Третий день в доме не запирали дверей. А какой смысл — посетители шли непрерывным потоком: высказать слова соболезнования, принести поминального угощения, подписаться в прошении о смертной казни, просто посидеть и помолчать с семейством погибшей девочки.
Когда количество визитеров перевалило за третий десяток, Регра перестала бросаться к каждому с причитаниями и бессмысленными уже вопросами.
— Как так можно? За что пресветлый допустил?
Вайкер лишь тоскливо пожимал плечами. Старшую дочку ему было действительно жаль — прикипел он сердцем к смешливой и озорной девочке, которая и по дому ловко справлялась и с младшими помогала. Да и жениха ей уже подобрали толкового — можно было бы попросить вет хороший от командующего в качестве свадебного подарка молодым. А теперь вот остались они с женой куковать с четырьмя пострелятами, а с них какой семье прибыток: как оперятся да отслужат положенное, так сразу работать пойдут и свои семьи заведут, которые кормить надо.
Столяр по натуре был человеком весьма практичным и уже дважды успел подсчитать шансы на обзаведение новой дочкой, как бы младшей. Но даже если на будущий год и получится у Регры родить (и то не обязательно, что именно девка выйдет), то кормить-растить-одевать четырнадцать лет — слишком невыгодно.
Вайкер спустился в подпол, чтобы начерпать в разливайку новую порцию медового кваса — Бекса варила его на диво вкусным. И, не удержавшись, сам отхлебнул пару глоточков. Смахнул оставшиеся на губах и подбородке сладковато-терпкие капли. Говоря по правде, он откровенно устал от такого наплыва гостей. И ладно бы с пользой хоть подходили или по делу. А так что… лишь бы пыль уличную в дом нанести. Ни жалостливыми словами, ни подношениями, ни квасом поминальным Карти не вернёшь. Отсиживаться в подпольной кладовой было не с руки, хотя очень и хотелось.
Новая толпа посетителей оказалась настолько шумной и большой, что об их приходе Вайкер узнал, даже не откидывая крышку подпола. А когда распознал по голосам, кто к ним в дом пожаловал, то взлетел по крутой лесенке прытче горного козла.
— Полковник… такая честь видеть вас в моем доме, — от удивления отец Карти принялся слегка заикаться. Он так торопился пожать руку командующему районом, что принесенный кувшин машинально сунул стоящему чуть сбоку человеку.
— Скорблю вместе с тобой и с твоей семьёй, — ритуально склонил голову Шенг. И, когда приличия были соблюдены, продолжил своим привычным деловым тоном, выстреливая долгие фразы порциями по несколько слов: — Понимаю, что сегодня не самое лучшее время, но есть обстоятельства, требующие вашего участия… Вайкер…
Столяр польщённо хмыкнул: надо же сам полковник Шенг обратился к нему, да ещё и по имени.
— В вашем распоряжении, полковник.
— По итогам следствия по делу смерти вашей дочери Карти… было казнено трое жителей северного района. Четвёртого временно оставили в живых. Сегодня общее собрание решало его судьбу. И количество голосов разделилось поровну. Необходимо, чтобы ты и прочие, состоящие в родстве по первой крови с умершей девочкой, приняли окончательное решение.
Шенг остановился перевести дух. Он искренне не любил эти длинные официальные фразы, да и вообще в его понимании следовало бы подойти, приятельски похлопать отца по плечу и сказать, мол, мертвым смерть, а живым жизнь — не губи парня, а его отец вам в утешение обяжется виру выплатить.
— В случае, если вы оставите преступника в живых, — глухо, но достаточно громко, чтобы его услышали все находящиеся в доме люди, произнёс Борг, — семья преступника выплатит вам пятнадцать тысяч виры.
Шенг недоуменно покосился на говорившего: максимальная цена назначалась лишь за главу семейства, а не за сопливую девчонку — хватило бы и обычной суммы, или обошлись бы и половиной от названной, с учётом того, как была убита девочка. Взгляд полковника медленно спустился с застывшего лица Борга на его руки, и узкие брови удивленно поползли вверх — кувшин с поминальным квасом, всунутый невесть зачем хозяином, приметно дрожал в побелевших от напряжения пальцах.
От услышанной суммы Вайкер впал в оцепенение, мысленно смакуя нежданное богатство. По совести говоря, даже самый щедрый вет вряд ли бы превысил и десятую часть от обещанной виры.
— Благодарствую, — Вайкер с достоинством кивнул, — мы бы это… посоветоваться.
— Разумеется, — холодно отрезал полковник.
Родных по линии первой крови у погибшей девочки было немного: отец с матерью, младшие братья (по малолетству ещё не имеющие права голоса), да тётя по матери. Так вышло, что набедокурившему по молодости Вайкеру пришлось срочно перебираться из родного восточно-северного округа в более лояльно настроенные к мелким мошенникам районы. Переезжать пришлось налегке, да еще и беременную жену с собой тащить. Сестра приехала к ним позже — когда третьи роды прошли настолько плохо, что Регра почти полгода с постели не вставала.
— Пятнадцать тысяч… пятнадцать тысяч!.. — на разные лады повторял Вайкер, метаясь по маленькой кухне. Жена тяжело всхлипывала, почти не реагируя на происходящее. А Бекса как-то по-старушечьи охала и тихонько всплёскивала руками. — Мать, а мать! Пятнадцать тысяч.
Так и не совладав с возбуждением, Вайкер вернулся к гостям, силой таща за собой измученную горем женщину.
— Мы готовы принять виру за смерть нашей дочери от семьи… её убийцы.
Шенг презрительно хмыкнул — рот так и норовил растянуться в довольной улыбке, глаза азартно посвёркивали, а ноги так и норовили пуститься в пляс — именно так и должен выглядеть убитый горем отец.
— Приведите преступника для подтверждения договора, — распорядился полковник.
Приказ передали по цепочке во двор, офицерская свита расступилась в стороны, беспардонно оттеснив толпящихся гостей. И в образовавшийся коридор влетел преступник. То ли Лерт сам споткнулся о порог, то ли конвойные чересчур крепко толкнули парня — но несколько шагов он почти пробежал и рухнул на колени аккурат по центру комнаты.
За эти три дня обвиняемый изменился до неузнаваемости: вместо аккуратной прически с длиной волос на грани допустимого — свалявшийся колтун с поседевшими прядями. Красивая одежда превратилась в убогие лохмотья, в которых больше дыр, чем целых кусков ткани. Охранявшие парня солдаты не слишком усердно оберегали того от тянущихся из толпы рук, а то и сами прописывали тумаков. Щёки осунулись настолько, что лицо скорее напоминало маску страха, чем облик живого человека, а прежде черные глаза выцвели почти до белизны. Несчастный спотыкался, шатался, трясся всем телом, да и в целом производил такое убогое впечатление, что, если бы не кольцо солдат, его бы уже давно закидали комками грязи да камнями.
Парень устал бояться ещё час назад, когда стоял прикованный к позорному столбу на главной площади и глядел, как люди один за другим кидали жетоны в две огромные чаши. Пересчитывать их никто не собирался, определить, жить Лерту или умереть должны были примитивные весы. И было невыносимо мучительно смотреть, как люди подходили к чёрной чаше. А сердце просто пропускало удары, когда поддоны с чашами принимались колебаться. Голосование началось на рассвете и к полудню Лерт извелся до такой степени, что уже просил стоящего рядом со столбом охранника, отвести его на виселицу.
Ему было все равно — для чего отвязывают, куда тащат, перед кем он стоит на коленях. Лерт поднял голову и его пустой взгляд пересёкся с таким же мертвым взглядом. Через секунду глаза женщины полыхнули огнём.
— Убийца! — словно подстегнутая кнутом, Регра бросилась к едва стоящему на коленях парню. Впилась в лицо, рвала когтями, кусалась. — Смерть ему!!!
— Смерть ему! — охотно подхватили выкрик пришедшие с соболезнованиями люди.
Автор публикации
