Если дедка не хочет тащить репку,
то ему нужны бабки.
Народная мудрость.
Сидеть на одном месте было невозможно. Проклятый холод заползал через рукава, просачивался за воротник, кусал за пальцы, с премерзким хохотком гладил колени. Невера ежеминутно вскакивал, бегал вприпрыжку вокруг лежака, ритмично приседал, рукоплескал сам себе, согревая ладони, растирал ноги.
Он снова заплясал, исполняя нечто среднее между краковяком, полькой-бабочкой и канканом. То есть выписывал кривые кренделя, время от времени выполняя махи. Выше пояса ноги задрать не удавалось, зато колени поднимались хорошо, высоко.
— Ансамбль народной пляски отдыхает. А солисты нервно курят самокрутки за углом, — подбадривал сам себя.
Он попробовал пуститься вприсядку, но не преуспел. Для таких фигур высшего танцевального пилотажа нужна все-таки сноровка. Теплее не становилось, только дыхание сбивалось от незнакомых движений.
С горем пополам, периодически путаясь и все больше ускоряя темп, порой считая целыми десятками, Невера добрался до трех тысяч. Цифра его впечатлила, и он посчитал свой долг с честью исполненным. Притом, когда спишь, то и сосед чуток согревает, а оставаться один на один с темной шуршащей и промозглой ночью — нет уж, увольте. Он в герои не записывался и посмертной награды тоже не желает.
Романа Невера расталкивал весьма осторожно и почти с нежностью. Мало ли что ему взбредет в голову спросонья: может и в челюсть двинуть. Обошлось. Оператор зябко поежился, легко поднялся и шагнул к костру. Невера с блаженством повалился на освободившееся место, свернулся компактным калачиком. Но только начал проваливаться с серый вязкий сон, как кто-то грубо приподнял его за шиворот.
— Вставайте! На физзарядку! Застынете к ядреной фене! Зад оторви от земли! — Прохоров не церемонился, немилосердно тряс попутчиков за плечи, тащил за руки. — Бегом марш!
Лихо гонять водила умел не только на машине. И получаса, наверное, не прошло, как оператор, репортер, корреспондентка и Невера дышали, как загнанные лошади, и мечтали о том, чтобы их пристрелили из сострадания.
— Быстрее! Ногами шевели! Раз! Два! — командовал Прохоров.
Оказывается, на площадке меньше квадратного метра на человека можно сделать отличную разминку, разогреть все мышцы. Таких физкультурных извращений не знал даже Владик, регулярно посещавший занятия по рукопашному бою. Прохоров наращивал нагрузку, усложняя упражнения. Ладно еще приседания на одной ноге, вытянув вторую и с шаткой опорой на плечо соседа по несчастью. Но прыжки вверх из положения «сидя на корточках», держа при этом руки за спиной?!
— Выше! Выше! — Прохоров энергично подавал пример. Остановился он, когда у парней лбы от пота заблестели. На лежак вымотанные телевизионщики возвращались в полуприсяде, с трудом передвигая подкашивающиеся ноги. Прохоров остался у костра.
— Козел законченный! — шепотом обозвал водителя Роман.
— Ты его не материть, а благодарить должен. — Постанывая, Владик пытался придвинуться ближе к Аленке. Согреться-то они согрелись, и неслабо, но надолго ли?
— Да, — согласилась корреспондентка, — могли и не проснуться. Во сне холода ведь не чувствуешь. А это зачем?
Прохоров поверх лежащих укладывал наломанные еловые лапы.
— Не так мороз донимать будет, — сказал водитель, продолжая свою работу.
— Спасибо, Андрей, — засыпая, пробормотала Аленка.
***
— Пятеро их там. Точно говорю. Оглядел с толком. — Кряжистый мужик с взлохмаченной бородой говорил коротко, не переставая торопливо жевать спеченную на углях птицу.
— Верно счел? — допытывался Гран. Он все делал продуманно, без спеха. За рассудительность прочие тати его старшим и признали.
— Как перстов на руце. Перун мне послух. — Живан бойко ткнул обглоданной косточкой в небеса.
— Прыток ты больно, — Гран хохотнул, — в желтень (октябрь) Перуна видоком кличешь.
— Хошь, Радегоста призову? Али Срече ты боле веры дашь? — Живан едва ворот свиты не разодрал.
— Добро, не мети попусту. Дело глаголь, — загомонили вокруг.
— Я и сказываю, — мужик поправил одежу, — Вои вроде крепкие, да не оружные. Двое чуток помоложе, но уже не отроки. Только вот какое диво! Бород ни един не носит!
— Иноземцы лихие! — Трусоватый Скрынь исполошно сложил знак, отвращающий беду.
— Неужто ни одного меча не приметил? — недоверчиво сощурился Чаян.
— Гости? — деловито вопросил Цукан.
— Да не, — покачал головой Живан, — обоза нет. Припаса нет. Только мех невеликий у одного и все.
— И чего в нем?
— Не углядел, — повинился соглядатай, — увязан плотно.
— А вокруг пошарил? — выспрашивал Гран.
— Пядь за пядью на три полета прочесал — пусто. Ни людских следов, ни лошадиных.
— Ой, намутил. — Разгладил бороду Прокш.
— Братцы, а коли они добро прятали? А? Оттого и таятся, и идут опроставшись, — Свищ обрадовано оскалился.
— Всяко может быть, — задумчиво молвил Гран и добавил чуть погромче: — Порешим так. Как светать станет, Радех, Осляб и… Колот пускай поглядят на безбородых. Ежели ничего худого не будет, то повяжем их да спросим, чего они хоронились. А как выскажут все — то языки укоротим да в закупы продадим. Всяко прибыток.
***
Ветки, которыми их укрыл Прохоров, поутру присыпало снегом на ладонь, а то и чуть больше. Пушистое покрывало спокойно лежало на земле, кое-где на ветках деревьев, на плечах водителя, ссутулившегося возле полыхающего костерка.
— Зима, как и писец, подкралась незаметно. — Владик вставал осторожно, чтобы не разбудить остальных.
— Ты абсолютно прав. — Прохоров повернулся на шорох. — Нам полный звездец, если к людям не выйдем. Еще один день на голодуху и еще одна ночевка на свежем воздухе — и первые трупаки пойдут. А могилки копать и нечем, и некому будет.
— Я вообще удивляюсь, как мы до сих пор живы. — Владик притронулся к лицу. Обморозил до полной нечувствительности?
— Снегом давай. — Прохоров четко проговаривал все буквы, но губы слушались плохо.
Владик нагнулся, скатал снежок и старательно принялся растирать лоб, нос, щеки. Помогло, по крайней мере защипало так, что слезы выступили.
— Слушай, может, землянку соорудить? — Просто сложить лапки и благополучно отойти в мир иной показалось репортеру унизительным. — Я где-то читал, что так можно продержаться даже в самую суровую зиму.
— Был бы топор, тогда бы побарахтались. А так… — Прохоров хрустнул костяшками пальцев. — Палками смерзшуюся землю не наковыряешь. Землянку рыть дня два придется. А жрать что? Была бы пушка — зверя бы подстрелили. Лес, похоже, тут дикий. Странно, что до сих пор на нас никто не покусился.
— Так зима еще только началась. Волки не проголодались, а медведи уже спать легли. — Собственные доводы показались Владику неубедительными, но других не было.
— Какая зима?! — Прохоров виртуозно выбранил всю окружающую обстановку и родственников всех синоптиков до кучи. — Вторая неделя октября. Я почти весь сентябрь в майке отходил. Только пару дней как джут из шкафа вытащил. Хорошо, в машине куртка завалялась, а то бы уже остыл давно.
— Елки-палки, ведь за сутки ниже нуля опустилась. — Зубы постукивали словно сами по себе, как Владик не сжимал челюсти, избавиться от дроби не получалось.
— Выйти к жилищу. К людям. Для нас единственный шанс. И чем раньше, тем лучше, — повторил Прохоров.
— А если мы будем гулять по лесу сегодня и завтра, и послезавтра?! Ты ведь не знаешь, где здесь ближайшая деревня или поселок, или хоть какая-нибудь дача?! И я не знаю! — Владик едва не кричал. — А мы не можем днем все время топать, а ночью леденеть! На сколько нас хватит?!
— Но чтобы где-то осесть, нам нужна вода и какой-то строительный инструмент. И еще что-нибудь для охоты. Ты вот умеешь следы читать, чтобы зверя выследить. А когда загонишь — что? Голыми руками на куски рвать станешь?! — Прохоров злился, потому что Владик озвучивал все те вопросы, которые он сам прокручивал и так и эдак, и не находил никакого решения. — А костер без зажигалки слабо разжечь?! А лесины, чтобы потолок укрепить, ты ребром ладони нарубишь?! Да даже мясо ты на чем жарить будешь?! На прутиках деревянных или на камнях?! Так их откопай сначала! Из-под снега!
— Сырым проглочу. — Андрей кругом был прав, и Влад это понимал, но легче не становилось. — Хорош, не кипятись. Двигаемся дальше?
Роман, Аленка и Антон не спали, с болезненным интересом слушая перепалку. Правда, мысли у всех были разные. Невера утешал себя тем, что в компании с такими бывалыми парнями он точно выживет и в проигрыше не останется. Роман плохим словом поминал производителей профессиональных телекамер и тех олухов, которые, желая сэкономить, закупили именно эту громоздкую аппаратуру, создававшую сплошные неудобства. И ведь не бросишь, вот гадство. Аленка смертельно устала, почти весь предыдущий день она существовала на автомате. Ей хотелось только одного: чтобы все закончилось. И ее не волновало — хороший будет финал или плохой. Главное, чтобы он наступил как можно быстрее.
***
— А вот надысь на дворе постоялом медом меня побратим потчевал и на ту пору гость торговый завернул. Важный такой, расфуфыренный, нос до матицы задирает, одеяние богатое. Ну, хозяин, видя такое дело, частит ему поклоны земные. — Делян огляделся: все ли слушают. — Угодить норовит. Пирогов с визигой не желаете? Аль убоины с ледника велю принесть? Али ухи горячей? А то боровичков крепеньких? — Делян искусно запричитал, аккурат корчмарь Лытка, что супротив места двор держал. – А тот так перстами пошевеливает да кивает. Вот и уставил хозяин весь стол снедью, сам блюда таскал. Последним ковш медовухи вареной приволок. Гость уже откушал кус полти, да и молвит: хороши твои грибочки, только не по нраву пришлись, я ведь сам их собирать люблю.
— А Лытка чего? — не утерпел Озар.
— Лытка-то? Х-ха, ответствует он: как угодно, для гостя дорогого грибочки я могу и по долу раскидать.
Гоготали ратники долго да громко. Это ж как справно корчмарь гостя осадил!
— Складно ты сказываешь, паря. Да врешь поди все. — Третьяк рукавом слезу, со смеху приключившуюся, утер.
— Братцы, слыхали? Меня, воя честнейшего, что сызмальства в дружине кнеса служит, блядословом оболгали! – Делян подхватился на ноги, меч выдернул. – Да я сам тому видоком был! А еще чего люди бают, — он весело прищурился и тут же новую небылицу завел: — Пришедл как-то до чародея мужик, животом люто мается. Ну, чародей ему вару пахучего полный корец плеснул. Понюхал мужик, да и нос воротит, руками машет: я помру лучше, а такое пить не стану. А чародей и речет: одно другому не помеха.
— Ох, Делян. Вот уморил! — От хохота у многих аж у боку закололо.
— Пошли бабы в баенку на парок еловый. Хлещутся веничками себе в усладу. А одна на соседку все поглядывает да поглядывает. Та ее и вопрошает: и чего зыркаешь, али чудное узрела? — Делян заголосил и вовсе по бабьи. — А та, что очи пялила, головою покачивает: кривые да худые, мол, у тебя, подруженька, ноги. Вторая баба и разъясняет: по хозяйству управляться они годятся, днем под рубахой их и не видать, а ночью тем более.
— Кабы ты так мечом крутил, как языком мелешь, — насмешливо молвил Годун. Вои засмеялись, многие из них носили отметины, оставленные клинком Деляна подчас потешных поединков.
— Дальше баять станешь? – Кужел расположился около самого костра и поправлял крепеж щита.
— Коли уши не притомились. — Делян поворотился да хлопнул по плечу сидящего подле Краса.— П орешили два охотника шкуру медвежью добыть…
Вешняк понурился. Потешные у Деляна небылицы, да ему от них отчего-то не весело. Скрипит да зудит внутри то ли зависть обидчивая, то ли обида завистливая. Ведь не намного Делян его старше, всего на две зимы, и новиками в дружину кнеса их в один день взяли. Только вот сероглазый да темноволосый парнишка с узеньким личиком ратникам не пришелся по нраву, шпыняли мальца почем зря. А вихрастый белоголовый Делян всем сразу полюбился. Вои охотно учили его оружному бою, бронь помогли ладную выправить, всегда звали с собой на сбор дани да станишников погонять, однако берегли мальчонку, под мечи ворожьи не пускали, покуда не вырос статным молодцем да биться не навострился.
Проказы да каверзы Деляну тоже с рук сходили, ну, побранят малость али слегонька прутом пройдутся, Вешняку, что псом верным за Деляном бегал, доставалось куда крепче. Вот и нынче Деляну почет да уважение. Девки красные на него заглядываются, ратники старшие за равного признают. Сотник как-то обмолвился, что десяток парней, что покамест в новиках ходят, под руку Деляну по зиме отдаст. А он, Вешняк, чем плох? И с мечом проворен, и с топором хваток, и ножи метко кидает, из лука точно бьет, а уж как с лошадьми управляется любо-дорого поглядеть. Правда, вои, что прежде засечниками слыли, плюются брезгливо: степная кровь. Да какие, к лешему, степняки? В отца Вешняк уродился, а тот на батюшку своего похож. Да и все мужики с Брячинного озера волос темный имели, да и девки-беляночки редко рождались. А с чего так повелось, уж и старики запамятовали.
Автор публикации
