Он поторопился за Иксом, догнал его и пошел рядом. Собака катилась впереди.
На площади, уставленной белыми фонарями-колоннами, было больше людей. Туристы, отдыхающие. Наверное, они тоже не хотели верить в то, что мир вот-вот рухнет — катались на роликах, фотографировались. Мимо пробежала робособака Бостон Дайнемикс, за ней — девочка лет восьми. Увидев собаку Икса, она затормозила и рассмеялась.
— Такая старая! Моя лучше! — закричала девочка. — Спорим, она твою обгонит?
— Спорим, твоя не сможет выстрелить лазерным лучом? — парировал Икс. — К-9! Уничтожь этого ро…
— Не надо! — вырвалось у Лэнса.
Икс обернулся к нему. Он сбросил капюшон, мотнув головой, и неожиданно стал похож на Гаутаму: то же недоуменно-замкнутое выражение лица, когда тот сомневался в правильности собственных поступков.
— Ты прав. К-9, не стреляй. Мы не можем задерживаться из-за таких мелочей, — сказал Икс. Девочка громко фыркнула и убежала, бросив им вслед что-то вроде «Троглодиты».
Собака оказалась оснащена антигравитационным подъемником: под ней зажегся синий свет, она спланировала на одну из плит у Водяной башни — и исчезла из поля зрения.
Ага! Вот как оно здесь устроено. Не дожидаясь приглашения, Лэнс шагнул на ту же плиту и едва не споткнулся о К-9.
— Прошу прощения, — сказал он, отодвигаясь подальше.
— Извинения приняты, — проскрипела собака.
Икс, конечно же, тоже забрался на плиту. И, несмотря на новости и резкое изменение планов, Лэнс ощущал странное воодушевление. Отсюда был отлично виден залив, шумела в башне вода, и даже Икс не раздражал, как раньше. Скорее, вызывал неожиданное сочувствие. Защитная реакция мозга, конечно, но так даже легче.
— Это — один из входов в Хаб Торчвуда Три, — сообщил Икс, и плита начала медленно опускаться.
— Не ожидал, что ты проведешь мне экскурсию, — улыбаясь, ответил Лэнс. А теперь Икс огрызнется…
— Это не экскурсия, а инструктаж! Запоминай!
Ну вот, ожидания оправдались. И все равно это было внушительно и красиво, пусть и не настолько, как вход в старом офисе в Бэттери или в штаб-квартиру в аэропорту Ла Гвардиа. Башня опускалась в огромный зал — судя по всему, недавно отремонтированный: слишком уж новеньким все здесь выглядело. В отличие от ярко освещенной штаб-квартиры, свет здесь был приглушенным, почти интимным. У подножья башни тек, журча, ручей. Пол медленно приближался, плита опускалась все ниже; в Хабе находилось гораздо меньше людей, чем ожидалось от такого огромного помещения. Человек в шинели времен Второй мировой — их главный, капитан Харкнесс, — помахал Лэнсу, или Иксу, а может, им обоим.
Икс лениво поднял руку в ответном жесте.
— Гвен Купер, — первой представилась женщина, которой не было в досье. Лэнс пожал ей руку: крепкое, уверенное рукопожатие. Открытая улыбка, но оценивающий, скользкий взгляд: доброжелательность, прикрывающая агрессию, агрессия, маскирующая неуверенность. Это их агент Бут, совестливый убийца. Харкнесс, наверное, мобилизовал ушедших на покой сотрудников.
Рукопожатия, рукопожатия. Икс стоял в стороне, спрятав руки за спину, словно ребенок, которого застукали за кражей конфет.
Джек Харкнесс разглядывал Лэнса слишком пристально. Это даже создавало дискомфорт, и Лэнс, встретив его взгляд, приподнял брови. Невербальный вопрос.
«В чем дело?»
Джек примирительно улыбнулся и отвернулся к Иксу, как бы отвечая: «Все в порядке».
Но потом Лэнс то и дело ловил на себе его взгляды. Это не было похоже на желание завести интрижку (он читал досье на главу Торчвуда Три), скорее — на попытку вспомнить приятеля детства много лет спустя, когда лицо кажется вроде бы знакомым, но может, и нет.
— К-9 подчиняется тебе, парень? — спросила Гвен у Икса. — Ты Дженкинс, верно?
— Я доктор Дженкинс, — поправил ее Икс.
— Да хоть доктор Джекилл. Клайд говорил, эта собака может взломать правительственную сеть и перехватить управление ракетными шахтами.
Джек Харкнесс с умилением наблюдал за этой сценой. Видимо, Икс действительно долго здесь работал. Интересно, как у Харкнесса получалось управлять подобным подчиненным? Гаутама вел себя так, что его приказы хотелось выполнить — пассионарность, харизма, способность вести за собой; вероятно, руководитель Торчвуда тоже обладал похожим умением, пусть и пользовался для этого другими приемами.
Икс одарил Гвен взглядом ученого, разглядывающего особо интересный случай мутации дрозофилы.
— Ответь ей, К-9.
— Подтверждаю, — отозвалась собака. — Я могу проникнуть на правительственный сервер и перехватить управление. Хозяин?
— Ты считаешь, это рациональное решение? Так можно предотвратить бомбардировку?
— Существует несколько вариантов оптимальных решений, хозяин. Это один из них.
— Действуй, — бросил Икс. К-9 покатилась к ближайшему терминалу. За спиной шумно вздохнул еще один сотрудник Торчвуда, Дэвидсон, и пробормотал:
— Ну, Гвен, хорошо бы твоя идея сработала.
— Сработает, если не будешь бубнить К-9 под антенну.
— Осуществляю вход на удаленный сервер через усилитель сигнала, — сообщил К-9.
Три страны объявили войну, говорил Икс. Лэнс крепко переплел пальцы, следя, как К-9 вызывает на мониторы окно за окном, как проматываются полотнища кода. Три, не одна Британия. Соединенные Штаты тоже. И Япония, в которой тоже есть ЛвЧ, но нет Торчвуда.
Лэнс достал комм и набрал номер Гаутамы.
— Ты на месте? — Гаутама взял трубку после первого же гудка. Боб доложился о прибытии, но напарник все равно ждал звонка — от него лично. Лэнс потер щеку, пытаясь унять чувство неловкости. Нужно было позвонить еще тогда, когда они выехали из аэропорта.
— Да. Мы собираемся перехватить управление ракетными шахтами.
На другом конце линии повисло молчание.
— Мы уже пытались, — проговорил после паузы Гаутама. — Это было первым нашим решением, когда президент объявил о начале полномасштабной войны. Вторым было задействовать лобби в вооруженных силах. Саботаж. Управление ракетами находится на сервере, не подключенном к общей сети, и мы воспользовались услугами посредника. Но контакт оказался разорван немедленно. И мы потеряли связь с нашими агентами в генштабе.
Холодок прокатился по спине. Лэнс сглотнул.
Потом с громким электрическим треском выключился терминал.
— Ответ отрицательный! — раздался механический голос К-9. — Связь с сервером принудительно разорвана.
— В Торчвуде то же самое, — сказал Лэнс. Он огляделся: недоверие на лице Гвен Купер, отчаяние — у Дэвидсона, хорошо скрываемая злость — у Харкнесса. А где Икс?
Потом Лэнса дернули за руку. Икс подошел сзади и не церемонясь вытащил у него комм, преодолев даже отвращение к прикосновениям.
— Прекратить поиски. Это нерационально, — приказал он К-9 и поднес комм к уху: — Да, это я. Да. Логично. Нет, это не сработает. Потому что ты сам знаешь, что не сработает. Предлагаю план «Внешняя угроза». — Он помолчал, слушая голос Гаутамы, который еле слышно гудел в динамике. — Есть. Орегон. Помнишь? — Икс захихикал, и это, как всегда, выглядело внезапно и устрашающе. — Да, так и есть. Действуем.
Он выключил связь, машинально сунув комм Лэнса себе в карман.
— Ты, надеюсь, собираешься поставить меня в известность, о чем вы договорились? — спросил Харкнесс.
— Наша организация пыталась провести саботаж, используя своих агентов в генштабе, — вставил Лэнс. — Мы утратили с ними связь. И контакт с сервером оборвался, как будто военные ожидали попыток их остановить.
— Вот ублюдки, — сказала Гвен, потом повысила голос: — Ублюдки! Джек, это надо остановить! Нужно в Лондон! Взять этого мудака Чоудари и… Нет, мы проведем трансляцию, чтобы все узнали… Заставим его признать…
— Внешние камеры! — вдруг выкрикнул Дэвидсон.
— Принимаю входящее сообщение, — сказал К-9. — Включить звук?
— По крайней мере, на этот раз они решили нас не взрывать, — медленно отозвался Харкнесс, подходя к работающему терминалу в углу. На всех его экранах мелькали размытые из-за камуфляжа фигуры солдат. Они ставили оцепление. — Наверное, мэр устроил скандал: слишком дорого восстанавливать площадь. Включай, К-9.
По Хабу прокатился женский голос:
— …изолированы! Попытки выйти из помещения будут расценены как нападение! Оставайтесь на своих местах, и никто не пострадает!
Харкнесс глубоко и устало вздохнул.
— Так что там у тебя? Что вы решили? — спросил он у Икса. Тот словно только этого и ждал, быстро ответил:
— Мне нужно попасть в хранилище. Я возьму К-9 и агента Эс.
— Я бы лучше отправился с тобой, — проговорил Харкнесс, пристально глядя на Икса. Проницательность, рожденная опытом и собственным умением: руководитель Торчвуда скорее всего не ошибался в своих подозрениях, но воевать с Иксом не мог даже он.
— Нет. Оставайся здесь. Это не займет много времени. — Икс обернулся к Лэнсу и скомандовал: — Следуй за мной!
И Лэнс (из любопытства, не из послушания) последовал.
***
На страдающих клаустрофобией хранилище Торчвуда произвело бы гнетущее впечатление. Они долго спускались — сначала на лифте, потом пешком. К-9, еле слышно гудя, спланировал в лестничный колодец и потом ждал их внизу. Высокие потолки не спасали положение, и Лэнс порадовался, что все его немногочисленные фобии не касаются темных замкнутых пространств.
Икс вручил ему фонарик, а про комм явно забыл. Лэнсу было даже интересно, вспомнит ли он и как отреагирует, если комм зазвонит, так что не стал напоминать. Как обычно в чрезвычайных ситуациях, голова работала ясно и быстро, но поверхностно; мозг порой пытался задуматься о том, что их ожидает и чем именно попытается воспользоваться Икс, но адреналин отгонял тревогу прочь.
Фонарик, хоть и светил ярко, все-таки не мог разогнать царившую в хранилище темноту. Первым же делом взгляд Лэнса наткнулся на разбитую бутылку с «черным маслом», к счастью, давно высохшим — паразит не нашел хозяина и умер. Но вторая бутылка, видимо, с тем же содержимым, оказалась цела и без предупреждающих знаков. Абсолютная безалаберность. Обломки сонтаранских энергоколлекторов, разбитый суперкомпьютер класса «Орак», даже серводроид аркиллийцев без нижней части туловища — и все это свалено безо всякой системы и охраны. Лэнс светил себе под ноги, чтобы не наступить на что-нибудь и не оказаться потом в лазарете. Хотя что уж теперь. Может, назавтра и лазаретов не останется.
— Можешь включить дополнительное освещение? — спросил он у Икса. Тот, невидимый в полутьме, хмыкнул.
— Могу. Но не буду. Мне нравится темнота.
К-9, осторожно объезжая груды обломков, катился впереди.
— Нравится? — осторожно спросил Лэнс.
— Да. Я почти всю жизнь провел в темноте. Она помогает скрываться, а противника, прячущегося в ней, можно услышать или обнаружить сканером.
— Логично.
— Меня трудно заподозрить в нелогичности, — снисходительно отозвался Икс.
Возможно, Лэнс и сомневался, что сможет ему помочь, да и в целом не слишком-то хотел возвращаться к прежней профессии, но странный порыв заставил его попытаться наладить контакт. Задать Иксу вопрос, на который в целом не ждал никакого ответа. Опять огрызнется или бросит высокомерную реплику, не несущую смысловой нагрузки.
— Ты всегда работал на обе организации сразу?
Икс повернул к нему голову. В слабых отблесках фонарика виднелись только его очень светлые глаза и длинные пряди волос.
— Не всегда.
— А на какую начал работать первой? — спросил Лэнс.
Икс рассмеялся, запрокинув голову, луч его фонаря запрыгал по потолку.
— На другую. Ты о ней не знаешь. Это было очень давно.
— Джек? — выкрикнул кто-то из темноты. Следом за голосом вдалеке мигнул свет. Да, ведь Харкнесс говорил что-то о сотруднике внизу. Мистер…
— Мистер Лэнгер? — отозвался Лэнс, вспомнив. — Нас направил к вам капитан Харкнесс. Я — агент Эс, со мной агент Икс.
— Окей, понял, подходите сюда, — донесся ответ. К-9 заторопился, поехал быстрее, словно настоящая собака, услышав голос хозяина. Лэнс направил фонарь вперед: если глаза не лгали, то хранилище перегораживало что-то большое и металлическое, хотя отсюда нормально разглядеть, что именно, не получалось. Возле этой преграды стоял человек — мистер Лэнгер. Точнее, виднелся его фонарик.
— К-9! Просканируй хранилище и сообщи, где находятся предметы из кремния инопланетного происхождения! — громко приказал Лэнгер.
— Слушаюсь, хозяин! — ответил К-9. Лэнс зажмурился: из морды робота вырвался алый луч, метнулся назад, резанув по глазам, потом вперед. — Подтверждаю: инопланетные предметы из кремния обнаружены. Они находятся внутри летательного аппарата, расположенного прямо за вами.
Так это космический корабль! Лэнс вдруг ясно увидел его даже в слабом освещении: очертания, казавшиеся раньше мешаниной светлых и темных пятен, сложились во фрагмент диска, край «тарелки». Небольшой корабль, разведывательный скорее всего. Как он попал так глубоко под землю?
А еще Лэнс увидел, что Лэнгер возле корабля не один. За его спиной виднелась еще одна фигура, чуть ниже ростом и заметно плотнее. Этот человек молчал и, кажется, вообще пытался спрятаться за Лэнгером. Лэнс достал оружие, хотя что-то в позе незнакомца говорило: он не опасен. Он боится, а не пытается затаиться и напасть.
— Эй, умник, почему ты не включил свой межпланетный фонарик? — спросил Лэнгер, явно обращаясь к Иксу. Теперь, когда они подошли совсем близко, луч фонаря позволил разглядеть его — темнокожий, помладше Лэнса, с живым и умным лицом хитреца. А за его спиной прятался…
— Зак! — выдохнул Лэнс. — То есть… доктор Эдди!
Икс что-то ответил Лэнгеру, тот рассмеялся, но Лэнс, не веря глазам, все разглядывал давнего, очень давнего (хоть и не слишком близкого) знакомого. Пациента. Коллегу.
— Свитс? — осторожно уточнил Зак. — Это действительно ты? На этот раз?
— Да, да! — Лэнс сунул карбонизатор обратно в карман, схватил Зака за руку и потряс; все-таки легкое расстройство аутического спектра позволяло подобные прикосновения, хотя Зак осторожно высвободил ладонь. — Я думал, ты сбежал из больницы.
— Я не сбегал. Меня забрал Джек, очень давно. Предложил работу. Потом мы просто… закрепляли мой статус. И я не мог не помочь. Говорили, ты погиб.
— Это клон, — сказал Лэнс. — Служба в той организации, в которой я работаю, требует полного отказа от прошлого, а мертвому это проще всего. Я недавно видел Ходжинса, он…
— Вы уже закончили с ритуальным обменом воспоминаниями? — перебил его Икс. — Достать тебе кости, Закария?
— Он совсем как доктор Бреннан, правда? — пробормотал Зак, чтобы Лэнс услышал, и добавил громче: — Да.
Тогда Икс нажал что-то на своем браслете, из него вырвался золотистый луч, окутавший его световым коконом. Сразу стало гораздо лучше видно. Над головой нависал край космического корабля, а стеллажи, пустые, без коробок и обломков, жались к стенам. Перед входным люком кто-то расчистил площадку, как будто готовился к этому дню.
Лэнгер разглядывал летающее блюдце с жадным вниманием, потом вытащил из кармана что-то вроде блокнота и, то и дело бросая взгляды на корабль, начал зарисовывать его.
— Со светом вообще классно, спасибо, — сказал он. Икс презрительно дернул плечами.
— К-9! — приказал он, протянув собаке руку. — Вантуз!
Лэнс моргнул. В собачьем боку открылось отверстие, оттуда выехала «рука»-манипулятор, сжимающая… вантуз. Черно-желтый, новый, на короткой ручке. Икс забрал его и взбежал по короткому пандусу к люку. Потом он сделал то, чего Лэнс ожидал меньше всего: облизнул пальцы и провел ими по ободку вантуза.
Совсем не похоже на ОКР.
Тем временем Икс приложил вантуз к круглому сенсору возле входа и, повертев кистью, сдвинул его в сторону. Быстро, словно бы наугад, вытащил два провода и закоротил их.
Люк открылся почти мгновенно, с едва слышным свистом. Зажегся свет; корабль словно ждал, когда его откроют, не ослабляя бдительности ни на миг. Икс подхватил пакет, стоявший за порогом, и бросил его Заку.
Тот поймал пакет, выронив фонарь.
— Здесь все? — спросил Зак.
Интересно, что это за кости и зачем они Заку? Вопрос, как Икс так легко открыл корабль, Лэнса не волновал: судя по данным о представителях его вида, они обладали потрясающей инженерной интуицией и знаниями. Но кости, которые лежали за дверью космического корабля? Икс, который так вовремя сюда попал?
— Да, — ответил Икс. — Теперь быстрее возвращайся в лабораторию.
Подобрав фонарь, Зак развернулся и торопливо пошагал обратно. Луч его фонаря запрыгал по стенам хранилища.
— Что мы здесь делаем? — спросил Лэнс.
Карандаш Лэнгера шуршал по бумаге. Золотистый ореол вокруг Икса начал тускнеть. Темнота сжималась, подползала ближе, как живое существо. Только из люка корабля светило ярким и белым.
— Мне понадобится кое-что внутри, — ответил Икс. — К-9! Следуй за мной!
И шагнул внутрь. Собака, въехав по пандусу, тоже нырнула в люк.
— Нет, постой! — выкрикнул Лэнс. — Ты должен объяснить, что собираешься делать!
Конечно, Икс и не подумал останавливаться. Чего еще стоило ожидать? Лэнгер зашуршал бумагой, пряча блокнот.
— Думаю, агент Свитс, нам тоже стоит зайти внутрь, — сказал он.
У Лэнса перехватило горло.
— Откуда вы знаете мое имя?
Лэнгер примирительно улыбнулся.
— Наткнулся случайно, когда искал информацию о докторе Эдди. Ничего личного, но, наверное, раз вы все бросили, что у вас было, это дело всей жизни. Круто, когда можешь заниматься любимым делом постоянно.
— Вы художник? — спросил Лэнс, поднимаясь по пандусу. Внутри было тепло, даже жарко. Голые стены, металлизированный полимер, чистая, без примеси эстетики функциональность. Чей же это корабль?
Лэнгер, оглядываясь, шел позади.
— Ага, художник. Но это так, хобби, на комиксах не заработаешь, пока не станешь известным. А в Торчвуде хорошо платят.
— Одна моя знакомая художница занималась реконструкцией внешности погибших по черепам, — сказал Лэнс. Полимер стен на ощупь был очень гладким, как будто отполированным, но не блестел. Коридор все тянулся; они как будто прошли весь корабль насквозь, но он не кончался, как будто места внутри было больше, чем снаружи.
— А, Энджела Монтенегро, — отозвался Лэнгер.
Ну конечно, он знает. Наверняка прочитал всю информацию, которую мог, о команде. Сотрудники Торчвуда, конечно, могли казаться безрассудными аматорами, но их выбирали за острый ум и умение быстро принимать решения. Не стоит недооценивать Лэнгера, да и других тоже.
— Правильно. Она.
Коридор разветвился, но свет горел только в одном проходе, и Лэнс выбрал его. Потом до него донесся голос К-9:
— Подтверждаю, хозяин!
Лэнс ускорил шаг. Коридор оборвался, закончившись большим круглым залом. Командный пункт. Мониторы. Сенсоры. Разъемы. Никаких кресел, никаких ручек или тумблеров: значит, существа, построившие корабль, не были гуманоидами. Несколько компьютеров возле входа выглядели, как после налета пиратов: провода наружу, дыры на тех местах, где явно что-то находилось раньше, — но остальные были целыми.
К-9, высунув из морды длинный зонд, погрузил его в один из разъемов.
Икс стоял в центре зала, сложив за спиной руки. Он напоминал капитана пиратского корабля — халат, похожий на камзол, дреды, — не хватало только треуголки и попугая на плече. Впрочем, с ролью попугая успешно справлялся К-9. И с ролью остальной пиратской команды, судя по всему.
— Класс! — выдохнул за спиной Лэнгер.
— Третий маневровый двигатель! — металлическим голосом заявил Икс.
— Подтверждаю, хозяин! Двигатель функционален!
— Контроллер гравитации!
— Подтверждаю…
Сердце вдруг ухнуло куда-то в живот и оттуда быстро-быстро застучало. Это был не страх, а предчувствие. Когда подсознание уже сложило все факторы и сделало вывод, нейроны провели тайное голосование и вот-вот объявят победившее решение, но сознание пока что отказывается признавать его правильность.
Лэнс знал, что именно хочет сделать Икс, но не хотел признавать, что это возможно.
— Ты же не станешь поднимать этот корабль в воздух? — спросил он осторожно.
Икс бросил через плечо выразительный взгляд и снова отвернулся к мониторам.
— Системы основного вооружения!
— Ответ отрицательный, хозяин! Основное вооружение демонтировано!
Икс крепче сжал за спиной пальцы.
— Разумно. Торчвуд не стал рисковать, — пробормотал он. — К-9! Активируй резервную дезинтегрирующую пушку и мультистаннер!
— Слушаюсь, хозяин!
По мониторам помчались длинные полотнища строчек. Икс шагнул ближе, прищурился, словно успевал все читать. Наверное, и успевал.
— Не делай этого! Это безумие! — выкрикнул Лэнс.
Зашуршал карандаш: Лэнгер снова взялся за блокнот. Это начинало раздражать, но Лэнс понимал: для него — это способ успокоиться. Собраться с мыслями.
— Подтверждаю, — неожиданно отозвался К-9. — Мои прежние хозяева никогда не отдавали мне настолько безумных приказов.
— Это ложь, и ты это знаешь, — сказал Икс и захихикал.
— Это не ложь. Это допустимое преувеличение.
— Чего ты этим добьешься? — спросил Лэнс. — Хаб разрушится! Погибнут люди!
Икс дернулся. Его плечи сжались, словно он ожидал удара, но тот так и не последовал.
— Мы создадим иллюзию внешней угрозы, которая заставит людей сплотиться, — сказал он. — Гаутама одобрил этот план. Расчет показал восемьдесят семь процентов положительного исхода: самая высокая вероятность, если сравнивать с остальными вариантами. Люди не погибнут. Хаб не пострадает. К-9! Проложи курс наверх так, чтобы причинить минимум вреда для разумных существ!
— Это вообще возможно? — спросил Лэнгер. Он сидел, прислонившись к стене, и крепко сжимал в руках блокнот. Его лицо казалось удивительно спокойным и расслабленным.
— Подтверждаю, хозяин! Это возможно. Однако могут пострадать памятники архитектуры.
— Игнорируй этот фактор! Первый маневровый! — сказал Икс, и одновременно с ним Лэнгер произнес:
— Да наплюй на памятники, К-9, стартуй!
— Слушаюсь, хозяин! — ответил К-9, и у Лэнса вдруг пол начал уходить из-под ног. Корабль вздрогнул, зашевелился, словно подводный монстр, и начал двигаться в сторону. Потом Лэнса замутило, голова от перегрузок резко клюнула вниз.
— Инерционный компенсатор! — приказал Икс, выпрямившись. Он еще больше походил на капитана — возможно, даже капитана Ахава. Казалось, если закрыть глаза, его фигура отпечатается на обратной стороне век, как будто Икс горел.
Пол снова вернулся на место, и тяжесть прошла. Лэнс отошел к стене и оперся о нее рукой; гладкая поверхность не внушала особой надежды на то, что за нее удастся удержаться, но немного успокаивала. Правда, движения теперь вообще не ощущалось. Корабль будто замер на месте.
— Эта штука лежала под землей больше полусотни лет. Почему она до сих пор действует? — спросил Лэнгер. — Я думал, он давно вышел из строя.
— Этот корабль может лежать в стазисе несколько тысяч лет без потери функциональности, — бросил Икс. — К-9! Когда корабль преодолеет поверхность грунта, поднимайся на двести метров и следуй восточным курсом, полградуса на север. К Лондону.
Потом верхние мониторы, до того темные, зажглись. На них было небо, и солнце, и море. И развалины чего-то большого.
— Ого! Это же Миллениум-центр! — воскликнул Лэнгер.
Корабль поднимался все выше. Дымящиеся развалины стали меньше, небо на мониторах наклонилось, солнце перебежало в другой угол.
— Следую по указанному курсу, — сообщил К-9, и тогда город внизу расплылся, размазался и исчез, сменившись зеленым, серым, цветным.
— Здорово, — сказал Лэнгер. Он широко улыбался. — Всегда мечтал попасть на «летающую тарелку». Потом я понял, что инопланетяне обычно приносят только проблемы, но и так неплохо. Эй, Дженкинс! Что мы будем делать в Лондоне?
— Угрожать, — ответил Икс.
— Докладываю: зафиксировано присутствие других летательных аппаратов, двигающихся параллельно нашему курсу, — сказал К-9. — При неисправном защитном экране это может создать проблемы.
— Увеличь скорость. Оторвись.
Радость вместе с адреналином циркулировала по венам: катастрофический диссонанс с мыслями о неминуемой гибели. Лэнс молчал. Надо бы остановить этого безумца, уговорить не делать то, что он решил, но язык почему-то не поворачивался. Это неразумно и даже глупо, это недостойно профессионала. Лэнс набрал в грудь воздуха, чтобы сказать что-нибудь убийственно точное, то, что сработает.
— Не надо, — вмешался Лэнгер. — Пускай. Думаю, Дженкинс знает, что делает. Он как Доктор.
— Что за Доктор? — выдохнул Лэнс. В общем-то, и нужная фраза не придумалась, так что не жаль. Потом он вспомнил, что о Докторе говорила Эл и, кажется, еще кто-то.
Икс громко фыркнул.
— Доктор, мой хозяин. Бывший хозяин. Хозяин всегда, — ответил К-9 и завилял хвостом-антенной. — Докладываю: летательные аппараты выходят нам на перехват. Контакт через тридцать секунд.
— Мы далеко от цели?
— Достигнем центра Лондона через три минуты.
— Тогда маневрируй, уклоняйся от атакующих. Если будут стрелять — уничтожь ракеты мультистаннером.
Солнце и земля заплясали на мониторах, водя друг вокруг друга хаотические хороводы. У Лэнса было нормально с равновесием, и морской болезнью он не страдал, но смотреть на это было выше его сил.
— А Гаутама как же? Он тоже поднял в воздух корабли — наши, нашей организации? — спросил он. — Это же деконспирация! Мы выдадим себя, только и всего.
— Ты очень глуп, человек, — ответил Икс. — Гаутама воспользуется кораблем, который нельзя связать с ЛвЧ. Гораздо более внушительным. Какая жалость, что этот так мал! Крусибл бы сработал лучше.
Солнце совершило на мониторах очередной кульбит и встало.
— Мы на месте, хозяин. Готов к исполнению других безумных приказов, — сообщил К-9.
Икс подошел к одному из мониторов. Сбоку казалось, что он улыбается, но, присмотревшись, Лэнс понял, что это судорожная гримаса, не улыбка.
— Наведи пушку на резиденцию премьер-министра и включи громкую связь.
Лэнгер громко вздохнул. Лэнс чувствовал, как внутри, где-то в районе желудка, сжимается тугая пружина. Ладонь, прижатая к стене, стала влажной, и он вытер ее о пиджак.
— Исполнено, хозяин, — скрипнул К-9. — Я бы не советовал…
Икс наклонился к пульту и громко, отчетливо произнес, делая между словами странные паузы:
— Ваша планета захвачена. Ваша страна находится под нашим контролем. Сдавайтесь, или будете у-нич-то-жены! Если ваши самолеты продолжат атаковать, мы у-нич-то-жим резиденцию вашего руководства! Немедленно!
Он отшатнулся от пульта, зажав рот ладонью.
— Летательные аппараты продолжают атаковать нас. Еще девять минут, и мультистаннер перестанет успевать деактивировать ракеты! — сообщил К-9. — Хозяин?
— К-9, — начал Икс глухо. — К-9…
Потом его ноги подогнулись, и он упал на четвереньки, громко и сипло дыша.
Пружина в животе у Лэнса рывком развернулась. Все вдруг встало на свои места. Это же так просто, так очевидно! А он снова совершил глупую, самоуверенную ошибку. Это не ОКР. Это ПТСР. Отлично замаскированное, но не стоит этим утешаться.
— Эй! — раздался голос Лэнгера. — Эй, Каан, ты в порядке?
Лэнс опустился рядом с Иксом на колени. Тот держался за пол, словно боялся упасть еще ниже. Тяжелое дыхание. Паника. Дезориентация. Разлад конативной и когнитивной сфер. Лэнс заглянул Иксу в лицо. Тот жмурился, крепко сжимая губы. И побледнел как полотно.
— Что с ним? — спросил Лэнгер. Он оказался рядом, обеспокоенно склонился над ними, но блокнота из рук так и не выпустил.
— Ретравматизация, мистер Лэнгер, — ответил Лэнс. — Он переживает заново травматические события. Шок.
— Клайд. Меня так зовут.
— Хорошо, Клайд. Каан — это его имя? Он сам так тебе назвался?
Огромная проблема: Икс никому не доверяет. Нельзя успокоить его прикосновением. Нельзя утешить его — не сработает, он не верит в утешение. Эмоциональную сферу вообще не стоит привлекать. Психологическое сопровождение, соответственно, отпадает.
— Да, сам. И доктор Эдди знает его под этим именем.
Ага, ну хоть что-то.
— Каан! — мягко, осторожно позвал Лэнс. — Каан! Можно мне тебя так называть?
Икс, шумно выдохнув, кивнул.
— Это мое имя. Логично меня… так называть, — произнес он четко: концентрировался на разговоре, стараясь отстраниться от травматического переживания. Зал заливало ярким белым светом, и Икс сидел в самом центре. Свет!
— К-9, ты можешь приглушить освещение? — спросил Лэнс.
— Подтверждаю. Могу.
Стало гораздо темнее. Комфортнее для Икса, да и Лэнс почему-то почувствовал облегчение. Теперь надо действовать с умом. Акцентировать внимание на рациональных доводах.
— Ты ведь таймлорд. Ты сможешь справиться с этим.
Икс (Каан? Новое имя — старое, скорее всего, — пока плохо вязалось с ним) неожиданно расхохотался. Истерика? Нервный срыв?
— Таймлорд? — пробормотал он, на этот раз совсем неразборчиво. — Я? Таймлорд!
Он попытался подняться на ноги, но не удержался и упал бы, если бы Лэнс и Клайд не подхватили его. Но он тут же стряхнул их руки и сел.
— Какая глупость, — сказал Икс. — Я. Не. Таймлорд. Это оскорбительно.
— В нас продолжают стрелять, хозяин! — вставил К-9.
— Я… должен… — Волна травматического шока снова нахлынула на Икса, и Лэнс быстро перехватил инициативу. Кем бы он ни был, Икс считает себя более развитым и разумным, чем люди. В этом и крылся ответ. Саморегуляция!
— Каан, ты же понимаешь, я — обычный человек, а ты — сверхразумный инопланетянин. Чтобы тебе можно было помочь, ты должен пойти мне навстречу. Должен сказать, в чем дело, иначе я никогда не смогу разобраться, что же с тобой творится.
Корабль вздрогнул. Икс тоже.
— Лэнгер, — пробормотал он. — Прикажи К-9 стре…
Он зажал рот ладонью, и Лэнс все-таки обнял Икса за плечи. Тот сжался в плотный напряженный комок: сплошной нервный спазм.
— Скажи, что все-таки случилось, — проговорил Лэнс. — Почему ты не можешь… причинить вред? Это не блокировка синапсов, не фобия. Это твоя внутренняя установка. Ты сам ее создал. Но почему?
Икс дернулся, пытаясь вывернуться, потом сдался и тяжело привалился к Лэнсу. Клайд зашелестел бумагой, и на этот раз звук успокаивал, хотя лучше бы он не рисовал, а помог К-9 разобраться с ситуацией.
— Я… видел… все время… и пространство, — еле слышно проговорил Икс. — Там слишком много… вреда. Насилия. Смерти.
— Ты боишься смерти?
— Нет, нет. Смерть — это только новое переживание. Небытие. Покой. Но боль и страдания бессмысленно ужасны.
Время как будто остановилось. Лэнс смотрел Иксу в лицо, тот жмурился, кривя губы в болезненной улыбке. Его лицо казалось одновременно юным и бесконечно старым.
Где-то за пределами сознания послышался голос Клайда, но Лэнс не мог отвлекаться. Раньше бы он не поверил Иксу, решил бы, что это нарушения психики, но сейчас он повидал и узнал слишком многое. Такое возможно. Возможно всякое.
— Твое сознание пострадало от переизбытка негативной информации, — сказал он.
— Я знаю. Это… очевидно.
Обычный милый сарказм — ему точно лучше. Но если Икс снова задумается о том, чтобы приказать К-9 стрелять, все пойдет по новому кругу.
— Но ведь ты постоянно причиняешь вред, даже тем, что живешь. Ты причиняешь вред, например, себе. Тем людям, которые пострадали, когда мы поднимались. Летчикам, которые стреляют в нас. Это жизнь! Это нормально и естественно.
— Себе, — повторил Каан. — Себе… причинил. — Он рассмеялся, а может, закашлялся. — Полностью изменил свое… будущее. Уничтожил… свои шансы. Свою… эмоциональную привязанность. Любовь. Но так правильно, так надо, я сам сделал этот выбор.
— Ты должен понять, что любой выбор неправильный. Нет единственно верного решения, которое не станет для кого-то неприятным, — сказал Лэнс. — Это жизнь. Это социум. Ты должен всегда оценивать риски, но эти самые риски все равно останутся, их не избежать.
Каан вдруг оттолкнул его — довольно сильно, Лэнс едва не упал, — и поднялся на ноги.
— К-9, — начал он, но тут вмешался Клайд.
— Я уже выстрелил. Приказал К-9 вмазать по Даунинг-стрит, пока вы… решали проблему. Оттуда и так все сбежали.
Лэнс тоже встал. Левая нога затекла, и на нее было не опереться, он попрыгал на одной ноге к стене, чтобы не упасть.
— Окей, Лэнгер, — с заметным облегчением произнес Каан. — Теперь будем ждать. Корабль должен оставаться на месте, пока люди не перестанут заниматься идиотизмом.
— Но ты же в курсе, что нам придется как-то выбираться отсюда? — спросил Клайд. — Мы же не можем играть в мексиканскую дуэль вечно. Я вот, например, банально хочу поссать. Тут есть туалет? Думаю, даже инопланетяне должны ходить в уборную.
Каан поднял руку и указал на браслет.
— Мы можем… выбраться отсюда немедленно, — сказал он. — Я даже разрешу вам коснуться меня. Ненадолго. К-9! Я заберу тебя перед наступлением кризиса. Действуй по обстоятельствам.
— Слушаюсь, хозяин! Это был твой самый безумный приказ, — ответила собака и завиляла хвостом.
— Мой — да. Доктор отдавал гораздо более безумные. Держитесь за мои локти. Мы отправляемся, — сказал Каан и начал набирать что-то на пульте браслета.
Лэнс осторожно взялся за его руку. Вокруг них начало сгущаться голубое, холодное сияние.
Костикова растерялась от такой реакции. Но и успокоилась мгновенно. Хмыкнула, подтянула бриджи, полезла в кабину. И Лена, поспешно отскочившая с травы на дорогу, забралась на своё сиденье. Когда Кузьма тронул машину с места, поинтересовалась:
— Так у вас змеи водятся?
— А как же. И змеи, и птицы, и зверьё всякое. Зайцы, лисы, волки. Медведи, опять же. Малины урожай богатый намечается, ох, расплодится их. Как в тот год, когда учителку из Песков медведь задрал. Помнишь, Таньша? — Парень оглянулся, и скуластое лицо его неожиданно расплылось в улыбке.
Лена недоверчиво уставилась на него.
— Учительницу медведь разорвал? Что же в этом смешного?
— Да медведи, они озорники такие. Задерёт скотину и нет, чтобы целиком сожрать, вымя выест и бросит. Вымя у учителки знатное было, да… Зазря она перед женатыми мужиками его заголяла.
— Городская, законов наших не знала, — хмуро ответила Варламова. — Позволили бы ей дольше пожить, глядишь, пообвыкла бы.
— Не выпала ей судьба долго жить.
Шутят они так, что ли? Уточнят Лена не посмела. И Костикова лишь хмыкнула неопределённо, полезла в рюкзак, нашла сигареты и зажигалку. Щёлкнула, выпустила сизую струйку дыма в окно. Кузьма покосился неодобрительно на соседку, качнул головой:
— Нехорошо ты делаешь. Ни к чему табаком травить.
— О, заботливый выискался. Что это тебя моё здоровье волнует?
— Меня своё волнует. Убери папироску.
— Анжелика, в самом деле, — поддержала и Варламова. — Не нужно курить. У нас в деревне это не принято.
— Да я не выдержу без сигарет!
Но Кузя продолжал гнуть своё:
— А говорила — Ангел. Я и вправду поверил. Такая чистенькая, светленькая, красивая, пахнет, как цветок.
Анжела смерила его взглядом, оценивая бугрящиеся под рубашкой мускулы, широкие плечи. Осталась довольна осмотром, усмехнулась.
— Я не только на вид и на запах вкусная. На вкус тоже ничего. Хочешь попробовать?
— Да ты, верно, от табачища прогоркла насквозь?
Лицо у парня было такое простецки-деревенское, что заподозрить его в намеренном оскорблении не получалось. Костикова поморщилась, сделала ещё две затяжки. Вздохнула:
— Уговорили, не буду курить! Настоящим ангелом заделаюсь. Только, дядя Кузя, за тобой теперь должок. Ловлю на слове.
Лена скривилась брезгливо, услышав такой вульгарный намёк. Понял ли его Кузьма, неизвестно, но Татьяна поняла наверняка, улыбнулась многозначительно:
— О, Кузьма своё слово держит, будь уверена!
Более не раздумывая, Анжела щелчком отправила сигарету за опущенное стекло дверцы. И тут же сама чуть не ткнулась носом в лобовое. Машина затормозила так резко, что даже сидевшие сзади Лебедева и Варламова вынуждены были уцепиться за спинки кресел.
— Ты что, офигел?!
Не отвечая, Кузьма передёрнул рычаг скоростей, сдал назад. Выскочил из машины, пошарил в траве на обочине. Выпрямился, победно сжимая в пальцах тлеющий окурок. Затушил, сунул в карман рубахи. И умостившись вновь за руль, назидательно объяснил Костиковой:
— Тут не город, Ангел. Лес портить негоже.
— Да не загорелся бы он, — запротестовала та.
— Может, и не загорелся бы. А портить — негоже.
Накатанная дорога неожиданно вильнула влево, огибая ставшую на пути светленькую берёзовую рощу. Но Кузя поворачивать не стал. Сбросил скорость, осторожно съехал на едва заметную в густой траве колею. Машину тряхнуло, и девчонки, начинающие клевать носами, разом очнулись. А в следующую минуту Татьяна испуганно вскрикнула:
— Стой! Ты что, гатью ехать хочешь?!
— Да там сухо. Я ж по ней за вами ехал.
— При чём тут «сухо»? Гатью я не поеду!
Кузьма остановил машину, обернулся.
— Так что, в объезд? Это ж крюк в сто вёрст. Думаешь, они…
— Кузьма!
В голосе Варламовой так явственно сквозило отчаяние, что спутницы удивлённо переглянулись. И Лена потребовала немедленного объяснения. Парень почесал затылок, заговорил нехотя:
— Гать — это дорога через болота, её лет сто назад к «железке» проложили. Летом, в сушь, проехать можно. Не в том дело…
Варламова перебила его — выскочила из машины, громко хлопнув дверью. Отбежала метров на десять, прижалась лбом к стволику берёзы.
— А в чём дело? — поторопила Кузьму Костикова.
— У Таньши батька с мамкой в этих болотах сгинули. Ей тогда и шести годков не было. Ехали гатью, да и ухнули в трясину. В минуту засосало, одна Таньша уцелела. При бабушке с тех пор живёт. Да вы знаете, наверное, что она сирота.
Лена невольно поёжилась.
— Значит, эта дорога опасная?
— Да не, для нас не опасная. Таньша верит, что родители неспроста сгинули. Мамка её не из наших была, не здешняя. Не хотела она очень, чтобы дочка от бабушки ведовство переняла. Оно ж по женской линии передаётся, через поколение. Задумала увезти Таньшу из Варламовки, спрятать. Батьку уговорила. Да не позволили им видать, машину в трясину толкнули. С тех пор мамка ей каждую годовщину является. С собой зовёт, чтоб от ведовской доли уберечь. Вот Таньша и…
Договорить он опять не успел, Варламова вернулась в машину.
— Всё рассказал?
Кузьма развёл руками.
— А чего там рассказывать…
— И о том, что сегодня как раз тот день?
На минуту в машине повисло молчание. Тяжёлое, нехорошее. Костикова не выдержала первая. Хмыкнула, повернулась к подруге:
— Лебедева, как думаешь, они заранее сговорились нас попугать? Лапши навешать дурам городским.
Лена неуверенно пожала плечами. Таким вроде не шутят, родители всё-таки. Она посмотрела на Варламову. И та будто поняла немой вопрос, улыбнулась виновато.
— Не обижайся, я вас пугать не собиралась. Это у Кузьмы такая манера с девушками знакомится — страшилок о наших местах нарассказывать. А болото… — она закусила губу. — Их же так и не смогли вытащить! Не могу я ехать там, зная, что они прямо под нами лежат. Пожалуйста, давайте через Пески! Там дорога красивее, а что дальше — так на наши места посмотрите.
— Ага, я так и думала, разыграли! — засмеялась Костикова. Ткнула водителя в бок: — Признайся, про медведа тоже насочинял?
Парень отвернулся, кивнул неохотно:
— А то! Знамо дело, попугать вас, городских, хотел.
— Ладно, — подытожила Лена. — Едем через Пески.
Слова Варламовой разом рассеяли мрачноватую атмосферу. Или в эту минуту туман окончательно растаял, позволив солнечным лучам брызнуть на лес? И словно засветились белые стволы берёз, зелень листвы. Радостно засвистели, запищали, затараторили в ветвях пичуги. Глупая сказка сгинула, уступая пригожему летнему дню.
Пески они проскочили, не останавливаясь. А часок спустя сделали привал — на завтрак. Предусмотрительный Кузьма угощал мясными блинами, солёными бочковыми грибочками и самогоном собственного изготовления. Видно, инспекторов ГИБДД, в отличие от медведей, в окрестностях не водилось, потому себе Кузьма наливал вровень с девчонками. Вернее, вровень с Костиковой. Татьяна пила мало, и Лена не намного больше. Она вообще думала лишь пригубить, но напиток, против ожидания, оказался не вонючим, пах мёдом и травами.
Потом были ещё полтора часа езды. Ранний подъём, плотный завтрак, спиртное, однообразное мелькание деревьев за окном, — горожанок вновь начало клонить в сон. Анжела перебралась на заднее сиденье и умудрилась заснуть, упав на плечо подруги. Лена и сама клевала носом. Встрепенулась, только когда поняла, что вместо леса вокруг — деревня.
Машина затормозила, стих двигатель.
— Эй, просыпайтесь! Приехали. Это и есть наша Варламовка.
Татьяна выбралась наружу, и ничего не оставалось, как последовать её примеру. Они стояли у высокого, метра два, забора, сколоченного из грубо обструганных толстых досок. И этот двор исключением не был, все дома прятались за подобными сооружениями.
— Ого! «Мой дом — моя крепость», — Анжела зевнула и сладко потянулась.
— Так в лесу живём, — не спорил Кузьма. Окинув взглядом вещи девушек, вопросительно посмотрел на племянницу: — Проводить?
— Не нужно.
— Куда проводить? — насторожилась Лена.
Деревенька с её крепостными стенами радушной не выглядела. Пусто, тихо. Единственное движение — из приоткрывшейся калитки выглянул загорелый дочерна пацанёнок. Да и тот убрался восвояси, стоило обернуться.
— Это дом Кузьмы, — пояснила Варламова. — А бабушка в лесу живёт. Туда дороги нет, машина не проедет.
Дорога в самом деле заканчивалась у крайнего дома. Дальше бежала узенькая тропка. Она наискосок пересекала огороды, перепрыгивала ручей бревенчатым мостком и сразу же начинала петлять, пробираясь сквозь обступающий Варламовку лес. Бабушкин дом — маленькая невзрачная избушка — стоял на пригорке, в тени высоченных толстостволых дубов. Татьяна взбежала по ступенькам на крыльцо, потянула на себя дверь.
Крошечное окошко почти не пропускало солнечный свет, потому в сенях царил сумрак. И — запахи. Аромат, источаемый травами, развешанными под потолком, баночками, бутылочками, горшочками, сплошь заполняющими стеллажи вдоль стен, корзины и ящики на полу. Аромат забивал другой запах. Он стал различим в коридорчике, куда выходили дверные проёмы комнат. Тошнотворный запах тления.
— Туда, — Варламова подтолкнула подруг к левой двери. Сама же шмыгнула в противоположную.
Комната, куда вошли девушки, могла служить и гостиной, и спальней, и столовой. Под окошком большой обеденный стол, две лавки, у противоположной стены — кровать, рядом большущий сундук с навесным замком, обитый металлическими полосами.
— Экзотика! — Костикова бросила сумку на стол и недолго думая, растянулась на койке. — А ничего, мягко. Вздремнуть можно. Вдвоём поместимся?
— Спи, я не хочу.
Не для того они сюда приехали, чтобы спать! Крадучись, Лена подошла к двери, выглянула из-за косяка. Был виден кусочек противоположной комнаты, угол кровати, табурет, сидящая на нём Татьяна. И долетал шёпот бабушки и внучки:
— …доучиться хочу…
— …согласится?..
— …сама напросилась…
Внутри шевельнулся червячок страха. Нет, неверное слово. Страшно, это когда на экзамене невыученный билет попадается. Здесь было жутко. Пусть медведь-людоед и бродящие по болоту покойники — выдумки. Но лесная глухомань, двухметровые заборы — не выдумки. А на двери избушки замка-то нет — вспомнилось запоздало. Получается, здесь диких зверей не боятся? Почему?
Внезапно Варламова-младшая оглянулась, поманила подглядывающую. Ничего не оставалось, как войти.
Бабушкина спаленка была совсем крохотная. Шкаф, табурет, кровать, тумбочка, на ней — воткнутая в стакан с пшеном толстая жёлтая свеча. Лежащая под стёганым одеялом женщина выглядела не просто старой — древней. Остатки седых волос клочьями разметались по подушке, сморщенное лицо походило на ссохшуюся прошлогоднюю картофелину. Подрагивающие, ввалившиеся губы едва прикрывали беззубое отверстие рта. Руки — обтянутый грубой шероховатой бумагой хворост.
— Здравствуй, Леночка, — чуть слышно прошелестело от подушки. — Подойди ко мне. Присядь.
— Добрый день. Как вы себя чувствуете? — Лебедева покорно опустилась на краёшек кровати, в ногах у старухи.
— Хорошая девочка, — та будто не слышала вопроса. С трудом приподняла руку, коснулась пальцами ладони девушки, — хорошая.
— Вы врача вызывали? — Лена нахмурилась. Бабуля и правда больна, без подвоха. Как бы на похороны не угодить. Зря на Узловой не сошли…
— Поздно. Раньше думать нужно было, — буркнула Татьяна.
— Почему поздно? — не поняла Лена. — В наши дни медицина чудеса творит.
— Это вряд ли. Для бабушки лекарство ты приготовишь, — Варламова не отводила взгляд от подруги. — Я объясню, как.
«Почему я?» — хотела возмутиться Лена. Прикусила язык. Кто же ещё? Ты сюда приехала, чтобы соседку по комнате во вранье уличить? Вот и вари зелье. Не поможет — значит, уличила, ничего Варламова в этих делах не смыслит. А если поможет, вопреки ожиданию… Что ж, тоже хорошо, бабуля выздоровеет.
Она кивнула.
— Давайте попробуем. Если надеетесь, что получится…
— Обязательно получится! Сейчас и начнём, нечего откладывать. Для начала крест сними.
Пришлось подчиняться и этому. Колдовство же, блин! Варламова запихнула крестик в кармашек своей джинсовой юбки, сунула подруге тетрадный лист с какими-то каракулями:
— Читай вслух заклинание. Разборчиво.
— «Не жалею, не боюсь,
чужой силе покорюсь.
Плод Земли, Вода и Пламя,
помогите слиться с вами.
Тело, соком поделись,
подари Хозяйке жизнь…»
Скулы сводило от бредовости «виршей», но Лена прочла до конца. Поинтересовалась ехидно:
— Что, повторить три раза? Или семь?
— Достаточно одного, если запомнила. Теперь сожги.
Листик вспыхнул над свечой неожиданно ярким пламенем. Лена испуганно отдёрнула руку, разжала пальцы. Бумага сгорела, не оставив пепла.
Поспать Костикова не успела. Едва задремала — Варламова примчалась, сдёрнула с кровати:
— Анжелика, вставай, помогать будешь, а то не успеем! — потянула за собой на кухню.
Кухня в избушке была прикольная. По соседству с обычной деревенской печью в ней стоял сложенный из дикого камня очаг с окошком-вытяжкой под потолком. Рядом — здоровенный чан.
— Бери тряпки, щётку, ведро, — распоряжалась Варламова. — Колодец возле тропинки, ты видела. Котёл нужно почистить и поставить на очаг. И дров принести, они в сарае за домом.
— Я вам чё, Геракл? — Костикова с сомнением пошевелила чан носком кроссовка.
— Он не такой тяжёлый, как кажется. В крайнем случае, меня позовёшь — мы с Леной идём зелье готовить. Поспеши, пожалуйста! Лекарство надо до рассвета принять, а то заклятье обратную силу получит.
— Какой «до рассвета»?! Двенадцати дня нет!
Возглас Анжелы пропал втуне, подруги убежали, оставив её с пузатым чудовищем. Ох уж эта «фольклорная экспедиция»! Кто бы поверил — Анжелика Костикова драит котелки, тягает вёдра из колодца, носит дрова!
Тем не менее, сделала она всё, что поручили. Даже горшок водрузила на очаг без посторонней помощи. Потом осмотрела кухню, перебрала большущие и острые, точно бритва, разделочные ножи, поварёшки на длинных ручках, двузубые вилки, стопки примитивных, явно самодельных глиняных тарелок. Повалялась на койке, разглядывая выуженный из-за сундука школьный учебник анатомии. Можно было бы вновь попытаться уснуть, но присутствие в соседней комнате бабки, кряхтящей, постанывающей, скрипящей кроватными пружинами, напрягало. В конце концов Анжела поняла, что проголодалась, и пошла искать подруг.
Девчонки нашлись на чердаке, среди кип пахучего разнотравного сена. Варламова объясняла, а Ленка старательно обрывала листики, стебельки, цветочки, раскладывала в коробочки, связывала снопиками.
— Я свою часть работы выполнила! И хочу есть! Между прочим, третий час, время обедать.
Варламова посмотрела на неё, что-то прикидывая в уме.
— Кормёжку Кузьма обещал организовать. Может, сходишь в деревню, поторопишь?
Перспектива продолжить день в компании «деревенского Геракла», а не умирающей старухи, Анжеле понравилась. Она тут же согласилась, лишь поинтересовалась в шутку:
— Надеюсь, медвед меня не схрупает по дороге?
— Надеюсь, не схрупает, — в тон ей ответила Варламова.
Однако когда пушистые лапы елей, переплетаясь, заслонили от Анжелы избушку, шутка перестала казаться смешной. Сердце противно замирало и ухало от каждого скрипа и хруста. Что ни говори, а лес и болота вокруг. Мало ли кого здесь встретить можно. Змею она уже видела!
Дыхание перевела, только оказавшись за мостиком, на «цивилизованной» стороне. После стоящей среди чащи избушки деревенька в три десятка дворов затерянным миром уже не казалась.
Двор Кузьмы Костикова нашла без труда. Не отыскав кнопку звонка, потянула калитку. Та на удивление поддалась, пропустила во двор.
От забора к дому тянулась дорожка из вросших в землю досок. Кусты крыжовника и смородины, пара кривеньких яблонек, сараюшки, пёстрые куры, разгуливающие с хозяйским видом, — деревня, она и есть деревня. Анжела успела шагов десять пройти, когда краем глаза заметила движение за спиной. Развернулась и застыла. Здоровенный волкодав лениво разлёгся у калитки, перерезав путь к отступлению. Он рассматривал незваную гостью лениво, беззлобно. Но огромные клыки, торчащие из пасти, говорили сами за себя. Собак Анжела не любила с детства, с того самого дня, когда невзрачная шавка без всякого предупреждения вцепилась ей в лодыжку. А это — не шавка. Этот кость перегрызёт, не заметит.
— Не бойся, Барсик на людей не кидается.
Из-за дома вышла молодая женщина в замызганном фартуке, повязанном поверх простенького светло-зелёного платья. Среднего роста, слегка курносая. Основными достопримечательностями её были огненно-рыжие волосы, собранные в тугую гульку, и усеявшие лицо веснушки. Да выпирающий из-под фартука характерный животик.
— Добрый день. Ты Анжелика, правильно? Будем знакомы, меня Аня зовут.
— Превед, — Костикова растерялась. — Я думала, здесь Кузя живёт.
— Живёт-живёт, — кивнула женщина. — Я его жена. Да ты в дом проходи. — И закричала, открывая перед девушкой дверь: — Кузьма, к нам гостья!
Анжела шагнула через порог, неуверенно оглядываясь. Наличие у «деревенского Геракла» рыжеволосой беременной жены было неожиданностью. Как переварить сей факт и что из него следует, она пока не знала. Потому позволила провести себя в гостиную. Обстановочка была стандартно-мещанской, в стиле годов эдак шестидесятых: сервант с посудой и фарфоровыми безделушками, круглый стол, накрытый красной бархатной скатертью, три стула вокруг него, диванчик в углу, гардины на окнах. Единственное, чего недоставало, — телевизор.
Костикова это и спросила, так как другой темы для разговора в голову не пришло:
— А где телевизор?
— У нас в деревне их не держат. Зачем они нужны, ящики эти? Новости почтальон из Песков привозит.
Анжела искренне изумилась. Предположим, можно прожить без микроволновки, без стиральной машины. Даже без холодильника. Но телевизор! Это же культура, это жизненная необходимость каждого мыслящего человека…
— А вот и я! — В гостиную заглянул Кузьма. Одет он был по-домашнему: босой, в майке и трениках. Зато в руках нёс толстенькую бутылку, гранёные стаканчики и миску с вездесущими грибами. — Что это вы на диване, как бедные родственницы? Давайте к столу! Надо же за знакомство.
Он широко улыбался, переводя взгляд с жены на гостью. Анжела тут же попробовала кольнуть:
— А почему ты не сказал, что женат? И кольца не носите?
— Не заведено у нас.
Один ответ на оба вопроса прозвучал двусмысленно. Не заведено кольца обручальные носить? Или рассказывать приезжим о семейной жизни? Переспросить она не успела, — Аня ткнула ей в руки наполненный до краёв стаканчик и вилку с наколотым на него грибом. Костикова не противилась. А когда жидкость мягким теплом разлилась по телу, вспомнила, зачем, собственно, пришла:
— Я по делу к вам. Танька сказала, нас кормить обещали?
— Ох, и то верно, девки же там голодные! А на пустой желудок, какое ведовство? — хозяйка вскочила, засуетилась: — Сейчас-сейчас, бегу на кухню. Мигом сделаю! Печка растоплена, картошка начищена. Кузьма, пошевеливайся, мне мясо нужно!
— Сделаем.
Парень кивнул с важным видом. Но за супругой не поспешил, остался сидеть. Когда входная дверь хлопнула, вновь наполнил стаканы. Чувствуя, как от одной мысли о еде рот наполняется слюной, Костикова уточнила:
— На обед будет жаркое?
— А то. Нюрка мастерица, готовит — пальчики оближешь.
Кузьма ловко опрокинул стопку, причмокнул от удовольствия. Анжела тоже выпила. После второго стаканчика на пустой желудок в голове зазвенело. Приятная расслабленность потекла по мышцам. Девушка откинулась на спинку, вытянула ноги. И заметила, с каким удовольствием парень их рассматривает.
— Ты чего?
— Так это… ты в машине обещалась.
Костикова удивлённо приподняла бровь:
— А жена? Застукает если?
— А мы в сараюшку пойдём, где погреб. Заодно и мясцо выберем.
Анжела представила себя среди подвешенных за ноги окороков. Однако экзотика. В таком антураже ей раньше не доводилось.
Она поднялась:
— Как скажешь. Я всегда готова!
Самогон оказался крепок, так что когда вышли на крыльцо, Анжелу пошатывало. Кузьма заботливо придержал под локоть, повёл по дощечке-»тротуару» вокруг дома, мимо летней кухоньки, из трубы которой валил сизый дым, и где звенела посудой Аня-Нюра, мимо мекающих и похрюкивающих загончиков. Барсик увязался было следом, но хозяин захлопнул дверь сарая прямо перед его носом. Зверюга улёгся на утрамбованную, прогретую солнцем землю и облизнулся, не иначе предвкушая сахарную косточку.
Ранним утром над Пеклом встречаются две беременные женщины — миссис Лейбер и другая жена ветерана, обе испуганы. Красные отсветы, сумрак.
Миссис Лейбер (прижимая руку к округлившемуся животу в защитном жесте):
— Я думала, тут никого не будет в такой час.
Вторая женщина (отзеркалив ее жест):
— Я… тоже.
Разговоры о полезности радиации для будущих мам и детей и дороговизне Парадиза, хорошо, что здесь хотя бы можно бесплатно, хотя район и жутковатый. Слышали, волки крадут детей, какой ужас!
Из недомолвок и намеков становится понятно, то мужья обеих — ветераны, а женщины объединены общей тайной.
Собравшись уходить, натыкаются на агента Маклина, шарахаются, убегают у разные стороны. Он смотрит им вслед, щурится. На секунду — вид на улицу так, как видят некро, тускло, серо, за обеими женщинами яркими лентами тянутся следы некро-эманаций, размываются туманом.
Агент Маклин достает мобильный телеграф, набивает:
— Общая тревога! Обнаружены два объекта в личиночной стадии. Объекты разделились. Преследую один объект в направлении набережной, требую подкрепления.
***
смена кадра
***
В десятках разных домов одинаково выглядящие ветераны поднимают лысые головы, прислушиваясь к треску телеграфных аппаратов, быстро и без суеты одеваются, выходят на улицы. Мельком один из них чуть более крупным планом — это Ватсон.
***
смена кадра
***
Раннее утро на борту Бейкер-стрит, Ватсон в лаборатории делает инъекции белым мышкам.
На борт буквально врывается огромная экстравагантно одетая и гиперактивная тетка — Скульпторша-француженка, международная знаменитость. Хочет немедленно изваять Ватсона из бронзы (обнаженным, как древнегреческий Марс), а Холмса из электролита (дюраля?), стекла и стали. Кричит, что это будет шедевр и все обалдеют. Кричит, что у нее зверски украли или даже убили ее Пусечку (сперва все думают, что речь идет о собачке или кошечке, выясняется — о женихе). Он живет в Лондоне, познакомились год назад, когда она тут была с выставкой, перестукивались весь год, договорились о свадьбе, она приехала выходить замуж, а перед самой свадьбой его то ли убили, то ли похитили — прямо на балконе их номера-люкса в отеле.
***
смена кадра
***
(Перебивкой недавний флешбек)
Скульпторша рассыпает розовые лепестки вокруг брачного ложа, зажигает свечи, вдруг комнату словно освещает холодным прожектором, скульпторша оборачивается на окно: в разрыве низких туч прямо напротив окна висит огромная полная луна. В соседней комнате невнятный шум, словно что-то упало. Скульпторша задергивает шторы (он такой скромный, всегда просил задернуть шторы перед тем, как… ну вы понимаете! Даже самой глухой ночью!), прислушивается.
Скульпторша:
— Дорогой? У тебя все в порядке?
Подходит к двери в смежную спальню. Дергает ручку, дверь заперта. Стучит:
— Эй! Открой, что за шутки?!
За дверью — рычание, шум потасовки, странный полухрип-полувой. Скульпторша хватает кочергу и начинает выламывать дверь.
***
смена кадра
***
(Перебивкой — борт Бейкер-стрита.)
Холмс:
— А не лучше ли было бы позвать управляющего или полицию? Вы что — совсем не испугались?
— Тратить время на этих идиотов? Пфуй! Конечно же я испугалась! Да я была просто в ужасе! На Пусечку напала какая-то тварь, он мог пострадать! Я просто с ума сошла от страха!
***
смена кадра
***
Скульпторша (скорее в ярости, чем в ужасе) сорванной со стены алебардой разносит в щепки запертую дверь, ей робко пытаются помочь прибежавшие на шум коридорный с управляющим. Все вместе врываются в соседнюю комнату — дверь на балкон распахнута, мебель перевернута, на стенах и перилах балкона — кровь, черная и блестящая в ярком лунном свете. Коридорный падает в обморок при виде крови, управляющий бледен и повторяет все время, что у них приличный отель и никогда никаких нареканий. Скульпторша осматривает погнутую балконную решетку с разбитыми перилами, проводит пальцем по темному лаку — там тоже кровь. Видит проезжающий мимо отеля парокэб, громко его окликает:
— Стой! Да стой же, кретино, кому сказала!!!
***
смена кадра
***
Бейкерстрит.
Скульпторша:
— Сначала я поехала в Скотленд-ярд, но ваша полиция такая странная! Сказали, что нет состава преступления, пока не найден труп! И вот я у вас! Найдите им труп моего Пусечки, пусть найдут и покарают убийц! А я заберу тело и похороню его во Франции, и буду рыдать на могиле день и ночь! И изваяю такое надгробье, что будет рыдать весь Париж! А если он жив, я сама его убью, чтобы больше так меня не пугал! А потом мы закатим такую свадьбу, что боги обзавидуются! Только найдите его, живым или мертвым!
Холмс:
— Вы могли бы перечислить основные отличительные приметы вашего… Пусечки?
Скульпторша:
— Конечно! Примета важная — он очаровашка, милый такой, шрамы на скулах вот тут и вот тут, такие секси, рваные такие, и серьга в виде луны, проткнутой космической ракетой (она поклонница Жоржа Мельеза, обожает его «Полет на Луну») — сама ее сковала, эксклюзив, снять невозможно, только оторвать вместе с ухом. Сама проколола, ему нравилось. Он был такой ласковый, такой смелый, такой гордый, такой нежный, такой красивый…
Холмс для виду соглашается, выпроваживает.
Холмс (посмеиваясь):
— Ох уж эти поклонницы всего новомодного. в том числе и движущихся картинок. Эта, похоже, еще и обожает Жоржа Мельеза…
Видит растерянно-недоумевающее лицо Ватсона. Продолжает.
Холмс:
— Ватсон, ну как можно настолько не следить за современными тенденциями?! По его «Полету на Луну» весь Лондон в прошлом году буквально сходил с ума…
Ватсон:
— Как вы собираетесь его искать? Не этого вашего Жоржа, конечно, а Пусечку.
— Никак. Он наверняка сам сбежал. Да и кто бы не сбежал от такой-то невесты?! Подождем несколько дней, а потом сообщим, что не нашли.
Мисс Хадсон, которая все это слышала, стоя в дверях салона (вернулась, проводив Скульпторшу до лифта), устраивает истерику и кричит о заговоре мужчин, потом выскакивает следом за Скульпторшей:
— Подождите! Я пойду с вами, я тоже сыщик, только прихвачу инструмент.
Одевается и увозит Дороти.
Ватсон (осторожно посторонившись):
— Вы куда?
Мисс Хадсон (с вызовом):
— В библиотеку!
***
смена кадра
***
Скульпторша с мисс Хадсон и Дороти в отеле, позднее утро.
Мисс Хадсон удивляется ванне с глиной и странным металлическим конструкциям, похожим на виселицы чуть ниже человеческого роста, Скульпторша пожимает плечами.
Скульпторша:
— Здесь знают мои привычки, я не могу и дня провести вдали от мастерской.
Мисс Хадсон про Дороти:
— Она знает все! И может дать правильный ответ! Надо только задать правильный вопрос и загрузить на исследование правильный материал.
Мисс Хадсон загружает в Дороти найденную кровь на анализ, та выдает ошибку — материал загрязнен, в образце присутствует как человеческая кровь, так и волчья. Скульпторша очарована Дороти.
Скульпторша:
— Я же говорила! Я слышала волчий вой! А мне никто не верил!
Мисс Хадсон хмурится.
Мисс Хадсон:
— Волки в центре Лондона? Кажется, я догадываюсь, что это были за волки.
Заходит горничная — барсучиха-моро.
Горничная:
— Можно прибраться у мисси?
Мисс Хадсон смотрит на нее с подозрением.
Мисс Хадсон (горничной):
— Среди обслуги отеля есть моро-волки?
Горничная:
— Как можно, мисс! У нас приличное заведение!
Мисс Хадсон не верит, идет допрашивать управляющего, тот отрицает. Утверждает, что среди их персонала нет ни волков ни даже собак, даже шофер — и тот моро-осел, у нас любят останавливаться веганы, приходится соответствовать.
Мисс Хадсон по требованию Скульпторши забивает в Дороти прямой запрос (хотя и говорит, что это так не работает): «Где Пусечка?»
Дороти ожидаемо выстукивает на телеграфной ленте: «Недостаточно данных для анализа».
Мисс Хадсон (оправдывая Дороти перед Скульпторшей):
— Она умница, и если чего-то не может — значит, я виновата, значит, или предоставила мало информации, или вопрос неверно задала. Все ответы здесь! Надо только правильно спросить!
Далее идет что-то вроде игры в ДА-НЕТ между мисс Хадсон и Дороти.
Мисс Хадсон:
— Кровь важна?
Дороти:
— Да.
Мисс Хадсон:
— Это кровь Пусечки?
Дороти:
— Да.
Мисс Хадсон:
— На него напал волк?
Дороти:
— Нет.
Мисс Хадсон:
— Я так и знала! На него напал моро-волк?
Дороти:
— Нет.
Мисс Хадсон:
— Ничего не понимаю…
Скульпторша:
— Пусечка жив?
Дороти:
— Некорректный вопрос.
Мисс Хадсон (когда Скульпторша отвлеклась, стараясь набивать быстро и незаметно):
— Он ее бросил?
Дороти:
— Нет
Мисс Хадсон так же незаметно торжествует — ну вот, я же говорила! Холмс ошибся!
Мисс Хадсон:
— Какая еще информация необходима?
Дороти:
— Некорректный вопрос.
Мисс Хадсон:
— Волчья кровь важна?
Дороти:
— Да.
Мисс Хадсон:
— В ней есть что-то особенное?
Дороти:
— Да.
Мисс Хадсон:
— Что?
Дороти:
— Некорректный вопрос.
Скульпторша очарована, ходит кругами вокруг работающей с Дороти мисс Хадсон с плотоядным выражением лица, чуть ли не облизываясь. И с одной стороны посмотрит, и с другой, взгляд раздевающий. Потом берет блокнот, начинает делать наброски.
Идет время (часы на стене, крутится часовая стрелка), мисс Хадсон загружает в Дороти все подряд, криминальные газеты, книгу с биографией Скульпторши, случайно подвернувшуюся, эскиз сережки — вердикт все тот же: «Недостаточно информации для анализа». Мисс Хадсон хмурится.
Мисс Хадсон:
— Я неверно формулирую запросы! А если так?
Углубляется в работу, яростно что-то набивает.
Приносят обед, уносят грязные тарелки.
Демиурги… и драконы
Переношу очередное яйцо в специально созданный огромный лоток. Вздыхаю, беру еще одно. Что за наказание – таскать вручную драконьи яйца? Хорошо хоть не одна корячусь, рядом Тэвлин собирает такие же яйца в такие же лотки. Яйца большие, размером со страусиные, разноцветные… Есть беленькие, есть крапчатые, есть зеленые и темно-зеленые. Вон в углу и вовсе лимонные, яркие такие.
Но надо сказать по порядку. В общем, от верного человека поступила разнарядка, мол, есть на некоей луне некоей планеты сокровищница драконов. Да не простая, а… с яйцами в стазисе. И нужно эти яйца забрать, пока некие граждане из золотого драконьего клана их не спи… простите, не унесли. Поэтому мы здесь и делаем в принципе тоже самое, что сделали бы золотые драконы – тырим яйца. Только с другими намерениями.
Шеата не взяли, серебряного дракона не пропустила бы защита этой пещеры Алладина. Но он тоже при деле – с той стороны экрана, на Шаале, организовывает инкубатор вместе с другими драконами и принимает заполненные нами лотки. Занятие божеское и не пыльное. Главное – не разбить эти чертовы яйца.
Держу очередное яйцо не только руками, но и щупами. По ощущением, там что-то колышется и движется, но драконы в стазисе, значит это я сама бултыхаю яйцо в такт шагам. Лимонные вынимала с особой внимательностью – это полностью вымерший вид драконов. Впрочем, как и те, кто соорудил сокровищницу и наполнил ее яйцами.
Здесь покоятся яйца из трех кланов, всех этих драконов нет в живых уж не знаю сколько лет. А их дети вполне могут жить. Главное, чтоб из стазиса вышли. Мысленно подсчитываю количество яиц, хватаюсь за голову и понимаю, что через некоторое время у нас будет полный песец – двести два яйца мы почти дособирали. Из них вылупятся в худшем случае где-то сто девяносто драконов, может меньше. И они все, ВСЕ! будут расти медленно, отращивая зубы, крылья, хвосты, лопая горы еды и мотая нервы…
На минуту замираю перед очередной пятеркой яиц, расставленных в круг. В красках представляю весь масштаб катастрофы, которая начнется с вылуплением кучи драконят…
— Ой бляяя… — только и могу сказать, опираясь на очередной постамент, где красиво разложены яйца. Надо же, еще и драгоценными камнями украсили, никогда бы не подумала, что это нужно.
— Что так тяжело? – Тэвлин отправляет очередную коробку в экран и поворачивается ко мне. Ишь, отъелся, отоспался, даже круги под глазами сходят. Правда тощий еще чересчур, но это поправимо.
— Я представила, что будет, когда они вылупятся, — моя коробка вместит еще пару яиц, потому иду дальше.
Ну почему они их расставили по пять? Да еще и кругами, это же жутко неудобно, собирать такое количество яиц, расставленных по такому огромному залу. Надо сказать, драконы страдают гигантизмом и залы здесь действительно огромные. Потолок находится так высоко, что при желании здесь без проблем уместится Шеат в полной драконьей ипостаси да еще и ходить вприпрыжку сможет…
Вообще, вымершие драконы, эх дайте боги памяти вспомнить ваши названия… Вот, опаловые! Так вот эти самые опаловые драконы не поскупились на обустройство сокровищницы. С виду совершенно неприметный спутник, махонькая такая луна, а внутри эдакий сбор сокровищ. И вход надежно так запечатан, если бы не один талисман, фиг бы мы сюда зашли.
При входе было пустовато, дальше пошли настоящие сокровища. Человек бы дальше и не прошел, а нам всего этого каменья не надобно. Но да, драконы умеют впечатлять. Золотые стены, украшенные огромными камнями всех видов, статуи, уж не знаю кого… То ли их деятели и вожди, то ли боги… А может просто выдающиеся драконы, запечатленные как в драконьем, так и в людском облике.
Статуя из белого материала, покрытая золотистым напылением с отколовшимся от ноги кусочком. Просто женщина, держащая в руках свиток и перо. Красивая женщина с тонкими чертами лица, с волосами собранными в пучок на макушке, одетая в легкое просторное платье. Материал так точно передает каждую складочку, что поневоле залюбуешься.
Там – сундуки с неизвестным содержимым. Скорее всего, камни и драгоценности, некогда было сканировать… Пусть мы и действуем мягко, но спешим, поскольку золотые драконы уже выступили в путь сюда. Ну ничего, пока еще доберутся сюда, пока найдут вход и способ его открыть (а талисман есть только у меня, хе-хе), пока пройдут все эти залы и повороты, наполненные ловушками… Тронь я или демиург хоть один камешек и не миновать беды. Но мы ведь пришли сюда не карманы набивать. Да и что камни? Отряд драконят, мающийся скукой, трансформирует из обыкновенных булыжников и гравия какие ты только хочешь драгоценности. Да я могу их хоть ведро наваять, хоть пять ведер, хоть засыпать могу с головой, как золотая антилопа…
На постаменте повыше и пошире остальных находятся самые крупные яйца. Видимо, дети вождей и лидеров. Этих забираю последними. Хмыкаю – когда имеешь возможность создать себе какие угодно материальные блага, уровень ценностей резко изменяется. И вот уже бегаем, яйца собираем… Хотя люди наверняка бы застряли в первом же отделе и передохли от ловушек и ядовитых паров. Да, были там каверны как раз для этой пакости… А какие картины стояли в одном зале! Эх, ни одна выставка не сравнится. Но чужого добра нам не надо, вырастут драконы и, если сокровищницу не разбомбят золотые, то будет мелким проказникам хорошее наследство.
Я передаю в экран последний лоток, Тэвлин отряхивает свой новый неофициальный костюм – чистенькая полосатая рубашка и джинсы порядком покрылись какой-то пыльцой. Наверное какой-то защитный механизм, что поделать, драконы берегли самое дорогое, что у них было – своих детей.
Очищаю себя и демиурга на всякий случай от пыльцы, поскольку настоящей многовековой пыли тут нет. Видимо некая драконья магия постаралась. Не зря же мы работали ручками, магичить тут совсем нельзя. А экран не портал, открывается легко.
Напоследок оставляю золотым сюрприз. Скорее всего эти настырные существа все же преодолеют все ловушки и задумки своих собратьев, а потому стоит намекнуть, что не они единственные господа в мирах подлунных… Вместо драконьих в лунках появляются страусиные яйца, самые подходящие по форме и размеру. Да, доработала немного, чтоб не сварились в этих сорока градусах стандартной драконьей сокровищницы… Зато будет весело наблюдать за тем, как золотые дракошки высиживают страусов…
А чего, полезная птица – и мясо, и яйца, и пух с перьями. Прямо таки кладезь нужного! Тэвлин замечает подставу, на наших лицах синхронно появляется пакостливая ухмылочка. Сверху на потолке проявляется печатная надпись: «Обломинго!» Если кто и додумается оторвать взгляд от заветных яиц и задрать голову наверх, то честь ему и хвала!
Превращаю экран в удобную дверь и пропихиваю туда демиурга. Сама иду последней, закрываю наш проход – теперь ни отследить нас, ни портал пробить… Пусть ломают голову, кто спер кучу яиц и не запарился.
Пока наши драконы и драконята занимались обустройством своих будущих собратьев и пробуждали яйца от стазиса, мы отправились немного перекусить на кухню. А дальше мне следовало посетить приют демиургов, чтобы забрать остальных мелких на воспитание в нашем клане Воронов. Ишь, придумали же.
Тэвлина туда брать никак нельзя, не созрел еще увидеть столько ненависти и презрения в глазах собратьев. Так что пойду одна разбираться…