Бегать взад-вперед по улицам, спрашивая встречных-поперечных: «не видали ли они парня в домашних тапочках» было пределом скудоумия, но ничего другого не оставалось. Зато после двадцати минут гонки я понял, что драконы — это хитрые и коварные твари, которые могли бесстрашных рыцарей не только освежевать, но и загонять до полусмерти, чтобы несчастный драконоборец сам выполз из своего консервного доспеха и взмолился о персональном усекновении.
Не знаю, насколько эти гады выносливые, но я откровенно запыхался, измучился и проклял всю их мифологическую сущность раз пятьдесят. Но, с другой стороны, пусть и огнедышащие, пусть и мифические, пусть и мощные, но вот хилые люди выжили, а эти все напрочь перемерли. Так что у меня имеются неплохие, хотя и призрачные, шансы найти последнего из драконов в трехмиллионном городе. И даже есть в запасе варианты, например подождать пока этот гад сам себя выдаст, вляпавшись в какое-нибудь происшествие, и тут я такой гордый прихожу и вытаскиваю это недоразумение из беды. Припомнив, как я вылетал из окна родного общежития, мне как-то перехотелось строить из себя героя и защитника для сирых и убогих дракончиков. Но гребанная совесть настойчиво напоминала о себе унылым бурчанием желудка, причем в этих отзвуках, доносящихся через пуховик, даже слышался мотив: «мы в ответе за тех, кто нас чуть не сожрал».
Чтобы найти дракона надо, наверное, мыслить как дракон, чувствовать себя драконом, и хотеть жрать, как давно некормленный плюющийся огнем гад. Вот с последним аспектом все было более-менее понятно, да и половинка капустного пирожка на сытый миротворческий лад никак не настраивала. А вот с «мыслить и чувствовать» как быть? Я попробовал принюхаться — раз-другой втянул носом побольше воздуха, и понял, что начинаю мерзнуть уже не только снаружи, но и внутри. Да и в носу, кажется, стали расти сталактиты и сталагмиты от замерзающего на лету дыхания. Растерев заледеневший нос рукавом куртки, я решил попробовать подойти к поискам с другой стороны. Дрэг же хотел девственницу — не знаю, что и как он там собирался с ней делать, но раз желал — то можно его на этом и подловить. Устроить, так сказать, ловушку и подождать, покуда зверь забредет в расставленные для него сети. Вот только как найти девственницу в густонаселенном городе, и кто мне может гарантировать, что дракон припрется именно за этой, а не отобедает какой-нибудь более доступной красоткой?
Оставалось только или бесцельно слоняться по улицам в надежде, что раз уж сволочная судьба подкинула мне этот подарочек, так и второй раз я на дракона наткнусь. Или действительно целенаправленно ходить по городу, искать скопления девственниц и, на всякий случай, выкрикивать имя дракона — гад же говорил, что может услышать призыв, я же все-таки ему не хухер-мухер, а защитник.
— Дрэг? — на пробу не слишком громко позвал я и замер, ожидая результата хоть какого-нибудь. — Др-э-э-ээ-эг!!!Да вернись ко мне, сволочь!
Скорее всего от холода и всех пережитых треволнений, мой голос сорвался на визгливый фальцет, так что на меня после обращения «сволочь» разом обернулось четверо спешащих по своим делам мужиков. А выгуливающийся в свое удовольствие вдоль кустиков кобель, даже не завершив ритуал, оперативно на трех лапах подскакал к своей хозяйке, продолжая на бегу задирать четвертую. Так что пришлось быстренько свернуть в первую попавшуюся арку, а потом еще в одну подворотню, чтобы меня не догнали разгневанные граждане жаждущие разъяснить мне правила хорошего уличного тона.
Обратно на проспект я выйти не рискнул, решив сократить дорогу через дворы — какая разница где искать дракона, если я все равно не представляю, куда он провалился. А дворами как-то спокойнее, и не так ветром задувает.
— Дрэг? Вернись, все прощу! — фальшиво пообещал, уже не веря в успех данной затеи. Да тут от визга и воплей прогуливающих школу из-за сильного мороза пацанов, сигналов машин и матов водителей, вынужденных ползти с поистине черепашьей скоростью и прочих городских звуков даже сам себя не слышишь — куда уж до дракона докричаться. А если орать во весь голос, то можно или горло сорвать, или злобных городских духов вызвать, которые не поленятся доставить горлопана либо в участок, либо в больничку. Второе даже более вероятно, если я начну им объяснять, чье имя я выкрикиваю.
К четырем часам полностью стемнело, а промерз я до абсолютного посинения и всепроникающего промерзания еще к обеду, но чисто на тупом упрямстве еще полтора часа шатался по оживленным и малолюдным местам. И только в начале пятого не то чтобы сдался, просто осознал, что если не найду место где можно согреться и поесть горячего, то меня, скорее всего, переодевать будут в морге, а там точно не тепло. Обзвонить пяток друзей на тему — можно ли к тебе завалиться, — не проблема, но только при условии, что телефон исправно работает, а не отключен за неуплату. Интернета, впрочем не было тоже, да и зарядки почти не осталось. Пришлось лихорадочно искать ближайший халявный вай-фай, чтобы хоть кому-нибудь написать. А то так есть хочется, что готов звенеть всеми обледеневшими конечностями о том, что даже переночевать негде. Но как и всегда бывает у традиционных неудачников я звонил и писал в неподходящее время: у одного дома вирус, у другого гости, которые хуже вируса, у третьего родаки свалили на отдых и он тоже использует жилплощадь и свободное время для отдыха, у четвертой свадьба, на которую меня между жалобами как замоталась и сплетнями о тех, кто еще не и уже почти да, пригласили, у пятой — еще хуже: она порвала отношения с парнем и теперь хоронит свои девичьи надежды, мечты и три потраченных впустую года. А я, пожалуй, все же еще не настолько замерз, чтобы покорно выслушивать душеизлияния на тему «все мужики… » и утирать весь вечер сопли и слезы, вместо того чтобы поваляться в горячей ванне и забиться под теплое одеялко. Так что хотя Кэтти о своей проблеме я даже не заикнулся, торопливо распрощался и печально пролистал список — больше друзей и подружек, у которых бы нашелся свободный диванчик на пару дней, не было. Оставалась только верная Лапуля.
— Привет, Лялька, ты дома? — разведка показала, что Лапуля была на даче, а ее родители в городской квартире. Все-таки хорошо иметь две локации, хотя бы ради того, чтобы пореже пересекаться с родней. Хотя у Лапулиных-старших был иной аргумент: надо же кому-то присматривать за домом, пока старшее поколение находится в городе. И, в принципе, все приятели Лапули с этим соглашались и помогали бедной девочке в столь трудной и ответственной миссии. — Тогда я через часик приеду. Прости, Ляль, купить ничего не смогу, на мели… вернее под мелью. А что, кроме супа, ничего нет? Да я ради тарелки борща готов все подвиги армагеддона повторить!
И первым из них было добраться из ебеней, в кои я забрел, до дачи, которая также была в опемира, до заветного домика с баней и супом практически ничего не доходило, кроме такси и собственных ног. Еще летом, впрочем весной и осенью тоже, можно воспользоваться великом, но не по сугробам же педали крутить. Так что самым оптимальным вариантом было топать на кольцевую и ловить попутку, если не до самого дачного кооперативчика, то хотя бы до Угла или поворота на Голубое, откуда можно дойти через поле. И самое обидное, что от автостанции, куда можно доехать городским автобусом, до дачи всего минут пятнадцать быстрым шагом через лес и свалку, но морозной ночью становится пионером-первопроходцем не было ни желания, ни возможностей.
То ли мой внешний вид доверия не внушал, то ли зубодробительный стук водителей распугивал, но за полчаса на мою поднятую руку никто не остановился. Наоборот, подъезжая к моей замерзающей фигуре, давили педаль газа. Если такими темпами я проторчу на обочине еще четверть часа, то, несмотря на прыжки и махи руками для сугреву, я превращусь в ледяную скульптуру и буду до весны стоять на краю дороги, как памятники одинокому путнику.
— Мне к Бабенке, — с трудом проклацал я в приоткрывшееся окошко.
Сердобольный водила вопросительно принюхался, и я сбивчиво принялся объяснять, что не к той бабенке, которая женщина, а в ту, которая дачи. Очевидно я с таким жаром отрицал любые намеки на гендерные стереотипы и свои возможности на сексуальном поприще, что мужик горестно завздыхал, гостеприимно распахнул двери своего москвича — у меня не вышло, только ручка оторвалась от натуги, — забрал ручку, сунул ее куда-то в дверь и пришлепнул кулаком для надежности. Довез он меня до ворот кооператива, и даже про деньги не напомнил, лишь напоследок сочувственно прошептал «ты бы полечился, парень».
Лялька не то чтобы меня ждала, просто морозная погодка способствовала побольше дров закинуть в печку, сварить кастрюльку клюквенного морса на меду и завалиться на диван под пуховый плед с романтическим сериальчиком. Достучался я до нее с третьей попытки, причем она не испугалась неожиданного стука в окошко, как все приличные девушки, а недружелюбно продемонстрировала увесистый топор-колун, намекая незадачливым гостям, что им тут не рады. И лишь когда разобралась, кто тарабанит, радушно махнула топорищем в сторону двери.
Вопреки давно укоренившейся традиции обниматься со мной Лапуля не стала, фыркнув, что я с мороза. Зато тут же разыскала на антресолях батину телогрею и валенки, уточнила «разогревать ли борщ» и ушла на кухню. Я же настолько окоченел, что никак не мог расстегнуть непослушными пальцами замок пуховика, да и шнуровка ботинок с обычной завязкой превратилась в смертельный узел, который даже зубами, если бы дотянулся, то не разгрыз бы.
— Иди ешь, — позвала Лялька и снова закопалась в свой пледик.
— Радость моя, после всего того, что было между нами… — простонал я, не переставая выбивать зубами барабанную дробь.
Лялька рассмеялась: между нами была, в основном, гора немытой посуды после вечеринок и посиделок, потому что Лапуля не дружила с алкоголем, а он, соответственно, с ней. И из великого человеколюбия Лялька обычно принималась за уборку последствий застолья. Еще между нами было множество ночевок, когда приходилось спать иногда на разных диванчиках, а порой и в обнимку, если спальных мест не хватало. И, наверное, множество деликатных просьб, с которыми ни у меня, ни у нее не получалось пойти к другим товарищам. Как-то я, например, попросил ее помочь мне с одним противным экзаменом. Она и спасла меня от него, причем весьма оригинальным способом: ворвалась в аудиторию, когда я страдал над билетом, бросилась обниматься со мной и с преподавателем, и между сумбурными поцелуями радостно орала, что у меня родился сын. Препод на волне всеобщего ликования поздравил и меня, и, заодно, Ляльку, которая представилась моей законной женой. А на вопрос прифигевшего препода пояснила, что сына мне родила любовница, которую по случаю появления наследника тоже принимают в клан семьи. Она бы наплела еще с три короба, когда Ляльку несло на волне фантазии, то спасаться было поздно, но нас благословили и отпустили на все стороны. В общем, с экзамена с приличными оценками мы ушли вдесятером — со всеми близкими и дальними «родственниками», сообразившими примазаться к данному событию. Я же помогал Ляльке отвадить назойливого ухажера, которого ей сосватала подруга ее мамы. Причем боксом, в отличие от того парня я не занимался, и как мужчина ничего тому бугаю противопоставить не мог. Так что меня общими усилиями переодели в девчачьи шмотки и я изображал Лялькину подругу, причем настолько близкую, что мы целовались и обнимались почти взасос. Бугай оказался джентльменом и слезную просьбу «никому не слова» выполнил: мамам о нестандартных вкусах Ляльки ничего не донес, правда и сам после того представления шарахался от нее, как кот от пылесоса. Зато потом Лялька им прикрывалась перед родителями: на свидание с приличным мальчиком ее отпускали, в отличие от гонок в грязи, роллердрома или тира. А бугай покорно создавал алиби и лишь изредка грустно интересовался не изменились ли половые пристрастия Лялькиной подруги. Очевидно, что у меня талант перевоплощения, раз изображаемая мной блондинка сразила мужественные мечты боксера одним нокаутом.
— Помоги мне, — жалостливо проныл я, и с воодушевлением выслушал Лялькин комментарий по поводу того, что мужики совсем обнаглели: мало того что покорми, подай, так еще подержи и раздень.
Борщ был отменным, а валенкам на неделе зимней моды я бы безоговорочно присудил первое место — мои ноги отогрелись первыми. И хотя и было жутко больно, но я искренне радовался, что болят все пальцы — значит, ни одного не отморозил. Потом был горячий травяной чай с малиновым джемом, дележка пледа — в итоге не то чтобы победила женская солидарность, просто Лялька пихалась круче. И сонное существование под душещипательную мелодраму. И вот кстати зря мужики бабские сериалы недолюбливают — под них так хорошо думается. Вот только думы у меня были скорбные и скрыть от проницательной Ляльки, что у меня проблемы не вышло.
— Хорошо, я расскажу, — после получасовой битвы за обладание тайны, капитулировал я. — Но только не надо сразу кидаться щупать мне лоб и звонить в психушку.