— Стасик… — осторожно начал Вениамин, поглядывая на старого друга искоса. — Я правильно понял, что Дэн тебе все рассказал еще в самом начале? До твоего решения взять на борт эту… хм… автостопщицу в качестве пассажирки? То есть решение ты принял с открытыми глазами и на тебя никто не давил?
Капитан, засопев, уже набрал в грудь воздуха, чтобы ответить на этот выпад должным образом, но заметил, как вскинул подбородок и снова начал каменеть в позе идеального кибера Дэн, — и сказал совсем не то, что собирался. И совсем не так, как собирался, а деловито и почти сухо:
— Дэн, какова вероятность, что ваша встреча и последующая доставка этой Куинн на борт не были случайными?
— Менее двух и чуть более десяти процентов соответственно.
Дэн откликнулся немедленно, и это Станислава порадовало: значит, и сам сомневался и прогонял-анализировал разные вероятности. И если отвечает так уверенно (и не нашел ранее необходимым сообщить о ненулевой вероятности и такой возможности) — значит, действительно считает ее уровень несущественно низким… Черт! Программные формулировки заразны не только для киборгов, надо учесть.
— После того как она оказалась в моем флайере, вероятность ее проникновения к нам резко возросла до пороговой, — честно добавил Дэн после почти незаметной паузы. — Но если учитывать низкую вероятность первого ключевого события в цепочке, такая вероятность все равно далека от пятнадцати процентов, после которых может идти речь о пусть и низкой, но все-таки достойной учитывания вероятности. Мой маршрут был совершенно случаен и ничем не спровоцирован, кроме желания Ланса продлить полет. Я несколько удлинил выстроенную автопилотом траекторию, сделав это совершенно рандомным образом. А на обратном пути не стал вести сам, включив авто-возвратку. Это не было логичным решением и вряд ли могло быть кем-то просчитано.
— Даже Bond’ом? — вышло, пожалуй, излишне едко. Долгую секунду Станиславу казалось, что Дэн промолчит, но он все же ответил.
— Я не настолько хорошо знаю тактико-технические характеристики киборгов этой модели, чтобы быть в этом уверенным на сто процентов.
Посторонний бы не услышал скрытого в спокойном голосе вызова, но Станислав слишком хорошо знал эту рыжую заразу.
— Ну-ка, ну-ка, с этого момента поподробнее! — вклинился любознательный Вениамин. — И что же ты знаешь по поводу этих характеристик?
— Любой DEX от «шестерки» и выше в рукопашной легко справится с любым Bond“ом, — ответил Дэн быстро и, как показалось Станиславу, с видимым облегчением, словно он давно ждал именно этого вопроса и почти разуверился, что дождется. — У них боевые качества существенно снижены для увеличения тактико-разведывательной и накопительно-аналитической базы. Я не сяду играть с Bond’ом в пятимерные шахматы, но в боевой обстановке сумею справиться без особого труда. Ну или с трудом, если он будет хорошо вооружен, а я нет. Я на девяносто девять целых и девять десятых процента уверен, что сумею удержать ситуацию под контролем.
Снова вскинутый подбородок, но уже с совершенно другим значением. Впору восхититься, умеет же, зараза, минимумом средств — и так выразительно!
— Вот и хорошо! — припечатал ладонь к маленькому откидному столику Станислав, подводя итог разговора. — Значит, тебе это и поручим. Поселим ее в каюте, соседней с твоей, чтобы легче было… хм… держать под контролем. Полине с Тедом ничего говорить не будем, плохо уже и то, что мы знаем. Тем более что мы и сами толком ничего не знаем! Даже если она и Bond — в чем, заметьте, у нас тоже нет стопроцентной уверенности! — она может оказаться просто попавшим в беду беглым сорванцем. И я не хочу даже предполагать, как в таком случае она среагирует на разоблачение. Признается сама — тогда и будем решать, что делать дальше. Не признается — довозим до Лямбды Пса и разбегаемся ко взаимному удовольствию. Все!
— Я вам больше не нужен, Станислав Федотович?
— Пока нет. Спасибо.
— А все-таки жаль, Стасик, что она не Irien’ка, -— протянул Вениамин с мечтательной улыбкой, когда за навигатором с тихим шелестом задвинулась дверь. — Я бы тогда, может, даже и собой пожертвовал… ради спасения остальной команды, конечно! — поспешно добавил он, чопорно поджав губы в ответ на шокированный взгляд капитана, но глаза продолжали смеяться.
— Тебе бы все шуточки! — тихо взвыл Станислав. — А у меня шпион на борту! Ты о другом подумай: а что если Дэн все-таки ошибается и она к нам не случайно попала? Теперь что, каюту запирать прикажешь, даже в сортир выходя?! Впрочем, толку-то, запираться от супершпиона, ей любые замки на раз… Дожили, называется!
— Стасик, не драматизируй! — отмахнулся Вениамин с безмятежной улыбкой. — Ну что ей у нас выведывать? Ты даже налоги платишь честно! Что она может у нас украсть? Секрет тедовского омлета? Суперценную и не до конца проржавевшую железку у Михалыча?
Теперь Станиславу захотелось взвыть уже отнюдь не шепотом: Венька не понимал. Да и не мог понять. Милый, добрый, беспечный Венька, ничего не знающий о запрятанной в машинном отделении тайне, которая наверняка может представлять немалый интерес для шпиона. Если бы знал, опасения капитана не казались бы ему такими беспочвенными, но в том-то и дело, что знать он не должен. Как бы заставить его проникнуться серьезностью ситуации, но при этом не нарушить важную для Аайды чистоту эксперимента…
Но тут доктор сам подсказал Станиславу выход, продолжив насмешливые перечисления:
— О, Стасик! Как же я мог забыть?! Она же может украсть Полинину крыску! Очень, очень ценный зверь, Стасик!
Вот оно! Тем более что от Михалыча и всего с ним связанного внимание следовало отвлечь любыми средствами.
— Хорошо, что ты сам догадался, — сказал Станислав со значением. И когда старый друг недоумевающе вздернул на лоб светлые брови, мрачно добавил: — Я именно его в виду и имел. Ты что-нибудь слышал раньше про этих мохнобрюдов? Вот и я не слышал. Редчайший зверь. Я даже думать боюсь, сколько эта тварь может стоить на черном рынке, если за одну только его перевозку нам заплатили больше, чем за весь прочий груз!
Кажется, подействовало. Вениамин перестал улыбаться, поджал губы, спросил неуверенно:
— Ты полагаешь?..
— Я полагаю, что нам просто надо быть осторожнее. Всем нам, а не только Дэну.
— Я понял. И проникся, — ответил несносный Венька вроде как серьезно. Но тут же снова улыбнулся. — Кстати, о Дэне. Ты заметил, что он так ни о чем и не попросил?
— Ха! Тоже мне, удивил. Да он никогда ни о чем не просит! Даже о самом нужном. И чем более ему нужно что-то — тем меньше шансов, что он попросит!
— Вот именно, Стасик. Вот именно…
***
В самых страшных снах Валлиота Райса с некоторых пор возникли существенные изменения. Ему теперь снилась Дьявол. Подходила вплотную, скалила окровавленный рот в мерзкой ухмылке, тянула к нему когтистые руки. И Валлиот ничего не мог поделать, даже закричать — и то не мог, и не было рядом адмирала Куинн, способной прогнать Дьявола и спасти…
Иногда Дьявол стремительным рывком набрасывалась на Валлиота и разрывала его тело на куски. Иногда просто медленно и неотвратимо приближалась, поскрипывая когтями друг о дружку, словно ножами, и Валлиот обмирал под ее огненным парализующим взглядом, не в силах шевельнуться и надеясь только, что достойно выдержит ниспосланную ему муку.
Раньше ему снилась смерть ребенка — его собственного маленького Илайи, чьи трогательные золотистые кудряшки он обожал заранее, еще даже ни разу не видев, чьи крохотные пальчики с розовыми ноготочками прочно держали его сердце, наполняя безмерным счастьем — до того самого страшного дня, когда медик из репликаторного центра при встрече с ним отвел виновато глаза. Хотя, если разобраться, он не был ни в чем виноват, этот медик. Все имеет свой срок эксплуатации, маточные тканевые среды тоже не вечны, да и оборудование старое.
«Рассосалось», — так он сказал тогда, тот медик. И добавил, пожав плечами: «Такое случается». Для него никто не умер. Не случилось ничего страшного, просто зигота оказалась нежизнеспособной и не сумела сформировать полноценный зародыш. Бывает. Для него тот так и не родившийся малыш был безымянным набором клеток, а вовсе не милым шаловливым Илайей, со вздернутым носиком, хитрой улыбкой и золотыми кудряшками. «Рассосалось» сказал он — и исчезли маленькие розовые пальчики. И сердце двадцатилетнего Валлиота рухнуло на каменные плиты репликаторного центра — его больше нечему было держать. И наглой осенней мухой билась в голове единственная мысль — не надо было заранее отпускать отцовскую бородку. И не важно, что Валлиот всегда смеялся над суевериями — в этот раз не надо было ее отпускать. И суеверия здесь ни при чем. Просто не надо было, и все…
Медик предложил попробовать еще раз, сразу же, не откладывая в долгий ящик. Сказал, что подавляющее большинство будущих отцов так и делает, это правильный подход, конструктивный, прошлое должно оставаться в прошлом, а думать следует о будущем и стремиться к нему. Сказал, что все вложенные Валлиотом в ребенка средства так и остались в неприкосновенности, не только нереализованные социальные накопления, но и обычные денежные, и что новый сын не будет стоить Валлиоту ни одного лишнего кредита.
Валлиот отказался.
Он ничего не стал объяснять медику, ведь тот понятия не имел об Илайе. Отцовская бородка жгла лицо, он сбрил ее сам, насухую, в кровь раздирая кожу и не чувствуя боли, только слегка удивившись — раньше он никогда не резался при бритье.
А потом перевел все свои отложенные на детей средства (там хватало почти на двоих, но он поторопился, не захотел ждать, думал, так будет лучше, чтобы Илайа был старше брата хотя бы на год, это правильно, когда дети в семье разного возраста, это воспитывает ответственность) на счет репликаторного центра. Первый раз тогда перевел, а потом переводил снова и снова. Все, до последнего кредита. Позже, когда он ушел в политику, это посчитали продуманной пиар-акцией молодого целеустремленного человека, и Валлиот не стал возражать. Так и отшучивался, если задавали вопросы.
Ну в самом деле, не объяснять же, что делает он это только для того, чтобы у этих центров было немножечко больше денег на новое оборудование и качественные тканевые структуры. И немножечко меньше шансов на то, что какому-нибудь другому медику опять придется при встрече с другим кандидатом в отцы вот так же виновато отводить глаза. Глупое какое-то получилось бы объяснение. Неубедительное.
А вот сны были убедительными на редкость. Илайя в тех снах был уже живым и умирал у Валлиота на руках. Иногда не один, а вместе с маленьким Таниэлем. И Валлиот каждый раз ничего не мог сделать. Совсем ничего.
Эти новые кошмары, с Дьяволом в главной роли, были убедительны тоже. Валлиот каждый раз просыпался в холодном поту, задыхаясь, с бешено колотящимся сердцем и облегчением, что это был только сон, а на самом деле от Дьявола и ее приспешниц его надежно отгораживают прочные стены корабельной каюты. И какое же счастье, что нет ни малейшей необходимости эту каюту покидать: санузел в ней встроенный, хоть и крохотный, но персональный, а завтрак и обед ему приносят понятливые охранники.
И все-таки, если подумать, то даже в этих жутких снах можно было найти что-то хорошее. Например, то, что Дьявол напрочь вытеснила из ночных кошмаров умирающего Илайю. И, хотя подобное высказывание и звучало кощунственно, Валлиот был почти благодарен ей за это.
***
Войдя в пультогостиную, Станислав обнаружил там только Теда. Пилот сидел в своем кресле, и это было нормальным. Ненормальным было то, что Тед при этом не гонял азартно многочисленные вражеские истребители или не уходил от отчаянной погони, пытаясь пройти новый уровень с рекордным результатом — он просто сидел в кресле, уронив руки на колени и сгорбившись, непривычно понурый и несчастный.
— Тед, — подозрительно поинтересовался Станислав у пилота, — ты тоже хочешь со мной о чем-то поговорить?
Тед вздрогнул, вскинул голову, вымученно улыбнулся. Выдавил после короткой запинки:
— Н-нет, Станислав Федотович.
— А чего грустный такой? — подозрения Станислава не спешили рассеиваться. Слишком уж не похож был этот Тед на себя обычного.
— А… — Пилот вяло махнул рукой и отвел взгляд. — Уровень не прошел.
— А-а-а, — успокоился Станислав: вселенская скорбь по такому поводу была вполне понятна и естественна. Ну, во всяком случае, понятна и естественна для Теодора. И продлится наверняка недолго. — Пройдешь еще!
— Пройду… — сказал Тед тихо и с какой-то странной интонацией, но капитан уже не слышал, он шел к своей каюте.
Тед проводил его долгим взглядом. Потом развернул кресло к смотровому экрану. Закрыл глаза.
Значит, действительно не случайность, не показалось, если это настолько видно даже со стороны, что заметил не только Дэн с его сверхчувствительными рецепторами, но и капитан…
***
На кухне Клав за эту седмицу почти прижился. От занятий его никто не освобождал, а после лекций приходилось бегом скакать к бер Грассу. Нагружали его работой немилосердно: и овощи чистил, и воду таскал, и полы драил, и дрова рубил — и все это без капли магии, чисто ручками. Единственным плюсом такого издевательства было то, что кормили от пуза. Повар хоть и злобствовал на словах, но привечал блудного студиозуса горячим обедом, а после работы накладывал полное блюдо тем, что готовилось на ужин.
Самовар же чувствовал себя на кухне, как щука в воде: прибегал вместе с Клавом, приветствовал повара легким ударом клюва по колену и вприпрыжку скакал к печке, чтобы радостно развалиться на специально постеленой для него циновке. Через пару дней работники кухни уже перестали ворчать и ругаться, спотыкаясь о непонятную штуку, и даже между делом стали звать оживший и скукоженный самовар Варькой и подкармливать медом, чаем на блюдечке и вареными в меду ягодами. Клаву только и оставалось обалдело поглядывать, как то одна, то другая кухарка ласково окликнула самовар и закидывала в охотно раззявленный клюв-трубу то ломоть пирога, то кусочек пряника. Екан смотрел как аппетитно чавкает лакомствами Варька и с ужасом осознавал, что с такими запросами он эту штуку просто не прокормит.
Если бы не смешки да подколы вечно голодных однокурсников, то Клав считал бы, что легко отделался. Жаль, что раньше ему не давали таких приятных наказаний, а лишь отправляли в башню раздумий. Знал бы каждую неделю по самовару воровал. Впрочем, раньше повар не забирал на кухню студиозусов, предпочитая справляться своими силами. Но и делегации академии прежде не приезжали в гости, отделываясь от дружественного заведения почтовыми свитками с многочисленными заверениями в признательности и взаимном уважении.
Через неделю Клава то ли повысили в доверии, то ли плюнули и привлекли в готовке. Бер Грасс звал его то нарезать салат, то глядеть за мясом, то замешивать тесто на пироги. Это было почти также интересно, как экспериментировать с магическими заклинаниями и ингредиентами для их усиления. А в голову почему-то настойчиво лезли отрывки из магических свитков. Например про зеленый корень… а если его добавить в суп: разварится и утратит свои свойства или, наоборот, станет активатором для прочих ингредиентов? А от синерки может ли белое тесто посинеть? Ведь достаточно щепоть кинуть на дежу, может, такого малого количества профессора и не хватятся. А в кладовой он точно видел пол кувшина этого вещества. Клав аж до хруста сжал руки — так неудержимо хотелось попробовать. Да и не отравятся же, даже если и съедят по куску такого пирога. Он еще года три назад на спор съел меньше жмени, и даже тогда не посинел.
Оставив Варьку на стреме: если кто будет лезть, то свистни, — Клав метнулся за синеркой. Кто же знал, что эта синяя гадость связывается с яичным белком, а повар от щедрот своих на яйца в пирогах не скупился. Пироги вышли на удивление пышными, и Клав, когда вытаскивал на лопате печиво из печи лишь разочарованно вздыхал. Сверху была обычная, в меру подрумянившаяся корочка. А вот внутри… Клав ухитрился раздобыть кусочек, но съесть не отважился — скормил Варьке, от все равно железный, ничего ему не сделается. Зато на торжественном ужине гости были в диком восторге от синеватых разводов внутри пирога и до небес расхваливали и превозносили мастерству повара… Больше всех ругался бер Шел, на которого свалилась пара сотен человек и оборотней, что жестко маялись животами, да еще множество различных переломов и ушибов — за уборные домики шла настоящая война, а победитель в вожделенное место уединения прорывался с боем и огромными потерями. После третьей лучины доктор даже перестал считать переломы, выбитые челюсти и расцарапанные морды. К вечеру за уборные уже никто не дрался, а присаживались кому где приспичит. Тогда возмущаться громогласно стал бер Чарш, который убирал территорию Универсариума. Люди, если и делали вид, что устыдились, то отползали в кустики от грозно махающего метелкой дворника, а студиозусы в зверином обличьи лишь вяло огрызались искалились.
Безобразие продолжалось дня три, выжившие лежали вповалку. Гости даже не подавали признаков жизни. Занятия отменили сначала на три дня, потом на неделю, а затем ан директор подписал указ «о прекращении обязательной учебной деятельности до полного выздоровления». Следующим указом измученный директор велел разыскать виновника и покарать со всей строгостью.
Клав про указ не слышал, но инстинкт самосохранения подсказывал не выделяться от состояния окружающих. И он также валялся полудохлым в обнимку с Варькой. Самовар недовольно пыхтел: после сытных дней на кухне вынужденная голодовка по вкусу не пришлась. Но Клав наваливался всем телом, чтобы не выпустить самовар в побег на кухню — все равно ничего не готовили, да и вообще напоминать о себе не следовало. Благо, что пироги тогда подъели подчистую, так что помагичить и определить состав было не с чего, а побочные продукты эксперимента для заклятья не годились. Да и поедали пироги по сумеркам под свет факелов и никто особо не разглядывал какого цвета там внутренности в пирогах. Это только екан расковырял потому, что было интересно.
— Екан Клав, — как только ан Сальсур пришел в себя настолько, что смог заняться делами, он сразу же вызвал к себе студиозуса, — я полагаю, что у вас найдется много чего сказать по недавнему происшествию? Лучше сознайтесь сами, а то у этой проблемы весьма дурной запах.
Клав согласно кивнул — пованивало по двору и особенно по всем закуткам знатно. И тут же помотал головой — мол, он сам пострадавший.
— Если это шалость какого-то дурака или кривые руки — не так страшно. Но может разгореться ужасный скандал, к которому приплетут покушение на жизни и животы уважаемой делегации…
Влипнуть в разборки между двумя крупнейшими учебными заведениями континента да еще в роли козла отпущения — самая незавидная участь, которую можно только представить. Вариант сожрут живьем — самым милостивым окажется. Клав замотал головой: не то чтобы жить сильно хотелось, но вот так помирать совсем неохота.
— Что вы мне тут ушами мотаете? — возмутился ан директор. — Добропорядочный екан опустил бы очи долу и не возражал.
— Так это, честное слово, не я, — Клав загрустил, гадая каким будет новое наказание: в башню точно не сошлют, да и в подвал уже не засадят, и работы на кухне явно из перечня дисциплинарных воздействий исключат. Что там еще остается? Розги? Так дубцами на студиозусов только в Академии махают — там, мол, чтут древние традиции и блюдут порядок. Ну, пусть выпорют, если им это поможет… Хотя, ежели поразмыслить, то чем его выдранная задница может помочь в проблеме? Разве что только для острастки и чтобы остальным неповадно было.
— А после эликсира правда также станешь утверждать? — без обиняков поинтересовался ан Сальсур.
Клав содрогнулся. Легенда или нет, но того, кто сделает лишь глоточек и соврет, разрывает изнутри на куски. Причем медленно и страшно. Видеть такую казнь лжеца никто не видел, но слухов ходило предостаточно, чтобы в эликсир верили все поголовно.
— Я сказал, как есть, — Клав облизнул пересохшие губы.
— Если соврал… — угрожающе нахмурился ан директор, — то мало тебе не покажется.
Клав отчего то подумал, что если он выпьет эликсира, то ему уже вряд ли что-то покажется вообще, но промолчал. Было страшно настолько, что даже колени стали подрагивать. Уж на что больно оборотням в первый раз менять обличье, так и то, поговаривают, не сравнить с эликсиром. А еще он вроде в каком-то свитке читал, что варят эту гадость из крови убийц, которым в полдень отрубают головы. Специально кровь собирают в бадейку. Захотелось хлопнуться на колени, вцепиться в плащ ана директора и взмолиться о пощаде, но Клав только сжал руки в кулаки и опустил голову. Смотреть в прищуренные очи директора, переливающиеся аметистовыми искорками, было невыносимо.
— Поскольку, оставлять тебе в стенах Универсариума… — ан директор неуверенно раскашлялся, — опасно… то на совете было принято решение отправить тебя в каземат на три дня, чтобы за это время приготовить эликсир. А там поглядим: раз правду сказал, то подпишу тебе свиток без экзамена. Аколь солгал, то… — ан Сальсур угрожающе прищелкнул пальцами.
— Как будет угодно, — Клав нашел в себе силы даже пробормотать нечто вежливо. Значит, жизни у него осталось три дня, да и те придется провести в каземате. — Меня туда когда отправят?
— Да вот прямо сейчас и можешь ступать, — ан директор указал пальцем направление в сторону города. — Аккурат к вечеру доберешься. Послание начальнику передашь, он за тобой и присмотрит. А как элисир заварят, за тобой пришлют кого-нибудь.
Клав не поверил своим ушам: его посылают самого в каземат? В город, который располагался за пять верст от Универсариума? Да еще и без сопровождающего? Да тут ведь сбежать как раз плюнуть… Только вот плевать придется на свиток с подтверждением образования, и на все десять лет обучения, и на будущую безбедную жизнь… Клав поежился. Но, если от эликсира порвет на куски, то это все вообще будет лишним. Так что придется линять, скрываться и татьбовать — иного пути, кроме как магом к наемникам, у недоучки и быть не может. Главное потом скрывать как можно дольше, что он не маг вовсе, а студиозус с Универсариума, которого не военным штукам обучали, а мирным бытовым заклятьям да и то на побочном курсе. А специализация у него — всего лишь «Зверинство, виды, формы. проявления».
— Руку, екан, — напомнил ан Сальсур.
Клав протянул правую и ан директор легко коснулся пальцами его запястья, обвел по кругу, создавая магический браслет. Руку стало неприятно покалывать. Теперь о побеге можно даже не мыслить — наручник, созданный сильнейшим магом-оборотнем, не сломаешь и не вскроешь. Проще руку до локтя отгрызть.
— Ан директор, разрешите вопрос один… — Клав потер кожу. Там, где чувствовалась хватка наручника, она была горячей, словно воспаленной. — Вернее… просьбу… Прочтите заклятье над Варькой… то есть… над самоваром. Он же не виноват, что я его так оборотил. А то о нем заботится будет некому… — Клав сообразил, что едва не проговорился, — ну покуда меня в каземате мариновать будут.
За врата Универсариума Клава вынесло заклятьем ветра, призванным аном директором, и отшвырнуло подальше в потихоньку распускающиеся, несмотря на холод и дожди, лопухи. Пока выдирался из их влажных и настырных объятий, и сам промок насквозь. Но стоило Клаву выпрямиться, как на него сверху рухнул Варька. Бедняжку ан директор также вышвырнул, очевидно решив, что проще развязать кошель да купить в базарный день новый или обойтись имеющимися. Тем более, что этот оживленный и кусачий, так что для чаепитий совершенно непригодный. Клав потер ушибленную макушку — припечатал его самовар крепко, пусть и задел только боком. Впрочем, синяков ему ан директор изрядно наставил — слишком уж неаккуратно тащил. То ли силы у заклятья не хватило, то ли нарочно обо все углы да твердости по пути задевал.
Топтаться пред захлопнутыми вратами было глупо и бесперспективно — все равно не отопрут и обратно раньше трех дней не пустят. Да и то вернут ради глотка эликсира. Так что придется все-таки шкандыбать в город. А там… Наручник предупредительно обжег руку.
— Вот клятое украшение, — выругался Клав, подув на запястье. Попробовал нащупать застежку или хоть одно уязвимое звено в браслете — но тот зло стегал жаром в ответ на все попытки взломать. — Гадство…
Клав вздохнул, украдкой показал кулак вратам и побрел к городу. Надо бы как-то разузнать про наручник — с заданным он маршрутом или в нем лишь направление вшито? Или там только срок, что на дорогу ему ан директор отвел? Но если не угадаешь, то можно и руки лишится — сожжет ведь. Клав про такие штуки читал в свитках — ни один тать с наручником не убег. Но он-то не разбойник… вот только те пироги… любопытно, положена ли смертная казнь за подпорченное, без злого умысла, тесто?
Ноги скользили по раскисшей грязи, а местами он проваливался в лужи аж до колена. Да и выкинул его ан директор без теплых вещей — так что зябнуть Клав стал быстро, да и чихать от промокших ног начал довольно громко. Удивительно было другое: как по жгучему морозу сбегали на ночь в город, так умудрялись в одних рубахах да свитках пробежаться и не простыть, а оборотникак вообще голяком в своих шкурах гойсали. А тут вроде и весна, а лоб уже жаром пылает. В очередную ямину Клав провалился едва ли не по пояс, выполз кое-как и скорбно уселся прямо в месиво, размышляя о том, что и местечко и погодка как нельзя лучше подходят для того, чтобы лечь и помереть. И потом являться бесплотным духом к ану директору и мерзко подвывать, беспокоя сон. Жаль, что этого кровопийцу такими видениями не испугаешь — злобный комар и призракам может немало крови испить.
— Станислав Федотович, я хотела бы с вами поговорить…
Когда у Полины такой несчастный голосок и так трогательно прижаты к груди руки — предстоящий разговор может пойти только о двух вещах. Но ни о каких межпланетных сеансах связи с Новым Бобруйском Маша не сообщала, значит, еще одной партии трехлитровых банок консервированных огурцов от Полининой мамы в ближайшем будущем можно не опасаться. Остается один вариант.
— Ну и что же такого ужасного ты забыла мне сообщить об этом твоем свинобрюхе до того, как я подписал контракт на его доставку?
— Мохнобрюде, Станислав Федотович! И вовсе он не мой! И… ой… а как вы догадались? Но он ведь миленький, правда? И совсем-совсем не страшный! И совсем-совсем ручной!
— Полина, — поморщился Станислав и потер виски. — Переходи, пожалуйста, к делу.
— Он не может жить в моей каюте, Станислав Федотович! Ну… во всяком случае, я не могу его там оставлять, когда меня самой там нет, понимаете?!
— Не понимаю. Почему?
— Потому что тогда он заболеет и умрет, и вам придется платить огромную неустойку… ой… То есть, нам всем придется…
— Объясни по порядку. — Станислав потер теперь уже лоб и снова поморщился. — Что он не может содержаться в грузовом отсеке, это я уже понял. И даже не спорил. Но твоя-то каюта его чем не устраивает?
— Она его вполне устраивает. Когда там есть я. Понимаете. Станислав Федотович, он эмпат и должен все время быть на человеке, ему положительные эмоции необходимы как воздух. Вот, смотрите!
Девушка развернула ладошки, до этого сомкнутые лодочкой у груди, так, чтобы капитан мог увидеть их содержимое. Капитан увидел — и подавил невольную дрожь: больше всего краснорайнский мохнобрюд напоминал клубок склизких водорослей нежно-тошнотного цвета, к тому же еще и вяло подергивающихся.
— Вот видите, Станислав Федотович? — Полина мизинцем чуть приподняла отросток, похожий на перекормленного и раздутого опарыша. — Это брюд. Один из восьми! Он должен мохнатеньким быть, на нем обычно поросль такая из тонких щупалов, а он лысенький, потому что Тосеньке подпитки не хватает. А вы же сказали, чтобы из каюты я его ни ногой… ну то есть ни щупалом. Меня всего-то и не было часик какой-то, ну два. Пока в душ и по кухне… ну и завтрак… А видите, какой Тосенька сразу вяленький и лысенький стал?! Бедненький! Но все равно красавчик, правда, Станислав Федотович?
— Тосенька?
— Вот! Вы тоже сразу заметили, правда? — расплылась в широкой улыбке Полина.
— Что заметил?
— Я его Тосей назвала, потому что он на Мосеньку похож! Такая же бубочка!
— Полина… — начал было капитан, но девушка поспешила его перебить, правильно расценив прозвучавшие в этом коротком слове угрожающие нотки:
— Вы не бойтесь, Станислав Федотович. Он в вентиляцию не убежит, он вообще самостоятельно передвигаться не умеет! Только на ручках. Я его буду носить очень аккуратно, Станислав Федотович, вы же разрешите? Вы же не заставите меня все две недели провести в каюте?!
Вообще-то эта мысль Станиславу показалась весьма привлекательной. Останавливало только одно существенное обстоятельство: эмоции от носителя мохнобрюду требовались исключительно положительные, это заказчик оговорил особо, упирая на то, что Полина была удостоена подобной чести именно в силу этой черты своего характера. Станислав запомнил, честь оценил, важностью проникся. Только вот заказчик умолчал, что питание мерзкой твари требовалось непрерывное, а не два-три раза в день, как положено порядочному зверью. Вряд ли Полина, запертая в каюте, будет генерировать такие уж положительные эмоции, а Станиславу вовсе не улыбалось объяснять заказчику, почему ценный груз за время перевозки облысел, а то и вовсе сдох от недокорма.
Пришлось разрешить.
Обрадованная девушка упорхнула мастерить кармашек-переноску — не таскать же эту прелесть все время в руках? Вдруг ему неудобно будет?! А Станислав подумал, что надо попросить Михалыча затянуть вентиляционные отдушины вместо решетки самой мелкоячеистой сеткой, которую он только отыщет в своей кладовке. Просто так, на всякий случай.
***
Свою спящую в регенераторе пациентку Вениамин пристегнул как полагается, сам же уходить в каюту и устраиваться на койке на время старта не стал, просматривая выдаваемые диагностом данные сканирования. И даже прыжка не заметил, так заинтересовали его эти данные. Улыбка его сначала стала растерянной. А потом и вовсе исчезла: когда он задал несколько дополнительных анализов — и был почти не удивлен полученными результатами. Вернее, не то чтобы совсем не удивлен, просто удивлен ровно в той степени, в каковой и ожидал. И именно тем, что и ожидал.
Вениамин еще раз покосился на регенерационную камеру, свернул вирт-экраны и тихо вышел из медотсека, осторожно задвинув за собой дверь.
В коридоре доктор посторонился, пропуская пилота. Тот, недоуменно хмурясь и бормоча что-то об избыточном расходе энергии и необходимости поговорить с Михалычем, прошел к двери в машинное отделение, подергал ее. Убедился, что заперта, побухтел для порядка и вернулся обратно в кресло. Вообще-то присутствия пилота за штурвалом пока не требовалось, и Тед вполне мог пойти отсыпаться. Тем более что прыжок оказался довольно сложным и сильно его вымотал, а до станции гашения оставалось еще двенадцать часов, хотя бы часть вполне можно было пройти и на автоматике. А с Михалычем будет еще время поговорить и потом. Или разобраться самому. Нестандартное падение уровня энергии — это бы и ладно,
то механик сам разберется, а вот странная невнятность ранее вполне себе читаемых значков пилоту крайне не нравилась, и вот тут как раз Михалыч был уже совершенно ни при чем.
*
— Стасик, я хотел бы с тобой поговорить… — осторожно начал Вениамин, думая о том, как бы помягче сформулировать обнаруженную интереснейшую проблему медицинского характера, а также все ее далеко не медицинские возможные последствия для экипажа «Космического Мозгоеда». И был крайне озадачен совершенно неадекватной реакцией старого друга на такое, казалось бы, совершенно нейтральное и деликатное начало разговора.
— И ты?!
Станислав развернулся к доктору так резко и с таким негодованием, словно тот попытался поставить ему как минимум трехведерную клизму или втихаря закатить инъекцию успокоительного, как давно грозился. Даже чай расплескал. И с подозрением уставился на руки доктора, которые тот сцепил в замок на выпяченном животике (как делал всегда, когда волновался). Руки Вениамина были совершенно пусты, но почему-то Станислава это совершенно не успокоило.
— Стасик, ты только не волнуйся. И… знаешь что… давай лучше у меня посидим. Чайку там накатим, ну и обсудим все.
Вениамин говорил так тихо и умиротворяющее и так старательно не косился в сторону пилота с навигатором, что Станислав все понял правильно. Отставил ополовиненную кружку с чаем (все равно остыл) и покорно пошел за старым другом.
К удивлению капитана, тот повел его не в медотсек, а в собственную каюту. Но еще больше удивил его вопрос, который доктор задал, когда дверь в каюту была плотно закрыта, капитан сел на узкую койку, а сам доктор — на единственный стул у откидного столика. Причем глаза у доктора горели, а голос был вкрадчивым и почти мечтательным:
— Стасик, ты, случайно, не знаешь, генетические эксперименты над людьми легальны хоть где-нибудь в обитаемом космосе? Или даже нет, я неправильно сформулировал, они могут быть и нелегальны, это не особо важно… Главное — они должны проводиться довольно продолжительное время, несколько поколений, как минимум… ты случайно ничего такого не слышал?
***
Продолжая хмуриться, Тед вывел на вирт-экраны быстрые прогоны данных о системах корабля непосредственно перед прыжком и во время его, замедлил скорость, сощурился, чтобы резче видеть, пролистал до точки выхода, мотанул обратно. Потер глаза и снова сощурил до рези, вглядываясь в мельтешение цифр, значков и букв и пытаясь понять, что же в нем его так насторожило. Понять никак не получалось. Но что-то же зацепило, царапнуло и не отпускает. И почему они стали такими… странными? Словно смазанными. Словно смотришь на них сквозь запотевшее стекло, но виртуальные экраны не запотевают…
— Да увеличь ты шрифт, будет лучше видно, — рассеянно бросил навигатор, заметивший его мучения.
Тед замер, уставившись в экран. Из приоткрытой двери докторской каюты выглянул Станислав, позвал:
— Дэн, зайди к нам на минуточку.
Навигатор крутанулся в кресле — точно рассчитанным движением на пол-оборота, для минимизации затрачиваемых усилий, чтобы не обходить. Наверняка не специально и даже не процессорно. Он просто так привык, все и всегда делать так, как рациональнее, логичнее и удобнее, вот и с размером шрифта он был прав. Логичен. Рационален. Тед и сам бы все понял, если бы до последнего не отбрасывал эту мысль, такую простую, такую логичную. Просто увеличить шрифт. И все будет нормально.
На какое-то время…
***
— Она киборг.
Голос у Дэна был нейтральный, словно он сознательно убрал малейшую интонационную окраску, сообщая просто факты и позволяя оценивать их уже собеседникам. Смотрел он в стенку, выбрав на ней точку между капитаном и доктором, и Станислав бы совсем не удивился, если бы точка эта оказалась на равном от них обоих расстоянии, до миллиметра.
— Но таможенный сканер! — недоверчиво вскинул светлые брови Вениамин. — Мы же его спокойно прошли, а за неучтенного в декларации киборга нас бы наверняка… ну хотя бы штрафанули!
— В том-то и проблема, Вень… — вздохнул Станислав. — Киборги, они… разные бывают. Это нам пока что везло.
— И не говори! — делано ужаснулся Вениамин, ухмыляясь. —
Везло, ага! На славных, милых, добрых DEX“ов, которые всего-то и могут, что башку открутить, простенько и без затей. То ли дело нашествие страшных Mary со сковородками и пылесосами?! Или — о, ужас! — Irien“ов во всеоружии! Ты только представь себе этот ужас, Стасик, а?! Полный корабль Irien“ов в полной боевой готовности! — И Вениамин гнусно захихикал под осуждающим взглядом старого друга, которому было не до шуток.
— Некоторые модели киборгов имеют возможность экранировать работу процессора на время, достаточное для прохождение проверки на таможенном сканере. Или любой другой… проверки.
Дэн говорил ровным голосом и выглядел совершенно невозмутимым. Однако при взгляде на его спокойное (слишком спокойное!) лицо Станиславу вспоминалась забившаяся под реактор Котька.
Вениамин снова фыркнул:
— Вы имеете в виду мифических Bond’ов?
— Вень, — попытался урезонить старого друга капитан, — ну почему сразу мифических?..
— Да кто их хоть раз видел, этих Bond’ов?!
— Хорошенькими бы они были шпионами, если бы их каждый мог опознать с первого взгляда! Может, мы с ними и встречались уже, я бы не удивился, помня про наше везение.
Последнее Станислав сказал, пожалуй, зря — и не потому даже, что ехидный Венька только еще раз фыркнул и высказался в том смысле, что это очень удобная отговорка, используемая не одним поколением демагогов. Просто сразу вспомнился последний секретный контракт и настроение испортилось еще больше, хотя раньше и казалось, что больше уже некуда. Оказалось, есть.
— Киборги линейки Bond запущены в производство и эксплуатацию более девяти лет назад. — Дэн по-прежнему старательно смотрел в сторону. — Их начали выпускать на базовой основе «шестерок» с некоторыми специфическими модификациями.
Наверное, именно это и убедило Вениамина: то, что Дэн словно бы и не пытался ни в чем никого убедить. Просто сообщал, как о чем-то обыденном и само собой разумеющемся. Доктор пожевал губами, похмурился, похмыкал — но уже скорее задумчиво, чем скептически. Пробормотал, словно заканчивая спор с самим собой:
— Химерная ДНК и имплантаты… что ж, это многое объясняет. Эх, а я-то уж было подумал, что перед нами человек будущего… — И наконец тяжело вздохнул, окончательно прощаясь с привлекательной медицинской загадкой. Улыбнулся смущенно, развел руками: — Каюсь, размечтался!.. Укрепленные и более эластичные кости, улучшенная мускулатура, мышечный тонус в ее-то возрасте… нет, состояние, повторяю, прекрасное, я даже позавидовал, но по некоторым признакам можно точно сказать, что ее физиологический возраст никак не менее тридцати пяти. А тут еще и подчищенные гены… Я ведь за это и зацепился, не смог обнаружить ни одного битого кластера! Подумал еще, старый дурак: ну надо же, какие молодцы! Наконец-то хоть где-то начали работать в правильном направлении, а не… хм… — Вениамин бросил быстрый взгляд на невозмутимого Дэна и окончание фразы смущенно скомкал. Заговорил о другом. — Если ДНК сборная, то оно и понятно. Иначе и быть не могло… И как же я сразу-то не догадался! Ведь на поверхности…
Вениамин еще поохал, покачал головой, повздыхал, посмеиваясь над собственной глупостью и словно бы не замечая напряженного молчания навигатора и мрачного — Станислава. А потом спросил с детским любопытством:
— Дэн, а ты ее как вычислил? По киберсвязи? Как с Лансом?
Дэн чуть повернул голову в его сторону — с трудом, словно у него затекла шея.
— Нет, Вениамин Игнатьевич. Она игнорировала мои запросы на всех уровнях. Я не смог зафиксировать активности процессора и основываю свои выводы исключительно на косвенных доказательствах. Но риск был слишком велик. И я должен был предупредить капитана до… принятия решения о дальнейшем пребывании на борту потенциально опасного объекта.
Станислав сморщился, как от оскомины, и с трудом удержался, чтобы не рявкнуть: «Дэн, прекрати!», но доктор словно бы и не заметил ухода навигатора за программную терминологию (и откуда он только это берет? Фрэнк же вроде как все вычистил!), смотрел с благожелательным интересом, улыбался как ни в чем не бывало.
— И все-таки ты уверен?
— На семьдесят четыре процента. — Дэн снова отвел взгляд. Добавил все тем же избыточно спокойным голосом, но уже без машинных формулировок и словно бы даже немного растерянно: — И это очень… раздражает. То, что семьдесят четыре. С семидесяти пяти я бы мог округлить до ста и быть полностью уверенным. А так…
— А так ты просто уверен почти на три четверти, — хмыкнул Вениамин, по-прежнему не обращая внимания на хмурые и многозначительные взгляды капитана. — Поздравляю! Большинство людей редко бывают уверены более чем наполовину. И это в лучшем случае. Но все же я хотел бы услышать про эти косвенные доказательства поподробнее. Станислав, ты же не возражаешь?
Капитан возражать не стал, он и сам хотел попросить Дэна повторить для доктора то, что сам уже слышал ранее. Единственное, против чего ему хотелось возразить — так это мечтательно-ехидная улыбочка корабельного доктора, которого ситуация, похоже, начинала веселить. Но против нее возражать было бессмысленно, это Станислав понял уже давно.
— У нее фальшивое лицо. — Дэн упорно сверлил взглядом стенку. — Работа хорошего пластического хирурга, очень дорогая, на верхнем слое эпителия швов не видно совсем. Только на глубине. Следы старых травм и переломов, довольно специфических, такие не получишь при падении с табуретки. Навыки владения оружием на уровне хорошо подготовленного бойца спецназа. Навыки экстремального вождения и знание методов ухода от погони. Способность игнорировать боль. При этом речь не идет об атрофии нервных волокон или нарушении в штатной работе рецепторов, она боль чувствует, на гормональном уровне этого не скроешь. Но игнорирует. Людям такое не свойственно. Как и общечеловеческие нормы приличий, она их тоже игнорирует. Засыпает и просыпается мгновенно, словно выключается и включается, людям такое тоже не свойственно. Спит, правда, не в стандартной позе, а на боку… но если она все-таки Bond, у них имитации личности не чета армейским. За все время сна ни разу не пошевелилась, это показательно, люди постоянно совершают массу непроизвольных движений, сами того не замечая. Тем более во сне, когда сознательный контроль почти полностью отсутствует. Она — нет. Судя по учащенному сердцебиению и дыханию, повышению артериального давления и изменениям альфа-ритма, ей снился сон, причем довольно неприятный. Но она при этом лежала совершенно неподвижно. А самое важное — ее реакции. Они слишком быстрые для человека. И еще… Тоже о реакциях. Других… — Дэн наконец посмотрел на Вениамина, чуть дрогнул уголком губ. — Когда она узнала, кто я… когда я сам ей это сказал… Она никак не отреагировала. Не испугалась, не заинтересовалась, даже не удивилась. Я не сразу понял, почему. А она просто и так это знала. С самой первой секунды. Я ведь не Bond и экранировать работу процессора не умею.
И Станислав неожиданно подумал, что Венька все-таки молодец, его полное и абсолютное незамечание зажатости Дэна сработало — тот почти вернулся к своему нормальному стилю общения, холодноватому и чуть ироничному, но вполне живому. Самому капитану часом ранее этого добиться так и не удалось, при том первом разговоре навигатор так и сыпал машинными формулировками, перемежая их утверждениями, что все в полном порядке. И никакие «Денис, немедленно прекрати валять дурака!» на него не действовали совершенно.
— М-мозгоеды! — проворчал Станислав, переводя взгляд с доктора на навигатора и обратно. — И вот что мне теперь с нею делать прикажете, а?