Зимой дни пролетали почти мгновенно, сменяясь тяжелыми густыми сумерками. Деревья обиженно шелестели голыми темными ветвями, будто пытаясь наколоть на свои прутики нерасторопную, разбухшую от сырости, луну. Тучи, набрякшие от мокрого декабрьского снега, скользили по черному небу, чуть не пригибая к земле верхушки столетних сосен. Лапы погружались в полурастаявшую кашу почти до половины. Первой шла молодая лиска Трямпэ. Она была слегка чем-то встревожена и постоянно прядала ушами, прислушиваясь. Ее маленькая сестрица Оха ловила крупные снежинки, смешно поклацывая зубками, и совсем не хотела идти домой. Бабушка Лиса беззлобно ухмыльнулась, насколько это было возможно, удерживая в зубах тушку белого зимнего зайчонка.
Внезапно небольшие пушистые елочки справа, озарились серебристым ледяным светом. До норы оставалось всего ничего, но времени было в обрез. Белый мохнатый зайка полетел в снег — лишь черные кончики ушей подрагивали от ветра.
— Оха, забирай. И скорее домой, — рявкнула бабушка Лиса застывшей от неожиданности лисёнке, — камин пожарче, поняла? — только бы не растерялась!
В небольшой снежной ямке, будто притомившись, лежал, подрагивая, молодой лисенок-подросток. Его шерсть еще светилась лунным светом, но уже заметно гасла. Мордочка и лапы были в крови. Он был истощен долгим
сражением и дальней дорогой. И почти дошел! Один. Без взрослых. Последний выживший во время боя. Вот только маяк погас… Лисенок сверкнул в темноте своими золотыми глазами и обмяк.
В норе было тепло и сухо. То, что надо. Они успели! Безвольное тельце так и не приходило в себя. Он уже не светился, но определенно был жив. Бабушка Лиса принесла в кружке своей особой живой воды и стала потихоньку капать сбоку в приоткрытую пасть. Пол-ложки — только язык смочить. Больше нельзя.
— Ба, а шшто у него на лапе? Это клофь? — спросила Оха, суетливо бегая вокруг, и чуть не подныривая от любопытства под лапы старшим.
— Не только. Это красная лента — оберег. И символ стаи Защитников ночи.
Особый клан, который сражался с ночными тенями. Старшие погибли, а мелкий щенок остался. Он был так истощен и измучен, что старая лиса боялась, как бы тени не настигли его еще до прихода рассвета. Огонь в камине потрескивал, закусывая новым поленцем — Трямпэ подкинула дров совсем недавно. Будто лишний градус тепла и луч света может помочь… Глупенькая! Сражение продолжалось. Где-то там — вдали от лисьих глаз. И поможет только искра. Но…
Трямпэ сидела рядом и прислушивалась. Лисенок-подросток, казалось, на пару полных лун младше нее самой, чуть поскрипывал зубами — это хорошо. Сознание возвращается. Сейчас он больше напоминал старших воинов своего племени: со злостью сжатые зубы, сильно зажмуренные глаза, кровавые сгустки в шерсти на поцарапанной морде. То ли ежевичные плети по дороге расстарались, то ли терновник. А, скорее всего, те самые тени — шли по еле заметному следу и нагоняли… Те самые тени, которых Трямпэ никогда не увидеть — только в предсмертный свой час. Ведь она не принадлежала тайному священному клану луны.
Дыхание участилось. Лапы стали подрагивать. Там, под этими плотно сомкнутыми веками, шел настоящий бой. Сражение не на жизнь, а на смерть. Бабушка Лиса покачала головой и подоткнула плед под бок лисеныша. Как же плохо, что нынче зима. Время теней!
Трямпэ уселась рядом, тихо и осторожно, пока никто не видит, стала вылизывать замерзшую мордочку. Не дело же так оставлять — в крови! Было странно, что в хорошо натопленной бабушкиной норке, под пушистым пледом, рядом с огнем камина, лежал совсем замерзший лисенок самого могущественного и страшного клана защитников ночи. Юный щенок, но столь отважный и сильный духом, что практически осилил бездорожье — из страны мороза и кошмара нашел обратный путь домой без старших. Но чуть-чуть не дошел.
Он замерзал рядом. И это было неправильно. Поэтому Трямпэ улеглась ближе и положила мордочку сверху. Ей было очень холодно. Но это было нужно. Так она и заснула, совсем не заметив, что дыхание лисенка стало более глубоким и порывистым. Будто он взбирался в гору во время сильной вьюги, увидев вдали огонь жилища. Хотя уже думал, что в этой белой круговерти совсем заплутал и не отыщет дорогу. Но сесть и ждать обманчивого тепла снежной смерти — было не в его духе! Ласар боролся и ждал. Ждал. И снова увидел огонек. Лис бежал, утопая
в белой рыхлой каше по самое брюхо. Бежал, хотя внутри уже щипало от ледяного морозного воздуха. Если бы это было не во сне — после такого бега — лежать бы в норе и скулить не одну холодную ночь. Но он сможет. Сможет, не смотря ни на что!
Вдалеке показалась огненная фигурка. Она горела белыми всполохами: от острого носа до кончика лисьего хвоста и протапливала вокруг себя снег до самой земли. Тени кинулись к ней, но падали, опаляемые странным белым огнем. Лисичка этого не видела. А прямо за ней была калитка. Дверь домой.
— Лись! Не жди, хорошо? — то ли прошептал, то ли прошелестел вместе с шумным выдохом раненый. Бабушка вздрогнула и поглядела на бессознательного гостя.
Внучка грела его, прислонившись к спине и положив сверху мордочку. Обе лисы встретились глазами. Мелкая — только спросонья — еще не могла понять: приснилось ей, или действительно лисенок что-то сказал. Самая младшая сестричка тихо сопела с другой стороны от камина и была не причем.
Бабушка вздохнула, но не стала прогонять старшую внучку. Искра белого пламени была у них в крови. Если Трямпэ сможет помочь — будет неплохо. Хотя, даже древний лисий бог не сможет сказать — будет ли правильным такой внезапный выбор, ведь из боя ждут лишь родных и любимых. И сможет ли она Его потом отпустить? Или будет в одиночку убегать во время метели, пытаясь отыскать своего могучего воина. Как и ее мать…
— Не о том. Не о том ты мурчишь ему, лиска. Не надо рассказывать его сказку, где вьюги воюют с ветрами, а пурге конца и края нет. Ты поведай о шелесте трав в полуденный зной, о рыжем палящем солнце, играющем на загривке миллионом маленьких искр, о теплом летнем ветерке. Говори ему о счастье и любви, что горят в твоем сердечке, — сказала тихо-тихо бабушка Лиса, не сумев все-таки скрыть вздоха беспокойства за внучку. Но, искра зажглась. А значит, тени отступили.
Огонь в камине жадно потрескивал, дрова всё больше занимались пламенем. Трямпэ сидела рядом с братом на диванчике и пила травяной чай. Бабушка говорила, что он сказочный и специально заваривала его для внучат в такие долгие зимние вечера. Лисятки зябко жались друг к другу, Оха спала, свернувшись клубочком, а бабушка мурлыкала им песенку и вязала полосатый сине-красный носок, сидя в своём кресле-качалке… В окно подмигивали звёзды, пританцовывающие в тёмном озере неба. Здесь, в гостях у бабушки Лисы, было весело и уютно. От неё пахло корицей и бергамотом, а за окном не страшно гулял холодный зимний ветер, и валила косматая снежная пыль…
Только мама была на охоте. Но лисята знали, что утром она вернётся. Вернётся с добычей. Как и всегда: красавица, пахнущая свежестью от
искрящегося мелкого снега, забившегося в шерсть. Этого момента ждали все. Но только Трямпэ знала, что она первая успеет подлететь к маме, прыгнет и шепнёт ей:
— А я мам, принцесса, да?! Потому, что ты — наша лесная королева!
Лиска хихикнула себе под нос и, ловко нырнув на кресло к бабушке, попросила:
— Расскажи сказку! Чтоб про принцессу и старинный замок на холме! — Братец Лисяш отвлёкся на минуту от своей рогатки, которую до этого тщательно натирал кончиком хвоста сестрёнки и хихикнул:
— Ей ещё про принца надо! Невеста-то нашлась!
— Ну, бабушка, расскажииии, — Трямпэ высунула язычок и показала его брату. — Без принца. А то Лисяш слушать не даст, вредина!
Бабушка беспокойно посмотрела на вьюгу за окном, отложив свой труд (всё равно придётся распускать) и, грустно вздохнув, начала…
— Жила-была в старом родовом замке самая настоящая принцесса. Ее туда сослал дядя король за один стакан чистой воды.
— За стакан воды? — переспросил, позевывая, братец Лисяш, — она эту воду ему за шиворот вылила, что ли?
— Этой водой умылся кузен принцессы Халели, звавший ее замуж и недовольный отказом, — ответила ему бабуля, — брак был политически необходим.
— Вот это по мне, — сказал Лисяш, — интриги в борьбе за нору, а не пресловутая сказочная любовь! А что было дальше?
Девочке дали год на раздумья и сослали в старый полуразрушенный родовой замок. Родители остались в столице, а с ней день за днем были лишь любимая старая собака Матильда, милая нянюшка Триза и старый Конюх. Грустные тихие вечера скрашивали старинные книги из огромной библиотеки, с полуразбухшими, чуть посеревшими от времени листами и кожаными тиснеными переплетами, да древние легенды и предания, которые рассказывала няня. Но спокойной жизни пришел конец.
Узнав, что скоро приедет жених, Халели убежала в лес. Легко было решиться, да нелегко сделать. Через полчаса ее пышное платье было в черной весенней грязи, красивые сапожки стали насквозь мокрыми, а руки и лицо саднило от царапин колючего кустарника. Да ко всему прочему, принцесса заблудилась!
Увидев впереди рыжего красавца-лиса, уставшая девочка села на снег и уже приготовилась к смерти. Весна — голодное время, а у нее не было сил даже выломать себе палку для защиты.
— Ну, и чего ты тут расселась?! — поинтересовался лис, злобно сверля девицу взглядом.
— Я… Устала и очень хочу есть… — призналась принцесса. Тогда хищник, молча, пошел дальше. Халели уже успела подумать, что разговор ей почудился, или что лис ушел по своим делам, но рыжая морда снова уставилась на нее, не мигая. Надо было идти следом.
Косая крыша избы в дремучем лесу была покрыта мхом и лишайником. Из задернутого шкурой окошка был виден теплый свет очага. Лис шмыгнул внутрь, Халели чуть замешкалась, но усталость в очередной раз переборола здравый смысл.
— Тристэрр, это ты?! — за грубо сколоченным деревянным столом оказалась такая же, наспех сделанная, кровать. Старческий сиплый голос доносился оттуда.
— У нас гости, учитель, — сказал лис, показывая девочке на стопку мальчишеской чистой одежды и стакан молока с половиной лепешки. — Переодевайся в сухое, нечего тут дрожать и грязь разводить! — буркнул лис, скрываясь за шершавой печкой-мазанкой.
— Не обижайся на него, дитя, — сказал старец, пытаясь приподняться в кровати и блестя в темноте белыми слепыми глазами, — я отсюда слышу, как ты обиженно дышишь, и как стекает по щеке тайная слеза. Тристэрр — хороший юноша, очень добрый, вот уж почти год он кормит такого никчемного чародея, как я, и обо мне заботится.
— Но… Он же лис… — попыталась возразить Халели, застегивая последнюю пуговицу, когда из-за печи показалась острая, зло прищуренная морда. Заботливый ученик стал поить учителя молоком с маслом и, отламывая небольшие кусочки от второй половины лепешки, класть их старику в рот. Чародей медленно пил, шамкая остатками зубов, и иногда давился. Принцесса посмотрела на свой скудный ужин и жадно вгрызлась в хлеб. Лишь спустя пару минут она почувствовала на себе грустный лисий взгляд. Но Тристэрр сразу отвернулся. Осознав, что она ест его краюшку, и, оставив от нее половину, да полстакана молока, Халели максимально честно сказала, что больше не голодна.
— Глупая девчонка! Надо есть, если дают, — сказал ученик, но, видя принципиальность новой знакомой, еду унес за печку.
— Он — мой второй ученик, — сказал, с явной гордостью, чародей-отшельник.
— А где же ваш первый ученик? — Поинтересовалась Халели.
— Первый оказался… Я поклялся больше никогда не брать учеников… Когда люди короля накинулись, когда из толпы летели камни… Я думал, что лучше умру в лесу слепой и ненужный, но никогда не буду никого учить…
— И тут пришел Тристэрр? — Спросила принцесса, когда пауза затянулась.
— Он сбежал из замка, что стал его по праву… Он — бастард, ненавидящий людей, стал заботиться обо мне, людьми изгнанном. Он стал учиться по книгам сам, вот и…
— Оказался глупцом, да, Ламер, ты всегда так говоришь. Я помню. — Сказал лис, гордо и зло высунувшись из-за печки.
На глиняном полу спать было неудобно. Понизу со всех сторон поддувало холодом. Спасали солома и две кудрявые белые шкуры вместо одеяла. В метре от нее похрапывал учитель, иногда заходясь болезненным кашлем. А в самом дальнем от них и печки углу стонал во сне Тристэрр. Халели взяла свои шкуры и пошла к нему, ведь нет ничего лучшего от ночных кошмаров, чем простое человеческое тепло… Принцесса слегка смутилась, погладив вместо лисьей морды мальчишеское лицо, горячее от лихорадки. Так вот значит как: днем лис, а ночью – человек. Чужой и людям и зверям…
— Тише-тише, сейчас будет лучше, — сказала девушка и стала снимать колпачок с флакона на своей шее, — Жар сейчас спадет, я с тобой. Ччшш.
— Халели… — Пошептал ученик, когда она стала укладываться на ночлег рядом с ним, — дурочка смешная, меня нельзя любить. Какая может быть любовь к камню?
— Спи, — сказала она, укутывая его получше.
Странно, мама говорила, что для любви ей потребовалось два десятка лет провести рядом с отцом, чтобы научиться выносить его скверный характер. Тристэрр был знаком всего день, и характером отличался только в худшую сторону. Но… Такая странная фраза. Она значит чуть больше, чем лежит на поверхности.
Утро началось задолго до солнца. Переделав все домашние дела, ученик-лис отправился на «место», где к чародею приходят просители.
— Опять будет сидеть в кустах и суровым голосом доводить людишек до полуобморока, — ухмыльнулся учитель, — сходи с ним, деточка.
Разговор по дороге не клеился. Глядя на безразличное, и даже злобное, выражение лисьей мордашки, можно было подумать, что Халели его жуть, как раздражает, или, как минимум, сильно мешает! Но принцесса, словно что-то поняла из ночной беседы и шла, почти счастливая, иногда поглядывая на ученика, и невольно улыбаясь.
— Тристэрр, а вот если меня найдут, я смогла бы использовать что-то чародейское? Ты мог бы меня научить? — Заинтересовалась она, даже забегая вперед лисенка и преграждая ему дорогу.
Ученик остановился и на рыхлой, почти черной, земле написал слово «obliviscatur».
— Прочитаешь вслух, и это тебе поможет, — сказал он, смотря ей прямо в глаза.
— Значит, теперь они меня не смогут выдать замуж! — сказала она, чуть не хлопая в ладоши, — А что значит это слово?
— Забудь. — Отрезал Тристэрр и, молча, протопал всю оставшуюся дорогу.
Просителей было четверо. Одна — заплаканная эмоциональная старушка, которая пыталась объяснить проблему государственного масштаба: у них пропала принцесса! Пара благородных господ, видимо, «безутешные» родители, и, последний — вспыльчивый юноша, разодетый в красное и золотое. Он, в основном, только требовал: «Найти!», «Поймать!», «Схватить!».
— Боюсь, что я ничем не могу вам помочь, — сказал лис, в этот раз стоя на середине полянки, и радуясь, что уступил секретное местечко в кустах своей новой подруге, — Думаю, что принцесса умерла, и нам не под силу ее найти.
Но на очередной печальный всхлип старой нянюшки Халели выбежала к людям, и ее схватила магически невидимая стража. «Как же я не проверил поляну, прежде чем прийти?!» — Подумал Тристэрр, прежде чем его оглушили.
Старая лиса принялась распускать пятку, поглядывая в окно на все усиливающуюся метель.
— Ба, а что там дальше? Неужели Халели так и не поняла? И не попробовала заклинание, что написал ей ученик чародея?! Жених бы забыл о предложении. Или, вообще, как дышать…
— А что ей понимать-то? — удивленно подняв голову, спросила большая Лиса.
— Ну как же! Тристэр подсказал принцессе, как освободиться. И он ведь совсем не был камнем…
— Хм! Действительно, — сказала Ба (она стала волноваться, метель уже просто выла за окном), и не задумывалась, о чем же болтает неугомонная лиска.
Трямпэ укуталась в плед по самый нос, ожидая, когда же бабушка Лиса перестанет считать петли и вернется к рассказу, но так и заснула под мерный храп двоюродного братца Лисяша и сопение мелкой сестрички Охи. Ей привиделась опушка весеннего леса, еще не одевшегося в молодую листву, озарявшегося огнем магической ловушки. Внутри был Тристэр. В неравном бою он победил злодея — первого ученика своего великого учителя, но теперь сидел на пригорке, понимая, что сил выбраться ему не хватит.
С севера раздавалось странное шуршание. Что-то не похоже на стражу. Тристэрр поднял усталый взгляд и увидел Халели, продиравшуюся сквозь ветви.
В ее руке был шнурок с зеленым светящимся камушком, который тянулся навстречу, нарушая все законы гравитации. Кристалл слетел с руки, вспыхнул, поглотив ловушку, и коснулся груди ученика.
— Зачем он это сделал? Ламер мог бы еще жить и жить… — Расстроенно пробормотал ученик.
— Учитель тебя очень любил и знал, что ты победишь. Велел тебя срочно найти. Он сказал, что твое проклятие снято.— Пробормотала Халели, не зная, что еще она может сказать… Да, чародею стоило жизни сильное колдовство, но так было надо. — Учитель очень тебя любил…
— А ты?
— Я? Ну, я ведь с тобой… — Сказала девушка и прижалась к его теплой груди.
Теперь принцесса получила свободу и могла стать самой доброй, справедливой королевой. Но Халели была не только наследницей, но и просто девушкой. Кажется, он ее понял. И он точно поцеловал её… Потому, что сказка не может быть грустной.
И Старая Лиса тоже знала наверняка, что её дочь переждёт непогоду и вернётся. Ведь мать всегда возвращается к детям, иначе в сказках не было бы смысла.