Учебный день тянулся на редкость долго и скучно, словно не соковит на дворе, а листопад, да и сумерки были ранние и безрадостные. Студиозусы вяло внимали, преподаватели и профессора с тем же энтузиазмом начитывали лекции и проводили практикумы. Единственной светлой вестью за весь день стало то, что в трапезной повар распорядился выставить в свободный доступ самовары с малиновым и липовым чаем, обосновав сию добродетель тем. что от простуды и хандры лечить всю братию дороже выйдет. Ивсе обитатели Универсариума при каждом удобном случае бегали с кружками и гладышами за горячим ароматным чаем.
Клав тоже спустился в трапезную и разочарованно присвистнул: очередь была зверская. Стоять даже смысла не имело: или кипяток закончится раньше, или следующая лекция начнется. Парень стал протискиваться к неприметной дверке, что вела в святая святых — печке и кухонной горнице.
— Я только спросить, — отбивался Клав от обвинений насчет «вас тут не стояло и даже не лежало». Кое-как протиснулся, вежливо постучал. — Досточтимый бер Грасс, кана Церка прислала осведомиться о вашем самочувствии и велела проявить прочие любезности.
Вечно хмурая морда повара расплылась в медовой улыбке. Бер Грасс засуетился, потрепал екана по плечу, затем вытер обмасленные руки о собственную рубаху и трепетно напевая весьма похабную песенку про бедную цыпочку поскакал к учебному корпусу. Клав прошмыгнул в кухню, огляделся. подхватил большой самовар и тут же с воплем уронил его обратно на стол — горячий зараза. Хорошо на полу валялась какая-то тряпка — разорвал пополам и обмотал ручки. Самовар недовольно пыхал жаром и подло оттягивал руки, благо, что прочие студиозусы почтительно отступали в стороны, чтобы бегущий вприсядку на подгивабющихся ногах парень их не ошпарил.
— О, какой сервис! — восхитился кан Альрет, когда обнаружил в аудитории довольных студиозусов и свежий чай. — Такая концепция мирового благоденствия настраивает на определенный лад, и кажется, что от одного приятного события начинается цепочка, которая с научной точки зрения именуется рейским отсчетом…
Впервые на памяти Клава кана дятла было интересно слушать. Оказывается, чтобы понять весь тот бред что нес почтенный профессор, надо было дополнить его стучащий голос кружкой чая. Тогда и воспринималось все как-то четче, и подпрыгивания ана профессора не так сильно напрягали.
Клав стал героем дня. За право подставить ему спину, бок или живот однокурсники едва не передрались. И парень теперь ощущал себя почти царем зверей, развалившись на живом бархатном ковре из шкур. Жизнь определенно стала налаживаться. К вечеру чай допили — заклинание на поддерживаемую температуру самодезактивировалось. Самовар следовало бы вернуть на родину, но от одной мысли, что придется тащиться через весь двор по холодрыге и под промозглым дождем, хотелось сдохнуть или свалиться в берлогу к шатуну. Однокурсники как-то подло тишком по звериному рассосались по своим комнаткам, оставив замешкавшегося Клава вместе с самоваром в пуской аудитории.
Парень примерился к самовару — странное дело с кипятком он, вроде бы казался полегче, а сейчас прямо какой-то неподъемный. С тоской поставил обратно на стол. Попробовал еще раз — такое ощущение, что этот пузатый горшок с трубой потолстел на пару пудов.
— Были бы у тебя ножки, сам бы побежал по дорожке, — взвыл Клав после четвертой безуспешной попытки. И подошел к окну.
По двору с грозными воплями бегала целая толпа, возглавляемая бер Грассом. Его тучную фигуру и матерый рев можно было распознать даже ночью. О причине переполоха долго гадать не приходилось — очевидно достопочтимый повар лишь недавно воротился от любезной каны Церки и обнаружил пропажу.
Откуда только силы взялись, Клав одной рукой подхватил самовар прямо за трубу и выскочил из аудитории. Попасться с такой уликой — значит подвергнуть себя не только выговору и долговременному аресту, но и подставиться под более серьезные неприятности. А бросить пузана вообще глупо: даже самый паршивый тхор мгновенно унюхает, кто хватался за бока самовара.
Клав перехватил самовар поудобнее и теперь держал его перед собой, страстно обнимая и галопом летел по длинному коридору. Хорошо, что сегодня они почти весь день провели в самом дальнем учебном корпусе, где обычно было малолюдно, да и преподаватели не любли ходить с лекциями на отшиб — этот ж переться в такую даль, да еще и через всеобщую выгребную яму переходить, чтобы сократить дорогу или в обход долго и нудно. Ладно, когда погода солнечная, а в такую пору — проще уж по бревнышку проскочить, чем версту отмахать.
Когда уважаемый канФлорец объяснял зеленым после марш-броска на десяток верст, что «в жизни всегда есть место подвигу, надо только держаться от этих самых мест подальше, а если уж приперло, то собраться и совершить его», — то Клав, как и прочие студиозусы, ему не верил. А теперь умудрился взлететь по вертикальной лесенке на смотровую башенку и даже втащить за собой самовар. По одной из легенд Универсариума, здесь не брали поисковые заклятия. Так что осталась только верить, что легенда, вернее тот, кто ее придумал, не соврал. Клав горестно обнял самовар и затаился.
Какая-то мерзкая тенденция сложилась за последние дни: приходится регулярно сидеть в башнях и мерзнуть. Еще и самовар остыл — обниматься с теплым было бы приятнее. Спуститься было нельзя — по двору Универсариума скакал повар с тремя кухарками, причем объемные барышни были вооружены скалкой. ухватом и кочергой. Если нагонят, да пока разберутся, лишь мокрое место останется, что и раскатать нечего будет. Клав осторожно в щелочку полюбовался на бегающие фигурки. Можно попробовать оттереть с самовара следы рук и тогда просто потихоньку слинять с башни, но как это сделать? Вещи то все на нем с его запахом… вроде бы было заклинание… Клав наморщил лоб, припоминая…
— Eta uraren… uvaren… ularen… ularen… gainazala… arlia…. argia izango da, eta… как там дальше? munduak? etengabe? ага! alde egingo du, eta horda или lesda…. lesda ausart… hauk… нет hauek xurgatu egingo dira… уф… ой… мля…
Когда от произносимых слов самовар раздулся, еще можно было поверить что эта работает очистительное заклинание, которое убирает все: отпечатки рук, энергетическую ауру и даже запах. Но потом самовар вдруг лопнул в боках. вернее его стенки с громким и зловещим хрустом распались, точно заклепки у замшелой бочки и эти натертые до блеска лепестки завернулись часть вверх, а часть закрутилась вниз. Труба скособочилась, пыхнула остатками жара и сплющилась на конце, превратившись в грозный клюв на длинной шее. Ручки треснули аккурат посередине и угрожающе растопырились в стороны. Поломанных самоваров Клав не видывал, а тем более так исковерканных, что обратно хрен выгнешь и слепишь. Но хуже всего было то, что эта штука полежав немного, поднялась на поломанные ручки, встряхнулась и недовольно клекотнула.
Ругаться Клав умел да и слова знал разные, даже на заморских языках, впрочем и на память не жаловался — перечислил он их все, покуда улепетывал по кругу и частично по стенкам от семенящего следом бывшего самовара. Горько сожалея лишь о том, что в башне площадка всего саженей пять размером, и повыше тут залезть некуда. А преобразившийся самовар, хоть и медленно перебирал короткими ручками. но длинным трубой-клювом клевался пребольно. И на слова-уговоры, и на слова-проклятья не поддавался, сколько Клав его не пытался урезонить.
— Это здесь! Гадом буду, — заорали снизу. И выразительно громыхнули чем-то в пол. Клав по голосу опознал, кто вопил — кан Зимус, который и принимал облик огромного ужа, перманентно то впадая в спячку, то разваливаясь даже в человечьем облике на солнцепеке, и противно шипел на всех, кто заявлялся неурочно неважно по какому поводу. И, пользуясь тем, что он был единственным пресмыкающимся гадом в Универсариуме, умудрился выторговать себе немало преимуществ. Например, чтобы студиозусы приходили на пересдачу в его спаленку, а не самому бегать и вылавливать их по всем сокровенным уголкам учебного заведения. Зато при любом переположе кан Зимус болтался в первых рядах и проявлял такую необузданную активность, что все остальные предпочитали держаться от него подальше, а то в запале так вломит тем, чем размахивает, что не обрадуешь. Потому что с пустыми руками на тревогу кан Зимус никогда не бежал. — Здесь точно! Зуб даю!
Клав понял, что все равно погибать. каким-то чудом умудрился увернуться от самобегающего самовара, отодрал заклинившую, как вбежал в башню — так дверка сама и захлопнулась, крышку и метким пинком сбил самовар вниз. Волна возмущения едва не сшибла екана с ног, а следом донесся топот, пыхтение и клацание железа по железу. Клав не удержался и чуть приподнял крышку: навсякий случай вякнул Клав. А то, упаси Сила, заставят еще компенсировать…
— Это не ты что? — подозрительно сощурился ан магистр.
— Ну… самовар я, — честно покаялся Клав. — Но на кана ужа я ничего не натравливал. Эта штука сама на него кинулась, может… он ей понравился…
— Придушу, — многообещающе выдохнул кан Зимус, но пояснять кого именно не стал.
Клав поглядел на профессора и покорно кивнул: это милосерднее.
— Досточтимый кан Ликус, а вы уверены, что это стоит отправлять в Академию? — испуганно, однако чрезвычайно громко зашептал на ухо верховному кан дятел. — Не приведи разум, если его выпускники потом к нам припрутся!
— Да сбудется воля разума, — преувеличенно спокойно пожал плечами ан магистр и с надеждой добавил: — авось его там и сожрут…
— Вашими устами… — тоскливо простонали остальные профессора.
0
0