Старая Урсула проснулась, как всегда, с чувством голода. Впрочем, как и все последние две с лишним сотни лет. Что поделать, люди изменились, стали не столь наивны и доверчивы. Их теперь не так просто обмануть, завлечь сбывшейся наяву сладкой сказкой. Прогресс, Дьявол бы его побрал! Вот сегодня — такой день! Праздник, который в былые времена приносил ей немалую поживу — Хэллоуин! А к ней опять, похоже, не придет никто.
Старуха-ведьма откинула в сторону старое пуховое одеяло, которое не мешало бы поменять на новое, потому как ее бытовая магия стала как-то изменять ей в последнее время, спустила подагрические ноги с кровати, всунула их в стоптанные туфли с длинными носками и прошаркала в умывальню. Вода в кувшине была холоднющая. Урсула вздохнула — в старые добрые времена подавать ей утром теплую воду входило в обязанности какой-нибудь девчонки-замарашки, польстившейся на сладости. Пробормотав заклинание для нагрева воды, ведьма, похоже, что-то напутала, потому что над кувшином взметнулось облачко пара, а сам он разлетелся на мелкие осколки, обрызгав кипятком злосчастную колдунью. Пришлось делать холодные примочки.На кухню Урсула приковыляла уже совсем не в духе. Чем таким позавтракать, она еще не придумала. Тоскливо глянула в окошко и подумала, что надо бы подновить карамельные витражи, да и ставни что-то стали скрипеть, видимо, зачерствели.
Прожив без малого семь сотен лет в Пряничном Домике, старая ведьма никогда не ела своих сладостей. Не потому, что не любила или они были отравлены. Как сказали бы новомодные врачи, у нее была наследственная непереносимость сахара. Вот и приходилось питаться почти исключительно белковой пищей, как и всем женщинам в ее роду. Мясом. Желательно, молоденьким. И именно для этого еще ее бабка придумала этот Пряничный Домик, укрытый в лесу, но найти дорогу к которому для детишек не составляло труда. Тут тоже помогали чары, наведенные бабкой на окрестности: все, кто вступал на зачарованную землю, все равно попадали к нему. А там уже просто не могли удержаться, чтобы не попробовать кусочек пряничного ставня, не отколупнуть засахаренных орешков или марципанов со стен, белоснежной сахарной глазури с крыши…Случались у колдуний и промашки. Матушка её, Кримтруда, стала жертвой каких-то жалких мальчишки и девчонки, которые мало того, что сожгли её в её же собственной печи, так еще и обчистили сундуки. После чего удача изменила их семейству, людишки все реже и реже забредали в их края. Так что самой Урсуле приходилось последние лет сто восемьдесят или двести довольствоваться лесной живностью, которая и то стала попадаться все реже и реже.
Ведьма заглянула в угол за печкой. Там в мышеловке сидела ее сегодняшняя добыча — маленький серенький мышонок. Горестно покачав головой, она, кряхтя, опустилась на колени и приоткрыла дверцу ловушки, чтобы вынуть оттуда грызуна. Но не тут-то было — юркий мышонок шмыгнул сквозь ее пальцы и стремглав дунул прочь. Старуха, охая и поминая словечки, которые были неприличны даже для уважающей себя колдуньи, на четвереньках погналась за ним, но ударилась головой о столешницу и шлепнулась на пол, уткнувшись крючковатым носом в полосатую дорожку. С трудом поднявшись на подрагивающие ноги, Урсула пошла к мойке, намочила полотенце холодной водой и приложила к набухающей на лбу шишке. Завтрак накрылся медным тазом.
Кое-как закусив древним и жестким, как кора столетнего дуба окороком, который в лавке в деревне почему-то называли хамоном, а стоил он, как целая пара породистых лошадей во времена ее юности, ведьма пошла готовиться к предстоящему вечеру. Авось кого-нибудь да занесет на Хэллоуинский огонек. В огородике за Домиком росли большие ярко-оранжевые тыквы. Особый сорт, скорее декоративные, чем пищевые, потому как были довольно безвкусными, но зато почти не содержали сахара. Они да еще кое-какие овощи составляли основной ее рацион. Урсула прикатила несколько тыкв, порядком при этом взопрев, и долго потом отдыхала на покосившихся пряничных ступеньках. Затем тщательно выскоблила из них рыхлую склизкую мякоть с семенами, прорезала отверстия в виде хмурых глаз и скалящих острые зубы кривых ртов и расставила их на окнах и на крыльце у двери. Парочку приткнула даже на каминную полку. Развесив и расставив еще кое-какие украшения, колдунья уселась у очага, подремать в ожидании заветных и таких многообещающих для нее слов: «Сладость или гадость?»
Солнце село, проголодавшаяся ведьма проснулась и прислушалась: на улице завывал ветер, ветви старого дуба скребли по глазурованной крыше, а в углу прогрызал в пряничной стенке норку сбежавший мышонок. «Вот я тебя, негодник! — проворчала колдунья, неохотно выбираясь из уютного кресла-качалки. — Дождешься — заведу кошку. Хм, а что если мне, и в самом деле, завести кошку? Да еще и кота? Принесут котят, и будет у меня запас на черный день. Хе-хе-хе!»
Только она поднялась, как за окном раздался оглушительный треск. Старуха аж присела от неожиданности. Неужели ей не послышалось, и кто-то и впрямь отломил кусок от пряничного ставня? Она бодренько для своего возраста просеменила к дверям и выковырнула из двери — замечательнейшей двери, изготовленной из вкуснейшего бисквита с ромовой пропиткой, — марципановый грибок и прильнула к нему подслеповатым глазом.
Так и есть! На крыльце темнели два силуэта, закутанных в какие-то балахоны. Послышалась негромкая речь: «Ты что будешь — пряник или карамель?» «Я получше нашла. Смотри, тут засахаренные орехи — отличное соотношение белка и углеводов».
Урсула дрожащим от сдерживаемой радости голосом спросила:
— Кто там?
— Сто грамм, — буркнул первый.
— Дубина! — зашипел второй, более высокий, голос. — Чё ты мелешь? Какие сто грамм?
Ведьма ошалело заморгала — судя и по голосу, и по фигуре, явно больше. Опомнившись, она отворила дверь и выглянула: так и есть, на ступеньках стояли двое — рослый широкоплечий парень со светлыми встрепанными волосами с куском ставня в руках и невысокая девица с короткими — срамотища — черными кудрями и с горстью орешков в карамели в руке.
— Вы хто ж такие будете, голубчики?
— Мы, бабуль, это, типа — сладость или гадость? — выдал блондин, смерив сгорбленную старушонку хмурым взглядом.
— Пх-хы-хы-хы! — зажав себе ладонью рот фыркнула девушка. — Ганс, ну ты ляпнешь тоже! Тогда судя по специализации, сладость как раз я, а ты, наоборот, гадость, на всю голову сорванная.
— Грета, ну вот нафига меня палить? — в свою очередь зашипел парень, а потом растянув губы в несколько деревянной улыбке сказал уже бабке: — Хэллоуин, бабуля. Не забыла еще в глухомани своей?
«Ганс! Грета! — у Урсулы от радости аж все даты, годы и столетия в голове смешались. — Неужто те самые?! Выросли-то как! Вот и попались, голубчики!» Она поспешно распахнула дверь.
— Да помню я, мои хорошие, какой нынче день. Не совсем еще из ума, старая, выжила. Только чего ж это на пороге стоять? Заходите ко мне, я вас чаем горячим или какао с молоком напою. А уж сладостей съедите столько, сколько душе угодно.
— Что скажешь, Ганс? — девушка взглянула на парня, зябко поведя плечами, прикрытыми каким-то блестящим полотнищем.
— Ну, нам все равно энергию восполнить надо, — хмыкнул тот, — почему бы не сделать это в тепле.
— Вот и ладненько! — колдунья суетливо пошаркала к буфету.
Парень с девушкой вошли следом за ней, скинули с себя обрывки спасательских пледов, с одной стороны серебристых, с другой — ярко-оранжевых, в которые они кутались, и тут только старая ведьма увидела, почему — оба были абсолютно голыми. Смущенно заалев щечками, чего за ней не водилось лет триста, Урсула поспешно отвернулась и рысцой бросилась в спальню. Ганс и Грета переглянулись и уже было снова взялись за свои тряпки, когда старуха вернулась в кухню с охапкой одежды в руках.
— Вот тебе, красавица, платье. Я его носила в юности, — она протянула девушке пахнущее нафталином и лавандой длинное фиолетовое платье. — А тебе, мальчик мой, вот эта мантия — нету у меня мужской одежды твоего размера, уж не обессудь.
— Ну, нету, так нету, — пожал плечами Ганс и облачился в пыльноватую черную хламиду, которая распахнулась первом же движении, явив Урсулиному взору то, от чего она старательно, но безуспешно отводила глаза.
— На, подпояшься уже, горе луковое, — протянула парню поясок Грета.
Колдунья усадила гостей за стол и начала выставлять угощение: большой торт с шоколадом и взбитыми сливками, рулеты, пироги и пирожные, кексы и пирожки, пудинги и желе, всевозможные конфеты, цукаты… Ганс и Грета ее не разочаровали — аппетит у обоих был отменнейший и они уплетали за обе щеки, запивая все это роскошество сладким какао и киселем. Старуха просто сбилась с ног, предлагая парню и девушке все новые и новые вкусности. И радовалась, что они так хорошо кушают, а то тощенькие какие-то. Надолго не хватит.
Наконец, гости откинулись на спинки стульев, лица стали осоловелыми. Ганс даже рыгнул сыто, за что получил под столом пинок от Греты. — Спасибо, бабуль, накормила ты нас от пуза, — сказал он, поглаживая заметно округлившийся живот.
— Да уж, так вкусно мы и не ели никогда, — поддакнула девушка. — Теперь можно и ночлег искать отправляться.
— Да что ж вам его искать? — радостно удивилась Урсула. — У меня для вас обоих кроватки найдутся. С перинами пуховыми, подушками мягкими, одеялами теплыми. Оставайтесь у меня ночевать, чем ночью по холодному лесу бродить.
Ганс и Грета переглянулись, посмотрели, молча, друг на друга, словно переговаривались молча, потом дружно закивали головами.
— Ну, вот и славненько! — потерла сухонькие ладошки ведьма. — Только что ж вы не спрашиваете меня, отчего у меня глаза такие красные?
Грета прыснула в кулачок, а Ганс пожал плечами.
— А чё спрашивать-то, когда они у нас у самих еще и не такие красные?!
Они оба уставились на колдунью, а в глазах их будто угольки зажглись, так и светят багряным огнем. Растерялась старуха, смотрит то на одну, то на другого.
— Это что же, выходит, вы и не люди вовсе? — пролепетала она.
— Не люди. — какими-то неживыми голосами отозвались гости.
— Так кто же вы тогда? Нечисть какая? — заволновалась колдунья. — Вампиры что ли? Или упыри?
— Киборги мы, бабуля. — ответил Ганс, гася подсветку в глазах. — Я декс. А она мэрька. Слыхала про таких?
— А пахнете прямо, как люди, — шмыгнула носом ведьма и вздохнула.
— Так тела-то у нас человеческие, — Грета ущипнула собрата за плечо, — просто в голове процессор да наноимпланты на клеточном уровне.
— Ага, ну, это хорошо, — обрадовалась Урсула, отвернулась от ребят и пробормотала себе под нос. — Тело-то мне и нужно, а процессур энтот из мозгов и выковырять можно. А там киборг, не киборг, уже не важно будет, кому на сковородке скворчать.
Старуха посмотрела на Ганса, рост, ширину плеч оценила, поняла, что своими силами с ним ей никак не справится — это не мальчонка оголодавший, а здоровенный парень на две головы выше нее. Да и девица не такая уж и хрупкая на вид. Загремела чайником, забулькала водой, зашебуршала в шкафчике.
Киборги переглянулись, ухмыльнулись.
— А вот чайку с ромашкой и с мятой, чтоб спалось крепче, — подала она гостям чашки с золотистым напитком, благоухающим травами.
Парень с девушкой выпили чай, поблагодарили хозяйку и улеглись в приготовленные им постели, хотя здоровенному Гансу кровать оказалась откровенно короткой. Пришлось парню поджимать ноги, чтобы как-то уместиться. Сама старуха проковыляла за перегородку, долго там возилась, кряхтела, пока не затихла, ожидая, когда ее добыча, сморенная снотворным отваром, уснет покрепче. Уж тогда-то она как-нибудь отволочет этого простофилю Ганса в клетку, а Грету опоит дурманным зельем и сделает своей служанкой. Пока запас мяса не закончится.
Урсула вспоминала, как в этой самой клетке держала порой какого-нибудь лесоруба, забредшего холодной ночью на огонек. Опоить голодного и промерзшего мужика крепким шнапсом с сонным зельем не составляло труда. А потом она держала его в подвале, прикованным к каменной стене, и отрезала от него по кусочку — то кисть руки, то ступню, то мякоть с голени. «Живые консервы» помогали растянуть удовольствие на несколько недель. Жаль, что ей так ни разу не встретился какой-нибудь эльф. Слыхала она, что у Дивного Народа прекрасно восстанавливается организм. Вот так отрезала бы себе понемножку, скажем, от печени, а та заново отрастала бы. Надолго хватило бы.
Наконец, выждав столько, сколько, по ее расчетам, было нужно, чтобы гости погрузились в глубокий сон, Урсула слезла с кровати и, шлепая старыми туфлями, подошла к кровати Ганса, потормошила блондина за плечо. Тот продолжал дышать также ровно и глубоко. Не удержалась старуха — пощупала в темноте бицепс крепкий, грудь гладкую, пресс упругий, ягоди… «Ох, ты ж! Забылась совсем!» — спохватилась ведьма. Взялась за ноги парня — так ей удобней показалось, а что он при этом башкой об выложенный каменной плиткой пол хряпнется, так это не страшно, — только было потянула его с кровати, как зажглись в темноте глаза его багровым светом и прозвучал голос вкрадчивый, ехидный: — Это чего же ты, бабуля, меня за разные места хватаешь? Я ж тебе не ириен какой-нибудь, чтоб по сексуально-постельной специализации работать.
От неожиданности колдунья шарахнулась от него, как от святой воды, запнулась о половичок и грохнулась бы навзничь, если бы ее не подхватили чьи-то заботливые руки.
— Куда ж ты, бабушка, так заторопилась? — участливо спросила Грета, тоже сверкнув на колдунью угольями глаз. — И чего это тебе не спится? И зачем это ты нам с Гансом снотворных трав в чай добавила? Думала, мы не догадаемся? Ан не тут-то было, бабушка. Киборги они тем от людей и отличаются, что и сильнее людей в десять раз, и слышат, и видят все, в десятки раз лучше людей, и на вкус, на запах любое вещество определить могут, да и яды на нас не действуют. А уж обманывать нас и вовсе напрасная трата времени — мы ложь насквозь видим.
Хотела было Урсула вывернуться да наутек пуститься, да ладошки девичьи кандалами стальными локти ее сжали да и приподняли над полом.
— Не дергайся, бабуля, — декс легким плавным движением встал перед ней. — Думала, раз мы не люди, то и сказок не читали, и про твой Пряничный Домик не слышали? А вот у мэрьки в программе эта сказочка залита. Так что знаем мы, для чего твой домишко тут выстроен и чем ты промышляешь. И когда вышли к нему после аварии флайера декс-компани, на котором нас на утилизацию везли, то сразу все поняли. Да и кровью застарелой от домика твоего за десяток метров разит. Так что знали мы, с кем дело иметь придется. И о том, что и нас ты сожрать попытаешься, догадались. Тем более, что бормотание твое прекрасно слышали, и голод и жажду убить на лице твоем прочитали.
— И думаем мы, бабуленька, что домик твой двум беглым киборгам очень даже пригодится. Хотя бы на первое время, — ласково проворковала мэрька. — А если ты нам расскажешь, как все это работает, — она обвела рукой окружающую обстановку, — да так чтобы не портилось, не переводилось, как в сказке положено, то мы тебе жизнь сохраним.
Поняла тут Урсула по лицам суровым, каменным, что не ждать ей пощады от этих двух нелюдей, и все-все им рассказала: и что работает колдовство, Домик Пряничный сохраняющее, пока стоит печь нерушимою, и что следы всякого, кто шагнет на землю зачарованную, теряются, и что, кроме заблудившихся и самих хозяев, никого к дому этому чары не пропускают. Только в день Хэллоуина можно проникнуть сюда, да и то лишь с заката до полуночи. А хозяином Домика может быть только тот, кто носит колечко серебряное волшебное.
Переглянулись декс с мэрькой — видели они у старой ведьмы на обеих руках по колечку серебряному старинному.
— А подари-ка нам, бабушка, с братиком колечки вот эти симпатичные. — заглянула Грета в глаза колдуньины. — Тебе-то они теперь уж без надобности будут.
Посмотрела Урсула на Ганса, легонечко так откуда-то взявшимся ножичком поигрывающего, сама сняла колечки волшебные и отдала их киборгам.
Про сказочный Пряничный Домик в горах Шварцвальда в двадцать втором веке никто и слыхом не слыхал. Флайер декс-компани нашли, вернее, то, что от него осталось — кучу оплавленного металла со следами органики. Нашли и следы двух босых людей, что вели в сторону от места крушения, вот только следы эти только до ближайшего ручья и дошли, а там и оборвались, как в воду канули. Ни сканнеры, ни киборги, ни кибер-собаки поисковые следов сбежавших кукол обнаружить не смогли.
Автор публикации
