Штаны не рейтинг, упали — можно поднять.
Народная мудрость.
Ременная петля кистеня совсем поистерлась, но сменить ее на новую все не удавалось: то коней держать велят, то дозором спровадят, то и вовсе снедь варить оставят, покуда управишься — глянь, уже все путное разобрали. Расторопные ребята в шайке — и своего не упустят, еще и вовсе чужого полные охапки нагребут. Впрочем, и он не распустеха: за два коловрота почти неношеную обувку из юфти раздобыл, сукмань новую прихватил, на опрошлой седмице гачи крепкие с одного тяглового снял. Прочие побрезговали: уж больно в руде перепачкались, а ништо, на ночь в ручей кинул, камнями придавил, чтоб не снесло, а поутру лишь пятна кой-где темные остались — носить можно.
В схроне тоже добра чуток припрятано: кабать нитками золотыми расшитая, корзно, посеченное малость мечами, да зато с фибулой большой с каменьем самоцветным, баба любая его вмиг залатать сподобится, сыскалась бы иголка костяная. Было еще и запястье с монетами блестящими на посконных нитях, и кольца височные бусинные, и гривна, в тряпицу увязанная, и жменя серебрушек. Глядишь, зиму-другую со шпынями походит — и двором справным обзаведется. Избу поставит, козу выторгует, птицу заведет, а там, помогай Род, и коня сладит, камешек на плуг сменяет, пару колод для пчел поставит, от деда малость уменья перенял, пока мальцом голоногим бегал. Только обживаться он в глуши непролазной станет, куда ни ворог, ни свой пути-дороги не отыщут…
…Кто огнем пустил его родное селище да собрал щедрую дань кровью — Вигарь не ведал. В лес сошел на седмицу — по первому зимнику гость обещался ехать, с которым еще по весне уговор был на три вязки шкурок. Вот и выбрался зверя искать. Ходил налегке: на плече — лук из ясеня да березы клееный, тул со стрелами, на поясе — нож, второй — засапожник, кошель с солью да трутовик, в руке — топор от людей лихих или волков отогнать, на плечах — полсть ладная. А больше ничего и не надобно: лес и прокормит, и согреет. Да и зазорно славному охотнику припас с собою брать.
А он и верно был лучшим из селищанских, даром что только третий раз у Перуновых костров грелся. Впрочем, то и не диво: хилым мальчишка уродился и росточка малого, да и силы в руках не было, вот и приходилось сносить смешки да подначки прочих. За обиду спросить с них Вигарь не мог, оттого и сбегал во владения лешего, в ягодную али грибную пору с плетеным лукошком, на травород — с котомкой полотняной. Так меж баловством да забавами много чему выучился: и травы добрые да злые отличал, и следы зверья разбирал, из лука дичину мелкую бить навострился и с ножом отцовым освоился.
На никчемного мальчишку поначалу все рукой махнули: бадейку воды поднять не может, по хозяйству ничего путного не умеет. Да и помощи с такого: щит в руки дай — так и повалится. Правда, грибов да ягод изрядно набирает, но этим разве девка малая хвалиться станет. На девятую свою зиму Вигарь подстрелил из самодельного лука матерого волка. Деревянную стрелу с плохо оструганным наконечником мальчишка метнул, когда до зверя меньше сажени оставалось. На вопросы селищанских: «Чего ждал-то?» Вигарь потом только отмахивался: «А чтобы наверняка… полсть не портить!». Но это так, отговорки, с большего расстояния выпущенная из слабого лука стрела просто стукнула бы зверя, лишь обозлив.
Шкура у волка целой осталась, стрела точно в глаз вошла. Пометался серый малость да издох. А маленький охотник едва живот не надорвал, покуда волоком тащил зверя до тына. Кабы без добычи воротился да рассказывать стал, кого подстрелил, то на смех бы подняли. Вот и пришлось вязать лапы елочные да перекатывать на них тушу, что раза в два тяжелее его самого, а потом, отдыхая после каждого шага, тянуть по снежному бездорожью. Волк убитый огромен был, не всякий мужик такого добыть сподобится. Над мальчишкой смеяться перестали, отец ему лук добрый помог сладить.
Из лесу без добычи Вигарь не приходил: то зайца подстрелит, то птицу добудет. На одиннадцатую весну наравне со всеми в Перунов костер руду свою пролил. Даром, что мальчик-то небаский, однако девки на него заглядываться стали: еще бы, удачливый охотник, с голоду с таким не пропадешь. А что ростом невысок — так, глядишь, еще и вытянется. Впрочем, он седмицами в селище не является, так что надоесть не сможет. Когда четырнадцать коловротов отсчитал, к Ладиному дереву с Миряной пошел, смешливая девка и у печи проворная. По весне свой дом поставили, родичи в подмоге не отказали, как один пришли — за пару дней сруб сложили. Дранку Вигарь сам настругал, да в новострое, куда оком не кинь — повсюду то одно, то другое надобно. Вот и плата за шкурки лишней не будет. Радовался парень, зверя на две вязки набил, еще столько же в доме лежат. Коли гость согласится четыре взять — то и вовсе хорошо будет.
Запах гари он почуял на перелеске. Ветер поменялся, и у Вигаря слезы из глаз прыснули — до того сладковато-приторным был дух. Он побежал, ног не жалея, падал, жадно хватал пересохшими губами пригоршни рассыпчатого снега. Пепелище было еще теплым, кое-где курились дымки, уродливо щерились оскаленные черепа, чернели выгоревшие кости. Вигарь захрипел страшно, повалился ничком. Ужас и боль душили его, но еще горше жег стыд — он понимал, что даже если и найдет убивцев, то посчитаться с ними ему не по силам.
На стоянку татей Вигарь наткнулся на пятый день своих блужданий по лесу. Мальчишка, на вид лет десяти отроду даже и с луком за плечом, показался им безобидным. Тем более что на спрос ответ разумный дать он не мог, мычал, руками размахивал. Мужики быстро выяснили, что малец все понимает, лишь сам не говорит. Так оно и к лучшему, языком попусту трепаться не станет. А выглядит жалко, такого и в град на торг отправить можно, и на дорогу первым выпустить, дабы путники не заподозрили чего, да и на двор постоялый послать скоморошничать, чтоб приглядел — кто серебром швыряется да у кого в кошеле золоту тесно.
Немого накормили, свитку рваную кинули, дабы ночью не мерз. Мальчишка прижился, тати потихоньку приноровились разбирать его знаки, а Вигарь тайком от всех в лесу схрон сделал для добычи и заполнял его потихоньку. Татем быть он не хотел, уж больно плохо они кончают, а вот поднакопить рухляди следует, дабы не на пустом месте хозяйством обзаводиться. Только вот петлю у кистеня обновить все же надобно, а то, не ровен час, и постоять за себя нечем.
***
Прохоров лежал, подложив руки под голову, равнодушно скользил взглядом по покачивающимся веткам и напевал вполголоса:
Ты давай открой мне правду, надзиратель,
Прутья клетки приучили меня слушать:
Мы сидим с тобою вместе, чего ради?
Правду скажешь? Я тебе не плюну в душу…
— Шансонист чертов, — Роман скривился, как от недозревшего лимона, — только блатняка для полного счастья и не хватало.
— Не нравится — уши заткни, — хмуро бросил Владик. Репортеру было интересно, откуда Прохоров знает такие песни, вроде их нигде раньше не крутили.
Ты давно со мною делишь боль и радость,
Моя камера три шага в поперечнике.
У меня своя вина — тебе награда,
И под дых меня ты бьешь со всей сердечностью.
— Блин, завел волынку, — Роман демонстративно отвернулся, — и так тоска… хуже смертной, а ты еще воешь.
Ты давай открой мне правду, надзиратель,
Годы в клетке приучили меня верить.
Не боись, меня смирили, руки сзади,
Лоб кровит, разбитый об стальные двери.
— Да ты заткнешься, бога душу твою мать?! — Романа словно подбросило, он кричал, бешено сжимал кулаки. Прохоров невозмутимо продолжал:
Над тобой нет приговора — надзиратели на воле,
Но решеткой ограничен твой простор.
Нет спасения тому, кто навек тюрьмою болен,
Есть стрелки, что прекратят наш разговор…
— Послушай, — внезапно совершенно спокойно произнес Роман, — мы и так… не пойми в какой жопе, так чего ты доканываешь? А?
Прохоров приподнялся на локте:
— Это слова смертника, у которого безжалостно отобрали последнюю надежду. Ты никаких параллелей не находишь?
У оператора начался нервный тик. Аленка тихонько всхлипнула. Антон Невера подтянул колени поближе к подбородку: если поверх напялить куртку, то, казалось, становится немного теплее. Владик простужено шмыгнул носом. Свою кожанку днем он великодушно обменял на куцую Аленкину джинсовку и основательно промерз. Девчачья кофточка мало того что не грела, так еще и не застегивалась, хотя он никогда не отличался ни габаритной мускулатурой, ни плотным телосложением.
— Какая, на хрен, геометрия? — взбеленился Роман. — Дорогу бы хоть какую найти! Или дом! Или вообще человека живого!
— Пожалуй, рано ты нас в мертвецы зачисляешь, — буркнул Владик. – Без жратвы человек пару недель протянуть может. А с водой… надо было пить из той лужи, козленочком тебе стать не грозит… — Репортер помолчал и весомо припечатал: — Потому что ты и так знатный козел.
— Поумничай! Давно зубы не считал? — Роман огрызнулся, но как-то вяло…
…Канаву с мутноватой водой первым обнаружил Антон, он ступил неудачно — нога и поехала, ботинок макнул почти по щиколотку, хорошо, что равновесие удержал. А то бы плюхал мокрым по колено. Прохоров подошел, осторожно прощупывая каждый шаг, присел, разгреб опавшие листья, под которыми и воду-то было не разглядеть. Зачерпнул, понюхал. Вода пахла мхом и немного болотом. Но выбирать не приходилось. Сгодилась прихваченная им на всякий случай пластиковая бутылка, из которой еще утром допили остатки хлорированной водопроводной жидкости. Аленка пожертвовала платок. Закрытое в четыре слоя ткани горлышко бутыли медленно со всхлюпом выпускало воздух. Напились по очереди, закочевряжился только Роман.
Прохоров снова опустил бутылку в воду — набрать про запас. Так через пару часов оператор сам попросил пить и оприходовал едва ли не треть драгоценного напитка.
Когда после ночевки они выбирались на поиски трассы, Прохоров оказался самым предусмотрительным. За пояс джинсов он сунул молоток, почти пустую тубу кинул в пакет, туда же затолкал и отсыревшее одеяло. В ответ на недоуменные взгляды пояснил: мало ли что. Рассказывать о нехорошем, просто паршивом, предчувствии, которое грызло его еще с вечера, он не собирался. Не хотелось бы выслушивать обидные хохмы о собственной мнительности, когда все закончится. Если все закончится нормально.
Одеяло, отяжелевшее от сырости и почти не дающее тепла, вскоре перекочевало на плечи Аленке. Под вечер в бутылке заплескалась вода. Прохоров с почти мистическим ужасом ожидал, когда и для чего понадобится молоток.
Но пока все было благополучно. Если можно применить это слащавое словечко к окружающей обстановке: четверо измученных мужчин и девушка, заблудившиеся в нехоженом лесу. Все-таки думать, что они просто заплутали, было как-то спокойнее, чем строить бредовые гипотезы о временных телепортациях.
— Антон, а ты, когда после шашлыка прогуливался и набрел на этот свет, тебе ничего подозрительным не показалось? — впервые нормально обратился Роман к Невере.
— Да нет. — Горе-проводник опасливо отодвинулся. — Лес как лес. Обычный. Деревья рядами посажены. Бурелом убран. Под кустами бутылки валяются и прочий мусор.
— И долго ты на шоссе выходил?
— Прилично, — Невера поежился, — я же леса совсем не знаю. Кружил на одном месте, пока свет, как от фар, не увидел. Побежал на огонек и выскочил на асфальт, там указатель был. Двинулся по дороге, раза два повернул и вышел на трассу. Потом меня какой-то дальнобойщик подобрал и до кольцевой подкинул. — Невера раз в десятый пересказывал свои ночные приключения, но последняя версия была самой краткой и лишенной всех душещипательных подробностей.
— Сколько до города было? — Невера непонимающе пожал плечами, и Прохоров пояснил: — На указателе какие циферки стояли?
— Двадцать восемь. А что?
— Ничего, — Прохоров потер лоб, припоминая, — мы проехали этот указатель. Я еще подумал тогда, что если бы развернуться, через полчаса можно дома быть.
— Так и надо было разворачиваться, — не утерпел Роман.
— И еще километров пять, потом остановились, вы начали снимать. Когда возвращались, мы отмотали кэмэ семь-восемь, прежде чем бак опустел. Но знака не было. В среднем за час человек проходит четыре с половиной — пять тысяч метров. Топали мы сегодня часов девять, даже с учетом лесной дороги, должны были пройти… — Прохоров закусил губу, подсчитывая, и выдал итог, — двадцать пять или даже все тридцать километров! Тридцать! Да мы до города уже пешком бы добрались, по крайней мере до окраины! Направление-то правильное!
— Ты вот мне ответь, друг сердечный, отчего у тебя бензина так мало было? — От логичных рассуждений водителя кошки, скребущиеся на душе Владика, мигом выросли до размера нехилого тигра.
— Да пес их знает, — водитель потупился, — должно было хватить.
— Ладно, — очень тихо сказала Аленка, — что делать-то будем?
— Переночуем, а завтра дальше пойдем, — обреченно вздохнул Владик.
— А может, к машине лучше вернемся? — неуверенно предложил Невера.
— И чего мы там забыли? — удивился Прохоров. — Выбираться отсюда надо. Хоть куда-нибудь. А то замерзнем не за грош.
— Хоть бы один мобильник работал… — Роман спрятал руки поглубже в рукава, — сеть бы проверить.
— Так, мужики, хватит нюнить. Надо костер запалить. — Прохоров поднялся, потянулся. Следом вскочил Владик. — Да сушняка наберите побольше, чтобы ночью ноги не ломать.
По молчаливому уговору далеко не отходили, ломали ветки и лапник поблизости от облюбованного для стоянки местечка. Аленка хвостиком пристроилась за Владиком, а чтобы не с пустыми руками возвращаться — поднимала шишки да сгребала пригоршни облетевших сухих листьев для розжига. Невера прибился к Прохорову, не без основания полагая, что с водителем как-то безопаснее. Роман собирал топливо в гордом одиночестве, но на расстоянии не более пяти шагов от прочих.
Опыт предыдущей ночевки не пропал втуне: лежак сладили моментально, а отсутствие конкретных перспектив приучило к экономии. Скомканные странички, выдранные из Аленкиного ежедневника, теперь не тыкали бездумно, а осторожно положили в низ будущего костра. Сверху присыпали сухой палой листвой, добавили пару шишек. Зажигалками тоже впустую не щелками, скатали один лист в трубочку, подожгли, и уже этот бумажный факел подносили к аккуратной горке топлива. Костерок немного подымил и загорелся, подбросили веток. Перемерзшие путешественники радостно придвинулись к самому огню, отогревая ледяные руки. Прохоров молотком вбил несколько палок, растянул для сушки одеяло. Аленка, оставшись без утеплителя, перебралась поближе к Владику, и поскольку каждый уже был в своей куртке, репортер, расстегнувшись, обнял коллегу, щедро выделив ей полу своей кожанки.
— Морозит, как в декабре! — Роман сосредоточенно растирал ладони.
— Да уж, не май месяц, — хмыкнул Прохоров.
— Но не могло же за один день так похолодать, — резонно заметил Владик, — когда дорога пропала, мы ведь сразу холод почувствовали.
— Значит, все-таки куда-то провалились, — резюмировал Роман, — Я прогноз слышал: до конца недели плюс четырнадцать-пятнадцать обещали.
— Надеюсь, эти обещания тебя греют, — хохотнул Прохоров.
— Была бы посудина какая — воды вскипятить. Да попить горячего, хоть по глотку. Согреться… — Аленка, не отрываясь, смотрела на огонь.
Роман желчно заметил, что впредь он будет выезжать в командировки во всей экипировке. То есть со спальником и плотно набитым рюкзаком, в который обязательно положит пакеты гречневой и пшенной каши, соль, несколько коробков спичек, перочинный ножик, как минимум два теплых свитера, пару шерстяных носков, термос или фляжку для воды, фонарик с запасом батареек и поверх всего прицепит алюминиевый котелок на три литра. Владик грустно согласился, что все перечисленное сейчас пришлось бы кстати.
— На будущее будете знать, — усмехнулся Прохоров и добавил серьезно: — А спать сегодня стоит по очереди.
— Думаешь, гости пожалуют? Встретим с распростертыми объятиями, хоть место узнаем… и время. — Владик был неисправим.
— Фиг его поймет, кто заглянет на огонек А покараулить придется, — Прохоров умел быть убедительным: — По-моему, уже в восемь светло. Нас четверо, значит, каждый сторожит часа по два.
— А как время смены определять? — Роман демонстративно похлопал по пустому запястью.
— Медленно считаешь до восьми тысяч и будишь следующего, — Прохоров объяснял таким тоном, словно считал оператора неполноценным на голову.
— Почему до восьми тысяч? — полюбопытствовал Невера.
— Одна секунда — один счет. В минуте — шестьдесят секунд. В одном часу — шестьдесят минут. Умножай, — похоже, с диагнозом Романа он погорячился.
— Семь тысяч двести, — с запинкой подсчитал Невера.
— Округлил для верности, — сквозь зубы процедил Прохоров. — Кто первый?
— Давай я, — вызвался Владик, — все равно не усну.
— Принято. Второй?
— Могу и я, — откликнулась Аленка.
— Девочка, отдохни, — жестко осадил корреспондентку Прохоров. — Мужиков хватает. Антон? Роман?
— Пускай Невера. Сам-то когда на варту станешь? — Роман с издевкой прищурился.
— Под утро, — спокойно ответил Прохоров, — самое дрянное время.
— Лады. Эй, недоделок, когда насчитаешь восемь тысяч овец, меня разбудишь, — Роман бросил в Антона шишкой.
— Уж лучше баранов пересчитывай, а то от овечек уснешь ненароком или слюной изойдешь, — насмешливо обронил Владик.
— Смотря какие овцы, — отшутился Роман.
— Да я вообще про шашлык.
— И я о том же. — Андрей провел рукой по одеялу, проверяя, высохло ли. — Все, на боковую. Ленка, укладывайся с краю. С одной стороны костер греть будет. А Влад, как сменится, ляжет рядом. Я пододвинусь. Так что не трусь и не трясись.
— Было бы кого бояться, — огрызнулась Стрелова.
— Накрывайся! — Прохоров кинул девушке слегка нагретое одеяло.
Невера проводил его завистливым взглядом: вип место ему опять не досталось. Зато оператор хорошо устроился: посерединке. Владик сунул охапку веток в огонь, обхватил колени руками и начал отсчитывать время своего караула.
Автор публикации
