Вода была едва теплой — скорее всего снова действует программа экономии ресурсов. Но желание принять душ оказалось сильнее дискомфорта. Инра быстро разделась и шагнула в душевую капсулу, включила опцию «летний дождь», закрыла глаза. Почти прохладная вода не согревала, но капли стучали по покрытию очень мелодично и успокаивающе. Плохо только что перед глазами упорно прокручивались цифры — до нужной суммы ей не хватало пятьсот сорок кредитов. Почти смешная сумма по сравнению с той, что была изначально. Но больше общаться она не может — горло саднит и в голове какой-то глухой страшный шум. Инра опустилась на корточки. Можно, конечно, надеяться, что придут еще добрые и сочувствующие люди… А если нет? А сидеть и ждать — это потеря времени, а оно для нее сейчас самая большая драгоценность.
Инра рывком встала и включила совсем ледяную воду — прохлаждаться и расслабляться нельзя. Действовать, искать, просить. Продать… Что она может продать? У нее ничего фактически не осталось. Даже свою карту она продала с аукциона еще вечером. Теперь у нее нет даже страховки, хотя… Она выключила воду, и, даже не запустив сушку, поспешила в комнату. Должны же быть ссылки в инфомире или какие-то намеки, где искать…
Полчаса она безрезультатно блуждала в сети. Но то ли все нелегальные торговцы хорошо шифровались, то ли их действительно не было в общедоступных ресурсах. На все запросы ей выдавали переходы на старые фильмы. В какой-то момент она просто бессильно опустила голову на руки, а когда открыла глаза обнаружила, что за окном… серый день.
Инра заметалась по квартире, собираясь — может быть удастся договориться с какими-нибудь предприятиями, ведь есть же такая информация, что они многим помогают. Она даже список составила, куда можно попробовать обратиться.
Неожиданно похолодало, пока бежала к точке остановки, то понижения температуры не ощущала. Но зато как постояла минут пять, сразу стала дико мерзнуть. Даже зубы застучали. Инра не сразу сообразила, что из дома выскочила без шапки да и своей обычной куртке, а не в термопальто. Еще и волосы не высохли после душа. Когда подъехал кар, Инра настолько замерзла, что долго не могла приложить чип-карту к терминалу оплаты, пальцы совсем не гнулись и не слушались. Хорошо, что были свободные места и не пришлось стоять в проходе возле шлюз-двери. Кресло ей даже показалось теплым, и она постаралась вжаться в синтетическую обивку как можно сильнее. Согреться она толком не смогла, но, как немного стали сгибаться пальцы, полезла в сумочку за коммуникатором, долго искала и не могла понять почему в миниатюрном пространстве сумки не может найти гаджет размером с толстую записную книжку. И лишь спустя пару минут сообразила, где она его оставила. Теперь даже по дороге не сможет ни с кем связаться, и контакты глянуть. Хорошо еще, что баланс можно с чипа проверить — впрочем, добавилось только двадцать кредитов. У нее еще день. Она должна успеть.
Помощник заместителя мэра был опухшим и злым, а желающих попасть на персональный прием или пообщаться по видеосвязи было намного больше, чем отведенных на обязательную социальную коммуникацию трех часов. Поэтому на каждую беседу отводилось максимум минуты две, а то и меньше. Инра опасливо сидела в конце огромной очереди и дрожала. Она страшно мерзла, а еще боялась, что ее по каким-либо причинам не примут: заммэра вызовут на совещание, объявят чрезвычайную ситуацию или кто-то из жаждущих пообщаться с чиновником займет вдруг четыре или пять минут. Ее все-таки пригласили — табло над дверью кабинета высветило ее номер очереди.
— Здравствуйте, мой сын… — за два часа и сорок семь минут она успела составить и много раз проговорить про себя все, что собиралась сказать. И уложилась ровно в сорок секунд. Только сухие факты, и немного сослалась на заслуги предков.
Заместитель глядел куда-то мимо нее с таким скучающим видом, словно у него в кабинете не сидела убитая горем и смертельной усталостью женщина. И, кажется, даже совсем не слушал и не хотел слышать просительницу.
— Мне не хватает для операции только пятьсот двадцать кредитов. Можно ли получить
такую сумму в долг, социальный долг, чтобы вернуть с процентами через полгода? — Инра замолчала, умоляюще сложив руки.
— Я правильно понял, что еще вчера у вас не было двух тысяч, а теперь не хватает только пятисот? Тогда расскажите мне откуда у работающего гражданина за сутки взялась сумма в полторы тысячи кредитов? Вы эти деньги задекларировали? Оформили налоговую квоту? Оплатили комиссию с получения и налог на доход? Где подтверждения ваших финансовых операций?
Инра сжималась все больше от каждого вопроса, а под конец все же не смогла сдержаться и расплакалась. Заммэра достал из ящика стола полупустую упаковку бумажных платков и с непонятной брезгливостью пододвинул рыдающей женщине.
— Можете взять сколько вам нужно, а когда закончите слезы лить, то пройдите, пожалуйста в 976 кабинет. И там с вами поговорят насчет законности вашего капитала. Чтобы вы не заблудились, я уже вызвал провожатого. Всего доброго.
— Но как же… мой сын? — Инра от неожиданности не смогла даже толком сформулировать фразу.
Заммэра отвечать ей не стал, а буквально через пару секунд в кабинет вошел парень в черной служебной униформе и, жестко подхватив ее под локоть, куда-то повел. Инра машинально переставляла ноги, опустив голову и равнодушно скользя взглядом по красивому серебристо-серому покрытию. Дверь перед ней предупредительно открыли, а то бы она так и шагнула, не замечая куда идет.
— По какому делу? — сердито поинтересовался сидящий за столом мужчина.
Инра видела только его ботинки. С модной сверкающей застежкой под силиконовую молнию. И слышала усталость в голосе.
— Обвинение по 314 статье. Финансовая деятельность классифицируемая как мошенничество. Наличие доказательной базы законности произведенных операций не выявлено. — четко доложил ее сопровождающий.
— Ну что, гражданочка, у вас два пути: признаться в своих махинациях и, чистосердечно оплатив все пени и налоги, сдать всю сумму или упорствовать и довести дело до открытого разбирательства, но тогда велика вероятность потерять все материальные накопления. А еще потом придется компенсировать юридические издержки.
— Но мне дали деньги люди… для моего сына, — Инра почувствовала как немеют губы.
— Люди не настолько дурные, чтобы за просто так раздавать деньги, — глумливо рассмеялся мужик. — Или у вас есть специальные технологии для виртреала, чтобы заставлять людей вам подчиняться? Ну, тогда у вас неплохой шанс оказать с исправительном учреждении нижнего уровня лет эатк… на десять. Хотя там, как правило, больше года-двух никто из заключенных не выдерживает… помирают отчего-то. Какая жалость — видно, условия не благоприятные.
Инра помотала головой. То, что она слышала, звучало как глупое издевательство. Ей люди дали деньги для Кета, чтобы он писал и играл музыку, а представитель власти, который. по идее, должен бы помочь, хотел ее ограбить. Инра в недоумении уставилась на мужика. Разве можно так зло шутить?
— Я не шучу, — специалист по финансовым операциям словно ее мысли прочитал. — В нашем государстве не поощряются мошенники, какими бы благими словами они не прикрывали свою мерзкую деятельность.
— Но это мне отдали для того, чтобы… чтобы моему сыну сделали операцию по имплантингу, — Инра еще верила, что этот мужик ее поймет и подскажет, куда обратиться за содействием.
— Инра Андрес, вам предъявлено официальное обвинение в проведении незаконных и незарегистрированных финансовых операций…
У Инры зашумело в ушах, и она даже на какое-то время перестала воспринимать, что ей говорят. Голос мужика то появлялся, то пропадал. А перед глазами медленно и тяжело перекатывались волны плотной, почти осязаемой, тьмы.
— В качестве наказания вам будут назначены общественные работы без материального вознаграждения в течение года, при условии, что вы вернете полученные денежные поступления тем, кого ввели в заблуждение вашими действиями, уплатите в полной мере все налоги, штрафы, пени и пошлины. А теперь, будьте любезны, сдайте вашу чип-карту, чтобы мы могли выполнить все приемлемые действия по конфискации.
— Подождите, — Инра автоматически закрыла ладонью чип, — но если вы у меня все заберете, то как мне отдавать деньги?
— Учитесь зарабатывать, а не мошенничать, — ухмыльнулся мужик, протягивая руку. — Сдавайте чип. И помните: добровольное сотрудничество и признание своей вины помогают минимизировать наказание. Всего хорошего, вы еще довольно молодая… есть время встать на путь исправления.
Опомнилась Инра лишь в камере для задержанных. С удивлением огляделась по сторонам, машинально подошла к раскладной койке, прикрепленной одним боком к стене. И упала на жесткий матрас. Сил не осталось даже на слезы. БОльше она сделать ничего не могла. Стучать в звуконепронимаемую дверь и кричать что это нелепая ошибка — глупо. Связываться с правозащитниками — смешно. Она действительно не виновата в том что ей предъявили. Только виновата, что сдуру сунулась за помощью к официальной власти. Нашли мошенницу называется. Зато им теперь хорошо: пополнили бюджет или собственный карман, а ей еще возвращать деньги людям. Инра глухо рассмеялась. Она собиралась потом потихоньку вернуть эти долги или хоть как-то отблагодарить тех, кто присылал ей деньги. А вот теперь все напрасно. И еще неизвестно сколько времени ее продержат здесь, а ведь уже вечером Кета отправят из больницы. И что он будет делать? Один, без рук. Инра попыталась представить и едва не задохнулась от волны боли, застонала. Она не смогла…
Время потеряло свой счет и свое значение. Пока она моталась по городу — внутри нее словно отсчитывали минуты внутренние часы, а тут все слилось в какой-то бесконечный час. Инра лежала неподвижно, смотрела, не мигая, в серой полумрак потолка. И уже ни о чем не думала. Странное дело, за эти сутки у нее несколько раз мелькала мысль хоть где-нибудь и как-нибудь подремать, хоть пару волшебных минут сна. А тут, казалось бы, все условия: тишина, почти темнота и матрас — спи не хочу. Только вот сна ни в одном глазу.
Внутреннее напряжение нарастало, скручивало до рези в животе, до срывающегося дыхания. Она не привыкла сдаваться. Приучилась бороться, невзирая на препятствия двигаться к цели — и вот такая остановка была страшной. Но и преодолеть такую преграду — значит, прыгнуть выше головы. Инра потерла глаза: болят, будто грязи насыпали. А в горле разрывающим связки криком застрял вопрос: за что? Она же всю жизнь честно работала, обязательно соблюдала правила и нормы, никогда не совершала ничего противозаконного. Да у нее даже ни одного административного штрафа на работе не было. И теперь… она мошенница, сын инвалид без возможности имплантинга на ближайшие несколько лет, Сандре погиб. Так какой смысл быть честным гражданином, если, когда случается беда, тебя просто-напросто выбрасывают на помойку? Какой смысл платить все эти бешеные налоги и пени, если даже не имеешь права на несколько кредитов помощи? Какой смысл жить на верхних уровнях мегаполиса, стремиться к бытовым благам, если тебя в любой момент могут отправить в камеру задержания?
Вопросов было слишком много, и ни на один она не находила ответа. Может быть и есть какой-то другой смысл в том, чтобы каждый год спускаться на нижний уровень — ради дурацкой традиции и памяти. Или отказаться от выступления перед настоящими мразями — они тогда с Сандре сильно поругались. Она кричала, что Кету еще учиться надо, а за тот мини-концерт платили сто пятьдесят кредитов. А ее муж молча кивал, соглашаясь с ее аргументами, а потом, собираясь на это выступление, сунул руку в щель задвигающейся двери и официально попал в госпиталь с переломанными пальцами — ах, какая неприятная случайность, но ведь так бывает. Или прав Кет, который полез в драку лишь за то, что ему какой парень бросил фразу насчет «талантливых музыкантов, которые добиваются популярности не игрой, а другими местами». Кет все свое время посвящал музыке и совсем не умел драться, а тот парень управлял роботизированным погрузчиком и физически выглядел крепким. Он даже не стал уклоняться от неумелого замаха музыканта, подставляясь, а потом легко перехватил второй удар, вывернул Кету руку за спину и пинком отшвырнул к стенке, выругавшись сквозь зубы. Она тогда настаивала, чтобы сын. пошел и заявил о произошедшем, а Кет зло и резко оборвал ее причитания, сказав, что они и так уже разобрались. И вот теперь, спустя три года, она вдруг поняла, что ее мальчик поступил тогда правильно.
Интересно, а как это… быть сильной не потому что веришь в закон и справедливость, а сама по себе? Когда есть какой-то надежный тыл, пусть даже и фантомный — все равно как-то проще жить. Но вот ее мужчины в это не верили, в отличие от нее. И ведь Сандре в такой ситуации не стал бы обращаться к властям, а пошел бы на улицы. Играть, как бешеный, чтобы от его музыки этот безумный мир становился чуть лучше. А она… люди ей помогли, а вместо благодарности получается, что она их подставила. Инра закрыла лицо руками. Она должна что-то придумать, найти выход, должна быть сильной. Потому что у нее есть сын, и есть в этом мире люди, которые готовы помочь, чтобы не говорил этот наглый, злой и самоуверенный чиновник и специалист по финансовым операциям.
Автор публикации
