Всерьез ругаться козел с медведем не стали, ограничились только какими-то высокоинтеллектуальными терминами, сути которых Клав не понял, но старательно запомнил — авось пригодятся. Но оба профессора были оборотнями опытными и быстро договорились до сути проблемы.
— Коллега, я могу подняться к вам и вас подпихнуть в проем, — радушно предложил козел.
— Благодарствую, кан Бослав, — медведь, припомнив, как знатно его только что припечатали рогами, поежился, представляя, как его будут проталкивать по всем лестницам. — Да я все равно по ступенькам не пролезу.
— Возможно, тогда следует подстегнуть покрепче, — заблеял козел, воодушевляясь. — Чтобы вы, уважаемый коллега, смогли оборотиться на площадке.
— Отличная мысль, досточтимый кан Бослав, — медведь протиснулся чуть дальше в проем, — только я бы предпочел не ваши рога, а кого-нибудь потолковее из магов, дабы тот своими левитационными талантами мне с оборотом помог. А то как по мне, так и одного двойного синяка вполне достаточно.
— Тогда мне придется откланяться, уважаемый профессор, — козел величественно подмел бородой доски пола. — Дабы сбегать за подмогой.
Медведь только завистливо вздохнул, слушая удаляющийся цокот копыт по деревянным плашкам ступеней.
— Эй, молодой человек, тебе что, совсем плохо? — кан Ганте кое-как обернулся на студиозуса. — Может, тебе в рот подышать надо для облегчения?
Клав, икая, отрицательно помотал головой. Как еще выразить протест он не знал, но зато уже успел себе напридумывать, что будет с ним, если медведь действительно станет таким образом его приводить в чувство, — и ужаснуться.
— Екан? — кан Ганте осторожно развернулся и коснулся когтистой лапой спины дергающегося и захлебывающегося слезами и соплями студиозуса. — А почему вы так странно на профессора реагируете? За что вы этого козла не любите?
— Я весьма уважаю почтенного профессора риторики, и даже зачет по ораторской речи сдал на высокую отметку, — Клав душераздирающе чихал и всхлипывал. — Но только, когда он козел… то есть оборачивается в козла да еще намокает, то я-а… апч-хууууууууууу!
— Так, — медведь сердито оскалился. — Вот объясните мне человеческим языком, молодой человек, как вы сумели доучиться до последнего курса и не вылечиться от этой своей хвори? Где были ваши мозги?
— Как и положено, — Клав расчихался с каким-то волчьим подвыванием, — в голове.
— Странно. — рыкнул кан Ганте, — а я уж было подумал, что вы их потерять умудрились. Как только закончится ваш запрет, чтобы тут же отправлялись к бер Шелу и попросите заклинание на эту… против этой… чтобы не чихать вам так больше, а то на диво раздражительный звук выходит, вроде бы глотка у вас человеческая, а рулады почище волчьих.
— Обязуюсь… — Клав сосредоточенно наморщил нос и лоб и чихнул так, что слезы аж в три ручья хлынули.
— Вот и ладненько, — кан Ганте, подобрев, погладил екана по голове.
Клав от удивления даже чихнул совершенно тихонько и жутко визгливо — обычно старшие оборотни подобных нежностей со студиозусами не допускали, особенно если еканы были исключительно человеческого происхождения. Младших оборотней могли и цапнуть и за шкирку потрепать. Но людей лапами не касались — а то вроде бы ласково тронешь, а бер Шелу потом швы накладывать да ругаться страстно приходится.
Очевидно, кан Бослав приложил немало усилий, взывая к помощи, потому что вокруг обзорной башни собрались практически все студиозусы и весь профессорский состав Универсариума. Клав кое-как боком выглянул вниз — люди, маги и оборотни толпились вокруг башни в радостном предвкушении. То ли ждали, когда медведя выковыривать возьмутся, то ли надеялись, что башню разрушать будут.
— Козел — он козлом и остается, — злобно проворчал медведь, который надеялся, что никто ничего не узнает и не пронюхает, — даром что в профессорском звании.
Самые ушлые студиозусы уже кружили вокруг обзорной площадки: белки поднялись прямо по наружной стенке башни. Пучеглазая сова, вечно сонная девица с третьего курса, наплевав на свой ночной режим жизни, уже устроилась боком в окне, покрепче вцепившись лапой в каменную кладку. Под балками медленно и печально жужжал большой откормленный комар. А через бойницу уже ловко протиснулся взъерошенный дятел, попрыгал по балкам и уселся прямо медведю на голову, опустил резко острый клюв, но не стукнул, а ласково постучал.
— Спокойствие, коллега, только спокойствие, — прощелкал дятел. — И не из таких переделок доставать еду приходилось.
— Я не еда, — кан Ганте от ярости даже увеличился в объеме.
— Ну разумеется, — дятел нежно пригладил клювом пару топорщащихся медвежьих шерстинок. — На данный момент ты — прототип хищно-травоядного объекта, но если прикинуть в пределах грядущей вечности, то через какое-то время ты можешь перейти в новую фазу жизненного цикла и стать добычей для червей, которыми я изволю питаться в пернатом облике. Так что все в этом мире сравнительно и относительно, дорогой коллега.
Клав наглядно убедился, почему профессора философии так откровенно не любят. На своих занятиях кан дятел… то есть кан Альрет успевал буквально за считанные мгновения задолбать даже самых усидчивых студиозусов. А теперь профессор дятел быстрее, чем можно сделать пару глотков воды, успел выбесить уравновешенного кана Ганте.
— Коллега, не сочтите за грубость, — медведь резво встряхнулся, — но вы выбрали самое малопригодное место и чрезвычайно неудобное время для философского диспута.
— Уважаемый кан Ганте, — дятел невозмутимо вцепился лапкой в медвежье ухо. — Беседа о жизни и смерти всегда актуальна.
Медведь попытался сцарапать назойливую птичку, но дятел оказался на диво увертливым. Через проем проскользнул на площадку худощавый хорек и, облизнувшись, любезно поинтересовался:
— Кан Ганте, если требуется моя посильная помощь, то я готов поспособствовать поимке…
— Буду весьма признателен, — прорычал медведь. И кан Хаур рванулся в погоню за профессором философии.
— Вы неправильно трактуете концепцию мироздания, — дятел с апофигистичным видом взлетел и устроился на балке. — Начать с того, что представители разумного вида, скомпилированные вопреки биологическим формам в единый общественный класс оборотней, не должны иметь потребности в поедании и охоте на аналогично разумных существ, обладающих…
Медведь с гортанным ревом поднялся на задние лапы, услужливо вытягиваясь как можно выше, чтобы подсадить кана Хаура к перекрестью балок. Профессор Альрет с одобрением наклонил голову: даже вставший столбиком хорек не доставал до нижней балки примерно полсажени. Но тут кан Ганте, фыркнув, подкинул профессора Хаура повыше, и тот, извернувшись, оказался на балке и, оттолкнувшись, прицельно прыгнул. Дятел, крякнув, забил крыльями, но, взлетая, врезался во что-то мягкое, перьевое и истерично заквохтавшее. Кана Церка, азартно размахивая куцыми крылышками, как раз в этот момент планировала откуда-то сверху.
— А говорили, что курицы не летают, — от столкновения кан Альрет мешком рухнул прямо на медведя, но кан Ганте из чувства, отдаленно похожего на человеколюбие, дятла поймал. Вернее, равнодушно позволил кану Альрету плюхнуться на свою спину.
— Летают, — увесистая курица едва пошатнулась, но, не увидев куда можно опуститься, шмякнулась на холку медведя. — Еще как летают, и куда надо летают.
Хорек покружил по пустой балке, понюхал воздух чувствительным носом и изящно спрыгнул вниз — на круп медведя.
— Коллеги, — недовольно загудел кан Ганте, — я еще не перешел в стадию «шкура медвежья, брошенная на пол перед камином», может, хватит на мне так бесцеремонно валяться… и так валиться.
Упитанный комар с не поддающемся расшифровке «Б-зззззззззз», опустился на черный медвежий нос.
— Коллеги, как здорово, что всем мы здесь сегодня собрались, — прожужжал комар. — Но вот собрались и дальше что? Почем никто ничего не предпринимает?
На возмущенное зумканье первой отреагировала курица и резво попыталась склевать буйное насекомое. Комар отшатнулся, кувыркнулся через голову назад, помогая себе крылышками, и повис на медвежьей морде уже в человеческом облике.
— Рад приветствовать вас, ан директор, — куда-то ниже живота человека прорычал медведь, опознав, кто на нем болтается.
Про директора Универсариума ходили разные слухи, но до сих пор никто не знал, в кого же он превращается. Клав, осознав какое чудо только что лицезрел, попытался выйти наружу через каменную стенку в аршин толщиной.
— Простите, ан директор, обозналась, — прокудахтала курица и тоже кувыркнулась, но как то боком.
Превратиться-то превратилась, но всей своей массой умудрилась повалиться на хорька. Тот кое-как выполз из-под пышного бока профессора математических дисциплин и, задыхаясь, простонал:
— Похудеть бы вам следовало, досточтимая кана, а то скоро совсем как жаркое выглядеть будете — со всех сторон аппетитно, однако в одно рыло не сожрать.
— Ой, — кана Церка потрясла вторым подбородком, — а кто мне по молодости говорил, что он не собака и на кости не бросается?
— Конечно, не бросаюсь, — обиженно отказался хорек, оборачиваясь в высокого худого мужчину с бегающими глазами и динамично двигающимися усами. — Из костей бульон наваристый получается, можно превосходно выварить, чтобы потом не обгладывать.
— Между прочим, я есть хочу! — напомнил о себе кан Ганте. Когда на нем восседали преподаватели в образе зверюшек — удерживать их было легче, а вот три человека уже весили прилично. И надо же: тут еще и дятел умудрился в человеческий облик перекинуться. Медведь под тяжестью четверых людей жалобно закряхтел. — И я тоже хочу без шкуры побыть.
— Коллега, — кан Альрет сокрушенно развел руками чуть в стороны, — при текущей рекогносцировке мы вас можем только освежевать. И то места маловато — нормально не размахнешься.
Автор публикации
