Водоем только создавал впечатление идеального озера, но на самом деле тоже был фальшивым: со шлангами для наполнения, с канализационной решеткой, куда сливалась часть воды, с большими автоматическими жерновами для измельчения крупных предметов, которые могли попасть в отстойник. Ириен быстро плыл — стандартная программа. А вдруг кому-то из клиентов захочется любви и разнообразных игрищ в бассейне? Хотя возможность не дышать целых пятнадцать минут, чтобы в полной мере удовлетворить клиента, не всплывая на поверхность, пригодилась ему третий раз в жизни. Первый раз его просто топили в ванной: клиенту было интересно, будет ли киборг дергаться, когда закончится кислород. Второй — когда ему пришлось сидеть на стуле с плотным пакетом, не пропускающим воздух, и полной фиксацией на стуле, а два человека тыкали в него электродевайсами. И тогда было важно не дернуться — киборги не испытывают боль, разве только могут демонстрировать программные поведенческие реакции.
Ириен замер над ножами-лопастями, под которыми располагался перетирающий механизм, — надо избавиться от наручников. Плыть они не мешают, но потом могут навести на него. Киберпарень с силой рванул руки в сторону, получилось со второго раза — лопнула цепочка. Теперь можно было сжать сам браслет, чтобы разломать на фрагменты, впрочем, сдернуть он бы сумел и так, пусть даже с кожей, но тогда это было бы заметно. Плохо, что мало энергии. И вода. Движения получаются смазанными, и силу как следует не распределишь. Ириен до боли стиснул пальцы — браслет хрустнул, фрагменты впились в запястье. Стряхнуть их в решетку и сломать второй наручник. Хорошо, что обычные, а не силовые — те он бы не порвал и не разломал.
Лопасти включились автоматически от датчиков, зафиксировавших крупный объект, и ириену пришлось приложить немало усилий, чтобы выбраться из зоны втягивающейся воды. Со скованными руками шанс выплыть был бы существенно ниже, а так он даже одежду сохранил. Надо было сделать вдох, но всплывать на поверхность ириен побоялся — мало ли кто заметит, поэтому просканировал берег: он не везде был идеально ровный и пляжный, а кое-где, соблюдая иллюзию настоящей природы, даже немного поднимался над водной гладью. Он подплыл под такой возвышающийся участок берега и опасливо вынырнул. Вдохнул и замер. Как бы узнать, поднялась там уже тревога или нет, сколько у него есть времени? Выбраться сейчас из водоема — значит, привлечь к себе внимание. Да и одежда мокрая может выдать — люди иногда обращают внимание на такие детали, а температура была не настолько комфортной, чтобы люди полезли купаться. Но и отсиживаться до темноты под бережком было страшно, а вдруг нагонят дексов, чтобы те нашли сбежавшего ириена? И найдут, и притащат. И не будет у него свободной прогулки.
Страх сдавил горло, так быстро возвращаться на круизник не хотелось. Ириен судорожно вздохнул. И снова погрузился в воду. Надо найти совершенно дикий и безлюдный участок берега и там попробовать вылезти из водоема, выжать вещи — как это делать он знал: приходилось замывать одежду от крови по приказу администратора, когда не давали во что переодеться перед сеансом с другим клиентом.
Теперь он перемещался вдоль линии берега, правда в приличном отдалении, чтобы на мелководье не заметили плывущего человека. Двигаться пришлось медленнее: работая руками и ногами на максимальной скорости, он не успевал сканировать окрестности. Даже удивительно, что ему повезло во второй раз: с одной стороны к озеру вплотную примыкал почти дикий участок парка, то есть там рос кустарник и много деревьев, и почти не было голых участков песчаного пляжа.
Ириен задумался: подплыть к берегу тихонько и осторожно выбраться или обнаглеть окончательно и вести себя по человечески? Было страшно, потому что прошло слишком мало времени, и он не успел надышаться свободой. Киберпарень нырнул и шумно заплескался, поднимая как можно больше брызг, а потом лениво поплыл к берегу, выбрался с шумом, отфыркиваясь и принялся раздеваться. О том, что все тело у него в шрамах и незаживших ранах, и что такую роспись нельзя показывать людям — он как-то не подумал. Быстро разделся, выжал одежду, оделся. И поднял температуру тела на максимум, чтобы вещи скорее высохли.
Что делать дальше он не знал. Может, просто погулять? Или попытаться выбраться в город? Но смотреть на людей не хотелось — он в каждом человеке видел клиента и опасался, что в нем угадают ириена. Да и как себя вести в городе, он не понимал. И среди сценариев и программ не было подходящего алгоритма. Тогда он погуляет в парке столько, сколько получится, чтобы потом, умирая под пытками, думать и вспоминать эти часы или минуты — как повезет.
В парке было хорошо, особенно на самых отдаленных тропинках. Жаль только, что сам парк был небольшим — всего лишь шесть с половиной километров, если идти напрямик. Но можно же долго бродить по тропкам по периметру парка. Ириен нашел удобный пригорок под развесистым деревом, сел на плохо прогретую из-за лохматой кроны землю. Оказывается, чтобы понять, что же такое счастье, достаточно сидеть с закрытыми глазами и чувствовать себя свободным. А несчастье — это когда к тебе подходят полицейские.
— Эй, парень, тебе плохо? — окликнул патрульный, не приближаясь, как и положено по инструкции.
Ириен очень сильно постарался, чтобы не замереть в программной позе. Наоборот, сделал вид, что вздрогнул от неожиданности и лениво протянул:
— Че-его?
— Да он под кайфом, — поставил диагноз второй патрульный.
Ириен постарался в точности скопировать поведенческие реакции и манеру разговора одного из своих клиентов, тот, когда арендовал куклу на сеанс, начинал с того, что вкалывал себе в вену какой-то синеватый раствор из блистерного шприца, а через несколько минут у него расширялись зрачки, речь замедлялась, и он хотел крови. Говорил, что аромат крови самый сладкий и волнующий. А потом тонкой спицей принимался вспарывать кожу ириена, вычерчивая какие-то замысловатые узоры. Это было больно, но не страшно, главное только не подставлять старые и более глубокие раны, чтобы клиент не вытащил большой брелок, где у него было много разных складных инструментов, вплоть до остро отточенных крючков, которые он ласково называл «коготками».
— Я отдыхаю, — развязно пробормотал ириен, точно воспроизводя интонации. — Я могу отдохнуть? Или мне надо стать для вас раком? А что? Только скажите, я могу. Все могу.
— Уколотый, точно, — кивнул полицейский. — Будем забирать?
При этих словах ириен аж заледенел от ужаса, если его заберут, то обнаружить, что он не человек будет несложно. И откуда удрал тоже. Сорванный ириен. А второй раз сбежать не выйдет, потому что в патрульной группе было трое: два человека и один декс.
— Декс просканируй…
Сердце ириена пропустило удар. Если вскочить и броситься прочь, декс, конечно, догонит, но ведь можно попробовать оказать сопротивление, чтобы кибер убил. Хотя ему же отдадут приказ взять целым.
— … есть ли при нем наркота?
— Приказ выполнен. Сканирование завершено. Указанных препаратов при объекте не обнаружено, — четко доложил киборг.
— Ну и хрен с ним, сейчас тепло — авось не сдохнет, — равнодушно сплюнул полицейский. — А для передоза слишком активно реагирует. Пошли.
— А поцеловать? — бросил им вслед ириен, подражая клиенту. Тот бы молчать не стал.
— Сейчас дексу прикажу тебя приласкать, хочешь? — со смешком обернулся один из полицейских.
— Сам с железякой ебись, — вяло пробурчал ириен, закрывая глаза.
Патрульные действительно ушли. Он не мог в это поверить, но даже сканеры показывали отсутствие людей на расстоянии четырехсот метров. И лишь тогда ириен прижал руку к груди — там, где билось сердце, отчего-то сильно кололо. И в горле пересохло так сильно, что даже язык казался наждачным. Почему-то подняться сразу на ноги не вышло, и вставать пришлось медленно, цепляясь за ствол дерева, — зато так даже достовернее выглядело. Да и ноги дрожали, и даже пока спускался к водоему, один раз упал. Вода была отвратительного качества, но выбирать не приходилось. А отравиться этой гадостью у него все равно не получится, максимум после внутренней фильтрации его может отфильтрованной и неперевариваемой дрянью вырвать.
Ириен напился из пригоршни, зачерпнув воду несколько раз, потом умылся, побрызгав водой в лицо. Страх не хотел уходить, намертво поселившись где-то в груди, под пятым примерно ребром. Страх страхом, но зато в голове прочно засела мысль о том, что людей можно провести: если даже полицейские ему поверили, то стоит рискнуть и пойти к людям. Мало ли какие странности бывают, а он за четыре года насмотрелся на разных клиентов. Только вот разница в том, что с куклой для развлечений люди ведут себя иначе, чем просто в быту друг с другом. А у него есть только механика поведения «человек-кибер».
Ириен перевернулся на спину. Сквозь ветви деревьев можно было разглядеть небо. Странно, по дороге в парк этой пронзительной синевы совсем не было видно. Интересно, а можно ли всю жизнь так валяться на спине, заложив руки под голову и не думая ни о чем? Пожалуй, можно, если знать, что всей жизни осталось час или несколько часов, пока его найдут.
Стемнело, а он так и лежал, любуясь сменой цветовой палитры. Возможно, его и искали, но почему-то не нашли, хотя от места происшествия, где он спрыгнул с аквабайка, его отделяло всего лишь четыре тысячи восемьсот метров, если считать по прямой. Синева сменилась чернильной тьмой, изредка расцвеченной искрами далеких звезд. Зрелище было шикарным и магически притягательным. Он никак не мог отвести глаза, запоминая малейшие детали. Это день, вечер и наступившая ночь — были лучшими в его относительно короткой жизни. Захотелось как-то запомнить происходящее, не просто, как голографию или запись, а более значительно.
У людей есть имена, у некоторых кукол тоже были индивидуальные словесные коды. На круизнике администраторы его называли самым востребованным, клиенты давали разные клички. Но ни одна ему не нравилась. Ириен стал перебирать слова, которыми можно было описать эту ночь. Свободная, живая, черная… Последнее определение зацепило, и киборг стал перебирать, как звучит цвет на разных языках.
— Нигрум… блэк… сорт… дабх… свартур… неро… шварц… сварт… прето… мрак… мэрк… Мэрк… — ириен покатал слово на языке, произнося по разному, словно пробуя его на вкус.
Имя ему определенно нравилось. Теперь, когда его найдут и схватят, эта ночь навсегда останется с ним. Он может больше никогда не видеть этого неба, не чувствовать на лице освежающие капли воды из водоема, не вдыхать этот ветер, но имя уже навсегда останется с ним. Он его сам придумал. Сам для себя. И в этом имени слились воедино и эта чернильная полоса неба с редкими вкраплениями звезд, и этот холод весенней ночи, и это обжигающее ощущение воли.
— Мэрк! Я Мэрк! — кричать он побоялся, но шептать можно было сколько угодно.
Он валялся на искусственном газоне, рассматривал небо, пока не почувствовал, что энергии совсем мало. Выпить смесь на том пикнике про запас он не догадался, а кусочки фруктов и шоколада оказались слабой заменой. Оказывается, стресс и страх сжирают больше энергии, чем регенерация. Мэрк задумался: он впервые был предоставлен сам себе, когда приходится самому думать о том, где и как восполнить запас, тем более что тут точно не будет администраторов, которые кинут ему банку. Хотя, с другой стороны, отключиться от недостатка энергии — хороший выход. Только обидно, что быстро это сделать не получится. Или стоит и дальше побарахтаться? В конце концов, он первый ириен, который умудрился сбежать с круизника, и не просто сбежал, но даже гулял целый день свободным, как люди.
Люди? А ведь люди ходят в парк на пикник, эта клиентка тоже набрала много вкусностей — значит, и другие тоже могут захватить с собой что-то съестное и не все сожрать до крошки. Надо только поискать. Или, точнее, обшарить неработающие утилизаторы и полянки — может кто-то поленится собирать и тащить выбрасывать? Ириен быстро поднялся, активировал на полную мощность сканеры и пошел обшаривать парк.
Вскоре ему повезло — вдоль берега водоема было много удобных полянок для отдыха, и в погожий весенний день отдыхающих там, очевидно, было прилично. Мэрк бросился вперед, буквально выхватывая почти пустой контейнер у робо-уборщика, который со смирным жужжанием собирал оставленный отдыхающими мусор. Ириен вылизал контейнер и вежливо сунул пустую пластиковую коробочку под морду робо-уборщику. Подобрал остатки пирога в пакетике. Еды было мало, больше сил тратилось на ее поиски. Но за пару часов он обошел практически все места отдыха, даже побывал на той полянке, где днем отдыхал с клиенткой. Больше в парке делать было нечего, да он и не рассчитывал, что ему дадут долго погулять. Надеялся только на час или два. А теперь надо было подумать, как жить дальше, и это оказалось сложно: он видел и знал жизнь только на круизнике, и знал лишь о том, что могут делать с куклами клиенты. Но если он себя выдаст, то у сорванных киберов финал один и он, откровенно говоря, паршивый. Тогда надо попробовать стать человеком или хотя бы вести себя так, чтобы в нем никто не заподозрил ириена.
Мэрк сосредоточился, вспоминая и структурируя все сведения, которые хранились в его памяти, органической и цифровой, о людях. Они покупали туры на круизник, кто-то там просто путешествовал, другие заказывали себе дополнительные услуги, вроде «черного борделя». За такой развлекательный сервис клиенты расплачивались картами. За деньги также покупали еду, дополнительные услуги, жизни ириенов. В человеческом мире киберы развлекательной линейки котировались не особенно высоко, а вот аналогичные услуги, оказываемые другими людьми, стоили запредельно — так говорили его клиенты. И, если он собрался выдавать себя за человека, то он может сдавать в аренду самого себя — наверное, другого человека клиенты постесняются так сильно ломать, а воздействие средней тяжести он переживет. Надо только разобраться, как работают эти карты: процесс, как расплачиваются он видел, и не один раз — перевод денег через видеофон или посредством карт чекера. А вот откуда, с какого носителя они перед этим снимаются и что из себя представляют эти единицы? На что они похожи? Как информационные файлы? Сведений категорически не хватало.
Прикинув и перебрав в памяти разные варианты, Мэрк понял, что первым делом ему надо завести видеофон. Где и откуда взять эту штуку — он не знал. Но без этого девайса людей он не видел. Получается, что и ему тоже надо. Ириен упал на землю, застонав от разочарования, — получался замкнутый круг: без видеофона он не может сдавать себя в аренду и зарабатывать деньги, но у него на текущий момент нет денег на этот самый девайс. А он, скорее всего, тоже покупается. Вряд ли люди могут бросить просто так такую важную штуку в парке, как контейнер с остатками еды.
От того, что он валялся в траве ничего не менялось и не происходило, и Мэрк впервые задумался о том, что быть человеком не просто. Это не только приходить в комнату развлечений, брать приглянувшуюся куклу и делать с ней все, что хочется, есть и другая сторона человеческой жизни, о которой он даже не догадывался. И вот теперь с ней столкнулся. А ведь есть еще и видеозапись — он даже получал указания, как и что следует делать специально для съемки. Но ведь видеозапись зачастую на том же круизнике делали и без ведома клиентов. Мэрк вскочил и быстро зашагал к выходу из парка. Засветиться на видеозаписи ему не хотелось. В конце концов он четыре года выживал на круизнике, разберется и с человеческими заморочками.
Ворота главного входа оказались заперты — и Мэрк, ориентируясь на сканеры, торопливо сменил маршрут. Впрочем, он и так пробирался между деревьями, а не по тропинке. Стена ограждения была высотой в три человеческих роста и тянулась по периметру всего парка. Ириен проверил, подключен ли к ней электроимпульс или другая защита, но ничего не было. С короткого разбега он взлетел на стенку, и, почти не касаясь верха, кувыркнулся вниз. Мягко приземлился, слепо надеясь, что его нечеловеческий прыжок никто не увидел и не распознал в нем кибера.
Куда идти дальше он вообще не представлял, помнил лишь дорогу на станцию, но туда соваться было страшно. Стоянка у круизника была несколько часов, но вдруг он не улетел? И Мэрк, круто развернувшись, припустил в другую сторону. Не важно, что будет там, но явно лучше, чем было в этом летучем черном борделе.
Он бежал, придерживаясь человеческого темпа, пока не начало светлеть. Чем дальше уйдет, там выше шансы выжить. А еще можно попробовать перебраться в какой-нибудь городишко поменьше. Он еще по клиентам заметил: чем периферийнее городок, в котором обитает человек, тем проще его обмануть в плане поведенческих реакций. Только вопрос: как добраться до такого городка?
Из города он выбрался еще до рассвета. Никаких территориальных границ не было — просто мегаполис резко закончился, и за многоуровневой паутиной трассы разлегся менее оживленный пригород, без небоскребов в сотни этажей, хитрого переплетения туннелей, да и людей тут явно обитало поменьше. Останавливаться ириен не стал, запустил рандомный выбор маршрута и зашагал с деловым видом по гладкому покрытию дороги. Наземные пути оставались фактически раритетным пережитком прошлых лет — да и пользовались ими в основном только любители активного способа передвижения: геоскейтеры, ролкеры, поклонники древних велосипедов с педальным механизмом и фанаты самодвижущихся степвэев. Мэрк, глянув на мигающие таблички, решил, что надо обзавестись и такой штукой, чтобы не сильно выделяться. Или, самый удобный вариант, забиться куда-нибудь до следующей ночи. Вопрос лишь в том: хватит ли энергии?
Он шел быстро, иногда даже срывался на бег. Чем дальше получится уйти, тем выше шансы выжить и уцелеть. Еще неизвестно ради чего стоит жить, но, может быть ради той ночи на берегу водоема, и отблеска звезд, что отражались в его глазах и в черной воде. Ради имени, которое он выбрал себе сам. Или потому что он больше не хочет на круизнике приносить кнут и сжимать зубы от боли. Какая разница? Он уже стал свободным и не собирается возвращаться в комнатки обслуживания, потому что расплатиться жизнью проще и легче.
До природной кафе-станции он добрался, когда на внутреннем экране было одиннадцать дня, а уровень энергии и так был ниже критической отметки. Ни одной идеи, как получить еду, у него не было, и ириен просто шел напрямик, даже не задумываясь, есть ли в этом заведении сканирующая рамка. Заходить, правда, не стал — силы закончились. Присел, почти свалился на ступеньках крыльца. Сжался. Критический уровень энергии — это все-таки еще несколько часов жизни и почти полная неподвижность. Ладно, все равно — то, что произошло, не напрасно. Мэрк обхватил колени руками, опустил голову. Так было немного легче.
— Эй, парень, тебе чего здесь надо? — Клиентов не было, и хозяин придорожной забегаловки сам решил выйти и узнать у странного путешественника, чего он уселся на крыльце.
— Вымотался, — едва ворочая языком ответил Мэрк. — С города шел.
— А чего ж так налегке?
— От любовницы сбежал, — говорить правду, вернее, почти правду, — было проще, чем придумывать себе какой-либо образ. — Все, что на мне, тоже ее. Но голым уходить было как-то неудобно.
— Ясно, — кивнул мужик. — А куда вообще путь держишь? А то до следующей кафешки тут километров сорок будет.
— Мне некуда идти, — Мэрк поднял голову. И, опережая новые вопросы, быстро произнес: — Документов нет, денег ноль.
— Ну, если хочешь, то могу подсказать, как заработать. — Хозяин кафешки задумчиво погладил себя по подбородку. — Ты говорил, что у тебя любовница была, а как ты смотришь на мужиков?
— Мне не важно, женщина или мужчина, — мотнул головой Мэрк. — Я согласен.
У него было слишком много времени, и каждый час тянулся словно вытертая, как изношенная простыня, вечность. Подниматься ему запретили, да и как тут можно встать, если он сплошь подключен к аппаратам и специальным блокам с регенерационным наполнителем. Зачем его так держат — Кет не понимал. Лучше бы зашили раны, а то нет хуже — лежишь и смотришь, как пульсирует по шлангам жидкость да на виртуальных окнах меняются таблицы показателей. Особой трагедии в случившемся он не видел: поставят импланты или приделают протезные руки — главное, чтобы мать не узнала, а то будет переживать. А так какая разница: биологические руки или биотехнологические? Вторые, если подумать, так даже лучше, выше скорость и точность движений. Может, даже на таком протезе он сумеет «Ирлентио» сыграть. Кет больше переживал из-за погибшей под монокапсулой гитары — второго такого инструмента уже не будет.
Больно не было — и Кет думал, что и не будет. Про регулярно вливаемые через аппарат порции обезболивающего он как-то не думал. Впрочем, и откуда абсолютно домашнему мальчику знать о том, что раны могут болеть? Даже случайные детские царапины срочно заливались самым лучшим заживляющим составом. А во время драки на нижнем уровне, первой в жизни, он от шока даже плохо осознавал, что и почему происходит. Зато было откровенно скучно и Кет не знал, как убить время, тем более что даже видеотранслятора в палате не было. Наверное, потому, что пациентам реанимационного отделения такие развлечения не нужны, подлечившихся выписывали или отправляли в палаты актуальной терапии, а тем, кто балансировал на грани жизни и смерти, вряд ли захочется пялиться в экран.
— Скажите, а меня скоро выпишут?
Данные пациента в режиме онлайн поступали на пульт дежурного медперсонала, но по утрам палаты обходили доктора. Пожалуй, это скорее было данью традициям, чем суровой необходимостью.
Доктор глянул недоуменно, открыл планшет.
— Завтра вечером.
— Хорошо, — Кет радостно улыбнулся, а потом покосился на блоки, закрепленные на обрубках рук. — А меня… разве не будут оперировать?
— Вам будет оказан весь комплекс услуг, которые входят в перечень вашей карты, — невозмутимо ответил доктор. Сделал какие-то пометки и, попрощавшись, ушел.
Кет напряженно смотрел ему вслед. Что-то тут было не так. Он мало что знал и травмах и имплантинге — даже и не интересовался никогда этой темой, но здравый смысл и обрывочные сведения из фильмов подсказывали, что после операции человека доктора наблюдают минимум три дня. И если его завтра собираются выписывать, то как же тогда… Кет зябко поежился. Выписываться с обрубками вместо полноценных рук не хотелось, да и мама будет переживать. А протезы — может, она бы даже и не заметила. Есть же нормальные, с органической кожей — от нормальных рук даже не отличишь. Надо как-то поговорить с доктором и все узнать. Кет глянул на сенсор — удобно расположен, можно легко достать, но только для этого надо иметь руку, а не конечность с восстанавливающим модулем. — Пожалуйста, кто-нибудь позовите доктора, — громко и четко проговорил Кет, поднимая голову к камере наблюдения. — Мне срочно нужен доктор.
К нему подошли достаточно быстро. Молодой врач. не обращая внимания на вопросы, быстро проверил показания приборов. И отмахнулся: спектр услуг согласно карте.
— Подождите! А какие услуги мне полагаются по карте страхового полиса? — мертвеющими губами через силу прошептал Кет.
— Оперативная помощь, спасение жизни. Восстановление утерянных или поврежденных частей тела, также как и замена органов в перечень не входят, — быстро проговорил врач. — Еще вопросы у вас есть? Простите, но у нас много работы, поэтому большая просьба: не отвлекайте сотрудников по пустякам.
— Да, больше не буду, — едва слышно согласился Кет.
Он пытался осмыслить, что ему только сказал врач. Восстановление утерянных или поврежденных частей тела не входит в страховку карты? Так ему и не надо восстанавливать. Он ведь согласен на протезы. Протезирование или имплантинг — это ведь не восстановление? Восстановление — это если бы ему пришили его руки, но тамнаверное все плохо. Капсула не просто отрезала, а, кажется, передавила чуть ниже локтя. Пришивать то, что осталось — нет, такое восстановление ему не надо. Кет сильно зажмурился.
Если его выпишут вот так, то он… а что он сможет сделать без рук? Карту социальной помощи ему не оформят, потому что такую проблему можно устранить элементарной операцией. А если нет на нее средств, то ты банальный неудачник, который не может сам себя обеспечить и, следовательно, не достоин тех условий, в которых на данный момент проживаешь. Кет прикинул, что у них получается по финансам — выходило слишком грустно. Он толком не знал, сколько могут стоить новые протезы, но, если они не входят в Белую карту, то, скорее всего, дорого.
Дорого… слишком растянутое понятие. Пару лет назад для них «дорого» — это несколько тысяч, а теперь три сотни — уже почти баснословная сумма. А с обрубками… он не сможет играть, следовательно, потеряет работу, заработок. статус музыканта. Кет застонал, прокусил губу до крови. Если у него не получится с имплантами, то… решение было неприятным, но быть обузой для Инры еще хуже. А подохнуть можно совершенно бесплатно. Кет хотел проверить чип счета, но вспомнил, что он носил его браслетом — и либо его раздавила та капсула, либо могли найти, взломать и снять накопления. Впрочем. там все равно была мелочь, меньше сотни — гонорар за последний концерт.
Несколько минут Кет лежал неподвижно, а когда осознал весь ужас своего положения до конца, то закричал. Горлом, не разжимая стиснутых зубов и сжатых губ. Такой крик, который разрывает внутренности и связки от боли, но его никто не слышит, потому что человек при этом не издает ни звука. Вжался головой в подушку, закрыл глаза. Должна быть какая-то другая альтернатива. Только где ее надо искать?
Кет открыл глаза: потолок мягкого белого цвета, именно тот вариант белого, от которого сложно устать и который не надоедает. Тот же цвет белого на постели, идеально белые модули, закрепленные на том, что осталось от рук. Мониторы и экраны, системы отслеживающие жизнедеятельность организма. Странно, что его продержали столько времени в аппаратах. Чтобы прооперировать обрубки хватило бы и одного дня: информацию про повреждения ему любезно предоставил помощник врача. Оказывается, если попросить, то в палату могли принести больничный планшет и запустить с него трансляцию на стенку или потолок в зависимости от положения пациента. И он за этот день пересмотрел большую часть файлов, хорошо, что эта штука управлялась визуально.
— Скажите, пожалуйста, — Кет обратился к доктору прежде, чем тот успел что-то сказать, — почему мне не закрыли раны?
— Просьба вашей матери, — нейтрально ответил врач. — Она сказала, что принесет деньги тебе на имплантинг конечностей. Если не успеет, то раны тебе закроют и выпишут. Потом поставишь — делов то.
Он все-таки спросил, сколько могут стоить ручные импланты, и ему также любезно принесли видеокаталог. Кет пролистал самые дешевые модели, которые скорее напоминали не руки, а хватательные клещи с одной единственной опцией. И залюбовался дорогими: практически ничем не отличаются об обычной человеческой руки, только параметры намного выше. Вариативная скорость, регулируемая сила сжатия, даже повышенная чувствительность, не говоря уже про технические фишки: вроде встраиваемых чипов, сканера биометрических данных, базы алгоритмических действия для удобства управления. Впрочем, никаких особых навыков этот протез и не требовал: прямое подключение к нервной системе, импульсы от головного мозга. Удобно и практично. Только цена… Десять тысяч за один протез. Да их местожительства стоит шестнадцать или восемнадцать.
Кет мотнул головой — и видеотранслятор выключился. Продать жилье — значит, оказаться на улице, где дорогой протез могут снять вместе с головой. Если Инра и принесет деньги, на дешевую клешню, а с ней он работать не сможет. Кроме музыки Кет не умел ничего, Инра получала среднюю компенсацию за работу… Если его не будет, то Инре предоставят койку в общем блоке, а тех денег, что мать зарабатывает, ей хватит на скромную жизнь. Тем более что рабочиекомбезы сотрудники и так получают. А ему даже выдали две недели назад настоящий костюм… Интересно, если продать, сколько кредитов удастся выручить за эти тряпки?
Врач пришел после обеда: неожиданный обход или запланированный визит? Кет сжался в предчувствии дурный вестей, и не ошибся. Деньги его мать не приносила, связаться у доктора с ней не получилось. Самое больше его могут продержать в клинике до завтрашнего утра — значит, операцию по закрытий ран следует сделать сегодня, чтобы хотя бы ночью понаблюдать за состоянием пациента.
— Я могу рассчитывать хоть на какой-нибудь протез? — говорить было сложно, как будто в горле застрял колючий комок.
— Увы, молодой человек. — доктор едва заметно пожал плечами. — Только лечение опасного для здоровья повреждения. Будьте готовы: через час вам назначено оперативное вмешательство. Инструкции вам выдаст мой помощник.
— Спасибо, — Кет нашел в себе силы, чтобы поблагодарить.
К операции его готовили быстро и равнодушно. Новая капельница, промывание ран. И почти три часа тяжелой и изматывающей неподвижности, пока два хирурга обрабатывали конечности, что-то сшивали и склеивали биоклеем. Мелькнула мысль, что поглядеть было бы интересно, но от рабочей зоны его ограждала непрозрачная пластиковая шторка с зеркальным эффектом.
— Кет, послушайте, — тихо сказал доктор уже когда операция закончилась и врачи обрабатывали обрубки рук специальным раствором, прежде чем закрепить на десять часов в модули. — Вам сделали блоковое закрытие ран, при желании и возможности вы сможете поставить даже дорогой имплант. Причем на обе руки. Если бы вам сделали обычное закрытие, то тогда бы пришлось вскрывать раны или даже удалять часть тканей. А так достаточно просто подключить к нервным окончаниям — и вы снова будете полноценным человеком.
— Это отлично, — Кет с трудом улыбнулся. Да, именно так все и будет. Он выйдет из медзаведения, за пару месяцев заработает денег или получит огромное наследство и придет сюда с крутой страховочной картой и полным чипом кредитов. И они будут на пару с доктором выбирать импланты индивидуальной разработки по специальному каталогу.
— Все будет нормально.
Доктор не должен был говорить такие неофициальные фразы, но за эту поддержку Кет был ему благодарен. Больше никто ничего парню не говорил. Его привезли на носилка обратно в палату, через час заглянул помощник доктора с равнодушным — «Все ли в порядке?». Разумеется, у него все замечательно. Раны заживают отлично, модули выдают хороший показатель заживления, а еще у него отличные перспективы. И покупка самых лучших имплантов в ближайшем будущем. И много блестящих выступлений, и толпы поклонников. Кет и сам не заметил как стал почти истерично все это выкрикивать, не очень громко, но ему просто сделали укол. Одна инъекция с прозрачной жидкостью — и желание кричать пропало, а через минуту сами собой стали закрываться глаза. И он провалился в тягучий, бессмысленный сон.
Ему снова снилась капсула, которая приближалась с бешеной скоростью. Но только теперь он почему-то с легкостью ее отталкивал, лишь на ладонях оставался черный след гари. И он постарался его стряхнуть, вытирая руки об штаны. Концертные. И на черной бархатной ткани оставалась противная липкая пыль. Кет даже не волновался — кому какая разница, в чем у него выпачканы штаны. Все равно все будут смотреть на руки. А они у него в порядке, даже грязь оттерлась. Он вытащил из чехла черную гитару, и удивился — инструмент издевательски усмехался резонаторным отверстием, кривя идеальный круг в какие-то неподобающие гримасы. Но он все равно вышел, поклонился и стал играть. И у него в руках рвались струны, одна за другой, с надрывным, рвущим душу всхлипом. А потом прямо под его пальцами стали осыпаться лады, и гитара становилась все легче, словно невесомая. Кет опустил голову и увидел, что его дорогой инструмент медленно осыпается серым угольками, и через несколько мгновений возле его ног лежала аккуратная горка пепла. Он упал на колени, протянул руки и заметил, что и сам тоже стал превращаться в пепел. Его тело горело черно-алым огнем, не горячим, акаким-то ледяным. Ледяное закатное пламя… и обрубки вместо рук.
Кет понял, что уже не спит. Странно, но он даже не закричал от этого кошмара. Глянул на экран монитора. прошло только четыре часа. И теперь ему еще ждать шесть часов, пока будет закончен процесс заживления поврежденных частей тела. Говорить слово «руки» он больше не хотел. Может быть, попросить еще укол. И тогда пусть еще один кошмар, но мучительное время ожидания сократится на три-четыре часа. Или просто думать? Но мыслей никаких не было, только пустота и ощущение, что все в нем умерло. А кто-нибудь знает, как надо жить мертвому человеку? Кет скривил губы в презрительной усмешке — вопрос уже не казался издевательским, скорее чересчур реалистичным.
Как можно жить, если часть тебя мертва? Причем сейчас он даже не думал про руки. У него умерла часть души, именно та часть, где рождалась музыка. Он ведь ничего больше не сможет написать… Хотя написать, может быть, и сможет — клешней тоже можно нажимать клавиши на виртуальной клавиатуре. Сыграть не получится, а без живой игры записанные ноты ценятся меньше нуля. Иначе замучаешься доказывать, что это не генерация какой-либо программы. Публика любит живых музыкантов, которые выходят к ней с инструментом и отдаются прямо на ее глазах процессу игры, чтобы музыкант вкладывал всего себя в каждую ноту, умирал и воскресал в каждой сильной доле. Тогда будут аплодировать, говорить, что мелодия получилась живой и настоящей. А ведь был один великий музыкант, который сумел сыграть весь концерт на одной-единственной струне, что ж… у него теперь есть шанс доказать самому себе: можно ли писать шедевры и играть, держать зал, когда вместо чувствительных пальцев механические «клешни».