Релд давно забыл, как это — ненавидеть и бояться. Ненависть жгла огнем, а страх обливал холодом. Это были лишние чувства. Есть только инстинкт и чувство опасности, что только подстёгивают действовать. А ещё есть безысходность, от которой внутри всё сжимается в тугой пульсирующий комок боли. И понимание, что дальше бежать некуда. Да и незачем. Он и так прячется уже три года, только так и не понял, в чём теперь смысл его действий и его жизни.
Тогда всё казалось слишком простым и ясным. Он не мог убивать. Ни в бою, ни во время казни. Если его руки омоет кровь, он больше не сможет быть собой. А не быть — это страшно. Он помнил, что случилось с другим Видящим. Тот убил наёмника, от которого словно лились потоки крови. Убил в честном поединке, спасая пленника. Он выиграл одну жизнь, разменяв её на другую. Пленник был его кровником. Наёмник был убийцей. Но тот Видящий медленно и мучительно сходил с ума, день за днем задыхаясь от кошмарных видений, где его с головой заливала липкая и тягучая кровь. И он падал на землю, бился и задыхался…
Релд не мог быть солдатом, и он не убивал. И во время пограничных схваток просто шел вместе со всеми. Парни шли в атаку, а он — на смерть. Когда он вытащил длинную соломину, означающую, что именно ему придется вешать предателя, то сбежал. Как трус. Он не мог убить, потому что боялся так же захлебнуться в кровавых видениях. Того человека повесили, его приговор всё равно был подписан. А он приговорил самого себя. Тогда, глядя в пустые глаза запытанного почти до полусмерти человека, он верил, что добровольное изгнание лучше. Сейчас ночью, дрожа от удушающего ощущения близкой и неизбежной крови, думал, что хуже ничего быть не может.
Опасность стала отдаляться. И Релд несмело выбрался из землянки, чутко, по звериному вдыхая влажный воздух. Кровь ощущалась слишком близко. Можно было сходить и проверить, или забиться обратно в своё укрытие и сделать вид, что ничего не происходит. Парень закрыл глаза, выравнивая и замедляя дыхание… Он уже давно ничего не видел. И от своей слепоты тоже было больно и тяжело. Может, он больше не Видящий… Но тогда почему он так остро ощущает боль и кровь?
Релд беспомощно оглянулся на землянку и беззвучно растворился в темноте. Двигался он быстро, безошибочно ориентируясь на ауру крови. Идти пришлось мало — неполная верста. И чем ближе он подходил к месту трагедии, тем злее стучала собственная кровь и тяжелее становилось дышать. Релд судорожно всхлипнул и наконец-то открыл глаза: он не просто чувствовал, а уже видел распавшегося на грязном тающем снегу парня. Даже заставил себя подойти вплотную и опуститься на колени. По облику человек, но по ощущению — гость с той стороны, набравший в себя нави столько, что тянуло от него диким холодом.
Релд зачерпнул снега с натёкшей кровью, сжал в кулаке. Отвел взгляд. Между пальцев медленно скатывались алые капли. У людей кровь жгла жаром, а у этого почти мертвого парня тоже обжигала… только стужей. Релд провел рукой над парнем: шрамы на месте забытых ран, пустая душа и холод. Если бы этот умирающий был человеком, он бы попробовал его спасти, но вот вернувшиеся с нави уже не люди. И если пришел им срок вернуться обратно, то кто он такой, чтобы мешать этому?
******
Герен молчал, перед глазами покачивался черный затоптанный пол. Полковник не стал его пытать, просто ударил сильно, потом ещё раз, и ещё. И он упал: от обиды стала кружиться голова и подкосились колени. Ординарец поднял голову на своего начальника, чуть прищурился. Он не осуждал Борга, он был для полковника словно верный пес, который может служить и даже отдать жизнь за своего хозяина. Но есть вещи и слова, что больше жизни и сильнее верности.
— Не скажешь? — Борг даже не спрашивал. Слишком равнодушным был взгляд ординарца.
— Хорошо. Я понял. Но ты можешь сказать… ты знаешь, что с ним?
— Да, — Герен едва шевельнул губами. Он сейчас не говорил правду, всего лишь подтвердил уверенность полковника.
— Это опасно для него? — Борг осторожно пытался сформулировать вопросы, чтобы снова не наткнуться на непробиваемую стену молчания.
— Это сила, Верс ещё не умеет ею пользоваться. Простите, полковник, — Герен с трудом сглотнул кровь, — я больше ничего вам не скажу. Если хотите, то… я могу подняться. И вы ещё сможете меня ударить.
Борг рывком поднял ординарца на ноги, поморщился — рану протянуло острой болью.
— Это я виноват перед тобой, — Борг нашел в себе силы посмотреть в лицо бойца и признаться. — Я не понимаю, что происходит. И не знаю, как действовать.
— Полковник, — Герен и сам не знал, что можно сказать. У него ещё не было таких людей, за которых он бы боялся. — Я могу приготовить чай.
— Спасибо.
Кипятка не было, да и вода в бадье плескалась лишь на дне. Герен сам сходил к колодцу, наполнил котелок, поставил греться в печку. Принес ещё поленьев. Полковник вышел во двор, а вернулся тоже с охапкой дров.
— Пусть теплее будет, а то дрожь пробирает, — почему виновато пояснил Борг.
— А нечего в рубахе одной за порог бегать, — ворчливо отозвался ординарец. — вы бы хоть телогрею накинули.
— Это не поможет, — Борг придвинул табурет и присел возле печи, протягивая к огню озябшие руки. — Я не знаю, кого спасти можно. И мне кажется, что я погубил уже обоих.
— Полковник, нельзя принимать ответственность за жизнь других, не принимая ответственность за смерть, — Герен пошевелил кочергой горящие куски дерева. — Вы вправе послать на смерть, но ради чего?
— Знаешь, мальчик, я себе задавал этот вопрос, и не раз. И у меня на него до сих пор нет ответа. Воевать за район? За землю? За что? Ещё не бывало, чтобы ушедшие в навь что-то забирали с собой. Только кого-то. Тогда за что надо сражаться, если погибают другие люди?
— Я один раз умирал от огня, — Герен с интересом глянул на полковника, — там нет ничего, ради чего стоило бы умирать. Просто пустошь, через которую надо пройти. Я вернулся. Но посвящение не прошел. Я не знаю полковник, как я могу вам помочь, но я просто буду выполнять ваши приказы…
Огонь весело потрескивал, облизывая березовые поленца. Полковник и ординарец молча сидели перед огнем — заслонку Герен убрал. Говорить о чем-то было неправильно, а думать о своём не хотелось. Лишь когда поленья прогорели и по угольям забегали последние золотые и самые жаркие искорки, Борг положил руку на твердое плечо ординарца.
— Я не знаю, кто может стать моим преемником. Но мне не хотелось бы, что люди нашего района стали рабами.
— Я понимаю, полковник. И Верс тоже. Слишком многое поставлено на выживание. — Герен чуть склонил голову к плечу. — Я не вправе вам советовать, полковник, но попробуйте себя простить. Пусть эта рана заживает. Потому что… за вами другие люди, которые вам верят. И они не должны видеть в вас ни слабости, ни сомнения.
— Мне это говорили, но более жёстко. — Борг чуть напряг руку, сжимая плечо парня. — Только не словами, а кровью тех, кто пошел за мной в свой первый бой и не вернулся. А я выжил. И снова вёл людей за собой. А сейчас я отправляю своих сыновей первыми, прикрываюсь ими.
— Полковник, — Герен прикусил губу, но договорил: — вы можете быть неправы, но вам нельзя это показывать. Пусть будет приказ. Так легче. Но, если вам надо будет поговорить, то… я к вашим услугам.
Хотелось пить и саднило горло, словно опалённое кипятком. И дышать было больно. Приходилось делать маленькие вдохи и выдохи, чтобы даже грудь почти не поднималась. А ещё казалось, будто сверху навалилось что-то душное и тяжелое, и давит. Верс медленно и осторожно открыл глаза. Ему отчего-то казалось, что он в могиле. Видел у западников такой странный обычай, когда мертвецов зарывают в землю на съедение червям. Когда правильно положить на краду и пепел развеять по ветру, чтобы дух ушедшего вольным и чистым в небо поднимался. А под землей было страшно… Верс помнил, как под берегом реки лазил, и на него песок съехал. Мальцы-приятели, конечно откопали, но ужаса натерпелся. Вроде земля и легкая — пригоршней пересыпать можно, но когда завалит — тяжело и душно, и грудь без воздуха рвёт…
— Господин, тебе воды нельзя, — глухо и отчего-то шепотом отозвался знакомый голос. Герен присел на край лежанки. А в руках ординарец держал берестяной ковш. — Это отвар, чтобы раны смочить для заживления. Ты глаза не открывай. Я осторожно.
Прикосновения были болючими, но от них становилось легче. Верс чуть шевельнулся, проверяя, слушается ли тело. Руки и ноги двигались, но каждое движение отдавалось острой резкой болью.
— Я сильно обгорел? — спросить то, о чем действительно хотелось, Верс не отважился.
— Да, господин… — Герен отвернулся в сторону.
— Зови Лертом. Мне всё равно свыкнуться надо. И прекрати господином звать. С чего вообще тебе это в голову взбрело? — от долгой речи Верс устал, но договорил. — Ты боец, я тоже. Отдать бы долг чести, да поскорее, чтобы сдохнуть.
— Не надо так говорить… Лерт, — Герен снова стал протирать страшные ожоги. — Через семь лет ты дальше жить будешь. А умирать не стоит… — ординарец немного помолчал, потом странно изменившимся голосом стал рассказывать: — Говорят, воины Зова, когда уходят, то попадают в ледяную долину. Там нет ни земли, ни солнечного тепла, ни чистого воздуха. Только лед, прозрачный и чистый, как озерная вода. И его много, так много, что на несколько вёрст вниз он лежит и вверх глыбами взбивается. И воины, когда попадают в эту долину, огнем вспыхивают и горят огненными факелами, чтобы растопить этот лед. А когда человек живьем горит — это страшно. Не надо тебе туда, господин, спешить.
— Тогда уж лучше в Ирий, — Верс чуть пренебрежительно скривил губы и тут же едва не охнул от боли.
— А это уже не тебе решать, господин, — Герен снова обмакнул тряпицу в отвар, слегка сжал в кулаке. Стекающие между пальцами капли были бледно-красными, неприятно напоминая кровь. — Ты Зов услышал, и Зов принял тебя.
— Вот же херь какая, — резко бросил Верс, — и жить как велят, и в посмертии сам не волен. Слушай, поди вон. Не надо мне этого. И без твоей заботы тошно.
— Как прикажешь, господин, — Герен неловко поднялся с лежанки, вышел, притворив за собой дверь.
Верс попытался уснуть, но сон не шел. Было плохо, и даже не оттого, что все тело огнем изъедено, а потому что его самого больше нет. Нет больше песенника — отморозивший пальцы музыкант играть так, чтобы зрители плакали и смеялись, не может. Нет больше бойца, что клялся на верность своему Роду и что принимал клеймо своего района. Нет больше Верса, который был просто живым и имел наглость на что-то надеяться. И нет больше старшего сына полковника Борга — он умер, и даже не за родину, и не в бою. Это было бы не так обидно…
Лекаря привезли ночью. Размякшие дороги рано налились талой водой и вездеход завяз где-то под Межречьем. И пока оттуда доковылял до части промокший и полумертвый от усталости гонец, покуда собрали и снарядили отряд вершников и те метнулись туда да обратно, порядком стемнело да разгулялся почти зимний морозец. Вездеход вытаскивали, подсвечивая чадящими факелами. Да всю дорогу до части подкладывали под ползущие полозья нарубленные ветви. Лекарь сидел в вездеходе — он, оказывается, лошадок боялся вусмерть да и пехом тащиться не мог — как с вездехода прыгал, неудачно оступился да ногу подвернул. Бойцы лишь посмеивались, что попасть в руки к такому лекарю — так проще самому на лавку улечься да помереть.
— Налейте ему для сугрева, — хмуро велел Борг. Трясущийся от холода и от кашля лекарь вызывал брезгливость, но другого нигде поблизости не было. Герен быстро плеснул в чашу житенки, поставил перед ругающимся мужиком. — Пей.
Борг, прищурившись, наблюдал как быстро и ловко движется и выполняет распоряжения ординарец, словно парень и не валялся сутки почти бездыханным.
— Полегчало? — грубо поинтересовался полковник и кивнул: — Отведи его к Ве… к Лерту, пусть поглядит парня.
Старуха, готовившая новую порцию отвара, конкурента сразу невзлюбила. И даже едва не оросила лекаря свежим, только с огня, отваром. Герен сноровисто подхватил котелок — все равно руки перевязаны тряпками, а что больно — не беда, свыкся уже. И втолкнул застывшего и разразившегося новой порцией ругани лекаря.
— Прости, бабуля, после полечишь, — тихо шепнул ординарец, вежливо выпроваживая бабку за порог, и уже сурово обратился к лекарю: — Чего скажешь хорошего?
— Горячка, — вяло отозвался лекарь, зло снимая с ран подсохшие тряпки, — и ожоги злые. Тут ни маслом, ни жиром рады не дашь. Да и отвар этот… он хоть боль снимает?
— И чего тогда делать? — Герен плеснул себе на ладонь отвара, пожал плечами. Может, и помогает.
— На ключ его надо, но дорогу не вынесет. Трогать боязно.
— А я тебе не девка, чтобы трогал, — Версу надоело скрипеть зубами: присохшие тряпки отдирались наживую.
— Ну раз шутит, жить будет, — без улыбки пошутил лекарь. — А на ключ лучше свезти. Хуже не станет.
— Ладно, благодарствую.
Герен отвел лекаря на ночевку, зашел ещё раз проверить Верса, но тот его снова отправил восвояси. Возвращаться к полковнику не хотелось, но и прятаться снова не дело. Ординарец немного помялся на крыльце, очищая сапоги, и все же вошел.
— Говори, — Борг сидел на табурете возле стола. — что с ним такое и как он тебе помог?
— Полковник… — Герен отшатнулся, словно его не взглядом обожгло, а ударом кнута.
— Я хочу услышать правду, — командующий Северным районом резко поднялся, отшвыривая табурет, шагнул к ординарцу и ухватил за грудки, встряхнул. — И я её услышу от тебя. Но тебе решать: сам всё расскажешь или мне тебя пытать придется?
— И какой у тебя план?
Жан величественно шатался по офису, завернувшись в теплое одеяло как в древнюю тогу. А за ним по пятам бродили с допросными выражениями на лицах дексы и ириены. Селл в хождениях участия не принимала: ей было некогда. Она напоила горячим чаем купальщиков и накормила ужином всех своих и прибившихся к компании. В числе последних между делом оказался и сосед, которому нужны были канцелярские ножницы. Мужик запрашиваемую вещь не получил, но ушел восвояси весьма удовлетворенный, пообещав напоследок, что будет заходить.
— Так что ты задумал? — Зет наступил ногой на кончик волочащегося по полу одеяла.
Жан, не ожидавший такой пакости, споткнулся и едва не упал.
— Это долго рассказывать, показывать надо, — Нытик аж лучился самодовольством.
— Так мы от него ничего не добьемся, — пожаловался на общем канале Страйк. — Может проще добить?
— Да ладно тебе, — возразил Зет, — он прикольный.
— Ах ты… — Страйк вместо рвавшихся выражений поставил многозначительное многоточие. — Если он тебе так нравится, то и возись с ним.
— Ну ты и садист, — уважительно присвистнул Зет.
— Да отстаньте вы от него, — рявкнула Селл, когда вся компания продефилировала мимо нее и холодильника, не преминув заглянуть внутрь, в пятый раз.
— На вот жри! И рассказывай!
Жан скривился на пышный многослойный бутерброд, который явно готовила не Селл, а кто-то из дексов и сильно второпях. Иначе как объяснить прослойку из сырых макарон и взбитые сливки вместо соуса поверх котлеты? Парень потребовал тарелку и стал расковыривать угощение. Впрочем, котлета под сливками оказалась вполне съедобной и даже вкусной.
— Теперь кофе?
Чашку ему принесла Селл, подождала, пока парень сделает глоток.
— Вкусно?
— Да, — Жан довольно надул щеки.
— Странно тогда, почему Зет не пил. Орал как угорелый, что отравлено. А как может слабительное быть ядовитым?
Жан подавился, раскашлялся, обляпался выплеснувшимся кофе, обплевался. Из глаз потекли слезы.
— Это шутка, — невозмутимо пояснила Селл, отстегивая испачканный пододеяльник. — Тебе понравилось? Нет? Ну вот видишь. Тогда зачем ты ребят дразнишь?
— Я… не подумал, — жалобно промямлил Жан. И беспомощно глянул в сторону туалета.
— Не было там ничего, — Селл присела рядом, программно обняла, успокаивая, человека. — Обычный кофе. Не волнуйся.
— Да… — Жан расстроился еще больше, понимая, что еще одну такую вредину найти будет сложно. Тем более, что и шуточки у нее… дурацкие. А вот бюст… замечательный, да и утешать она толково умеет. — Понимаешь, Селл, там не совсем план, а так… одна идейка…
Кибер-девочка, подбадривая, погладила парня по спине, продолжая обнимать.
— Вы болтаете с людьми через терминалы, но вы, с вашими возможностями, можете делать больше, чем просто говорить. Вы можете моделировать ситуации, в которых ваши… как вы их зовете? Клиенты? Ваши клиенты могли бы раскрываться, реально улучшать свое мнение об окружающем мире, становиться по-настоящему важными и нужными для других людей. Понимаешь?
Селл покрутила идею в голове. Описание, вроде бы, понятное. Но ингредиентов для приготовления явно не хватает.
— Немного, а можешь привести пример?
*********
За две недели Жан от сумасшедшей беготни умудрился похудеть на восемь килограмм. И сам даже не заметил как это сделал, узнал только из сетований мэрьки. Селл, когда его видела, беспокоилась об убыли естественного веса. Хотя, судя по репликам Карри, эта убыль пошла ему на пользу.
— А лицо у тебя стало более сексуальным, — комментировала ириенка, — хотя теперь за щеки не ущипнешь.
Жан возмущенно отбивался от попыток пощипать его за щеки, торопливо проглатывал еду и снова убегал. Он умудрился найти координаты всех двадцати мэрек из выпуска Селл, и методично мотался к их хозяевам, выясняя возможности и условия приобретения.
Подробностями этой эпопеи и своими приключениями он делился только со Страйком. Декс умел профессионально слушать и согласно поддакивать. Одна односерийница Селл обитала у какой-то старушки, которая, судя по указанному в паспортной карточке возрасту, должна была быть милой и напоминать божий одуванчик. На деле от бабули Жан приехал весь в синяках — его там настолько качественно отметелили, что он дня три просто валялся тушкой на офисном диванчике и стонал под холодными примочками и заживляющими гелями и мазями от ушибов. Причем сотворила с ним это не кибер-девочка, а ее хозяйка.
— Ты представляешь, — жаловался Жан своему дексу, — эта старушенция вообразила будто я делаю непристойное предложение ее… девочке. И грудью встала на защиту ее чести.
— А как можно грудью так отлупить? — удивился Страйк. По его данным так драться бюстом не умели даже дексы женской модификации.
— Ну, отпиздила она меня ногами и руками… она мастер боевых искусств, — пояснил Жан. — А потом просто спустила с лестницы. И даже не дослушала.
Первая неудача Нытика не сломила, но и осторожности не научила. Второй хозяин обитал в каких-то ебенях вселенной, куда даже транспорт не добирался. И долетел к нему Жан глубокой ночью. Вместо того, чтобы куда-нибудь устроиться на ночлег, и пойти налаживать торговые отношения утром, он отправился к владельцу сразу же.
— Ну откуда я знал, что там не принято на ночь закрывать двери? И они вообще это не делают.
Второй владелец от шума в прихожей проснулся, и даже вежливо поинтересовался не нужна ли визитеру помощь. А Жан возьми да и ляпни, что он явился за мэрькой.
— Кажется, он меня за вора принял.
После качественного и меткого удара сковородкой, которую любезно подала хозяину односерийница Селл, Жан очутился сначала в полицейском участке, а потом в местной больнице. Вызволять охотника за мэрьками, благо парню разрешили сделать звонок родственникам, пришлось Дженсу. И ему же Жан скормил версию про поиск дальноюродной тети, и, мол тогда он хотел сказать, что приехал к вашей Мэри, подразумевая жену, а, испугался и оговорился. Не то, чтобы ему поверили, но за приемлемую мзду, то есть штраф в пользу государства, отпустили.
История третьей мэрьки оказалась печальной — погибла при пожаре, вытаскивая домашний скарб. После того, как спасла хозяев, ее отправили выносить имущество, и в этот момент дом сложился как картонный. Четвертая была в роли няньки при больном ребенке. Жан, наученный негативными предыдущими попытками, решил для начала разведать обстановку, а уже потом озвучивать свое предложение. И представился сотрудником социальной службы, ему искренне обрадовались и даже не потребовали карту-документ. Выглядела эта мэрька прилично, да и ребенок, когда смотрел на нее, радостно улыбался. Жану только и оставалось, как поговорить за жизнь, а потом отправиться в местный комитет по соцзащите с просьбой закрепить за этой семьей данную мэри. Его там сначала послали, но потом сдались и согласились.
— Ну, я сумел быть убедительным, — хвастался Жан результатами поездки.
Страйк понимающе вздохнул, клиент умел доставать до печенок, так что проще было ему дать, чем отбиваться.
Еще несколько переговоров завершились с тем же результатом — то есть Жан ничего не добыл. Впрочем, и то, что он вернулся целым, невредимым, и самостоятельно, уже можно было считать приличным достижением.
— Что же делать? — Жан паниковал все больше. Количество вариантов катастрофически уменьшалось, а подходящей кандидатуры все не находилось. То продавать отказывались, то принимали за жулика, хотя он обещал расплатиться честно и сразу, то радостно хватали и принимались всучивать кучу всякого барахла, вроде неработающего робота-пылесоса и поломанного утилизатора устаревшей модели. Жан тогда еле отбрыкался, с ужасом признаваясь самому себе, что еще чуть-чуть и он бы купил все, лишь бы от него отстали.
К хозяевам шестнадцатой мэрьки парень ехал уже без всякой надежды на успех, да еще и с разнывшимся зубом. Щека опухла, боль отдавалась в голове фейерверком хлопушечных взрывов, а челюсть каменела так, что говорить не получалось.
— Шатуйте, — вежливо поздоровался Жан.
Лысый косоглазый мужик вдумчиво сощурился, пытаясь расшифровать услышанное. Очевидно, что не сумел.
— И чего тебе надо?
Жан печально возвел глаза к потолку. У него уже не было ни силы, ни желания придумывать какую-то легенду. Да и от стреляющей боли в челюсти голова, кажется, перестала вообще соображать, не говоря о том, чтобы в ней зародилось что-то путное.
— Мэльку подашь? — брякнул Жан.
— Мальков не держу, я не по тому делу, — отказался мужик.
— Мэльку… ну… — Жан изобразил на себе округлости Селл.
Мужик оглядел его с возрастающим изумлением, даже повторил движение рукой.
— Я не того… ты не этого…
— Куфить хотю? — безнадежно уточнил Жан.
— Да нету у меня никакой коти, — взревел мужик.
Жан, предчувствуя, что его сейчас примутся бить, торопливо вытащил планшет и нацарапал: «Мэрьку продашь? Хочу купить! Деньгами не обижу. Нужна эта модель — выбрал за формы.»
— Так бы сразу и сказал, — мужик неожиданно расплылся в хищной улыбке. — Отчего бы и не продать хорошему человеку. Пять штук дашь?
Жан подавился, всхлипнул и написал: «Покажи товар!».
— Так сдал я ее… — мужик с сожалением развел руками. — Деньги-то нужны. Вот и сдаю потихоньку. Кому в доме прибрать, кому обед сготовить, а кому и в постели поразвлечься. Там у куклы такой блок от ириенки стоит — ммм, обкончаешься.
Жан помотал головой, но опомнился и кивнул. Это не его приятельница, а просто кибер, домашний бытовой кибер. Киборгов используют. А эту мэрьку он даже не знает. Главное купить — все равно она предназначается психологу.
Мужик оказался пройдошистым и прижимистым. Но изобразил гостеприимного хозяина. Даже заваривал один шарик заварки на двоих. Жан сидел на обшарпанной кухне, подперев щеку ладонью и страдал одновременно от физической боли и финансовых переживаний. Если мэрька окажется подходящей, надо будет как-то оплатить покупку… а как сделать из двух с половиной тысяч (все накопления ребят плюс его вклад) пять он не представлял.
Утро началось с пожара.
Маг, обнаружив, что начальство не только спит с ним в одной постели, но и там же линяет клочьями серо-рыжей мягкой и удивительно приставучей шерсти, решил сохранить тайну. И для этого устроил маленькое контролируемое возгорание. Обозначил шерсть как объект, произнес заклинание… Полыхнуло до потолка — и теперь пришлось это все тушить, устроив в несчастной спальне импровизированный дождь из одолженной в бочке дождевой воды. Вода оказалась слегка цветущей и дурнопахнущей. В результате ликвидации последствий, волк и маг покинули домик очень быстро и через окно.
– Ничего не понимаю, – бурчал Игрис, сидя на лавочке, пока слуги наводили порядок. – Мастер Кирин уверял, что регалии выпивают силу, а у меня наблюдается скорее переизбыток — я с трудом управляю потоком такого объема! Вот ведь человек! Ни в чем на него положиться нельзя!
– Понятия не имею в чем дело, – отозвался эр Беррис, устраиваясь в розовых кустах за лавочкой, – я передал его слова точно. Ты покойник, причем в кратчайшие сроки. А я вот-вот потеряю разум? Что-то не ощущается.
– Может просто вам это по каким-то причинам не грозит? – Маг тоскливо оглядел испорченную огнем и водой мантию. И очень осторожно попробовал на ней заклинание очистки.
– Ты имеешь в виду, что мне просто нечего утрачивать? – Дэн примерился куснуть подчиненного за детали, расположенные совсем недалеко от носа. Седалище выглядело вполне кусабельным и частично привлекательным, да и находилось в соблазнительной близи. Удержаться удалось с трудом, ибо такое поведение, по его мнению, не подобало приличному эру. А вот неприличному…
– Извините, мой господин, задумался! – покраснел маг.
– Да нет, тут я согласен… – Дэн опять прицелился к сидящему Игрису, и решив, что когда еще так повезет, сморщил нос, оскалился и осторожно, почти деликатно куснул. И даже успел отдернуть морду прежде, чем подскочивший маг врезал по ней кулаком.
– Простите, мой господин, это от неожиданности! – процедил Игрис сквозь зубы, потирая пострадавшую часть тела.
– Ты прав, потеря разума мне не грозит, – с удовольствием признал волк. – Итак, у мастера Кирина явные проблемы в сфере предсказаний, а у нас – с магией и моим внешним видом. Что будем делать?
– Можем вернуться в столицу, чтобы доложить о проблеме… я бы так и сделал.
– Фрин идет, – шепнул Дэн, отступая в куст и там затаиваясь.
Хозяин дома действительно приближался, с мягкой, сочувствующей улыбкой и уже виденным Дэном магом-анималистом. Задние лапы сами собой напряглись, тело изготовилось к броску. Впрочем, нехилый ком земли, прилетевший в нос, пресек нападение на корню, вызвав чих. А коварный подчиненный уже встал и склонился в низком поклоне.
– Прошу простить мне устроенный беспорядок, господин эр Фрин. Не пойму, что случилось, хотел зажечь свечу и вот…
– Ничего страшного, мастер Сорон, – дворянин ответил поклоном и украдкой взглянул на своего мага. Тот, прикрыл глаза, что-то подтвердил. – Позвольте представить вам мастера Кирина, вашего коллегу.
Маги раскланялись, словно вышедшие на поединок бойцы. Дэн скривился. Тоже мне — анималист, свое творение не чует, хотя оно лежит тут рядом, в двух шагах и трет нос лапой!
Тем временем маги успели обменяться дежурными гадостями: то есть Кирин выразил собрату сочувствие по поводу утраты контроля над способностями, а Игрис ему предложил помощь в поимке опасного зверя. Эр Фрин заметил, что по траве прошел неучтенный ветерок, подозрительно задымилась скамейка, а пробегающий мимо жук почему-то начал расти в размерах, и поспешно вмешался.
– Господа, ну зачем же так… может быть мастер Сорон примет участие в охоте? Заодно и развлечется…
– А волк крупный? – по тону Игриса было ясно, что в зверя он не верит и считает его просто предлогом.
– Огромный. В лесу такой зверь прокормиться не сможет, поэтому станет людоедом и будет нападать на путников. Его просто необходимо убить, – пояснил Кирин.
– Или изловить и подарить зверинцу. – Гордо выпрямился Игрис. – Если, конечно, мой коллега не преувеличивает его размеры и опасность.
– Буду рад предоставить вам возможность убедиться в его существовании лично! – оскалился анималист. – Надеюсь, ваших талантов, дорогой коллега, хватит, чтоб укротить зверя и доставить его в императорский зверинец!
– Не сомневаюсь. Но, если я изловлю зверя, он мой, и никто не должен касаться моего трофея.
Анималист обменялся быстрым взглядом с эр Фрином, и оба поспешно выразили согласие и не совсем логичную радость. Приглашенный на завтрак маг, не оглядываясь, ушел с ними. Дэн встал, отряхнулся и, решив проверить заклинание отвода глаз, пока подчиненный тут и не уехал за ним охотиться, потрусил к хозяйственным постройкам.
Там все прошло благополучно. То есть люди его не видели и бурно обсуждали предстоящую свадьбу хозяйки. Зато волка заметила и чуть не лягнула впряженная в повозку лошадь. Пришлось удирать, пока люди не заинтересовались внезапной выходкой вечно сонной клячи. Он еще немного побродил по двору, с небольшими потерями для носа понюхал полосатую спящую и совсем не трусливую кошку с очень острыми когтями. Она лениво помыла лапу, испачканную о морду волка, выгнула спину, презрительно зашипев, и неторопливо пошла прочь.
– Скотина, – сказал эр Беррис пушистому хвосту. Кошка обернулась, наградив его еще одним, далеким от восхищения, взглядом. И вдруг присела, разом утратив величие, распласталась по земле и тут же бросилась под сарай. Без размышлений Дэн последовал за ней. Под сарай не поместился, но успешно забрался наверх по сложенным дровам и там залег, прижав уши и даваясь рычанием.
Во двор въехал молодой дворянин. Судя по раздавшимся голосам слуг – жених госпожи. Дэн вглядывался в его красивое, очерченное безупречными локонами лицо, и никак не мог уложить на загривке шерсть. Перед ним был человек — это несомненно, вот только что-то с этим человеком было не так. А его звериная часть натуры требовала бежать прочь, мчаться куда глаза глядят, и не так уж он и осуждал сейчас парочку, замыслившую убийство этого парня…