Волк рысцой бежал по заснеженному лесу.
Снег с хрустом проглатывал аккуратные следы — зверь не крался и не старался быть совсем тихим. Это могло казаться беспечным — но самой большой опасностью сейчас было бы остаться в лесу до ночи, до времени, которым начинает править метель. В остальном же — охотники и другие напасти ему не грозили. Охота прошла удачно, даже очень — для такой-то зимы, но отняла много сил. Пора было возвращаться домой.
После забега за раненым оленем, наевшись вдоволь, он совсем скоро отделился от стаи, отыскивая оставленные им и только ему ведомые тропки.
Такой охоты ему хватало надолго — один раз вспомнить свое, волчье, насытившись мясом, чтобы потом без надобности сбиваться с лап зимовать на кореньях и другом съестном.
Он никогда не задерживался со стаей надолго. Приходил, уходил, и это было настолько привычно, что с годами становилось почти незаметно.
Волчья жизнь пробегала рядом, но мимо — волчьи свадьбы и борьба территорий, вой в ночи на ни в чем не повинную луну.
В целом, этот волк был точно таким же, как все остальные.
Так же сер, так же темноглаз, так же шерстист и клыкаст. Но было в нем что-то неуловимое, в последние годы из маленькой детали разросшейся до самого его существа.
Что-то, чему среди лесного зверья названия не было.
У животных нет привычки судить чужое. Их мысли ограничивались инстинктами, которые только последнее время советовали держаться от Волка поодаль. В остальном же, звери — не люди, и не задают вопросов подобных людским. Они смотрят, видят, но редко интересуются.
И чем быстрее Волк отходил от них после слаженной охоты, тем меньше взглядов на себе он ловил. Всем было все равно, а Волку было от этого чуточку спокойнее.
Теперь же он спешил домой. В этот зимний вечер сытому зверю нужно было только одно — тишина и тепло его логова. Однако, это была вовсе не сырая нора под корягами, и даже не пещера. И именно это было тем самым, что различало его с другими волками.
О чем думают люди, когда слышат слово Дом? Нечто квадратное, большое и с окнами. И дым откуда-то из крыши, непременно. В доме Волка были еще лестница на второй этаж, камин, много-много комнат и даже целая библиотека.
Никто не знал, откуда этот Дом взялся в лесной глуши. Здесь не было дорог, по которым бы катились чудные людские экипажи, не было шумных городов и даже маленьких поселений.
Этот кто-то, воздвигший здесь жилье на все свое старание и совесть, забрался удивительно далеко. Должно быть, захотел поселиться среди бесконечных свободных просторов, а потом… Ушел? Умер?
Но что до последнего, Волк не обнаружил нигде следов смерти. А уж эта дама своего присутствия не заметает — хотя за нее нередко это делают другие. Но здесь, вопреки, оставалось нетронутым спокойствие человеческого жилища.
Казалось, что человек оставил Дом только вчера — только мох, забравшийся до крыши, и тугие ветви, обнявшие его со всех сторон, доказывали обратное. Все-таки люди ужасно не любят, когда природа, будучи от рождения победителем, побеждает и их.
Волк нашел дом давно, несколько зим назад. Лесные пошептывали, что стоит он здесь и того дольше. В то время, как другие боялись подходить близко, зверь почувствовал непреодолимую тягу.
Скоро любопытство заставило его сделать первый шаг на крыльцо, тихо скрипнувшее под его лапой. Прошло совсем мало времени, когда он очень скоро совсем поселился там, среди ковров, перевернутой мебели и разбросанных вещей.
А вот и Дом.
Волк запрыгнул на крыльцо и толкнул плохо прикрытую дверь лбом.
Изнутри пахнуло затхлым запахом, который всегда поселяется там, откуда уходят люди. Первое время Волку неприятно щипало ноздри и хотелось чихать, но очень скоро он понял, что так пахнет тайна, и совершенно привык.
Место зверя было у камина. Естественно, он не зажигал его, ведь животные боятся огня, за то что тот не подчиняется им, но, тем не менее, перед ним был уютный ковер с пушистым ворсом, а с двух сторон — светлые окна.
Волк прикрыл за собой дверь, подцепив ее как обычно когтем за отбитую щепу, чтобы зима не заметала снегом просторный коридор, ведущий в гостиную.
Здесь он любил лежать зарывшись в ворс ковра и рассматривать Дом изнутри. Все звериное, лесное, оставалось снаружи, особенно сейчас, когда злая метель вот-вот могла застучать в окна, а Волк оставался один на один с маленьким человеческим миром.
Тут, должно быть, жил богатый человек. Говорят, у богатых свои причуды… (не столь важно пока, откуда Волк это знал) Возможно, одна из таких причуд и сподвигла хозяина Дома уйти в эту глушь.
Постройка была на редкость добротной. Волк искренне не понимал, от чего так странно было для других поселиться здесь — в постоянном тепле, уюте и безопасности.
В отличие от любых нор, сюда даже за несколько лет не сумел прорасти Лес, а гниль только-только начала пожирать деревянные стены. Волк порой даже жалел, что Дом потерял своего человека — столько добра, столько сокровищ и чьей-то работы было оставлено медленно погибать. Как, должно быть, уютно здесь было когда-то!
Вещи было жальче всего. Почему-то Волк ловил себя на мысли, что им грустно не иметь возможности служить так, как было заложено творцом — на стуле много лет никто не сидел, камин не топился, посуда, раньше сверкавшая позолотой, покрылась пылью и привечала, разве что, пауков, которые тут были везде.
Конечно, им была уготована долгая жизнь. Если крыша так же долго будет сдерживать натиск дождя и снега, то шкафы и столы будут медленно гнить, книги — сыреть, а посуда лежать, похороненная под паутиной и такая же прекрасная как прежде. Но разве важен долгий век, который был потрачен в пустую?
Волк жил здесь уже вторую зиму. За это время он успел навести порядок — тряпки были зубами стасканы в угол, некоторые перевернутые стулья поставлены так, как зверь видел на картинках. Единственное, что он не трогал, это посуду и статуэтки — после того, как пытаясь сдуть жирного паука с лица розовощекого белотелого мальчика, уронил его на пол и оставил вовсе без головы. Перед мальчиком Волку было стыдно — пришлось изловчиться и спрятать его в шкатулку, чтобы хоть как-то успокоить свою совесть.
Было в Доме и то, что Волка пугало. И ничто не могло бы испугать больше — ни хлопанье ставней, ни ветер, воющий в трубах, ни шуршание мышей. Ничто, кроме грозной кабаньей головы, висящей на стене на деревянной подставке.
К несчастью, она “украшала” именно гостиную, где зверь проводил больше всего времени.
Трофей с пустыми глазами, когда-то вывалившимся в агонии языком, со смазанной чем-то шерстью и непонятно куда девшимися внутренностями, которыми, по идее, от него должно было бы вонять слишком сильно, чтобы человек повесил себе это на стену.
Совершенно не ясно, как люди могут вешать подобное в доме?
Вешали, Волк знал.
Ставили чучела, пустые оболочки с кровью содранной шкуры, набитой опилками и мусором, изломав их грациозные спины, по углам своих спален. Вешали на стены, подписывая дату смерти животного, рядом храня убившие их ружья и арбалеты. Ношение шкуры никак не могло с этим сравниться, имея под собой объяснение хоть какой-то потребностью. Ведь собственных шкур у людей не было, и Волк сам часто задумывался, как тяжело это — постоянно добывать или шить себе новую.
Трофей же, видно, принадлежал хозяину дома. Волк никак не мог понять — зачем хранить дома смерть добровольно? Она порой, коли приходит, то ничем не прогонишь обратно. Волки забивают по несколько оленей, порой и кабанов в год — но никто еще не додумался хвастаться хвостом и копытом.
Видимо, подобный ужас тоже был отголоском человеческой странной привычки — доказывать что-то друг другу. Если волк скажет другому волку, что забил оленя в одиночку, тот скорее поверит — да и какой прок от неверия? А вот если человек скажет другому человеку, что на охоте убил оленя, ему не поверят.
Посмеются, крутя усы, ткнут пальцем.
Но если волк, когда ему откажутся верить, забудет об этом, то человек на этот случай, скорее, припасет отрубленную голову у себя дома.
Если бы Волк дотянулся, он бы обязательно избавил Дом от такого изьяна, зазакопав бы где-нибудь натерпевшуюся голову несчастного кабана. А пока приходилось, сменив отвращение, смириться. Скоро это стало скорее побуждением к философии — Волк ложился и смотрел на нее, размышляя о смерти, о принятии неизбежности и о том, все ли люди свободно вешают на свои стены пустоглазые бошки.
Может быть, нашелся бы тот, кто согласился бы с Волком, сорвав ее и отбросив подальше?
* * *
Но больше всего Волк любил библиотеку. Скорее всего, эта отдельная комнатка была кабинетом, служившим хозяину Дома местом затворничества. Кроме стола и стула, тяжелых и мощных, все остальное пространство заполняли шкафы. Казалось, они были здесь вместо стен; и книги, книги, бесчисленное количество книг стояло на полках, громоздилось в углах и валялось на полу.
Когда он первый раз поднялся по лестнице и заглянул сюда, ему показалось, что странно хранить дома столько прямоугольных, ворсистых, бумажных кусочков. Однако очень скоро оказалось, что в каждом из них был сокрыт огромный мир.
Днем, когда было светло, Волк читал. Он очень любил читать — и это было вовсе не чудом, а скорее чертой характера. Зверь становился на лапы и тащил зубами книгу с самым вкусным на вид корешком. Многие из них здесь отсырели и аппетитно пахли грибами и лесом.
Переворачивать лапами странички, разбухшие от влаги, которая едва ни каплями висела в воздухе здесь все это время, в закрытой комнате под крышей, было трудновато. Страницы липли друг к другу и рвались, но самым досадным было, то какие пятна оставались порой на белоснежных листах от волчьих не купанных лап. Летом они были в зеленом соке растений, осенью — с запутавшимися в шерсти комками грязи.
Когда Волк умудрился заляпать еще непрочитанную страничку, твердо решил — пора мыть лапы. Зимой он, уже сидя на крыльце, не доставая до земли возил лапы в снегу, особенно после удачной охоты. В теплое время, поняв что лужи обычно не чище, чем борозда грязи, Волк приспособился мыть лапы в бочке возле Дома, где собиралась дождевая вода, стекавшая с крыши.
Он вставал во весь рост, аккуратно заглядывая в бочку. Вода в ней редко доставала до края, хотя в осеннее время ливней могла и перелиться через край. Дна никогда не было видно — словно там была налита ночь, от чего было немного страшно совать туда лапы — мало ли кто может схватить за них?
Волк осторожно макался в воду. Иногда грязь и пыль не желала расставаться с волчьей шерстью — тогда лапы приходилось тереть и болтать в бочке, разбрызгивая воду. Нужно сказать, что местные белки обычно собирались гурьбой на такое необычное представление.
Возвращаться, конечно, приходилось своеобразно. Как на зло, угол, у которого стояла упомянутая бочка, не был у крыльца — для этого Дом еще полагалось обогнуть.
Порой Волк крался к какой-нибудь особенно красивой книге на задних лапах, держа равновесие и попутно тыкая передними в занавески, пытаясь стереть лишнюю влагу.
Книги попадались разные. От скучных математических формул до приключенческих историй. Скоро Волк заметил, что в иных книгах больше картинок, цветных и черно-белых, чем в других, обычно такие книги во много раз интереснее прочих.
Больше всего он любил книги о природе. Их было здесь в изобилии — маленькие дневники путешественников, энциклопедии о животных (волки тоже там были), и целые ботанические тома с массой аккуратных зарисовок и чудных надписей на латыни.
Даже живя в Лесу всю свою жизнь Волк не думал, что столько чудесного находится, существует и происходит вокруг!
Это наверное странно, вроде проходишь мимо каждый день, а чтобы заметить — нужно постараться.
Волк взахлеб прочитал целый том о животных и птицах — о зайцах, лисах, волках, маленьких куропатках снующих туда-сюда по траве, кротах, которые живут в земле и даже самых маленьких мышках. После этого он часто заговаривал с теми, кто его не шугался — скоро белки и птицы перестали его бояться.
Особенно интересно было после прочтения пары страниц бродить вокруг Дома и искать тот или иной цветочек. Много чудного летом копошилось у лап Волка — жуки и бабочки, такие разные и необыкновенные. Зверь ложился в траве и наблюдал, замирая на часок другой. Когда не мешаешь миру жить вокруг тебя, может случиться что-нибудь чудесное.
Так он познакомился с семейством мышей, увидел рождение бабочки и послушал, как поют сверчки.
Кроме книг о природе, часто попадались другие. Потрепанные, зачитанные до дыр, сладко пахнущие духами. В них жили отважные джентльмены и прекрасные, хрупкие и мягкосердечные дамы. Первые очень часто оказывались подлецами, врываясь в жизнь леди, но обязательно потом находился кто-то совсем необычный, чтобы спасти героиню, утешить и полюбить.
Да, это были книги о любви. Романтичной и нежной, дерзкой и запретной. Волк размышлял, что на самом деле, в чувстве любви гораздо больше инстинктов, близких к животному — если, конечно, это не была любовь лицемерная.
Для Волка это чувство было почти незнакомым — он любил жизнь, но в его сердце оставалось пустое пространство, ничем не заполненное.
Было то, что Волку ужасно в книгах не нравилось — однобокость и одинаковость всех женских персонажей.
Они всегда были красивы. Всегда бледны, гибки и артистичны, всегда юны и подвержены меланхолии. Их лица одинаково заливались румянцем и слегка краснели, когда они злились, они
одинаково были нежны и беззащитны, нуждались в заботе, боялись лишений и поддавались влиянию, вместо того, чтобы бороться. А если боролись — то все больше решая свою судьбу через окружавших их мужчин.
Те, в свою очередь, всегда были разными. Красивыми и уродливыми, толстыми и тонкими, смелыми и трусливыми, коварными и честными, злыми и добрыми.
Но это видано, чтобы все были как под копирку? Зверь не понимал, почему так было заведено у людей, но точно знал — женщины, как и волчицы, способны постоять за себя и решить свою судьбу своей собственной силой.
Иногда волк представлял, как бы могла выглядеть его волчица, если бы была человеком. И если бы была она, волчица.
Она была бы смелой, как дикая зверица, звонко смеялась и любила бы книги о приключениях.
Но в прочем, это всего лишь мысли. Разве у Волка может быть дама сердца?
Когда снаружи окончательно темнело, Волк переставал читать и размышлять, зарывался в кучи тряпок или книг, и засыпал. И снились ему чьи-то шаги, запах выпечки по утрам, и совершенно незнакомый треск камина…
~ Автор Светлана Дьяченко, фотография к главе взята из интернета.
Первые на Луне
Хьюстон, говорит База Спокойствия.
Хьюстон, здесь «Орёл».
Хьюстон, у нас проблемы.
Вы слышите меня?
Кто-нибудь слышит?
Меня зовут Нил Олден Армстронг.
Я — первый человек, шагнувший на поверхность Луны.
Вы всё это знаете.
Вы видели меня по телевизору. Вы слышали, что я сказал, когда подошва моего башмака коснулась лунного грунта вчера, 21 июля 1969г. Полмиллиарда человек слышали это и видели, как мы Эдвином установили американский флаг на поверхности ближайшей соседки Земли, воткнув в реголит проволочный угольник с растянутым на нем звездно-бело-красным полотнищем. Президент Никсон говорил с нами целых две минуты — много вы знаете людей, с которыми в прямом эфире говорил сам президент?
Всё это было вчера. Сегодня, 22 июля, мы с Эдвином всё ещё посреди пыльной серости Моря Спокойствия. Если мы не придумаем, как нам взлетать, то так и останемся здесь. На окололунной орбите в пристыкованном к Нити командном модуле, который должен был при возвращении послужить кабиной лифта, нас ждёт Коллинз. Я очень надеюсь, что сейчас, спустя сутки после нашей посадки, он всё ещё жив. Хотя лучше бы ему быть уже мёртвым.
Высоко в небе, на другом конце паутинки длиной в без малого полмиллиона километров, посреди Тихого океана, у самого экваториального старта, несёт дежурство авианосец «Хорнет», и три тысячи человек на нём вглядываются в небеса в ожидании минуты, когда мы вернёмся.
Они сказочно удивятся — сначала суток этак через трое, когда наш модуль не пройдёт сквозь атмосферу, и они будут нас ждать и ждать, с каждой минутой ожидания теряя надежду — пока не потеряют её совсем, как потеряли её операторы в Хьюстоне сутки назад. Уверен, они всё ещё запрашивают нас, устало повторяя в микрофон: «Орёл, вызывает Хьюстон. Орёл, вызывает Хьюстон…».
И так без конца.
Они знают, что ответа уже не услышат.
Они просто не знают, почему.
Представляю, какие кары небесные сыплются сейчас на голову того парня с Земли, который принял решение выполнять посадку, несмотря на то, что панель управления бортовым компьютером цвела тревожными огоньками с середины пути сюда. Если бы он вернул нас, кто знает? Возможно, вы спокойно прожили бы ещё год или даже несколько лет — до тех пор, пока лунный проект, набирающий обороты, не отправил бы к Луне следующий экипаж «Аполлона», теперь уже 12-го, который всё равно сделал бы то, что поручено было сделать нам.
Вы просто прожили бы эти годы.
Но все сложилось иначе.
И теперь у вас нет этих лет.
Потому что я взял на себя управление лунным модулем нашего «Аполлона» и посадил его на равнине Моря Спокойствия, а не в заполненном битым камнем кратере, как советовал пошедший вразнос бортовой вычислитель — а вот оттуда мы могли бы уже и не подняться в чёрное небо. Впрочем, нам не подняться в него и теперь. Так что особенной разницы нет. Для нас.
А для вас… Но вряд ли вы об этом теперь узнаете.
Хьюстон, здесь База Спокойствия.
Вы слышите меня?
Нет?
Нет.
Тут сейчас ночь, Солнце безжалостно жжёт обратную сторону Луны, и лунная тень всё сильнее наползает на бело-голубые завитки атмосферы нашей Родины. Отражённый Землёй свет делает окружающий пейзаж совершенно чужеродным — всё вокруг мерцает, переливается мириадами искр, и звёзды отражаются в зеркалах застывшего воздуха по всей равнине.
В ближайшие дни нам с Эдвином придётся совершить вылазку наружу за куском-другим атмосферного льда и на себе испытать, насколько он пригоден для дыхания. Другого выхода у нас нет — смерть от удушья вряд ли можно назвать выходом. Смерть от голода — тоже не выход, но Базз божится, что видел вчера грибы среди опор нашего модуля. Надеюсь, они несъедобны. Или для наших организмов являются ядом…
Замороженный воздух и ядовитые грибы. Да уж.
Но у Коллинза нет и этого. У него нет вообще ничего — а возможно, и его самого уже нет. Будь он чуточку подлее или чуточку исполнительнее — уже скользил бы вдоль мономолекулярной направляющей обратно к Земле, один-одинёшенек в своём командном модуле.
Надеюсь, он сделал это сразу же, как только пропала связь.
Если так, то он опередит идущую за ним следом волну. Опередит, не зная о ней, опередит ненадолго, на несколько месяцев. И если кто-нибудь потом потрудится прислушаться к странной мелодии натянутой между Землей и Луной ультратонкой струны — что ж, быть может, у этого человека хватит ума на то, чтобы забить тревогу, а в случае, если его не станут слушать — вооружиться ультразвуковым резаком и отсечь Нить от основания на морском старте.
Сворачиваясь невидимой лентой чудовищного серпантина, она рванётся ввысь, за пределы атмосферы, на какое-то время делая невозможной навигацию в пространстве между Землей и Луной. Потом Луна, покидая свою орбиту, утянет Нить за собой. И унесёт навсегда прочь от Земли смертельную угрозу, таившуюся до поры в безднах пещер под лунной корой.
Но Коллинз, вероятнее всего, ждал нас до последнего. Как ждал бы я, и как ждал бы Эдвин, случись нам оказаться на его месте. Он такой же, как мы. Был таким же…
Когда «Аполлон-11» мчался сквозь пространство к Луне, манипулируя при помощи заслонок, покрытых кейворитом, полями тяготения триумвирата Земля-Луна-Солнце, сперва ускоряясь, а потом тормозя, когда за ним разматывалась десятками километров в секунду сверхпрочная и сверхэластичная Нить, которой самонадеянные человечишки надеялись заякорить убегающуюЛуну — кто мог хотя бы предположить, чем обернётся вся эта затея?
Да, нам удалось обойти красных по всем пунктам космической программы — пока они продолжали упорные попытки подняться к звёздам на огненных столбах ракетных факелов, мы получили абсолютную власть над гравитацией, и дело фон Брауна отныне служило до поры лишь для отвода глаз. Потом наши аппараты взяли под контроль околоземное пространство, и нужда в конспирации отпала. Рискнув поставить на кон благополучие нации в отчаянной попытке овладеть странной, совершенно ненаучной технологией, мы сорвали-таки куш.
Лунная программа русских потерпела фиаско, не успев начаться — потому что Луна, всё более замедлявшая свой бег вокруг Земли, наконец замерла на геосинхроне, начав отдаляться — и сделала это над Западным полушарием. Над нашими головами.
Мы получали в свои руки бесконечный источник ресурсов и космический лифт. Справедливая награда сильным.
Сэр Артур Кларк становится национальным героем Америки.
Американские обыватели предвкушают наступление Эры Изобилия.
Советы сворачивают космическую программу.
Начинается новый виток «холодной войны».
«Аполлон-11» рвётся вдогонку за уходящей Луной.
Дивный новый мир.
Даже сейчас, когда ничего уже не изменить, когда спокойствие обречённости пришло на смену отчаянию — даже сейчас бесконечно тяжело осознавать именно себя палачом человечества, пусть и невольным.
Базз не выдержал. Вышел наружу, к лунному терминалу Нити, который мы торжественно установили вчера, связав навсегда Землю с её небесной спутницей и превратив их в настоящую двойную планету. Вышел к этим тварям. Те обратили на него внимания не больше, чем на назойливое насекомое. Просто не пустили к стыковочному механизму, и всё.
Эдвин махнул мне рукой, зная, что я слежу за ним.
Потом открыл забрало шлема.
Испарявшихся в лучах восходящего Солнца газов хватило на то, чтобы его агония длилась несколько минут.
Боже, лучше бы он попробовал грибы.
Я остался один.
Хьюстон, здесь База Спокойствия.
Вы слышите меня?
Сволочи что-то сделали с нашим радио. Дождались, пока мы с Баззом закончим с Нитью и отрапортуем на Землю. Потом заглушили все частоты.
Но может, хоть кто-нибудь услышит?
Помните Войну миров? Да, ту, что проходят в курсе новейшей истории в каждой школе? Когда горстка сверхсуществ едва не взяла верх над всей мощью викторианского мира?
Уверен, помните.
Тогда все ещё гадали — как марсиане умудрились попасть в Англию из своей суперпушки контейнерами-цилиндрами с расстояния в пятьдесят пять миллионов километров, так точно да ещё и столько раз?
А верный ответ был — никак.
Не было никаких марсиан.
Никогда.
Я думаю, что экспансия шла как раз отсюда, с нашей небесной соседки. То, что приняли за выстрелы огромной пушки на Марсе тогдашние астрономы, было попросту извержением вулкана Олимп. Совпадение, не более. Стреляли отсюда. Из царства кратеров и резких теней. В упор. Тщательно прицелившись и плавно спуская курок.
Потом, после первых успехов, у них что-то пошло не так. Десант был погублен мором, выстрелы затормозили бег Луны по орбите. Потом Луна остановилась совсем, внося смятение в души людей и графики приливов.
Те, кто расстреливал Землю, оказались неспособны продолжать экспансию своими средствами. Возможно, что-то необратимо вышло из строя — может быть, пушки их невозможно было передвигать, а при остановившейся Луне они оказались нацеленными в неудачное место? Не знаю. Возможно, я просто не понимаю логики захватчиков.
Терпения же им было не занимать.
И они мудро решили дождаться момента, когда мы сами доберемся до них.
Этот момент настал 21 июля 1969 года.
У них было время подготовиться.
Чертова уйма времени.
Вы слышали мои слова в прямом эфире с Луны.
Вы видели отпечаток подошвы Базза в лунном грунте
Мы были здесь.
Я и сейчас здесь.
Мне некуда деться. Проклятые твари заблокировали створки кейворитовых двигателей, стоило нам с Баззом закончить возню с Нитью. Расплавили их тепловым лучом и приставили к лунному модулю и терминалу лифта охрану в сотню голов.
Теперь я заперт здесь. И по всему выходит, что заперт навсегда.
В иллюминатор я вижу, как из зева пещеры, открывшегося совсем неподалёку, выходят — ряд за рядом, шеренга за шеренгой — ослепительно сияющие в лучах восходящего над горизонтом солнца огромные боевые машины, которые наши деды называли марсианскими боевыми треножниками.
Один за одним они вскакивают на едва заметно переливающуюся в рассветных сумерках Нить и, ловко перебирая суставчатыми ногами, чудовищными серебристыми пауками поднимаются в черноту неба, всё уменьшаясь в размерах и в конце концов бесконечной цепочкой искорок теряясь среди звёзд — там, где над лунными цирками бело-голубым полумесяцем висит наша с вами родная планета.
Ряд за рядом.
Шеренга за шеренгой.
И нет им числа.
Хьюстон, здесь База Спокойствия.
Говорит Нил Олден Армстронг, первый человек на Луне.
Вы слышите меня?
Это — конец.
— А ты интересный мальчик, — почти восторженно простонал крепкий, бритый налысо мужик. Очередной клиент. Всего лишь отличий от остальных, что этот со странной татуировкой на затылке. Мэрк уже пытался разгадать значение переплетающихся в паутинку черных и серых линий, но так и не смог идентифицировать, что же изображено. — Заводной…
Хотелось устало вздохнуть, но вместо этого Мэрк потянулся к клиенту, ласкаясь и заигрывая всем телом. На станции, по сравнению с круизником, было хорошо: всего-то шесть-семь клиентов в сутки, поначалу даже еще меньше — двое-трое. А потом владелец очевидно то ли рекламу дал, то ли слух пустил — но народу стало больше. Для киборга сексуально-развлекательной линейки обслужить столько человек не проблема, тем более, что и эксплуатация была простой: всего-навсего акт контактного воздействия, практически без дополнительных девайсов и элементов пыток. Единственное, что было немного непонятно, так это то, зачем дальнобойшики — основной контингент посетителей станции, иногда не просто трахали, но еще и «изливали душу». Список тем для душевных разговоров оказался примитивным: люди жаловались на жизнь и на свое окружение, делились мечтами и фантастически-несбыточными планами, а еще приписывали себе какие-то нереальные достижения. На жалобы надо было кивать и синхронно сокрушаться, на планы приходилось строить восторженный взгляд и поддакивать, на хвастовство восхищенно покачивать головой. На круизнике клиенты с ним не разговаривали, там те, кто его заказывал, сбрасывали эмоции и выполняли свои дикие пожелания, и им было наплевать как сильно поломается обслуживающий их киборг. А здесь некоторые посетители даже хотели доставить удовольствие и ему самому. Поначалу Мэрку было немного смешно, потом стало безразлично.
Мужик с татуированной башкой тоже оказался любителем задушевных разговоров, только он пытался наставить на путь истины мальчика со станции. Мэрк в ответ вежливо соглашался. В его архиве не было ни файлов, ни сценариев о том, как следует вести себя с клиентом, который уговаривает киборга развлекательной линейки перестать выполнять свою функцию. Пожалуй, разработчикам бы и не пришло в голову прописать такое. Но люди вообще странные. Даже тот же хозяин станции — вроде нормальный, но тоже со своей придурью: то предлагает платить ему часть заработка за аренду койки и кормежку, то едва ли не прыгает вокруг и уговаривает покушать-отдохнуть-расслабиться. Только деньги — Мэрк знал, что за время с ним клиенты платят, — человек ему не приносил.
— Ну вот смотри… — мужик сонно зевнул, — ты себя просто губишь в этой дыре. С такими талантами ты мог бы сделать неплохую карьеру… ну это… знаешь такая лизоблюдская профессия, когда жопой на камеру вилять надо…
Мэрк кивал. Клиент все равно не поймет разницу между тем, как жить и выполнять примитивные сценарии на станции, и тем, как лежать с минимальным уровнем энергии и девяноста процентами повреждений возле утилизатора и ждать своей очереди. Перед ним на ленту транспортера закинули сломанную в хлам кибер-девочку, и было безразлично наблюдать, как дернулся и загудел механизм. Лишь тогда ему стало страшно: агрегат гудел минут десять. Но пусть даже и четверть часа сжигания живьем (отдавать киберу приказ сдохнуть — по мнению администраторов круизника, только время терять) все равно меньше, чем сутки в руках одного клиента — любителя огненного спрея. Мэрк хорошо помнил, как клиент поливал и пшикал на его тело из разных флаконов и банок, а потом чиркнул колесиком прикуривательной машинки. Одни дорожки спрея сгорали быстро, пощипывая жгучей болью тело, другие — долго, вместе с клочьями кожи и мышц. Но все равно нельзя было себя выдать, нельзя показать, что больно и что живой. Потому что живые киберы умирали намного хуже: в станке под бесконечными пытками — люди считали такое развлечение дорогим и изысканным.
— Меня все устраивает, — наверное в тридцатый раз отозвался Мэрк. Сейчас клиент закончит болтать и можно будет пойти на импровизированную кухоньку, что притаилась за маскировочной панелью возле санузла, и заварить себе таблетку дешевого чая. А потом выйти с кружкой на крыльцо, сжать чашку в ладонях, наслаждаясь уютным теплом, и просто сидеть, смотреть на прибывающий и стартующий транспорт, пока не дернут к очередному клиенту… — Здесь хороший хозяин станции…
— А хочешь… — мужик облизал пересохшие губы, — я тебя заберу отсюда? Попутешествуешь, повидаешь мир…
— Полежишь под тобой во всех позах и под всеми твоими дружками, — вдруг зло продолжил заманчивое предложение Мэрк, — рассчитаешься за тебя по твоим долгам, так? Или кому ты меня решил подсунуть?
Клиент стушевался, и как-то неубедительно забормотал, что ничего такого он не думал. Просто Мэрк ему понравился, и он хотел показать парню другую жизнь. Киборг презрительно усмехнулся — человек пытался обмануть детектор, даже не подозревая какой низкий процент правды он показывает.
Мужик с татуированной башкой собрался и поспешно ушел, а Мэрк вытянулся на покрывале, закрыл глаза. На круизнике простыни меняли после каждого клиента, зачастую даже сами ириены. А тут хозяин станции принес новый комплект постельного лишь когда старый пришел в негодность, да и истрепался от периодических стирок. Но ведь ириены не брезгливые, а посетителям зачастую все равно, что за пятна на одеяле.
— Отдыхаешь? — хозяин станции вошел почти бесшумно. — А я тебе коктейль из бара принес, будешь?
Мэрк пожал плечами. Человек иногда был нелогичным и проявлял странную доброту, а потом о чем-то просил. Но только зачем подмешивать к дрянному морсу столько крепкого алкоголя? Он ведь все равно нейтрализует, да
и чтобы напоить кибера нужно очень постараться.
— Может скажешь, чего сейчас тебе надо? — Мэрк всего пару недель провел на станции, но уже уяснил для себя несколько правил. Чтобы быть человеком, не обязательно быть вежливым с клиентами, не стоит падать на колени и просить о наказании, как постоянно требовала система, а лучше всего отвечать людям резко и немного грубо, тогда меньше лезут.
— Я еще одну станцию открыл, — хозяин бормотал как-то неуверенно, без чувства гордости за совершенное. — Но там совсем тухло с народом. Может ты туда смотаешься? Я попрошу кого из парней, чтобы отвезли. Поживешь там немного, пообслуживаешь народ…
— А что мне за это будет? — лениво протянул Мэрк.
— Ну… — хозяин станции задумался. Кажется, к такому вопросу он был не готов. — Процент с каждого посетителя будешь получать, нормально?
— Сколько? — не то чтобы он торговался, просто уже понял, что не стоит сразу соглашаться на все предложения.
— Десять! — человек пришлепнул кулаком по ладони.
— Сойдет, — равнодушно буркнул Мэрк. — Когда отвезешь?
— Завтра вечером, — хозяин нервно поглядывал по сторонам, — как раз оказия.
— Тогда деньжат подкинь, — Мэрк сел, скрестив ноги, уставился на человека. Даже если и обманет, то все равно стоит убраться подальше с этой локации. Хотя круизник вроде бы и улетел, но жутко: а вдруг все-таки найдут. А с деньгами можно попробовать пожить. Он уже разобрался, как люди на станции делают покупки — сидел в магазинчике и наблюдал.
— Давай номер карты, — не слишком довольным тоном отозвался хозяин станции. — Сотку кину.
— Нету, — Мэрк прищурился и резко бросил. — Я же тебе говорил, что от клиентки сбежал, которая меня содержала. Заведи мне чистую. И насчет сотки… я у тебя, вроде бы, больше отработал.
— Да херня с твоей работы, — набычился хозяин. — Мелочь одна.
— Ну-у, — задумчиво протянул Мэрк. — Тогда могу не работать, раз хреново платят. — Говорил он наугад, но явно попал на больное место.
— Три сотни, — нехотя решил хозяин.
— Тысячу, — нагло откликнулся Мэрк. — За две недели — сдельная стоимость.
— Пятьсот и ни копейки больше, — хозяин аж побагровел. То ли с деньгами было жалко расставаться, то ли не хотел, чтобы выгодный мальчик сбежал, то ли не ожидал, что спокойный и молчаливый парень вдруг покажет зубки.
— Семьсот, — продолжал торговаться Мэрк, — а то могу и тебе удовольствие доставить… — и с почти кукольным выражение лица договорил. — Я ведь могу не только дать, но и нагнуть. Ты не смотри, что худой и недокормленный, зато прокачанный.
— Нашел кому грозить, — хмыкнул хозяин станции. По комплекции он был раза в два здоровее Мэрка и был уверен, что парня сможет, если что уговорить не только словами, но и убедить физически. — Ну, ладно. Сделаю тебе чистую карту и шесть листов кину. Сотку списываем за карт-счет. Но и вкалывать ты будешь похлеще, чем манагеры за зарплату.
— А от меня хоть один клиент недовольным ушел? — Мэрк говорил почти шепотом, вернее шипел.
— Не буксуй, — хозяин станции махнул рукой. — Сговорились ведь. А то что ты с ними творишь — так сам видишь… возвращаются и доплачивают… ой… — мужик, сообразив, что сболтнул лишнего, зажал рот рукой.
— Карту не забудь, — Мэрку было все равно кто и какого хрена возвращается и сколько за него платят. И даже почти не важно, выполнит ли хозяин свое обещание, главное получить карту по липовым документам, а заработать, чтобы она не пустовала он сможет.
— Через три дня, — мысленно прикинул хозяин станции. — Только… тут такое дело… — мужик замялся, переступил с ноги на ногу, беспомощно огляделся по сторонам.
Мэрк с едва заметным интересом наблюдал, как хозяин станции пытался скрыть волнение. Хотя руки его выдавали: он то теребил застежки рубахи, то совал их в карманы, то зачем-то крутил браслет комма.
— В общем… тебя тут… — хозяин станции набрал побольше воздуха и выдал почти без пауз: — снять хотят на сутки и готовы две штуки заплатить, но требование не только ваниль, а и немного того… этого… разного…
— И? — Мэрк скептически вздернул бровь.
— И я взял аванс… — покаянно опустил голову хозяин станции.
— Ты об этом пришел сказать? — Мэрк сжал губы. «Того-этого-разного» он запросто мог, но вряд ли человек сразу согласится на подобное предложение. — Говори как есть.
— Да, — хозяин станции выдохнул с каким-то причмокиванием. — Может, согласишься?
— А может и нет, — Мэрк пожал плечами. — Аванс отдать не проблема.
— Не получится, — хозяин станции нахмурился. — Да и ты тоже… живешь на всем готовом, а сам…
— А сам обслуживаю всех желающих, — Мэрк мгновенно оказался на ногах. — Всех, кого ты приманиваешь рекламой или слухами обо мне. Ни один клиент не ушел недовольным, а многие и возвращаются постоянно. Сколько ты на мне заработал? И нормально, что я сутками трахаюсь? Да даже в борделях так не заезживают давалок! Да и киберов так не юзают! Достало! Надоело! Знаешь, иди-ка ты сам и обслуживай этого мудака хоть по ванильному, хоть по любому…
Мэрк круто развернулся и вышел, подхватив джинсы. Оделся он уже за дверью, благо у станции было немного прилегающей территории. Обошел здание и присел на декоративный камень. Идти все равно было некуда. Но и согласиться было бы как-то неправильно с человеческой точки зрения. Люди торгуются, выбирают себе условия получше. Это только киберы молча выполняют приказы и умирают под пытками. Или срываются. А он теперь человек, но только людей за срывы не убивают. Сложно это все.
— Есть будешь? — хозяин станции держал в руках саморазогревающийся контейнер. — Не буксуй, короче. Тут ситуация… за площадку платить надо. Да и ничего тебе такого не сделают… ну, может, чуть жестче… ну, давай парень! Ну, правда надо.
Мэрк мотнул головой. Он мог запросто выполнить любой сценарий и с любым количеством людей. Да и уже делал на протяжении четырех лет на круизнике. Но тогда какой смысл сменить черный бордель на ванильный? Там его бы убили быстрее, здесь будут юзать намного дольше. Только еще приходится бояться, как бы себя не выдать. Хотя в настройках есть параметры человеческих реакций, но должен быть еще и особый настрой. А он сам, наверное, не умеет, потому что всегда во время пыток притворялся куклой, правильным киборгом для развлечений, выдавая лишь программные реакции.
— Не хочется, — Мэрк задумчиво рассматривал контейнер. Странно как-то: пару недель назад он бы за такую жизнь как сейчас даже в станок бы встал на несколько суток не задумываясь. А сейчас кормят, не бьют и не мучают, даже отдыхать дают — но ощущение какое-то паршивое. И тоскливо.
— Ну… возьмешь тогда сам потом пожрешь… — растерянно сказал хозяин станции.
— Хорошо, я согласен, — выдохнул Мэрк. — Пусть будет твой клиент. Мне плевать.
— Да я! Да ты! — хозяин станции от радости едва не бросился обнимать парня. — Да я уже!
Мужик рванул к двери — видно, дозваниваться и радовать заказчика. Мэрк прижался затылком к стенке. Сегодня было солнечно и безветренно. И даже равнодушный бетонный квадрат казался живым и теплым. Только вот не согревал. У него сейчас действительно нормальная жизнь и неизвестно, сколько она продлится. А если будут деньги и карточка, то можно попробовать попутешествовать — в конце концов, таких вот станций больше по маршрутам раскидано, чем звезд в небе.
— Мэрк! — окликнул хозяин станции. — Он через час подъедет.
— Пускай.
До приезда клиента он так и просидел на улице. Раньше он заходил в магазинчик, даже помогал продавать примитивные дорожные безделушки и готовую еду, но сейчас не хотелось даже шевелиться. И мыслей никаких не было. Скучно и пусто. Зато после клиента можно будет забраться под горячий душ и стоять долго-долго, подставляя тело обжигающим струям воды. На круизнике у него такой возможности не было. Там окровавленные тела кукол, которые не могли сами двигаться после сеансов, но могли за пару дней регенерировать и дальше работать, просто закидывали в техническую кабинку и поливали из шланга холодной водой — никто не будет тратить ресурсы на киберов. Иногда можно было забраться в душевой бокс при кабинетах, но это только если шел непрерывный поток клиентов. Тогда пять минут на привести себя в порядок и пять минут на уборку номера.
— Мэрк, тебя ждут, — хозяин станции даже не поленился и сам прибежал, чтобы сообщить.
— Иду, — специально готовиться к приему клиента ему было не нужно, но ведь он имитировал человека. — Я быстро.
Мэрк медленно поднялся и так же неторопливо прошел в санузел. Долго умывался холодной водой и просматривал архивные файлы. Все просто до тошноты: не контролировать телесную реакцию, не пережимать связки, когда больно, не замирать от ударов, не зажиматься, изображая управляемую процессором куклу. Мэрк криво усмехнулся своему отражению в зеркальной панели — при таком раскладе он, может, даже получит удовольствие от этого сеанса.
Клиент уже ждал в комнате. Сканерами Мэрк не пользовался с момента побега — чем больше применяешь опций, тем выше шанс себя выдать. Но перед дверью почему-то захотелось замереть и просканировать. Выдохнул, коснулся сенсора и вошел, опустив голову.
— Здравствуй, мальчик. Давно не виделись.
От знакомого голоса по нервам прошла волна ледяного ужаса. Мэрк посмотрел на клиента. Чтобы идентифицировать объект даже не пришлось перебирать архив — этого человека он и так отлично помнил.
— Чего застыл? — клиент похабно ухмыльнулся и вытащил руку из кармана, демонстрируя глушилку. — Не дури. Ты же не хочешь обратно? А так развлечешь меня немного, как раньше, и я уйду. А, может, приду еще раз тебя снять… Ты помнишь, как мы с тобой развлекались? Давай, скажи что-нибудь. Я еще тогда знал, что ты живой. А теперь ты вообще за человека себя выдаешь…
— Здравствуй, Альгерд, — слова с трудом протолкнулись сквозь зажатое горло, да и губы не шевелились, словно мертвые.
Он слишком хорошо знал этого человека и все его предпочтения. Альгерд снимал его шесть раз на несколько суток и каждый раз после аренды он приходил в себя в подсобке возле утилизатора — оттаскивали сразу туда, чтобы, если не оклемается, не приходилось перетаскивать.
— О как! — восхитился Альгерд. — А где же твое «господин»?
Издевательская насмешка резанула похлеще удара кнутом. Мэрк смолчал, даже не дернулся. Быстро сбросил кеды и джинсы. Смысл тянуть? Этот клиент еще на круизнике как-то угадал, что он живой. И издевался сильнее, чем над куклой — всегда заказывал по черному варианту, то есть оплачивал стоимость развлечения до отключения кибера.
— Тебе не интересно, как я тебя нашел? — веселился Альгерд, жадно рассматривая игрушку. Ответы ему были не нужны, он просто радовался предстоящему сеансу. — Тебя мой кибер засек, когда на станции был — забирал заказ. Ты у него до сих пор прописан как мой объект. А, знаешь, я ведь по тебе скучал… и даже хотел себе забрать… могу сейчас… после того, как немного с тобой поиграем. Смотри, что у меня тут есть интересного…
Мэрк протянул руки вперед: он позволит надеть на себя фиксаторы. И пусть этот садист делает все, что ему вздумается. Все равно сбежать не получится, даже если успеет ударить человека раньше, чем тот включит глушилку. Альгерд один не ходит — всегда рядом декс или даже двое. А против боевых моделей он ничего не сделает. Наоборот мучение станет более долгим и изощренным. Дексы ведь не только держать могут надежнее станка, но еще и рвать мышцы, протыкать тело пальцами, изрисовывать спину и живот кровавыми узорами, копируя картинку выбранную клиентом. Или просто тащить в разные стороны, на разрыв, до хруста ломающихся костей…
Смотреть какие девайсы притащил Альгерд в сумке не хотелось. Мэрк закрыл глаза. Этому клиенту бессмысленно говорить стоп-слово — все равно не остановится, ни разу не останавливался…