Июнь 2018 45

Когда у человека есть все,

ему не хватает всего остального.

Народная мудрость.

​По малолетству служба в дружине виделась Деляну благом. Заместо нудных да тяжких трудов на подворье — богатая добыча да щедрые дары кнеса. Не с водицы на пустую ушицу перебиваешься, а полть али пироги с визигой уплетаешь. Да и девки в граде не чета селищанским, и очами ласково поведут, и от печива сладкого не отмолвятся, и ложе холодное согреют. Только на деле иначе все обернулось. Бдение на заборале стылыми ночами, размахивание мечом до онемения в плечах, ноющий на непогодь шрам поперек бока, память о первом бое.

​Вот и ныне без малого седмицу упаки по дорогам стаптывают, бродят, разбившись на десятки, вдоль опушки, белок да зайцев пугают, на каждый шорох мечами грозно бряцают. А толку мало, все одно лес целиком не прочешешь. В такой глуши не то что шайка татей, а и вся рать ворожья затаиться может, да и жить себе вольготно весь коловрот.

​В граде по такую пору ладно гулеванить: завернешь на постоялый двор, опрокинешь с приятелями ковш-другой медовухи, разольется-разбежится внутри тепло да веселье хмельное. А тут и гость торговый кошелем туго набитым позвенит, как с ним в зернь не сыграть да не обставить его на пригоршню медяшек рубленных, а то и серебрушку содрать. Бывает, и удаль молодецкая взыграет, сойдешься с кем на кулаках, а то и об заклад побиться можно, нарочно славных бойцов хозяин зазывает. Пусть и урон от таких забав велик, только все одно в убытке не останется. Случается, гудец али сказатель чем потешат, а то и путник какой у огня греется, слово за слово — и поведает чего нового, про людей дивных да грады чудные.

​— Попусту грястем, — тихо молвил Вешняк.

​Как свыкся парень с отроков, точно привязанный за Деляном следовать, так и ныне подле держался. Иные же мальчишки, старшим подражая, шпыняли темноволосого паренька, а Делян вступался, даже побратимами кровными они стали.

​— Попусту, — повторил Вешняк, осторожно раздвигая ветви: коли надломишь — значит, след оставишь. — Все одно ничего не сыщем. Татей-то и упредить кто мог. Неужто они во граде послухов да видоков не имают?

​Делян ухмыльнулся: ежели малоречивый Вешняк голос подал, то вскоре и прочие роптать станут. Который день бродят без припасу, от вяленого мяса уже языки, аки поленья сосновые. Да и не просушиться, не согреться: серчает Годун, даже тепельца малого не дает разложить. В походе ратном бывало порой и горше, но там особая стать: чаяли добычу добрую на меч взять, а тут какой прок? Чего у шелопутов лесных в схронах припрятано, все пойдет на откуп тем, кто от татей обиду стерпел, а то и родичам ихним. В скотницу кнеса добро коли серебрушка потертая перепадет, а им всего и достанется пару бочек меда да мяса вдосталь. Так и то единым разом на весь живот не наешься. По Правде-то оно и справедливо выходит. А по совести — горько. Ни прибытку тебе, ни радости. Одних разбойников по сукам развесишь, так на их место еще десятка три набежит. То смерды в бега подадутся, то лето голодное — вот и зорят себе на прокорм, то ватажники с волока забредут пошалить. Все одно на каждой дороге стража не выставишь.

​— Как мыслишь, до снега поспеем? — просипел Ивач, еще отроком в полынью ухнулся, и до сей поры кашлем глухим маялся, ни знахари, ни ведуны рады никакой дать не могли.

​— Да не, — Чеслав задрал голову, прищурился. Разглядеть небо сквозь плотное переплетение ветвей трудновато было, однако старый уверено произнес: — Вечор сыпанет. Ужель не чуешь, как морозец схватывает?

​

***

​Постоять за себя Роман Чудаков умел, к тому же имя и фамилия обязывали затыкать рты самозваным стихоплетам. Каких только дразнилок он не наслушался про себя в детском саду, и особенно в школе. «Чудак-человек чудит целый век» и «Ромео, где твоя Жулька?» — были самыми безобидными и благозвучными. В общем, поучить кое-кого уму-разуму (а то и проучить как следует) он мог. Лет с четырнадцати постоянно в кармане кастет таскал, случалось и одному против двоих махаться, однажды даже до ножей дошло. Но одно дело пацановская потасовка до расквацанной физиономии, и совсем другое — мужская драка до полусмерти. Таких мероприятий он всеми силами избегал, и притом успешно. Но сейчас ни о каких полумерах и речи быть не могло: или ты, или тебя. Только вот шансы разные: обычный магазинный пакет, утяжеленный тубой с замерзшей водой, против метровой полосы остро заточенной стали. С пером еще можно было бы побарахтаться: руку перехватить да выкрутить или ногой выбить. Да и бандюганы эти, похоже, с мечами уродились, не подступишься. С места не достать, да и в прыжке прежде ноги по колено лишишься.

​Оператор наудачу размахнулся пакетом, скорее не угрожающе, а упреждающе. Попал, но видимых повреждений не причинил. Мужик даже не поморщился. Второй здоровяк лениво крутанул мечом — и средство самозащиты распалось на две половинки. Но по-настоящему Роман испугался, когда двое схватили его за плечи. Сжали с такой силой, что показалось, будто кости в пыль растерло. Боль была ужасной, даже слезы из глаз брызнули. Вопль «Полегче!» немного озадачил захватчиков, руки чуток ослабили, но вязали все же крепко. Накручивали веревку умело, с толком, не оставляя ни малейшей лазейки. Уже в качестве наблюдателя Роман в полном объеме оценил уровень рукопашной подготовки Прохорова.

​Махался водитель профессионально. Штативом он орудовал как удлиненной булавой. Раскручивал над головой и вокруг себя, не давая разбойникам приблизиться. Операторская тренога успешно парировала каленые мечи и чувствительно прохаживалась по менее расторопным нападающим. Счет пока что был три ноль в пользу Прохорова. Один гопник катался по земле, держась за переломанную ногу. Второй повалился навзничь с разбитой в кровь головой. Третьему Андрюха, похоже, перебил хребет. Постанывая от вгрызающейся в тело веревки, Роман прикидывал, сколько еще водила со своими подсечками, уходами и разворотами продержится против десятерых. Аленку между тем сцапали и вовсе по-простому: долговязый мужик с порезанным лицом ухватил ее сзади поперек туловища и встряхнул так, что, верно, зубы клацнули. Хотя двоих девчонка отоварила неплохо. Он и не подозревал, что она так умеет.

​Глупого упрямства и злости хватало с избытком: увесистый штатив летал, как перышко. Ни косоглазием, ни косоручеством Прохоров не страдал, но против подлых ударов со спины не застрахован даже прирожденный боец. Обошли его красиво, массой отжали от спасительного ствола дерева, ринулись одновременно со всех сторон. А особо ушлый поднырнул под железяку и смачно врезал то ли кулаком, то ли рукоятью меча по затылку. Мгновенно нахлынула густая, как вареный кисель, темнота, прорезанная росчерками мельтешащих золотых мушек. Последнее, что запомнил Прохоров — как из отяжелевших рук вывалился штатив.

​Очевидно, в глубоком детстве ряженые гопстопщики перехворали недугом свихнувшегося рыцаря, и болезнь явно дала осложнения на все умственные процессы. Месить ногами бесчувственно распластанное на земле тело они не стали, подняли под локотки и принялись в охотку охаживать кулаками. Водила болтался в их руках тряпичной куклой. Роман удовлетворенно хмыкнул: расплата не заставила себя долго ждать. Но мстительная радость длилась недолго, прикинув, что ждет его, оператор судорожно сглотнул. Перспективы не грели, надо же было угодить к психам, которые лежачих не бьют, а добивают.

***

​К журналистскому расследованию Витька подготовился основательно. В напиханном на скорую руку рюкзаке вперемешку лежали запасные носки, пачка печенья, пакетик с вафлями, упаковка сока и мятая майка. Сбоку скромненько жались: заляпанная карта города, тупой столовый нож (скорее психологическое оружие, чем средство самообороны), пластиковый складной стаканчик и отцовский бинокль. На шее болтался габаритный фотоаппарат, цепляясь за что ни попадя. В кармане джинсов разрывался мобильный телефон. Кипящее упорство, с которым Заинька дозванивалась двоюродному братцу, неприятной вибрацией отдавалось в бедре и даже доходило до колена. Витька мужественно игнорировал родственницу.

​Девятилетняя разница в возрасте не способствует развитию дружеских отношений, зато активизирует худшие воспитательные наклонности. Детство Витьки — яркое тому доказательство. Подбрасывать его Зое начали годиков с двух. Как раз квартиру купили в том же доме, что и Светловы. Мама с папой были рады-радешеньки: ребятенка сбагрили племяннице и гуляй, молодость, пока деньги есть. Галина, мама Зои, по давней привычке потакала младшей сестре. В общем, все были довольны, кроме Зои. Но ее мнение взрослые наглым образом игнорировали, отмахиваясь под всевозможными предлогами.

​Зойка капризно надувала губки и с кислым выражением на милой мордашке выгуливала мелкого по своим компаниям и свиданиям. Шипя, как масло на сковородке, двоюродная сестричка таскала карапуза в садик, а позже и в школу. Из-за кузена вставать ей приходилось на полчаса раньше, и настроение на целый день было испорчено. Витьку тоже не все устраивало: Зойка шпыняла его нещадно за малейшую оплошность, периодически лишая радостей жизни в виде телека, мороженого и компа. А ее придирчивости в проверке домашних заданий могли бы позавидовать даже учителя. Витька, конечно, пытался ерепениться, но Зоя немедля подавляла даже попытки бунта, хватаясь за ремень. С таким весомым аргументом особо не поспоришь, да и став старше Витька ничего противопоставить не мог — ну не драться же с девчонкой? Под чутким присмотром и непосредственным руководством Зои он окончил школу с отличным аттестатом, легко поступил в университет, получил направление не в захолустную газетенку, а на престижный телеканал для прохождения практики. И опять… оказался под патронажем дорогой кузины. Удовольствие, скажем прямо, сомнительное.

​А недавно разговор мамы с Зойкой подслушал. Оказывается, Зоя уже похлопотала, чтобы способного братика взяли в штат. Лерочка, естественно, была на восьмом небе от счастья. Витька же как представил себе, что изо дня в день он будет трудиться во имя высоких журналистских идеалов под строгим контролем родственницы, так вообще от переизбытка чувств захотел застрелиться веником, которым старательно подметал пол. Жаль, что в уборочном агрегате пороха не хватило, да и прутики оказались холостыми. Но измочалил ни в чем не повинную метелку основательно, пришлось покупать новую.

​Доказывать свое право на самостоятельное существование выпало в жестоких боях. По просьбе тети Зоя инспектировала братца каждые полчаса: где находится, что делает, пообедал ли. Об отношениях незаменимой секретарши генерального директора и смазливенького практиканта знали все сотрудники, но об истинно родственных чувствах не догадывался никто. Зоя четко отслеживала, чтобы мальчика отправляли практиковаться только на мирных сюжетах: выставки современной живописи, творчество писателей, показы мод, концерты высококлассической музыки. Витька изо всех сил рвался на криминальные выезды, в рейды с представителями правопорядка, на скандальные события. Но наживать себе опасного врага в лице Зои никто по доброй воле и здравому рассудку не планировал.

​Проиграв сражение на поле социальной безопасности и всеобщей справедливости, Витька открыл новую сферу применения своих многочисленных талантов: поп-культура. Его кумиром стал ироничный Влад Серов. Легенда современной светской хроники к практикантам относился равнодушно, но до общения снисходил. Витька с гордостью всем встречным и поперечным рассказывал по пять раз, как он ездит на съемки «Серой вечеринки». Восторгам не было предела. Влад особо не ругался и не критиковал, его единственным пожеланием было: не путаться под ногами. Эту инструкцию Витька выполнял сносно, зато ему никто не мешал именовать себя молодым телережиссером и заводить славные знакомства с начинающими певичками. Идеальность модельной внешности и воинственного макияжа, и минимум голоса. Впрочем, поглядеть на девушек было приятно, а слушать их вокальные потуги Витька и не собирался.

Лафа закончилась вместе с исчезновением Влада.

​Разрешение на журналистское расследование Витька выбивал не ради карьерных перспектив. Просто Влад был классным парнем, легко мог угостить пивом, щедро одаривал пригласительными на престижные вечеринки и бонусами в дорогие клубы, а еще он был практически единственным, кто не докладывал Заиньке о похождениях Виктора Климова. А это в глазах Витьки было вообще вершиной героического подвига и небывалого человеколюбия.

​Зоя перестала покидать свое рабочее место под предлогом служебной занятости и с бдительностью цепного пса караулила настойчивого братца. И с каждым разом выдворяла его из приемной генерального со все меньшим пиететом. Но семейного упорства Витьке тоже было не занимать. Он облюбовал себе наблюдательный пункт в мужском туалете, из приоткрытой двери которого отлично просматривался весь коридор. И по-максимуму использовал кратковременные отлучки Зои. Еще он регулярно подстерегал Броля на крылечке в начале и в конце рабочего дня. Стратегию уговоров применял незамысловатую. Вся база аргументации вертелась вокруг журналисткой солидарности и долга перед товарищами, но цветастость речей постоянно совершенствовалась. В конечном счете Броль расчувствовался, проникся и дал высочайшее соизволение. Получив добро от руководства, Витька отхватил в придачу и жуткую головомойку от Зои. Но даже ссора не омрачила радость желанной и долгожданной победы.

​Три часа Витька мок под дождем, безуспешно махая рукой проезжающим машинам. Энтузиазм уже был на излете, когда его наконец-то согласились подвезти к приблизительно нужному месту. Водитель оказался из категории чрезвычайно болтливых пенсионеров-дачников. Он ласково называл пассажира «сынок» и в подробностях расписывал, как за лето перекрыл крышу сарая и поставил новую теплицу на будущий год. Витька вежливо кивал, хотя он предпочел бы расплатиться деньгами, чем своими ушами. Точных координат цели не было, но с перекрестка, где его высадили, до предполагаемого места исчезновения съемочной группы было с полдесятка километров. Хлюпая промокшими кроссовками Витька считал шаги. Деревья на пару с ветром обильно орошали путешественника дождевыми струйками и золотисто-алыми листьями. Телефонный навигатор с завидным упорством посылал то в непролазные крапивные заросли, то в алчно чвакающую лужу, то двухметровые завалы бурелома. Если бы не такая мокреча, прогулка могла бы доставить хоть какое-то наслаждение. Восхищаться красотами природы не хотелось, расследования и славы душа тоже уже не жаждала. Зато тело всевозможными способами намекало на то, что неплохо бы подкрепиться, просушиться и выпить чего-нибудь горяченького.

​— Е-хоу, смска пришла! — дурашливым голосочком возвестил телефон.

​Как ни удивительно, но послание от Зои было очень кратким, но слишком содержательным. В пяти словах Витька ощутил столько неблагоприятных для себя моментов, что даже поежился. Пустых обещаний Зоя не давала. А зная ее характер, можно было предполагать самое худшее: «Немедленно домой, иначе пожалеешь себя».

​Витька опечалился крепко, но ослушаться не решился. Покуда брел обратно, утешал себя тем, что он обязательно докопается до сути загадочной пропажи, но в более подходящий для поисков денек.

Вот и на нашей улице праздник —
перекопали соседнюю.
Народная мудрость.

Она тоже любила его безумно. Любила и боялась: право любить и быть любимой не вечно, и неизвестно, чем придется расплачиваться.
У нее было много кавалеров, одни дарили скромные букетики, другие приглашали в шикарные рестораны. Но на фоне Андрея поблекли и рафинированные мальчики с утонченными манерами, и спортивные ребята, не пропускающие ни занятий в тренажере, ни вечеринок в модных клубах. И сыновья знакомых и деловых партнеров отца с дипломами престижных ВУЗов и блестящими, а главное, легко реализуемыми планами на будущее.
Благодаря родителям Алеся могла себе позволить не горбатиться за копейки, а заниматься любимым делом. Она одевалась со вкусом и покупала то, что хотела. Красивая, успешная, модная, талантливая. Подружки по академии пророчили ей почти всемирную славу, преподаватели говорили, что она далеко пойдет. И ее скоропалительное замужество повергло всех в шок.
Папа здраво рассудил: пусть девочка поживет своим умом, наберется полезного опыта. Мама, вздыхая, повторяла, что ее доченьку какой-то шофер счастливой не сделает, да и не пара он ей. А она была счастлива, по-настоящему.
Алеся знала, что ради нее Андрей пойдет на все: банк ограбит, в тюрьму сядет, убьет кого-нибудь, с моста прыгнет. Последнее он и продемонстрировала во время одной прогулки. Сиганул, не раздумывая, а если бы пораскинул мозгами, то не пришлось бы потом лечить пневмонию. Все-таки декабрь месяц, да и парковаться у ворот парка запрещено.
Вынужденное безделье обернулось для Андрея новой работой. Позвонил знакомый по гонкам, сказал, что на телеке водил набирают. Если бы не бюллетень, Прохоров так и не выкроил бы часика, чтобы заскочить на «КлассТВ». В отделе кадров его приняли с распростертыми объятиями, договор оформили быстро, зарплату пообещали неплохую, плюс премия за внеурочные и дежурство. По такому случаю Алеся купила готовые коржи, обильно смазала их медом и немного разогрела медовый торт в микроволновке. Андрей внимательно изучил свой кусок, потом долго искал в кухне следы минувшей кулинарной катастрофы — и, наконец, поздравил себя с открывшимся у жены талантом.

Была история дворцового покроя —
Бог, тайна, королева… итого,
И были рыцари в доспехах, целых трое,
И был король, и росли «роги» у него

Шутливых стихов Андрей почти не писал. Почему-то радостные события и смехотворные ситуации его не вдохновляли. В его строчках было так много открытости и страдания, а та единственная потешная песенка превратилась в предсказание…
…На эту авантюру Алесю подбила подруга. Татьяна с горящим взглядом расписывала прелести и соблазны, поджидающие свободную женщину.
— А ты только и знаешь: дом, выставка, деловая встреча. По большим праздникам выход в театр. Сидишь в четырех стенах, как репка на грядке. Что? Муж? Дорогой да единственный? Ну-ну… Так и помрешь, ничего не повидав и не прочувствовав.
Под напором Татьяны пала бы любая крепость. И сошлось все одно к одному: Андрей в недельной командировке, она в творческом кризисе, Татьяна с клубной картой на две персоны, классная вечерняя программа.
Парень с гелевой прической назвался Димой. Он недурно двигался и умел галантно приударить за девушкой. Клуб закрывался в два, и по инициативе Татьяны вечер заканчивали у Алеси. Дима исправно подливал шампанское, то ли Кирилл то ли Костя нежно обнимал Татьяну и рассказывал анекдоты. Алесе было очень весело, она много смеялась, танцевала. Потом ей вдруг показалось, что вернулся Андрей, а она его так ждала и очень соскучилась.
Дмитрий был джентльменом, когда с непривычки опьяневшая хозяйка квартиры повисла у него на шее и назвала «любимым Андрюшей», он не стал ей указывать на ошибку. А легко подхватил на руки, отнес в спальню, уложил на кровать, сам ненароком прилег рядом, и не пожалел… выспался он преотлично.
В начале девятого Татьяна подхватилась по звонку телефона, приняла душ, на скорую руку обновила макияж. Проворно сгребла в пакет пустые бутылки, вынесла в мусоропровод, смахнула в раковину грязную посуду. Решила, что на этом долг чести перед подругой выполнен. С мытьем тарелок, вилок, и бокалов Алеська прекрасно справится и сама, а у нее через полчаса лекции в художественной школе по технике орнамента. Постучалась в спальню, ответа не дождалась, позавидовала подруге, у которой была возможность поваляться в кроватке. С порога вернулась, растолкала Костика (не подкладывать же подружке такую свинью с утреца пораньше), подождала пока парень оденется. Вышли они вместе, Татьяна захлопнула дверь, хозяйственно подергала за ручку, проверяя, защелкнулся ли автоматический замок.
Дима уходить не спешил, рассчитывая на продолжение столь многообещающе начавшейся ночи. Алеся сладко потянулась, просыпаясь, и тут в комнату ввалился ее суженый-ряженый. Девушка оказалась на высоте: мгновенно пришла в себя, быстро оделась и покинула сцену прежде, чем раздались коронные реплики обманутого мужа. А вот Димон затормозил, оттого и пересчитал лбом лестничные ступеньки на двух пролетах.

Когда сумрак испьет твою душу
И закат загорится в крови,
Твой покой я невольно нарушу
Словами горячей любви
Ночь темна, но расправит объятья
Под фонарный ласкающий свет
И ты сбросишь вечернее платье
На воском натертый паркет
Ты разбудишь мелодию флейты
По щеке пробежится слеза
И потеряны будут ответы
На вопросы в забытых глазах…

Сейчас у Алеси от былого счастья осталась только тетрадь, в которую она украдкой записывала песни и стихи Андрея. Она перечитывала их по многу раз и плакала. Тетрадку она забрала позже, подгадала, чтобы мужа дома не было. Ей было невыносимо больно его видеть, потому что не могла объяснить ни себе, ни любимому человеку, как в ее постели оказался этот парень. Татьяна же лепетала какую-то чушь: тусовались, вроде свалил.
Пространство безграничного счастья жестоко огородили запрещающими шлагбаумами. Расставили сторожевые вышки и посадили на них бессменных и бессонных часовых, которых немыслимо не обхитрить, ни обмануть. Охранников Алеся рисовала без лиц, лишь черно-серый камуфляж, горюющее счастье было похоже на размытое бледное пятно. И чуть сбоку — руины башни и поверх каменных обломков огромный циферблат с покореженными стрелочками, сломанными механизмами и шестеренками, и звенящей выпирающей пружиной.
Она боготворила время, проведенное с Андреем, бережно пересыпала в ладонях каждую секунду-песчинку воспоминаний. И страстно ненавидела часы, дни, недели и месяцы, прожитые без него. Вместе они прожили полтора года, раздельно — уже в два раза дольше.
В зале суда Алеся не зарыдала только потому, что от стыда полыхали щеки и своим жаром высушивали скатывающиеся с ресниц слезинки. Она была в темных очках, и ее плотно зажмуренных глаз никто не видел. Но взгляд Андрея проникал сквозь затемненное стекло, просящий, умоляющий взгляд. И от этого становилось еще хуже. Если бы он накричал на нее, ударил — груз вины был бы частично сброшен. Ей хотелось поговорить с мужем, объяснить, как все произошло. Но голос рассудка неумолимо твердил: «Детские сказочки на тему: «не виновата я, он сам пришел»? Ты бы сама поверила?». Алеся понимала, что такая правда не просто белыми нитками шита, а еще и узорами декорирована. И потому страдала молча, поливала слезами огромного плюшевого енота — подарок Андрея, перечитывала его стихи и вспоминала…
Они не пропускали ни одной новой программы в цирке, причем садились всегда в седьмой ряд. Она — с альбом плотной бумаги для рисования на коленях и несколькими карандашами, он с блокнотом и запасом шариковых ручек. Выход шпрехшталмейстера считался негласным сигналом к началу творческого соревнования. Надо было опередить другого в поиске неординарного сюжета и дать ему оригинальную трактовку в поэзии или художественном наброске.
Воздушных акробатов она изображала парящими воинами в леопардовых и тигровых шкурах. Дрессированная лохматая собачка превращалась в белого волка. Забавные обезьянки одевались в пышные наряды и становились манерными кулуарными куколками, при этом они продолжали почесываться, корчить рожи и смешить ливрейную публику. Клоунов Алеся не рисовала: слишком печальные и задумчивые у них были глаза. Андрей, наоборот, героями своих стихов неизменно избирал мастеров коверного жанра.

С веревкою, как по гитарной струне
Он, спотыкаясь, бредет по нирване.
И скорчена рожа до дрожи в спине,
До зуда в истертой душевностью ране.
Улыбкой растянутый рот до ушей,
Грусть перемазана тонной румяна,
Смех на продажу за каплю рублей,
Взлет от паденья в ареновой яме
Имеет различий мало…

Однажды Андрей пригласил ее на часок в «мужскую компанию».
По субботним вечерам десяток приятелей-энтузиастов вместо того, чтобы блаженствовать перед телевизором, засоряя диван чипсовыми крошками и пивной тарой, арендовали небольшой спортзал для тренировок. А точнее, для обмена рукопашным опытом, почерпнутым в разных секциях и клубах единоборств. Вместо разминки — полчаса активной беготни за мячиком: футбол или баскетбол, затем спарринги.
—Мужик в синей майке — КМС, по какому виду борьбы — не уточнял. Берегу зубы. Вон тот, белобрысый, шахматист, — Прохоров, равномерно подтягиваясь на турнике, знакомил Алесю с присутствующими. Среди присутствующих светлые волосы были только у одного, но от традиционного облика шахматиста он был весьма далек: без очков, накачанные руки, да и то, как умело мяч в корзину закидывает, не подчеркивает привязанность к интеллектуальному спорту. — Шахматистом его прозвали после того, как на спор шахматную доску ребром ладони разбил в щепу. Парень с голым торсом на русском стиле боя помешан. А тот, в черном кимоно, по теквандо может докторскую защитить.
— Прохоров! За девушкой в кафе-ресторане ухаживают!
— Так мы уже поужинали, — отозвался Андрей, поднимая подбородок над перекладиной, повисел так немного, мягко спрыгнул и присоединился к играющим. Счет был один-один, и команды менялись кольцами.
Для себя Алеся облюбовала сложенные в углу зала маты, уселась поудобнее, вооружилась карандашом. Но поработать не получилось: мяч, как примагниченный, летел прямо к ней, только и успевай взвизгнуть да прикрыться этюдником. А когда началось самое интересное: мужчины разбились на пары и стали профессионально бросать друг друга на пол, появился Андрей с какой-то каской, боксерскими рукавицами и плотной безрукавкой. Снаряжение Алеся обозвала макинтошем, но как ни брыкалась, а примерить все это пришлось.
— Дома порисуешь. — Андрей сноровисто затягивал ремешки. — Стукни кулаком об кулак.
— Как? На мне же эти… варежки? — Алеся старательно пыталась сдвинуть шлем со лба.
— Вот перчатками и постучи. Нормально сидят? — Андрей дождался согласного кивка и перешел к следующему этапу: — А теперь будем отрабатывать удары. Прямой в корпус. Смотри.
Технику она не поняла, кулак промелькнул слишком быстро. Андрей показал еще раз, уже медленнее. Потом учил ее правильно сгибать пальцы, чтобы не поломать и не выбить, водил ее рукой, чтобы она запомнила правильную траекторию.
— Правая. Левая. Пальцы. Правая. Ладно… Давай переходить к практике. Бей! — Андрей встал перед ней на расстоянии одного шага.
— Что? Куда? — Алеся смутно догадывалась, что для отработки силы удара обычно используют грушу, но подобных предметов поблизости не наблюдалось.
— Сюда. — Андрей похлопал себя по животу.
— Тебе же больно будет… — ужаснулась Алеся.
— Да ничего ему не будет, — как-то незаметно остальные переместились поближе к Прохоровым. — У него пресс каменный. Гляди, себе лапки не отшиби.
— Вить, ты же вроде тренируешься? — Андрей поморщился. — Ну и тренируйся дальше.
— Ха, да ты никак ревнуешь? — захохотал Витя.
— Было бы к кому, — усмехнулся Андрей.
Шуточная перепалка разозлила Алесю. Тоже мне, муж называется: упаковал ее в неудобный защитный костюм, нацепил наколенники, налокотники, жилет, которые только сковывают движения, а сам бегает налегке, с голым мускулистым торсом и еще смеется. Уворачивался любимый хорошо, со знанием дела. Алеся запыхалась и прекратила свои бесплодные попытки покарать суженого, тот тоже остановился, смотрит насмешливо.
— Что, переходим к блокам?
Алеся подозревала, что выглядела она презабавно, да и вела себя, как капризная девчонка. Зато Андрей действительно веселился, он улыбался так искренне и радостно, что она продолжала свою комедию. Ее притворство оценили: вместо заслуженных аплодисментов, Андрей подхватил ее на руки, закружил:
— Как же я тебя люблю, куколка! Золотце мое дорогое! Любимая! Единственная!
Еще было лето в деревне, красная, налитая соком садовая малина, шероховатая ладонь, с которой так приятно собирать губами ягоды. Была ночь, звенящая соловьиными песнями, и украдкой сорванные поцелуи. Они ходили вдоль берега реки, он робко и нежно сжимал ее ладошку, хотя через два месяца — годовщина их свадьбы. А еще была болезнь, Андрей лежал с высокой температурой и лихорадочным блеском в глазах, а у нее жутко дрожали руки, и она боялась сделать ему укол. Он долго наблюдал пируэты, выписываемые иголкой, и все-таки не удержался от ехидного комментария.
За полтора года совместной жизни она плакала всего раза два, один раз обиделась на глупую выходку Андрея. Додумался на первое апреля позвонить и, изменив голос, поведать о жуткой аварии и трагических последствиях, у нее чуть сердце не остановилось. Перепугалась так, что на номер внимания не обратила: шутник со своего мобильника разговаривал, да и сам стоял на лестничной площадке. А она, в чем была, выскочила: рубашка-халатик, босиком, слезы в три ручья. Убедившись, что с мужем все в порядке, разревелась еще больше. Правда целым и невредимым он оставался недолго: как только истерика поутихла, Алеся вознамерилась сама прижучить любимого, чтоб впредь неповадно было разыгрывать. Андрей согласился, что он — законченный дурак, долго и покаянно просил прощения. Второй раз слезы полились из-за любимой чашки с золотистым котенком: выскользнула из мыльных пальцев и разбилась на «несклеиваемые» кусочки. Порыдав немного, она выложила из осколков, риса, пуха и набранного во дворе песка панно «тигровый кот под пальмой, затерявшийся среди снежных гор».
За три года, минувшие после развода, она ни разу не улыбнулась — повода не находилось, зато глаза постоянно на мокром месте. Поначалу родители обрадовались: за ум дочка взялась, разошлась с непутевым. Глядишь, найдет хорошего да обеспеченного человека, заживет в любви и довольствии, а там и ребеночек появится. Жизнь, однако, прогнозов не оправдала. Большую часть дня Алеся лежала на диванчике в комнатке-мастерской, то потолок внимательнейшим образом разглядывала, то какую-то тетрадку перелистывала, а глаза пустые, невидящие.
К мольберту подходила редко, да и рисовала, словно по принуждению, не ощущалось в ее работах былой легкости и мифического воодушевления. Да и сама девушка как-то потускнела, осунулась. Утром подушку хоть выжимай, глаза краснее, чем у кроликов, сосуды полопались, щеки серые и впалые. Шушуканье отца и матери за вечерним чаем становилось все драматичнее. Чтобы успокоить и утешить доченьку были перепробованы все средства: начиная от приглашения на домашние пироги друзей с симпатичными, притом холостыми и полными всесторонних достоинств сыновьями до дорогой путевки на модный курорт, отдохнуть-развлечься. Подруженька Танечка у Росиных просто прописалась, с молчаливого одобрения Катерины Сергеевны и Игоря Вячеславовича она через день чуть ли не насильно утаскивала Алесю на крутые вечеринки. Потом потихоньку докладывала о результатах: сидела Леська, как мышь в уголке, равнодушно сок по глоточку цедила, ни с кем не знакомилась и вообще не танцевала.
В тайне от дочери Катерина несколько раз звонила этому ироду, но дома его никак не могла застать, мобильный же всегда был недоступен. Игорь собирался уже сходить да поговорить с бывшим зятьком по-мужски, в конце концов, попросить, чтоб обратно к Алесеньке вернулся, хоть и плохо ей с ним, но без него в стократ горше. Как говорится, из двух зол надо выбирать зло меньшей козлистости. Но визит вежливости все откладывался, то одно помешает, то другое, а потом по всем телеканалам пошли сообщения о пропавшей съемочной группе, в составе которой был и Андрей Прохоров.

Коли любишь, меня поймешь,
Коли веришь, то все прости.
Позабудь про обиды и ложь
Их в душе копить — не твой стиль.
На двоих — лишь одна судьба,
На ладони — счастливейший крест.
Я безумно люблю тебя,
И любить мне не надоест…

Если уборку проводить реже,
то ее результаты будут очевидней.
Народная мудрость.

На Прохорова кинулись трое, еще столько же устремились к Роману. Влада, очевидно, посчитали менее достойным бойцом, потому что с ним померяться силой решили только двое. На долю Неверы и Аленки досталось по одному плечистому противнику. Прочие и Гран остались в сторонке, развлекая себя бесплатным зрелищем.
С Неверой у татя особых проблем не возникло: тот покорно позволил ухватить себя за шкирку. А вот журналистка показала характер: быстрым движением скинула с плеч одеяло и, мгновенно расправив его, швырнула в лицо бандиту. Покуда тот выпутывался из шерстяного капкана, нанесла ему прицельный удар по джентльменскому самолюбию. От такой подлости у бандита искры из глаз прыснули. Он мигом забыл обо всем на свете, меч выронил, скрестил руки на поврежденной части тела и с горестным подвыванием повалился на землю.
Аленка такого эффекта не ожидала, но упиваться победой долго не стала. Проворно подхватила меч и с оглушающим визгом, чтобы ошеломить и обескуражить противника, сама атаковала ближайшего нехорошего человека. Внезапно проснулось четкое логическое мышление. Первой мыслью было, что долго она этой орясиной не помашет: меч разбойника был навскидку раза в два тяжелее любого из тренировочных и поединочных Сашкиных клинков. Не заботясь о красоте постановочного боя, журналистка вцепилась в рукоять обеими лапками, и тут же возникла вторая дельная мысль: отбить удар здорового воина, привычного к такого рода схваткам, она не сможет. Саша, работая с ней, никогда не махался в полную силу, и то у нее деревенели пальцы и отнималось плечо. А этот громила запросто вышибет меч, даже особо не напрягаясь.
Когда она училась фехтовать, разбитые или поцарапанные от соскользнувшего клинка костяшки пальцев стали делом почти привычным. Синяки от безопасных, окрученных поролоновыми лентами, палок тоже были не в диковинку. Аленка даже перестала обращать внимание на такие производственные мелочи, но она ничего не могла поделать с паническим ужасом: только бы не повредить лицо. Притом записной красавицей девушка себя не считала, самолюбованием часами не занималась и шизофренических диалогов с зеркальцем тоже не вела. Но страх, вязкий и липнущий, не поддавался ни на какие провокации; попытки самоубеждения, самоуспокаивания, самоуговаривания и самовнушения одна за другой провалились с треском. Единственным светлым моментом было то, что боязнь за целостность собственной мордашки не сковывала движения, а наоборот, подстегивала, заставляя больше шевелиться. В итоге у Аленки появилась стопроцентно бессмысленная, по мнению Ивора Бесстрашного, привычка: сначала уклониться от удара, ускользнуть от летящего движения стали, а потом подставить свой меч. Сейчас этот навык спас ей жизнь. Парировать она не стремилась, просто уворачивалась, металась то вправо, то влево, то выгибалась назад аж до хруста в позвоночнике, то приседала на подкашивающихся ногах.
Правда, изощренностью или технологичностью противник не баловал. Белобрысый мужик со спутанным колтуном на голове, растрепанной бородой и заметно вспотевшим лбом мечом махал по-простому, как дровосек топором, с душевным хеком, внутренне негодуя, что мельтешащий юнец скачет, аки вошь на припеке. Подгадав момент, Аленка продублировала единожды опробованный прием. Результат положительный — еще один болван выбыл из строя, перешел в разряд временно недееспособных. Свищ, видя такое дело, ринулся на подмогу, справедливо полагая, что смирно сидящий полонянин никуда не денется.
Как бы ни сложились жизненные обстоятельства, все равно победят наши. Такой подход Невера считал наиболее правильным и никогда от него не отступал. В себе он ничуть не сомневался: он сумеет договориться и с этими чурбаками неотесанными. Пожалуй, телевизионщики все-таки роднее, но совместно отмерянные километры и ночевки в родственной тесноте еще не повод рисковать собой в неравной битве. Антон целенаправленно искал максимально безопасное расстояние — пятился задним ходом, сантиметр за сантиметром. При следующем отползании наткнулся на брошенное одеяло. Из чисто практичных соображений натянул его на себя: хоть капельку отогреться, покуда прочие отношения выясняют.
Хуже всех пришлось Владу, у него не было ни штатива, как у Прохорова, ни пакета с двухлитровой тубой, наполовину заполненной замерзшей водой, как у Романа. Конечно, средство защиты примитивное, но кило льда да с размаху наносит ощутимые повреждения. Руками да ногами от двух мечей не отобьешься, да репортер на свои боевые качества больших надежд и не возлагал. А вот в скорости потягаться можно. Бегал Влад неплохо, координация тоже не хромала, да и кожанка гораздо легче простеганных ватников с нашитыми коваными пластинами, так что и маневренность должна быть повыше.
Сторонних наблюдателей не осталось. Гран — и тот пробовал подобраться к мужику, который ловко орудовал тройной саженной дубиной. Порубить бы гостей проще вышло, да только от мертвых ничего путного не выведаешь. Ништо, все одно скрутим.
Невера под моральным прикрытием служебного одеяла тараканчиком допятился до кустов и, помедлив, прополз под нижними ветвями. Еще метров десять он елозил на животе, отталкиваясь локтями да коленками, потом опасливо приподнял голову, огляделся и припустил с низкого старта.
Улепетывая от своих преследователей, Влад ухитрился подобрать меч подшибленного Прохоровым бандюгана. Ринулся за дерево, рукой ухватился за ствол, чтобы пригасить инерцию, крутнулся и… выставленный меч неожиданно легко сбоку вверх вошел в грудь более скорого на ногу разбойника. Время замедлилось, доли секунды вдруг растянулись в метры махровой резинки от старых изношенных подштанников.
Так близко видеть смертельно раненого человека мастеру серой вечеринки прежде не доводилось. Да и вообще по специфике своей работы он раньше не сталкивался ни с трупами, ни с телами жертв дорожно-транспортных происшествий, ни с останками пострадавших при пожаре или выпавших с энного этажа. Он не рыскал в поисках сенсацией по криминогенным кругам, не подписывался на милицейские рейды по злачным и прочим местам, не охотился за маньяками, не вел журналистских расследований и ни разу не посещал морг.
Оказывается, самое страшное не встретиться со смертью лицом к лицу, а увидеть ее в глазах человека, убитого твоей рукой. Пусть не специально, пусть меч сам так точно отыскал зазор меж пластинчатой брони и скользнул меж ребер несчастного. Да когда он эту железяку подбирал, ведь и не предполагал, что кого-то кольнуть насквозь может, просто обидно было: те вооружены, а он прыгает от них, как кузнечик обкуренный. Хотя… на что он, дурень, рассчитывал? Что эти хмыри испугаются да и с извинениями уберутся восвояси или со смеху окочурятся, глядя, как он мечом словно мухобойкой крутит?
Только чего теперь рассусоливать: хотел не хотел? Все одно назад ничего не переиграешь. Ни темно-бордового расплывающегося по грубому сукну пятна, ни застывшего недоверчиво-изумленного взгляда, ни россыпи алых капель, ни снежной бледности. Ни леденящего холода, растекающегося, от намертво вцепившихся в рукоять пальцев по венам к вискам, где перекатывались и разбухали мыльные шарики безумия, к легким, сжимающимся от нехватки воздуха, к сердцу, пропускающему удар за ударом.
Похоже, что двое, атаковавших Влада, то ли кровными, то ли названными родичами друг другу приходились. Когда один с мечом в груди оседать стал, второй к нему кинулся вместо того, чтобы убивца на мелкие куски нашинковать. Растянутая до предела пружина времени лопнула с глухим звоном. Раненный застонал, дернулся и затих. Влад двинулся было вперед — помочь, перевязать, вызвать «скорую», но благие порывы улетучились от тяжелого, полного ненависти и отчаяния взгляда брата или побратима умершего. Плохо соображая, что делает, Влад, развернувшись, ломанулся через кустарник. Ноги среагировали быстрее головы. Вдалеке мелькнуло серое одеяло.
— Ленка! — мысленно крикнул Влад и рванул следом. На секунду замешкался: там же Андрей, Ромка?! Их ведь могут… «А так ты составишь им компанию, — отозвался ехидно внутренний голос. — Вместе веселей на тот свет отправляться? Или ты допустишь, чтобы девчонка одна пропала?». Влад пригибался, уклонялся от веток, перескакивал через поваленные стволы, оскальзываясь на пушистом снежке и машинально копируя все маневры укутанной в одеяло фигурки. Стрелова петляла так, что пуганный заяц ей и в подметки не годился. И это на каблуках? От продолжительного бега с препятствиями репортер начал задыхаться, во рту прочно поселился металлический привкус перезрелой хурмы, кажется, начали кровоточить десны. А девушке хоть бы хны, не бежала – летела. Влад был, мягко говоря, в замешательстве. Столь высокий уровень физической подготовки впечатлил бы даже профессиональных спринтеров и стайеров, имеющих в кармане пару кусочков олимпийского золота.
Репортер давно перестал мысленно фиксировать повороты; какое, к чертям, ориентирование на местности, когда перед носом более глобальные цели: не отстать, не потерять из вида Ленку, убежать как можно дальше, спрятаться, чтобы эти козлы не отыскали. Влад спотыкался несколько раз, но неведомая сила словно поддерживала его, отталкивала от земли. Впервые в жизни он до конца уяснил значение слов «второе дыхание»: ты готов сдохнуть, но переставляешь ноги все быстрее и быстрее. А еще подстегивала мужская гордость: неужели он проиграет финиш «гонки на выживание» слабому полу? Потом все посторонние мысли улетучились, на автопилоте бежать стало вроде легче.
В какой-то момент Влад почувствовал, что еще сотня метров — и он просто-напросто свалится. И будет лежать, наслаждаясь смертельной усталостью и упиваясь до одури неподвижностью. Стрелова упала первой. Влад, преодолевая себя, доковылял до девушки и повалился рядом.
Собрав остатки сил, перевернулся на спину, прижал руку к груди, опасаясь, что бьющееся о ребра сердце, сломав хрупкое сопротивление костей, выскочит наружу. Он не слышал ничего, кроме пульсации крови, боль в висках нарастала. Жадно дышал носом, открытым ртом, каждой клеточкой разгоряченного тела, и не мог надышаться. Стылый, с горьковатым запахом прелой листвы, дразнящей терпким ароматом хвои и едва ощутимой зимней свежестью, воздух казался неимоверно вкусным и живительным. Влад давился им вперемешку с ватными клочьями сыпавшего снега. Пушистые шарики медленно таяли на губах, но никак не могли утолить дикой жажды. Пить хотелось все сильней, репортер кое-как поднялся на колени, зачерпнул белого крошева, сколько в ладонях поместилось, съел. Потом смекнул, что так он не напьется, следующую пригоршню снега грел в ладонях. Получилось меньше чем на один глоток.
Одеяло зашевелилось, послышался тихий жалобный стон. Влад пододвинулся ближе, потянул за угол, чтобы помочь подруге по несчастью выбраться на свет. И тут же лишился дара речи: на него испуганно округлившимися глазами смотрел взъерошенный, раскрасневшийся, задыхающийся Антон Невера.

***

Зоя не находила себе места. Она металась по квартире, то переставляла кухонные табуретки, то перекидывала на кресло диванные подушки, то перемывала чистые чашки и блюдца, то в третий раз с лейкой подступала к цветочным горшкам. Под ногами путался большой рыжий котяра, он упорно следовал за хозяйкой, горделиво подняв хвост и сопровождая каждый шаг мерзким мявом. Зоя рассеянно игнорировала зверюшку, но тут это животное, промяукав последние крохи терпения, нагло вцепилось в ее ногу.
— Брысяк?! Ты чего?!
Когда у Зои было солнечное настроение, кота она величала Барсом или ласково Барсиком, в обычные дни зверь охотно откликался на Брысеньку. В спешке, под горячую руку проштрафившегося домашнего любимца девушка называла Брысяком, с соответствующими интонациями.
Свою правду котик вознамерился отстаивать до победы, вякнув, он снова выпустил когти и, развернувшись, драпанул в сторону кухонного углового диванчика, собираясь там пересидеть хозяйкины катаклизмы. Но Зоя оказалась проворней: она успела ухватить кота за пушистый хвост и вытащить из укрытия. Поднятый за шкирку на полтора метра над уровнем пола, кот громко орал и угрожающе, по-боксерски, размахивал лапками. В душе Зои заскреблись кошки вины.
— Хорошо, не кричи. Ну забыла я тебя утром покормить. — Шесть килограмм живого веса на вытянутой руке долго не удержишь, даже в воспитательных целях. Зоя присела на диванчик, кота посадила на колени. — Забыла… с кем не бывает.
Кот искренне возмутился: мало ли с кем, что и где бывает, почему он из-за этого голодать должен?
— Короткая диета тебе, кстати, будет на пользу.
Презрительным фырканьем зверь дал понять, что ничего полезного в пустом животе не видит, проблемы фигуры его не беспокоят, а девичьи заморочки насчет калорий ему вообще до… кошачьего наполнителя. В качестве компенсации за моральные переживания котяра вскарабкался Зое на плечо. Та только охнула.
Когда рыжий пушистик только появился в ее жизни, он спокойно помещался на ладошке и легко протискивался под дверью. Лакать из блюдца малыш не умел, и Зое пришлось купить ему соску. То ли размер не подошел, то ли резина не пришлась по вкусу, но человеческий способ кормления котенка не устраивал. Зато он с удовольствием облизывал обмакнутый в молоко палец и целыми днями готов был сидеть на Зоином плече. С возрастом вкусы рыжика менялись: он благосклонно закусывал свежим творожком, с урчанием поедал сосиски, с завидным хрустом разгрызал куриные косточки, иногда не отказывался и от обычной каши. Но привычка к наплечному образу жизни оставалась неизменной. С тяжелеющим довеском на плече Зое пришлось смириться под воздействием угрызений совести: целый день на трудовых подвигах, зверьку мало времени уделяет. В общем, по утрам красить глаза, наспех варить кофе и натягивать колготки приходилось с цепляющимся за плечо рыжиком. По вечерам котик встречал ее в прихожей и радостно карабкался на законное место, довольно терся мордочкой. Царапины на плечах стали привычным явлением, от переизбытка кальция в коготках не спасали даже поролоновые наплечники, а габариты кота все увеличивались.
Кряхтя и постанывая, Зоя встала, добралась до холодильника, открыла дверцу. Кот угрожающе наклонился на плече, придирчиво изучая стерильно пустые полки. Только в нижнем боковом ящичке лежали остатки ливерной колбасы. Секретарша печально вздохнула, кот из солидарности тоже.
— А во всем, между прочим, Витька виноват, — доверительно сообщила Зоя коту. — Конечно, характер у него есть, мозги… тоже, да и вообще в нем много чего положительного. Просто он свои таланты не в том направлении использует. Ты представляешь, этот сопляк доконал-таки Броля, тот выдал ему разрешение на журналистское расследование и даже пообещал помощь, если обнаружится что-либо стоящее. — Вежливого собеседника Брысяк не изображал, свесившись с плеча девушки, деловито принюхивался к ливерке. — А Витя точно чего-нибудь отыщет, да и копать старательнее будет, чем на огороде тети Леры.
Кружочек колбасы, освобожденный от оберточной бумаги, был в палец толщиной. Зоя честно разрезала его пополам. За вчерашней беготней да нервотрепкой сама на одном кофе существовала, в кондитерскую за булочкой и то не удосужилась сбегать, а еще с Витькой воевать пришлось. Дележ Брысю не понравился, выданную долю посчитал унизительно мизерной, но взял, спрыгнул на пол. Свой кусок кот проглотил мгновенно и грубо намекнул, что после холодных закусок следует поддавать основное блюдо. Зоя охнула, уронила свою порцию, схватилась за поцарапанную ногу. Кот слопал добавку, забрался на диванчик и неторопливо стал вылизываться.
— Ты рыжая скотина! — Зоя посопела, но ругаться на кота передумала.
На ее ворчание зверюга реагирует по-мужски, то есть и ухом не ведет. От словесных излияний продуктов в холодильнике не прибавится. Вздохнув, девушка пошла одеваться для выхода в магазин. Брысь высунулся в прихожую — проводить и заодно напомнить о себе.
— Да переживаю я за него. Понимаешь? Волнуюсь! Хоть и рычу… но это так больше по привычке. Прикинь, я за ним с ползункового возраста присматривала. Витьке года полтора-два было, когда тетя Лера стала регулярно его мне подбрасывать. Она младше моей мамы, да и пацана рано родила, конечно, ей погулять хотелось. Впрочем, мне тоже.
Брысь сел, обвив передние лапки хвостом, поглядел внимательно. Зоя припомнила, как она, четырнадцатилетняя девчонка, бегала на свои первые свидания, с пятилетним карапузом. Некоторые ее кавалеры смущались, другие от души веселились от прогулок втроем: ухажер нежно сжимает правую руку девушки, а за ее левую ладошку держится насупленный ребенок.
— Там трое… вернее, четверо здоровых мужиков было, и пропали без следа и следствия. А молокосос думает, что он во всем разберется и всех спасет. Да его, сопляка, даже посмертно не наградят… тьфу ты черт, прости господи, что я такое говорю…

Готовь сани летом, а телегу зимой —
с нашей погодой это уже и завтра
может понадобиться.
Народная мудрость.

Истинная леди обязана иметь персонального мастера по маникюру и педикюру, личного стилиста и дизайнера одежды. Причем все четверо — это молодые люди с достойным чувством юмора, приятной для глаз внешностью и отменным вкусом. Да, названные качества в последнее время настоящим мужчинам вообще не свойственны. Но в данном случае важен конечный продукт деятельности, а не специфические пристрастия тех, кто с любовью и вниманием создает твой имидж. Впрочем, на бедность сойдут и подруги, имеющие приличный опыт по обработке коготков, укладке волос и пошиву модных шмоток.
Такими нужными приятельницами Верочка обзавелась на заре своей трудовой карьеры. У парикмахерши Ирочки заметила на руке несколько заживающих царапинок и завела милую беседу о домашних любимцах. Девушка в фирменном халатике заулыбалась и охотно поддержала разговор о привычках собратьев меньших. Верочка изображала неподдельный интерес, старательно поддакивала и выуживала из цепкой памяти незначительные сведения о том, что кошачьи консервы портят желудок зверьков, что собак надо выгуливать в одно и то же время и прочее в том же духе. Хотя с детства недолюбливала кошек и откровенно побаивалась псов любой породы, вплоть до карманных шавок.
С маникюрщицей Катенькой она сошлась на почве сплетен, благо тут притворяться не пришлось. В искусстве распускать и собирать слухи Верочке не было равных уже со школьной парты. Катеньку особенно интересовала информация про всяких звезд, звездочек и звездулек эстрадных, телевизионных, киношных, модельных. Верочка в полной мере удовлетворяла ее любопытство, взамен Катенька принимала болтливую клиентку без очереди, порой облагораживала Верочкины ноготки прямо на дому, как говорится, по-соседски.
Визажистке Сандре (на момент их случайного знакомства в маршрутке Александра заканчивала курсы и сбивала каблуки, носясь по салонам в тщетной попытке устроится на перспективную работу) Верочка сделала отличную рекламу. Всем встречным и поперечным расхваливала талантливую и неординарную стилистку, у которой — непревзойденная манера, высококачественная косметика, тонкое чувство цвета и стиля и индивидуальный подход. В итоге клиентки стали записываться на прием к Саше за неделю, а Верочка заработала право на безвозмездный первоклассный макияж в любое время дня и ночи.
Труднее всего было правильно выстроить отношения с Юлией Калиновой. шила одежду на заказ, была зарегистрирована как индивидуальный предприниматель и не нуждалась ни в каких особых пиар-компаниях. Слабым местом Юлианы, так отрекомендовалась при первой встрече швея, оказался торт «Наполеон». Верочка раздобыла рецепт у коллеги по работе, прорепетировала трижды процесс изготовления и с четвертым вариантом отправилась забирать свой летний деловой костюм из небеленого льна. Юлианна пришла в полный восторг от лакомства, а Верочка получила зачисление в верные подруги в комплекте с умопомрачительной скидкой.
Теперь Верочка целенаправленно обзаводилась знакомым массажистом. Посетила один платный сеанс, выложила, скрипя сердцем, кругленькую сумму, но стрельба глазками прошла вхолостую. Верочка не отчаивалась — на очереди был новый кандидат. Параллельно она обихаживала инструктора из небольшого фитнес-центра, с перебитым носом, зато вполне приглядным прокаченным торсом. Пылкая страсть к волейболу, благодаря которой и завязались их отношения, запросто могла обернуться дополнительными бонусами в виде бесплатных занятий в тренажерном зале и ежемесячным абонементом в бассейн. Пока что ради будущих благ приходится каждую субботу отбивать тяжелый мячик и радоваться новым синякам на руках. Впрочем, хоть какая-то польза для фигуры.
Останавливаться на достигнутом Верочка не собиралась. Ее деятельная натура требовала покорения новых вершин. Малозначительный знак внимания (дверь перед ней придержал) со стороны второго лица городской администрации Верочка раздула до масштаба полноценного романа и тщательно всем вводила в уши новые подробности развития любовной линии. В результате Броль моментально повысил ей зарплату, затем был подписан приказ о назначении Кленко Вероники на должность главного редактора отдела новостей и, наконец, ее статус на работе вырос практически до заоблачных высот.
Для абсолютного счастья Верочке не хватало только красивой скандальной истории с ее участием. Чтобы ее имя повторяли по несколько раз на всех телеканалах, чтобы любая информация о ней была на вес золота, чтобы тысячи телезрителей волновались и переживали, и обсуждали по десять раз на дню все перипетии ее жизни, начиная с сопливого младенчества. И надо же было такому случиться: ее заветное желание играючи воплотила в жизнь какая-то Елена Стрелова. Вчерашняя студенточка, корреспондентка зеленая. Теперь, после столь эффектного исчезновения, эта зараза может любой проект возглавить, любую, даже коммерческую программку у руководства выбить.
— И за что ей такое везение? — стенала Верочка. Плакаться на такую неудачу на людях она себя не позволяла, зато дома отрывалась по полной. Вчера нервно расколотила два блюдца, позавчера объелась шоколадным конфетами для поднятия тонуса, а сегодня даже и не знает, чем себя утешить. Можно в кафе с кем-нибудь из подружек собраться, но тогда заказ придется оплачивать из собственного кошелька. Можно принять приглашение на свидание, но тогда придется кокетничать и строить из себя девушку высшего общества. А можно просто сбегать в угловой магазин, запастись чипсами и квасом и завалиться на вечер перед телевизором. Поразмыслив, Верочка предпочла третье, так как не было ни сил, ни желания наводить марафет.
— Ничего, проедет и по моей улице олигарх заморский в белом лимузине, — подбадривала себя Верочка, зашнуровывая непрезентабельные кроссовки.

***
Она любила гулять под дождем. Без зонтика, не накидывая капюшон. Ходишь, вслушиваясь в непритязательную, но такую успокаивающую мелодию падающей воды. Под стук капель так легко рождаются новые сюжеты, они приходят в голову бесшумной походкой и расцветают целой гаммой новых полутонов. Весь цветовой спектр можно отразить в легких аспектах серого, черного и белого. Коллеги называли ее «сплошным парадоксом», потому что никто и представить себе не мог, что Алеся, всегда такая живая, яркая и солнечная, стойкий фанатик монохромной палитры. Ей казалось пошлостью расцвечивать свои работы радужным колером. А аксиома творчества молодой художницы звучала так: «Если не хватает фантазии или воображения выразить себя в черно-белом, то незачем браться за кисточки и марать бумагу».
Алеся балансировала на тонкой грани между графикой и аллегорической живописью. Ей нравилось играть понятиями, придумывая новую трактовку конкретным образам. Она смешивала отвлеченные идеи, манипулировала канонами реальности, цитировала в картинах оригинальные афоризмы и переплетала хвосты повседневного и мифического времени. Вороной конь с призрачно белой гривой, взбивающий копытами пену морских волн, а за спиной распахнуты серые крылья. Или белый единорог с удивительно-печальными глазами, одиноко ступающий по молочной дороге млечного пути среди межзвездной пустоты.
Алеся познакомилась с Прохоровым на очередном внеплановом городском пленере. Когда приходило творческое настроение, девушка брала легкий этюдник, совала в карман коробочку с кусочками угля и отправлялась бродить по городу. Ей нравилась тихая грусть старых двориков с деревьями, переросшими крыши пятиэтажек, с лавочками, укромно прячущимися под раскидистыми кустами посаженного возле подъездов боярышника, со скрипучими качелями и облупившимися каруселями. Но больше всего ей по душе были две вымощенные камнем улочки, чудом сохранившиеся после бессчетных канализационных раскопок. Высокие ступени плиточной лестницы и стоящие по обе стороны дома, построенные сразу после войны. Щеголявшие среди серости многоэтажек фигурной балюстрадой балкончиков, изящной лепниной узких карнизов, причудливой изломанностью линии чердаков и по-стариковски прищуренными окнами-глазами.
Будущую картину Алеся представляла себе очень четко, в мельчайших деталях: пустынный гриф, поселившийся на заброшенной мансарде. Девушка устроилась на лавочке как раз перед домом с загадочным чердаком, пристроила на коленях доску, кнопками прикрепила лист бумаги. Рука с кусочком угля быстро заскользила, заполняя белое пространство короткими черными штрихами.
Погрузившись в работу, художница и не заметила, как рядом присел какой-то парень. Лишь где-то на периферии сознания машинально отметила, что у незнакомца, нахально заглядывающего в ватман, темные волосы, черная куртка, камуфляжной расцветки штаны, заправленные в пыльные берцы. Он что-то рассказывал вполголоса. Привычки вслушиваться в чужое бормотание у Алеси никогда не было, да и мало ли помешанных, предпочитающих мирно беседовать с самим собой? А если он нормальный, но просто лишку хватил? Вот и тянет на разглагольствования, без разницы в чьем обществе. Выслушивать пьяную чушь Алесе не хотелось, все равно созидательный порыв был сбит, да и дождик стал накрапывать. Эскиз можно и на диване доработать. Алеся профессионально оценила получившийся набросок, еще раз взглянула на позировавший ей дом: не упустила ли чего? И замерла — парень читал стихотворение про грифа:

…Раскатан холст следами белых пятен,
Рассыпан уголь чередою тихих рифм,
И в пустоту, как в круговерть объятий,
Упал с небес подбитый болью гриф.

В мистику художница упорно не верила, хотя в ее рисунках придуманные персонажи жили своей детально прорисованной картинной жизнью. Они ходили по несуществующей земле, марая в дорожной пыли бесполезные крылья, никогда не наполнявшиеся воздухом. Они пили кристальный эфир и плакали от переизбытка окружающей их бесчувственности. Они творили и создавали новый миф, не представляя, насколько он реален. И чердачный гриф был из той же когорты сказочно-обыденных существ. Только вот стихи, созвучные настроению картины, она услышала впервые.

…И легче проповедь читать, а не прощать
Скрипучих лестниц не считать ступени .
Чердачный гриф уже не будет обещать
Раскинуть крылья, проще сдохнуть в лени

Большая черная птица издевательски выгнула шею и насмешливо зашипела-заклекотала желто-песочным клювом. В солнечных столбах чердака завихрилась пыль десятилетий. По углам дружелюбно зашуршали мышата.

С тоски чернел и кис от тишины,
Он клювом долго щелкал вхолостую,
Сжимая в лапке медальон с войны —
Шальную, в воздух брошенную пулю.

Голос у незнакомца еще больше охрип и потускнел. Он читал без выражения, словно говорил о пустячных вещах. И вместе с тем у Алеси было такое ощущение, что все слова только оболочка, в которую, как в подарочную коробочку, завернут смысл внутреннего мира этого человека.

Он не ловил обид, не помнил зла.
Дыханье слито с домом в белом ритме
Пустыня чердака его спасла
И верила в вечерние молитвы

А еще… совершенная пустота во взгляде, неподвижность падения в пропасть, замершая секунда, приотворившая пределы вечности. Алесе стало немного не по себе. Как и любому принципиальному оптимисту при встрече с таким же харизматичным пессимистом. Только… черно-белое видение мира, интерпретированное на бумагу, составляло лишь часть ее личности. А мрачность незнакомца была целостной и постоянной.

Ему ответом пыль и стон шагов,
Бродили сны в кошмаре полосатом.
И плакал гриф, без видимых оков
На крепкой привязи чердачного каната.

Такого душевного единения автора и созданного им героя Алесе наблюдать не доводилось. На чердаке умирал не черный гриф, а незнакомец. Ненужные облетевшие перья устилали грязный пол, хриплый крик превратился в приглушенный стон. Эмоции перехлестнули искусственно возведенный каменный мол и потекли по щекам солоноватыми каплями.

Ты мне ответь, чему равна пустыня
И сколько слов ты небу не сказал?
Чердак махровый в лохмах паутины…
Ты проповедовал и вместе с тем прощал.

— Неужели все художники так впечатлительны? — Он смущенно кашлянул. – Если я чем-то вас обидел, извините.
— Стих… такой… странный… — Подходящее определение Алеся подбирала долго, незнакомец терпеливо ждал.
— Да нет, — он вытряхнул из пачки сигарету, но прикуривать не стал, крутил между пальцами, — это рисунок у вас… особенный.
— Стих… вы сами… — Алеся замялась, слово «написали» у нее прочно ассоциировалась с живописью, — сочинили.
— Да нет, — он выкинул поломанную папиросу, отряхнул ладони, — читал где-то.
— Врешь, — от такой откровенной лжи Алеся забыла про вежливость и перешла на ты.
— Может, и вру, — не стал отпираться он, — Меня Андреем зовут. Пройдемся по городу в поисках новой темы для творчества?
Приглашение прозвучало необычно, и Алеся согласилась. Андрей сунул под мышку ее этюдник, и началась прогулка. Хорошо, что в тот день девушка обула ботинки на платформе, иначе на каблуках она бы столько не выходила. Они шли без цели, сворачивая с одной улицы на другую, не останавливаясь. Бежевая куртка Алеси промокла, но она даже не заикнулась о том, чтобы отдохнуть и подсушиться в каком-нибудь кафе. Есть не хотелось, зато хотелось вечно идти рядом с этим странным, немного угрюмым человеком и слушать его стихи.
Глубокой ночью, почти под утро, Андрей проводил Алесю до дома, до открытия метро оставалось часа полтора. А в начале девятого он снова был у ее подъезда. На третий день знакомства Алеся получила предложение руки и сердца с немедленной реализацией предложенного. Не было ни пышного букета из алых, опрысканных водой, имитирующей росу, роз. Ни бархатной коробочки с колечком, сверкающим от огонька свечи в романтическом полумраке Ни дорогого ужина из перемороженных ресторанных морепродуктов. Был сумрачный взгляд исподлобья и отчаянная фраза: «Или ты, или никто».
Белое платье, воздушная фата, стягивание зубами кружевной подвязки, бросание потрепанного букетика, не вяжущий лыка тамада, разбивание бокалов с шампанским, хрустящий под ногами и даже за воротником рис, слипшиеся карамельки, развевающиеся ленты на машинах, вычурно-постановочная фотосъемка, приевшиеся слащавые лица старых и новых родственников — вся эта обывательщина обошла молодоженов стороной. Андрей и Алеся в загс отправились в джинсах, церемония заняла от силы минут пять: объявили, поздравили, вручили паспорта со штампами. По дороге домой Алеся удивлялась: как все быстро произошло, и положенного срока ждать не пришлось. Андрей нехотя раскололся: символическая взятка заведующей, дорогие конфеты, коньяк, конверт, и их без проволочек расписали в обеденный перерыв на третий день знакомства.
Надо отдать должное: новоявленный супруг профессионально накапал валерьянки для Алеськиных родителей и, пока те переваривали новость, успел смотаться в ближайший супермаркет за продуктами для торжественного семейного ужина и цветами для тещи. В тот же вечер Алеся, на скорую руку покидав в сумку вещи первой необходимости, переехала к мужу. А в шесть утра не выспавшиеся молодожены уже отправились в вояж. Андрей взял неделю за свой счет.
Расстояние до шелковистого песочка и ласковых морских волн, обычно одолеваемое за двое суток на скором поезде, они проехали всего за восемь часов, и это с прохождением таможни, очередями на заправках и вынужденными остановками. Стрелка спидометра вибрировала возле отметки двести, первую сотню километров Алеся проехала с плотно зажмуренными глазами, дрожа от страха и красочно представляя вариации своей безвременной кончины в расцвете лет. Потом бояться надоело, она развеселилась и стала получать удовольствие от скоростной езды.
За шесть суток они объехали все курортные центры, позагорали на всех пляжах и дважды покатались на теплоходе. Таких насыщенных каникул у Алеси никогда не было. Богатый на впечатления день, купание в море на закате, ночной переезд на новое место и морские ванны на рассвете. К концу медовой недели Алеся валилась с ног от усталости и поражалась нечеловеческой бодрости и выносливости Андрея.
Всю обратную дорогу она проспала крепко и без сновидений, и долго не могла понять, зачем муж так настойчиво пытается ее разбудить. Оказалось, они остановились возле милого придорожного ресторанчика, и Андрей предлагает отметить десять дней, минувшие с первой встречи в старом дворике, неделю с момента регистрации и четверть часа, как закончилось их свадебное путешествие.

Все, что было прежде, поросло быльем,
Под крылом надежды мы построим дом.
Мы накроем крышу черепицей красной,
Чтобы вечно жило в нашем доме счастье.

Андрей часто напевал такие незамысловатые куплеты под гитару. Играл он не особенно хорошо, но толково и быстро подбирал мелодии на слух, и голос был неплохой. Алеся не единожды пыталась обратить супруга на путь истинный, то есть советовала ему податься в музыканты-исполнители.
— А что, — изобретала она новые аргументы, — сейчас авторская песня снова популярность набирает. А стихи у тебя замечательные.
— Да уж, — смеялся Андрей, — бард Прохоров! Звучит? Прошу любить и жаловать… лучше, конечно, деньгами. Или круче обозваться скальдом?
— Нет, скальды пели оды богам и славили бессмертных героев, — Алеся не заметила подвоха, — а вот звание «миннезингер» тебе бы подошло больше.
— Конечно, — Прохоров состроил патетическое выражение лица, — нет ничего превыше рыцарской любви, и наша участь поклоняться милой даме, и на турнирах быть в доспехах и панаме, и громыхать… гитарой под балконом.
— Дурак!..
— Милая, две творческие личности днем под одной крышей, да еще ночью постоянно перетягивающие на себя одеяло…
Реакция у Андрея была отменная: запущенную в него баночку белил, хорошо, что закрытую, поймал, поинтересовался невозмутимо:
— Углем тоже кидаться будешь?
— Нет, его у меня очень мало. — Алеся спокойно повернулась к мольберту.
— Тогда я тебя оставляю, — бросил Андрей величественно, поставил баночку на подоконник и вышел в прихожую.
— Поздно будешь? — Алеся выглянула из двери, выгибаясь как кошечка. – Я тогда к твоему приходу запеканку творожную сделаю.
— Не надо, — Прохоров энергично замотал головой. — Мы еще после твоих картошин фаршированных духовку не отчистили.
— Была бы честь предложена, — Алеся надула губки, но все же охотно подставила щечку для поцелуя.
Андрей уходил рано, приходил поздно. Работал на подряде в двух таксистских конторах, иногда участвовал в ночных гонках. С маршрутами не привередничали: прямой скоростной — по проспекту, продолжительный — наматывание кругов по кольцевой, адресный — из точки А в пункт В по определенным улицам. Как разнообразие: ограниченный объем бензина (один литр) и зафиксированная педаль тормоза — для законченных психов. Или присутствие пассажира в салоне и включенный диктофон — потом подсчитывали, сколько раз и какими словами тот орал. Гоняли на деньги, ставки были разные, но Андрей часто срывал крупные выигрыши. Глупцы, желавшие обойти Прохорова, не переводились. Потом зло матерились на дорожное покрытие, на мнимые неполадки в машине и вытаскивали бумажники. За то, чтобы «сделать знаменитость», приходилось платить, и не единожды.
Алеся, когда узнала о ночных забавах, закатила такой скандал, что и врагу кровному не пожелаешь. Посуду, правда, не била, зато супруга отчихвостила по полной программе. Гневный монолог закончила совершенно неожиданно:
— Ну хочется тебе нервы пощекотать — в казино сходи. В рулетку поиграй…
— В русскую? — ляпнул сдуру Андрей и тут же прикусил язык. Но было поздно: любимая завелась по новой.
Прохоров отважился подать голос, только когда запас ругательств и неприятных сравнений иссяк, а девушка приступила к жалобным причитаниям.
— Пойми, дело здесь даже не в выигрыше. Ты себя испытываешь: можешь или слабак. Тем более что все только от тебя зависит. А когда первым приходишь, столько ощущений, что… А азартные игры — это баловство для всякой шушеры…
Андрей так и не понял, убедил ли он тогда Алесю, но больше воспитательных и вразумительных разговоров она не заводила. Правда, без него спать тоже не ложилась. Во сколько бы он не пришел, стояла за мольбертом или сидела с этюдником в кресле и рисовала обнаженные холодным ветром деревья, разбитые купола церквей, каменные ограды с витиеватыми решетками, застывшую в прыжке дикую кошку, пронзенную стрелой.
То ли от работы, то ли от переживаний, но в глазах Алеси поселилась какая-то неизбывная тоска. Хотя веселье по-прежнему било ключом. Она сделала две персональных выставки, провела презентацию, выпустила фотоальбом своих работ. О молодой прогрессивной художнице заговорили, появились поклонники ее творческого стиля, желающие приобрести несколько «холстов». От таких предложений Алеся вежливо отказывалась: она не могла обменять на деньги часть самой себя. Хотя порой писала на заказ, даже для одного издательства оформила несколько книжек.
Когда Андрей проиграл гонку Кольке Крученому и влетел на приличные бабки, Алеся (она узнала про долг случайно — подняла телефонную трубку спаренного аппарата и стала свидетельницей неприятного для супруга разговора) продала одиннадцать своих картин и молча вручила нужную сумму мужу, даже не взяв с него обещания больше не гонять.

Если любишь, то все простишь,
Если веришь, то все поймешь.
Не сердись на меня, малыш,
Твои слезы мне острый нож .
Ты исправишь мою судьбу,
На ладони из линий крест
Я безумно тебя люблю…

Когда человек очень хочет жить
– медицина бессильна!
А если он еще хочет хорошо жить,
то бессильно даже законодательство!
Народная мудрость.

От никотиновой завесы в операторской топор повесился бы сам, без посторонней помощи. Но такая атмосфера была привычна для бравых тружеников штатива и объектива. Свободные от работы операторы спокойно дымили, щедро разбавляли кипятком из похрюкивающего кулера неаппетитные слипшиеся комки быстрорастворимой вермишели и картофельного пюре, размешивали в больших кружках подозрительную смесь коричневого порошка, сахара и непонятного чего. Бесшумно перемигивались лампочки подзарядных устройств, на пределе шепота бубнил телевизор, вяло крякала мышка в руках дежурного на выдаче. Не было слышно ни пошловатых анекдотов, ни нецензурщины в адрес неумех корреспондентов, ни юморных случаев, произошедших на съемках.
— Глухо и мрачно. — Дима вяло качался на стуле.
— Ты это к чему? — Олег уже минут двадцать развязывал паутину микрофонного шнура, сквозь зубы чехвостя журналисток с очумелыми ручками, которые, не успеешь аккумулятор сменить, уже вывязали из идеально сложенного провода две сотни прочнейших морских узлов.
— Да ко всему вместе взятому. — Дима едва успел ухватиться за край стола, чтобы не упасть. — Ромка-то… нормальный парень был, вполне компанейский. Жалко его как-то.
— Ну да. — Саня крутил в ладонях пластиковый стаканчик из-под автоматного кофе. — Сколько вы с ним пива на пару выхлебали — хватило бы крупногабаритный бассейн заполнить.
— Мог с нами ходить в стекляшку, — Козин устало облокотился на спинку стула.
— Мерси, предпочитаю водочку. — Смятый стакан ударился об угол мусорки, отскочил и шмякнулся на пол. – Тьфу, промазал.
— Да и Серов тоже ничего был. — Игорь методично вычерчивал на листе бумаги идеально ровные четырехгранные объемные кресты и квадраты. — Помните, как он за камеру проставился?
— Ага, почти двое суток гудели. — Егор с выдачи повернулся к принтеру, подцепил медленно выползающий листок с расписанием выездов. — Да и халтурки он классные подкидывал.
— А Андрюха по полтора часа людей не морозил и под дождем не мочил. — Виктор со съемки вернулся насквозь промокший и оттого ужасно злой и на диспетчера Триошку, не умеющую грамотно распределить машины, забирающие и отвозящие съемочные группы, и на бестолковых водителей, которые по пять раз перезванивают уточнить адрес и все равно долго и упорно кружат по невесть каким дворам и переулкам.
— Он вообще ездил, как бешеный. — Антон с интересом рассматривал теснящиеся на столике чашки — чистых просто не существовало в природе. Повздыхав, сгреб, сколько в руках уместилось, и отправился мыть. Ради вожделенного ягодного чая можно прополоскать и полдесятка кружек. С одной тащиться к раковине не рационально.
— Это еще мягко сказано, — хмыкнул Женя, — один раз на какой-то районный праздник опаздывали, а там, в начале, шишка из министерства торжественную речь произносит. До города, где мероприятие намечалось, километров сто семьдесят, то есть часа полтора-два езды. До начала церемонии меньше часа.
— Вовремя приехали?
— Хо! Еще кофе успели выпить, чтобы нервишки успокоить после такой гонки. — Женя выщелкнул сигарету из пачки. — Прохоров больше ста восьмидесяти из нашего фирменного ведра на колесиках выжал.
— Впрочем, и девочка эта… Ленка… тоже стервозой не была. — На языке операторов так назывались капризные элитные журналистки, которые сами не знали чего хотели, постоянно опаздывали на съемки, цедили указания, словно делали одолжение. И творили еще массу неприятных вещей: заставляли после каждого дубля показывать, как они смотрятся в кадре, вынуждали с тяжелой камерой на плече нарезать круги, чтобы найти укромный уголок, где ветер не растреплет прическу. Никогда не выставляли и даже вообще частенько забывали кассеты, и очень удивлялись, если у оператора не оказывалось запасной «для непредвиденных обстоятельств».
— Еще и бутербродами с сыром угощала, — кивнул техник Федя.
— А ведь с каждым могла такая хрень произойти. — Больше ни один крест или квадрат на лист не вписывался, и Игорь сердито скомкал бумагу.
— Знать бы, что с ними случилось… — Олег сложил провод, надел специальную прищепку.
— Куда там, Броль городскую ментовку на уши поставил, даже областных раскочегарил. На сорок километров от города все дороги и тропинки прочесали. И пусто, — Витька говорил со знанием дела. Именно он ездил с генеральным, а позже и с журналистками, по кабинетам, фиксируя на пленку все разговоры. Польза тройная: во-первых, готовый материал для сериальной программы «Своих
в беде не бросаем и делаем все возможное», во-вторых, перед телекамерой все чиновники моментально становятся очень внимательными и ласковыми, как же, имидж, и, в-третьих, от видеодоказательств потом не отвертишься, придется выполнять каждое свое обещание.
— Что? Совсем? Такого быть не может. — Николай сбегал в ближайшую кулинарию и теперь угощался разогретыми в микроволновке пирожками. — Даже если их съели, что-то должно было остаться. Машину ведь не пережуешь. Тем более от такого старья изжога приключится. Да и угонщики на такое не позарятся.
— В том-то и дело! Ни следов, ни свидетелей! И версий никаких!
— Чертовщина какая-то! — Егор глянул на часы в уголке экрана. — Олег, ты уже пять минут как должен быть на съемке. Игорь, ты тоже выходи. А то опять Триоша гавкать примется.

***

Сначала Аленке показалось, что она сошла с ума, потом — что от голода начались галлюцинации. А что еще она должна была подумать, увидев на вторые сутки блуждания по лесу идущего им навстречу ребенка. Испуганным мальчик не выглядел, наоборот, приветливо размахивал руками. Только одет странно: длинная серая рубаха до колен, поверх наброшен тулуп, вернее, бурый меховой плащ без рукавов, но с большими прорезями по бокам, вместо пояса — плетеная веревка, на ногах что-то вроде кожаных гольфов. Светлые волосы до плеч, поперек лба — ременная косица.
Роман рванулся вперед — пару десятков шагов, что отделяли телевизионщиков от мальчишки, оператор пробежал за считанные секунды, не обращая внимания на увесистый кофр с камерой. Мальчонка рефлекторно дернулся, но из цепких рук Романа не особо и вырвешься.
— Ты откуда? Из какой деревни? Где живешь? На даче? Родители где? Как сюда попал? Взрослые есть? — Роман тряс паренька за плечи.
— Рома! Ты что делаешь?!
— Свихнулся?! Отпусти его?!
Аленка и Прохоров подоспели почти одновременно. Водитель едва оторвал оператора от ребенка. Девушка стала гладить мальчика по волосам, чтобы хоть немного успокоить.
Вигарь от изумления позабыл все наставления Грана. Он впервой видел таких людей чудных: изъясняются дивно, а делают и вовсе непотребство. Не приветив, как надлежит, хватают ни с того ни с сего, зла-то им он покуда не сделал. Коли ж угадали в нем шпыня, чего не пытали, а выпустили. Один и вовсе на своего кинулся, а второй тетешкаться стал, будто он, Вигарь, несмышленыш.
— Скажи нам, пожалуйста, откуда ты пришел? – ласково спросил Прохоров, приседая перед мальчиком на корточки. Вигарь с любопытством разглядывал незнакомца. Из всего сказано он уяснил только последнее словцо, уж очень оно схоже было с привычным «пришедл». Прохоров медленно и терпеливо повторил.
— Ты не понимаешь, что он говорит? — Владик правильно расшифровал взгляд мальчишки. Вигарь на всякий случай пожал плечами: словеса вроде и не иноземные, но разумению не поддаются.
Попробовали найти общий язык. Владик задал несколько вопросов поанглийски, потом по-немецки и развел руками. Эстафету перехватил Прохоров, в школе он учил французский, синтаксис, фонетика и лингвистика из памяти благополучно выветрились, но простейшие стандартные фразы кое-как вырисовывались. Роман сформулировал нечто на дикой смеси польскобелорусского языка. Невера тоже проявил частицы таланта полиглота, на чистейшем украинском он, весьма гордый собой, произнес: «Скільки звідсіля до збудованя?»
«Точно гости фряжские и бают не по-нашенски», — рассуждал меж тем Вигарь.
— Исполать, — вдруг отчетливо произнесла Аленка, продолжая машинально водить рукой. Мальчишка встрепенулся, отодвинулся, глянул пристально. – Не бехом гарипы. Не вждати съважати.
Вигарь приободрился, заулыбался.
— Кой блажите? — Нужные слова припоминались не сразу. Все-таки специально древний славянский язык она не учила, хотя и интересовалась дохристианской историей, то есть славянским бытом и мифологией. Фрагменты летописей, попадавшиеся Аленке на глаза, были написаны преимущественно на старорусском. Единственным источником знаний стал небольшой, всего двадцать страниц, словарик, случайно обнаруженный в Интернете и скачанный без регистрации. Прочитала она его за один вечер, больше из филологической любознательности. Потом иногда пролистывала, если желала добавить в свои стихи элемент древнеславянского колорита.
“Ой, клюкавы вой!” – мысленно восхитился шпынь хитростью вопрошающего. И как только додумался проверить? Давно ведомо, что ратные люди требы Перуну приносят, селищанцы Рода почитают, гости сыто наземь плещут для Радигоста, охотники Деване потроха оставляют, чародеи да знахари о милости Срече кланяются, кто живность растит — Велесу бороду завивают, кто хлеба сеет — Живу щедро одаривают, кузнецы во славу Сварога огонь жертвенный жгут. Еще мирный люд почитает Карачуна, Ярилу, Купалу, Ладу, Макошь. Для порядку кладут малость снеди полевикам да межникам, лешему да озернику, берегиням да домовым, амбарникам да овинникам, банников и тех третьим паром ублажают. И лишь тати Переплута чтят.
Таится Вигарь не стал, все ж три весны у Перуновых огней грелся, но и всей правды не открыл. Перстами в небо указал, затем вид сделал будто лук натягивает, а как сорвалась с незримой тетивы стрела, ногами затопал.
— Перуне? — догадалась Аленка, мальчик согласно кивнул. Обрадовавшись, что ребенок ее понимает и даже отвечает, журналистка решилась на довольно-таки щекотливый вопрос: — Отнуду не рех?
Лицо парнишки окаменело, в глазах заплескалась дикая звериная злость. Вигарь вдруг восхотел поведать этому человеку с добрым голосом и про славную жизнь в селище, и про свои ловы, и про Ладино древо, и про черное пепелище. Отрок мнил, что ежели един раз отважится он молвить как было, то снова болтать будет. Но гнал Вигарь от себя воспоминания черные, вот и ныне шуйцу на выю положил и покрутил головою.
— Немко? — Стрелова не была уверена, правильно ли она использовала слово. Мальчик скривился, потеребил себя за уши, пошевелил губами и снова рукой коснулся шеи.
Корреспондентка поняла так, что у мальчика болит горло, но как это перевести это на старославянский не знала. Меж тем мужчины, молча и внимательно наблюдавшие своеобразный диалог, окончательно потеряли терпение.
— О чем ты его спрашивала? Что за язык такой? — Репортерская дотошность у Владика победила желудочные спазмы.
— Узнай у него, где мы очутились? Как выйти к людям? — Лингвистические нюансы Роману были по барабану. Оператор был во власти примитивных инстинктов: поесть, согреться и выспаться.
— Почему ребенок один по чащобе шляется? — Прохоров терзался нехорошими подозрениями.
Невера солидарно зашмыгал носом. Более-менее достоверно ответить Аленка могла только Владику.
— Старославянский, наверное. Но я всего десятка четыре слов знаю. Случайно с языка слетело, как будто по наитию.
— Аленочка, милая, но хоть как-нибудь… — Роман был готов не просто упасть на колени, а страстно на них ползать.
— Иде… — Аленка запнулась, как будет «дом», «родители» и «жилье» она забыла. — Иде род?
Мальчик поднял очи вгору. «Елки зеленые! – спохватилась Алена: — Род это же один из богов!»
— Иде бачко?
Снова тоскливый взгляд вверх.
Девушка лихорадочно перебирала запомнившиеся понятия: баса — наряд, гудец — музыкант, заспа — крупа, гбеж — поворот, вечор — вчера, желды — травы, ослоп —жердь, мрежа — сеть, слана — иней, насад — судно, купина —
куст, лагвица — чаша, короста — гроб, беседа — лавка, дроль — любимый, кметь — воин, базыга — вообще какое-то заковыристое ругательство. Аленка от отчаяния прикусила губы до крови и даже не почувствовала боли. И вдруг снизошло, словно величайшая милость:
— Бехом алчба. Вждати отепла. Бяше наю вожь.— Журналистка догадывалась, что она говорит не совсем правильно, путает времена и склонения, но сейчас было не до грамматических тонкостей.
Вигарь насторожился: все же чужаков невесть каким ветром занесло, лишь один чуток по-людски глаголет, а прочие гегечут да шипят, аки гусаки щипаные. Но тут же расправил плечи: от острых глаз опытного охотника трем мужикам за купинами нипошто не утаится. Особливо ежели дышать да ерзать так громко, что ветки колышутся. Диковинно только, что прочие путники их не приметили.
Мальчик несколько секунд стоял, будто размышляя, потом правой рукой повел в сторону леса за своей спиной, а левой поманил телевизионщиков.
— Он нас отведет! — радостно крикнула Аленка.
Все приободрились. Замаячившие в ближайшей перспективе отдых, горячая еда и сладкий сон в теплой постельке притупили остатки осторожности и недоверия даже у Прохорова. С версту они протопали в очень бодром темпе.
— Ленка, спроси пацана: скоро придем? — Роман явно запыхался.
— Голомя паки? — неуверенно произнесла девушка. Парнишка обернулся, отрицательно помотал головой. Он шагал абсолютно бесшумно и легко, казалось, стегучие ветки, колючки, цепляющие одежду, скользкие моховые проплешины, хлипкие сухостоины сами разбегаются с его пути и словно по волшебству вырастают перед съемочной группой.
Вигарь снова глянул через плечо на своих неудалых попутчиков и пошел медленнее. «И что за люд сякый? — не переставал удивляться тать. — Борзо ристать не могут, шумят непотребно. Баба непраздная и то тише по варгане высохшей пройдет. Да и прут напролом, немало не сторожатся. И по бокам не глядят, как по своей избе расхаживают. И ни меча, ни ножа завалящего ни у одного не видно. Прячут, что ль? А случись напасть, откуда доставать станут? Из чпага?».
Вот и переломанная нарочно веточка. И верно, доброе место для засады: полянка невеликая, а вокруг верес густо разросся.
— Определенно, сегодня день нежданных встреч, — пробормотала Аленка, — сначала ребенок, а теперь вот мужики из чащи посыпались.
Когда в жизни наступала черная полоса, у нее просыпалось чувство юмора аналогичной цветовой раскраски. А сейчас тоненький голосок интуиции вопил, что от полутора десятков, так на глазок определила девушка, бородатых и вооруженных, кто мечом, а кто и топором, мужчин ничего хорошего не светит.
— Похоже, кого-то ждали… с распростертыми объятиями, а мы приперлися, — Владик с неподдельным интересом разглядывал новоприбывших. Мужики с разбойничьими физиономиями слитно выломились из кустов и… тоже замерли в нерешительности.
Комментарий Неверы оригинальностью не отличался: «И-и-и-ец!». То ли он хотел воспроизвести крик добродушного ослика, то ли название милого пушистого зверька.
— Люди, мы тут заплутали маленько. Нам бы к шоссе… — начал переговоры Прохоров. Он держался и говорил очень спокойно, даже с какой-то церемонной радостью, хотя градус удивления и недоумения явно зашкаливал.
Роман прокручивал ситуацию молча. За пару лет совместных съемок со Аленкой он потаскался по разным историческим, костюмированным, средневековым и рыцарским фестивалям и навидался «придурков» всех мастей, а как иначе обозвать тех, кто по жаре таскает пуды железа да размахивает до потери пульса длинными ножиками? Консервные коробки на себя напяливали люди разного возраста, от пятнадцати и старше. Среди нескольких десятков обязательно находилось двое, ну, максимум трое, которые щеголяли колоритными специально отращенными бородами. У прочих — бритые подбородки или проявившаяся щетина, если фест многодневный, а похмельный синдром или привычка к электрической бритве оказываются сильнее гигиенической или эстетической потребности. У этих же типов растительность, как на заказ, ртов не видно. Да и шмотки стильные, эпоха точно выдержана, ни молний, ни пуговиц, ни прочих примет цивилизации, которые постоянно лезут в кадр. Спецом по древней одежде Роман себя не считал, но, наслушавшись интервью с мастерами-реконструкторами, кое в чем стал разбираться. И снова этот непонятный язык.
— Иде гобино охабитесте отай? Повъдъте во болого, живота брезеть. — В говорившем сразу чувствовался начальник, сильный и уверенный вожак волчьей стаи.
У Прохорова по спине пробежал холодок. Не игрой, ни показушностью здесь и не пахло. Пока было еще не совсем ясно, во что они вляпались, но клинки в руках этой шайки-лейки не были затупленными или тренировочными.
— Лен? — одними губами шепнул он Аленке.
— Я не знаю, — так же тихо ответила та, — где… тайна… потом что-то вроде хорошо… и жизнь.
— Хреновый из тебя синхронист-переводчик, — зло заметил Роман. – Ну объясни им как-нибудь.
— Вждохом грясти до… наю… град. Вждахом налести… башно… ой, то есть брашно… — Журналистка окончательно запуталась и замолчала.
— Изплать. Не бегом грипом. Не ждати свежати, — с огромными погрешностями Влад воспроизвел Аленкино приветствие на новом языке.
Старший в ватажке поблажливо хохотнул:
— Гости?
Вот, стало быть, и обмолвились. А то стоят, очи вылупили, за оружье не схватились, на колени бухаться тоже стали. Гран даже растерялся, а уж он-то разного люда повидал да поспрошал.
— Гости! Гости! Мы гости! — услышав знакомое слово, Невера захихикал и заорал, словно вырвавшийся на волю сумасшедший или сбежавший с уроков школяр. Наконец-то все так хорошо разрешилось, сейчас их покормят, покажут маршрут, может, даже проводят. Им-то после блужданий лесных не до смеха, а эти время нашли шутить да разыгрывать. — Гости!
— Заткнись!
Влад и Алена крикнули одновременно. Только тупой самодовольный индюк, вроде Неверы мог до сих пор не просечь ситуацию. Лесные мужики ликующе оскалились и, ловко поигрывая да помахивая своими рабочими инструментами, двинулись на сближение.
— А как же накормить, напоить, спать уложить? В баньке попарить? — плачущим голосом осведомился Влад, обшаривая глазами полянку в поисках камня поувесистей или какой-нибудь палки.
— Будет тебе такая банька, что костей по полкам не соберешь. — Прохоров незаметно снял рычажок блокировки с ножек штатива.
Невера втянул голову в плечи и по-заячьи заверещал — за куриную глупость Ромкан, точно разобравшейся в положении дел, угостил его локтем в бок. Оператор повел рукой, скидывая лямки кофра, аккуратно поставил его на землю и ногой задвинул под ближайший куст. Вигарь проследил за его манипуляциями и тотчас нырнул в кустарник, чтобы окольно добраться до вожделенной добычи. Выпрямляясь, оператор подхватил кинутый Прохоровым пакет.
— Владь! Попробуем их придержать, а ты хватай Ленку и ходу! — Прохоров наступил на нижние перекрестье ремней, приготовился, чтобы одним рывком поднять штатив в полную высоту. Так он подлиней разбойничьих железок будет.
А шпыни откровенно издевались. Пятерым неоружным против них нипочем не выстоять, тем более промеж них лишь двое, коли по внешности судить, могут серьезный отпор дать. Ну, отроки поупрямятся чуток, а последний, неказистый мужичонка, уже и лапки сложил.
Роман четко осознавал, что бежать некуда, да и эти зубоскалы наверняка отловят их быстрее, чем второе дыхание откроется. Договорились бы как-нибудь, Аленка ж немного кумекает по ихнему, если бы один мудозвон хевро не разинул. Сдаться добровольно в плен — тоже вариант. Но по глазам бешеным да рожам неумытым видно: военный кодекс эти твари не читали, да и щадить не станут, а в методах ведения допроса они, похоже, смыслят больше, чем братки из памятных
девяностых. Мигом склонят к любому сотрудничеству. Хочешь не хочешь,

Боксера может обидеть каждый,

но не каждый успеет извиниться.

Народная мудрость.

​— Сергей Петрович, тут проблема нарисовалась! — Верочка, сегодня отвечающая за формирование вечернего выпуска новостей, без стука ворвалась в кабинет генерального.

​Броль, только что имевший долгую и непродуктивную беседу с начальником областного отделения милиции, был, мягко говоря, не в настроении. В течение четырех часов он пылко и сладкоречиво пытался стимулировать поиски своих работников и, увы, не преуспел. На благородные фразы о великом искусстве телевизионной журналистики подполковник с четко обозначенным брюшком понимающе кивал. В ответ на призыв к человеколюбию представитель местного правопорядка искренне посочувствовал. Директор телеканала перешел к решительным аргументам: нарочно понизив голос, он поведал, где кто и как может отметить служебные заслуги перед отечеством. Причем подробно и не жалея красочных деталей расписал оба варианта: в случае положительного и отрицательного исхода событий. И добавил совсем откровенно, но с элементами уважением: «Выбирайте, кем хотите быть: майором или полковником?». Угроза пересчета погонных звездочек действия не возымела.

​Милицейский чин с заковыристым отчеством то ли Артурович, то ли Артемович, вдохновенно стал жаловаться на массовый рост преступности, на нехватку сотрудников, на неблагородное дело риска, на непонимание сограждан и еще на многое. Под конец проникновенной речи энтузиазм подполковника возрос до пламенности трибунного оратора. Броль внимал, он весьма уважал людей, владеющих словом и умеющих правильно его использовать. Красноречие начальника областного масштаба превысило лимит в четверть часа, и Сергей Петрович подумал, что погоны этот тип носит не зря. На двадцать первой минуте Броль пришел к выводу, что без внеочередного поощрения такой талант долго не останется.

​Когда электронные циферки в мобильнике сигнализировали, что истекает двадцать девятая минута пламенной речи, генеральный директор решил непременно пригласить разговорчивого служаку на прямой эфир. Как раз намечалась программка об организованной преступности и коррупции в правоохранительных органах. Если этот подполковник на вопросы ведущего будет отвечать хотя бы вполовину так же хорошо, как сейчас, то Броль готов был поспорить на свое кресло: расчувствовавшиеся телезрители скинутся всем миром по сотне на бедность каждому из отъявленных взяточников. А еще как бы мимоходом Сергей Петрович уяснил для себя один важный момент: дела лучше делать с высокими чинами, которых легче всего иметь в друзьях близких. Потому что чем ниже по служебной лестнице, тем больше гонору. А самый несговорчивый и неподкупный работник — – это тетенька-вахтер.

​Подполковник перевел дыхание, заслуженных аплодисментов не дождался и вежливо попытался выпроводить гендиректора под предлогом неотложной работы. Однако не на того нарвался. Сергей Петрович взял слово. Это был настоящий мастер-класс. Николай Артурович или Артемович (неудобно, хоть ты визитку читай) откровенно заслушался выступлением профессионала. Милиционер настолько проникся, что даже обязался принять меры. Интуиция подсказала Сергею Петровичу две вещи: первое, верить этим обещаниям не стоит, и второе, большего он все равно не добьется. Оставил для порядка свои координаты и копии материалов по делу и с облегчением распрощался с подполковником. ​

​В родной кабинет Сергей Петрович вернулся вымотанный как грелка, с мясом выдранная из цепких зубов Тузика. Агрессивность, поднакопившаяся в двух пробках, также искала выхода, но на Верочке не отыграешься. Эта восходящая прима локальной тележурналистики со стервозным характером способна закатить истерику в самый неподходящий момент. А за ее хрупкими плечиками грозно фигурирует тень любовника-чиновника из верхушки городской администрации.

​— Что произошло, солнышко? — Сергей Петрович расплылся в приторно-слащавой улыбке.

​— В плане выпуска обозначена стержневая тема — антиреклама. Еще в среду был подготовлен список компаний и фирм, которые проигнорировали наше приглашение к сотрудничеству и разместили свои ролики на других телеканалах. Специально для этого корректировали тематику недельных новостей. И? – Верочка вопросительно изогнула бровку.

​— И? – скопировал гримасу Броль.

​— И никто не удосужился сделать итоговый сюжет! — Если бы Никитина еще повысила голос, то генеральному пришлось бы зажимать уши.

​— Ласточка моя, нерадивым устроим выговор. Премии лишим. — Сергей Петрович лелеял надежду отделаться малой жертвой.

​— Меня не волнуют меры возмездия. Мне важно, чтобы в эфире был главный сюжет дня.

​Броль украдкой покосился на настенные ходики со смеющейся мордочкой – подарок от коллег любимому шефу. За два часа и сорок семь минут ничего хорошего не снимешь и не смонтируешь. А этот бюрократ властьимущий всегда чувствительно относится к карьере своей милой девочки и слишком близко к сердцу принимает все ее успехи, неудачи и особенно жалобы, к тому же он четвертый соучредитель канала. Первый — сам Броль, второй — глава исполкома, а третий – начальник частного охранного предприятия.

​Сергей Петрович откровенно затосковал, но спасение пришло неожиданно. Дверь кабинета приоткрылась и в щель просунулась лисья мордочка рыжей Светланы.

​— Веруська, — защебетала главный архивариус, — нашла! В прошлом году был сюжет у Стреловой, в котором она находила рекламные ляпы. Подходит идеально. Надо только в нужные места вставить недружественные логотипы.

​— Светочка, золотце, — зачирикала Вера и строго поглядела на генерального, — ты молодчина.

​ — Непременно поощрим, — Сергей Петрович лучился добродушием и оптимизмом, причем сила излучения возросла многократно, когда за девушками закрылась дверь.

​Броля даже не огорчил тот момент, что на работе придется задержаться и самолично посмотреть этот сюжет. Чтобы понапрасну не терять времени, владелец «КлассТВ» взялся изучать концепции нового сезона. Ровно в 20.00 Броль потыкал кнопочки пульта компактного телевизора. Главный сюжет шел сразу после улыбчивого приветствия Верочки.

​— Одним движением руки самый неходовой товар можно превратить в рекламный бренд года. — Видно, что к сюжету журналистка подошла творчески. Для стенд-апа Стрелова нарядилась в белую футболку и кепку, сплошь обклеенную этикетками различной продукции. А вокруг нее пестрым хороводом кружили логотипы недружелюбных фирм — тут уж графики постарались. — В правильно придуманном слогане каждое сказанное слово — чистая правда до последней буквы. Но все вместе они составляют бочку сладкого меда для покупателей. Пришло время выдаивать деготь.

​Любая женщина мечтает о такой же шикарной гриве, как у моделей, рекламирующих шампуни. Пышные, легкие, здоровые, блестящие. Плюс целые питательные комплексы: А, В, С, Д, Е и так далее по алфавиту. Для секущихся кончиков, для прямых и ломких прядей, для бараньих кудряшек, для облысения или от облысения. — Аленка в кадре энергично намыливала свою короткую стрижку. — Только вот уважаемые рекомендаторы забыли, что через кожу головы и особенно через волосы никаких обогащенных питательных веществ в организм не поступает. — Девушка окунула башку в красненький тазик, выпрямилась, отфыркиваясь. — Принимать их надо внутрь с едой или в виде пилюль, — корреспондентка поднесла к носу открытую бутылочку фруктового шампуня с непропорционально огромной наклейкой чужеродной организации, понюхала, выразительно облизнулась. – Пахнет вкусно, но несъедобно и совершенно не усваивается.

​— Разумница, хороший ход, — не удержался от похвалы Броль.

​Аленка бойко продолжала свои разоблачения.

​— За слова «натуральная косметика» леди, мамзели и миледи готовы переплачивать втрое. — Новый синхрон писался через зеркало. Журналистка сидела за туалетным столиком и проворно рисовала на своем личике боевую раскраску самого воинственного туземного племени. — Под силами природы подразумевается капелька экстракта алоэ или мяты, или вообще труха какого-нибудь лаврового листика и столько же натурального ароматизатора, выведеного искусственным путем. — Стрелова указательным пальцем чертила поперек лба синюю линию. Крупный план: два средних пальчика повозились в баночке с зелеными тенями и заскользили от крыльев носика по щечкам. — Все ингредиенты, создающие видимый эффект молодости и здоровья, перечислены на коробочке, но мы в погоне за красотой на такие мелочи внимания не обращаем. – К зеленоватым полосам на щеках добавились фиолетовые черточки.

​— Девяносто процентов от объема любого гигиенического средства составляет лаурилсульфат натрия. Его происхождение явно химическое. А единственное достоинство – пышная пена. Зато недостатков хоть отбавляй: сушит кожу, вызывает раздражение, может привести к аллергии. – Макияж дополнился вызывающими алыми кружочками. — В мыльных гелях присутствует скромная доля животных или растительных жиров, которые гордо именуют природными компонентами. И все? Возникает резонный вопрос: платить или не платить за изыски словесности на баночке? – Журналистка скорчила на камеру презабавную рожицу.

​Броль довольно хохотнул. ​

​— Все производители растительных масел жить не могут без двух волшебных слов: без холестерина. — – Действие сюжета переместилось на кухню с плотной дымовой завесой. — Они беззастенчиво пользуются почти суеверным страхом домохозяек перед загадочным холестерином. — Последнее слово девушка произнесла с задушевным подвыванием, при этом активно водила деревянной ложкой по дымящейся сковородке. — Весь фокус в том, что холестерин можно найти только в животных жирах. Так что, дорогие дамы, если вы используете в своих кулинарных шедеврах подсолнечное, оливковое, льняное или другое масло и совсем не добавляете свиное сало, то спите спокойно – холестериновая зависимость вам не грозит.

​Макронаезда на бутылку с золотистой жидкостью в исконном сюжете явно не было. Впрочем, доработка смотрелась нормально. И надпись в облачке тоже сильно не выделялась из общего стиля. Интересно, Верочка самолично стояла над графиками или, выдав распоряжение, кофейничала в корреспондентской?

​— Низкокалорийный творог — страшный сон диетологии. — На сей раз журналистка предстала перед телезрителями в огромном белом колпаке, который постоянно ей сползал на нос, и в полосатой тельняшке. В правой руке – столовый нож, в левой — большое сито. На кухонном столике живописно расположились банка с мукой, блюдце с яйцом и пизанская башня из трех стоящих друг на друге пачек творога. — Не надо возносить сие лакомство на пьедестал живота своего. В двухсотграммовой пачке творожка содержится не менее семи процентов жира. То есть примерно, пятнадцать грамм. — Аленка развернула одну упаковку, вытряхнула в миску белую массу, добавила сахара и стала сосредоточенно перетирать. — Сия норма гораздо выше диетической. Ведь суточная творожная доза для человека весом в шестьдесят кэгэ не должна превышать двадцати грамм. Так о какой низкокалорийности идет речь? — Стрелова продегустировала блюдо. — Сахарку бы еще подсыпать.

​Сергей Петрович удивлялся самому себе: как он мог пропустить такую жемчужину? Тексты доступны, остроумны. Голос приятный, говорит без всяких «э-э-э» и «а-а-а». Видео простое, но смотреть интересно. В кадре держится замечательно: в себе уверена, выглядит прекрасно, улыбается естественно. Да и фантазия у девчонки работает.

​— И, наконец, последний «рекламный» перл: моющее средство ото всех болезней и гриппа в придачу. Видите? На самом видном месте: «убивает вирус гриппа или калечит его морально». — Стрелова, в матроске с закатанными выше колен джинсами, сидела на уголке мойки и болтала ногами. Рядом угрожающе покачивалась гора грязной посуды. По наполненной водой раковине дрейфовали разноцветные пластиковые коробочки и баночки. Аленка время от времени щелчком топила одну из бутылочек. — Получается, обывателей снова обманули, ни на йоту при этом не солгав. Химическое составляющее разных чистящих и моющих средств удаляет бактерии с поверхности посуды, но до убийства дело не доходит. Хотя если как следует потереть тарелку, то вирус можно просто раздавать мочалкой, — журналистка проиллюстрировала свой рассказ и, проконтролировав чистоту посуды пальцем, закончила: — Что ж, будем смотреть рекламу по принципу: проверяй и не доверяй. – На экране замельтешили каскады печально знакомых Бролю логотипов. — Все равно ничего хорошего и полезного не предложат, зато щедро наобещают. Пути истины в рекламных дебрях искали для вас Алена Стрелова и Роман Чудаков. Удачи.

​— Э-эх, способная девочка. Будет из нее толк. — Сергей Петрович мысленно начал прикидывать: не пора ли дать молодой корреспондентке авторскую программу или перевести ее в категорию ведущих, пусть Верунчик от зависти ногти накладные кусает. Но тут же впал в расстроенные чувства, вспомнив, что восходящая звезда со значительными перспективами сгинула невесть куда.

​Затренькал внутренний телефон. Несколько секунд Броль колебался: то ли смахнуть его со стола, то ли, подчиняясь служебной необходимости, снять трубку. Выбрал последнее.

​— Сергей Петрович, вы видели, как мы вышли из положения? — размурлыкалась Веруська, точно кошка мартовская.— Вы оценили наш креативный подход?

​— Да. Молодцы. Ваш креативизм без награды не останется. Всем будет денежное премирование, и Стреловой тоже.

​— А ей-то за что? — удивилась Веруся. — Сюжет-то годичной давности.

​— Зато хорошо сделан, — — Броль решил проявить твердость. – От тебя, солнышко, все равно не убудет.

​— Вечно так, трудишься, стараешься, а медали другим на грудь вешаются, -— капризно заныла Никитина.

​— Лапочка, ты у меня превыше всех похвал, — выжал из себя комплимент генеральный. – Завтра отмечу твое усердие и находчивость на планерке, а после дам распоряжение бухгалтерии.

​— Сергей Петрович, вы замечательный начальник! — В Верочкином голосе заметно прибавилось теплоты и страсти. А традиционное «до свидание» она почти пропела.

​ Пристроив трубку на рычаг, Броль горестно подумал о всемирной несправедливости. Почему у него одновременно пропали два классных журналиста? Почему протеже самого Тимофеева коверкает половину звуков, а вторую просто-напросто не выговаривает? Почему редактор Семенова так не вовремя ушла в третий декрет? Почему опять нужно закупать картриджи и записные блокноты? Едят их корреспонденты, что ли? Почему спонсоров волоком затаскивать приходится? Почему только в «Серую вечеринку» рекламодатели охотно дают ролики? Почему у него так болит голова? Почему у него такие бестолковые помощники? Почему администратор сегодня пролил кофе на брюки приглашенного в студию замминистра? Броль вдруг с ужасом понял, что таких «почему» набирается все больше и больше. И если он не прекратит стенания, то они неподъемным грузом завалят его прямо в кресле.

​— Пора взять в руки себя и всех остальных. — Директор бросил взор на часы: начало одиннадцатого. – Нет, пожалуй, уже поздно. Возьму завтра.