Терна сидела на полу конюшни, подмяв под себя кучу соломы, и вертела в руках ее же сухие стебелечки, уставившись в противоположный угол.
Сегодня был самый бесполезный и пустой день за неделю – коптархов повели на осмотр у заезжего медика, и, хотя ее собственный подопечный не любил куда-либо выходить без хозяйки, в этот раз пришлось покориться. Других заданий у пастухов сегодня не было – пол был вычищен еще вчера, двор подметен и убран, солома заготовлена. Мальчишки и парни постарше ушли играть на задний двор, пока у Овода не нашлось бы причин придраться к ленивому времяпровождению, а девушка осталась в стойле. Огромная конюшня была поделена на десятки таких комнат-загонов, где пастухи жили прямо со своими животными.
Терна попала в пастушки еще ребенком, после смерти родителей – банальный и грустный сценарий. В этой части эта участь ждала всех детей, оставшихся на улице. Где-то было получше – в Атрохе их подбирали в детские дома, Вердек – распределял сирот в подмастерья, так как был торгово-мастеровым городом, но в Фатрахоне не было ни детских домов, ни мастеров, зато рядом была крупнейшая ферма по выращиванию скакунов. В прислуге у хозяина фермы, Овода, никогда недостатка не наблюдалось – поток новых детей был стабильный. Если какой-нибудь ребенок погибал от мощного удара лапой – то следующая холодная голодная зима обеспечивала новыми работниками.
На каждого ребенка тут приходилось по коптарху. Им вверяли животных новорожденными, когда они больше всего поддаются дрессировке, а когда скакуны достигали возраста 6 лет – продавали дальше.
Коптархи, выносливые животные, были предками укрощенных лошадей и одно время вселяли ужас в путников. Будучи больше обычной лошади, сильнее, имея на лбу рог для защиты, они были теми еще проказниками и разогнав чей-нибудь караван, уходили безнаказанно. Они были трудной добычей и жили стадами, однако с поимки парочки раненных началось поколение, которое растили в неволе. В частности, Овод, когда-то купивший таких, теперь зарабатывал по состоянию в год – прирученных коптархов, со спиленными рогами, более спокойных, покупали для работы на рудники, перевозить грузы, на стройки, а некоторых особо медлительных или агрессивных – на бойни или мясо. Оседлать коптархов господа так и не решились – дикий норов не позволял сделать из них покладистых скакунов. Но проблема с нападениями диких сородичей все-таки решилась – видя своих в строю людей, животные не трогали караваны.
Терна росла в конюшне с еще десятком-вторым мальчишек. Девочки-сироты редко задерживались в конюшнях, и чаще по состоянию здоровья сразу попадали в служанки, убирали другие помещения, шили, мели пол. Когда дети, всю жизнь пасшие коптархов, достигали лет семнадцать, то тоже отправлялись в другую жизнь – редко лучшую, но почти никогда не хуже. Юноши шли в грузчики и на другую тяжелую работу, девушки продолжали путь прислуги. Только Терне посчастливилось остаться у Овода дольше.
Лилос был вторым ее подопечным – первый, которого она получила в семь лет, был плохо управляемым, и судьба его была незавидной. В десять лет ей поручили нового щенка коптарха на воспитание.
Будучи единственной опорой друг другу, они как-то сразу подружились. Озорной малыш оказался с характером, и очень сообразительным. Пока он еще мог проскальзывать мимо охраны незаметно, приносил Терне фрукты и хлеб, а когда подрос, стал кидаться на Овода, когда тот слишком усердствовал с ролью самого главного на ферме.
Год за годом пролетал в ранее казавшемся огромном закутке конюшни. Пол деревянный с насыпью соломы, в углу – простенькая жесткая кровать-матрас для девушки, небольшое оконце под крышей, и запах пусть и довольно чистоплотного животного, который пропитал кажется, даже камень. Стойло закрывалось на двустворчатые ворота, которые помогали зимой немного сохранять тепло, внутри было ведро воды для коптарха (оттуда часто пила Терна, особенно зимой, когда воду Овод экономил), и кормушка с травой и зерном.
Девушка спала в объятиях большого животного, вместе с ним росла, болела и поправлялась. Когда спустя 6 положенных лет Лилос достиг возраста для продажи, Овод, возлагавший на него большие надежды, оказался разочарован.
В первый же день Лил покалечил троих продавцов, кидаясь на них как дикий зверь, опрокидывал повозки, рвал сбрую, раскидывал бочки, вставал как вкопанный под ударами плети и сбрасывал с себя любого, кто не был Терной.
Девушка навсегда запомнила, как тихо рычал, ткнувшись в ее плечо, прирученный хмурый скакун, в то время как мясники точили тесаки, а Овод уже договаривался о продаже партии отличного свежего мяса. Чуткие уши коптарха ловили скрежет металла, ноздри зверя раздувались, чувствуя запах смерти, но он не двигался с места, поддерживая почти висевшую на нем ревущую хозяйку.
Тогда их спасла одна из пожилых служанок – громко, неуместно, рискуя быть наказанной, она вдруг вспомнила, что Лил всегда был одним из самых быстрых скакунов на ферме. Это было очень кстати – на следующие день должна была состояться гонка. Для развлечения фатрахонских господ на соседней ферме, соперничающей с фермой Овода, придумали использовать коптархов для скачек. Оводу мысль выставить на скачки Лила понравилась, и смерть была отложена ровно на день.
Коптархи, которым в спину сквозит холод металла наточенных ножей, бегут быстрее ветра. Их наездники тоже знают – те, кто придут последними, больше никогда не поучаствуют в подобном развлечении. Зато победители, обеспечивающие своим хозяевам почет, могут спокойно жить до тех пор, пока будут приносить деньги.
Смерть Лилоса маячила рядом, когда Терну одевали в дешевенький, но пафосный костюм наездницы. Девушка почти видела ее, когда садилась на скакуна. Смерть дышала в ухо, смотрела сотнями лиц с трибун, но все равно не сумела их догнать.
Лил пришел первым.
Овод тогда сорвал куш на ставке, Терна отбила себе всю задницу, но самое главное – вот уже три года, как никто не трогал их, а Лил в каждом заходе приходил в первой тройке, и, хотя это не могло длиться вечно… но пока длилось?
Сейчас Терне было 19, она была одной из самых старших, кто пас когда-либо коптархов на ферме, и конечно была заметнее всего. Ей прилетали и сомнительные комплименты от подрастающих юношей, и пошлые окрики Овода, но все это все равно оставалось лучшим для нее.
Если кто-нибудь сказал Терне тогда, что жить в конюшнях ей осталось недолго, она бы только посмеялась.
В ожидании скакуна девушка уже собралась было вздремнуть – несмотря на то, что за опоздание к ужину можно было запросто лишиться того самого ужина. Но не успела она улечься на соломенную кучу, как в ворота стойла стукнулось грузное пузо Овода.
Этот звук, издаваемый сухим скрипучим деревом и сталкивающейся с ней бляшкой от пояса хозяина, девушка ни с чем бы не перепутала. Она вскочила, поправляя лохмотья и замерла, перебирая в голове все возможные варианты такого визита.
Овод распахнул дверь и даже не заглядывая в помещение, бросил сурово –
— Иди со мной, — он рыхло отодвинулся в сторону, пропуская фигурку пастушки и запер стойло за ней.
Мужчина был выше Терны на две головы и шире раз в десять. Имеющаяся у него власть над пастухами и собственной фермы сделали его человеком ужасно надменным. Он бы из тех, кого портит абсолютно любое влияние – такие люди словно восполняют недостаток чего-то, не полученного ими в далеком детстве. Овод был грузным, злым, капризном ребенком – спал на мягких постелях, три раза в день ел лучшее мясо, имел особняк, сады, огромных доход, но при этом злобы и ненависти его хватило бы на армию несправедливо лишившихся жилья нищих. Терна же спала на жестком матрасе и укрывалась хвостом коптарха.
Сейчас она шла позади Овода, глядя, как он раздраженно пересекает большой двор, ступая тяжело и страдая одышкой, и размышляла, зачем понадобилась ему в этот раз. К ее удивлению, мужчина повел ее в приемные покои фермы – небольшой приятный особнячок, в котором гости и покупатели могли принять ванну с дороги, поесть, отдохнуть, и всячески провести время, пока коптархи будут готовиться к смотру.
Терна в этих покоях побывала только раз, и то по какому-то случайному делу – обычно чернь туда не пускали. В сердце девушки шевельнулась тревога.
/Иллюстрацию нарисовала Дарья Льян/
Автор публикации
