На кухне Клав за эту седмицу почти прижился. От занятий его никто не освобождал, а после лекций приходилось бегом скакать к бер Грассу. Нагружали его работой немилосердно: и овощи чистил, и воду таскал, и полы драил, и дрова рубил — и все это без капли магии, чисто ручками. Единственным плюсом такого издевательства было то, что кормили от пуза. Повар хоть и злобствовал на словах, но привечал блудного студиозуса горячим обедом, а после работы накладывал полное блюдо тем, что готовилось на ужин.
Самовар же чувствовал себя на кухне, как щука в воде: прибегал вместе с Клавом, приветствовал повара легким ударом клюва по колену и вприпрыжку скакал к печке, чтобы радостно развалиться на специально постеленой для него циновке. Через пару дней работники кухни уже перестали ворчать и ругаться, спотыкаясь о непонятную штуку, и даже между делом стали звать оживший и скукоженный самовар Варькой и подкармливать медом, чаем на блюдечке и вареными в меду ягодами. Клаву только и оставалось обалдело поглядывать, как то одна, то другая кухарка ласково окликнула самовар и закидывала в охотно раззявленный клюв-трубу то ломоть пирога, то кусочек пряника. Екан смотрел как аппетитно чавкает лакомствами Варька и с ужасом осознавал, что с такими запросами он эту штуку просто не прокормит.
Если бы не смешки да подколы вечно голодных однокурсников, то Клав считал бы, что легко отделался. Жаль, что раньше ему не давали таких приятных наказаний, а лишь отправляли в башню раздумий. Знал бы каждую неделю по самовару воровал. Впрочем, раньше повар не забирал на кухню студиозусов, предпочитая справляться своими силами. Но и делегации академии прежде не приезжали в гости, отделываясь от дружественного заведения почтовыми свитками с многочисленными заверениями в признательности и взаимном уважении.
Через неделю Клава то ли повысили в доверии, то ли плюнули и привлекли в готовке. Бер Грасс звал его то нарезать салат, то глядеть за мясом, то замешивать тесто на пироги. Это было почти также интересно, как экспериментировать с магическими заклинаниями и ингредиентами для их усиления. А в голову почему-то настойчиво лезли отрывки из магических свитков. Например про зеленый корень… а если его добавить в суп: разварится и утратит свои свойства или, наоборот, станет активатором для прочих ингредиентов? А от синерки может ли белое тесто посинеть? Ведь достаточно щепоть кинуть на дежу, может, такого малого количества профессора и не хватятся. А в кладовой он точно видел пол кувшина этого вещества. Клав аж до хруста сжал руки — так неудержимо хотелось попробовать. Да и не отравятся же, даже если и съедят по куску такого пирога. Он еще года три назад на спор съел меньше жмени, и даже тогда не посинел.
Оставив Варьку на стреме: если кто будет лезть, то свистни, — Клав метнулся за синеркой. Кто же знал, что эта синяя гадость связывается с яичным белком, а повар от щедрот своих на яйца в пирогах не скупился. Пироги вышли на удивление пышными, и Клав, когда вытаскивал на лопате печиво из печи лишь разочарованно вздыхал. Сверху была обычная, в меру подрумянившаяся корочка. А вот внутри… Клав ухитрился раздобыть кусочек, но съесть не отважился — скормил Варьке, от все равно железный, ничего ему не сделается. Зато на торжественном ужине гости были в диком восторге от синеватых разводов внутри пирога и до небес расхваливали и превозносили мастерству повара… Больше всех ругался бер Шел, на которого свалилась пара сотен человек и оборотней, что жестко маялись животами, да еще множество различных переломов и ушибов — за уборные домики шла настоящая война, а победитель в вожделенное место уединения прорывался с боем и огромными потерями. После третьей лучины доктор даже перестал считать переломы, выбитые челюсти и расцарапанные морды. К вечеру за уборные уже никто не дрался, а присаживались кому где приспичит. Тогда возмущаться громогласно стал бер Чарш, который убирал территорию Универсариума. Люди, если и делали вид, что устыдились, то отползали в кустики от грозно махающего метелкой дворника, а студиозусы в зверином обличьи лишь вяло огрызались искалились.
Безобразие продолжалось дня три, выжившие лежали вповалку. Гости даже не подавали признаков жизни. Занятия отменили сначала на три дня, потом на неделю, а затем ан директор подписал указ «о прекращении обязательной учебной деятельности до полного выздоровления». Следующим указом измученный директор велел разыскать виновника и покарать со всей строгостью.
Клав про указ не слышал, но инстинкт самосохранения подсказывал не выделяться от состояния окружающих. И он также валялся полудохлым в обнимку с Варькой. Самовар недовольно пыхтел: после сытных дней на кухне вынужденная голодовка по вкусу не пришлась. Но Клав наваливался всем телом, чтобы не выпустить самовар в побег на кухню — все равно ничего не готовили, да и вообще напоминать о себе не следовало. Благо, что пироги тогда подъели подчистую, так что помагичить и определить состав было не с чего, а побочные продукты эксперимента для заклятья не годились. Да и поедали пироги по сумеркам под свет факелов и никто особо не разглядывал какого цвета там внутренности в пирогах. Это только екан расковырял потому, что было интересно.
— Екан Клав, — как только ан Сальсур пришел в себя настолько, что смог заняться делами, он сразу же вызвал к себе студиозуса, — я полагаю, что у вас найдется много чего сказать по недавнему происшествию? Лучше сознайтесь сами, а то у этой проблемы весьма дурной запах.
Клав согласно кивнул — пованивало по двору и особенно по всем закуткам знатно. И тут же помотал головой — мол, он сам пострадавший.
— Если это шалость какого-то дурака или кривые руки — не так страшно. Но может разгореться ужасный скандал, к которому приплетут покушение на жизни и животы уважаемой делегации…
Влипнуть в разборки между двумя крупнейшими учебными заведениями континента да еще в роли козла отпущения — самая незавидная участь, которую можно только представить. Вариант сожрут живьем — самым милостивым окажется. Клав замотал головой: не то чтобы жить сильно хотелось, но вот так помирать совсем неохота.
— Что вы мне тут ушами мотаете? — возмутился ан директор. — Добропорядочный екан опустил бы очи долу и не возражал.
— Так это, честное слово, не я, — Клав загрустил, гадая каким будет новое наказание: в башню точно не сошлют, да и в подвал уже не засадят, и работы на кухне явно из перечня дисциплинарных воздействий исключат. Что там еще остается? Розги? Так дубцами на студиозусов только в Академии махают — там, мол, чтут древние традиции и блюдут порядок. Ну, пусть выпорют, если им это поможет… Хотя, ежели поразмыслить, то чем его выдранная задница может помочь в проблеме? Разве что только для острастки и чтобы остальным неповадно было.
— А после эликсира правда также станешь утверждать? — без обиняков поинтересовался ан Сальсур.
Клав содрогнулся. Легенда или нет, но того, кто сделает лишь глоточек и соврет, разрывает изнутри на куски. Причем медленно и страшно. Видеть такую казнь лжеца никто не видел, но слухов ходило предостаточно, чтобы в эликсир верили все поголовно.
— Я сказал, как есть, — Клав облизнул пересохшие губы.
— Если соврал… — угрожающе нахмурился ан директор, — то мало тебе не покажется.
Клав отчего то подумал, что если он выпьет эликсира, то ему уже вряд ли что-то покажется вообще, но промолчал. Было страшно настолько, что даже колени стали подрагивать. Уж на что больно оборотням в первый раз менять обличье, так и то, поговаривают, не сравнить с эликсиром. А еще он вроде в каком-то свитке читал, что варят эту гадость из крови убийц, которым в полдень отрубают головы. Специально кровь собирают в бадейку. Захотелось хлопнуться на колени, вцепиться в плащ ана директора и взмолиться о пощаде, но Клав только сжал руки в кулаки и опустил голову. Смотреть в прищуренные очи директора, переливающиеся аметистовыми искорками, было невыносимо.
— Поскольку, оставлять тебе в стенах Универсариума… — ан директор неуверенно раскашлялся, — опасно… то на совете было принято решение отправить тебя в каземат на три дня, чтобы за это время приготовить эликсир. А там поглядим: раз правду сказал, то подпишу тебе свиток без экзамена. Аколь солгал, то… — ан Сальсур угрожающе прищелкнул пальцами.
— Как будет угодно, — Клав нашел в себе силы даже пробормотать нечто вежливо. Значит, жизни у него осталось три дня, да и те придется провести в каземате. — Меня туда когда отправят?
— Да вот прямо сейчас и можешь ступать, — ан директор указал пальцем направление в сторону города. — Аккурат к вечеру доберешься. Послание начальнику передашь, он за тобой и присмотрит. А как элисир заварят, за тобой пришлют кого-нибудь.
Клав не поверил своим ушам: его посылают самого в каземат? В город, который располагался за пять верст от Универсариума? Да еще и без сопровождающего? Да тут ведь сбежать как раз плюнуть… Только вот плевать придется на свиток с подтверждением образования, и на все десять лет обучения, и на будущую безбедную жизнь… Клав поежился. Но, если от эликсира порвет на куски, то это все вообще будет лишним. Так что придется линять, скрываться и татьбовать — иного пути, кроме как магом к наемникам, у недоучки и быть не может. Главное потом скрывать как можно дольше, что он не маг вовсе, а студиозус с Универсариума, которого не военным штукам обучали, а мирным бытовым заклятьям да и то на побочном курсе. А специализация у него — всего лишь «Зверинство, виды, формы. проявления».
— Руку, екан, — напомнил ан Сальсур.
Клав протянул правую и ан директор легко коснулся пальцами его запястья, обвел по кругу, создавая магический браслет. Руку стало неприятно покалывать. Теперь о побеге можно даже не мыслить — наручник, созданный сильнейшим магом-оборотнем, не сломаешь и не вскроешь. Проще руку до локтя отгрызть.
— Ан директор, разрешите вопрос один… — Клав потер кожу. Там, где чувствовалась хватка наручника, она была горячей, словно воспаленной. — Вернее… просьбу… Прочтите заклятье над Варькой… то есть… над самоваром. Он же не виноват, что я его так оборотил. А то о нем заботится будет некому… — Клав сообразил, что едва не проговорился, — ну покуда меня в каземате мариновать будут.
За врата Универсариума Клава вынесло заклятьем ветра, призванным аном директором, и отшвырнуло подальше в потихоньку распускающиеся, несмотря на холод и дожди, лопухи. Пока выдирался из их влажных и настырных объятий, и сам промок насквозь. Но стоило Клаву выпрямиться, как на него сверху рухнул Варька. Бедняжку ан директор также вышвырнул, очевидно решив, что проще развязать кошель да купить в базарный день новый или обойтись имеющимися. Тем более, что этот оживленный и кусачий, так что для чаепитий совершенно непригодный. Клав потер ушибленную макушку — припечатал его самовар крепко, пусть и задел только боком. Впрочем, синяков ему ан директор изрядно наставил — слишком уж неаккуратно тащил. То ли силы у заклятья не хватило, то ли нарочно обо все углы да твердости по пути задевал.
Топтаться пред захлопнутыми вратами было глупо и бесперспективно — все равно не отопрут и обратно раньше трех дней не пустят. Да и то вернут ради глотка эликсира. Так что придется все-таки шкандыбать в город. А там… Наручник предупредительно обжег руку.
— Вот клятое украшение, — выругался Клав, подув на запястье. Попробовал нащупать застежку или хоть одно уязвимое звено в браслете — но тот зло стегал жаром в ответ на все попытки взломать. — Гадство…
Клав вздохнул, украдкой показал кулак вратам и побрел к городу. Надо бы как-то разузнать про наручник — с заданным он маршрутом или в нем лишь направление вшито? Или там только срок, что на дорогу ему ан директор отвел? Но если не угадаешь, то можно и руки лишится — сожжет ведь. Клав про такие штуки читал в свитках — ни один тать с наручником не убег. Но он-то не разбойник… вот только те пироги… любопытно, положена ли смертная казнь за подпорченное, без злого умысла, тесто?
Ноги скользили по раскисшей грязи, а местами он проваливался в лужи аж до колена. Да и выкинул его ан директор без теплых вещей — так что зябнуть Клав стал быстро, да и чихать от промокших ног начал довольно громко. Удивительно было другое: как по жгучему морозу сбегали на ночь в город, так умудрялись в одних рубахах да свитках пробежаться и не простыть, а оборотникак вообще голяком в своих шкурах гойсали. А тут вроде и весна, а лоб уже жаром пылает. В очередную ямину Клав провалился едва ли не по пояс, выполз кое-как и скорбно уселся прямо в месиво, размышляя о том, что и местечко и погодка как нельзя лучше подходят для того, чтобы лечь и помереть. И потом являться бесплотным духом к ану директору и мерзко подвывать, беспокоя сон. Жаль, что этого кровопийцу такими видениями не испугаешь — злобный комар и призракам может немало крови испить.
0
0