Выше голову! — сказал палач.
Народная мудрость.
Изощряться в словесном остроумии и знании великого и могучего русского языка Владику скоро наскучило.
…Черные мрачные тучи,
Твердый, притоптанный снег.
На слом голов лететь с кручи,
Срываясь в стремительный бег…
Стихотворение, написанное десять лет назад, вдруг возникло так отчетливо, словно эти годы начисто стерлись из памяти, как будто их и не было. Не было памятного выпускного в школе, когда перепившихся до зеленых чертиков пацанов потянуло в «горы» — проверить кто есть кто, и кто кому настоящий друг. Гор в городе не оказалось, зато быстро нашли замену — недостроенное здание в шестнадцать этажей. С пьяных глаз море по колено, многоэтажка по пейджер. Исхитрились так забраться, что для возвращения альпинистов-энтузиастов на грешную землю пришлось вызывать спасателей с раздвижными лесенками. Спасибо добрым людям, не поленился кто-то, звякнул. Просто чудо, что никто не разбился и ни в чью башку не втемяшилась идиотская мысль «полетать».
Словно и не было пятилетней беготни по коридорам института. На журфак поступал на спор, лучший дружок на «слабо» подловил, ударили по рукам, пошли вместе документы подавать. Он, Влад Серов, мечтавший о карьере гениального шоумена или крутого продюсера, поступил, сдал все на балл выше проходного. А Генка, который спал и видел себя в роли модного телеведущего, слетел на творческом конкурсе. Владик хотел было документы забирать и чесать туда, куда и собирался — в институт управления. А потом поразмыслил и решил, что телевизионная журналистика, шоубизнес и продюссирование — профессии родственные, и одно образование другому помехой не будет. А ежели захочется для удовлетворения собственных амбиций еще один дипломчик в общедоступном месте приколоть, то только в путь.
Словно и не было большой и чистой любви с бесконечным конфетно-букетным периодом и высокой романтикой не проверенных временем чувств. Не сложилось, не срослось, не склеилось. Локти кусать и разыскивать виноватых – бесполезно, сам лопухнулся. Вел себя как дурак. По несколько раз в день набирал ее номер, часами болтали по телефону, так что аппарат не выдерживал и садилась батарейка. А потом удивленно разглядывал погасший экран – вроде бы только начали говорить. Он мог бы в избытке и от всего сердца одарить ее комплиментами, так что при разумном использовании хватило бы на дюжину красавиц. Но, замечая новую кофточку и стильную прическу, он терялся и не мог выдавить из себя даже простой банальности, вроде: «классно выглядишь» или «тебе идет». Пусть тривиально, но по здравому размышлению это лучше, чем ничего. Владик, молодой тусовочный журналист, легко добывал приглашения на самые крутые вечеринки, его спутница всегда была в центре внимания, он восторгался ею, любовался. А потом провожал до подъезда, молча топтался, мямлил нечто маловразумительное.
За романтическим ореолом Владик прозевал момент серьезного разговора. Хотя к объяснению готовился почти каждый вечер, мысленно по сто раз проверяя каждую фразу. Целые монологи с цветистыми по-восточному оборотами и изящными речевыми фигурами произносил, а надо было сказать только четыре слова. Но заветное заклинание так и не было озвучено. Он снова промолчал. Акула пера. Ха. Три раза «ха». Дятел клавиатуры…
Отрепетированные признания показались блеклыми и сырыми, от бойкости не осталось и следа, хваленая коммуникабельность испарилась. Он будто онемел, а надо было говорить. Говорить все, что придет на ум, пусть нелепо, пусть путано, пусть немного скабрезно. Молчание губит любовь, недосказанность рождает обиду. И только пошлые и приземленные мечты о совместном бытие зажигают в глазах девушки огонь безумного счастья. За данную истину он по молодости заплатил слишком высокую цену. Критическая точка была преодолена, а за ней, согласно всем законам и канонам, последовал спад. Все закономерно, все понятно, но больно. Кубарем с горы лететь – это куда милосерднее, чем ее бесхитростные отговорки, опущенные при встрече очи, молчание в телефонной трубке. Делать что-либо – бесполезно. Владик понимал это разумом, носмириться не получалось. Он совершал все возможное и невозможное, но… умершее чувство нельзя воскресить, можно только продлить его агонию.
Словно и не было странной, непонятной, но интересной дружбы с Ленкой Стреловой. Кто сказал, что парень с девушкой не могут быть просто друзьями? Враки! Могут! На протяжении всех лет одна дружба и ничего кроме дружбы. Учились в одном ВУЗе, на одном потоке, но на разных курсах, а познакомились на телеке.
Влад со второго курса подвизался на Класс-ТВ, и ко времени получения диплома уже считался молодым, но талантливым журналистом. У Аленки это была первая практика в жизни. Девушка с видом загнанного в ловушку зверька робко ютилась на подоконнике, на суету и показное мельтешение сотрудников телеканала смотрела как заяц на клыкастых и до зубов вооруженных охотников. Практикантка, сразу видно. Владику припомнились собственные мытарства в статусе стажера, когда тебя шпыняют все, кому приспичит продемонстрировать свою значимость. Подошел, шутливо поздоровался. В ответ на добрые слова сострадательному Серову поведали, что: 1) на Класс-ТВ она проходит практику, 2) сидит на подоконнике с восьми утра, (а было уже полшестого), 3) журналист, к которому ее определили, так и не появился, и мобильный не доступен. Жалобного взгляда Владик не выдержал, стянул девушку с насиженного места, за руку отволок в корреспондентскую, поставил в известность редактора, что берет практикантку себе, и с чистой совестью спровадил студентку домой.
На следующий день Аленка твердо заявила, что она здесь не «лишь бы отбыть», а действительно хочет научиться работать. Владик дал ей задание, пустяковое, чтоб только отвязалась. Времени возиться ни капли, да и не думал он, что его благородство будет простираться так далеко. Но неожиданно оказалось, что девушка пишущая, причем строчит быстро, бойко, легко, талантливо и на любую тему. Дальше выяснилось, что и с чувством юмора у Аленки полный порядок. Сработались, а потом и сыгрались… в настольный теннис. Сделали совместно цикл молодежных программ, который начальство приняло очень доброжелательно. Все последующие практики Стрелова проходила на Класс-ТВ под чутким и непосредственным руководством Владика.
Дружба набирала обороты: динамичные посиделки в кафе, яростные встречи за теннисным столом, пара совместных просмотров новых фильмов и долгие прогулки по ночному городу. Променад начинался засветло, а заканчивался, когда транспорт уже не ходил. Пройденным расстояниям могли позавидовать заядлые туристы. А сколько всего было переговорено: от литераторы до психоанализа, от шутливых подколов до раскрытия сокровенных мыслей, от обсуждения последних рабочих событий до банальных советов как вести себя с противоположным полом. Владик был заочно знаком со всеми Леночкиными поклонниками и кавалерами, наперечет зная все их достоинства и недостатки. Леночка же в свою очередь раскрывала, по-дружески, тайны женской души, и давала конкретные советы Владику, как следует вести себя с той или иной приглянувшейся девушкой.
…Вьюга, метель разгулялись,
Как в подземелье, темно…
Только лишь боль, злая ярость,
Бьются со стоном в окно…
В общем, словно ничего и не было. Был только письменный стол, корявый листик какого-то черновика, орущий на всю катушку телевизор и написанное впервые в жизни стихотворение…
Тот новый год четырнадцатилетний Владик встречал в гордом одиночестве. С утра убрал квартиру, хотя и не особенно любил это дело, даже сходил в магазин. К пяти должны были приехать родители, так обещала мама, когда звонила. Полшестого, шесть… семь… начало девятого…
Конечно, когда предки не зудят над ухом — это классно. Ты абсолютно самостоятельный, над тобой не трясутся, как над ребеночком, не загоняют обедать, не контролируют учительские послания в дневнике, не ругают за испачканные в футбольных баталиях джинсы, не надоедают советами и не мешают, когда приходят в гости друзья.
Но… когда ты по три-четыре месяца проводишь один в пустой трехкомнатной квартире, когда засыпаешь под монотонное бормотание очередного ужастика, или давишься фаст-фудом из ближайшейкулинарии, или озлобленно воюешь со стиральной машиной, то начинаешь завидовать приятелям, у которых ссобойка домашнего приготовления, выстиранные заботливыми мамами свитера и рубашки, которые могут просто поговорить с папой, все равно о чем. С родителями Владик беседовал каждый вечер, продолжительность телефонной беседы меньше минуты: «Как дела? Все нормально? Целую, сынок! Будь умницей!». Раз в месяц в разговоре мелькала новая информация: «Отправили перевод! Сходи, получи деньги! Заплати за квартиру и коммунальные! Скучаем!».
В дальние командировки мама и папа стали ездить недавно. Сначала уезжали на неделю, вскоре дело дошло до нескольких месяцев. Попервости Владька радовался, как же! такие перспективы! А потом ощутил на собственной шкуре вкус «взрослой самостоятельной» жизни. Но перед родителями держался, не жаловался, не ныл. Не маленький все-таки! А то, что сейчас сидел как на иголках, бегая то к окну, то к входной двери — так это… потому что новый год. Хочется праздника, елочки, вкуснющего испеченного мамой торта. Обещали ведь вернуться, вместе новый год встретить…
Телефон затрезвонил в половине двенадцатого. Долгая трель, межгород. Говорила мама, рейс отменили, раньше позвонить не могли, были проблемы со связью. За считанные минуты до нового года чуда не произошло. Никто не позвонил во входную дверь с подарками и радостными криками, что мы пошутили. А Владька ждал…
…Послышался вдруг за метелью
Волков затихающий вой.
Маревом белым серой тенью
Стая мелькнула стрелой…
Забыв обо всем на свете, о Новом годе, о не приехавших родителях, Владик строчка за строчкой, строфа за строфой, переносил на бумагу непонятно как зародившийся в нем крик души. Не хотелось ни встречаться с друзьями, ни тащиться на главную елку города, ни хлебать холодное пиво, ни дорогих, купленных специально для родителей конфет, ни новой компьютерной игрушки-стратегии, которую даже ни разу не опробовал. Сидел за столом и писал, быстро, словно боялся потерять мысль. Вдруг если он задержится хоть на секундочку, хоть на полсекундочки, то стих потеряется, пропадет. До этого он ни разу ничего не сочинял, да и было ощущение, точно ему кто-то невидимый надиктовывает слова неслышным голосом.
Никому он свое единственное произведение (да и произведение ли?) не показывал. Будучи подростком, иногда перечитывал, а, вступив во взрослую жизнь, как-то и вовсе позабыл. И вот сейчас тот почти детский стих, хотя детского-то в нем ничего нет, наоборот слишком по-взрослому сочиненный и очень складно, всплыл в сознании так отчетливо, так ярко, будто только вчера случился тот памятный Новый год. Будто только вчера поставил последнюю точку в стихотворении.
…Душа всегда непокорна,
Слаба, вместе с тем и сильна.
Под ветра скрежет минорный
Над миром взлетает она…
Владик уставился в боковое окно, смотрел равнодушно, отрешенно, безучастно… и не видел ровным счетом ничего. Первым и единственным, давно написанным и позабытым стихотворением, словно стальной надежною ширмой он отгородился от всего мира, от всех человеческих чувств, желаний, стремлений, эмоций…
…Осмелились люди и вышли,
Дорогу проторить в снегу
Прочь, в сторону глупые мысли,
Бегу… от себя лишь бегу…
Автор публикации
