— Досточтимый екан Клав, — голос старшего магистра лучился медом, но за сладкой приправой ощущалось столько ехидства, что становилось не по себе. — Будьте любезны, сдать свой цеховый знак и проследовать в небесную башню.
Клав опустил голову, руки противно дрожали, а знак противно кололся в пальцы синеватыми молниями. Застежку удалось расстегнуть только с четвертой попытки, но злокозненная булавка пребольно впилась под ноготь. Студент поднял кровоточащий палец и церемонно им помахал в воздухе.
— Мне надо повторить? — любезно переспросил магистр. И скорбно вздохнул. Перед ним в данный момент стояло проклятье их университетского курса, которое грозило всеми возможными катаклизмами на протяжении десяти лет. И даже совсем не верилось, что до выпускного испытания осталось всего только три месяца. Пережить седмицу зачетов, вручить этому студиозусу перстень с печатью, указывающий принадлежность к преподавательской элите, свиток с дипломом и послужными деяниями. И помахать рукой на прощание, утирая слезы искренней радости.
— Нет, кан Ликус. Я не могу расстегнуть булавку, — Клав почтительно шмыгнул носом, демонстрируя покорность и смирение. Магистр не поверил, но стремительно шагнул к юноше и выдрал знак прямо с куском видавшей виды рубашки. — Благодарствую, кан магистр. Вы весьма великодушны.
— В башню, — проскрипел зубами магистр Ликус. Подумав, что за годы обучения Клава он, не будь верховным, уже мог бы стереть все свои клыки до основания.
Юноша четко развернулся и, шлепая по каменному полу изношенными подошвами потрепанных сапог, двинулся на выход. В небесную башню можно было попасть через главный холл либо через учебный корпус. Клав выбрал самую дальнюю дорогу, попутно заглянув и в свою келью. Куртка ему точно пригодится. Еще бы и одеяло захватить или хотя бы мех. Но ведь нельзя… Хотя… Чтобы запихать шкуру под куртку пришлось основательно попыхтеть, но получилось и даже одежонка застегнулась — крючки все сошлись, только между застежками выпирали комки бурого меха. Еще бы из еды чего-нибудь прихватить, но чего нет того и не сыщешь. По ветвистому коридору пришлось бежать, и так потерял немало времени, а приказ магистра звучал как «немедленно».
— Клав? Екан Клав?!
Если не везет, то по полной программе. Самый суровый и непоколебимый преподаватель мало того, что окликнул, так еще и метнувшись наперерез ухватил за шиворот. Клав нервно дернулся и оглушительно чихнул — почему-то от запаха мокрой шерсти у него принималось дико щекотаться в носу и першить в горле.
— Да, ка-кан ап-чхи! Кан Бослав? Ап-ап-чхи! — Клав предельно внимательно уставился на профессора, но чихать не переставал. Еще и слезы с соплями потекли в три ручья.
— Хм, — чуть смущенно прочистил горло преподаватель. — Я. разумеется, понимаю, что вы огорчены, екан Клав, но наказание за ваш проступок и так было назначено минимальное. Вы еще легко отделались.
— Да-а-ачхи… — всхлипнул Клав, сказать что-нибудь путное и приличествующее случаю не выходило. Зато взгляд мгновенно покрасневших и слезящихся глаз был настолько несчастным, что кан профессор вдруг принялся утешать студиозуса и утирать ему щеки собственным платком. Запах мокрой шерсти усилился. — Ап-ап-ап-чх-х-х-ииииии!
— Не стоит, право, так расстраиваться… вам присудили волей конклава всего лишь пять дней заточения и благостных раздумий. А потом сможете вернуться и продолжить, волею высших сил, свое обучение. Вы… талантливы, так что от сокурсников не отстанете. Да и в башне вы можете заказывать уроки — вы же помните, что у нас главенствующий принцип всевозможного гуманизма. Так что любой преподаватель сочтет своим долгом подняться к вам во имя просветления.
— Да-а-апчихать на… апхи! Высшие силы!
Профессор сделал вид, что восхваление высших сил прозвучало стандартно, а предлог направления ему послышался. Впрочем, студиозус выглядел по-настоящему несчастным и рыдал так искренне, как не переживал даже во время заседания.
— Высшие силы с нами, — ритуально откликнулся кан профессор. И любезно предложил: — Может, вас надо проводить? А то вы как побледнели и…покраснели. Или, пожалуй, вас надо лекарю показать?
— Не требуется! — Чувство самосохранения возобладало над аллергическим чиханием, и он почти без запинок отчеканил: — Нижайший поклон, кан Бослав. Да воздастся вам за вашу доброту и участие! А-а-а…. Хе…
— Вы будете иметь счастье меня поблагодарить лично, завтра я специально вас проведаю и мы сможем позаниматься. Ибо я не верю, что вы настолько не приспособлены к практической трансформации, тем более, что теоретические аспекты вы знаете блестяще.
— Вы очень добр-р-ры ко мне, — поклонился Клав. За горловым рычанием почти удалось замаскировать очередное «апчхи». — Чш-кха-ахк!
— Нет, вам определенно требуется лекарь, — покачал головой кан Бослав.
— Не-а-чхи, не требуется. Я… чхух! Прошу прошения! Спешу-чхек! Мне следует… чхать-хеть! Срочно… чхуйть! Прибыть… чхаучху-у! В место… о-о-о-пхи! Наказания! Чхуить-чхить! — отчихался Клав с каким-то диким подвыванием. Попасть в заботливые лапы бер Шела никак не хотелось. Лекарь любил залечивать и изучать людей, а такие пациенты ему попадались до обидного редко— вот он и отрывался на тех невезучих, что умудрялись заболеть и не отбиться от помещения в лазарет.
— До завтра, — платок прижался к носу и Клаву пришлось, сгорая от смущения, высморкаться в батистовую ткань. Кан Бослав удовлетворенно улыбнулся: — ну вот, теперь другое дело. Следуйте дорогой ведающих, мой мальчик, и ваши труды будут достойно вознаграждены.
— Да не оставит вас милость ведающий и высших сил, — скороговоркой пробормотал Клав, поспешно отбегая подальше. По опыту он знал, что к вечеру слезы течь перестанут, если подле него снова не будет отираться кто-то мохнатый с мокрой шкурой.
Небесная башня была самой высокой в Универсариуме. Сколько ступенек вело на вершину не знал никто, даже самые настойчивые и часто наказываемые каждый раз от подсчетов получали разные значения. Клав тоже привычно вел счет, сбился на четвертой сотне. А на шестой сотне — откровенно запыхался и схватился за бок, в котором неприятно покалывало. Но продолжал упорно стремится вверх, медленно и с остановками. Причем последнюю, как надеялся, восьмую сотню действительно полз на четвереньках, горестно думая о том, что в Универсариуме обучается почти двести студиозусов, кормится около полусотни разных преподавателей по всевозможным дисциплинам, а лестницу помыть некому.
Когда наконец Клав выбрался на обзорную площадку небесной башни его ощутимо подташнивало, а все члены ныли так, словно он промчался на скорость с оборотнем марафонскую дистанцию. Причем оборотень был дикий, голодный и бешеный, оттого что не мог догнать и зажевать. Кое-как поднял руку ко лбу, смахнув пот и со вздохом облегчения растянулся на полу. Все-таки название башни, наверное, от того и происходит, что залез, свалился и ощущения, как будто уже на небе. А еще стало понятно почему попавшие сюда готовы просвещаться и проникаться высшими знаниями до бесконечности — потому что спускаться страшно. Клав мстительно ухмыльнулся: интересно бы поглядеть на преподов, которые во исполнение долга будут таскаться сюда как минимум раз в день.
Юноша полежал немного, восстанавливая дыхание, поерзал — дощатый пол по всем удобствам был далек даже от соломенной перины, и принялся раздеваться. Чтобы вытащить мех, пришлось полностью стащить куртку и изрядно замерзнуть на стылом ветру. Окошки хоть и были узкими, но высокими, и располагались по всему периметру стены. Так что ветру было где разгуляться. Клав натянул куртку, едва сумел замерзшими руками защелкнуть крючки и торопливо замотался в мех. Огляделся — вроде бы возле южной стены меньше дуло — перебрался туда, и съежился под шкурой.
На сумрачном зимнем небе вяло пыхнули искорки нескольких одиноких звезд. Просветления он не дождался, вместо него навалился сон.
Автор публикации
